Резкий поворот политической ситуации произошел вечером 27 февраля 1933 года, когда огонь уничтожил все внутренние помещения Рейхстага. Косвенными виновниками пожара объявили коммунистов, а прямым – безработного голландца, якобы коммуниста Маринуса ван дер Люббе. Если учесть, что после пожара было обнаружено около 50 очагов возгорания, то акция, очевидно спланированная заранее, выполнялась не одним человеком, а большой группой, которая не могла попасть в здание снаружи. Тем не менее пойманного Люббе объявили преступником и приговорили к смертной казни.
Итогом сентябрьского пожара стало введение в силу 48-й статьи Веймарской конституции, а затем назначение рейхсканцлером Гитлера, вскоре сосредоточившего в своих руках всю исполнительную и законодательную власть. В стране осталась только одна партия – НСДАП, только одна нация – арийцы, которым пришлось затянуть пояса и принять режим военной диктатуры. Восстанавливать Рейхстаг нацисты не стали; вполне вероятно, что скромная приземистая постройка напоминала фюреру ненавистную кайзеровскую Германию, где его уделом было лишь унижение. Он намеревался построить иное государство, более цельное, сильное, агрессивное, символом которого должен был послужить другой Рейхстаг. Новое здание парламента могло бы вознестись на 300-метровую высоту, однако воплощению этого плана помешала война.
Цитадель
Даже в конце 1930-х годов добродушные немцы не чувствовали или не желали чувствовать грозное дыхание смерти. Происходящее в Польше и Чехословакии воспринималось как что-то далекое, неважное, скоротечное, словом, так, как эти события представляли нацисты. Разнузданные штурмовики, а затем пришедшие им на смену эсэсовцы, невозмутимо истреблявшие сограждан, конечно, внушали страх, но потомки бюргеров привычно усмиряли боязнь и продолжали жить в свое удовольствие.
Курфюрстендамм в довоенном
Берлине
Изрядно раздражая власти, жители поддерживали обычаи старой Германии, особенно активно на Унтер-ден-Линден, где у здания кордегардии (гауптвахты), построенного по образцу римского храма, духовой оркестр исполнял мелодии, которые так любили кайзеры. Ветераны Первой мировой безнаказанно бойкотировали нацистские парады, более того, осмеливались внушать детям, что вопреки всему еще живы традиции прусской армии. Впрочем, немецкая молодежь всегда воспитывалась в послушании, пристрастии к порядку и дисциплине, разница заключалась только в том, кому присягали молодые солдаты. Если не замечать людей в черной униформе, которых с каждым годом становилось все больше и больше, Берлин оставался городом, приверженным прошлому, бережно хранившим свои дворцы, парки, статуи, зверинцы. Однако перемены все же происходили: подростки с удовольствием вскидывали руки в нацистском приветствии, молодые матери, толкая перед собой коляски, вместо колыбельных напевали марши, а столица исподволь приобретала вид военного плаца.
Гитлер объявил берлинцам, что желает подарить им город, достойный великой нации. Реализацию своих грандиозных планов он поручил Альберту Шпееру, безвестному архитектору, который привлек его внимание как постановщик и оформитель Нюрнбергских партийных съездов. Молодой зодчий, кстати, член НСДАП и СС (нем. SS, сокр. от Schutzstaffeln – «охранные отряды»), оказался «истинным арийцем» и большим поклонником гигантомании, чем завоевал почти безграничное доверие фюрера. Вступив в должность генерального инспектора по строительству в столице, Шпеер, по собственным словам, намеревался «положить конец анархии в развитии Берлина и проводить в градостроительстве политику партии национал-социалистов». Для осуществления этой задачи предполагалось снести целые улицы и кварталы, чтобы на пустом месте воздвигнуть здания, которым следовало наглядно выразить идеологические принципы тоталитаризма.
Планом Шпеера предусматривалось сооружение огромной круглой площади вблизи Королевской библиотеки, грандиозного Дома туризма, Народного дома с куполом, величиной превосходящим купол римского собора Святого Петра. Прокладка единой магистрали с востока на запад требовала простора, поэтому на Унтер-ден-Линден были срублены знаменитые липы, место которых заняли увенчанные орлами мраморные колонны. Немного позже старые деревья заменили молодыми, но саженцы пали в битве за Берлин. Гитлер приказал расширить Шарлоттенбургскую улицу, где после того были установлены фонари, точнее, мощные прожекторы, превратившие столицу в «город света».
Увлекшись идеями гигантизма, ни архитектор, ни фюрер не могли представить будущих бомбардировок, затемнений, а тем более поражения, сделавшего все их усилия бессмысленными. Берлинцы украдкой выказывали недовольство варварским актом на Унтер-ден-Линден: липы им нравились больше, чем лес убогих столбов с навязчивой символикой. В зарубежной прессе того времени появились статьи, где журналисты жаловались на невозможность «сделать снимок в центре Берлина так, чтобы в кадр не попало красное знамя со свастикой, каменные орлы, черная униформа. Люди, камни, вода и зелень отмечены печатью национал-социализма. Старая Германия исчезла…».
Нацистский митинг во дворе Арсенала
В то время по берлинскому радио шли политизированные передачи, дикторы вещали в патетическом тоне. Оперные и драматические спектакли портила цензура, кабаре не работало, в клубах встречались тайком, газеты закрывались, привычное кино и карикатура постепенно забывались, начал вырождаться даже знаменитый берлинский юмор, быстро вытесненный примитивными шутками, а затем и вовсе перешедший в примитивную грубость.
Лишь музыка, которая чередовалась с призывами, была хорошей, хотя и ограничивалась арийскими мелодиями. Нацисты предлагали согражданам пиво, шнапс, коллективные манифестации, а также свободную любовь, весьма полезную для государства, нуждавшегося в детях – будущих солдатах рейха. Не стоит думать, что берлинцев удовлетворяли столь бесхитростные удовольствия, тем не менее им пришлось покориться.
Солнечным утром 3 сентября 1939 года улицы Берлина были привычно пусты, поскольку воскресенья горожане привыкли проводить в парках. Миллионы столичных жителей лежали на мягкой траве, дремали, беседовали, листали газеты, млея от предвкушения сытного завтрака на природе. Когда по радио (громкоговорители в тогдашнем Берлине имелись едва ли не на каждом дереве) прозвучало сообщение о начале войны, многие не смогли проглотить свои утренние сосиски, настолько неожиданной была новость. Воздушные налеты начались не сразу, но люди почувствовали беду. Продовольственное снабжение ухудшилось, и в центре столицы на месте клумб и лужаек появились огороды: берлинцы выращивали картофель и салат с энтузиазмом не меньшим, чем раньше цветы.
Через полгода после начала войны Гитлер переселился в новую рейхсканцелярию. Циклопический дворец фюрера – наиболее яркий символ тоталитаризма, типичный и одновременно своеобразный шедевр нацисткой архитектуры – рождался в течение девяти месяцев, все это время полностью занимая внимание Шпеера. Фасад здания, так же как и его интерьеры, напоминали о претенциозных мечтах создателей и явном желании создать внешний эффект. Колонны и две статуи обрамляли большой подъезд, над которым парил каменный орел, сжимающий в когтях свастику. Внутренние помещения имитировали галерею и залы Версаля. Коридоры были облицованы плиткой из мрамора и порфира, некоторые двери отливались целиком из бронзы, стены изумляли красотой средневековых шпалер. Великолепие колоннад, фронтонов, тяжелых канделябров затмевало французскую роскошь, хотя далеко не все предметы отличались вкусом. Посетители тех лет ступали по толстым коврам, настолько мягким, что даже недолгое шествие по ним вызывало ощущение расслабленности.
В кабинет фюрера вела 6-метровая в высоту дверь из красного дерева. Потолок огромной (27 х 15 х 10 м) комнаты был выполнен из резного палисандра, на стенах из красного мрамора красовались геральдические знаки. Местом отдыха хозяину кабинета служило канапе перед камином, в котором всегда горели пихтовые поленья. Здесь же, у огня, свернувшись на звериной шкуре, лежала Блонди – любимая собака Гитлера.
В длинных коридорах вдоль стен неподвижно стояли гвардейцы СС – специально подобранные офицеры, молодые, очень красивые, с широкими плечами, светлыми волнистыми волосами, белыми зубами, голубыми глазами, загорелой кожей. Люди-статуи в черных, отделанных серебряными галунами мундирах, стояли повсюду. Их видели в 50-метровом зале ожидания со стеклянным потолком, в парадном зале, в саду, куда выходили высокие окна рейхсканцелярии.
Известно, что ни один из лидеров НСДАП не пользовался популярностью в народе, однако для Германа Геринга берлинцы сделали исключение. Потомственный дворянин, обаятельный, добродушный на вид толстяк с душой убийцы видел в партии способ удовлетворить свое честолюбие и обогатиться, причем сумел преуспеть и в том и в другом. Его жилище соответствовало высокому званию и полностью отражало характер человека, которого соратники считали alter ego Гитлера. Геринг обосновался на вилле Каринхалле, названной в честь первой, нежно любимой жены Карин фон Канцов, умершей незадолго до того, как ее муж сделал головокружительную карьеру. Те, кому довелось бывать в его доме, восхищались вывезенными из Лувра коллекциями картин, драгоценностей, древностей. Среди многочисленных помещений виллы особое внимание привлекали домашняя церковь и комната, скопированная с кельи святого Иеронима, чье изображение имелось на картине Альбрехта Дюрера. Берлинцы говорили, что даже Нерон не мог бы устроить столь великолепного торжества, каким стал грандиозный «нордический праздник», посвященный германской авиации.
Канал вблизи крепости Шпандау
В тот день усадьбу охраняли всадники с копьями в руках, облаченные в меховые лохмотья, по примеру древних германцев. На поверхности каждого из озер покачивались лодки викингов, на дорожках парка разыгрывались поединки средневековых рыцарей, переносившие зрителей во времена императора Оттона. Казалось, Геринг пригласил на свое празднество весь Берлин. Несмотря на внушительные размеры, Каринхалле не смогла вместить всех приглашенных, и обеденные столы были накрыты в Белом зале Берлинского замка, откуда гости проследовали в прусский ландтаг, на один вечер превратившийся в клуб авиаторов.
Путь пирующих наверняка пересекал дорогу из аэропорта, которой по плану перестройки города надлежало пройти под Триумфальной аркой. Размеры этого нереализованного сооружения должны были примерно в три раза превысить величину Бранденбургских ворот и подобного сооружения в Париже. Строители отнеслись к объекту со всей серьезностью, изучили чертежи, наметили участок, провели серию испытаний почвы, дальше чего дело не продвинулось, и гигантский бетонный цилиндр, который не потревожили ни русские, ни английские бомбы, до сих пор возвышается на одном из берлинских пустырей.
Таким же бессловесным памятником служит крепость Шпандау (нем. Spandau), или просто Цитадель, как ее принято называть в Берлине. Со времени прихода к власти Гитлера и вплоть до 1945 года за ее вековыми стенами действовал секретная лаборатория по разработке химического оружия, а саму крепость стерег отряд СС. После войны в твердыне размещалась тюрьма, откуда, отбыв 20-летнее заключение, вышел Шпеер и где, просидев 42 года, повесился личный секретарь фюрера Рудольф Гесс.
Берлинский район Шпандау возник во времена Средневековья, но печальную известность получил в эпоху индустриализации. Тогда он был грязной рабочей окраиной, где, впрочем, имелась достопримечательность в виде старой крепости. Если в настоящее время его восстановленные вычищенные кварталы являются историческим центром, то раньше они составляли город – вполне самостоятельную административно-территориальную единицу земли Бранденбург. Жители Шпандау по примеру своих соседей не горели желанием присоединяться к Берлину, и неудивительно, ведь их селение было старше прусской столицы.
Ворота крепости Шпандау
Внутренний двор крепости Шпандау
Первые сведения о поселке, устроенном в месте слияния рек Шпрее и Хафель, относятся к IX веку. Первые каменные укрепления появились через три столетия, и только спустя 400 лет король решил возвести здесь настоящую цитадель. Толстая 12-гранная стена, 4 треугольных бастиона и круглая башня Юлиуса составили идеальное для тогдашних условий военное поселение. После Франко-прусской войны 1870 года башня использовалась как хранилище захваченных у противника денежных средств. Своеобразный сейф защищала 17-тонная бронированная дверь с хитрым замком, которая поныне хранится в здешнем музее и с забавной немецкой педантичностью закрыта стеклом.
Сегодня Цитадель – воистину произведение старинного градостроительного искусства – лучше всего рассматривать с высоты птичьего полета. Из иллюминатора прогулочного самолета видно, как по аллеям крепостного парка прогуливаются влюбленные, сидят на лавочках старики, с веселым криком бегают дети, фотографы, устроившись на крышах бывших бастионов, делают снимки для глянцевых журналов. Экспозиция здешнего музея включает в себя довольно странные предметы. Например, на стене при входе в башню Юлиуса вывешен портрет сына Иоахима II, Иоахима-Георга, изображенного в доспехах, с хитро прищуренным глазом. Внутри, на выставке в первом этаже, можно увидеть огромные сейфы, пушечные ядра, противогазы, соседствующие с чучелами рыб и зверей. Экспонаты, расположенные во внутреннем дворике, теснятся вокруг гильотины.
Новый мост через Шпрее
Суровую крепость окружает старый город с очаровательными, почти игрушечными домиками, ровными рядами выстроившимися по улице Кольк. Тщательно отреставрированные здания предназначены в основном для осмотра туристами, хотя некоторые служат обычными жилыми домами.
Трепетные чувства в Шпандау вызывают остатки средневековых оборонительных укреплений и Гарнизонная церковь, полностью разрушенная и заново отстроенная после войны. Упоминания о главной достопримечательности старого города, похожей на средневековую башню церкви Святого Николая, встречаются в хрониках, датированных серединой XIII века. Современные пропорции храм приобрел гораздо позже: сильно вытянутый молитвенный зал был построен в середине XV века, а шпиль появился тремя столетиями позже. Подобно многим берлинским зданиям, храм Святого Николая сильно пострадал при штурме Берлина, но в целом сумел уцелеть. Довольно хорошо сохранился уникальный алтарь, который горожане спрятали от огня за стеной, возведенной буквально за одну ночь.
В трудные моменты берлинцев поддерживала любовь к родному городу. Достойна восхищения их стойкость во время Второй мировой войны, когда, переждав бомбардировку, наутро они появлялись из-под руин и принимались за будничные дела. В последние месяцы городские жители не получали поддержки от Гитлера, ибо тот отвернулся от народа, едва осознав поражение. Собственно поддержки никто и не ждал, ведь в самом Берлине ко вселенским планам фюрера относились без особой симпатии. Люди подбадривали себя шутками, говоря, что «война закончится, как только с Восточного фронта на Западный можно будет добраться на электричке». Они считали к трусами тех, кто предпочитал прифронтовые работы ночной опасности в Берлине. Со стоическим спокойствием они переносили бомбардировки, наблюдая за разрушением любимого города и каждый день делая все, чтобы не допустить его гибели.
Берлин в мае 1945 года
Район парка Тиргартен во время штурма Берлина
Несмотря на все старания, катастрофа все же наступила; в мае 1945 года город оказался в таком положении, в каком его эмоционально и в целом точно описывали зарубежные журналисты: «Воронки, трещины, горы булыжника, усеянные осколками поля, руины, куски кабеля и водопроводных труб, торчащие из-под земли подобно искромсанным внутренностям древних чудовищ. Глядя на все это, невозможно представить, что на их месте когда-то стояли дома. Город остался без топлива, без света, с кладбищем в каждом садике, и над всем, как неподвижное облако, стоял смрад разложения. Забытые богом люди оказались в ничейной стране. Их жизнь представляла собой каждодневную борьбу за кучку картофеля, ломоть хлеба, горсть угля, несколько сигарет».
Это жуткое зрелище напомнило многим, что настал момент отсчета нового времени, когда требовалось уже не подумать, а быстро принять решение относительно будущего страны. Как уже бывало в критический час, нашлись люди, заговорившие о необходимости смириться с действительностью. Однако в ответ на подобные заявления ораторы неожиданно услышали: «Нет, у нас, немцев, был подобный опыт, мы вечно покорялись, хотели избежать самого худшего и в итоге его обрели. Германия лежит в руинах, мы не просто утратили свободу, нас отбросили на целое поколение назад, заставили влачить нищенское существование. Сегодня мы должны начать все заново и теперь хотим довериться только себе».
Изрядно раздражая власти, жители поддерживали обычаи старой Германии, особенно активно на Унтер-ден-Линден, где у здания кордегардии (гауптвахты), построенного по образцу римского храма, духовой оркестр исполнял мелодии, которые так любили кайзеры. Ветераны Первой мировой безнаказанно бойкотировали нацистские парады, более того, осмеливались внушать детям, что вопреки всему еще живы традиции прусской армии. Впрочем, немецкая молодежь всегда воспитывалась в послушании, пристрастии к порядку и дисциплине, разница заключалась только в том, кому присягали молодые солдаты. Если не замечать людей в черной униформе, которых с каждым годом становилось все больше и больше, Берлин оставался городом, приверженным прошлому, бережно хранившим свои дворцы, парки, статуи, зверинцы. Однако перемены все же происходили: подростки с удовольствием вскидывали руки в нацистском приветствии, молодые матери, толкая перед собой коляски, вместо колыбельных напевали марши, а столица исподволь приобретала вид военного плаца.
Гитлер объявил берлинцам, что желает подарить им город, достойный великой нации. Реализацию своих грандиозных планов он поручил Альберту Шпееру, безвестному архитектору, который привлек его внимание как постановщик и оформитель Нюрнбергских партийных съездов. Молодой зодчий, кстати, член НСДАП и СС (нем. SS, сокр. от Schutzstaffeln – «охранные отряды»), оказался «истинным арийцем» и большим поклонником гигантомании, чем завоевал почти безграничное доверие фюрера. Вступив в должность генерального инспектора по строительству в столице, Шпеер, по собственным словам, намеревался «положить конец анархии в развитии Берлина и проводить в градостроительстве политику партии национал-социалистов». Для осуществления этой задачи предполагалось снести целые улицы и кварталы, чтобы на пустом месте воздвигнуть здания, которым следовало наглядно выразить идеологические принципы тоталитаризма.
Планом Шпеера предусматривалось сооружение огромной круглой площади вблизи Королевской библиотеки, грандиозного Дома туризма, Народного дома с куполом, величиной превосходящим купол римского собора Святого Петра. Прокладка единой магистрали с востока на запад требовала простора, поэтому на Унтер-ден-Линден были срублены знаменитые липы, место которых заняли увенчанные орлами мраморные колонны. Немного позже старые деревья заменили молодыми, но саженцы пали в битве за Берлин. Гитлер приказал расширить Шарлоттенбургскую улицу, где после того были установлены фонари, точнее, мощные прожекторы, превратившие столицу в «город света».
Увлекшись идеями гигантизма, ни архитектор, ни фюрер не могли представить будущих бомбардировок, затемнений, а тем более поражения, сделавшего все их усилия бессмысленными. Берлинцы украдкой выказывали недовольство варварским актом на Унтер-ден-Линден: липы им нравились больше, чем лес убогих столбов с навязчивой символикой. В зарубежной прессе того времени появились статьи, где журналисты жаловались на невозможность «сделать снимок в центре Берлина так, чтобы в кадр не попало красное знамя со свастикой, каменные орлы, черная униформа. Люди, камни, вода и зелень отмечены печатью национал-социализма. Старая Германия исчезла…».
В то время по берлинскому радио шли политизированные передачи, дикторы вещали в патетическом тоне. Оперные и драматические спектакли портила цензура, кабаре не работало, в клубах встречались тайком, газеты закрывались, привычное кино и карикатура постепенно забывались, начал вырождаться даже знаменитый берлинский юмор, быстро вытесненный примитивными шутками, а затем и вовсе перешедший в примитивную грубость.
Лишь музыка, которая чередовалась с призывами, была хорошей, хотя и ограничивалась арийскими мелодиями. Нацисты предлагали согражданам пиво, шнапс, коллективные манифестации, а также свободную любовь, весьма полезную для государства, нуждавшегося в детях – будущих солдатах рейха. Не стоит думать, что берлинцев удовлетворяли столь бесхитростные удовольствия, тем не менее им пришлось покориться.
Солнечным утром 3 сентября 1939 года улицы Берлина были привычно пусты, поскольку воскресенья горожане привыкли проводить в парках. Миллионы столичных жителей лежали на мягкой траве, дремали, беседовали, листали газеты, млея от предвкушения сытного завтрака на природе. Когда по радио (громкоговорители в тогдашнем Берлине имелись едва ли не на каждом дереве) прозвучало сообщение о начале войны, многие не смогли проглотить свои утренние сосиски, настолько неожиданной была новость. Воздушные налеты начались не сразу, но люди почувствовали беду. Продовольственное снабжение ухудшилось, и в центре столицы на месте клумб и лужаек появились огороды: берлинцы выращивали картофель и салат с энтузиазмом не меньшим, чем раньше цветы.
Через полгода после начала войны Гитлер переселился в новую рейхсканцелярию. Циклопический дворец фюрера – наиболее яркий символ тоталитаризма, типичный и одновременно своеобразный шедевр нацисткой архитектуры – рождался в течение девяти месяцев, все это время полностью занимая внимание Шпеера. Фасад здания, так же как и его интерьеры, напоминали о претенциозных мечтах создателей и явном желании создать внешний эффект. Колонны и две статуи обрамляли большой подъезд, над которым парил каменный орел, сжимающий в когтях свастику. Внутренние помещения имитировали галерею и залы Версаля. Коридоры были облицованы плиткой из мрамора и порфира, некоторые двери отливались целиком из бронзы, стены изумляли красотой средневековых шпалер. Великолепие колоннад, фронтонов, тяжелых канделябров затмевало французскую роскошь, хотя далеко не все предметы отличались вкусом. Посетители тех лет ступали по толстым коврам, настолько мягким, что даже недолгое шествие по ним вызывало ощущение расслабленности.
В кабинет фюрера вела 6-метровая в высоту дверь из красного дерева. Потолок огромной (27 х 15 х 10 м) комнаты был выполнен из резного палисандра, на стенах из красного мрамора красовались геральдические знаки. Местом отдыха хозяину кабинета служило канапе перед камином, в котором всегда горели пихтовые поленья. Здесь же, у огня, свернувшись на звериной шкуре, лежала Блонди – любимая собака Гитлера.
В длинных коридорах вдоль стен неподвижно стояли гвардейцы СС – специально подобранные офицеры, молодые, очень красивые, с широкими плечами, светлыми волнистыми волосами, белыми зубами, голубыми глазами, загорелой кожей. Люди-статуи в черных, отделанных серебряными галунами мундирах, стояли повсюду. Их видели в 50-метровом зале ожидания со стеклянным потолком, в парадном зале, в саду, куда выходили высокие окна рейхсканцелярии.
Известно, что ни один из лидеров НСДАП не пользовался популярностью в народе, однако для Германа Геринга берлинцы сделали исключение. Потомственный дворянин, обаятельный, добродушный на вид толстяк с душой убийцы видел в партии способ удовлетворить свое честолюбие и обогатиться, причем сумел преуспеть и в том и в другом. Его жилище соответствовало высокому званию и полностью отражало характер человека, которого соратники считали alter ego Гитлера. Геринг обосновался на вилле Каринхалле, названной в честь первой, нежно любимой жены Карин фон Канцов, умершей незадолго до того, как ее муж сделал головокружительную карьеру. Те, кому довелось бывать в его доме, восхищались вывезенными из Лувра коллекциями картин, драгоценностей, древностей. Среди многочисленных помещений виллы особое внимание привлекали домашняя церковь и комната, скопированная с кельи святого Иеронима, чье изображение имелось на картине Альбрехта Дюрера. Берлинцы говорили, что даже Нерон не мог бы устроить столь великолепного торжества, каким стал грандиозный «нордический праздник», посвященный германской авиации.
В тот день усадьбу охраняли всадники с копьями в руках, облаченные в меховые лохмотья, по примеру древних германцев. На поверхности каждого из озер покачивались лодки викингов, на дорожках парка разыгрывались поединки средневековых рыцарей, переносившие зрителей во времена императора Оттона. Казалось, Геринг пригласил на свое празднество весь Берлин. Несмотря на внушительные размеры, Каринхалле не смогла вместить всех приглашенных, и обеденные столы были накрыты в Белом зале Берлинского замка, откуда гости проследовали в прусский ландтаг, на один вечер превратившийся в клуб авиаторов.
Путь пирующих наверняка пересекал дорогу из аэропорта, которой по плану перестройки города надлежало пройти под Триумфальной аркой. Размеры этого нереализованного сооружения должны были примерно в три раза превысить величину Бранденбургских ворот и подобного сооружения в Париже. Строители отнеслись к объекту со всей серьезностью, изучили чертежи, наметили участок, провели серию испытаний почвы, дальше чего дело не продвинулось, и гигантский бетонный цилиндр, который не потревожили ни русские, ни английские бомбы, до сих пор возвышается на одном из берлинских пустырей.
Таким же бессловесным памятником служит крепость Шпандау (нем. Spandau), или просто Цитадель, как ее принято называть в Берлине. Со времени прихода к власти Гитлера и вплоть до 1945 года за ее вековыми стенами действовал секретная лаборатория по разработке химического оружия, а саму крепость стерег отряд СС. После войны в твердыне размещалась тюрьма, откуда, отбыв 20-летнее заключение, вышел Шпеер и где, просидев 42 года, повесился личный секретарь фюрера Рудольф Гесс.
Берлинский район Шпандау возник во времена Средневековья, но печальную известность получил в эпоху индустриализации. Тогда он был грязной рабочей окраиной, где, впрочем, имелась достопримечательность в виде старой крепости. Если в настоящее время его восстановленные вычищенные кварталы являются историческим центром, то раньше они составляли город – вполне самостоятельную административно-территориальную единицу земли Бранденбург. Жители Шпандау по примеру своих соседей не горели желанием присоединяться к Берлину, и неудивительно, ведь их селение было старше прусской столицы.
Первые сведения о поселке, устроенном в месте слияния рек Шпрее и Хафель, относятся к IX веку. Первые каменные укрепления появились через три столетия, и только спустя 400 лет король решил возвести здесь настоящую цитадель. Толстая 12-гранная стена, 4 треугольных бастиона и круглая башня Юлиуса составили идеальное для тогдашних условий военное поселение. После Франко-прусской войны 1870 года башня использовалась как хранилище захваченных у противника денежных средств. Своеобразный сейф защищала 17-тонная бронированная дверь с хитрым замком, которая поныне хранится в здешнем музее и с забавной немецкой педантичностью закрыта стеклом.
Сегодня Цитадель – воистину произведение старинного градостроительного искусства – лучше всего рассматривать с высоты птичьего полета. Из иллюминатора прогулочного самолета видно, как по аллеям крепостного парка прогуливаются влюбленные, сидят на лавочках старики, с веселым криком бегают дети, фотографы, устроившись на крышах бывших бастионов, делают снимки для глянцевых журналов. Экспозиция здешнего музея включает в себя довольно странные предметы. Например, на стене при входе в башню Юлиуса вывешен портрет сына Иоахима II, Иоахима-Георга, изображенного в доспехах, с хитро прищуренным глазом. Внутри, на выставке в первом этаже, можно увидеть огромные сейфы, пушечные ядра, противогазы, соседствующие с чучелами рыб и зверей. Экспонаты, расположенные во внутреннем дворике, теснятся вокруг гильотины.
Суровую крепость окружает старый город с очаровательными, почти игрушечными домиками, ровными рядами выстроившимися по улице Кольк. Тщательно отреставрированные здания предназначены в основном для осмотра туристами, хотя некоторые служат обычными жилыми домами.
Трепетные чувства в Шпандау вызывают остатки средневековых оборонительных укреплений и Гарнизонная церковь, полностью разрушенная и заново отстроенная после войны. Упоминания о главной достопримечательности старого города, похожей на средневековую башню церкви Святого Николая, встречаются в хрониках, датированных серединой XIII века. Современные пропорции храм приобрел гораздо позже: сильно вытянутый молитвенный зал был построен в середине XV века, а шпиль появился тремя столетиями позже. Подобно многим берлинским зданиям, храм Святого Николая сильно пострадал при штурме Берлина, но в целом сумел уцелеть. Довольно хорошо сохранился уникальный алтарь, который горожане спрятали от огня за стеной, возведенной буквально за одну ночь.
В трудные моменты берлинцев поддерживала любовь к родному городу. Достойна восхищения их стойкость во время Второй мировой войны, когда, переждав бомбардировку, наутро они появлялись из-под руин и принимались за будничные дела. В последние месяцы городские жители не получали поддержки от Гитлера, ибо тот отвернулся от народа, едва осознав поражение. Собственно поддержки никто и не ждал, ведь в самом Берлине ко вселенским планам фюрера относились без особой симпатии. Люди подбадривали себя шутками, говоря, что «война закончится, как только с Восточного фронта на Западный можно будет добраться на электричке». Они считали к трусами тех, кто предпочитал прифронтовые работы ночной опасности в Берлине. Со стоическим спокойствием они переносили бомбардировки, наблюдая за разрушением любимого города и каждый день делая все, чтобы не допустить его гибели.
Несмотря на все старания, катастрофа все же наступила; в мае 1945 года город оказался в таком положении, в каком его эмоционально и в целом точно описывали зарубежные журналисты: «Воронки, трещины, горы булыжника, усеянные осколками поля, руины, куски кабеля и водопроводных труб, торчащие из-под земли подобно искромсанным внутренностям древних чудовищ. Глядя на все это, невозможно представить, что на их месте когда-то стояли дома. Город остался без топлива, без света, с кладбищем в каждом садике, и над всем, как неподвижное облако, стоял смрад разложения. Забытые богом люди оказались в ничейной стране. Их жизнь представляла собой каждодневную борьбу за кучку картофеля, ломоть хлеба, горсть угля, несколько сигарет».
Это жуткое зрелище напомнило многим, что настал момент отсчета нового времени, когда требовалось уже не подумать, а быстро принять решение относительно будущего страны. Как уже бывало в критический час, нашлись люди, заговорившие о необходимости смириться с действительностью. Однако в ответ на подобные заявления ораторы неожиданно услышали: «Нет, у нас, немцев, был подобный опыт, мы вечно покорялись, хотели избежать самого худшего и в итоге его обрели. Германия лежит в руинах, мы не просто утратили свободу, нас отбросили на целое поколение назад, заставили влачить нищенское существование. Сегодня мы должны начать все заново и теперь хотим довериться только себе».
Зверинец за стеной
С 1960 года пост главы Государственного совета ГДР занимал Вальтер Ульбрихт, коммунист, чьи ортодоксальность и трудолюбие с лихвой компенсировали отсутствие таланта. Подняв вопрос об усилившейся эмиграции в Западный Берлин, он предложил решить проблему на удивление простым способом. Уже через год вдоль границы между двумя частями города была протянута колючая проволока и выставлены блокпосты, а в последующие дни временное заграждение начали заменять бетонной стеной. Мощная, в средневековом духе жутковатая постройка, дополненная сторожевыми башнями, отпугивала не только своим видом: вооруженные часовые с восточной стороны получили приказ стрелять в каждого, кто задумает покинуть коммунистический Берлин без официального разрешения. Судя по многочисленным инцидентам, такие мысли у «красных» берлинцев возникали довольно часто, но попытки перебраться через стену чаще заканчивались арестом.
Гораздо вольготнее жилось в Восточном Берлине животным, как домашним (немцы очень любят кошек), так и диким, которым здесь никогда не грозили решетки. Берлинский зоопарк (нем. Zoo) начал действовать при Фридрихе-Вильгельме IV и тогда являлся всего лишь королевским зверинцем. В прелестном саду с искусственными горами и фонтанами из белоснежного мрамора свободно гуляли львы, слоны, порхали пестрые китайские птички. По указу короля зодчие построили оранжерею, которую обустраивали выписанные из Англии специалисты по выращиванию болотных растений – таких, как ряска, кувшинки, лилии. В начале следующего столетия в этом павильоне разместился аквариум.
Едва появившись на свет, берлинский Цоо стал считаться самым технически оснащенным зверинцем Европы. Во время штурма германской столицы в мае 1945 года он, к сожалению, не избежал обстрела; гепарды, тигры, волки гибли под пулями, умирали от голода или разбредались по городу. Тогда жители срубили на дрова уникальные деревья, а оставшихся зверей просто съели. Некогда ухоженная территория превратилась в пустырь, пугающий воронками, разрушенными павильонами, пустыми птичниками, плавающими в грязной воде.
Когда бомбежки закончились, берлинцы пожалели о содеянном и сумели упросить магистрат выстроить новый Цоо взамен уничтоженного войной и людской безответственностью. Выбрать участок не представляло труда, ведь в городе имелось немало заброшенных поместий, например Фридрихсфельде, где обветшавший дворец стоял посреди прекрасного парка, созданного великим Ленне. На фасаде плохо сохранившегося здания еще просматривались черты раннего барокко, столь любимого прусскими королями конца XVII века. Облагородить изрядно запущенную территорию усадьбы взялся профессор берлинского университета Генрих Дате, который справился с задачей быстро и очень хорошо, за что впоследствии был назначен директором зоопарка.
Страна непуганых зверей стала реальностью в 1955 году, меньше чем через десятилетие после того, как город лежал в руинах. Жители столицы проявили немалый энтузиазм уже на стадии строительства и еще больше постарались после открытия. Первые звери приобретались на общественные средства, включая частные пожертвования, деньги предприятий и всевозможных фондов. Чтобы помочь германским друзьям, с некоторыми своими питомцами расстались сотрудники зоопарков Москвы и Санкт-Петербурга. Делая своему городу щедрый подарок, берлинцы были не просто щедры, но и проявляли присущий им юмор. Известно, что рабочие завода, выпускавшего холодильники, в складчину купили белого медведя, Министерство тяжелого машиностроения преподнесло слона, мебельная фабрика, специализировавшаяся на выпуске спальных гарнитуров, – аиста, а из города Штраусберга в столицу прибыл страус.
С такими помощниками Берлинский зоопарк добился замечательных успехов, особенно в разведении малайских медведей, которых здесь появилось на свет больше, чем во всех европейских зоопарках вместе взятых. Местные зоологи активно сотрудничают с зарубежными коллегами; теперь бывший королевский зверинец является перевалочным пунктом для животных, партиями поставляемых в подобные учреждения всех стран мира. Его гостям предоставляется возможность увидеть около тысячи видов диких зверей, 2 тысячи птиц и более 500 видов пресмыкающихся. Однако развлекательно-коммерческая программа не стала единственной стороной деятельности Берлинского зоологического сада. Научным целям служит созданный вскоре после открытия исследовательский центр, относящийся к Академии наук Германии. Серьезную исследовательскую работу ведут служащие змеепитомника, где эксперименты проводятся практически на глазах у публики.
Планируя территорию, архитекторы предусмотрели все мыслимые удобства для посетителей и немало постарались для комфортного существования животных. Широкая длинная аллея протяженностью более 1 км ведет от бывшего дворца Фридрихсфельде к ресторану и далее тянется вдоль вольеров с белыми медведями. На этом живописном участке путь разделяется на две короткие дороги, по которым можно пройти к площадке, вернее, к обширному полю, отведенному для зубров, бизонов и свободного выгула молодых зверей.
Неизгладимое впечатление у гостей оставляет посещение павильона Альфреда Брема. Внутри этого здания в застекленных помещениях, заросших тропической травой, бамбуком, лианами, фикусами и даже небольшими пальмами, на которых созревают плоды, содержатся вараны, крупные хищники, змеи. Еще один павильон по виду и колоссальным размерам напоминает аэропорт. Здесь, среди камней, свежего песка, деревьев и яркого солнечного света, нашли приют сотни видов птиц, видимо, довольных соседством с летучими собаками. В затененных местах порхают или невозмутимо висят на ветках летучие мыши, в том числе очень крупные, способные прокормить себя плодами с деревьев, растущих прямо в павильоне.
Кажется, что в Берлинском зоопарке животная жизнь протекает без участия человека. Звери, собранные со всего света, здесь обитают в условиях, сходных с естественной средой. Полярные медведи находят прохладу в бассейнах, антарктические озорники-пингвины не ощущают тепла даже летом, и наоборот, львы, жирафы и прочие дети жаркой Африки спокойно зимуют в павильонах с искусственным светом и отоплением, создающими атмосферу «черного» континента. При необходимости млекопитающих парами помещают в затемненные, закрытые от посторонних глаз отсеки – апартаменты для «молодоженов», – где происходит таинство зарождения новой жизни в неволе.
Берлинский зоопарк
В Берлинском зоопарке
С обратной стороны павильона Брема расположены вольеры, приспособленные для орлов и грифов. Длина и высота этих помещений позволяет крупным хищным птицам летать, поднимаясь достаточно высоко, хотя и не взмывать в небо, как это происходит в природе. В зоопарке нет холмов, поэтому охватить его взглядом, как другие берлинские сады, невозможно. Однако посетители могут оценить богатство здешней растительной коллекции, не поднимаясь на гору. Гуляя по тенистым аллеям, нетрудно заметить уникальные породы деревьев, например североафриканские кедры или калифорнийские секвойи, достойные представления в крупном ботаническом саду. В павильоне Брема произрастают рододендроны, азалии, несколько видов орхидей. Тем не менее самые сильные ощущения гости испытывают вблизи открытых площадок. В Берлинском зоопарке большая часть диких зверей содержится без клеток. Ламы, верблюды, водяные буйволы, лани, зубры и даже такие опасные представители земной фауны, как львы, отделены от посетителей рвом, наполненным водой. Дети подолгу задерживаются подле живущих на островке гиббонов. Тем, кого природа интересует во всех проявлениях, предлагается осмотреть скульптурные композиции с изображением животных, появившиеся в итоге совместного труда русского художника Василия Ватагина и группы немецких мастеров под руководством Генриха Драке.
Гораздо вольготнее жилось в Восточном Берлине животным, как домашним (немцы очень любят кошек), так и диким, которым здесь никогда не грозили решетки. Берлинский зоопарк (нем. Zoo) начал действовать при Фридрихе-Вильгельме IV и тогда являлся всего лишь королевским зверинцем. В прелестном саду с искусственными горами и фонтанами из белоснежного мрамора свободно гуляли львы, слоны, порхали пестрые китайские птички. По указу короля зодчие построили оранжерею, которую обустраивали выписанные из Англии специалисты по выращиванию болотных растений – таких, как ряска, кувшинки, лилии. В начале следующего столетия в этом павильоне разместился аквариум.
Едва появившись на свет, берлинский Цоо стал считаться самым технически оснащенным зверинцем Европы. Во время штурма германской столицы в мае 1945 года он, к сожалению, не избежал обстрела; гепарды, тигры, волки гибли под пулями, умирали от голода или разбредались по городу. Тогда жители срубили на дрова уникальные деревья, а оставшихся зверей просто съели. Некогда ухоженная территория превратилась в пустырь, пугающий воронками, разрушенными павильонами, пустыми птичниками, плавающими в грязной воде.
Когда бомбежки закончились, берлинцы пожалели о содеянном и сумели упросить магистрат выстроить новый Цоо взамен уничтоженного войной и людской безответственностью. Выбрать участок не представляло труда, ведь в городе имелось немало заброшенных поместий, например Фридрихсфельде, где обветшавший дворец стоял посреди прекрасного парка, созданного великим Ленне. На фасаде плохо сохранившегося здания еще просматривались черты раннего барокко, столь любимого прусскими королями конца XVII века. Облагородить изрядно запущенную территорию усадьбы взялся профессор берлинского университета Генрих Дате, который справился с задачей быстро и очень хорошо, за что впоследствии был назначен директором зоопарка.
Страна непуганых зверей стала реальностью в 1955 году, меньше чем через десятилетие после того, как город лежал в руинах. Жители столицы проявили немалый энтузиазм уже на стадии строительства и еще больше постарались после открытия. Первые звери приобретались на общественные средства, включая частные пожертвования, деньги предприятий и всевозможных фондов. Чтобы помочь германским друзьям, с некоторыми своими питомцами расстались сотрудники зоопарков Москвы и Санкт-Петербурга. Делая своему городу щедрый подарок, берлинцы были не просто щедры, но и проявляли присущий им юмор. Известно, что рабочие завода, выпускавшего холодильники, в складчину купили белого медведя, Министерство тяжелого машиностроения преподнесло слона, мебельная фабрика, специализировавшаяся на выпуске спальных гарнитуров, – аиста, а из города Штраусберга в столицу прибыл страус.
С такими помощниками Берлинский зоопарк добился замечательных успехов, особенно в разведении малайских медведей, которых здесь появилось на свет больше, чем во всех европейских зоопарках вместе взятых. Местные зоологи активно сотрудничают с зарубежными коллегами; теперь бывший королевский зверинец является перевалочным пунктом для животных, партиями поставляемых в подобные учреждения всех стран мира. Его гостям предоставляется возможность увидеть около тысячи видов диких зверей, 2 тысячи птиц и более 500 видов пресмыкающихся. Однако развлекательно-коммерческая программа не стала единственной стороной деятельности Берлинского зоологического сада. Научным целям служит созданный вскоре после открытия исследовательский центр, относящийся к Академии наук Германии. Серьезную исследовательскую работу ведут служащие змеепитомника, где эксперименты проводятся практически на глазах у публики.
Планируя территорию, архитекторы предусмотрели все мыслимые удобства для посетителей и немало постарались для комфортного существования животных. Широкая длинная аллея протяженностью более 1 км ведет от бывшего дворца Фридрихсфельде к ресторану и далее тянется вдоль вольеров с белыми медведями. На этом живописном участке путь разделяется на две короткие дороги, по которым можно пройти к площадке, вернее, к обширному полю, отведенному для зубров, бизонов и свободного выгула молодых зверей.
Неизгладимое впечатление у гостей оставляет посещение павильона Альфреда Брема. Внутри этого здания в застекленных помещениях, заросших тропической травой, бамбуком, лианами, фикусами и даже небольшими пальмами, на которых созревают плоды, содержатся вараны, крупные хищники, змеи. Еще один павильон по виду и колоссальным размерам напоминает аэропорт. Здесь, среди камней, свежего песка, деревьев и яркого солнечного света, нашли приют сотни видов птиц, видимо, довольных соседством с летучими собаками. В затененных местах порхают или невозмутимо висят на ветках летучие мыши, в том числе очень крупные, способные прокормить себя плодами с деревьев, растущих прямо в павильоне.
Кажется, что в Берлинском зоопарке животная жизнь протекает без участия человека. Звери, собранные со всего света, здесь обитают в условиях, сходных с естественной средой. Полярные медведи находят прохладу в бассейнах, антарктические озорники-пингвины не ощущают тепла даже летом, и наоборот, львы, жирафы и прочие дети жаркой Африки спокойно зимуют в павильонах с искусственным светом и отоплением, создающими атмосферу «черного» континента. При необходимости млекопитающих парами помещают в затемненные, закрытые от посторонних глаз отсеки – апартаменты для «молодоженов», – где происходит таинство зарождения новой жизни в неволе.
С обратной стороны павильона Брема расположены вольеры, приспособленные для орлов и грифов. Длина и высота этих помещений позволяет крупным хищным птицам летать, поднимаясь достаточно высоко, хотя и не взмывать в небо, как это происходит в природе. В зоопарке нет холмов, поэтому охватить его взглядом, как другие берлинские сады, невозможно. Однако посетители могут оценить богатство здешней растительной коллекции, не поднимаясь на гору. Гуляя по тенистым аллеям, нетрудно заметить уникальные породы деревьев, например североафриканские кедры или калифорнийские секвойи, достойные представления в крупном ботаническом саду. В павильоне Брема произрастают рододендроны, азалии, несколько видов орхидей. Тем не менее самые сильные ощущения гости испытывают вблизи открытых площадок. В Берлинском зоопарке большая часть диких зверей содержится без клеток. Ламы, верблюды, водяные буйволы, лани, зубры и даже такие опасные представители земной фауны, как львы, отделены от посетителей рвом, наполненным водой. Дети подолгу задерживаются подле живущих на островке гиббонов. Тем, кого природа интересует во всех проявлениях, предлагается осмотреть скульптурные композиции с изображением животных, появившиеся в итоге совместного труда русского художника Василия Ватагина и группы немецких мастеров под руководством Генриха Драке.