Вся юсуповская недвижимость вместе с некоторыми движимыми ценностями досталась советской власти. Тем не менее большевики сетовали на то, что недосчитались многих картин и статуй, которые Юсуповы заблаговременно обменяли на иностранную валюту. Не обнаружили в Архангельском нескольких портретов Рембрандта, как оказалось, проданных за 12 миллионов франков американскому коллекционеру Вайденеру. Единственное, о чем не сожалела новая власть, – это воистину бесценные юсуповские архивы, от которых в России осталась лишь ничтожная часть. «Пьяная матросня, – отмечал в своих воспоминаниях князь Феликс, – искала, прежде всего, драгоценности, а попадавшиеся ей непонятные бумаги сжигала». В этом князь был прав. Уже давно не является секретом то, что в огне погибли документы многих дворянских семей России. Позже некоторые фамильные хроники были восстановлены по государственным документам, но ввиду скудости материала нынешним историкам приходится доверять таким предвзятым трудам, как «Воспоминания» Феликса Юсупова.
В начале Первой мировой войны большая часть русской знати перевела свои капиталы из европейских банков в отечественные. Именно так поступили и Юсуповы, дав понять, что они, подобно своим патриотично настроенным согражданам, в исходе войны нисколько не сомневались. К революции в высоких сферах относились несерьезно, поэтому, когда она свершилась – буквально грянула, заставив перекреститься всю страну, – Феликс начал спасать драгоценности, переправив их сначала в Москву, а затем в Крым, откуда 13 апреля 1919 года, заняв не слишком комфортные каюты на миноносце «Мальборо», Юсуповы отбыли за рубеж. Несмотря на потерю части состояния, в эмиграции они не бедствовали. Известно, что Феликс расплачивался за паспорта и визы бриллиантами. Камни и некоторая сохранившаяся с довоенных времен недвижимость помогли обосноваться в Париже, и не где-нибудь, а в Булонском лесу. Здесь, на берегу Сены среди роскошных аллей, вековых дубов и тихих озер, Юсуповы купили небольшой дом, прожив в нем долго, спокойно и незаметно.
В первые годы эмиграции Юсуповы не бедствовали, но князь Феликс от праздной жизни не отказался, и в конце концов все имущество, имевшееся за границей и вывезенное из России, было растрачено. Старый князь Феликс Феликсович скончался в 1928 году, а Зинаида Николаевна – десятилетием позже. Ее похоронили рядом с мужем на русском кладбище Сен-Женевьев де Буа под Парижем. В 1957 году пришла очередь 70-летнего князя Феликса. Судьба не дала ему славы, которая грезилась в юности, зато обеспечила известность: заграничное общество видело в нем прежде всего убийцу Распутина. В парижских салонах при его появлении замолкали, смотрели с волнующим любопытством, хотя он уже никогда не решался ни на какие авантюры. Достигнув преклонного возраста, князь выглядел молодо, был красив, строен и подтянут, приобрел привычку принимать расслабленные позы, но не утратил заученных с детства придворных манер. На лице его все так же играла ничего не выражающая улыбка.
И. Н. Крамской. Осмотр старого дома
Последний путь последнего Юсупова был не по-княжески скромен: денег на отдельное место на кладбище не нашлось, и Феликса положили в одну могилу с матерью. Впоследствии к ним присоединилась Ирина Александровна, а спустя несколько лет всем троим пришлось потесниться, поскольку здесь же обрела вечный покой дочь Юсуповых, графиня Ирина Феликсовна Шереметева, с мужем: так бывшие соседи по усадьбам, породнившись, стали соседями и по могиле. Шереметевы не имели детей, поэтому вместе с ними ушли в историю оба рода.
Юсуповская недвижимость на родине никогда не пустовала. Заводы и фабрики перешли к государству, продолжая действовать так же успешно, как и прежде. Дворцы в Москве и Петербурге были заняты учреждениями, а имения превратились в музеи. Ворота усадьбы в Архангельском распахнулись для народа в мае 1919 года. Тогда немногие заметили, насколько изменилось экспроприированное владение, которому отчасти вернули старый облик, но в большей мере придали новый. Первое было сделано с помощью высокого искусства, точнее, посредством картин, скульптуры, мебели, различных предметов убранства, привезенных из петербургских дворцов Юсуповых. Второе возложили на плечи новых владельцев, то есть советского народа: комсомолки в красных платочках отмыли полы, стены и окна, почистили камины, заботливо, хотя и неумело, развесили полотна, расставили столы и стулья, установили бюсты, так и не угадав, кого же они изображали.
Четкую границу между двумя «жизнями» усадьбы – дворянским прошлым и революционным настоящим – можно было почувствовать, открыв книгу отзывов. Ее первые страницы были заполнены в 1884 году: начертанные изящным почерком русские и иностранные фамилии, отзывы исключительно душевные, порой доходящие до восторга. Череду громких имен и титулов 6 июля 1917 года завершила графиня Шереметева. Далее идет наполовину чистая страница, а на обороте – запись, датированная тем же годом: «Приезжала договориться насчет экскурсии работниц-делегаток Бауманского района. Тов. Калинина». Следом тянутся имена делегатов III Конгресса Коминтерна, красноармейцев, пионеров, доярок, рабочих – будь жив Юсупов, он бы очень удивился, узнав, что его дворец ежегодно навещало около 20 тысяч человек.
В течение 15 послереволюционных лет Архангельское официально числилось музеем. Однако соблазн более рационально использовать огромное, хотя и изрядно запущенное пространство был слишком велик. Пока шла Гражданская война, сюда направляли на поправку здоровья военных, а когда бои закончились, их сменили чиновники московских ведомств. Справедливости ради стоит заметить, что тогда санаторные палаты устраивались не в парадных залах, а в подсобных помещениях или в парковых павильонах. Несмотря на отчеты о ходе восстановительных работ, крупное строительство в тот период не предпринималось: не было средств и, честно говоря, возможности, ведь специалистов не хватало и столицам, а юное социалистическое искусство на реставрацию было неспособно. Между тем сотрудники этого своеобразного музея могли гордиться, ведь то, что было создано для услады одного человека, теперь, доступное всем, стало местом массовых развлечений.
Дом отдыха наркомата обороны
Музей на продажу
В начале Первой мировой войны большая часть русской знати перевела свои капиталы из европейских банков в отечественные. Именно так поступили и Юсуповы, дав понять, что они, подобно своим патриотично настроенным согражданам, в исходе войны нисколько не сомневались. К революции в высоких сферах относились несерьезно, поэтому, когда она свершилась – буквально грянула, заставив перекреститься всю страну, – Феликс начал спасать драгоценности, переправив их сначала в Москву, а затем в Крым, откуда 13 апреля 1919 года, заняв не слишком комфортные каюты на миноносце «Мальборо», Юсуповы отбыли за рубеж. Несмотря на потерю части состояния, в эмиграции они не бедствовали. Известно, что Феликс расплачивался за паспорта и визы бриллиантами. Камни и некоторая сохранившаяся с довоенных времен недвижимость помогли обосноваться в Париже, и не где-нибудь, а в Булонском лесу. Здесь, на берегу Сены среди роскошных аллей, вековых дубов и тихих озер, Юсуповы купили небольшой дом, прожив в нем долго, спокойно и незаметно.
В первые годы эмиграции Юсуповы не бедствовали, но князь Феликс от праздной жизни не отказался, и в конце концов все имущество, имевшееся за границей и вывезенное из России, было растрачено. Старый князь Феликс Феликсович скончался в 1928 году, а Зинаида Николаевна – десятилетием позже. Ее похоронили рядом с мужем на русском кладбище Сен-Женевьев де Буа под Парижем. В 1957 году пришла очередь 70-летнего князя Феликса. Судьба не дала ему славы, которая грезилась в юности, зато обеспечила известность: заграничное общество видело в нем прежде всего убийцу Распутина. В парижских салонах при его появлении замолкали, смотрели с волнующим любопытством, хотя он уже никогда не решался ни на какие авантюры. Достигнув преклонного возраста, князь выглядел молодо, был красив, строен и подтянут, приобрел привычку принимать расслабленные позы, но не утратил заученных с детства придворных манер. На лице его все так же играла ничего не выражающая улыбка.
Последний путь последнего Юсупова был не по-княжески скромен: денег на отдельное место на кладбище не нашлось, и Феликса положили в одну могилу с матерью. Впоследствии к ним присоединилась Ирина Александровна, а спустя несколько лет всем троим пришлось потесниться, поскольку здесь же обрела вечный покой дочь Юсуповых, графиня Ирина Феликсовна Шереметева, с мужем: так бывшие соседи по усадьбам, породнившись, стали соседями и по могиле. Шереметевы не имели детей, поэтому вместе с ними ушли в историю оба рода.
Юсуповская недвижимость на родине никогда не пустовала. Заводы и фабрики перешли к государству, продолжая действовать так же успешно, как и прежде. Дворцы в Москве и Петербурге были заняты учреждениями, а имения превратились в музеи. Ворота усадьбы в Архангельском распахнулись для народа в мае 1919 года. Тогда немногие заметили, насколько изменилось экспроприированное владение, которому отчасти вернули старый облик, но в большей мере придали новый. Первое было сделано с помощью высокого искусства, точнее, посредством картин, скульптуры, мебели, различных предметов убранства, привезенных из петербургских дворцов Юсуповых. Второе возложили на плечи новых владельцев, то есть советского народа: комсомолки в красных платочках отмыли полы, стены и окна, почистили камины, заботливо, хотя и неумело, развесили полотна, расставили столы и стулья, установили бюсты, так и не угадав, кого же они изображали.
Четкую границу между двумя «жизнями» усадьбы – дворянским прошлым и революционным настоящим – можно было почувствовать, открыв книгу отзывов. Ее первые страницы были заполнены в 1884 году: начертанные изящным почерком русские и иностранные фамилии, отзывы исключительно душевные, порой доходящие до восторга. Череду громких имен и титулов 6 июля 1917 года завершила графиня Шереметева. Далее идет наполовину чистая страница, а на обороте – запись, датированная тем же годом: «Приезжала договориться насчет экскурсии работниц-делегаток Бауманского района. Тов. Калинина». Следом тянутся имена делегатов III Конгресса Коминтерна, красноармейцев, пионеров, доярок, рабочих – будь жив Юсупов, он бы очень удивился, узнав, что его дворец ежегодно навещало около 20 тысяч человек.
В течение 15 послереволюционных лет Архангельское официально числилось музеем. Однако соблазн более рационально использовать огромное, хотя и изрядно запущенное пространство был слишком велик. Пока шла Гражданская война, сюда направляли на поправку здоровья военных, а когда бои закончились, их сменили чиновники московских ведомств. Справедливости ради стоит заметить, что тогда санаторные палаты устраивались не в парадных залах, а в подсобных помещениях или в парковых павильонах. Несмотря на отчеты о ходе восстановительных работ, крупное строительство в тот период не предпринималось: не было средств и, честно говоря, возможности, ведь специалистов не хватало и столицам, а юное социалистическое искусство на реставрацию было неспособно. Между тем сотрудники этого своеобразного музея могли гордиться, ведь то, что было создано для услады одного человека, теперь, доступное всем, стало местом массовых развлечений.
Дом отдыха наркомата обороны
Москва. Широким полотном легла улица Горького. Бесшумно мчится черный ЗИС мимо станций метро, трамваев, троллейбусов. За зеркальными стеклами машины чуть заметна подтянутая фигура командира Красной армии. Автомобиль давно покинул город, выехав на асфальтированную ленту шоссе, но новостройки столицы, ее стадионы, заводы, санатории и школы еще мелькают по сторонам дороги. Пассажир видит грандиозный вокзал аэропорта, автобусы, заполненные жителями пригородных колхозов и дач. С Ленинградского шоссе машина сворачивает на Волоколамское, где городские постройки уступают место полям и огородам. Ильинское шоссе… Тенистая аллея вековых лип… И перед ним открывается дом отдыха Наркомата обороны «Архангельское». Сюда, в свой дворец здоровья, приехал командир Красной армии.
Примерно так – патриотично и высокопарно – в 1930-х годах начинались очерки, посвященные бывшему родовому гнезду князей Юсуповых. К тому времени приведенная в порядок усадьба считалась лучшим в стране санаторием-профилакторием. Авторы подобных статей не лукавили, заявляя, что «здесь каждый посетитель чувствовал заботу о себе партии и правительства». В самом деле, перед ним гостеприимно распахивались двери зданий; великолепные дворцовые интерьеры обеспечивали спокойный и, главное, культурный отдых, что было важно для людей, которые большую часть жизни провели в окопах. Красные командиры пользовались новейшими достижениями медицины, получая все известные виды лечения, гуляли в чудесном лесопарке площадью 400 га, занимались физкультурой на площадках, приспособленных и для летних, и для зимних видов спорта.
После национализации в усадьбе развернулось строительство, по масштабам сравнимое с тем, которое велось при Николае Борисовиче Юсупове. За ходом работ следил маршал Ворошилов, и он же утвердил план, выразив желание увидеть Архангельское таким, каким оно было в пору своего расцвета. Учитывая новые цели – большевики хотели отдать дворянские гнезда в распоряжение трудящихся, дабы они, поправляя здоровье, повышали свой культурный уровень, – задача была невыполнимой. Единственным выходом виделась перестройка, и в итоге старые здания дополнились новыми, на сей раз отразившими достижения сталинской эпохи.
Символично, что возведение санаторных корпусов было поручено военному инженеру. К счастью, профессор В. А. Апушков проявил профессионализм и лишь пополнил ансамбль, принципиально ничего в нем не изменив. Два дворца, построенных им на месте обветшавших флигелей, имели классические фасады с белоснежными колоннами, портиками, лепными карнизами, статуями, балюстрадами и множеством высоких окон. Оба здания были тактично вписаны в существующий пейзаж. Располагаясь по сторонам Большого партера, они стояли намного ниже дворца, и потому из его окон по-прежнему просматривался весь парк вплоть до реки. Более того, постаравшись сохранить перспективу, Апушков соединил корпуса врытой в землю столовой, крыша которой послужила еще одним зеленым партером; дневной свет проникал в нее через уютный внутренний дворик, устроенный зодчим на итальянский манер.
Одновременно с Большим домом строители коммунизма отремонтировали малые, придав былой вид Капризу, Чайному домику и театру, который был украшен восстановленными декорациями Гонзага. Очищенный от мусора, вновь зазеленел партер, где среди новых клумб были расставлены юсуповские бюсты и статуи. Сотрудники тогдашнего музея не жалели сил, чтобы содержать в порядке парковую скульптуру. Ближе к зиме каждый экземпляр укутывали в деревянный чехол, таким образом предохраняя шедевры от разрушения.
Музей-усадьба «Архангельское» в 1930-х годах: церковь Михаила Архангела (1), глинобитная ограда (2), Святые ворота (3), Кладовая над оврагом (4), конторский флигель (5), Колоннада (6), домик для гостей (7), дворец (8), павильон Каприз (9), Чайный домик (10), Храм Екатерины (11), памятник Пушкину (12), памятник Минину и Пожарскому (13), беседка Розовый фонтан (14), статуя «Скоробь» (15), памятные колонны (16), театр Гонзага (17), каретный сарай (18), корпуса дома отдыха наркомата обороны (19) (рисунок художников 118)
Как известно, в сталинской Конституции впервые в истории России утверждалось право на отдых. Пользоваться им мог всякий гражданин, но не так, как было в царские времена, когда, как уверяла советская пресса, «рабочим предоставлялось единственное право – напиваться до бесчувствия и забавляться кулачными боями. Раньше в часы досуга оставались церкви, кабаки, пивные, казенные винные лавки и дома терпимости. В праздничные дни на примыкавших к свалкам пустырях шла игра в карты, на масляничной неделе вертелась карусель и зазывали публику раскрашенные балаганы. Как далеко это все от сегодняшней действительности, как непохоже на то, чем окружен гражданин страны Советов в повседневном быту». Продолжая мысль автора статьи, можно догадаться, что бедный русский крестьянин, даже перестав быть крепостным, и не мечтал о том, что его ближайшие потомки будут наслаждаться отдыхом и поправлять здоровье на курортах. Еще более фантастичным представлялось то, что им доведется жить не в тесных номерах гостиниц, не в «каморке тети Вали», а в покоях настоящих дворцов, среди роскошного убранства и произведений искусства.
Между тем возрожденное Архангельское послужило не всему народу, а лишь избранной его части. Отделка новых корпусов была закончена в 1937 году, но первые отдыхающие начали прибывать намного раньше: санаторий открылся 5 декабря 1934 года.
Один из корпусов санатория
К тому времени командный состав Красной армии сильно поредел, и немногие оставшиеся на свободе здесь могли насладиться ею в полной мере. Сначала командиров расселяли в малых – ранее жилых – залах юсуповского дворца, переоборудованных с учетом запросов новых обитателей.
Вид с санаторной террасы
В целом крупная переделка интерьеров проходила лишь в боковых частях здания и почти не коснулась парадных апартаментов. Большие парадные залы вместе с художественными салонами все еще оставались музеем, где хранились шедевры скульптуры и живописи, в том числе и чудом уцелевшие полотна ван Дейка, Буше, Виже-Лебрен, Тьеполо, Робера. По окончании работ в новых корпусах отдыхающие переместились туда, где «все подчинено одной задаче – создать культурные и красивые условия отдыха трудящихся. Внутренняя отделка отличается большим вкусом и богатством. Радостно видеть, что нет больше согбенных спин, низких поклонов, унижающих человеческое достоинство лакейских ливрей. Счастьем наполняется сердце, когда видишь, что спесивые лица вельможных владельцев усадьбы существуют только на портретах. Мрамор стен и колонн, колодец вестибюля, эффектно открывающий разрез здания в вышину, все стильно и красиво, все радует глаз. В комнатах гладко полированная, удобная мебель из драгоценных пород дерева, до блеска натертые паркеты, линкруста на стенах. Ковры и мягкие дорожки в коридорах и гостиных глушат шаг. Всюду тишина, покой…» (из брошюры «Архангельское», 1940).
Упомянув о «драгоценных породах», автор этой статьи, конечно, преувеличил: в России дуб и сосна, из которых в основном была сделана санаторная мебель, таковыми не считались. В остальном ему верить можно. Отдыхающие в самом деле пользовались библиотекой. Тогда книжное собрание Архангельского составляли как новые, так и старинные издания, вплоть до инкунабул князя Голицына. Командиры не только любовались художественными переплетами, как бы красивы те ни были, но и читали сами книги, учились по ним, восполняли запас знаний, хотя бы в области искусства, поскольку немногие из них знали, к примеру, о линкрусте. Впрочем, это слово и теперь знакомо далеко не всем, и неудивительно, ведь главным качеством этого материала считается уникальность.
Красные командиры на отдыхе в Архангельском летом
…и зимой
Лепнину для отделки стен и потолков использовали еще мастера Античности. Благородный рельеф подчеркивал выразительность строгих интерьеров и потому был востребован, несмотря на то что его создание требовало кропотливой работы и сопровождалось кучами грязи. Жаждущий красоты мир долго не знал синтетических материалов. Процесс поиска новых, не столь обременительных приемов отделки шел постоянно, но только в конце XIX века английский фабрикант Фредерик Волтон представил коллегам стеновое покрытие с необычной рельефной поверхностью, которое автор именовал по-латински – lincrusta. Термин, столь же странный, как и сам материал, был составлен их двух слов: лен (лат. linum) и кора (лат. crusta).
Смешав древесную муку с мелом, канифолью и воском, добавив льняное масло, Волтон получил массу, на удивление хорошо державшую форму, не требующую навыков при монтаже и очень пластичную, что позволяло использовать ее на неровных поверхностях. Помимо других похвальных качеств, его изобретение обладало способностью переносить высокие температуры, а потому хоть в какой-то мере обеспечивало защиту от пожаров. Основой линкруста до сих пор служит древесина, непременно качественная, от деревьев определенного возраста, здоровых, без внешних повреждений. Раньше она заготавливалась вручную и лишь в сухую погоду.
Скрученный в рулоны линкруст сразу стал пользоваться успехом во всем мире. Его применяли всюду, от королевских спален до железнодорожных вагонов. Достаточно сказать, что в Букингемском дворце он «живет» уже около столетия, не требуя больше, чем редкое мытье и покраска. То же верно и в отношении Архангельского, где дом отдыха принимал красных командиров, активно строился и мог бы разрастаться дальше, не случись война. Все лето 1941 года усадьба пустовала, а в октябре музей вместе с фондами, сотрудниками и всем, что к нему относилось, отправился за Урал. В маленьком городке Верхний Невьянск в течение 2 лет, запакованные в наспех сколоченные ящики, хранились воистину бесценные вещи: 400 малых и больших картин, люстры, часы, более 3 тысяч предметов мебели, посуды, тканевого убранства. Тем не менее почти все было сохранено, и лишь многострадальные декорации Гонзага потемнели от сырости.
Вскоре после победы в Сталинграде, даже не дождавшись весны, музей вернулся в Архангельское. И вновь (уже в пятый раз!) началось возрождение усадьбы; были разобраны ящики, уцелевшие экспонаты заняли места в отремонтированных залах, в парке с первыми теплыми днями покрылись травой газоны, ожили кусты и деревья, заработали фонтаны. На расчищенных и выровненных аллеях появились скамейки, бюсты и статуи, которые сотрудники все лето выкапывали из земли, куда многое из паркового хозяйства было спрятано перед эвакуацией.
Д. Б. Тьеполо. Встреча Антония и Клеопатры, 1747. Картина из фондов музея-усадьбы «Архангельское»
Едва только закончилась война, музей принял первых гостей, сумев организовать выставку редких книг. Полностью реставрация закончилась только к 1960 году, когда для широкой публики открылись залы второго этажа. В течение следующего десятилетия музей понемногу изменялся и расширялся, конечно, в пределах усадьбы. Стали регулярными выставки живописи, графики, художественного стекла и керамики, проходившие в просторном, прекрасно оборудованном зале Колоннады. Заработала, правда, как выставочный зал, церковь Михаила Архангела. Разрешалось бродить по комнатам Каприза, которым до того любовались только снаружи.
Восстановление усадьбы не состоялось бы без помощи столичных реставраторов. Через руки специалистов из Центральных реставрационных мастерских имени академика Грабаря прошли сотни рисунков, картин, бесчисленное множество изделий из керамики, стекла и металла. Несколько лет самоотверженной работы ушло на капитальную реставрацию, казалось, погибшего полотна «Встреча Антония и Клеопатры». Восстановленная картина расположилась в зале Тьеполо, куда ее некогда определил Николай Борисович Юсупов. После ремонта помещение осталось таким же просторным и светлым из-за нежно-зеленого цвета стен. При отсутствии яркого декора его украшал отнесенный под потолок широкий фриз – живописно-лепная композиция, расписанная квадратами, внутри которых изображены реальные и символические атрибуты искусства: палитры, кисти, лиры, циркули. В культуре классицизма такая композиция была довольно стандартным приемом оформления картинных галерей. Однако теперь, в свете происходящих вокруг Архангельского событий, один ее элемент, а именно циркуль, приобрел иной, можно сказать, зловещий смысл, став олицетворением землеустройства.
Примерно так – патриотично и высокопарно – в 1930-х годах начинались очерки, посвященные бывшему родовому гнезду князей Юсуповых. К тому времени приведенная в порядок усадьба считалась лучшим в стране санаторием-профилакторием. Авторы подобных статей не лукавили, заявляя, что «здесь каждый посетитель чувствовал заботу о себе партии и правительства». В самом деле, перед ним гостеприимно распахивались двери зданий; великолепные дворцовые интерьеры обеспечивали спокойный и, главное, культурный отдых, что было важно для людей, которые большую часть жизни провели в окопах. Красные командиры пользовались новейшими достижениями медицины, получая все известные виды лечения, гуляли в чудесном лесопарке площадью 400 га, занимались физкультурой на площадках, приспособленных и для летних, и для зимних видов спорта.
После национализации в усадьбе развернулось строительство, по масштабам сравнимое с тем, которое велось при Николае Борисовиче Юсупове. За ходом работ следил маршал Ворошилов, и он же утвердил план, выразив желание увидеть Архангельское таким, каким оно было в пору своего расцвета. Учитывая новые цели – большевики хотели отдать дворянские гнезда в распоряжение трудящихся, дабы они, поправляя здоровье, повышали свой культурный уровень, – задача была невыполнимой. Единственным выходом виделась перестройка, и в итоге старые здания дополнились новыми, на сей раз отразившими достижения сталинской эпохи.
Символично, что возведение санаторных корпусов было поручено военному инженеру. К счастью, профессор В. А. Апушков проявил профессионализм и лишь пополнил ансамбль, принципиально ничего в нем не изменив. Два дворца, построенных им на месте обветшавших флигелей, имели классические фасады с белоснежными колоннами, портиками, лепными карнизами, статуями, балюстрадами и множеством высоких окон. Оба здания были тактично вписаны в существующий пейзаж. Располагаясь по сторонам Большого партера, они стояли намного ниже дворца, и потому из его окон по-прежнему просматривался весь парк вплоть до реки. Более того, постаравшись сохранить перспективу, Апушков соединил корпуса врытой в землю столовой, крыша которой послужила еще одним зеленым партером; дневной свет проникал в нее через уютный внутренний дворик, устроенный зодчим на итальянский манер.
Одновременно с Большим домом строители коммунизма отремонтировали малые, придав былой вид Капризу, Чайному домику и театру, который был украшен восстановленными декорациями Гонзага. Очищенный от мусора, вновь зазеленел партер, где среди новых клумб были расставлены юсуповские бюсты и статуи. Сотрудники тогдашнего музея не жалели сил, чтобы содержать в порядке парковую скульптуру. Ближе к зиме каждый экземпляр укутывали в деревянный чехол, таким образом предохраняя шедевры от разрушения.
Как известно, в сталинской Конституции впервые в истории России утверждалось право на отдых. Пользоваться им мог всякий гражданин, но не так, как было в царские времена, когда, как уверяла советская пресса, «рабочим предоставлялось единственное право – напиваться до бесчувствия и забавляться кулачными боями. Раньше в часы досуга оставались церкви, кабаки, пивные, казенные винные лавки и дома терпимости. В праздничные дни на примыкавших к свалкам пустырях шла игра в карты, на масляничной неделе вертелась карусель и зазывали публику раскрашенные балаганы. Как далеко это все от сегодняшней действительности, как непохоже на то, чем окружен гражданин страны Советов в повседневном быту». Продолжая мысль автора статьи, можно догадаться, что бедный русский крестьянин, даже перестав быть крепостным, и не мечтал о том, что его ближайшие потомки будут наслаждаться отдыхом и поправлять здоровье на курортах. Еще более фантастичным представлялось то, что им доведется жить не в тесных номерах гостиниц, не в «каморке тети Вали», а в покоях настоящих дворцов, среди роскошного убранства и произведений искусства.
Между тем возрожденное Архангельское послужило не всему народу, а лишь избранной его части. Отделка новых корпусов была закончена в 1937 году, но первые отдыхающие начали прибывать намного раньше: санаторий открылся 5 декабря 1934 года.
К тому времени командный состав Красной армии сильно поредел, и немногие оставшиеся на свободе здесь могли насладиться ею в полной мере. Сначала командиров расселяли в малых – ранее жилых – залах юсуповского дворца, переоборудованных с учетом запросов новых обитателей.
В целом крупная переделка интерьеров проходила лишь в боковых частях здания и почти не коснулась парадных апартаментов. Большие парадные залы вместе с художественными салонами все еще оставались музеем, где хранились шедевры скульптуры и живописи, в том числе и чудом уцелевшие полотна ван Дейка, Буше, Виже-Лебрен, Тьеполо, Робера. По окончании работ в новых корпусах отдыхающие переместились туда, где «все подчинено одной задаче – создать культурные и красивые условия отдыха трудящихся. Внутренняя отделка отличается большим вкусом и богатством. Радостно видеть, что нет больше согбенных спин, низких поклонов, унижающих человеческое достоинство лакейских ливрей. Счастьем наполняется сердце, когда видишь, что спесивые лица вельможных владельцев усадьбы существуют только на портретах. Мрамор стен и колонн, колодец вестибюля, эффектно открывающий разрез здания в вышину, все стильно и красиво, все радует глаз. В комнатах гладко полированная, удобная мебель из драгоценных пород дерева, до блеска натертые паркеты, линкруста на стенах. Ковры и мягкие дорожки в коридорах и гостиных глушат шаг. Всюду тишина, покой…» (из брошюры «Архангельское», 1940).
Упомянув о «драгоценных породах», автор этой статьи, конечно, преувеличил: в России дуб и сосна, из которых в основном была сделана санаторная мебель, таковыми не считались. В остальном ему верить можно. Отдыхающие в самом деле пользовались библиотекой. Тогда книжное собрание Архангельского составляли как новые, так и старинные издания, вплоть до инкунабул князя Голицына. Командиры не только любовались художественными переплетами, как бы красивы те ни были, но и читали сами книги, учились по ним, восполняли запас знаний, хотя бы в области искусства, поскольку немногие из них знали, к примеру, о линкрусте. Впрочем, это слово и теперь знакомо далеко не всем, и неудивительно, ведь главным качеством этого материала считается уникальность.
Лепнину для отделки стен и потолков использовали еще мастера Античности. Благородный рельеф подчеркивал выразительность строгих интерьеров и потому был востребован, несмотря на то что его создание требовало кропотливой работы и сопровождалось кучами грязи. Жаждущий красоты мир долго не знал синтетических материалов. Процесс поиска новых, не столь обременительных приемов отделки шел постоянно, но только в конце XIX века английский фабрикант Фредерик Волтон представил коллегам стеновое покрытие с необычной рельефной поверхностью, которое автор именовал по-латински – lincrusta. Термин, столь же странный, как и сам материал, был составлен их двух слов: лен (лат. linum) и кора (лат. crusta).
Смешав древесную муку с мелом, канифолью и воском, добавив льняное масло, Волтон получил массу, на удивление хорошо державшую форму, не требующую навыков при монтаже и очень пластичную, что позволяло использовать ее на неровных поверхностях. Помимо других похвальных качеств, его изобретение обладало способностью переносить высокие температуры, а потому хоть в какой-то мере обеспечивало защиту от пожаров. Основой линкруста до сих пор служит древесина, непременно качественная, от деревьев определенного возраста, здоровых, без внешних повреждений. Раньше она заготавливалась вручную и лишь в сухую погоду.
Скрученный в рулоны линкруст сразу стал пользоваться успехом во всем мире. Его применяли всюду, от королевских спален до железнодорожных вагонов. Достаточно сказать, что в Букингемском дворце он «живет» уже около столетия, не требуя больше, чем редкое мытье и покраска. То же верно и в отношении Архангельского, где дом отдыха принимал красных командиров, активно строился и мог бы разрастаться дальше, не случись война. Все лето 1941 года усадьба пустовала, а в октябре музей вместе с фондами, сотрудниками и всем, что к нему относилось, отправился за Урал. В маленьком городке Верхний Невьянск в течение 2 лет, запакованные в наспех сколоченные ящики, хранились воистину бесценные вещи: 400 малых и больших картин, люстры, часы, более 3 тысяч предметов мебели, посуды, тканевого убранства. Тем не менее почти все было сохранено, и лишь многострадальные декорации Гонзага потемнели от сырости.
Вскоре после победы в Сталинграде, даже не дождавшись весны, музей вернулся в Архангельское. И вновь (уже в пятый раз!) началось возрождение усадьбы; были разобраны ящики, уцелевшие экспонаты заняли места в отремонтированных залах, в парке с первыми теплыми днями покрылись травой газоны, ожили кусты и деревья, заработали фонтаны. На расчищенных и выровненных аллеях появились скамейки, бюсты и статуи, которые сотрудники все лето выкапывали из земли, куда многое из паркового хозяйства было спрятано перед эвакуацией.
Едва только закончилась война, музей принял первых гостей, сумев организовать выставку редких книг. Полностью реставрация закончилась только к 1960 году, когда для широкой публики открылись залы второго этажа. В течение следующего десятилетия музей понемногу изменялся и расширялся, конечно, в пределах усадьбы. Стали регулярными выставки живописи, графики, художественного стекла и керамики, проходившие в просторном, прекрасно оборудованном зале Колоннады. Заработала, правда, как выставочный зал, церковь Михаила Архангела. Разрешалось бродить по комнатам Каприза, которым до того любовались только снаружи.
Восстановление усадьбы не состоялось бы без помощи столичных реставраторов. Через руки специалистов из Центральных реставрационных мастерских имени академика Грабаря прошли сотни рисунков, картин, бесчисленное множество изделий из керамики, стекла и металла. Несколько лет самоотверженной работы ушло на капитальную реставрацию, казалось, погибшего полотна «Встреча Антония и Клеопатры». Восстановленная картина расположилась в зале Тьеполо, куда ее некогда определил Николай Борисович Юсупов. После ремонта помещение осталось таким же просторным и светлым из-за нежно-зеленого цвета стен. При отсутствии яркого декора его украшал отнесенный под потолок широкий фриз – живописно-лепная композиция, расписанная квадратами, внутри которых изображены реальные и символические атрибуты искусства: палитры, кисти, лиры, циркули. В культуре классицизма такая композиция была довольно стандартным приемом оформления картинных галерей. Однако теперь, в свете происходящих вокруг Архангельского событий, один ее элемент, а именно циркуль, приобрел иной, можно сказать, зловещий смысл, став олицетворением землеустройства.
Музей на продажу
Завершая рассказ об Архангельском, можно было бы ограничиться восторгами по поводу светлого будущего музея, вспомнив, например, слова писателя-академика Леонида Леонова: «Необходимо, чтобы то новое, что родилось на пространствах России, восприняло бы в полной мере великую культуру прошлого. В этом залог того, что молодое не сгниет». Между тем судьба бывшего владения Юсуповых не внушает оптимизма, более того, вызывает беспокойство. То, что тревога за уникальный памятник мучает далеко не всех, еще больше осложняет обстановку, которая сложилась вокруг него в начале XXI века.
Накануне третьего тысячелетия Архангельское, или русский Версаль, как уже давно именуют его столичные историки, целиком закрылось на реставрацию. Денег, по обыкновению, было выделено немного, но сотрудники постарались и сумели отремонтировать дворец, привести в порядок скульптуру, благоустроить парк, и главное, вернуть к жизни театр Гонзага, внесенный ЮНЕСКО в список памятников мирового значения отдельно от самой усадьбы. В общем, уже сегодня люди могут приехать сюда, чтобы увидеть обновленные постройки, погулять вдоль Большого партера, постоять у балюстрады, любуясь, подобно Герцену, красотами Подмосковья. Правда, теперь в поле зрения попадают не только классические сооружения, но и вполне современные, ведь парк пополнился особняками новых князей: с недавних пор на территории усадьбы, которая находится под охраной государства, разрешено жилое строительство.
На первый взгляд, ситуация выглядит абсурдно. Свободной земли в России много, и зачем, казалось бы, селиться именно здесь, где витает дух старины и величия прежних хозяев. Может быть, владельцы коттеджей, обретя богатство, захотели быть «чуть-чуть дворянами». В самом деле, как легко стать аристократом, поселившись в аристократическом месте, возвести несуразное жилище рядом с готовым парком, не тратясь на собственное зеленное хозяйство. Ни один из них не пожелал (или не смог за недостатком средств) развернуться вовсю, выказав настоящую русскую щедрость, как это в свое время сделали Голицын и Юсупов. Во всяком случае для приема «царей» их дома слишком малы и не столь изысканны, а по сравнению со стильным юсуповским дворцом попросту убоги.
Кариатиды на лестнице, ведущей в библиотеку дворца
Несмотря на обилие предметов искусства, Большой дом в Архангельском служил для жилья, поэтому для того, чтобы превратить его в настоящий музей, потребовались немалые усилия. В отдельных случаях об этом позаботились бывшие хозяева. Так, почти не потребовал переделки Античный зал – комната-музей, характерная для эпохи классицизма, когда каждый владелец обширного жилища считал долгом устроить у себя выставку антиков. В большинстве своем частные музеи демонстрировали не подлинные древности, а вещи, скопированные с античных оригиналов. Впрочем, исключения, в том числе и у Юсуповых, все же бывали.
Все началось в середине XVIII века, после того как были обнаружены почти забытые Помпеи и Геркуланум. Никто не ожидал, что под слоем лавы и пепла хранится такое богатство. Вначале раскопки велись неорганизованно, и те, кто интересовался римской древностью, могли буквально за гроши приобрести все что угодно, от черепков до статуй и крупных архитектурных деталей. Узнав об этом, в Италию со всей Европы ринулись «любители прекрасного». Археологи, затрачивая огромные усилия, извлекали на свет божий драгоценные останки, а так называемые знатоки тайком скупали антики у сторожей и землекопов. В конце столетия итальянцы спохватились и прикрыли лавочку, но к тому времени многие античные шедевры оказались за пределами страны, в частных и даже в государственных музеях, откуда извлечь их было гораздо труднее, чем из-под земли.
Николай Борисович родился слишком поздно, хотя кое-что из помпейского наследия досталось и ему: торс мальчика I века н. э., выполненная тогда же ступня безвестного римлянина и урна с прахом его соотечественника, тоже безымянного, но, судя по виду сосуда, ушедшего в мир иной веком позже.
Остальные юсуповские «древности» являлись копиями, производство которых в тогдашней Италии было поставлено на поток. Для размещения этих предметов князь устроил отдельный зал, просторный, светлый, с высокими зеркалами в тяжелых резных рамах работы московского мастера Сполля. Беломраморную скульптуру окружали подходящие по стилю и ценности предметы: каменные и фарфоровые вазы, уникальные изделия из бронзы, красивая крытая малиновым штофом мебель.
Античный зал
Цветовое богатство Античного зала определяла и поныне определяет французская живопись начала XIX века. Юсупов был одним из немногих в России обладателей работ художника-революционера Жака Луи Давида. Князь с гордостью показывал гостям его картину «Сафо и Фаон», к которой позже присоединились произведения мастеров той же школы – знаменитых Гро и Куртейля, менее известных Караффа и Верне, а также Анжелики Монже, любимой ученицы Давида. Трудно поверить, что женщина способна на столь масштабную работу, какой является огромное, удивительно красочное полотно «Тезей и Пейрифой» – самое большое в Античном зале и лучшее в богатом творческом наследии Монже. Художница представила греческого героя Тезея и его друга, царя Пейрифоя, в момент спасения похищенных разбойниками девушек.
Лекана. Греция, IV век до н. э. Терракота из фондов музея-усадьбы «Архангельское»
Торс мальчика. Римская статуя, I век н. э.
Декоративный характер картины «Турок и казак» Ораса Верне тоже определяет насыщенный цвет. Этот французский художник принадлежал к династии, хорошо знакомой русским знатокам искусства. Слава Армана Шарля Караффа не вышла за пределы родины, но русские коллекционеры ценили его за умение строить эффектные композиции, за прекрасную пластику человеческих фигур и яркие тона, которые сделали украшением в общем серьезное полотно «Клятва Горациев». Автор не проявил оригинальности, взяв популярный в свое время сюжет из древнеримской истории: братья-близнецы из патрицианского рода дают клятву отцу одолеть таких же близнецов Куриациев из Альба-Лонги. Однако в большинстве случаев подобные герои не представляли ничего, кроме античной красоты. У Караффа, которому пришлось поучаствовать в схватках Великой французской революции, красавцы Горации всем своим видом выражают мысль о готовности сражаться за свободу.
Накануне третьего тысячелетия Архангельское, или русский Версаль, как уже давно именуют его столичные историки, целиком закрылось на реставрацию. Денег, по обыкновению, было выделено немного, но сотрудники постарались и сумели отремонтировать дворец, привести в порядок скульптуру, благоустроить парк, и главное, вернуть к жизни театр Гонзага, внесенный ЮНЕСКО в список памятников мирового значения отдельно от самой усадьбы. В общем, уже сегодня люди могут приехать сюда, чтобы увидеть обновленные постройки, погулять вдоль Большого партера, постоять у балюстрады, любуясь, подобно Герцену, красотами Подмосковья. Правда, теперь в поле зрения попадают не только классические сооружения, но и вполне современные, ведь парк пополнился особняками новых князей: с недавних пор на территории усадьбы, которая находится под охраной государства, разрешено жилое строительство.
На первый взгляд, ситуация выглядит абсурдно. Свободной земли в России много, и зачем, казалось бы, селиться именно здесь, где витает дух старины и величия прежних хозяев. Может быть, владельцы коттеджей, обретя богатство, захотели быть «чуть-чуть дворянами». В самом деле, как легко стать аристократом, поселившись в аристократическом месте, возвести несуразное жилище рядом с готовым парком, не тратясь на собственное зеленное хозяйство. Ни один из них не пожелал (или не смог за недостатком средств) развернуться вовсю, выказав настоящую русскую щедрость, как это в свое время сделали Голицын и Юсупов. Во всяком случае для приема «царей» их дома слишком малы и не столь изысканны, а по сравнению со стильным юсуповским дворцом попросту убоги.
Несмотря на обилие предметов искусства, Большой дом в Архангельском служил для жилья, поэтому для того, чтобы превратить его в настоящий музей, потребовались немалые усилия. В отдельных случаях об этом позаботились бывшие хозяева. Так, почти не потребовал переделки Античный зал – комната-музей, характерная для эпохи классицизма, когда каждый владелец обширного жилища считал долгом устроить у себя выставку антиков. В большинстве своем частные музеи демонстрировали не подлинные древности, а вещи, скопированные с античных оригиналов. Впрочем, исключения, в том числе и у Юсуповых, все же бывали.
Все началось в середине XVIII века, после того как были обнаружены почти забытые Помпеи и Геркуланум. Никто не ожидал, что под слоем лавы и пепла хранится такое богатство. Вначале раскопки велись неорганизованно, и те, кто интересовался римской древностью, могли буквально за гроши приобрести все что угодно, от черепков до статуй и крупных архитектурных деталей. Узнав об этом, в Италию со всей Европы ринулись «любители прекрасного». Археологи, затрачивая огромные усилия, извлекали на свет божий драгоценные останки, а так называемые знатоки тайком скупали антики у сторожей и землекопов. В конце столетия итальянцы спохватились и прикрыли лавочку, но к тому времени многие античные шедевры оказались за пределами страны, в частных и даже в государственных музеях, откуда извлечь их было гораздо труднее, чем из-под земли.
Николай Борисович родился слишком поздно, хотя кое-что из помпейского наследия досталось и ему: торс мальчика I века н. э., выполненная тогда же ступня безвестного римлянина и урна с прахом его соотечественника, тоже безымянного, но, судя по виду сосуда, ушедшего в мир иной веком позже.
Остальные юсуповские «древности» являлись копиями, производство которых в тогдашней Италии было поставлено на поток. Для размещения этих предметов князь устроил отдельный зал, просторный, светлый, с высокими зеркалами в тяжелых резных рамах работы московского мастера Сполля. Беломраморную скульптуру окружали подходящие по стилю и ценности предметы: каменные и фарфоровые вазы, уникальные изделия из бронзы, красивая крытая малиновым штофом мебель.
Цветовое богатство Античного зала определяла и поныне определяет французская живопись начала XIX века. Юсупов был одним из немногих в России обладателей работ художника-революционера Жака Луи Давида. Князь с гордостью показывал гостям его картину «Сафо и Фаон», к которой позже присоединились произведения мастеров той же школы – знаменитых Гро и Куртейля, менее известных Караффа и Верне, а также Анжелики Монже, любимой ученицы Давида. Трудно поверить, что женщина способна на столь масштабную работу, какой является огромное, удивительно красочное полотно «Тезей и Пейрифой» – самое большое в Античном зале и лучшее в богатом творческом наследии Монже. Художница представила греческого героя Тезея и его друга, царя Пейрифоя, в момент спасения похищенных разбойниками девушек.
Декоративный характер картины «Турок и казак» Ораса Верне тоже определяет насыщенный цвет. Этот французский художник принадлежал к династии, хорошо знакомой русским знатокам искусства. Слава Армана Шарля Караффа не вышла за пределы родины, но русские коллекционеры ценили его за умение строить эффектные композиции, за прекрасную пластику человеческих фигур и яркие тона, которые сделали украшением в общем серьезное полотно «Клятва Горациев». Автор не проявил оригинальности, взяв популярный в свое время сюжет из древнеримской истории: братья-близнецы из патрицианского рода дают клятву отцу одолеть таких же близнецов Куриациев из Альба-Лонги. Однако в большинстве случаев подобные герои не представляли ничего, кроме античной красоты. У Караффа, которому пришлось поучаствовать в схватках Великой французской революции, красавцы Горации всем своим видом выражают мысль о готовности сражаться за свободу.