– И Харри, наверное, тоже, ведь он предпочитает ездить с ним в паре? Правда?
Она кивнула.
– Харри такой добрый. Он ни о ком плохо не говорит. Вы бы от него ничего не добились, если бы спросили, который из троих нравится ему больше всего. Но поскольку он почти всегда ездит с Бертелсеном…
Рудольф заглянул в свою записную книжку.
– А что вы можете сказать о Трюгве Лиене?
– Лиена мне всегда жалко, – ответила она после долгого молчания. – Он живет вместе с братом. Брата зовут Эдвард, он не показывается никому на глаза. Лицо у него изуродовано темно-фиолетовым родимым пятном. К тому же он родился без нёба, кажется, это называется волчья пасть, и с заячьей губой. Говорит он так невнятно, что, кроме Трюгве, его почти никто не понимает. Мало того, из-за какой-то кожной болезни он почти облысел. Трюгве купил ему парик, но… – Она пожала плечами. – При всех своих болезнях брат Трюгве панически боится врачей, так что вы сами понимаете. Из-за брата Трюгве даже не женился.
– И это все вам рассказал сам Лиен?
– Я видела Эдварда, – ответила она и прикусила губу. – Это настоящий тиран!
– А что вы можете нам рассказать о Рогере Гюндерсене?
Фру Халворсен долго собиралась с мыслями.
– Он мне напоминает кошку, – наконец проговорила она. – Наверно, потому, что у него желтые глаза. Ну, не совсем желтые, а желтоватые. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду? И походка у него не такая, как у всех. Он не идет, а скользит. Крадется. Не знаю, как иначе это назвать.
– Он разведен?
– Да.
– Как вы считаете, мог ли кто-нибудь из них троих взять с собой в Италию подругу?
– Только не Бертелсен, – быстро ответила она. – Может быть, Трюгве Лиен?… Ведь он буквально в рабстве у своего брата. Рогер? Может быть… Нет, я не знаю.
– Не говорил ли вам Харри, что у одного из них есть подруга – высокая, стройная брюнетка, похожая на итальянку?
– Нет. Харри вообще мало говорит о них. Разве что о каких-нибудь пустяках. Он не любит сплетничать.
– Необыкновенный человек! – пробормотал Карстен так тихо, что его услышал только Рудольф.
– У Харри есть друзья, кроме них? – поинтересовался Рудольф.
– У него очень много знакомых, – ответила фру Халворсен, сплетя пальцы.
Она похожа на фарфоровую статуэтку, подумал Карстен. Седые блестящие волосы мягкими локонами обрамляли ее маленькое личико, коже которого могла позавидовать тридцатилетняя женщина.
– Ну, во-первых, Алберт, Алберт Арнесен, они знают друг друга с пятилетнего возраста. У Алберта небольшая посредническая фирма. «Стекло и керамика». – Фру Халворсен продиктовала адрес. – Во-вторых, Коре, то есть Коре Вик. Он работает на складе акционерной компании «Радио». Некоторое время Харри часто встречался с Эйнаром, но это было уже давно. Харри и Эйнар одногодки. Несколько лет назад Эйнар познакомился с девушкой, и с тех пор у него уже нет времени на встречи с Харри.
– Как фамилия Эйнара?
– Квале.
– А чем он занимается?
– Шофер, работает на пивоваренном заводе, кажется в Рингнесе, но я не уверена.
Рудольф встал. Вслед за ним поднялся и Карстен.
– Большое спасибо, фру Халворсен. Как только мы что-нибудь узнаем о Харри, мы сразу же сообщим вам.
Она с мольбой взглянула на Рудольфа.
– Как вы думаете… Харри жив?
– Пока ничего не известно, фру Халворсен, – ответил Карстен и осторожно положил руку ей на плечо.
– Если Харри даст о себе знать, немедленно сообщите нам. Попросите его позвонить и в «Инт-Транс», и в полицию. – Рудольф написал свою фамилию и номер телефона на листке, вырванном из записной книжки, и протянул ей.
– А я вам дам номер телефона фру Торкилдсен, – решила она. – Если вы не застанете меня дома, я могу быть только у нее.
Не успели братья сесть в машину, как Рудольфа вызвали по рации.
Венке Ларсен плыла на пароме из Ларвика до Фредериксхавна вместе с четырьмя водителями.
Несмотря на то что в это время года паромы ходят почти пустые, она заказала билет за три недели.
Она указала несуществующий адрес в Беруме и дала номер телефона, который изменился четыре года назад: 53-18-94. Теперь у этого абонента номер 12-09-37. Абонент – капитан Ронем и его жена, писательница Алисе Мейер Ронем.
– Понятно, – сказал Рудольф. – Мы съездим к ним, как только опросим всех здесь, в городе.
– Хотел бы я знать, не играет ли Венке Ларсен главную роль в этой драме, – пробормотал Карстен.
– Не думаю, – отмахнулся Рудольф. – Скорей всего, это одна из тех девиц, которые любят ездить на попутных машинах. Таких много, сам знаешь.
– Но если она участвовала в этой операции, – задумчиво проговорил Карстен, – и если она уже сыграла свою роль…
– То, скорей всего, уже не числится среди живых, – спокойно закончил Рудольф.
9
10
Она кивнула.
– Харри такой добрый. Он ни о ком плохо не говорит. Вы бы от него ничего не добились, если бы спросили, который из троих нравится ему больше всего. Но поскольку он почти всегда ездит с Бертелсеном…
Рудольф заглянул в свою записную книжку.
– А что вы можете сказать о Трюгве Лиене?
– Лиена мне всегда жалко, – ответила она после долгого молчания. – Он живет вместе с братом. Брата зовут Эдвард, он не показывается никому на глаза. Лицо у него изуродовано темно-фиолетовым родимым пятном. К тому же он родился без нёба, кажется, это называется волчья пасть, и с заячьей губой. Говорит он так невнятно, что, кроме Трюгве, его почти никто не понимает. Мало того, из-за какой-то кожной болезни он почти облысел. Трюгве купил ему парик, но… – Она пожала плечами. – При всех своих болезнях брат Трюгве панически боится врачей, так что вы сами понимаете. Из-за брата Трюгве даже не женился.
– И это все вам рассказал сам Лиен?
– Я видела Эдварда, – ответила она и прикусила губу. – Это настоящий тиран!
– А что вы можете нам рассказать о Рогере Гюндерсене?
Фру Халворсен долго собиралась с мыслями.
– Он мне напоминает кошку, – наконец проговорила она. – Наверно, потому, что у него желтые глаза. Ну, не совсем желтые, а желтоватые. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду? И походка у него не такая, как у всех. Он не идет, а скользит. Крадется. Не знаю, как иначе это назвать.
– Он разведен?
– Да.
– Как вы считаете, мог ли кто-нибудь из них троих взять с собой в Италию подругу?
– Только не Бертелсен, – быстро ответила она. – Может быть, Трюгве Лиен?… Ведь он буквально в рабстве у своего брата. Рогер? Может быть… Нет, я не знаю.
– Не говорил ли вам Харри, что у одного из них есть подруга – высокая, стройная брюнетка, похожая на итальянку?
– Нет. Харри вообще мало говорит о них. Разве что о каких-нибудь пустяках. Он не любит сплетничать.
– Необыкновенный человек! – пробормотал Карстен так тихо, что его услышал только Рудольф.
– У Харри есть друзья, кроме них? – поинтересовался Рудольф.
– У него очень много знакомых, – ответила фру Халворсен, сплетя пальцы.
Она похожа на фарфоровую статуэтку, подумал Карстен. Седые блестящие волосы мягкими локонами обрамляли ее маленькое личико, коже которого могла позавидовать тридцатилетняя женщина.
– Ну, во-первых, Алберт, Алберт Арнесен, они знают друг друга с пятилетнего возраста. У Алберта небольшая посредническая фирма. «Стекло и керамика». – Фру Халворсен продиктовала адрес. – Во-вторых, Коре, то есть Коре Вик. Он работает на складе акционерной компании «Радио». Некоторое время Харри часто встречался с Эйнаром, но это было уже давно. Харри и Эйнар одногодки. Несколько лет назад Эйнар познакомился с девушкой, и с тех пор у него уже нет времени на встречи с Харри.
– Как фамилия Эйнара?
– Квале.
– А чем он занимается?
– Шофер, работает на пивоваренном заводе, кажется в Рингнесе, но я не уверена.
Рудольф встал. Вслед за ним поднялся и Карстен.
– Большое спасибо, фру Халворсен. Как только мы что-нибудь узнаем о Харри, мы сразу же сообщим вам.
Она с мольбой взглянула на Рудольфа.
– Как вы думаете… Харри жив?
– Пока ничего не известно, фру Халворсен, – ответил Карстен и осторожно положил руку ей на плечо.
– Если Харри даст о себе знать, немедленно сообщите нам. Попросите его позвонить и в «Инт-Транс», и в полицию. – Рудольф написал свою фамилию и номер телефона на листке, вырванном из записной книжки, и протянул ей.
– А я вам дам номер телефона фру Торкилдсен, – решила она. – Если вы не застанете меня дома, я могу быть только у нее.
Не успели братья сесть в машину, как Рудольфа вызвали по рации.
Венке Ларсен плыла на пароме из Ларвика до Фредериксхавна вместе с четырьмя водителями.
Несмотря на то что в это время года паромы ходят почти пустые, она заказала билет за три недели.
Она указала несуществующий адрес в Беруме и дала номер телефона, который изменился четыре года назад: 53-18-94. Теперь у этого абонента номер 12-09-37. Абонент – капитан Ронем и его жена, писательница Алисе Мейер Ронем.
– Понятно, – сказал Рудольф. – Мы съездим к ним, как только опросим всех здесь, в городе.
– Хотел бы я знать, не играет ли Венке Ларсен главную роль в этой драме, – пробормотал Карстен.
– Не думаю, – отмахнулся Рудольф. – Скорей всего, это одна из тех девиц, которые любят ездить на попутных машинах. Таких много, сам знаешь.
– Но если она участвовала в этой операции, – задумчиво проговорил Карстен, – и если она уже сыграла свою роль…
– То, скорей всего, уже не числится среди живых, – спокойно закончил Рудольф.
9
В ночь на воскресенье инспектор Лейф Роботтен спал всего три с половиной часа. Тем не менее, когда он встал, принял душ и вышел на кухню в коричневом махровом халате, он был полон бодрости и энергии.
Завтрак его состоял из грейпфрутового сока, трех чашек кофе и двух бутербродов с сыром.
Убрав со стола грязную посуду, он пошел в спальню и оделся для поездки в Данию.
На аэродром он приехал в такси. Несмотря на воскресенье, ранний час и октябрь месяц, там было многолюдно: Целый экипаж какого-то судна ждал своего самолета. Многие моряки выглядели совсем юными, как будто отправлялись в свой первый рейс, хотя на самом деле они, наверно, не были новичками. Сдав багаж, они разбились на группы, весело болтая, смеясь и задирая друг друга.
У Роботтена сжалось сердце. Когда-то и он был таким же юным и тоже отправлялся в свой первый рейс. Он сбежал из дому из-за того, что родители часто ссорились. Казалось, эти ссоры должны неминуемо кончиться разводом, и семнадцатилетний Лейф сбежал из дому, который родители превратили в сущий ад. Как ни странно, но именно его безрассудное бегство заставило их опомниться. С тех пор в доме воцарился мир и терпимое отношение друг к другу. По крайней мере с виду.
Народу в самолете было немного. Рядом с Роботтеном было два свободных места. Скорее по привычке, чем от желания читать, он вынул мольеровского «Мизантропа» в переводе Андре Бьерке. Книгу он приобрел, когда она вышла в 1957 году, и с тех пор перечитывал каждые пять лет. Каким бы транспортом он ни ехал – поездом, самолетом или пароходом, – Роботтен всегда брал в дорогу книги. Он давно обнаружил, что книга или журнал лучше всего удерживают попутчиков на расстоянии. Чего нельзя сказать про газеты. Но сейчас он сидел в одиночестве, никто не мешал ему размышлять, и раскрытая книга праздно лежала у него на коленях.
Два тяжелых трейлера с грузом, оцененным в много миллионов крон…
Таинственная женщина, о которой ничего не известно…
Четыре сильных, опытных, надежных водителя…
«Инт-Транс» – одна из крупнейших экспедиционных фирм Норвегии…
Оружейный завод в Конгсберге…
Промышленный шпионаж?
Самолет летел на высоте десять тысяч метров. Под ним лежали облака, позолоченные холодным солнцем. Роботтен выглянул в окно и долго смотрел вниз. Он любил летать. Ему всегда казалось, что в самолете все земное его уже не касается. Он чувствовал себя свободным. И мог быть самим собой, хорошим или плохим – неважно.
Оторвавшись от окна, он оглядел салон. Кое у кого из моряков была с собой водка. Теперь они разговаривали более громко. Он понял, что в Копенгагене они пересядут на самолет, летящий в Гамбург.
Более двадцати двух лет назад Роботтен отправился в свой первый рейс. В самолете он познакомился с машинистом, который был на десять лет старше его, у машиниста тоже была с собой водка. Его звали Карл. Фамилию Роботтен уже не помнил. Карл угостил Роботтена водкой, и Роботтен выпил только потому, что ему не хотелось ударить лицом в грязь. Как же ему потом было плохо! Слава богу, он только один раз сходил в море. И слава богу, что на борту он удержался и не пил. Такому молоденькому легко стать алкоголиком.
Роботтена не интересовали беспошлинные товары, продающиеся в самолете. Он должен вернуться в Осло, как только выполнит задание. Тогда, пожалуй, он воспользуется случаем и купит себе туалетную воду для бритья, а матери – флакончик духов.
Колеса самолета коснулись посадочной полосы, и самолет сильно тряхнуло. Роботтен, пристегнутый ремнем, покорно ждал, пока самолет не замер на месте. Потом он достал свой плащ, лежавший на полке над сиденьем, взял чемодан и двинулся к выходу.
Чемодан из свиной кожи был невелик, в нем лежала пижама, легкий халат, который Роботтен называл «монашеской рясой» за грязно-зеленый цвет и толстый шнур вместо пояса, домашние туфли, туалетные принадлежности и одна рубашка. Для такой короткой поездки Роботтену больше ничего и не требовалось.
Он быстро прошел таможенный досмотр и вышел на улицу, где его ждала полицейская машина без каких-либо опознавательных знаков. В Копенгагене, как всегда, свирепствовал ветер. Роботтен плотнее запахнул плащ и порадовался, что на голове у него нет шапки.
Инспектор Клауссен заметил Роботтена и, улыбаясь, пошел ему навстречу. Они были ровесники, но Роботтену Клауссен казался немного моложе из-за рыжих волос и открытого мальчишеского лица. Им уже приходилось работать вместе, и с тех пор их связывала крепкая дружба.
– Что это вы там у себя на Севере выдумали? – пошутил Клауссен, когда они шли к машине. – Я настоял, чтобы тебя поручили мне. Вообще-то у меня сегодня выходной, но к нам в гости придут родители моей жены… – Он подмигнул с видом заговорщика.
Потом уже Клауссен признался, что тесть и теща у него замечательные люди, но он их терпеть не может.
В присутствии Клауссена у Роботтена сразу поднялось настроение. Клауссен был первоклассный следователь. Несмотря на рыжие волосы, которые многие считают признаком бурного темперамента, он был спокойный, уравновешенный человек, и редко кому удавалось вывести его из себя.
Трейлеры могут подождать. Прежде всего друзьям необходимо поесть. Ничего не изменится, если они покинут Копенгаген на час или два позже назначенного времени. Клауссен договорился, что в Крусо их доставят на вертолете. Так будет быстрее. А сейчас они пойдут завтракать.
Клауссен привел Роботтена в плохо освещенный погребок, где тесно жались друг к другу десять столиков. Скатерти в красную и белую клетку. Затейливые кованые подсвечники с красными стеариновыми свечами. Большие пепельницы с рекламой «кьянти».
– Ну, – сказал Клауссен. – С чего начнем?
– Как обычно. – Роботтен улыбнулся и оглядел тесный зал.
Кроме него и Клауссена, в погребке было всего четыре посетителя: за одним столиком трое стариков и за столиком в углу – одинокая женщина, которая грустно смотрела на стоящую перед ней кружку пива. Старики молча играли в покер и потягивали пиво. Когда их кружки пустели, на столе откуда ни возьмись появлялись новые, хотя никто их как будто не заказывал. Завсегдатаи, решил про себя Роботтен. Он перевел взгляд на женщину, которая по-прежнему не спускала глаз с кружки, но не пила.
– Я, пожалуй, закажу мясо по-татарски, – сказал Клауссен и положил меню на стол. Оно было довольно потертое и захватанное грязными руками, кто-то умудрился даже облить его соусом.
– Надеюсь, они подают его с хреном? – Роботтен подозрительно огляделся.
– Не беспокойся, готовят здесь замечательно, – успокоил его Клауссен и, понизив голос, добавил: – Я тут убиваю сразу двух зайцев. Видишь вон ту женщину? Она жила с человеком, которого мы взяли неделю назад в связи с делом об укрывательстве краденого и убийстве. Против нее нет никаких улик, но мы не спускаем с нее глаз ни днем ни ночью. До сих пор нам не удалось установить, поддерживает ли она с кем-нибудь связь. Однако значительная часть похищенных вещей так и не найдена, а нам надо их найти.
– А те трое?
– Обычные алкоголики, живут на пособие, – равнодушно ответил Клауссен. – Теперь ты расскажи мне все, что тебе известно об этих трейлерах.
И Роботтен стал рассказывать.
– Как видишь, нам известно немного, – закончил он свой рассказ.
– И вы бросили жребий, кому ехать в Данию, и выпало тебе? – пошутил Клауссен.
Роботтен улыбнулся:
– Не совсем так, но ехать выпало мне.
– Старик, наверное, рвет и мечет? Клауссен имел в виду Тюгесена, начальника уголовной полиции Осло, которого все за глаза называли Стариком.
– Пока нет, но, если мы будем копаться, его прорвет. Ты знаешь, как он боится прессы. Своим страхом он заразил и Албректсена, а тот в свою очередь пытается заразить им всех нас.
– Ну, журналисты – это известные разбойники! – с сердцем заметил Клауссен.
Принесли мясо. Их обслуживал сам хозяин – дородный человек в черном костюме, повязанный большим и не совсем чистым фартуком. По собственному почину он поставил на столик две бутылки пива «Туборг» и две стопки с ледяной водкой.
– Я вижу, ты здесь тоже завсегдатай? – весело спросил Роботтен.
– Разве ты не знаешь, что полицию всюду уважают?
– Выходит, он знает, кто ты?
– А как же! И та женщина в углу тоже знает, и те трое.
– И ты думаешь, что кто-нибудь решится заговорить с этой женщиной в твоем присутствии?
– Конечно, нет! Просто я хочу ей напомнить о нашем существовании. А кроме того, здесь кормят вкусно и недорого.
После мяса они заказали кофе и яблочный пирог, который Клауссен особенно рекомендовал. Он не позволил Роботтену платить по счету.
– Ты будешь платить, когда я приеду в Осло, – засмеялся он. – Иначе я там не сведу концы с концами! После полутора часов, проведенных в темном погребке, октябрьский день показался им не таким уж пасмурным. Но ветер был по-прежнему сильный.
Клауссен закурил манильскую сигару и сел за руль. По пути на местный аэродром, где их ждал полицейский вертолет, они почти не разговаривали.
– Погода сегодня не очень летная, – заметил Клауссен уже на аэродроме. – Хорошо, что Вагн – опытный летчик.
Вагн оказался худым светловолосым парнем лет тридцати.
– А я вас заждался! Не знал, что и подумать, – сказал он после того, как Клауссен познакомил его с Роботтеном. – Уже целых полчаса жду!
Но в голосе у него не слышалось ни жалобы, ни укора.
– Небось читал какой-нибудь вестерн и радовался, что нас нет, – сказал Клауссен и первым поднялся в вертолет. – Что обещает метеослужба?
– Ничего хорошего, но как-нибудь долетим. Правда, опоздаем.
– А нам долго лететь? – спросил Клауссен.
– Вообще до Крусо два часа лету, но сегодня нам почти все время придется лететь против ветра. Словом, долетим – увидим.
– Во всяком случае, «Смеющаяся кошка» от нас не улетит, – спокойно сказал Клауссен, пристегивая ремень. – Но ты приготовься к тому, что тебя ждет не увеселительная прогулка. Я много раз летал в такую погоду, и мне всегда казалось, что лучше десять раз подряд прокатиться на «американских горах» у нас в Тиволи, чем летать на вертолете. Это при том, что меня мутит от одного вида вагончиков этого чертова аттракциона! Ненавижу летать.
Полет оказался еще более тяжелым, чем опасался Клауссен. Из одной воздушной ямы они проваливались в другую. Роботтену казалось, что они совершенно беззащитны перед разгневанными богами неба. Неудивительно, что он испытал облегчение, когда Вагн хладнокровно объявил им, что собирается совершить посадку, как только это окажется возможным. Они приземлились недалеко от Коллинга.
– Здесь я поставлю свою телегу и заночую, – сказал Вагн. – Надеюсь, завтра погода будет получше. А вы отсюда до Крусо можете доехать на машине. Шоссе Е-три – дорога надежная.
Из-за рыжих волос лицо Клауссена казалось совсем зеленым. Наконец-то его ослабевшие ноги коснулись земли. Он сделал несколько осторожных шажков, словно хотел убедиться, что под ногами у него действительно твердая почва.
– Возьмем такси, – решил он. – Конечно, можно воспользоваться помощью полиции Коллинга, но я думаю, мы обойдемся своими силами. Ты как считаешь?
– Как хочешь, Педер.
Только без двадцати шесть Клауссен и Роботтен добрались до «Смеющейся кошки». Хозяин гостиницы, Серен Ёргенсен, был высокий и худой; по мнению Роботтена, его внешность никак не соответствовала образу хозяина датской харчевни. Темноволосый, он был похож на южанина, хотя и говорил на чистом датском языке.
Фру Ёргенсен, напротив, была невысокая, пышнотелая женщина в клетчатой шотландской юбке и белой шелковой блузке. Глядя на нее, Роботтен наконец почувствовал, что он в Дании.
Посещение датской полиции, да еще в сопровождении норвежского следователя, не привело в восторг хозяина и хозяйку. Им ничего не рассказали, кроме того, что пятеро их бывших постояльцев считаются пропавшими.
Объяснить их исчезновение было трудно, в «Смеющейся кошке» они вели себя как ни в чем не бывало. Приехали все вместе, и каждый снял себе одноместный номер. Вернее, фру Ларсен получила двухместный номер, потому что все одноместные были уже заняты, но платила она за него как за одноместный.
За ужином гости выпили много пива и водки, а потом разошлись по своим номерам. Чем они там занимались, ни господин Ёргенсен, ни его тучная маленькая супруга сказать не могли. Пока все тихо и спокойно, хозяева не вмешиваются в дела постояльцев.
На другой день гости позавтракали в половине седьмого утра и уехали задолго до того, как встали все остальные.
Кто оплатил счет фру Ларсен?
По правде говоря, им это неизвестно. Счета были оплачены. А больше они ничего не знают.
Их не интересовало, с кем из водителей ехала фру Ларсен. Это не их дело. Их дело – гостиница. И точка. Эти водители уже не первый раз останавливались у них, но тогда они были без женщины. Фру Ёргенсен, которая, очевидно, уже давно смирилась с мыслью, что больше никогда не сможет носить модные платья, тем не менее не перестала интересоваться модой. Поэтому она сумела подробно описать, как была одета Венке Ларсен, и отметить, что та пользовалась французскими духами Cotys L'Aimant. Этот запах фру Ёргенсен отличала от всех остальных. Она тоже душилась этими духами. Первый раз в жизни Серен Ёргенсен преподнес ей духи на прошлое рождество, и она берегла их как зеницу ока. Она явно не надеялась, что он когда-нибудь еще раз подарит ей такие дорогие духи.
Полиция может осмотреть номера, которые занимали водители. Только нужно подождать до завтра. Сейчас эти номера заняты. После отъезда тех водителей эти номера снимали уже новые постояльцы: одни – с четверга на пятницу, другие – с пятницы на субботу и третьи – с субботы на воскресенье. Теперь эти номера освободятся только утром в понедельник. Потому что, как сказала фру Ёргенсен, «Крусо не то место, где человек задержится, не имея на это серьезной причины».
В гостевой карточке, которую заполнила Венке Ларсен, значилось, что она разведенная. Поэтому Ёргенсены и величали ее фру Ларсен. В карточке был записан ее норвежский адрес: Хильдревейен 27, Берум, а в графе «куда направляется» был указан почтовый адрес: «Манцини для Венке Ларсен, Виа Венерди, 144, Милан». В графе «профессия» стояло: оформитель витрин.
Клауссен присвистнул:
– Виа Венерди? Венерди значит «пятница». Интуиция подсказывает мне, что такой улицы в Милане нет.
– А мне, – устало сказал Роботтен, – интуиция подсказывает, что в Беруме нет Хильдревейен. Если бы эта Венке Ларсен действительно жила в Беруме, она написала бы только индекс и место, например: 1344 Хаслум. Я позвоню в Управление и расскажу, что ничего интересного мы не обнаружили.
Фру Ёргенсен без возражений одолжила им гостевую карточку.
– Почерк, конечно, изменен, – заметил Педер Клауссен. – Ты звони, а потом мы поужинаем. Чувствуешь, как вкусно пахнет свининой с печеными яблоками?
Завтрак его состоял из грейпфрутового сока, трех чашек кофе и двух бутербродов с сыром.
Убрав со стола грязную посуду, он пошел в спальню и оделся для поездки в Данию.
На аэродром он приехал в такси. Несмотря на воскресенье, ранний час и октябрь месяц, там было многолюдно: Целый экипаж какого-то судна ждал своего самолета. Многие моряки выглядели совсем юными, как будто отправлялись в свой первый рейс, хотя на самом деле они, наверно, не были новичками. Сдав багаж, они разбились на группы, весело болтая, смеясь и задирая друг друга.
У Роботтена сжалось сердце. Когда-то и он был таким же юным и тоже отправлялся в свой первый рейс. Он сбежал из дому из-за того, что родители часто ссорились. Казалось, эти ссоры должны неминуемо кончиться разводом, и семнадцатилетний Лейф сбежал из дому, который родители превратили в сущий ад. Как ни странно, но именно его безрассудное бегство заставило их опомниться. С тех пор в доме воцарился мир и терпимое отношение друг к другу. По крайней мере с виду.
Народу в самолете было немного. Рядом с Роботтеном было два свободных места. Скорее по привычке, чем от желания читать, он вынул мольеровского «Мизантропа» в переводе Андре Бьерке. Книгу он приобрел, когда она вышла в 1957 году, и с тех пор перечитывал каждые пять лет. Каким бы транспортом он ни ехал – поездом, самолетом или пароходом, – Роботтен всегда брал в дорогу книги. Он давно обнаружил, что книга или журнал лучше всего удерживают попутчиков на расстоянии. Чего нельзя сказать про газеты. Но сейчас он сидел в одиночестве, никто не мешал ему размышлять, и раскрытая книга праздно лежала у него на коленях.
Два тяжелых трейлера с грузом, оцененным в много миллионов крон…
Таинственная женщина, о которой ничего не известно…
Четыре сильных, опытных, надежных водителя…
«Инт-Транс» – одна из крупнейших экспедиционных фирм Норвегии…
Оружейный завод в Конгсберге…
Промышленный шпионаж?
Самолет летел на высоте десять тысяч метров. Под ним лежали облака, позолоченные холодным солнцем. Роботтен выглянул в окно и долго смотрел вниз. Он любил летать. Ему всегда казалось, что в самолете все земное его уже не касается. Он чувствовал себя свободным. И мог быть самим собой, хорошим или плохим – неважно.
Оторвавшись от окна, он оглядел салон. Кое у кого из моряков была с собой водка. Теперь они разговаривали более громко. Он понял, что в Копенгагене они пересядут на самолет, летящий в Гамбург.
Более двадцати двух лет назад Роботтен отправился в свой первый рейс. В самолете он познакомился с машинистом, который был на десять лет старше его, у машиниста тоже была с собой водка. Его звали Карл. Фамилию Роботтен уже не помнил. Карл угостил Роботтена водкой, и Роботтен выпил только потому, что ему не хотелось ударить лицом в грязь. Как же ему потом было плохо! Слава богу, он только один раз сходил в море. И слава богу, что на борту он удержался и не пил. Такому молоденькому легко стать алкоголиком.
Роботтена не интересовали беспошлинные товары, продающиеся в самолете. Он должен вернуться в Осло, как только выполнит задание. Тогда, пожалуй, он воспользуется случаем и купит себе туалетную воду для бритья, а матери – флакончик духов.
Колеса самолета коснулись посадочной полосы, и самолет сильно тряхнуло. Роботтен, пристегнутый ремнем, покорно ждал, пока самолет не замер на месте. Потом он достал свой плащ, лежавший на полке над сиденьем, взял чемодан и двинулся к выходу.
Чемодан из свиной кожи был невелик, в нем лежала пижама, легкий халат, который Роботтен называл «монашеской рясой» за грязно-зеленый цвет и толстый шнур вместо пояса, домашние туфли, туалетные принадлежности и одна рубашка. Для такой короткой поездки Роботтену больше ничего и не требовалось.
Он быстро прошел таможенный досмотр и вышел на улицу, где его ждала полицейская машина без каких-либо опознавательных знаков. В Копенгагене, как всегда, свирепствовал ветер. Роботтен плотнее запахнул плащ и порадовался, что на голове у него нет шапки.
Инспектор Клауссен заметил Роботтена и, улыбаясь, пошел ему навстречу. Они были ровесники, но Роботтену Клауссен казался немного моложе из-за рыжих волос и открытого мальчишеского лица. Им уже приходилось работать вместе, и с тех пор их связывала крепкая дружба.
– Что это вы там у себя на Севере выдумали? – пошутил Клауссен, когда они шли к машине. – Я настоял, чтобы тебя поручили мне. Вообще-то у меня сегодня выходной, но к нам в гости придут родители моей жены… – Он подмигнул с видом заговорщика.
Потом уже Клауссен признался, что тесть и теща у него замечательные люди, но он их терпеть не может.
В присутствии Клауссена у Роботтена сразу поднялось настроение. Клауссен был первоклассный следователь. Несмотря на рыжие волосы, которые многие считают признаком бурного темперамента, он был спокойный, уравновешенный человек, и редко кому удавалось вывести его из себя.
Трейлеры могут подождать. Прежде всего друзьям необходимо поесть. Ничего не изменится, если они покинут Копенгаген на час или два позже назначенного времени. Клауссен договорился, что в Крусо их доставят на вертолете. Так будет быстрее. А сейчас они пойдут завтракать.
Клауссен привел Роботтена в плохо освещенный погребок, где тесно жались друг к другу десять столиков. Скатерти в красную и белую клетку. Затейливые кованые подсвечники с красными стеариновыми свечами. Большие пепельницы с рекламой «кьянти».
– Ну, – сказал Клауссен. – С чего начнем?
– Как обычно. – Роботтен улыбнулся и оглядел тесный зал.
Кроме него и Клауссена, в погребке было всего четыре посетителя: за одним столиком трое стариков и за столиком в углу – одинокая женщина, которая грустно смотрела на стоящую перед ней кружку пива. Старики молча играли в покер и потягивали пиво. Когда их кружки пустели, на столе откуда ни возьмись появлялись новые, хотя никто их как будто не заказывал. Завсегдатаи, решил про себя Роботтен. Он перевел взгляд на женщину, которая по-прежнему не спускала глаз с кружки, но не пила.
– Я, пожалуй, закажу мясо по-татарски, – сказал Клауссен и положил меню на стол. Оно было довольно потертое и захватанное грязными руками, кто-то умудрился даже облить его соусом.
– Надеюсь, они подают его с хреном? – Роботтен подозрительно огляделся.
– Не беспокойся, готовят здесь замечательно, – успокоил его Клауссен и, понизив голос, добавил: – Я тут убиваю сразу двух зайцев. Видишь вон ту женщину? Она жила с человеком, которого мы взяли неделю назад в связи с делом об укрывательстве краденого и убийстве. Против нее нет никаких улик, но мы не спускаем с нее глаз ни днем ни ночью. До сих пор нам не удалось установить, поддерживает ли она с кем-нибудь связь. Однако значительная часть похищенных вещей так и не найдена, а нам надо их найти.
– А те трое?
– Обычные алкоголики, живут на пособие, – равнодушно ответил Клауссен. – Теперь ты расскажи мне все, что тебе известно об этих трейлерах.
И Роботтен стал рассказывать.
– Как видишь, нам известно немного, – закончил он свой рассказ.
– И вы бросили жребий, кому ехать в Данию, и выпало тебе? – пошутил Клауссен.
Роботтен улыбнулся:
– Не совсем так, но ехать выпало мне.
– Старик, наверное, рвет и мечет? Клауссен имел в виду Тюгесена, начальника уголовной полиции Осло, которого все за глаза называли Стариком.
– Пока нет, но, если мы будем копаться, его прорвет. Ты знаешь, как он боится прессы. Своим страхом он заразил и Албректсена, а тот в свою очередь пытается заразить им всех нас.
– Ну, журналисты – это известные разбойники! – с сердцем заметил Клауссен.
Принесли мясо. Их обслуживал сам хозяин – дородный человек в черном костюме, повязанный большим и не совсем чистым фартуком. По собственному почину он поставил на столик две бутылки пива «Туборг» и две стопки с ледяной водкой.
– Я вижу, ты здесь тоже завсегдатай? – весело спросил Роботтен.
– Разве ты не знаешь, что полицию всюду уважают?
– Выходит, он знает, кто ты?
– А как же! И та женщина в углу тоже знает, и те трое.
– И ты думаешь, что кто-нибудь решится заговорить с этой женщиной в твоем присутствии?
– Конечно, нет! Просто я хочу ей напомнить о нашем существовании. А кроме того, здесь кормят вкусно и недорого.
После мяса они заказали кофе и яблочный пирог, который Клауссен особенно рекомендовал. Он не позволил Роботтену платить по счету.
– Ты будешь платить, когда я приеду в Осло, – засмеялся он. – Иначе я там не сведу концы с концами! После полутора часов, проведенных в темном погребке, октябрьский день показался им не таким уж пасмурным. Но ветер был по-прежнему сильный.
Клауссен закурил манильскую сигару и сел за руль. По пути на местный аэродром, где их ждал полицейский вертолет, они почти не разговаривали.
– Погода сегодня не очень летная, – заметил Клауссен уже на аэродроме. – Хорошо, что Вагн – опытный летчик.
Вагн оказался худым светловолосым парнем лет тридцати.
– А я вас заждался! Не знал, что и подумать, – сказал он после того, как Клауссен познакомил его с Роботтеном. – Уже целых полчаса жду!
Но в голосе у него не слышалось ни жалобы, ни укора.
– Небось читал какой-нибудь вестерн и радовался, что нас нет, – сказал Клауссен и первым поднялся в вертолет. – Что обещает метеослужба?
– Ничего хорошего, но как-нибудь долетим. Правда, опоздаем.
– А нам долго лететь? – спросил Клауссен.
– Вообще до Крусо два часа лету, но сегодня нам почти все время придется лететь против ветра. Словом, долетим – увидим.
– Во всяком случае, «Смеющаяся кошка» от нас не улетит, – спокойно сказал Клауссен, пристегивая ремень. – Но ты приготовься к тому, что тебя ждет не увеселительная прогулка. Я много раз летал в такую погоду, и мне всегда казалось, что лучше десять раз подряд прокатиться на «американских горах» у нас в Тиволи, чем летать на вертолете. Это при том, что меня мутит от одного вида вагончиков этого чертова аттракциона! Ненавижу летать.
Полет оказался еще более тяжелым, чем опасался Клауссен. Из одной воздушной ямы они проваливались в другую. Роботтену казалось, что они совершенно беззащитны перед разгневанными богами неба. Неудивительно, что он испытал облегчение, когда Вагн хладнокровно объявил им, что собирается совершить посадку, как только это окажется возможным. Они приземлились недалеко от Коллинга.
– Здесь я поставлю свою телегу и заночую, – сказал Вагн. – Надеюсь, завтра погода будет получше. А вы отсюда до Крусо можете доехать на машине. Шоссе Е-три – дорога надежная.
Из-за рыжих волос лицо Клауссена казалось совсем зеленым. Наконец-то его ослабевшие ноги коснулись земли. Он сделал несколько осторожных шажков, словно хотел убедиться, что под ногами у него действительно твердая почва.
– Возьмем такси, – решил он. – Конечно, можно воспользоваться помощью полиции Коллинга, но я думаю, мы обойдемся своими силами. Ты как считаешь?
– Как хочешь, Педер.
Только без двадцати шесть Клауссен и Роботтен добрались до «Смеющейся кошки». Хозяин гостиницы, Серен Ёргенсен, был высокий и худой; по мнению Роботтена, его внешность никак не соответствовала образу хозяина датской харчевни. Темноволосый, он был похож на южанина, хотя и говорил на чистом датском языке.
Фру Ёргенсен, напротив, была невысокая, пышнотелая женщина в клетчатой шотландской юбке и белой шелковой блузке. Глядя на нее, Роботтен наконец почувствовал, что он в Дании.
Посещение датской полиции, да еще в сопровождении норвежского следователя, не привело в восторг хозяина и хозяйку. Им ничего не рассказали, кроме того, что пятеро их бывших постояльцев считаются пропавшими.
Объяснить их исчезновение было трудно, в «Смеющейся кошке» они вели себя как ни в чем не бывало. Приехали все вместе, и каждый снял себе одноместный номер. Вернее, фру Ларсен получила двухместный номер, потому что все одноместные были уже заняты, но платила она за него как за одноместный.
За ужином гости выпили много пива и водки, а потом разошлись по своим номерам. Чем они там занимались, ни господин Ёргенсен, ни его тучная маленькая супруга сказать не могли. Пока все тихо и спокойно, хозяева не вмешиваются в дела постояльцев.
На другой день гости позавтракали в половине седьмого утра и уехали задолго до того, как встали все остальные.
Кто оплатил счет фру Ларсен?
По правде говоря, им это неизвестно. Счета были оплачены. А больше они ничего не знают.
Их не интересовало, с кем из водителей ехала фру Ларсен. Это не их дело. Их дело – гостиница. И точка. Эти водители уже не первый раз останавливались у них, но тогда они были без женщины. Фру Ёргенсен, которая, очевидно, уже давно смирилась с мыслью, что больше никогда не сможет носить модные платья, тем не менее не перестала интересоваться модой. Поэтому она сумела подробно описать, как была одета Венке Ларсен, и отметить, что та пользовалась французскими духами Cotys L'Aimant. Этот запах фру Ёргенсен отличала от всех остальных. Она тоже душилась этими духами. Первый раз в жизни Серен Ёргенсен преподнес ей духи на прошлое рождество, и она берегла их как зеницу ока. Она явно не надеялась, что он когда-нибудь еще раз подарит ей такие дорогие духи.
Полиция может осмотреть номера, которые занимали водители. Только нужно подождать до завтра. Сейчас эти номера заняты. После отъезда тех водителей эти номера снимали уже новые постояльцы: одни – с четверга на пятницу, другие – с пятницы на субботу и третьи – с субботы на воскресенье. Теперь эти номера освободятся только утром в понедельник. Потому что, как сказала фру Ёргенсен, «Крусо не то место, где человек задержится, не имея на это серьезной причины».
В гостевой карточке, которую заполнила Венке Ларсен, значилось, что она разведенная. Поэтому Ёргенсены и величали ее фру Ларсен. В карточке был записан ее норвежский адрес: Хильдревейен 27, Берум, а в графе «куда направляется» был указан почтовый адрес: «Манцини для Венке Ларсен, Виа Венерди, 144, Милан». В графе «профессия» стояло: оформитель витрин.
Клауссен присвистнул:
– Виа Венерди? Венерди значит «пятница». Интуиция подсказывает мне, что такой улицы в Милане нет.
– А мне, – устало сказал Роботтен, – интуиция подсказывает, что в Беруме нет Хильдревейен. Если бы эта Венке Ларсен действительно жила в Беруме, она написала бы только индекс и место, например: 1344 Хаслум. Я позвоню в Управление и расскажу, что ничего интересного мы не обнаружили.
Фру Ёргенсен без возражений одолжила им гостевую карточку.
– Почерк, конечно, изменен, – заметил Педер Клауссен. – Ты звони, а потом мы поужинаем. Чувствуешь, как вкусно пахнет свининой с печеными яблоками?
10
Кари Бертелсен открыла Рудольфу с Карстеном. На ней были узкие джинсы – таких узких им еще видеть не приходилось, – очень свободный красный свитер с высоким воротом и толстые вязаные носки.
– Полиция? – испугалась она, когда они назвали себя. – А что вам от меня нужно?
– Кто там? – послышался из комнаты властный голос.
– Это полиция, мама!
– Полиция?
На пороге появилась обладательница властного голоса, тоже в брюках и в свитере с высоким воротником. Мать с дочерью были очень похожи друг на друга, правда, мать была значительно выше и полнее. Рудольф прикинул, что матери, наверно, лет пятьдесят, а дочери – тридцать.
Их пригласили в гостиную. Эта уютная и светлая комната никак не вязалась с убогим видом дома, который из-за ветхости в недалеком будущем должны были снести. Бертелсены приложили немало сил, чтобы их гостиная приобрела такой вид. Безмолвное одобрение Рудольфа не укрылось от внимательного взгляда Кари.
– Да, нам пришлось много потрудиться, – сказала она. – Когда мы сюда въехали, тут было совсем не так. Но… объясните, пожалуйста, зачем вы сюда пришли? Что-нибудь случилось с Халвором?
Рудольф не успел ответить, как раздался громкий плач ребенка. Кари тут же убежала. – Бедный малыш, у него болит животик, – сказала Дагмар Борг, мать Кари. – Наглотался воздуху и никак не может срыгнуть. Скажите правду, с Халвором случилось какое-нибудь несчастье?
– Пока неизвестно, фру Борг, – мягко ответил Рудольф: эта сторона службы всегда очень тяготила его.
В гостиную вернулась Кари с ребенком на руках; осторожно покачивая его, она села на стул.
Рудольф рассказал им, что трейлеры до сих пор не прибыли в Бриндизи, о судьбе водителей ничего не известно.
Смертельно побледнев, фру Борг положила руку на плечо дочери.
– Что же могло с ними случиться? – дрожащим голосом спросила она.
– Это мы и пытаемся выяснить, – ответил Карстен, которому тоже было не по себе. Как хорошо, что рядом с Кари Бертелсен была мать!
Рудольф с Карстеном недолго оставались у них. Они ушли, не узнав ничего интересного. Кари Бертелсен не знала ни одной женщины, которая подходила бы под описание Венке Ларсен. Она никогда не слыхала ни о какой Венке и вообще ни о ком, кто носил бы фамилию Ларсен. Бертелсен ни разу не звонил домой из этого рейса. Но она не волновалась. У них не было заведено, чтобы он непременно звонил домой. Да, Кари Бертелсен прекрасно знала, что на этот раз повезет ее муж: макулатуру.
От Бертелсенов, живших в Волеренге, Рудольф с Карстеном поехали в Сагене, чтобы поговорить с Эдвардом Лиеном. Им пришлось ждать минут десять, прежде чем он решил открыть дверь – все-таки этого требовала полиция!
В прихожей было темно. В гостиной горела одинокая неяркая лампа. Рудольф обратил внимание, что ни в прихожей, ни в гостиной не было ни одного зеркала. Но когда его глаза привыкли к полумраку и он разглядел лицо Эдварда Лиена, он понял причину. Такой безобразной и отталкивающей внешности ему еще не приходилось видеть. Он с трудом скрыл свое отвращение. Эдвард Лиен заговорил, и Рудольф почувствовал тошноту. И не только потому, что понять речь Эдварда было почти невозможно. И не потому, что изо рта у него летела слюна, когда он пытался что-то сказать. А потому, что от его гнилых зубов, которые, очевидно, никогда не знали зубного врача, шел резкий, отвратительный запах.
Лиен не пригласил их сесть, но сам уселся в потертое красное кресло, где лежали три диванные подушки, судя по виду служившие долго и честно. От вышивки уже не осталось и следа, швы во многих местах расползлись. На спинке кресла висело покрывало из цветных вязаных квадратиков, сшитых черной шерстью.
Рудольф без приглашения сел на стул с высокой спинкой, стоявший у обеденного стола. Карстен последовал его примеру. Лиен достал трубку и набил ее табаком. Карстен закурил сигарету. На этот раз Рудольф был даже рад, что находится в обществе курильщиков. Он бросил курить три года назад. Вначале ему было трудно, но постепенно потребность в никотине прошла. Даже наоборот. Появилась нездоровая чувствительность к табаку – табачный дым стал вызывать у него приступ кашля. Но в этом спертом воздухе, пропахшем потом, грязью и гнилью, табачный дым был ему даже приятен.
Эдвард Лиен не знал, была ли у его брата связь с какой-нибудь женщиной. Он предполагал, что была, но сам Трюгве никогда об этом не упоминал. Поэтому Эдвард не мог ответить на вопрос, была ли среди знакомых брата девушка, похожая на итальянку.
– Он всегда радуется, когда уезжает, – с горечью сказал Эдвард. – А когда возвращается, бывает мрачен и почти не разговаривает со мной. Конечно, я для него обуза. Он никогда не жалуется, но ведь я сам понимаю. Только я не виноват, что таким уродился.
– Врачи теперь делают чудеса, – сказал Карстен, глядя в глаза Эдварда, которые светились неукротимой ненавистью.
– Я не лягу под нож! – Голос Эдварда дрогнул. – Не надо мне никаких операций!
– А вам известно, что на этот раз ваш брат вез в Италию? – быстро спросил Рудольф, чтобы переменить тему разговора, неприятного для Лиена.
– Засекреченные графопостроители с компьютерным управлением, изготовленные на Оружейном заводе в Конгсберге, – ответил Эдвард, обнажив в злорадной улыбке гнилые корешки зубов. – Я знаю, всем говорилось, будто они везут макулатуру. Но мне брат доверяет. Дальше меня это не идет. Ведь я не разговариваю с посторонними.
Взгляд Карстена скользнул по телефону, стоявшему у одного из окон.
– Нет, я никогда не звоню, и никто не звонит мне, – ответил Эдвард на безмолвный вопрос Карстена. – Только Трюгве звонит иногда, но очень редко.
– Полиция? – испугалась она, когда они назвали себя. – А что вам от меня нужно?
– Кто там? – послышался из комнаты властный голос.
– Это полиция, мама!
– Полиция?
На пороге появилась обладательница властного голоса, тоже в брюках и в свитере с высоким воротником. Мать с дочерью были очень похожи друг на друга, правда, мать была значительно выше и полнее. Рудольф прикинул, что матери, наверно, лет пятьдесят, а дочери – тридцать.
Их пригласили в гостиную. Эта уютная и светлая комната никак не вязалась с убогим видом дома, который из-за ветхости в недалеком будущем должны были снести. Бертелсены приложили немало сил, чтобы их гостиная приобрела такой вид. Безмолвное одобрение Рудольфа не укрылось от внимательного взгляда Кари.
– Да, нам пришлось много потрудиться, – сказала она. – Когда мы сюда въехали, тут было совсем не так. Но… объясните, пожалуйста, зачем вы сюда пришли? Что-нибудь случилось с Халвором?
Рудольф не успел ответить, как раздался громкий плач ребенка. Кари тут же убежала. – Бедный малыш, у него болит животик, – сказала Дагмар Борг, мать Кари. – Наглотался воздуху и никак не может срыгнуть. Скажите правду, с Халвором случилось какое-нибудь несчастье?
– Пока неизвестно, фру Борг, – мягко ответил Рудольф: эта сторона службы всегда очень тяготила его.
В гостиную вернулась Кари с ребенком на руках; осторожно покачивая его, она села на стул.
Рудольф рассказал им, что трейлеры до сих пор не прибыли в Бриндизи, о судьбе водителей ничего не известно.
Смертельно побледнев, фру Борг положила руку на плечо дочери.
– Что же могло с ними случиться? – дрожащим голосом спросила она.
– Это мы и пытаемся выяснить, – ответил Карстен, которому тоже было не по себе. Как хорошо, что рядом с Кари Бертелсен была мать!
Рудольф с Карстеном недолго оставались у них. Они ушли, не узнав ничего интересного. Кари Бертелсен не знала ни одной женщины, которая подходила бы под описание Венке Ларсен. Она никогда не слыхала ни о какой Венке и вообще ни о ком, кто носил бы фамилию Ларсен. Бертелсен ни разу не звонил домой из этого рейса. Но она не волновалась. У них не было заведено, чтобы он непременно звонил домой. Да, Кари Бертелсен прекрасно знала, что на этот раз повезет ее муж: макулатуру.
От Бертелсенов, живших в Волеренге, Рудольф с Карстеном поехали в Сагене, чтобы поговорить с Эдвардом Лиеном. Им пришлось ждать минут десять, прежде чем он решил открыть дверь – все-таки этого требовала полиция!
В прихожей было темно. В гостиной горела одинокая неяркая лампа. Рудольф обратил внимание, что ни в прихожей, ни в гостиной не было ни одного зеркала. Но когда его глаза привыкли к полумраку и он разглядел лицо Эдварда Лиена, он понял причину. Такой безобразной и отталкивающей внешности ему еще не приходилось видеть. Он с трудом скрыл свое отвращение. Эдвард Лиен заговорил, и Рудольф почувствовал тошноту. И не только потому, что понять речь Эдварда было почти невозможно. И не потому, что изо рта у него летела слюна, когда он пытался что-то сказать. А потому, что от его гнилых зубов, которые, очевидно, никогда не знали зубного врача, шел резкий, отвратительный запах.
Лиен не пригласил их сесть, но сам уселся в потертое красное кресло, где лежали три диванные подушки, судя по виду служившие долго и честно. От вышивки уже не осталось и следа, швы во многих местах расползлись. На спинке кресла висело покрывало из цветных вязаных квадратиков, сшитых черной шерстью.
Рудольф без приглашения сел на стул с высокой спинкой, стоявший у обеденного стола. Карстен последовал его примеру. Лиен достал трубку и набил ее табаком. Карстен закурил сигарету. На этот раз Рудольф был даже рад, что находится в обществе курильщиков. Он бросил курить три года назад. Вначале ему было трудно, но постепенно потребность в никотине прошла. Даже наоборот. Появилась нездоровая чувствительность к табаку – табачный дым стал вызывать у него приступ кашля. Но в этом спертом воздухе, пропахшем потом, грязью и гнилью, табачный дым был ему даже приятен.
Эдвард Лиен не знал, была ли у его брата связь с какой-нибудь женщиной. Он предполагал, что была, но сам Трюгве никогда об этом не упоминал. Поэтому Эдвард не мог ответить на вопрос, была ли среди знакомых брата девушка, похожая на итальянку.
– Он всегда радуется, когда уезжает, – с горечью сказал Эдвард. – А когда возвращается, бывает мрачен и почти не разговаривает со мной. Конечно, я для него обуза. Он никогда не жалуется, но ведь я сам понимаю. Только я не виноват, что таким уродился.
– Врачи теперь делают чудеса, – сказал Карстен, глядя в глаза Эдварда, которые светились неукротимой ненавистью.
– Я не лягу под нож! – Голос Эдварда дрогнул. – Не надо мне никаких операций!
– А вам известно, что на этот раз ваш брат вез в Италию? – быстро спросил Рудольф, чтобы переменить тему разговора, неприятного для Лиена.
– Засекреченные графопостроители с компьютерным управлением, изготовленные на Оружейном заводе в Конгсберге, – ответил Эдвард, обнажив в злорадной улыбке гнилые корешки зубов. – Я знаю, всем говорилось, будто они везут макулатуру. Но мне брат доверяет. Дальше меня это не идет. Ведь я не разговариваю с посторонними.
Взгляд Карстена скользнул по телефону, стоявшему у одного из окон.
– Нет, я никогда не звоню, и никто не звонит мне, – ответил Эдвард на безмолвный вопрос Карстена. – Только Трюгве звонит иногда, но очень редко.