Страница:
– Убей меня! Я заслужила смерти, но этой ночью я не лгала тебе. Я радовалась твоей близости, как любящая жена радуется близости мужа, и никто, даже боги, не увидят лжи в моих словах!
– Ты… – Владимир не хотел глядеть на княгиню, но взгляд сам потянулся к ее белой шее и наконец устремился к откровенным, блестящим, будто в лихорадке, глазам. Еще никогда половчанка не казалась Владимиру столь красивой.
– Убей меня! – еще раз вскрикнула Рогнеда. – Но помни – ты убьешь и своего сына!
– Сына?!
– Да. Во мне живет твой сын.
Новость ошарашила Владимира. Он не ощутил радости, но невероятная гордость захватила все его существо. У него будет сын! Первый сын – наследник Киева! Не ведая, что сказать, он удивленно развел руки в стороны:
– Но почему ты молчала?
– Я не хотела этого ребенка. Я даже прогнала сказавшую мне о плоде гогь-бабу. Я все еще надеялась отомстить за смерть родичей. Но все это было давно, а этой ночью я больше мстила за себя, за свою слабость, за свою столь некстати проснувшуюся страсть, способную стать любовью…
Владимир шагнул назад. Княгиня не лгала… Она созналась в желании убить, но разве в ее признании не было такого, чего Владимир добивался от нее и никак не мог услышать? А сын… Он-то думал, что Рогнеда просто располнела, а на самом деле это его сын так округлил ее живот и расширил бедра. Она носила его сына! Но казнь…
При мысли о сыне она казалось нелепой. Мать, замышляющая убить отца ребенка? Мать, знающая, что возмездие киевлян не обойдет ее стороной? Нет, это было немыслимо! И где она взяла этот сломанный меч? Кто надоумил ее пронести его в опочивальню? Дочь Рогволда никогда бы не унизилась до лживых писем и тайных злодейств. Здесь был замешан еще кто-то, чья-то чужая воля…
Тряхнув головой, Владимир нерешительно отобрал у княгини меч:
– Кто подучил тебя?
Рогнеда подавила счастливую улыбку. Ей не пришлось выдумывать – князь спросил сам. Теперь она расквитается с испоганившим ее жизнь болотным колдуном!
– Выродок, – глядя в глаза Владимиру, громко произнесла она. – Твой колдун.
Онемев, Владимир попятился. Добрыня давно предупреждал его о коварстве колдуна, но он не верил. Однако в глазах Рогнеды сияло торжество правды… А ведь это болотник уговорил его позвать Рогнеду в Киев…
– Встань. – Владимир рывком поднял Рогнеду на ноги. Глупую половчанку следовало наказать, но лишь для острастки, а вот Выродок заслуживал страшной смерти. – Встань и оденься. Ты будешь жить, как прежде, в Изяславле, и этот город будет дан тебе вовеки. Ты выносишь мне сына и будешь зависеть от моих желаний, как жена зависит от желаний мужа.
Рогнеда сверкнула глазами. Она видела, как изменилось лицо князя, как гневно сжались его губы. Выродок был обречен. А она… Возможно, она проведет еще не одну ночь рядом со своим князем.
– Я выношу тебе много сыновей, – коснувшись губами руки Владимира, пообещала она. Отрешенно проведя ладонью по ее склоненной голове, Владимир вышел. Ему было не до ласк – он желал видеть Добрыню. Никто лучше дядьки не умел разбираться в сложных загадках, а эта, с Выродком, оказалась весьма сложна. В ней Владимиру был ясен лишь исход: что бы ни случилось, колдун должен умереть…
– Ты… – Владимир не хотел глядеть на княгиню, но взгляд сам потянулся к ее белой шее и наконец устремился к откровенным, блестящим, будто в лихорадке, глазам. Еще никогда половчанка не казалась Владимиру столь красивой.
– Убей меня! – еще раз вскрикнула Рогнеда. – Но помни – ты убьешь и своего сына!
– Сына?!
– Да. Во мне живет твой сын.
Новость ошарашила Владимира. Он не ощутил радости, но невероятная гордость захватила все его существо. У него будет сын! Первый сын – наследник Киева! Не ведая, что сказать, он удивленно развел руки в стороны:
– Но почему ты молчала?
– Я не хотела этого ребенка. Я даже прогнала сказавшую мне о плоде гогь-бабу. Я все еще надеялась отомстить за смерть родичей. Но все это было давно, а этой ночью я больше мстила за себя, за свою слабость, за свою столь некстати проснувшуюся страсть, способную стать любовью…
Владимир шагнул назад. Княгиня не лгала… Она созналась в желании убить, но разве в ее признании не было такого, чего Владимир добивался от нее и никак не мог услышать? А сын… Он-то думал, что Рогнеда просто располнела, а на самом деле это его сын так округлил ее живот и расширил бедра. Она носила его сына! Но казнь…
При мысли о сыне она казалось нелепой. Мать, замышляющая убить отца ребенка? Мать, знающая, что возмездие киевлян не обойдет ее стороной? Нет, это было немыслимо! И где она взяла этот сломанный меч? Кто надоумил ее пронести его в опочивальню? Дочь Рогволда никогда бы не унизилась до лживых писем и тайных злодейств. Здесь был замешан еще кто-то, чья-то чужая воля…
Тряхнув головой, Владимир нерешительно отобрал у княгини меч:
– Кто подучил тебя?
Рогнеда подавила счастливую улыбку. Ей не пришлось выдумывать – князь спросил сам. Теперь она расквитается с испоганившим ее жизнь болотным колдуном!
– Выродок, – глядя в глаза Владимиру, громко произнесла она. – Твой колдун.
Онемев, Владимир попятился. Добрыня давно предупреждал его о коварстве колдуна, но он не верил. Однако в глазах Рогнеды сияло торжество правды… А ведь это болотник уговорил его позвать Рогнеду в Киев…
– Встань. – Владимир рывком поднял Рогнеду на ноги. Глупую половчанку следовало наказать, но лишь для острастки, а вот Выродок заслуживал страшной смерти. – Встань и оденься. Ты будешь жить, как прежде, в Изяславле, и этот город будет дан тебе вовеки. Ты выносишь мне сына и будешь зависеть от моих желаний, как жена зависит от желаний мужа.
Рогнеда сверкнула глазами. Она видела, как изменилось лицо князя, как гневно сжались его губы. Выродок был обречен. А она… Возможно, она проведет еще не одну ночь рядом со своим князем.
– Я выношу тебе много сыновей, – коснувшись губами руки Владимира, пообещала она. Отрешенно проведя ладонью по ее склоненной голове, Владимир вышел. Ему было не до ласк – он желал видеть Добрыню. Никто лучше дядьки не умел разбираться в сложных загадках, а эта, с Выродком, оказалась весьма сложна. В ней Владимиру был ясен лишь исход: что бы ни случилось, колдун должен умереть…
ГЛАВА 50
Полева разволновалась еще ночью, когда, бесцеремонно распахнув двери их жилища, кто-то, горластый и невидимый в ночной темноте, позвал Выродка. Колдун вышел и, недолго пошептавшись с пришедшим, принялся собираться.
– Ты куда? – не выдержав странных мучительных подозрений, спросила мерянка, но в ответ болотник лишь раздраженно хмыкнул:
– Спи. Половчанка бед натворила, Владимир ее судить хочет. Всех нарочитых зовет и меня заодно… Раньше бы послушал, ан нет!
Продолжая недовольно бормотать, он ушел, а Полева, не в силах уснуть, до утра металась в постели. Но и на рассвете Выродок не вернулся. Вместо него в избу вломились дружинники Владимира. Пятеро или шестеро – со сна Полева не разобрала. Обшарив клети, перевернув все их скудное имущество, они приказали:
– Вернется колдун – беги к князю. И не вздумай укрывать его!
Насмерть перепуганная мерянка лишь молча кивнула. Она испугалась не за себя – за Выродка. Куда он ушел ночью, куда пропал? Почему эти суровые люди с оружием разыскивали его, чего хотели? Не ведая, что делать, она поспешно оделась и отправилась к княжьему двору.
Там, как обычно, было людно. Оглядевшись, Полева пристроилась у самой вереи – так, чтобы и на виду не быть и всех видеть. Привыкшие к мерянке княжьи уные, не обращая на нее внимания, занимались обычными делами – мели пыль, чистили лошадей, чинили какую-то утварь. Прислонившись спиной к верее, Полева молча уставилась на крыльцо. Ее мало интересовали кокетливые взгляды молодых воев и наглые взоры снующих у крыльца бояр. Она ждала Выродка. Колдун никогда не лгал ей, и, словно послушная собака хозяина, она ждала его появления. Вот сейчас он выйдет из терема, хмуро покосившись на нее, возьмет за руку, большими, легкими шагами двинется к дому, и тогда она вновь станет жить. Но, впуская и выпуская разных знакомых и незнакомых Полеве людей, дверь терема хлопала и хлопала, а Выродок все не появлялся.
– Эй, ты чего тут? – опустилась на ее плечо чья-то тяжелая рука. Вскочив на ноги, Полева обернулась. Перед ней стоял Добрыня.
– Чего стоишь, спрашиваю? – вновь встряхнул он мерянку. Высвобождаясь из его цепких рук, Полева раздраженно повела плечом:
– Выродка жду.
Брови Добрыни недоуменно поползли вверх:
– Разве он у князя?
– Да.
– Чума его побери! – воскликнул боярин и, бросив Полеву, взлетел на крыльцо.
– Куда это он? – Недоумевая, Полева. прихватила за руку бегущего мимо паренька с охапкой свежего сена в руках. Тот на мгновение остановился и хлюпнул носом:
– Верно, колдуна ищут. Они его ночью упустили, а теперь сыскать не могут.
– Как упустили?
– А так. – Роняя из рук сено, парень встряхнулся и перехватил охапку, приподнимая ее чуть выше к груди. – Он Рогнеду на злодейство подбил, а сам утек. Поговорил с ней и пропал…
Отпустив паренька, Полева закусила губу. Что делать?! Неужели столь многое случилось этой ночью? Заговор, злодейство… Но болотник ни за что не пожелал бы Владимиру смерти! Это Полева ведала наверняка. Только как объяснить это князю? И поверит ли? А главное – куда пропал Выродок? Неужели опять оставил ее? Всхлипнув, мерянка присела, прижалась спиной к верее.
Так и застал ее выскочивший из терема Добрыня. По приказу Владимира, да и по собственной воле, он всю ночь искал болотного колдуна, но тот словно в Непру провалился – его никто не видел ни в городище, ни за его стенами. «Появился из ниоткуда, ушел в никуда», – возвращаясь с неудачных поисков, угрюмо думал боярин, когда увидел сидящую у княжьих ворот мерянку. Ее слова напугали Добрыню. Неужто, выманив его из Киева, хитрый колдун воспользовался его отлучкой и примирился с князем?! Добрыне был вовсе не нужен столь опасный и умный соперник… И, лишь обшарив весь терем, боярин догадался, что мерянка попросту ничего не знала.
– Ступай прочь! – выйдя на крыльцо и не обращая внимания на ее бледное испуганное лицо, выкрикнул он. – Пропал твой колдун!
– Он к князю ушел. Ночью еще… – поднимаясь с земли, упорно повторила та. Клочки сена и грязи прилипли к ее заношенной поневе, а платок съехал набок, приоткрывая розовое ушко. «Она ж ни в чем не виновата, – глядя на бабу, подумал Добрыня. – Жалко ее даже, будто брошенную собаку», – но остановиться он уже не мог. Мерянка напоминала ему об исчезнувшем колдуне, а Добрыня желал забыть о нем. И чем быстрее, тем лучше.
– Говорю тебе – нет его в тереме! – рявкнул он на испуганную бабу: – Иди ищи ветра в поле…
Полева не слышала его – беда оглушила ее, лишила разума. Выродок пропал… Его не было у князя. Значит, ей надо искать его… Иначе – все… Пустота, смерть…
Утерев лицо, она покорно побрела прочь с княжьего двора. Каким-то странным чутьем она понимала, что болотный колдун никогда больше не вернется ни в княжий терем, ни в их избу, ни в сам городище.
– Полева! – Окликнувший ее голос не был ни грубым, ни злым, как у Добрыни. Мерянка остановилась, оглянулась. Семеня и на ходу оправляя подол, к ней спешила Малуша.
Знахарка уже давно перестала ненавидеть колдуна. С той поры как ее Савел вновь встал на ноги, встречая на улице Полеву, она старалась перекинуться с доброй и тихой мерянкой хоть парой слов. Жалела ее… А узнав Полеву получше, уразумела, что в ее кроткой душе скрыта огромная сила. Не всякая баба отважилась бы покинуть свой дом и уйти в неведомый мир с чужим человеком, не всякая смогла бы укротить Блуда, не убоявшись его похотливого нрава, не всякая полезла бы в наводненный врагами городище…
– Что с тобой, Полева?
Мерянка вскинула на нее ясные, почти детские глаза, печально скривила губы в жалкой улыбке:
– Он ушел…
– Кто ушел? Куда? Зачем? – видя ее искаженное горем лицо, допытывалась Малуша.
– Я не знаю куда… – равнодушно ответила Полева. – А зачем?.. – Моргнула и вдруг, вспомнив что-то, зашлась криком. Упала бы, но, вовремя подхватив, Малуша потащила бабу к своей избе. Она ничего не могла понять, но чуяла – с мерянкой творилось что-то ужасное. Ее горе не для столпившихся вокруг любопытных лаготников.
– Погоди, дочка, погоди, – приговаривая, знахарка втянула Полеву в избу, опустила на лавку. – Посиди немного, отдохни. Толком поведай, что случилось.
– Нельзя мне сидеть! Нельзя! – Словно обезумев, Полева вскочила, но ослабшие ноги подкосились, сбросили ее на пол. Цепляясь за трещины в половицах и до крови раздирая пальцы, она потянула свое непослушное тело в выходу. – Я должна успеть… Он ушел… Умирать.
Умирать?! Малуша склонилась к мерянке, приподняла ее за плечи и, силясь избежать ее безумно молящего взгляда, швырнула на лавку, придавила плечом к стене:
– Погоди, говорю! О ком ты болтаешь?!
– О Выродке. – Задыхаясь, та вновь попыталась сдвинуться с места, но Малуша держала крепко. Теперь она начинала понимать. Должно быть, Выродок разделался с тем неведомым врагом, о котором когда-то обмолвился Савелу, и теперь ушел из городища искать места, где мог бы спокойно умереть. Он был не из тех, что и в жизни и в смерти творят зло, – вот и ушел туда, где его погибающая сила никого не возьмет в полон.
Прикладывая к пылающим щекам мерянки мокрую тряпицу, Малуша попробовала все объяснить и ей, но, не слушая, Полева упорно рвалась из ее рук:
– Пусти! Я пойду! Пусти!
– Да куда же ты пойдешь, дурочка? – ласково увещевала знахарка. – Где станешь искать? А найдешь – тебе хуже… Он нарочно ушел, чтоб зла тебе не сотворить…
Оттолкнув ее, Полева выпрямилась:
– Неужто не понимаешь?! Я любое зло приму, любую муку, лишь бы ему легче стало! Он, бедный, столько горя от людей принял, а вина-то вся его лишь в том, что простить не сумел, как Бог учит… – Белая рука мерянки нырнула за отворот исподницы и вытянула оттуда оберег. Маленький, деревянный, окованный красивой железной вязью. Малуша вздрогнула. Оберег Полевы точь-в-точь повторял оберег Антипа, ее давно почившего мужа! Старая, почти забытая боль полоснула Малушу по сердцу.
Она редко позволяла себе вспоминать Антипа – как-никак растила сына-воина и при нем не смела плакать, – но вспыхнувший золотой каймой оберег мерянки всколыхнул память, прикоснулся к ее душе светлой Антиповой улыбкой, огладил теплой и нежной рукой… А случись подобное с ним, ее Антипом, уйди он умирать невесть куда – разве она не побежала бы следом? Разве не презрела бы все невзгоды и опасности? Только Антипа уже не спасти, а Выродок еще жив…
– Добро. Ищи его. – Отпустив мерянку, Малуша сорвала с низкой полочки платок, укутала голову. – Только я пойду с тобой. Коли сыщем его поблизости – отпущу тебя, а коли нет – не обессудь, силой назад ворочу.
Полеве было все равно, лишь бы найти его, спасти, пока еще не поздно! Почти ничего не соображая, она встала и вышла из избы. Она не видела ни удивленных взглядов редких встречных прохожих, ни хмурого лица шагающей рядом Малуши. Весь мир замкнулся для нее на одном-единственном желании, которое и тянуло ее вперед вдоль Непры, к крутым берегам Припяти.
Малуша не очень-то верила, что Полеве удастся найти колдуна, но, к ее удивлению, ничего не слыша и не замечая, та шла быстро и уверенно, будто охотничья собака по заячьему следу, и к вечеру забрела уже довольно далеко от городища, туда, где на отлогой, поросшей камышом косе встречались Непра и ее сестрица Припять. Вечереющее небо заполыхало красным цветом, напомнило о доме.
– Пойдем-ка обратно, – воспользовавшись остановкой, тихо прикоснулась Малуша к Полевиному рукаву, но, покачав головой, та приложила палец к губам:
– Послушай… Тут все звучит иначе – и земля, и небо… Он где-то рядом…
«Спятила с горя!» – отпрянула от нее знахарка, но, неожиданно вскрикнув, Полева кинулась вниз с холма. Там внизу, под старым, чудом выросшем над самой Припятью дубом, едва приметным огоньком помаргивал костер. Улыбаясь, Полева мчалась прямо к нему.
«Точно – рехнулась! А коли там худые люди? Мало ли что им на ум взбредет. Баба-то красивая…» – мелькнуло в голове Малуши, и, не раздумывая, она бросилась за мерянкой. Но как ни спешила, догнать беглянку сумела лишь у самых камышовых зарослей. Рухнула сверху, придавила к земле всем телом, зажала рот потной, измазанной глиной ладонью и, едва переводя дыхание, прислушалась.
Сидящие у костра люди не заметили их – говорили о чем-то своем.
– Тише ты, дура! – забыв жалость, рявкнула знахарка в ухо что-то попискивающей Полеве. – Лежи тихо!
Костер захрустел ветками, и под его монотонный хруст кто-то из сидящих возле него людей начал говорить. Вернее, продолжать давно начатый разговор:
– Нарочитый все же послушался твоего совета – сыскал твою сестру. Теперь собирается увезти ее к печенегам. Боится княжьего гнева – как-никак, а Блуда-то он прибил. А Рамин так с ним и ходит…
– Перестань, Саркел! Ты ведь знаешь – мне безразлично, что с ними… – ответил ему другой голос. Признав в нем певучий говор Выродка, знахарка сдавила Полеву еще крепче. – Я устал.
– Неужели ты звал нас, чтобы поведать о том, как устал? – хрипло засмеялся его собеседник.
– Нет. Я хотел просить помощи. Одному мне не уйти… Сила отказывается служить – не выводит на кромку, а почему – не знаю…
Выродок жаловался и просил совета?! Но у кого же? Кто был сильнее и мудрее его?! Заинтересовавшись, Малуша приподнялась, выглянула из-за камышей. Возле костра сидели трое. Один, с посохом, – Выродок, а двое других, закутанных в волчьи безрукавки на голое тело, были ей незнакомы. При взгляде на их едва различимые в свете костерка лица Малуша поморщилась. Она верно удержала Полеву – эти И мать родную не пожалели бы.
– Сила сама чует, где твой мир, – склоняясь к Выродку, оскалился один из незнакомцев, тот, что с виду выглядел помоложе. – Ты рожден в этом мире, знать, и доживать в нем будешь. Твое время еще не вышло, а против времени бессильны даже боги.
Колдун встал, шагнул к говорящему. Его тень упала на другого мужика, скрыла его изрезанное морщинами лицо.
– Я устал, Саркел. Внутри меня пустота и боль… – грустно сказал колдун. – Неужели я не имею права уйти туда, где живет Рала и куда ушла Стая?
– Нет. Пока – нет! – Старший мужчина поднялся, и Малуша зажала рукой рот, чтоб не вскрикнуть. Этот незнакомец не был человеком! Весь вид его был звериным – от могучих, играющих вольной лесной силой плеч до горящих желтыми огоньками хищных глаз. – Верно – ты похож на нас и когда-нибудь окажешься с нами, но Рала отжила свое в этом мире, как, впрочем, отжили и все те, что покинули его, а ты – нет. Ты обижался, мстил, ненавидел, но не жил. Ты не чуял движения дней, не замечал красоты рассветов, не смеялся первым каплям дождя, не плакал над опадающей листвой… Ты не почуял прозрачности рек и тепла земли – как же ты можешь уйти оттуда, где не был?
– Но я хочу! – как-то обиженно выкрикнул колдун. Услышав его вскрик, Полева отчаянно завертелась, и Малуше пришлось налечь на нее, вминая лицом в грязь. Может, колдун и не был опасен, но эти двое незнакомцев пугали знахарку. От них веяло чуждым миром, тем, в который так рвался болотный колдун…
– Нас слышат, – спокойно, не меняя голоса, сказал Саркел и повернулся, вглядываясь в камыши. Малуша вздрогнула, изо всех сил сдерживая рвущийся из горла призыв о помощи. Приближающийся хруст ломающегося под чьими-то шагами камыша заставил ее мысленно вспомянуть всех богов, но Саркела остановили еще до того, как он приблизился к сросшейся с землей знахарке:
– Оставь их… Нам пора.
– Ратмир…
– Я что сказал?!
Шаги стали удаляться. Переведя дыхание, Малуша оторвала голову от земли. Ратмир? Где-то она уже слышала это имя… Не тот ли это древний, почти бессмертный оборотень, о силе и уме которого ходят легенды? Поют, будто когда-то он так любил смертную, что обратил ее в волчицу….
– Запомни, болотник, – продолжал Ратмир. – Время властвует над всем. Если ты пожелаешь пойти против него, лишив себя жизни, – оно жестоко расплатится с тобой. Осмелившиеся на подобное мечтали о смерти, а добились лишь вечной жизни за пределом мира, но ты, мечтающий о кромке, получишь вечную смерть. Запомни мои слова и постарайся выжить… А когда время коснется тебя – приходи. Я буду помнить о тебе. И Стая…
Шум ветра заглушил его последние слова, пробежал по камышам, дунул Малуше в лицо. Прикрывшись рукавом, она забыла о Полеве, и, улучив мгновение, вывернувшись из-под нее, та стремглав кинулась на свет костра. Памятуя о незнакомцах, Малуша замерла, однако возле Выродка уже никого не было. Только Полева, без сил рухнувшая на грудь колдуна…
Чувствуя стыд и страх, Малуша выбралась из камышей и, отряхивая мокрую одежду, двинулась к Выродку:
– Мы искали тебя… Она думала, что ты умрешь…. – А я и хотел, – грустно улыбнулся колдун. В нем что-то изменилось. Сломалось что-то, сгорело и оставило после себя лишь голую, пахнущую дымом и гарью пустошь… Малуша не ведала – что, но чуяла это сердцем. Смущаясь, она решилась заговорить о незнакомцах:
– А куда подевались эти… Ну, тут были…
– Тут? Тут никого не было, – вскинув на нее зеленые хитрые глаза, удивленно оборвал болотник. Всхлипывая, Полева подняла голову:
– О ком это ты, Малуша?
«А ведь она все слышала, – подумала древлянка. – Слышала и все равно говорит то, чего желает он. Может, в этом и есть сила любви – видеть и слышать лишь то, что хочет любимый?»
Внезапно она почувствовала себя лишней, словно случайно забрела в чужой дом и принялась там хозяйничать. Переминаясь с ноги на ногу, она отвернулась от костра:
– Я, пожалуй, пойду…
– Прощай, – почти хором отозвались оба.
Малуша больше не оборачивалась. Не хотела. А почему – и сама не ведала… Может, потому, что слышала быстрый, провожающий ее шепоток Полевы:
– Зачем же тебе умирать? Я сохраню тебя, сберегу… Я и мой Бог…
А в конце изока, когда золотые, веселые нивы уже начинают редеть под острыми серпами жнецов, далеко у озера Неро поздно вечером старику Буркаю стало не по себе. Все казалось, будто его зовет кто-то, и, не в силах противиться этому зову, он вышел на холм, на то самое место, где некогда зимней порой встретил странного, уведшего из села Полеву зеленоглазого болотника. «Как-то там она? Жива ли еще?» – щуря подслеповатые глаза, морщился на затухающее солнце Буркай и вдруг в плывущей возле леса дымке различил две расплывчатые фигуры. Старик удивился. Он не понимал, почему выходящие из леса незнакомцы насторожили его, но старые, больные ноги сами потянули Буркая им навстречу, а слезы полезли на глаза непрошеными гостьями.
– Буркай! – звонко выкрикнул женский голос, так похожий на голос Полевы. Не желая обманываться, Буркай прикрыл глаза. Он был уже слишком стар, чтобы надеяться. Однако легкие шаги зазвучали совсем рядом, теплые руки обхватили его плечи, и тот же самый голос, который так часто укорял его во сне, повторил:
– Я вернулась, Буркай!
Только тогда старик решился открыть глаза. А открыв, увидел рядом с Полевой зеленоглазого знахаря. Болотник почти не изменился, только у глаз пролегли новые морщины да посох в его руках светился на конце уродливым острым крюком.
– Этаким только медведя драть, – от смущения не ведая, что сказать, и едва сдерживая слезы радости, деловито покосился на него Буркай.
– Ты все такой же! – обиженно вскрикнула Полева и, махнув рукой, двинулась к своему виднеющемуся на склоне жилищу. – Все об охоте болтаешь! Ладно, вам, верно, сыщется о чем поговорить, а я пойду гляну – все ли ладно в доме. Чай, долго не была…
Выродок промолчал, а Буркай, глядя, как легкая женская фигурка взбегает по холму, не сдержался, выплеснулся столь долго мучившим его признанием:
– Когда она ушла, думал – не увижу более. Все себя винил. Ведь это я тебя к ней отправил…
– Что толку вспоминать, старик…. Что было – ушло, – протяжно отозвался Выродок. Он тоже смотрел вслед Полеве, только иначе. Мерянка помогала ему продолжать жить. А может, это ее любовь согревала его пустое сердце?
– Ты изменился, – оборвал его мысли Буркай. Коротко кивнув, болотник облокотился на посох:
– Я умер, старик. Но должен жить.
Буркай удивленно покосился на него. Знахари – странный народ, особый. Их мудрено понять…
– Возможно, я даже сумею полюбить ее, – задумчиво проговорил болотник. Солнце плеснуло на него закатным лучом, заблестело в зеленых глазах.
– Конечно, сумеешь! – усмехнулся Буркай. – Медвежцы до сей поры уверены, что ты можешь все.
– А ты?
– И я, – немного смущенно вымолвил Буркай. Егоша видел, что старик солгал, но впервые кто-то солгал, чтобы просто порадовать его… Может, мир и впрямь не так уж плох, как ему казалось? Может, он еще сумеет найти достойное применение своей силе, не уходя на кромку?
На холме, где скрылась Полева, кто-то закричал, затем, множась, голоса понеслись над притихшим озером, приблизились. Радостные, взволнованные… Показавшиеся на холме люди приветственно замахали руками.
– Это они тебя встречают, – улыбнулся болотнику Буркай. – Небось, Полева разболтала, что ты воротился – вот и высыпали встречать. Это еще что… Вот назавтра, как медвежцы о тебе прознают, – придется ворота снимать, а то сорвут на радостях!
Егоша покосился на него, подавил желание похлопать доброго старика по плечу – первое возникшее после гибели Сиромы желание – и хмуро заметил:
– Не сорвут. А коли нынче сорвут, то завтра поставят. Люди таковы – одно рушат, другое ладят. И радость их недолга, и любовь…
– Может, и так, – покорно кивнул Буркай. Нет, знахари все же странные люди… Другой бы уже от счастья, что его этак привечают, полыхал румянцем да горел улыбкой, а этот нахмурился, о будущем толковать начал… Хотя ежели он говорит, что ворота уцелеют, знать, так и будет… Он все же знахарь – ему все ведомо.
И, вздохнув, Буркай двинулся к бегущим с холма людям – сказать, что ворота снимать не надо…
– Ты куда? – не выдержав странных мучительных подозрений, спросила мерянка, но в ответ болотник лишь раздраженно хмыкнул:
– Спи. Половчанка бед натворила, Владимир ее судить хочет. Всех нарочитых зовет и меня заодно… Раньше бы послушал, ан нет!
Продолжая недовольно бормотать, он ушел, а Полева, не в силах уснуть, до утра металась в постели. Но и на рассвете Выродок не вернулся. Вместо него в избу вломились дружинники Владимира. Пятеро или шестеро – со сна Полева не разобрала. Обшарив клети, перевернув все их скудное имущество, они приказали:
– Вернется колдун – беги к князю. И не вздумай укрывать его!
Насмерть перепуганная мерянка лишь молча кивнула. Она испугалась не за себя – за Выродка. Куда он ушел ночью, куда пропал? Почему эти суровые люди с оружием разыскивали его, чего хотели? Не ведая, что делать, она поспешно оделась и отправилась к княжьему двору.
Там, как обычно, было людно. Оглядевшись, Полева пристроилась у самой вереи – так, чтобы и на виду не быть и всех видеть. Привыкшие к мерянке княжьи уные, не обращая на нее внимания, занимались обычными делами – мели пыль, чистили лошадей, чинили какую-то утварь. Прислонившись спиной к верее, Полева молча уставилась на крыльцо. Ее мало интересовали кокетливые взгляды молодых воев и наглые взоры снующих у крыльца бояр. Она ждала Выродка. Колдун никогда не лгал ей, и, словно послушная собака хозяина, она ждала его появления. Вот сейчас он выйдет из терема, хмуро покосившись на нее, возьмет за руку, большими, легкими шагами двинется к дому, и тогда она вновь станет жить. Но, впуская и выпуская разных знакомых и незнакомых Полеве людей, дверь терема хлопала и хлопала, а Выродок все не появлялся.
– Эй, ты чего тут? – опустилась на ее плечо чья-то тяжелая рука. Вскочив на ноги, Полева обернулась. Перед ней стоял Добрыня.
– Чего стоишь, спрашиваю? – вновь встряхнул он мерянку. Высвобождаясь из его цепких рук, Полева раздраженно повела плечом:
– Выродка жду.
Брови Добрыни недоуменно поползли вверх:
– Разве он у князя?
– Да.
– Чума его побери! – воскликнул боярин и, бросив Полеву, взлетел на крыльцо.
– Куда это он? – Недоумевая, Полева. прихватила за руку бегущего мимо паренька с охапкой свежего сена в руках. Тот на мгновение остановился и хлюпнул носом:
– Верно, колдуна ищут. Они его ночью упустили, а теперь сыскать не могут.
– Как упустили?
– А так. – Роняя из рук сено, парень встряхнулся и перехватил охапку, приподнимая ее чуть выше к груди. – Он Рогнеду на злодейство подбил, а сам утек. Поговорил с ней и пропал…
Отпустив паренька, Полева закусила губу. Что делать?! Неужели столь многое случилось этой ночью? Заговор, злодейство… Но болотник ни за что не пожелал бы Владимиру смерти! Это Полева ведала наверняка. Только как объяснить это князю? И поверит ли? А главное – куда пропал Выродок? Неужели опять оставил ее? Всхлипнув, мерянка присела, прижалась спиной к верее.
Так и застал ее выскочивший из терема Добрыня. По приказу Владимира, да и по собственной воле, он всю ночь искал болотного колдуна, но тот словно в Непру провалился – его никто не видел ни в городище, ни за его стенами. «Появился из ниоткуда, ушел в никуда», – возвращаясь с неудачных поисков, угрюмо думал боярин, когда увидел сидящую у княжьих ворот мерянку. Ее слова напугали Добрыню. Неужто, выманив его из Киева, хитрый колдун воспользовался его отлучкой и примирился с князем?! Добрыне был вовсе не нужен столь опасный и умный соперник… И, лишь обшарив весь терем, боярин догадался, что мерянка попросту ничего не знала.
– Ступай прочь! – выйдя на крыльцо и не обращая внимания на ее бледное испуганное лицо, выкрикнул он. – Пропал твой колдун!
– Он к князю ушел. Ночью еще… – поднимаясь с земли, упорно повторила та. Клочки сена и грязи прилипли к ее заношенной поневе, а платок съехал набок, приоткрывая розовое ушко. «Она ж ни в чем не виновата, – глядя на бабу, подумал Добрыня. – Жалко ее даже, будто брошенную собаку», – но остановиться он уже не мог. Мерянка напоминала ему об исчезнувшем колдуне, а Добрыня желал забыть о нем. И чем быстрее, тем лучше.
– Говорю тебе – нет его в тереме! – рявкнул он на испуганную бабу: – Иди ищи ветра в поле…
Полева не слышала его – беда оглушила ее, лишила разума. Выродок пропал… Его не было у князя. Значит, ей надо искать его… Иначе – все… Пустота, смерть…
Утерев лицо, она покорно побрела прочь с княжьего двора. Каким-то странным чутьем она понимала, что болотный колдун никогда больше не вернется ни в княжий терем, ни в их избу, ни в сам городище.
– Полева! – Окликнувший ее голос не был ни грубым, ни злым, как у Добрыни. Мерянка остановилась, оглянулась. Семеня и на ходу оправляя подол, к ней спешила Малуша.
Знахарка уже давно перестала ненавидеть колдуна. С той поры как ее Савел вновь встал на ноги, встречая на улице Полеву, она старалась перекинуться с доброй и тихой мерянкой хоть парой слов. Жалела ее… А узнав Полеву получше, уразумела, что в ее кроткой душе скрыта огромная сила. Не всякая баба отважилась бы покинуть свой дом и уйти в неведомый мир с чужим человеком, не всякая смогла бы укротить Блуда, не убоявшись его похотливого нрава, не всякая полезла бы в наводненный врагами городище…
– Что с тобой, Полева?
Мерянка вскинула на нее ясные, почти детские глаза, печально скривила губы в жалкой улыбке:
– Он ушел…
– Кто ушел? Куда? Зачем? – видя ее искаженное горем лицо, допытывалась Малуша.
– Я не знаю куда… – равнодушно ответила Полева. – А зачем?.. – Моргнула и вдруг, вспомнив что-то, зашлась криком. Упала бы, но, вовремя подхватив, Малуша потащила бабу к своей избе. Она ничего не могла понять, но чуяла – с мерянкой творилось что-то ужасное. Ее горе не для столпившихся вокруг любопытных лаготников.
– Погоди, дочка, погоди, – приговаривая, знахарка втянула Полеву в избу, опустила на лавку. – Посиди немного, отдохни. Толком поведай, что случилось.
– Нельзя мне сидеть! Нельзя! – Словно обезумев, Полева вскочила, но ослабшие ноги подкосились, сбросили ее на пол. Цепляясь за трещины в половицах и до крови раздирая пальцы, она потянула свое непослушное тело в выходу. – Я должна успеть… Он ушел… Умирать.
Умирать?! Малуша склонилась к мерянке, приподняла ее за плечи и, силясь избежать ее безумно молящего взгляда, швырнула на лавку, придавила плечом к стене:
– Погоди, говорю! О ком ты болтаешь?!
– О Выродке. – Задыхаясь, та вновь попыталась сдвинуться с места, но Малуша держала крепко. Теперь она начинала понимать. Должно быть, Выродок разделался с тем неведомым врагом, о котором когда-то обмолвился Савелу, и теперь ушел из городища искать места, где мог бы спокойно умереть. Он был не из тех, что и в жизни и в смерти творят зло, – вот и ушел туда, где его погибающая сила никого не возьмет в полон.
Прикладывая к пылающим щекам мерянки мокрую тряпицу, Малуша попробовала все объяснить и ей, но, не слушая, Полева упорно рвалась из ее рук:
– Пусти! Я пойду! Пусти!
– Да куда же ты пойдешь, дурочка? – ласково увещевала знахарка. – Где станешь искать? А найдешь – тебе хуже… Он нарочно ушел, чтоб зла тебе не сотворить…
Оттолкнув ее, Полева выпрямилась:
– Неужто не понимаешь?! Я любое зло приму, любую муку, лишь бы ему легче стало! Он, бедный, столько горя от людей принял, а вина-то вся его лишь в том, что простить не сумел, как Бог учит… – Белая рука мерянки нырнула за отворот исподницы и вытянула оттуда оберег. Маленький, деревянный, окованный красивой железной вязью. Малуша вздрогнула. Оберег Полевы точь-в-точь повторял оберег Антипа, ее давно почившего мужа! Старая, почти забытая боль полоснула Малушу по сердцу.
Она редко позволяла себе вспоминать Антипа – как-никак растила сына-воина и при нем не смела плакать, – но вспыхнувший золотой каймой оберег мерянки всколыхнул память, прикоснулся к ее душе светлой Антиповой улыбкой, огладил теплой и нежной рукой… А случись подобное с ним, ее Антипом, уйди он умирать невесть куда – разве она не побежала бы следом? Разве не презрела бы все невзгоды и опасности? Только Антипа уже не спасти, а Выродок еще жив…
– Добро. Ищи его. – Отпустив мерянку, Малуша сорвала с низкой полочки платок, укутала голову. – Только я пойду с тобой. Коли сыщем его поблизости – отпущу тебя, а коли нет – не обессудь, силой назад ворочу.
Полеве было все равно, лишь бы найти его, спасти, пока еще не поздно! Почти ничего не соображая, она встала и вышла из избы. Она не видела ни удивленных взглядов редких встречных прохожих, ни хмурого лица шагающей рядом Малуши. Весь мир замкнулся для нее на одном-единственном желании, которое и тянуло ее вперед вдоль Непры, к крутым берегам Припяти.
Малуша не очень-то верила, что Полеве удастся найти колдуна, но, к ее удивлению, ничего не слыша и не замечая, та шла быстро и уверенно, будто охотничья собака по заячьему следу, и к вечеру забрела уже довольно далеко от городища, туда, где на отлогой, поросшей камышом косе встречались Непра и ее сестрица Припять. Вечереющее небо заполыхало красным цветом, напомнило о доме.
– Пойдем-ка обратно, – воспользовавшись остановкой, тихо прикоснулась Малуша к Полевиному рукаву, но, покачав головой, та приложила палец к губам:
– Послушай… Тут все звучит иначе – и земля, и небо… Он где-то рядом…
«Спятила с горя!» – отпрянула от нее знахарка, но, неожиданно вскрикнув, Полева кинулась вниз с холма. Там внизу, под старым, чудом выросшем над самой Припятью дубом, едва приметным огоньком помаргивал костер. Улыбаясь, Полева мчалась прямо к нему.
«Точно – рехнулась! А коли там худые люди? Мало ли что им на ум взбредет. Баба-то красивая…» – мелькнуло в голове Малуши, и, не раздумывая, она бросилась за мерянкой. Но как ни спешила, догнать беглянку сумела лишь у самых камышовых зарослей. Рухнула сверху, придавила к земле всем телом, зажала рот потной, измазанной глиной ладонью и, едва переводя дыхание, прислушалась.
Сидящие у костра люди не заметили их – говорили о чем-то своем.
– Тише ты, дура! – забыв жалость, рявкнула знахарка в ухо что-то попискивающей Полеве. – Лежи тихо!
Костер захрустел ветками, и под его монотонный хруст кто-то из сидящих возле него людей начал говорить. Вернее, продолжать давно начатый разговор:
– Нарочитый все же послушался твоего совета – сыскал твою сестру. Теперь собирается увезти ее к печенегам. Боится княжьего гнева – как-никак, а Блуда-то он прибил. А Рамин так с ним и ходит…
– Перестань, Саркел! Ты ведь знаешь – мне безразлично, что с ними… – ответил ему другой голос. Признав в нем певучий говор Выродка, знахарка сдавила Полеву еще крепче. – Я устал.
– Неужели ты звал нас, чтобы поведать о том, как устал? – хрипло засмеялся его собеседник.
– Нет. Я хотел просить помощи. Одному мне не уйти… Сила отказывается служить – не выводит на кромку, а почему – не знаю…
Выродок жаловался и просил совета?! Но у кого же? Кто был сильнее и мудрее его?! Заинтересовавшись, Малуша приподнялась, выглянула из-за камышей. Возле костра сидели трое. Один, с посохом, – Выродок, а двое других, закутанных в волчьи безрукавки на голое тело, были ей незнакомы. При взгляде на их едва различимые в свете костерка лица Малуша поморщилась. Она верно удержала Полеву – эти И мать родную не пожалели бы.
– Сила сама чует, где твой мир, – склоняясь к Выродку, оскалился один из незнакомцев, тот, что с виду выглядел помоложе. – Ты рожден в этом мире, знать, и доживать в нем будешь. Твое время еще не вышло, а против времени бессильны даже боги.
Колдун встал, шагнул к говорящему. Его тень упала на другого мужика, скрыла его изрезанное морщинами лицо.
– Я устал, Саркел. Внутри меня пустота и боль… – грустно сказал колдун. – Неужели я не имею права уйти туда, где живет Рала и куда ушла Стая?
– Нет. Пока – нет! – Старший мужчина поднялся, и Малуша зажала рукой рот, чтоб не вскрикнуть. Этот незнакомец не был человеком! Весь вид его был звериным – от могучих, играющих вольной лесной силой плеч до горящих желтыми огоньками хищных глаз. – Верно – ты похож на нас и когда-нибудь окажешься с нами, но Рала отжила свое в этом мире, как, впрочем, отжили и все те, что покинули его, а ты – нет. Ты обижался, мстил, ненавидел, но не жил. Ты не чуял движения дней, не замечал красоты рассветов, не смеялся первым каплям дождя, не плакал над опадающей листвой… Ты не почуял прозрачности рек и тепла земли – как же ты можешь уйти оттуда, где не был?
– Но я хочу! – как-то обиженно выкрикнул колдун. Услышав его вскрик, Полева отчаянно завертелась, и Малуше пришлось налечь на нее, вминая лицом в грязь. Может, колдун и не был опасен, но эти двое незнакомцев пугали знахарку. От них веяло чуждым миром, тем, в который так рвался болотный колдун…
– Нас слышат, – спокойно, не меняя голоса, сказал Саркел и повернулся, вглядываясь в камыши. Малуша вздрогнула, изо всех сил сдерживая рвущийся из горла призыв о помощи. Приближающийся хруст ломающегося под чьими-то шагами камыша заставил ее мысленно вспомянуть всех богов, но Саркела остановили еще до того, как он приблизился к сросшейся с землей знахарке:
– Оставь их… Нам пора.
– Ратмир…
– Я что сказал?!
Шаги стали удаляться. Переведя дыхание, Малуша оторвала голову от земли. Ратмир? Где-то она уже слышала это имя… Не тот ли это древний, почти бессмертный оборотень, о силе и уме которого ходят легенды? Поют, будто когда-то он так любил смертную, что обратил ее в волчицу….
– Запомни, болотник, – продолжал Ратмир. – Время властвует над всем. Если ты пожелаешь пойти против него, лишив себя жизни, – оно жестоко расплатится с тобой. Осмелившиеся на подобное мечтали о смерти, а добились лишь вечной жизни за пределом мира, но ты, мечтающий о кромке, получишь вечную смерть. Запомни мои слова и постарайся выжить… А когда время коснется тебя – приходи. Я буду помнить о тебе. И Стая…
Шум ветра заглушил его последние слова, пробежал по камышам, дунул Малуше в лицо. Прикрывшись рукавом, она забыла о Полеве, и, улучив мгновение, вывернувшись из-под нее, та стремглав кинулась на свет костра. Памятуя о незнакомцах, Малуша замерла, однако возле Выродка уже никого не было. Только Полева, без сил рухнувшая на грудь колдуна…
Чувствуя стыд и страх, Малуша выбралась из камышей и, отряхивая мокрую одежду, двинулась к Выродку:
– Мы искали тебя… Она думала, что ты умрешь…. – А я и хотел, – грустно улыбнулся колдун. В нем что-то изменилось. Сломалось что-то, сгорело и оставило после себя лишь голую, пахнущую дымом и гарью пустошь… Малуша не ведала – что, но чуяла это сердцем. Смущаясь, она решилась заговорить о незнакомцах:
– А куда подевались эти… Ну, тут были…
– Тут? Тут никого не было, – вскинув на нее зеленые хитрые глаза, удивленно оборвал болотник. Всхлипывая, Полева подняла голову:
– О ком это ты, Малуша?
«А ведь она все слышала, – подумала древлянка. – Слышала и все равно говорит то, чего желает он. Может, в этом и есть сила любви – видеть и слышать лишь то, что хочет любимый?»
Внезапно она почувствовала себя лишней, словно случайно забрела в чужой дом и принялась там хозяйничать. Переминаясь с ноги на ногу, она отвернулась от костра:
– Я, пожалуй, пойду…
– Прощай, – почти хором отозвались оба.
Малуша больше не оборачивалась. Не хотела. А почему – и сама не ведала… Может, потому, что слышала быстрый, провожающий ее шепоток Полевы:
– Зачем же тебе умирать? Я сохраню тебя, сберегу… Я и мой Бог…
А в конце изока, когда золотые, веселые нивы уже начинают редеть под острыми серпами жнецов, далеко у озера Неро поздно вечером старику Буркаю стало не по себе. Все казалось, будто его зовет кто-то, и, не в силах противиться этому зову, он вышел на холм, на то самое место, где некогда зимней порой встретил странного, уведшего из села Полеву зеленоглазого болотника. «Как-то там она? Жива ли еще?» – щуря подслеповатые глаза, морщился на затухающее солнце Буркай и вдруг в плывущей возле леса дымке различил две расплывчатые фигуры. Старик удивился. Он не понимал, почему выходящие из леса незнакомцы насторожили его, но старые, больные ноги сами потянули Буркая им навстречу, а слезы полезли на глаза непрошеными гостьями.
– Буркай! – звонко выкрикнул женский голос, так похожий на голос Полевы. Не желая обманываться, Буркай прикрыл глаза. Он был уже слишком стар, чтобы надеяться. Однако легкие шаги зазвучали совсем рядом, теплые руки обхватили его плечи, и тот же самый голос, который так часто укорял его во сне, повторил:
– Я вернулась, Буркай!
Только тогда старик решился открыть глаза. А открыв, увидел рядом с Полевой зеленоглазого знахаря. Болотник почти не изменился, только у глаз пролегли новые морщины да посох в его руках светился на конце уродливым острым крюком.
– Этаким только медведя драть, – от смущения не ведая, что сказать, и едва сдерживая слезы радости, деловито покосился на него Буркай.
– Ты все такой же! – обиженно вскрикнула Полева и, махнув рукой, двинулась к своему виднеющемуся на склоне жилищу. – Все об охоте болтаешь! Ладно, вам, верно, сыщется о чем поговорить, а я пойду гляну – все ли ладно в доме. Чай, долго не была…
Выродок промолчал, а Буркай, глядя, как легкая женская фигурка взбегает по холму, не сдержался, выплеснулся столь долго мучившим его признанием:
– Когда она ушла, думал – не увижу более. Все себя винил. Ведь это я тебя к ней отправил…
– Что толку вспоминать, старик…. Что было – ушло, – протяжно отозвался Выродок. Он тоже смотрел вслед Полеве, только иначе. Мерянка помогала ему продолжать жить. А может, это ее любовь согревала его пустое сердце?
– Ты изменился, – оборвал его мысли Буркай. Коротко кивнув, болотник облокотился на посох:
– Я умер, старик. Но должен жить.
Буркай удивленно покосился на него. Знахари – странный народ, особый. Их мудрено понять…
– Возможно, я даже сумею полюбить ее, – задумчиво проговорил болотник. Солнце плеснуло на него закатным лучом, заблестело в зеленых глазах.
– Конечно, сумеешь! – усмехнулся Буркай. – Медвежцы до сей поры уверены, что ты можешь все.
– А ты?
– И я, – немного смущенно вымолвил Буркай. Егоша видел, что старик солгал, но впервые кто-то солгал, чтобы просто порадовать его… Может, мир и впрямь не так уж плох, как ему казалось? Может, он еще сумеет найти достойное применение своей силе, не уходя на кромку?
На холме, где скрылась Полева, кто-то закричал, затем, множась, голоса понеслись над притихшим озером, приблизились. Радостные, взволнованные… Показавшиеся на холме люди приветственно замахали руками.
– Это они тебя встречают, – улыбнулся болотнику Буркай. – Небось, Полева разболтала, что ты воротился – вот и высыпали встречать. Это еще что… Вот назавтра, как медвежцы о тебе прознают, – придется ворота снимать, а то сорвут на радостях!
Егоша покосился на него, подавил желание похлопать доброго старика по плечу – первое возникшее после гибели Сиромы желание – и хмуро заметил:
– Не сорвут. А коли нынче сорвут, то завтра поставят. Люди таковы – одно рушат, другое ладят. И радость их недолга, и любовь…
– Может, и так, – покорно кивнул Буркай. Нет, знахари все же странные люди… Другой бы уже от счастья, что его этак привечают, полыхал румянцем да горел улыбкой, а этот нахмурился, о будущем толковать начал… Хотя ежели он говорит, что ворота уцелеют, знать, так и будет… Он все же знахарь – ему все ведомо.
И, вздохнув, Буркай двинулся к бегущим с холма людям – сказать, что ворота снимать не надо…
ГЛОССАРИЙ
И СЛОВАРЬ ИМЕН СОБСТВЕННЫХ
Список сокращений:
слав. –славянское,
древнеслав. – древнеславянское,
сканд. – скандинавское,
русск. – русское.
Абламы, слав. – скатные постройки на городских стенах, выпятившиеся наружу. Во время осады по ним на врагов спускали деревянные каты.
Аварцы (авары) – древнее племя, жившее на реке Тисе, неподалеку от Белграда.
Аршин, слав. – мера длины, равная примерно 1,5 метра.
Аскольд и Дир – первые киевские князья. По некоторым версиям – варяги, отделившиеся от дружины Рюрика. Были убиты Олегом в 882 году.
Белая, слав. – недобрый дух, предвестница несчастья или смерти.
Берегиня, древнеслав. – речной дух в женском образе. В противоположность Русалке – чаще добрый, оберегающий.
Березозол, слав. – апрель.
Безсонники, слав. – 23 июля. Время созревания озимых и яровых, а также сенокоса.
Блазень – по русским поверьям, тень домового или усопшего родича. Первоначальное название привидения.
Блуд – летописный герой, воевода князя Ярополка Святославовича. Согласно «Повести временных лет», сговорившись с князем Владимиром, он предал Ярополка, уверив последнего в безопасности переговоров с братом.
Блудячие огни – по поверьям, души мертвецов, не нашедшие покоя после смерти; появляются на погостах в виде маленьких голубых огоньков.
Болотная Старуха (Хозяйка), слав. – дух болота, старший над остальными болотными духами.
Болотники – здесь: люди, живущие рядом с болотом или в окружении болот.
Большак – дух дома, старший над прочими домовыми духами.
Булгары – теперь: болгары.
Варяги – предположительно одно из племен балтийских славян.
Варяжко – историческая фигура, упоминается в летописях как слуга киевского князя Ярополка.
Варяжское море, слав. – Балтийское море.
Ватажники, слав. – люди, объединенные в одну ватагу (отряд, группу).
Ведогон – у южных славян незримый дух, сопутствующий людям от рождения до смерти. Считалось, что во время сна они исходят из человека и охраняют его имущество от воров, а жизнь – от неприятелей или других, недобрых, ведогонов. Между собой эти духи нередко дерутся, и если в драке ведогон убит, то и человек, его хозяин, вскоре умрет.
слав. –славянское,
древнеслав. – древнеславянское,
сканд. – скандинавское,
русск. – русское.
Абламы, слав. – скатные постройки на городских стенах, выпятившиеся наружу. Во время осады по ним на врагов спускали деревянные каты.
Аварцы (авары) – древнее племя, жившее на реке Тисе, неподалеку от Белграда.
Аршин, слав. – мера длины, равная примерно 1,5 метра.
Аскольд и Дир – первые киевские князья. По некоторым версиям – варяги, отделившиеся от дружины Рюрика. Были убиты Олегом в 882 году.
Белая, слав. – недобрый дух, предвестница несчастья или смерти.
Берегиня, древнеслав. – речной дух в женском образе. В противоположность Русалке – чаще добрый, оберегающий.
Березозол, слав. – апрель.
Безсонники, слав. – 23 июля. Время созревания озимых и яровых, а также сенокоса.
Блазень – по русским поверьям, тень домового или усопшего родича. Первоначальное название привидения.
Блуд – летописный герой, воевода князя Ярополка Святославовича. Согласно «Повести временных лет», сговорившись с князем Владимиром, он предал Ярополка, уверив последнего в безопасности переговоров с братом.
Блудячие огни – по поверьям, души мертвецов, не нашедшие покоя после смерти; появляются на погостах в виде маленьких голубых огоньков.
Болотная Старуха (Хозяйка), слав. – дух болота, старший над остальными болотными духами.
Болотники – здесь: люди, живущие рядом с болотом или в окружении болот.
Большак – дух дома, старший над прочими домовыми духами.
Булгары – теперь: болгары.
Варяги – предположительно одно из племен балтийских славян.
Варяжко – историческая фигура, упоминается в летописях как слуга киевского князя Ярополка.
Варяжское море, слав. – Балтийское море.
Ватажники, слав. – люди, объединенные в одну ватагу (отряд, группу).
Ведогон – у южных славян незримый дух, сопутствующий людям от рождения до смерти. Считалось, что во время сна они исходят из человека и охраняют его имущество от воров, а жизнь – от неприятелей или других, недобрых, ведогонов. Между собой эти духи нередко дерутся, и если в драке ведогон убит, то и человек, его хозяин, вскоре умрет.