Страница:
За неполных десять месяцев Ланда, по свидетельству современников, подверг истязаниям 6330 индейцев, мужчин и женщин, из которых 157 умерло от пыток, большинство же осталось калеками. 12 июля 1562 г. Ланда отпраздновал в городе Мани торжественное аутодафе в присутствии испанских властей и индейских касиков. На кострах этого аутодафе погибли последние уцелевшие реликвии древней культуры майя – рукописи, написанные иероглифическим письмом, статуи, художественные сосуды. Многие из схваченных индейцев повесились в тюрьме до аутодафе. Монахи вырыли из могил 70 трупов и бросили их в костер. Пока они горели, оставшиеся в живых жертвы инквизиции подвергались истязаниям и издевательствам (См.: Кнорозов Ю. В. "Сообщение о делах в Юкатане" Диэго де Ланда как историко-этнографический источник. – В кн.: Диего де Ланда. Сообщение о делах в Юкатане. М. – Л., 1955, с. 31-32).
Цель этих зверств – внушить индейцам страх и повиновение перед новыми господами – испанцами и их белым "всемогущим" богом. Ланда в "Сообщении о делах в Юкатане" пишет, что испанцы не смогли бы подчинить себе индейцев, если бы "не внушали им страх ужасными карами" (Диего де Ланда. Сообщение о делах в Юкатане, с. 132). И как бы в оправдание своим действиям он приводит описание усмирения восставших индейцев испанцами в провинциях Кочвах и Чектемаль. Там, пишет он, испанцы "совершали неслыханные жестокости, отрубая носы, кисти рук и ноги, груди у женщин, бросая их в глубокие лагуны с тыквами, привязанными к ногам, нанося удары шпагой детям, которые не шли так же (быстро), как их матери. Если те, которых вели на шейной цепи, ослабевали и не шли, как другие, им отрубали голову посреди других, чтобы не задерживаться, развязывая их" (Диего де Ланда. Сообщение о делах в Юкатане, с. 132).
Многие церковники, отмечая нежелание индейцев подчиниться завоевателям, настаивали на применении к ним насилия, требовали, чтобы миссионеров сопровождали солдаты и оружием помогали обращать их в христианскую веру.
Херонимо де Мендиета (1525-1604), один из 12 францисканцев, прибывших в Мексику для обращения индейцев в христианство, хотя и "пылал любовью" к аборигенам, считая их "божьими созданиями", тем не менее, утверждал, что без насилия не приобщить их к католичеству. По мнению Мендиеты, индейцы были несмышленышами, подобно детям, не могли без принуждения воспринять новую веру. Он утверждал, что "священники должны сечь индейцев для их же благополучия. Розги столь же необходимы для них, как и хлеб для уст, без розог индейцы становятся более отважными и творят большие грехи" (Garcia G. Op. cit., p. 65). Правда, Мендиета считал, что не следует пороть индейцев публично, и советовал наказывать их "без энтузиазма", внушая, что наказание совершается в их же интересах.
Мендиета исходил из того, что Филипп II был "всемирным монархом", на которого бог возложил миссию подчинить церкви всех "видимых последователей Люцифера в этой жизни" (Leddy Phelan J. Op. cit., p.)13, в их числе и язычников-индейцев. Отсюда его признание конкисты как законного и необходимого предприятия, вдохновленного богом, а Кортеса – как инструмента божественного провидения (второго Моисея, по его словам) (Ibid., p. 31).
Другой видный идеолог миссионерства – Мотолиния, участник завоевания Мексики, также настаивал на применении насилия при евангелизации индейцев: "Лучше доброе – силой, чем злое – добром" (Garcia G. Op. cit., p. 65), – учил он.
И в последующие века церковники продолжали настаивать на необходимости подвергать индейцев физическим наказаниям, утверждая, что индейцы внемлют не столько проповедям, сколько розгам (См.: Hanke L. El prejuicio racial en el Nuevo Mundo. Mexico, 1974, p. 50).
Покорение Перу, как и Мексики, сопровождалось кровавыми злодеяниями. Для завоевания Перу был образован своеобразный синдикат в составе священника Эрнана Луке и конкистадоров Диэго де Альмагро и Франсиско Писарро. Экспедицию возглавлял Писарро, его ближайшим советником был миссионер Висенте Вальверде.
Доверившись конкистадорам, верховный правитель инков Атауальпа прибыл на встречу с Писарро в г. Кахамарку. Висенте Вальверде зачитал Атауальпе "Рекеримьенто" и потребовал сдаться на милость испанцев. Атауальпа спросил, чем Вальверде может доказать правоту своего требования. Монах в качестве доказательства ссылался на Евангелие. Далее, по словам очевидца А. Сарате, произошло следующее: "И Атауальпа попросил у него эту книгу, повертел ее, перелистал страницы и сказал, что эта книга не говорит, и швырнул ее прочь". Воспользовавшись этим, Вальверде призвал испанцев, находившихся в засаде, к избиению индейцев. Конкистадоры открыли по свите Атауальпы стрельбу, а сам Писарро, рассказывает А. Сарате, "в яростном порыве устремился к носилкам, схватил Атауальпу за волосы (а они были у него очень длинные), рванул его к себе, вытащил вон из носилок… свалил Атауальпу на землю и связал его. Индейцы увидели своего повелителя поверженным и связанным как раз тогда, когда с разных сторон на них пабросились всадники, которых они так боялись… и бросились бежать… И всадники преследовали бегущих, покуда ночная тьма не вынудила их возвратиться" (Магидоеич И. П. Очерки по истории географических открытий. М., 1967, с. 192).
Плененный Атауальпа обещал за свое освобождение наполнить темницу, в которой был заключен, золотом. Испанцы согласились. Но когда правитель инков выполнил свое обещание, завоеватели предали его суду по обвинению в заговоре, идолопоклонстве, многоженстве и прочих мнимых преступлениях. Суд приговорил Атауальпу к смертной казни. Напрасно верховный правитель инков пытался спасти себе жизнь, согласившись принять христианство. В качестве особой милости испанцы заменили ему сожжение – гарротой (удушением).
В Перу завоеватели тоже систематически разрушали инкские храмы, произведения искусства и другие предметы индейской культуры. "Я, – признавался миссионер Франсиско де Авила, участник конкисты Перу, – сам собственноручно уничтожил свыше 30 тыс. идолов и сжег свыше 3 тыс. мумий, которым поклонялись индейцы" (Vargas Ugarte R. Historia de la Iglesia en el Peru, t. I. Lima, 1953, p. 119).
Священники в энкомьендах находились на службе хозяина поместья. Как писал в 1563 г. доминиканец Доминго Санто-Томас, владельцы энкомьенд брали к себе только таких священников, которые помогали им брать с индейцев большие подати, оправдывали их зверства и жестокости, пьянствовали и распутствовали вместе с ними (Ibid., p. 126-127). To же самое происходило и в других испанских владениях Америки.
В Перу обращение индейцев в христианство не носило вначале столь методического характера, как в Мексике. Дело в том, что здесь завоеватели встретили значительно более ожесточенное сопротивление со стороны местного населения, чем в Мексике. Одержав победу, завоеватели занялись грабежом и разделом награбленного, что привело к ожесточенным конфликтам между ними и даже к попытке отделения от Испании. В этих условиях конкистадорам было не до обращения индейцев в христианство, да и монахи, которые их сопровождали, проявляли больше интереса к обогащению, чем к "спасению душ" индейцев. Кроме того, и те и другие опасались, что принудительная христианизация может вызвать новую волну сопротивления со стороны местного населения (Ibid., p. 220).
Только после создания в Перу колониальной системы управления в середине XVI в. началась планомерная кампания по евангелизации. Как отмечалось в "Сообщении о древних обычаях аборигенов Перу", авторство которого приписывается иезуиту Власу Валере, обращение в христианство осуществлялось тремя методами. Первый заключался в том, что индейцев, насильно закованных в цепи или связанных, доставляли к миссионеру, который окроплял их водой и провозглашал христианами. Согласно второму методу, миссионер предварительно объяснял азы христианского учения индейцам по-латыни, по-испански или через переводчиков, а потом крестил их. При таком методе индейцы тоже не имели возможности толком разобраться, что собой представляла новая вера. Наконец, согласно третьему методу, миссионер объяснял индейцам католические догмы на их собственном языке и тем самым подготавливал их более основательно к принятию христианства. Какой метод преобладал – можно только гадать. Но все они основывались на насилии или угрозах насилия, ибо, как признает цитируемый источник, индейцев, отказавшихся принять христианство, испанцы уничтожали (Ibid., p. 222-224).
Во второй половине XVI в. испанские власти стали сгонять индейцев с их мест жительства в особые поселения – редукции, где они трудились под надзором колониальных чиновников и где их подвергали духовной обработке священники – "доктринеры". Поселения периодически посещались церковными контролерами (визитаторами) – подлинными инквизиторами, творившими суд и расправу над непокорными индейцами. Обвиненных в идолопоклонстве наказывали 50 ударами плетью, а "упорствующих", т. е. уличенных повторно в этом "проступке", осуждали на каторжные работы – на галеры, женщин пожизненно ссылали в монастыри, где они находились в услужении монахинь фактически на положении рабынь. Жрецов местных культов сажали в специально выстроенный для этого застенок, подвергали пыткам, морили голодом, убивали.
Испанцы применяли насилие над индейцами на протяжении всего колониального периода. Антонио Ульоа, испанский ученый, обследовавший со своим коллегой Хорхе Хуаном американские колонии (Перу, Эквадор) в середине XVIII в., сообщал правительству, что церковники наравне со светскими колонизаторами притесняют индейцев. На плантациях и в поместьях, писал он, за малейшую провинность индейца валят на землю и бьют, причем минимальное наказание 100 ударов, так как "палачи меньше считать не умеют". Часто индейцев привязывали волосами к хвосту лошади и в таком виде волокли к месту работы. Описывая эти экзекуции и издевательства, Ульоа отмечал: "Раньше так поступал только энкомендеро, а теперь коррехидор (Испанский чиновник в колониях), помещик, плантаторы и, что больше всего вызывает возмущение, служитель алтаря. Все они, в том числе и духовенство, относятся с такой же жестокостью к беззащитным индейцам, как и к рабам-неграм" (Juan J., Ulloa A. Noticias secretas de America. Buenos Aires, 1953, p. 108).
Вообще истязание индейцев стало нормой в Перу, как и в других испанских колониях. Испанцы XVI в. считали, что "буква с кровью входит" (la letra con sagre entra), что применять розги при учебе – богоугодное дело. Францисканец Бернардино де Саагун призывал своих собратьев по ордену "любовно палкой загонять индейцев на небеса" (Hanke L. Op. cit., p. 138).
Синод в Кито официально разрешил в 1596 г. священникам-"доктринерам" наказывать "непослушных" индейцев розгами. За отказ от исповеди в первый раз полагалось 24 удара, во второй – 50, такое же наказание ожидало и тех, кто нарушал пятничный пост.
Рисунки замечательного перуанского хрониста XVI в. метиса Гуамана Помы де Айала, публикуемые в данной работе, наглядно показывают, что церковники в Перу применяли по отношению к непокорным индейцам побои, пытки и другие истязания.
Педро Боргес преуменьшает значение этих "негативных" методов пропаганды христианства, заявляя, что они были равнозначны тем наказаниям, которые применяются отцом к детям или учителями к своим ученикам. Он вынужден признать со ссылкой на свидетельства хронистов XVI в., что в монастырях имелись колодки и розги, применявшиеся при обучении аборигенов, христианской доктрине (Borges P. Op. cit., p. 121). В качестве оправдания действий миссионеров Боргес, игнорируя Лас Касаса и его сторонников, уверяет, что в колониальной Америке необходимость применения физических наказаний к строптивым индейцам ни у кого не вызывала сомнения (Ibid., p. 122).
Ссылки церковников на умственную неполноценность индейцев, которая якобы являлась причиной их нежелания выполнять церковные обряды и постигать церковную доктрину, несостоятельны. В действительности индейцы не воспринимали новую веру, ибо она была им непонятной, чуждой и навязывалась иноземными захватчиками, насильниками и грабителями.
Луис Санчес, владевший 18 лет энкомьендой в Новой Гранаде, в письме к Диего Эспиносе, генеральному инквизитору и президенту Совета по делам Индий, писал в 1566 г., что индейцы только считаются христианами, в действительности же ими не являются. Виновниками этого Санчес считал церковных и светских судей, не защищающих индейцев от их обидчиков – владельцев энкомьенд, подвергавших местное население бесчеловечной эксплуатации, а также церковников – клириков и монахов, "которые, стремясь обогатиться, прощали злодеяния, совершавшиеся в Индиях, исповедуя и разрешая от вины тех, кто совершал эти преступления. Духовные отцы даже не требовали от виновников вернуть индейцам награбленное добро. Они отпускали грехи тиранам, хотя ясно видели, что индейцы гибнут, спасаясь бегством от своих преследователей, пока смерть их не настигнет. Духовные отцы утверждают, что изменить этого они не в силах" (The black legend: anti-spanish attitudes in the Old World and the New, ed. by Ch. Gibson. New York, 1971, p. 95-96).
Миссионерам полагалось соблюдать обеты бедности и целомудрия, но они чаще нарушали их, чем соблюдали. Миссионерам запрещалось заниматься поборами среди индейцев, в действительности же подлинных сподвижников среди них были единицы. Как правило, духовные отцы не только обогащались за счет индейцев, но еще и заставляли их содержать своих родственников. Хотя миссионерам разрешалось иметь в своем доме домоправительниц не моложе 50-летнего возраста, они имели сожительниц и прижитых от них детей. Руководитель августин-ского ордена в Мексике Антонио де Сан-Исидро привез из Испании любовницу и дочь, занимался различными торговыми аферами. Когда в 1562 г. были вскрыты его злоупотребления, церковное и колониальное начальство защитило его от наказания (Ricard R. Op. cit., p. 286-289). Разумеется, светские колонизаторы – "христиане", как они себя называли в противовес индейцам, отличались еще большими пороками, чем миссионеры. Индейцы хотя и были "детьми", но не настолько, чтобы не узреть лицемерия и ханжества, которыми были пропитаны миссионерские проповеди, столь разительно контрастировавшие с делами "христиан" и их духовников.
Испанская корона, получавшая подробные сведения о непристойном поведении миссионеров, еще в 1510 г. издала строжайшие инструкции, запрещавшие переезд в колонии служителей культа без особого на то разрешения. Церковники, направлявшиеся в Индии, должны были пройти строгую проверку своих моральных качеств и пригодности к миссионерской работе. Но эта, мера, судя по всему, не являлась преградой для разного рода-проходимцев в рясах, которые наводняли Америку в надежде не столько пожать плоды на ниве господней, сколько обогатиться за счет своих пасомых – индейцев. Это признает даже такой процерковный автор, как аргентинец Висенте Д. Сьерра (Sierra V. D. El sentido Misional de la conquista de America. Madrid, 1944, p. 168-169).
В 1530 г. корона издала новое распоряжение, согласно которому для въезда в колонии требовались рекомендации: для монахов – их начальства, а для священников – епископа. Эти рекомендации подтверждались затем высшим прелатом в порту отъезда. Указанное распоряжение некоторое время спустя было дополнено требованием давать в рекомендации описание внешности ее обладателя, чтобы не допустить использование документа другим лицом. Кроме того, по прибытии на место церковники подвергались новой проверке – уже со стороны колониального духовного начальства и только после этого направлялись на место работы. Если же затем выяснялось, что миссионер или священник нарушил церковную дисциплину, то высшая колониальная судебная инстанция – аудиенсия имела право выслать его обратно в метрополию. Этому распоряжению противились колониальные церковные власти, которые высказывались за исправление нарушителей дисциплины на месте, учитывая, что в колониях из-за недостатка клириков даже плохие ценились на вес золота.
Королевская власть, однако, настаивала на своем праве высылать из колоний провинившихся служителей церкви. Некоторое время спустя таким правом были наделены вице-короли к губернаторы, а для того чтобы церковники не предавали их за это отлучению, корона добилась в 1549 г. от папского престола одобрения данных ею колониальным властям полномочий наказывать нарушителей церковной дисциплины.
В связи с тем, что поведение духовенства в колониях продолжало вызывать жалобы (отмечалось, что испанские епископы и аббаты посылали за океан не самых лучших, а самых худших из своих подчиненных), в 1554 г. папский престол наделил испанскую корону по ее просьбе правом направлять в колонии по своему усмотрению любого представителя духовенства, даже вопреки воле церковного начальства.
И все же меры, принятые испанской светской властью, не улучшили качества колониального духовенства. В 1553 г. францисканец Анхель де Валенсия сообщал из Мексики, что там почти нет ни одного клирика, знающего местные языки (Garcia G. Op. cit., p. 72). В различных королевских документах XVI в. колониальные церковники характеризуются как "идиоты", "развратники", "сребролюбцы", "малограмотные", "скандалисты" (Ibid., p. 81). Но не только корона их так аттестовала. Архиепископ Мексики Педро Мойя-и-Контрерас в характеристике на 157 высших иерархов католической церкви в этой колонии, составленной в 1575 г., указывал, что 21 из них – накопители земных благ, азартные игроки, 12 – скандалисты, любители драк и поножовщины, 20 – плуты, развратники, имеют любовниц, 42 – тупые невежды, некоторые даже не умеют читать и писать (Ibid., p. 81).
В XVII в. положение отнюдь не улучшилось. В королевской седуле от 7 февраля 1636 г. указывалось на наличие в колониях большого числа бродячих священников, совершающих всевозможные преступления.
Такими бродячими клириками, в частности, была наводнена Гавана XVII в. Епископ Хуан Монтьель, назначенный на этот пост в 1655 г., пытался навести порядок среди церковной братии, но был отравлен. Такая же участь постигла и епископа Педро де Рейна Мальдонадо. Возмущение недостойным поведением духовенства было столь велико, что церковным властям пришлось в 1680 г. созвать епархиальный собор, запретивший духовникам носить оружие, устраивать танцы в церквах, заниматься контрабандой (Guerra у Sanchez R. Manual de Historia de Cuba. La Habana, 1938, p. 119). Решения собора не оказали никакого влияния на поведение церковников, продолжавших бесчинствовать, как и прежде.
"Монастырская жизнь, – указывает кубинский консервативный историк Сантовения, – порождала бедствия, влияние которых сказывалось на общих интересах острова. В Гаване, где больше всего было монастырей, они наносили и наибольший вред обществу. В 1685 г. в Гаване было четыре мужских монастыря: св. Доминго, св. Августина, св. Франциска и св. Хуана де Лиаса. Число священников и монахов постоянно росло. Среди них были сыновья чиновников и военных. В городе было много монахинь. В монастыре св. Клары их было около 100, все из богатых семейств. Жили они на широкую ногу. Вступая в монастырь, монахини делали в церковную казну специальные пожертвования, дарили рабов. В Гаване только у монахинь-кларисс (женский францисканский орден) было в услужении свыше 250 рабынь. Монахини получали значительные суммы от доходов с монастырской недвижимой собственности. Они не испытывали нужды или стеснений благодаря ренте, которую получали от приписанных к их монастырям земельных участков. Все это наносило огромный вред экономике острова" (Historia de la Nation Cubana, t. I. La Habana, 1952, p. 151).
Сторонники испанского колониального режима утверждают, что в 1573 г. по распоряжению короны прекратилась конкиста и якобы начался период пацификации – мирного обращения индейцев в католичество (History of Latin American civilisation, v. I. London, 1969, p. 149).
Распоряжение 1573 г. содержало целую программу "мирного" покорения аборигенов. Корона советовала предварить евангели-зацию основанием города, обитаемого испанцами, в местности, принадлежащей индейцам, собрать всю возможную информацию о последних, их языках, обычаях, вождях, завязать с ними торговлю или обмен различными продуктами, дарить им различные безделушки, чтобы вызвать у аборигенов чувство благодарности. "Не проявляя какой-либо жадности к индейской собственности, – говорится в цитируемом документе, – следует установить мирные связи дружбы и сотрудничества с индейскими вождями и "дворянами", которые могут, по всей вероятности, быть полезными при пацификации страны" (Ibid., p. 150).
Расположив к себе индейцев, миссионеры могли приступать к пропаганде христианства. В отличие от прошлых лет король советует впредь не порицать индейцев за их "извращения" и "идолопоклонство", не отбирать у них женщин и идолов, дабы не вызвать отвращения к христианству, а сначала убедить их в святости христианских доктрин с тем, чтобы добиться добровольного отказа от всего того, что "противоречит нашей святой католической вере и евангельской доктрине".
Король советовал миссионерам соблюдать большую осторожность, такт и осмотрительность при посещении индейских селений, не оскорблять ни словом, ни жестом аборигенов, не проявлять опасений и страха, ибо все "это могло вызвать враждебную реакцию со стороны индейцев,". "Трудностей можно будет избежать, – говорится в распоряжении, – если детей касиков и благородных индейцев доставлять в испанские поселения и задерживать там в качестве заложников под видом гостеприимства и приучения их к ношению одежды" (Ibid., p. 151).
Но вот миссионеры добиваются всеми правдами и неправдами доверия индейцев и обращают их в христианство. Что же происходит дальше?
А дальше происходит то, что происходило и при конкисте. Корона приказывала "замиренных" индейцев распределять среди энкомендеро и требовать от них уплаты налога как в пользу самого энкомендеро, так и короны (Ibid., p. 151-152).
Таким образом, цели колонизаторов оставались прежними, менялись только методы. Они становились более утонченными и поэтому более коварными. Теперь волк рядился в овечью шкуру, но от этого не менялась его звериная сущность. Испанская колониальная система не превращалась в свою противоположность в результате распоряжения 1573 г., как заверяют ее сторонники, она продолжала оставаться тем, чем всегда была, – системой закабаления индейского населения.
Королевская власть принимала немалые усилия и для того, чтобы не допустить обогащения миссионеров за счет прямого ограбления или закабаления индейцев, считая, что такое обогащение может оттолкнуть аборигенов от католичества, принизить авторитет церковников, поколебать авторитет королевской власти. Миссионерам запрещалось собирать десятину с индейцев, требовать оплаты за церковные обряды, кушать с золотых или серебряных блюд, пьянствовать и т. д. Но никакие распоряжения и наказания не могли удержать миссионеров от стремления "сделать Америку" – обогатиться в колониях. Об этом говорят многочисленные донесения местных властей на протяжении всего колониального периода. Историк Висенте Д. Сьерра, весьма положительно оценивающий деятельность церковников в этот период, сводит обвинения в их адрес к соперничеству светских властей с церковными. "В колониальной переписке, – утверждает он, – столь же трудно найти письмо церковника, в котором он был бы согласен с действиями и поведением гражданских или военных властей, как письмо чиновника или военного, в котором не отмечались бы недостатки клириков" (Sierra V. D. Op. cit., p. 147).
Стремясь во что бы то ни стало оправдать далеко не христианское поведение миссионеров, Сьерра перекладывает ответственность за это на индейцев, якобы повинных в умственной отсталости и прочих "слабостях", а также на то обстоятельство, что католическое духовенство в метрополии было отнюдь не праведнее миссионеров, действовавших в колониях, это, конечно, соответствовало действительности (Ibid., p. 150).
Церковным апологетам приходится прибегать к различного рода фокусам и подтасовкам, чтобы, с одной стороны, представить христианизацию индейцев как своего рода эпохальный подвиг миссионеров, а с другой – оправдать и превознести в глазах современников миссионеров, которых документы разоблачают как пособников колонизаторов.
"К несчастью, – не без меланхолии отмечает францисканец Педро Боргес, – покорение Индий было предприятием смешанным по своему характеру. Поэтому христианство представало перед аборигенами как религия, о которой следовало судить не только по ее учению и проповедям ее священников, но и по поведению христиан. В Индиях христианами были испанцы, которые безусловно не являлись лучшими пропагандистами своей религии. Не потому, что все они были порочными, а потому, что к: их порочному поведению приплюсовывался весь комплекс враждебных по отношению к индейцам обстоятельств, которые, учитывая характер завоевания Америки, порождали в аборигенах отвращение к христианской вере независимо от лнчных достоинств или пороков испанцев, хотя их пороки, несомненпо, осложняли положение" (Borges P. Op. cit, p. 189-190).
Педро Боргес приводит многочисленные свидетельства миссионеров XVI в. об отказе индейцев принять христианство из-за преступлений колонизаторов. В 1539 г. доминиканцы в письме к; Карлу V докладывали из Мексики, что индейцы, возмущенные зверствами конкистадоров, предпочитают смерть под пытками переходу в христианство. Доминиканец Лоайса писал в 1580 г. из: Чили, что местные аборигены "не желают идти на небо, если туда же идут испанцы, они предпочли бы общаться с демонами; в аду, чем с испанцами в раю. А те, кто посмелее и отчаяннее, мне заявили, что не хотят верить в жестокого бога христиан". Францисканский провинциал из Перу в свою очередь сообщал в 1561 г.: несправедливое отношение испанцев к индейцам-убеждало последних в том, что религия испанцев была ложной, ибо или они действовали вопреки своей вере, или их бог был сообщником в их преступлениях, или Лютер был прав, утверждая, что для спасения души достаточно одной веры без богоугодных дел. Иезуит Бартоломе Эрнандес писал в 1572 г. из Перу: индейцы уверены, что испанцы навязывают им свою веру в целях угнетения и получения от них больших податей (Ibid., p. 190-191).
Цель этих зверств – внушить индейцам страх и повиновение перед новыми господами – испанцами и их белым "всемогущим" богом. Ланда в "Сообщении о делах в Юкатане" пишет, что испанцы не смогли бы подчинить себе индейцев, если бы "не внушали им страх ужасными карами" (Диего де Ланда. Сообщение о делах в Юкатане, с. 132). И как бы в оправдание своим действиям он приводит описание усмирения восставших индейцев испанцами в провинциях Кочвах и Чектемаль. Там, пишет он, испанцы "совершали неслыханные жестокости, отрубая носы, кисти рук и ноги, груди у женщин, бросая их в глубокие лагуны с тыквами, привязанными к ногам, нанося удары шпагой детям, которые не шли так же (быстро), как их матери. Если те, которых вели на шейной цепи, ослабевали и не шли, как другие, им отрубали голову посреди других, чтобы не задерживаться, развязывая их" (Диего де Ланда. Сообщение о делах в Юкатане, с. 132).
Многие церковники, отмечая нежелание индейцев подчиниться завоевателям, настаивали на применении к ним насилия, требовали, чтобы миссионеров сопровождали солдаты и оружием помогали обращать их в христианскую веру.
Херонимо де Мендиета (1525-1604), один из 12 францисканцев, прибывших в Мексику для обращения индейцев в христианство, хотя и "пылал любовью" к аборигенам, считая их "божьими созданиями", тем не менее, утверждал, что без насилия не приобщить их к католичеству. По мнению Мендиеты, индейцы были несмышленышами, подобно детям, не могли без принуждения воспринять новую веру. Он утверждал, что "священники должны сечь индейцев для их же благополучия. Розги столь же необходимы для них, как и хлеб для уст, без розог индейцы становятся более отважными и творят большие грехи" (Garcia G. Op. cit., p. 65). Правда, Мендиета считал, что не следует пороть индейцев публично, и советовал наказывать их "без энтузиазма", внушая, что наказание совершается в их же интересах.
Мендиета исходил из того, что Филипп II был "всемирным монархом", на которого бог возложил миссию подчинить церкви всех "видимых последователей Люцифера в этой жизни" (Leddy Phelan J. Op. cit., p.)13, в их числе и язычников-индейцев. Отсюда его признание конкисты как законного и необходимого предприятия, вдохновленного богом, а Кортеса – как инструмента божественного провидения (второго Моисея, по его словам) (Ibid., p. 31).
Другой видный идеолог миссионерства – Мотолиния, участник завоевания Мексики, также настаивал на применении насилия при евангелизации индейцев: "Лучше доброе – силой, чем злое – добром" (Garcia G. Op. cit., p. 65), – учил он.
И в последующие века церковники продолжали настаивать на необходимости подвергать индейцев физическим наказаниям, утверждая, что индейцы внемлют не столько проповедям, сколько розгам (См.: Hanke L. El prejuicio racial en el Nuevo Mundo. Mexico, 1974, p. 50).
Покорение Перу, как и Мексики, сопровождалось кровавыми злодеяниями. Для завоевания Перу был образован своеобразный синдикат в составе священника Эрнана Луке и конкистадоров Диэго де Альмагро и Франсиско Писарро. Экспедицию возглавлял Писарро, его ближайшим советником был миссионер Висенте Вальверде.
Доверившись конкистадорам, верховный правитель инков Атауальпа прибыл на встречу с Писарро в г. Кахамарку. Висенте Вальверде зачитал Атауальпе "Рекеримьенто" и потребовал сдаться на милость испанцев. Атауальпа спросил, чем Вальверде может доказать правоту своего требования. Монах в качестве доказательства ссылался на Евангелие. Далее, по словам очевидца А. Сарате, произошло следующее: "И Атауальпа попросил у него эту книгу, повертел ее, перелистал страницы и сказал, что эта книга не говорит, и швырнул ее прочь". Воспользовавшись этим, Вальверде призвал испанцев, находившихся в засаде, к избиению индейцев. Конкистадоры открыли по свите Атауальпы стрельбу, а сам Писарро, рассказывает А. Сарате, "в яростном порыве устремился к носилкам, схватил Атауальпу за волосы (а они были у него очень длинные), рванул его к себе, вытащил вон из носилок… свалил Атауальпу на землю и связал его. Индейцы увидели своего повелителя поверженным и связанным как раз тогда, когда с разных сторон на них пабросились всадники, которых они так боялись… и бросились бежать… И всадники преследовали бегущих, покуда ночная тьма не вынудила их возвратиться" (Магидоеич И. П. Очерки по истории географических открытий. М., 1967, с. 192).
Плененный Атауальпа обещал за свое освобождение наполнить темницу, в которой был заключен, золотом. Испанцы согласились. Но когда правитель инков выполнил свое обещание, завоеватели предали его суду по обвинению в заговоре, идолопоклонстве, многоженстве и прочих мнимых преступлениях. Суд приговорил Атауальпу к смертной казни. Напрасно верховный правитель инков пытался спасти себе жизнь, согласившись принять христианство. В качестве особой милости испанцы заменили ему сожжение – гарротой (удушением).
В Перу завоеватели тоже систематически разрушали инкские храмы, произведения искусства и другие предметы индейской культуры. "Я, – признавался миссионер Франсиско де Авила, участник конкисты Перу, – сам собственноручно уничтожил свыше 30 тыс. идолов и сжег свыше 3 тыс. мумий, которым поклонялись индейцы" (Vargas Ugarte R. Historia de la Iglesia en el Peru, t. I. Lima, 1953, p. 119).
Священники в энкомьендах находились на службе хозяина поместья. Как писал в 1563 г. доминиканец Доминго Санто-Томас, владельцы энкомьенд брали к себе только таких священников, которые помогали им брать с индейцев большие подати, оправдывали их зверства и жестокости, пьянствовали и распутствовали вместе с ними (Ibid., p. 126-127). To же самое происходило и в других испанских владениях Америки.
В Перу обращение индейцев в христианство не носило вначале столь методического характера, как в Мексике. Дело в том, что здесь завоеватели встретили значительно более ожесточенное сопротивление со стороны местного населения, чем в Мексике. Одержав победу, завоеватели занялись грабежом и разделом награбленного, что привело к ожесточенным конфликтам между ними и даже к попытке отделения от Испании. В этих условиях конкистадорам было не до обращения индейцев в христианство, да и монахи, которые их сопровождали, проявляли больше интереса к обогащению, чем к "спасению душ" индейцев. Кроме того, и те и другие опасались, что принудительная христианизация может вызвать новую волну сопротивления со стороны местного населения (Ibid., p. 220).
Только после создания в Перу колониальной системы управления в середине XVI в. началась планомерная кампания по евангелизации. Как отмечалось в "Сообщении о древних обычаях аборигенов Перу", авторство которого приписывается иезуиту Власу Валере, обращение в христианство осуществлялось тремя методами. Первый заключался в том, что индейцев, насильно закованных в цепи или связанных, доставляли к миссионеру, который окроплял их водой и провозглашал христианами. Согласно второму методу, миссионер предварительно объяснял азы христианского учения индейцам по-латыни, по-испански или через переводчиков, а потом крестил их. При таком методе индейцы тоже не имели возможности толком разобраться, что собой представляла новая вера. Наконец, согласно третьему методу, миссионер объяснял индейцам католические догмы на их собственном языке и тем самым подготавливал их более основательно к принятию христианства. Какой метод преобладал – можно только гадать. Но все они основывались на насилии или угрозах насилия, ибо, как признает цитируемый источник, индейцев, отказавшихся принять христианство, испанцы уничтожали (Ibid., p. 222-224).
Во второй половине XVI в. испанские власти стали сгонять индейцев с их мест жительства в особые поселения – редукции, где они трудились под надзором колониальных чиновников и где их подвергали духовной обработке священники – "доктринеры". Поселения периодически посещались церковными контролерами (визитаторами) – подлинными инквизиторами, творившими суд и расправу над непокорными индейцами. Обвиненных в идолопоклонстве наказывали 50 ударами плетью, а "упорствующих", т. е. уличенных повторно в этом "проступке", осуждали на каторжные работы – на галеры, женщин пожизненно ссылали в монастыри, где они находились в услужении монахинь фактически на положении рабынь. Жрецов местных культов сажали в специально выстроенный для этого застенок, подвергали пыткам, морили голодом, убивали.
Испанцы применяли насилие над индейцами на протяжении всего колониального периода. Антонио Ульоа, испанский ученый, обследовавший со своим коллегой Хорхе Хуаном американские колонии (Перу, Эквадор) в середине XVIII в., сообщал правительству, что церковники наравне со светскими колонизаторами притесняют индейцев. На плантациях и в поместьях, писал он, за малейшую провинность индейца валят на землю и бьют, причем минимальное наказание 100 ударов, так как "палачи меньше считать не умеют". Часто индейцев привязывали волосами к хвосту лошади и в таком виде волокли к месту работы. Описывая эти экзекуции и издевательства, Ульоа отмечал: "Раньше так поступал только энкомендеро, а теперь коррехидор (Испанский чиновник в колониях), помещик, плантаторы и, что больше всего вызывает возмущение, служитель алтаря. Все они, в том числе и духовенство, относятся с такой же жестокостью к беззащитным индейцам, как и к рабам-неграм" (Juan J., Ulloa A. Noticias secretas de America. Buenos Aires, 1953, p. 108).
Вообще истязание индейцев стало нормой в Перу, как и в других испанских колониях. Испанцы XVI в. считали, что "буква с кровью входит" (la letra con sagre entra), что применять розги при учебе – богоугодное дело. Францисканец Бернардино де Саагун призывал своих собратьев по ордену "любовно палкой загонять индейцев на небеса" (Hanke L. Op. cit., p. 138).
Синод в Кито официально разрешил в 1596 г. священникам-"доктринерам" наказывать "непослушных" индейцев розгами. За отказ от исповеди в первый раз полагалось 24 удара, во второй – 50, такое же наказание ожидало и тех, кто нарушал пятничный пост.
Рисунки замечательного перуанского хрониста XVI в. метиса Гуамана Помы де Айала, публикуемые в данной работе, наглядно показывают, что церковники в Перу применяли по отношению к непокорным индейцам побои, пытки и другие истязания.
Педро Боргес преуменьшает значение этих "негативных" методов пропаганды христианства, заявляя, что они были равнозначны тем наказаниям, которые применяются отцом к детям или учителями к своим ученикам. Он вынужден признать со ссылкой на свидетельства хронистов XVI в., что в монастырях имелись колодки и розги, применявшиеся при обучении аборигенов, христианской доктрине (Borges P. Op. cit., p. 121). В качестве оправдания действий миссионеров Боргес, игнорируя Лас Касаса и его сторонников, уверяет, что в колониальной Америке необходимость применения физических наказаний к строптивым индейцам ни у кого не вызывала сомнения (Ibid., p. 122).
Ссылки церковников на умственную неполноценность индейцев, которая якобы являлась причиной их нежелания выполнять церковные обряды и постигать церковную доктрину, несостоятельны. В действительности индейцы не воспринимали новую веру, ибо она была им непонятной, чуждой и навязывалась иноземными захватчиками, насильниками и грабителями.
Луис Санчес, владевший 18 лет энкомьендой в Новой Гранаде, в письме к Диего Эспиносе, генеральному инквизитору и президенту Совета по делам Индий, писал в 1566 г., что индейцы только считаются христианами, в действительности же ими не являются. Виновниками этого Санчес считал церковных и светских судей, не защищающих индейцев от их обидчиков – владельцев энкомьенд, подвергавших местное население бесчеловечной эксплуатации, а также церковников – клириков и монахов, "которые, стремясь обогатиться, прощали злодеяния, совершавшиеся в Индиях, исповедуя и разрешая от вины тех, кто совершал эти преступления. Духовные отцы даже не требовали от виновников вернуть индейцам награбленное добро. Они отпускали грехи тиранам, хотя ясно видели, что индейцы гибнут, спасаясь бегством от своих преследователей, пока смерть их не настигнет. Духовные отцы утверждают, что изменить этого они не в силах" (The black legend: anti-spanish attitudes in the Old World and the New, ed. by Ch. Gibson. New York, 1971, p. 95-96).
Миссионерам полагалось соблюдать обеты бедности и целомудрия, но они чаще нарушали их, чем соблюдали. Миссионерам запрещалось заниматься поборами среди индейцев, в действительности же подлинных сподвижников среди них были единицы. Как правило, духовные отцы не только обогащались за счет индейцев, но еще и заставляли их содержать своих родственников. Хотя миссионерам разрешалось иметь в своем доме домоправительниц не моложе 50-летнего возраста, они имели сожительниц и прижитых от них детей. Руководитель августин-ского ордена в Мексике Антонио де Сан-Исидро привез из Испании любовницу и дочь, занимался различными торговыми аферами. Когда в 1562 г. были вскрыты его злоупотребления, церковное и колониальное начальство защитило его от наказания (Ricard R. Op. cit., p. 286-289). Разумеется, светские колонизаторы – "христиане", как они себя называли в противовес индейцам, отличались еще большими пороками, чем миссионеры. Индейцы хотя и были "детьми", но не настолько, чтобы не узреть лицемерия и ханжества, которыми были пропитаны миссионерские проповеди, столь разительно контрастировавшие с делами "христиан" и их духовников.
Испанская корона, получавшая подробные сведения о непристойном поведении миссионеров, еще в 1510 г. издала строжайшие инструкции, запрещавшие переезд в колонии служителей культа без особого на то разрешения. Церковники, направлявшиеся в Индии, должны были пройти строгую проверку своих моральных качеств и пригодности к миссионерской работе. Но эта, мера, судя по всему, не являлась преградой для разного рода-проходимцев в рясах, которые наводняли Америку в надежде не столько пожать плоды на ниве господней, сколько обогатиться за счет своих пасомых – индейцев. Это признает даже такой процерковный автор, как аргентинец Висенте Д. Сьерра (Sierra V. D. El sentido Misional de la conquista de America. Madrid, 1944, p. 168-169).
В 1530 г. корона издала новое распоряжение, согласно которому для въезда в колонии требовались рекомендации: для монахов – их начальства, а для священников – епископа. Эти рекомендации подтверждались затем высшим прелатом в порту отъезда. Указанное распоряжение некоторое время спустя было дополнено требованием давать в рекомендации описание внешности ее обладателя, чтобы не допустить использование документа другим лицом. Кроме того, по прибытии на место церковники подвергались новой проверке – уже со стороны колониального духовного начальства и только после этого направлялись на место работы. Если же затем выяснялось, что миссионер или священник нарушил церковную дисциплину, то высшая колониальная судебная инстанция – аудиенсия имела право выслать его обратно в метрополию. Этому распоряжению противились колониальные церковные власти, которые высказывались за исправление нарушителей дисциплины на месте, учитывая, что в колониях из-за недостатка клириков даже плохие ценились на вес золота.
Королевская власть, однако, настаивала на своем праве высылать из колоний провинившихся служителей церкви. Некоторое время спустя таким правом были наделены вице-короли к губернаторы, а для того чтобы церковники не предавали их за это отлучению, корона добилась в 1549 г. от папского престола одобрения данных ею колониальным властям полномочий наказывать нарушителей церковной дисциплины.
В связи с тем, что поведение духовенства в колониях продолжало вызывать жалобы (отмечалось, что испанские епископы и аббаты посылали за океан не самых лучших, а самых худших из своих подчиненных), в 1554 г. папский престол наделил испанскую корону по ее просьбе правом направлять в колонии по своему усмотрению любого представителя духовенства, даже вопреки воле церковного начальства.
И все же меры, принятые испанской светской властью, не улучшили качества колониального духовенства. В 1553 г. францисканец Анхель де Валенсия сообщал из Мексики, что там почти нет ни одного клирика, знающего местные языки (Garcia G. Op. cit., p. 72). В различных королевских документах XVI в. колониальные церковники характеризуются как "идиоты", "развратники", "сребролюбцы", "малограмотные", "скандалисты" (Ibid., p. 81). Но не только корона их так аттестовала. Архиепископ Мексики Педро Мойя-и-Контрерас в характеристике на 157 высших иерархов католической церкви в этой колонии, составленной в 1575 г., указывал, что 21 из них – накопители земных благ, азартные игроки, 12 – скандалисты, любители драк и поножовщины, 20 – плуты, развратники, имеют любовниц, 42 – тупые невежды, некоторые даже не умеют читать и писать (Ibid., p. 81).
В XVII в. положение отнюдь не улучшилось. В королевской седуле от 7 февраля 1636 г. указывалось на наличие в колониях большого числа бродячих священников, совершающих всевозможные преступления.
Такими бродячими клириками, в частности, была наводнена Гавана XVII в. Епископ Хуан Монтьель, назначенный на этот пост в 1655 г., пытался навести порядок среди церковной братии, но был отравлен. Такая же участь постигла и епископа Педро де Рейна Мальдонадо. Возмущение недостойным поведением духовенства было столь велико, что церковным властям пришлось в 1680 г. созвать епархиальный собор, запретивший духовникам носить оружие, устраивать танцы в церквах, заниматься контрабандой (Guerra у Sanchez R. Manual de Historia de Cuba. La Habana, 1938, p. 119). Решения собора не оказали никакого влияния на поведение церковников, продолжавших бесчинствовать, как и прежде.
"Монастырская жизнь, – указывает кубинский консервативный историк Сантовения, – порождала бедствия, влияние которых сказывалось на общих интересах острова. В Гаване, где больше всего было монастырей, они наносили и наибольший вред обществу. В 1685 г. в Гаване было четыре мужских монастыря: св. Доминго, св. Августина, св. Франциска и св. Хуана де Лиаса. Число священников и монахов постоянно росло. Среди них были сыновья чиновников и военных. В городе было много монахинь. В монастыре св. Клары их было около 100, все из богатых семейств. Жили они на широкую ногу. Вступая в монастырь, монахини делали в церковную казну специальные пожертвования, дарили рабов. В Гаване только у монахинь-кларисс (женский францисканский орден) было в услужении свыше 250 рабынь. Монахини получали значительные суммы от доходов с монастырской недвижимой собственности. Они не испытывали нужды или стеснений благодаря ренте, которую получали от приписанных к их монастырям земельных участков. Все это наносило огромный вред экономике острова" (Historia de la Nation Cubana, t. I. La Habana, 1952, p. 151).
Сторонники испанского колониального режима утверждают, что в 1573 г. по распоряжению короны прекратилась конкиста и якобы начался период пацификации – мирного обращения индейцев в католичество (History of Latin American civilisation, v. I. London, 1969, p. 149).
Распоряжение 1573 г. содержало целую программу "мирного" покорения аборигенов. Корона советовала предварить евангели-зацию основанием города, обитаемого испанцами, в местности, принадлежащей индейцам, собрать всю возможную информацию о последних, их языках, обычаях, вождях, завязать с ними торговлю или обмен различными продуктами, дарить им различные безделушки, чтобы вызвать у аборигенов чувство благодарности. "Не проявляя какой-либо жадности к индейской собственности, – говорится в цитируемом документе, – следует установить мирные связи дружбы и сотрудничества с индейскими вождями и "дворянами", которые могут, по всей вероятности, быть полезными при пацификации страны" (Ibid., p. 150).
Расположив к себе индейцев, миссионеры могли приступать к пропаганде христианства. В отличие от прошлых лет король советует впредь не порицать индейцев за их "извращения" и "идолопоклонство", не отбирать у них женщин и идолов, дабы не вызвать отвращения к христианству, а сначала убедить их в святости христианских доктрин с тем, чтобы добиться добровольного отказа от всего того, что "противоречит нашей святой католической вере и евангельской доктрине".
Король советовал миссионерам соблюдать большую осторожность, такт и осмотрительность при посещении индейских селений, не оскорблять ни словом, ни жестом аборигенов, не проявлять опасений и страха, ибо все "это могло вызвать враждебную реакцию со стороны индейцев,". "Трудностей можно будет избежать, – говорится в распоряжении, – если детей касиков и благородных индейцев доставлять в испанские поселения и задерживать там в качестве заложников под видом гостеприимства и приучения их к ношению одежды" (Ibid., p. 151).
Но вот миссионеры добиваются всеми правдами и неправдами доверия индейцев и обращают их в христианство. Что же происходит дальше?
А дальше происходит то, что происходило и при конкисте. Корона приказывала "замиренных" индейцев распределять среди энкомендеро и требовать от них уплаты налога как в пользу самого энкомендеро, так и короны (Ibid., p. 151-152).
Таким образом, цели колонизаторов оставались прежними, менялись только методы. Они становились более утонченными и поэтому более коварными. Теперь волк рядился в овечью шкуру, но от этого не менялась его звериная сущность. Испанская колониальная система не превращалась в свою противоположность в результате распоряжения 1573 г., как заверяют ее сторонники, она продолжала оставаться тем, чем всегда была, – системой закабаления индейского населения.
Королевская власть принимала немалые усилия и для того, чтобы не допустить обогащения миссионеров за счет прямого ограбления или закабаления индейцев, считая, что такое обогащение может оттолкнуть аборигенов от католичества, принизить авторитет церковников, поколебать авторитет королевской власти. Миссионерам запрещалось собирать десятину с индейцев, требовать оплаты за церковные обряды, кушать с золотых или серебряных блюд, пьянствовать и т. д. Но никакие распоряжения и наказания не могли удержать миссионеров от стремления "сделать Америку" – обогатиться в колониях. Об этом говорят многочисленные донесения местных властей на протяжении всего колониального периода. Историк Висенте Д. Сьерра, весьма положительно оценивающий деятельность церковников в этот период, сводит обвинения в их адрес к соперничеству светских властей с церковными. "В колониальной переписке, – утверждает он, – столь же трудно найти письмо церковника, в котором он был бы согласен с действиями и поведением гражданских или военных властей, как письмо чиновника или военного, в котором не отмечались бы недостатки клириков" (Sierra V. D. Op. cit., p. 147).
Стремясь во что бы то ни стало оправдать далеко не христианское поведение миссионеров, Сьерра перекладывает ответственность за это на индейцев, якобы повинных в умственной отсталости и прочих "слабостях", а также на то обстоятельство, что католическое духовенство в метрополии было отнюдь не праведнее миссионеров, действовавших в колониях, это, конечно, соответствовало действительности (Ibid., p. 150).
Церковным апологетам приходится прибегать к различного рода фокусам и подтасовкам, чтобы, с одной стороны, представить христианизацию индейцев как своего рода эпохальный подвиг миссионеров, а с другой – оправдать и превознести в глазах современников миссионеров, которых документы разоблачают как пособников колонизаторов.
"К несчастью, – не без меланхолии отмечает францисканец Педро Боргес, – покорение Индий было предприятием смешанным по своему характеру. Поэтому христианство представало перед аборигенами как религия, о которой следовало судить не только по ее учению и проповедям ее священников, но и по поведению христиан. В Индиях христианами были испанцы, которые безусловно не являлись лучшими пропагандистами своей религии. Не потому, что все они были порочными, а потому, что к: их порочному поведению приплюсовывался весь комплекс враждебных по отношению к индейцам обстоятельств, которые, учитывая характер завоевания Америки, порождали в аборигенах отвращение к христианской вере независимо от лнчных достоинств или пороков испанцев, хотя их пороки, несомненпо, осложняли положение" (Borges P. Op. cit, p. 189-190).
Педро Боргес приводит многочисленные свидетельства миссионеров XVI в. об отказе индейцев принять христианство из-за преступлений колонизаторов. В 1539 г. доминиканцы в письме к; Карлу V докладывали из Мексики, что индейцы, возмущенные зверствами конкистадоров, предпочитают смерть под пытками переходу в христианство. Доминиканец Лоайса писал в 1580 г. из: Чили, что местные аборигены "не желают идти на небо, если туда же идут испанцы, они предпочли бы общаться с демонами; в аду, чем с испанцами в раю. А те, кто посмелее и отчаяннее, мне заявили, что не хотят верить в жестокого бога христиан". Францисканский провинциал из Перу в свою очередь сообщал в 1561 г.: несправедливое отношение испанцев к индейцам-убеждало последних в том, что религия испанцев была ложной, ибо или они действовали вопреки своей вере, или их бог был сообщником в их преступлениях, или Лютер был прав, утверждая, что для спасения души достаточно одной веры без богоугодных дел. Иезуит Бартоломе Эрнандес писал в 1572 г. из Перу: индейцы уверены, что испанцы навязывают им свою веру в целях угнетения и получения от них больших податей (Ibid., p. 190-191).