Байли в Дувре обыскали, обнаружили письма, и под сильной охраной он был доставлен в Лондон. В Тауэре, под страшными пытками и психологическим давлением подсаживаемых к нему в камеру шпионов-провокаторов, Байли рухнул и передал в руки дознавателей все – ключ к шифру, информацию о переговорах Ридольфи с герцогом Альба, планы предполагаемого вторжения в Англию.
   Шпионы, которые были повсюду – и в тюремных камерах, и за обеденным столом в домах аристократов, – докладывали подробности заговора. Шпион по имени Симпсон сообщал о разговоре в столовой графа Уестворленда: «Мятежники намереваются поднять восстание будущей весной одновременно с высадкой войск герцога Альбы. Они собираются покончить со всеми министрами-еретиками. Они все до одного будут повешены. Они все – последователи Лютера, а к Лютеру по ночам приходил Сатана и диктовал ему, что он должен говорить. Заговорщики говорили, что королева Англии занимает престол незаконно и должна быть устранена».
   Герцог Норфолк попал в руки полиции по воле случая и по собственной глупости. Он тайно послал в Шотландию сторонникам Марии сумку с золотом и зашифрованным письмом. Посланец обратил внимание на необычную тяжесть сумки и вскрыл ее, после чего передал все правительственным чиновникам. Норфолк был отправлен в Тауэр, откуда он – хватило ума – написал своим домашним, чтобы они сожгли шифры…
   Посланец не замедлил передать это письмо коменданту Тауэра.
   Лорд Шлозбери сообщил Марии, что ее контакты с Ридольфи раскрыты, на что она ответила, что приехала в Англию как свободная принцесса, полагаясь на заверения, которые неоднократно получала, но вместо гостеприимства оказалась в тюрьме. Что касается герцога Норфолка, то он – подданный английской королевы, и она о его деятельности ничего не знает.
   Герцог Норфолк был приговорен к смерти, но Елизавета трижды подписывала указ о его казни и трижды отменяла его. Мысль о том, что Норфолк умрет по ее приказу, наполняла ее душу ужасом. Однако советники королевы были уверены, что ее милосердие чревато для нее большими опасностями. Не думает ли королева, говорили они, что, отказываясь подписать смертный приговор Норфолку, она подписывает смертный приговор самой себе?
   А тем временем жизнь шотландской королевы зависела теперь только от милосердия Елизаветы, ибо английский Парламент в тот момент настаивал на казни Марии. Как выступал один из членов нового Парламента, «эта Клитемнестра, убийца своего мужа и распутница, эта нарушительница мира в нашем королевстве должна умереть. Отрубите ей голову и кончайте это дело».
   Герцог Норфолк был казнен 2 июня 1572 года.

Глава 19
Новое сватовство

   В Европе то и дело, то там, то здесь, вспыхивали войны, главным образом религиозные, лилась кровь. В Париже в ночь святого Варфоломея 24 августа 1572 года была устроена чудовищная резня – поощряемые королевой-матерью Екатериной Медичи, католики вырезали гугенотов. А в Лондоне волновались совсем по другому поводу – выйдет ли королева Елизавета замуж, а если выйдет, то за кого?
   Впрочем, в Европе это тоже многих интересовало. Властная и упорная Екатерина Медичи, потерпев неудачу с вынашиваемым ею планом женитьбы ее сына герцога Анжуйского на Елизавете Английской, не оставила надежду заполучить английскую корону для одного из своих сыновей и сделала ставку на младшего сына – герцога Алансонского. Теперь ему исполнился 21 год и никто не мог сказать, что он слишком юн.
   Выслушав от посла Томаса Смита всю историю заговора Ридольфи: и о намерении похитить юного короля Шотландии и женить его на испанской принцессе, и о планах Альбы высадиться в Харвиче и освободить королеву Шотландии, Екатерина Медичи воскликнула: «О, Боже, неужели ваша госпожа, королева Елизавета, думает, что ей всегда будет грозить опасность, пока она не выйдет замуж?» Она добавила, что ее смущает, что ее сын такого маленького роста. На что посол ответил, что Пепин Короткий, женившийся на Берте, дочери германского короля, был настолько ниже ее, что его голова не доставала ей до пояса, и тем не менее он заделал ей Карла Великого, великого императора и короля Франции, который был высокого роста.
   «Это правда, – сказала королева-мать, – что в мужчине ценится сердце, мужество и жизнедеятельность, а не рост, но, – взглянула она на него в упор своими выпуклыми, вроде бы близорукими, а на самом деле все видящими глазами, – не можете ли вы что-нибудь сказать мне о склонности королевы к моему сыну? Вы можете успокоить меня?»
   Посол был вынужден ответить, что курьер едет в Париж из Лондона, но еще не доехал.
   Из Парижа в Лондон была послана делегация, которой предстояло вести переговоры о брачном союзе Елизаветы с новым претендентом на ее руку. Французским посланцам было поручено сказать, что бракосочетание – самое прочное закрепление любого договора.
   Король Франции с таким энтузиазмом приветствовал намечающуюся женитьбу, что, опасаясь, как бы Лестер не помешал ей, поручил одному из посланцев, Монморанси, сообщить фавориту Елизаветы, что если он поддержит этот план, то в качестве награды получит в жены одну из французских принцесс.
   15 июня 1572 года, на следующий день после прибытия французских посланцев в Англию, их проводили в королевскую часовню, где они были представлены королеве Елизавете. Она сказала, что счастлива видеть их, а они в ответ рассыпались в бесчисленных комплиментах в ее адрес. Елизавета призвала в свидетели Господа Бога – пусть Он ее накажет, если обнаружит в ее сердце хоть тень сомнений в выполнении условий этого договора.
   Посланцы представили Елизавете пергамент с текстом предлагаемого договора с подписью французского короля. Елизавета подошла к алтарю, положила руку на Евангелие, которое держал перед ней епископ, и поклялась свято выполнять все условия этого договора, после чего поставила под ним свою подпись.
   После этой церемонии посланцы и французский посол были приглашены к обеду в большом банкетном зале Виндзорского дворца. Королева явно была расположена в пользу своего брака с герцогом Алансонским. Французский посол писал королеве-матери, что уговаривал Лестера, чтобы тот подтолкнул королеву на скорый ответ насчет замужества и чтобы она дала им аудиенцию. «Она пригласила нас на следующий день после обеда. Нас привезли водой в ее сад, и мы нашли ее в галерее, где она приняла нас весьма благосклонно». Она не хотела вдаваться в детали, особенно в проблему религии. Посланцы заверили королеву, что все будет так, как она захочет. А вот дальше пошли более деликатные вопросы: Елизавета спросила, какая компенсация будет определена ей в брачном договоре за то, что лицо ее будущего мужа изуродовано оспой. Ее фрейлина Агнес Стрикленд писала: «Она обсуждала Его Светлость с головы до пят бесцеремонно, как обычно делают люди, торгующиеся при покупке собачки или обезьянки».
   Герцог Алансонский и сам пришел к убеждению, что для удовлетворения его амбиций лучше всего будет жениться на королеве Англии. Он возобновил свои ухаживания, которые, кстати сказать, Елизавета принимала весьма благосклонно. Однако, когда испанский посол Мендоза объяснил свое отсутствие на одном из королевский приемов тем, что он подумал, что королева слишком занята приготовлениями к свадьбе, она сказала: «У такой старой женщины, как я, есть о чем подумать помимо свадьбы. Надежды, которые я подавала насчет брака с Алансоном, рассчитаны на то, чтобы извлечь его из Нидерландов. Я никогда не хотела, чтобы они оказались в руках французов».
   В январе 1579 года в Лондон приехал дружок Алансона Жан де Симье, барон де Сент Мари; живой, учтивый, льстивый, он понравился королеве, которая называла его «моя обезьянка». Его поселили в Гринвиче, в доме, окруженном садом и известном как «павильон». Расположение королевы Елизаветы к де Симье было очевидным, в связи с чем разразился новый скандал – говорили, что де Симье располагает любовным напитком, и что королева обожает его настолько, что принимает его в интимной обстановке и в самые неподходящие часы.
   Вопреки советам своего брата, короля Франции, герцог Алансонский, тщательно загримировавшись и переодевшись, отправился в Англию. Он ворвался в комнату де Симье, когда хозяин еще спал. К счастью, Алансона удержали от вторжения в спальню королевы, где он жаждал поцеловать ей руку. Алансон очаровал Елизавету – во всяком случае, она так утверждала. Последовали тринадцать дней ухаживания. Алансон, судя по его словам и утверждениям де Симье, был так влюблен, что вся ночь их прощания была полна вздохов и слез. Расставаясь с Елизаветой, Алансон беспрестанно говорил о ее красоте, клялся, что не может жить без надежды вновь увидеть эту божественную красоту. Из Дувра он послал королеве четыре письма, три письма из Булони, писал, что слезы застилают его глаза, что он целует ей ноги, что он ее верный раб и все тому подобное.
   Однако, надо заметить, что если герцог Алансон был в восторге от Англии, то Англия была вовсе не в восторге от него. Большая часть англичан была настроена против брака Елизаветы с Алансоном. И в сентябре по всей стране разошелся памфлет, автором которого был некий Джон Стабс, чья сестра была замужем за лидером английских пуритан. Он рьяно нападал на католицизм, обвинял французскую королевскую семью в том, что в их жилах течет гнилая кровь. Он утверждал, что французы хотят, чтобы в результате этого брака Елизавета, которой было уже сорок шесть лет, забеременела и умерла при родах. Королева Англии не на шутку разгневалась. Она считала, что французам, с которыми она хочет поддерживать дружеские отношения, и ее гостю, герцогу Алансонскому, нанесено тяжкое оскорбление. Автор памфлета Джон Стабс, печатник и издатель были арестованы и приговорены к отрубанию правой руки. Печатника, впрочем, помиловали, а Стабс и издатель понесли свое наказание. На эшафоте Стабс, которому уже отрубили правую руку, сорвал левой рукой шляпу с головы и выкрикнул: «Боже, спаси королеву!» С этими словами он упал в обморок. А издатель воскликнул: «Я оставляю здесь руку настоящего англичанина!», и сошел с эшафота без чьей-либо помощи.
   Зрители наблюдали эту сцену в гробовом молчании.
   В октябре королева решила запросить мнение Тайного совета в отношении своего замужества. Ожесточенные дебаты продолжались весь день, с восьми часов утра и до семи вечера. Стало очевидно, что значительная часть членов Совета и вообще английский народ были категорически против этого брака. Депутация членов Тайного совета посетила королеву и стала убеждать ее отказаться от этой мысли. Елизавета разрыдалась, проклиная свою глупость, толкнувшую ее советоваться с ними; людьми, которые лишают королевство ребенка, который будет в ее чреве, продолжателя рода короля Генриха VIII. Она обрушилась на Лестера и Уолсингема.
   Вот тогда-то де Симье и французский посол, считая, что нерешительность королевы вызвана ее любовью к Лестеру, сообщили ей нечто, о чем она не знала.
   Они рассказали ей, что Лестер вот уже год как женат на ее кузине Летисии, вдовствующей графине Эссекс, которую Елизавета ненавидела. Таким образом получалось, что сам Лестер женился, а вот браку королевы с герцогом Алансонским препятствует. Более того, женитьбу Лестера держали от нее в секрете, что было явным оскорблением Елизаветы как королевы и как женщины.
   Ярость Елизаветы была неописуемой. Она напрочь забыла, как неоднократно заявляла, что никогда не выйдет замуж за Лестера. Теперь же она считала, что он предал ее любовь к нему, сделал ее посмешищем.
   Елизавета распорядилась арестовать Лестера и заточить его в башню в Гринвиче, где находился в то время королевский двор. Башню эту построили по приказу Генриха VIII для Анны Болейн, и названа ока им была «Башней нежного цветка». Лестер должен был находиться в этой башне до тех пор, пока его не перевезут в лондонский Тауэр.
   Но тут вмешались два человека, к мнению которых Елизавета привыкла прислушиваться – граф Сассекс и лорд Чемберлен. Они объяснили королеве, что расправа над Лестером сильно подпортит ее репугацию. Доводы Сассекса звучали для Елизавета тем более убедительно, поскольку она знала его враждебное отношение к Лестеру, не раз оказывалась свидетельницей их громких ссор, а тут он выступал в защиту своего врага. Елизавете стало ясно, что Сассексом движет только забота о ее репутации.
   Лестер был освобожден. Но его жене было запрещено появляться в присутствии королезы.
   Ухаживания Алансона за Елизаветой продолжались. В конце октября 1581 года он вновь приехал в Лондон. Королева по-прежнему вела двойную игру – в письме Алансону она писала, что «хотя ее тело не принадлежит ей и она не может выйти за него замуж, но душа ее целиком принадлежит ему». А с другой стороны, в конце ноября она прохаживалась в Гринвиче по галерее вместе с Алансоном – Лестер и Уолсингем шли чуть поодаль – и к ним присоединился посланец французского короля Нувинье. Королева неожиданно обратилась к нему: «Напишите вашему господину – герцог будет моим мужем». С этими словами она обернулась к Алансону и поцеловала его в губы, потом сняла с пальца кольцо и надела на палец герцога. Вернувшись с прогулки, она созвала всех своих придворных и объявила им, что герцог будет их господином.
   Однако в ту же ночь она изменила свое решение.
   Лестеру и Хэттену королева сказала, что предотвратит этот брак тем, что потребует от короля Франции таких уступок, на которые он не сможет пойти.
   Королевский двор Англии захлестнула волна балов и банкетов в честь будущего мужа Елизаветы. Французский король поздравил Елизавету и самого себя с предстоящим бракосочетанием. Тем временем Уолсингем в частном порядке выяснял у французского эмиссара Пинанат, приехавшего в Лондон, чтобы обговорить все детали, какую «сумму потребует французский король в качестве компенсации, если брак не состоится». А это было весьма возможно, ибо Елизавета в числе других уступок потребовала от французского короля возврата англичанам порта Кале, на что Франция никак не могла согласиться.
   Лестер, который опять был в фаворе у Елизаветы, прекрасно понимал, что отношения с Францией становятся все более напряженными. Он предложил собрать 200 тысяч фунтов стерлингов в качестве отступного Алансону, чтобы он убрался из Англии. Однако это предложение вызвало негодование Елизаветы, которая заявила, что если Алансон оценивает ее чувства в денежном выражении, то он не получит ни чувств, ни денег.
   От Алансона надо было избавляться, однако он отказывался уезжать. Кроме всего прочего, герцог был озабочен сохранением своего достоинства. Ему было сказано, что немедленно требуется его присутствие в Нидерландах. Этот маневр успеха не принес. Елизавета снова изменила свою позицию и заявила, что готова заплатить Алансону любую сумму денег. Она также выразила сожаление, что вопросы чести оказываются первостепеннее любви. А Алансон на это ответил, что теперь он видит, что она не любит его. Но у него есть ее письмо, ее слова, ее кольцо, и он не уедет из Англии, пока она не станет его женой. Его предупредили, что ему лучше уехать из Англии до Нового года, ибо в противном случае он должен будет преподнести королеве новогодний подарок. Однако и этот аргумент не подействовал.
   Елизавета сказала своему главному советнику Барлею, что она не выйдет замуж за Алансона, даже если он предложит ей стать императрицей мира. Барлей в открытую просил Алансона уехать из Англии. Герцог ответил, что он «оставил Нидерланды для того, чтобы жениться на королеве, и если королева не выйдет за него замуж, он оставит Нидерланды и будет жаловаться всем государям христианского мира на то, как с ним обошлись». Его брат, король Франции, будет мстить за него. Барлей ничего не мог поделать с Алансоном.
   Елизавета заявила Алансону, что она не может выйти замуж за католика. Герцог ответил, что его любовь к ней столь велика, что он готов ради нее перейти в протестантскую веру. Королева предложила ему быть его сестрой. Он ответил, что страсть к ней заставляет его страдать. Он тысячи раз подвергался из-за нее риску, он отверг всю католическую Европу, и если ему суждено покинуть Англию без нее, то он предпочел бы, чтобы они оба умерли.
   «Вы не должны запугивать бедную старую женщину в ее собственном королевстве, – ответила Елизавета. – В вас говорит страсть, а не разум, иначе я подумала бы, что вы сошли с ума».
   Она попросила его не прибегать больше к таким ужасным словам.
   «Нет, нет, мадам, вы ошибаетесь, – воскликнул он. – Я не хотел причинить зла вашей священной особе. Я только хотел сказать, что предпочел бы быть разрубленным на части, чем отказаться от женитьбы на вас и чтобы надо мной смеялся весь мир».
   И он разрыдался.
   Королева протянула Алансону свой носовой платок, чтобы он вытер слезы, и на этом тягостная сцена завершилась.
   Испанский посол Мендоза заметил: «Фокусы, которые выкидывает королева, чтобы избавиться от Алансона, таковы, что не могу даже их описать».
   Елизавета всячески побуждала принца Оранского, чтобы он присылал в Лондон своих посланцев, которые будут настаивать на немедленном возвращении Алансона в Нидерланды. Она подкупала его приближенных, чтобы они внушили герцогу, что если он позволит Нидерландам избавиться от него, он уже никогда больше не сможет показаться там. Она говорила Пинангу, что Мендоза валялся у нее в ногах, умоляя заключить союз между Испанией и Англией.
   В конце концов, доведенный до отчаяния Алансон согласился покинуть Англию, но поставил ряд условий – что Елизавета пообещает дать ему денег, чтобы он мог нанять немецких наемников. Королева дала ему наличными тридцать тысяч фунтов стерлингов и чек еще на двадцать тысяч. Алансон также потребовал, чтобы Елизавета пообещала ему, что Лестер и Хоуэрд будут сопровождать его в Голландию. И наконец, герцог настаивал на том, чтобы он мог вернуться в Англию и назвать ее своей невестой. Елизавета пообещала ему все, что он хотел, и разрешила Алансону называть ее в письмах к ней своей женой.
   В сопровождении всего английского двора Елизавета провожала Алансона до Кентербери, всячески подчеркивая свою привязанность к нему. Три английских военных корабля сопровождали его в плавании до Нидерландов. Его спутниками были Лестер, Хоуэрд и Хансдон и другие придворные, не считая сотни офицеров и трехсот слуг.
   Королева демонстрировала свое огорчение этим вынужденным расставанием. «Я предпочла бы, – сказала она испанскому послу, – чтобы мой герцог купался в Темзе, а не в болотах Нидерландов».
   Больше они никогда не встречались – 10 июня 1584 года герцог Алансон умер. В течение трех недель Елизавета плакала каждый день и отказывалась заниматься какими-либо государственными делами.
   В разговоре с французским послом она называла себя несчастной вдовой. Однако этот проницательный дипломат заметил: «Она принцесса, которая может играть любую роль, какая ей нравится».

Глава 20
Заговоры Трокмортона и Бабингтона

   В конце лета 1583 года в небе над Лондоном навис зловещий знак – дурное предзнаменование, комета необычайных размеров и небывалой яркости. В народе шептались, что это к беде – комета предвещает смерть кого-то из великих мира сего. В открытую говорить об этом не решались, но все думали, что грядет смерть королевы Елизаветы.
   Действительно, смерть ходила с ней рядом. Заговоры с целью ее убийства следовали один за другим. Жизнь королевы висела на волоске. Но эта мужественная женщина не хотела сдаваться и отступать перед опасностями. Явление кометы вызвало у придворных панику, а Елизавета приказала распахнуть окно и подошла, чтобы разглядеть грозную комету. «Жребий брошен», – произнесла она загадочные слова.
   Угроза нависла не только над королевой Елизаветой, но и над всей Англией. Страна снова была на грани войны. Испанская и французская армии готовились высадиться на английской земле. Их план заключался в том, чтобы герцог де Гиз и его брат, впоследствии герцог Майенский, высадились в заливе Райхарбор, а испанские войска штурмовали берега Ирландии.
   Дело осложнялось тем, что герцог де Гиз и его брат считали, что вторжению в Англию должно предшествовать убийство королевы Елизаветы.
   В том же году, уже в конце года, молодой человек по имени Фрэнсис Трокмортон, племянник покойного английского посла во Франции, был арестован по обвинению в участии в заговоре с целью убийства королевы. Следует отметить, что семья Трокмортонов была известна своей приверженностью Марии Стюарт. Первую пытку на дыбе молодой заговорщик еще выдержал, а во время второй сломался и рассказал все о заговоре – о планируемом вторжении иностранных войск в Англию, о том, что шотландская королева и испанский посол Мендоза целиком запутаны в заговоре.
   «Нет! – кричал он. – Я предал ее, ее, которая мне дороже всего на свете».
   Единственное, о чем он молил, это о смерти. Это его желание было удовлетворено.
   Мендозе было заявлено, что королева не хочет больше его видеть, и предложено покинуть Англию в течение пятнадцати дней. Ему было сказано, что он должен быть благодарен королеве, которая приказала не подвергать его пыткам, иначе даже ранг посла не спас бы Мендозу.
   Придворный священник обвинил Мендозу на заседании Тайного совета в участии в заговоре против королевы.
   После своего возвращения в Мадрид Мендоза был назначен послом Испании во Франции.
   Через два года другой английский заговорщик, Бабингтон, встретился с ним в Париже и консультировался о том, как организовать новый заговор против королевы Елизаветы.
   В тот 1585-й год Англия была на грани войны с Испанией в Нидерландах. Уолсингем был уверен, что именно сейчас, как никогда, надо ожидать заговоров католиков. Он хотел выяснить, какими путями шотландская королева тайно переписывается со своими сторонниками, и хотел, чтобы копии этих писем без ее ведома лежали у него на столе.
   В этот период королева шотландцев обреталась в Чартли под надзором сэра Омиас Поулет. Каждую неделю для секретарей и другой обслуги королевы в замок привозили из Бартона бочонок пива. Не составило никакого труда подкупить бартонского пивовара. Через одного из шпионов Уолсингема, служившего в окружении Марии, подсказали ее секретарю, что в бочонке с пивом надо поискать маленькую деревянную шкатулку, в которую вложено письмо королеве от ее представителя в Париже Моргана. Прилиженные Марии были в восторге – открывался тайный канал, по которому можно было получать письма от сторонников королевы и пересылать им инструкции.
   Мария распорядилась, чтобы ей этим путем переправили все письма к ней, которые хранились после заговора Трокмортона во французском посольстве в Лондоне. Все эти зашифрованные письма были от Моргана, от архиепископа Глазго и других заговорщиков. Перед Уолсингемом открылась блестящая возможность ознакомиться с этим бесценным для него архивом. Со всех писем были аккуратно сняты копии.
   Это позволило Елизавете сказать французскому послу: «Господин посол, вы ведете активную секретную переписку с королевой шотландцев, но, поверьте мне, я знаю все, что происходит в моем королевстве. Я сама была узницей в дни правления моей сестры, и я прекрасно знаю все уловки, к которым прибегают узники, чтобы подкупить обслугу и получать секретную информацию».
   Королева Мария жила в радостном напряжении. Ей мерещилась свобода, возвращенная королевская власть, месть ненавистной «дорогой сестрице» Елизавете. Она не могла представить, куда приведет ее эта дорога. Можно только предположить, что единственный человек, который предвидел этот конец, был Уолсингем. Это он уверенно и хитроумно подталкивал Марию к ее роковому концу.
   Инструментом в руках Уолсингема, сам того не подозревая, стал молодой человек, служивший при королевском дворе в Лондоне Энтони Бабингтон. Хотя было известно, что он католик, Елизавета держала его в числе своих придворных – она строго придерживалась принципа не допускать дискриминации по религиозным соображениям. К тому же он был богат и умел завоевывать симпатии окружающих. Менее известной была другая деталь его биографии – Бабингтон служил пажом у лорда Шлозбери, когда тот сторожил Марию Стюарт. Юноша попал под ее очарозание и стал верным слугой королевы шотландцев.
   В пылкой голове молодого Бабингтона родился дерзкий замысел – убить королеву Елизавету, освободить Марию и возвести ее на английский престол. Он стал искать себе сообщников среди молодых людей, служивших при дворе и недовольных своим положением, и нашел таких.
   Подлинным организатором заговора с целью убийства королевы Елизаветы стал священник по имени Джон Баларт, который приехал в Англию, переодетый офицером под именем капитана Фортескью. Затевая свой заговор, Баларт советовался с Мендозой, который доложил королю Филиппу, что шестеро молодых придворных королевы Елизаветы поклялись убить ее и ждут только подходящего случая для освобождения Марии и удобного случая для высадки в Англии войск принца Пармского или испанского флота из Лиссабона.