Грин Грэм. Капитан и Враг

   — Да. — И, почувствовав необходимость извиниться, я добавил: — Мне очень жаль.
   — Моя фамилия Квигли. Меня попросили вас встретить.
   В его речи присутствовала легкая американская гнусавость, как бы эхо далекой страны, — такой акцент мог быть у человека, достаточно долго прожившего вдали от родины.
   — А где же, — спросил я, — Капитан?
   — Какой капитан? — И, прежде чем я успел ответить, он сказал: — Мистер Смит просил передать вам свои сожаления по поводу того, что не может быть здесь: ему пришлось ненадолго уехать. Он забронировал для вас номер.
   — Мистер Смит?
   — Он сказал мне, что получил телеграмму с известием о вашем прибытии.
   Я пришел к вполне логическому выводу, что Капитан снова переменил фамилию и теперь его зовут Смит. Фамилия весьма скромная — после Виктора, Клариджа и даже Карвера. Я очень надеялся — исходя из соображений собственного благополучия, — что он не скатился вниз по лесенке.
   — И долго он будет отсутствовать?
   — Этого я не могу сказать. Два-три дня? Две-три недели? — Снова цифры. — Мистер Смит — человек очень занятой.
   — Вы с ним вместе работаете?
   Мистер Квигли, видимо, разделял нелюбовь Капитана к вопросам, так как ничего мне не ответил.
   — Если весь багаж при вас, можем ехать.
   — Куда?
   — В отель «Континенталь». Питаться я советую там. Мистер Смит договорился о кредите.
   Я отлично понимал, почему моя мысль не без тревоги обратилась к чемодану с двумя кирпичами, но «Континенталь» оказался куда более импозантным отелем, чем гостиница «Лебедь», да и репутация мистера Смита, бесспорно, была здесь много выше, ибо меня встретили как важного гостя. В лифте, поднимавшем нас на четырнадцатый этаж, портье осведомился, как прошло мое путешествие и как я себя чувствую. Мистер Квигли все это время молчал. У двери в мой номер сидел молодой человек с пристегнутой к поясу кобурой.
   — Это ваша охрана, — произнес мистер Квигли, и в тоне его мне послышалось легкое неодобрение.
   — Зачем мне охрана?
   — Насколько я понимаю, так пожелал полковник Мартинес.
   — А кто такой полковник Мартинес?
   — О, это пусть вам объяснит мистер Смит. Я в подобных вещах не разбираюсь.
   Тут возникло недоразумение с ключом, который явно не подходил к замку. Мы все по очереди тщетно пытались его открыть.
   — Мне дали не тот ключ или же вам — не тот номер, — заметил мистер Квигли. И он сказал охраннику на примитивном испанском, который был понятен даже мне: — Пойди скажи им. Выясни, какой все-таки у него номер.
   Охранник возразил, что это — дело мистера Квигли. А у него есть приказ, который он и выполняет. При этом снова несколько раз фигурировало имя полковника Мартинеса. Он — охранник и должен быть здесь. С сеньором… сеньором… Он же меня охраняет. Ему не ведено оставлять сеньора… одного. Он явно не знал, как меня величать.
   Я попытался довести до сведения их обоих с помощью обрывков испанского, сохранившихся в памяти со времен занятий с Капитаном, что готов пойти сам. Я увидел, что эта идея им не понравилась, и в конечном счете мы втроем спустились в холл с этажа, окрещенного из суеверия четырнадцатым.
   Загвоздка оказалась не в ключе, а в том, что мне назвали не тот номер. А с моего ключа каким-то образом слетела бирка с номером и потерялась. Мне была отведена точно такая же комната в точно таком же коридоре, но этажом ниже, который — опять-таки из суеверия — тоже именовался четырнадцатым, и мистер Квигли, войдя в нее, воскликнул:
   — Ну, конечно, он отдал вам собственный номер. Вот тут на ковре пятно от напитка, который, помнится, он пролил. Наверное, он не хотел, чтобы во время его отсутствия в этой комнате жили посторонние.
   Комната была достаточно большая, и если мне спать на диване, то мы вполне уместимся в ней с Капитаном, подумал я. Собственно, меня поразила роскошь номера, казалось, так не вязавшаяся с характером Капитана, — возможно, правда, в ту пору, когда он называл себя полковником…
   В номере был бар и холодильник, полный маленьких бутылочек, и, обнаружив это, я предложил выпить. Охранник отказался — возможно, из профессиональных соображений, как это сделал бы шофер такси, — а мистер Квигли быстро согласился. Со стаканом в руке он показался мне несколько более похожим на человека. Мистер Квигли опустился на диван, тоща как охранник продолжал стоять, точно часовой, у дверей. Я чувствовал себя скорее под стражей, чем под охраной.
   Мистер Квигли выпил свою бутылочку виски без воды, но так и не произнес ни слова. Только задумчиво облизнул губы. Я подошел к окну, чтобы взглянуть на раскинувшийся широким полукругом, неведомый мне город. Я увидел лишь небоскребы, казалось состязавшиеся друг с другом в высоте, и, насчитав среди них четыре банка, заметил мистеру Квигли, чтобы как-то завязать разговор:
   — Похоже, мы тут в банковском районе.
   — Весь город, — сказал мистер Квигли, — банковский район, за исключением трущоб. По-моему, тут сто двадцать три международных банка. — Опять точные цифры.
   Последовало долгое молчание. Я прикончил свое виски и лишь тоща нарушил его:
   — Это, должно быть, очень дорогой отель, мистер Квигли?
   — В Панаме нет дешевых отелей, — ответствовал мистер Квигли скорее с гордостью, чем с иронией.
   Я подумал о чеке на крупную сумму, который прислал Капитан и благодаря которому я очутился здесь, а также о его любимой фразе насчет каравана мулов.
   — У Капитана, то есть мистера Смита, дела идут, видно, неплохо, — сказал я.
   — Меня не стоит спрашивать, как у него идут дела. Я понятия не имею. Спросите об этом самого мистера Смита. — И мистер Квигли предостерегающе мотнул головой в сторону охранника. — Я очень мало знаю о деятельности мистера Смита.
   — И, однако же, он попросил именно вас позаботиться обо мне.
   — Мы друзья, — ответствовал мистер Квигли, — правда, не близкие. Время от времени я могу быть ему полезен, и он это, ценит. Я убежден, что со временем наша дружба окрепнет, так как у нас есть общие интересы.
   — Мулы? — спросил я его.
   — Какие мулы?
   — Да это я так, — сказал я. — Вы не представляете себе, когда он может вернуться?
   — Понятия не имею. Но можете не волноваться. Я же вам сказал: он договорился с портье о кредите для вас. В отеле вам не придется ничего тратить. Только подписывайте счета.
   Прошло немало времени с тех пор, как я в последний раз видел Капитана, но тут я снова вспомнил, как он подписал тот счет, когда мы ели копченую лососину и я пил оранжад.
   — А теперь, — сказал мистер Квигли, — прошу меня извинить. Я спешу. Дела. Мой телефон на этой карточке, можете звонить, если у вас возникнут какие-либо проблемы. — Он протянул мне для пожатия свои длинные холодные пальцы, сухо, наспех тряхнул мою руку, и я остался наедине с моей охраной.
   По счастью, мой охранник знал немного английский, а его проблемы я мог восполнить собственными скромными познаниями в испанском, так что за часы, проведенные вместе, каждый из нас быстро обогатил свой лингвистический запас. Это оказалось весьма кстати, ибо в ближайшие несколько дней мы очень сблизились с Пабло. Он нравился мне куда больше мистера Квигли. Мы вместе обедали в ресторане отеля, где официанты в матросских костюмах подавали плоды моря, а на стенах висели канаты. То, что Пабло носил при себе револьвер, казалось, вызывало не больше любопытства, чем матросские костюмы официантов, а револьвер вполне вписывался в романтический фон, которым я наделял Вальпараисо в моих детских мечтах. На второй день нашего знакомства я решил, что могу задать ему откровенный вопрос.
   — Пабло, — спросил я его за стаканом чилийского вина, — почему ты меня охраняешь?
   — По приказу полковника Мартинеса.
   — А кто это — полковник Мартинес?
   — Мой босс. — Он употребил английское слово.
   — Но почему? Разве мне что-то угрожает?
   — У сеньора Смита, — сказал он, — немало врагов.
   — Почему? Что он такое замышляет?
   — Об этом вы спросите его самого, когда он вернется.
   Однако до тех пор пройдет немало дней. Я попросил Пабло, чтобы не умереть с тоски, показать мне свой город, а не только охранять меня — от чего? Это был город крутых холмов и проливных дождей, которые длились не больше четверти часа, но оставляли после себя миниатюрные Ниагары, так что машины на улицах не могли сдвинуться с места. Это был также город не только банков, но и трущоб, как отметил мистер Квигли. В квартале, иронически окрещенном Голливудом, рядом с развалюхами, где на крышах сидят стервятники и в крайней нищете и скученности ютятся целые семьи, разительным контрастом высятся банки с большими окнами, сверкающими в лучах утреннего солнца, а еще больший контраст являет собой Американская зона, отделенная от развалюх лишь шириной улицы, — там глазу предстают ухоженные газоны и дорогие виллы, на крыши которых ни один стервятник не вздумает сесть. На нашей стороне улицы, именовавшейся улицей Мучеников и названной так, по словам Пабло, после одной давней стычки между американскими морскими пехотинцами и студентами, я, оказывается, жил по панамским законам, а на другой ее стороне я уже очутился бы в Американской зоне, где за любое нарушение американских законов меня посадят в самолет и отправят на суд в Новый Орлеан. Я все больше и больше недоумевал, не понимая, что могло побудить Капитана осесть в этом городе, ибо никакого золота тут не было и в помине, если не считать того, что лежало в сейфах международных банков, а я сомневался, чтобы Капитан мог взять банк.
   Однажды Пабло повез меня прокатиться вдоль всей длины безупречно зеленой Американской зоны. Меня крайне удивило, как такое богатство могло существовать на виду у такой бедности безо всяких таможенников или пограничников, которые оберегали бы Зону от обитателей Голливуда. Забыл, в каких выражениях я выразил свое изумление, но я запомнил ответ Пабло.
   — Это же не просто Панама. Это — Центральная Америка. Может, и настанет день… — Он похлопал по висевшей у него на боку кобуре. — Понимаете, нужно кое-что посильнее револьвера, чтобы изменить дело.
   Поскольку мы ели вместе с моим ангелом-хранителем, я постепенно узнавал его, и он мне все больше и больше нравился; мое расположение к нему росло, и вскоре я обнаружил, что мы вполне можем выходить в наших беседах за узкие рамки, диктуемые предосторожностью. Я понимал, что Пабло хорошо знал Капитана, потому что охранял его, как сейчас охранял меня. Приказ об этом он получил от неведомого мне полковника Мартинеса. Пабло всегда называл Капитана не иначе как «сеньор Смит», и я тоже стал так его называть.
   Мы пересекали Американскую зону, чтобы взглянуть на сельскую Панаму, существовавшую по другую сторону несуществующей границы, и я внезапно спросил Пабло:
   — А кто враги сеньора Смита?
   Вместо ответа он молча повел рукой в направлении гольф-клуба, зеленого поля и группы офицеров в белоснежной американской форме, наблюдавших за игроками. Пабло не стал пояснять своего жеста, словно считал, что если не произносит ни слова, то как бы и не выдает секретов своего хозяина.
   Каждый день он находился при мне до отхода ко сну, и я так и не узнал, где он проводил ночи. Во всяком случае, не под моей дверью, так как я выглядывал для проверки. Возможно, он был уверен, что, пожелав ему спокойной ночи, я не выйду на улицу, так как он предупреждал меня, что гулять по городу после наступления темноты небезопасно.
   — У нас тут не так паршиво, как в Нью-Йорке, — сказал он мне, — но все равно паршиво, очень паршиво. А как же иначе, раз люди такие бедные?
   Я подумал, что из Пабло может выйти настоящий революционер, дай ему только хорошего лидера.
   А вот мистер Квигли продолжал представлять для меня загадку. Я чувствовал, что они с Пабло недолюбливают друг друга, и инстинктивно стал на сторону Пабло. Он по крайней мере не скрывал, что носит оружие, правда, я сомневался, чтобы у мистера Квигли нашлось место для пистолета под его североамериканским костюмом в обтяжку. Я не очень понимал, почему Капитан попросил мистера Квигли встретить меня — возможно, потому, что он говорил по-английски, а Капитан, будучи моим учителем, знал, насколько я слаб в испанском. Мистер Квигли регулярно звонил мне по утрам около половины девятого, обычно по телефону из нижнего холла, — просто чтобы обменяться ничего не значащими фразами. В первый раз он объяснил свой ранний звонок тем, что заскочил в отель по пути к себе в контору, которая находится неподалеку. Это дало мне возможность спросить, чем же он занимается. В трубке почувствовалось легкое колебание.
   — Я советник, — ответил он.
   — Советник?
   — Финансовый советник.
   Мне сразу пришли на ум караваны мулов Капитана, и я спросил:
   — Вы имеете дело с золотом?
   — В Панаме нет золота, — возразил он. И добавил: — И никогда не было. Это все сказки. Золото поступало сюда из других мест.
   Наши краткие беседы неизменно заканчивались его вопросом о том, нет ли у меня вестей о возвращении мистера Смита, но я ничего не мог ему сообщить.
   Мы все больше сближались с Пабло, и я отважился задать ему два-три вопроса по поводу мистера Квигли.
   — Непонятный он для меня человек. Во всяком случае, не из тех, кому, на мой взгляд, отец мог бы доверять. — Я уже не оспаривал того, что мистер Смит — мой отец, поскольку и мистер Квигли, и Пабло явно так считали. В паспорте у меня стояла, конечно, фамилия Бэкстер, но они, по всей вероятности, думали, что мистер Смит был вторым мужем моей матери.
   — А сеньор Смит, по-моему, не очень-то ему и доверяет, — сказал Пабло.
   — Тогда почему же он попросил мистера Квигли встретить меня в аэропорту?
   Эту проблему Пабло не мог решить.
   Приблизительно через неделю после моего приезда мистер Квигли неожиданно пригласил меня поужинать. В тот вечер передо мной предстал совсем другой мистер Квигли, причем не только по манере держаться. Он даже физически изменился — надел пиджак с подложенными плечами, так что выглядел по-прежнему плоским, но менее узкоплечим, да и брюки на нем были менее узкие. Он отпустил какую-то невразумительную шуточку, которой я не понял, хотя сам он хохотал или, вернее, взвизгивал вовсю. Теперь его дружба с Капитаном показалась мне еще более необъяснимой.
   — Приглашаю вас в перуанский ресторан, — сказал он мне. — Они там готовят превосходные коктейли «Писко Сауэр».
   — Пабло с нами не едет?
   — Я сказал ему, что сегодня вечером буду сам вас охранять. И обещал не выпускать вас из виду.
   — А что скажет полковник Мартинес?
   — На сей раз я дал Пабло немножко на карманные расходы, и он согласился забыть про полковника. Маленький знак внимания в Панаме может далеко открыть вам путь, даже в очень высоких кругах.
   — Вы что же, носите, как и он, револьвер?
   — Нет, нет. Мне ведь ничто не угрожает. Меня считают здесь почетным янки, а никто — особенно сейчас — не станет причинять неприятности янки.
   Я никогда еще не пил «Писко Сауэр», и, после того как мы выпили по три бокала каждый, я отчетливо почувствовал его воздействие. Даже мистер Квигли чуть ли не развеселился.
   — По-прежнему никаких вестей от вашего славного скитальца-отца? — спросил он.
   «Писко Сауэр» затуманил мне мозги.
   — О, Сатана никогда не пишет, — сказал я ему.
   — Я бы не заходил так далеко, — заметил мистер Квигли после, казалось, тщательно взвешенного раздумья, — и не стал бы называть его сатаной. Немного вредным иногда — пожалуй.
   Я решил не разъяснять недоразумения.
   — О, Сатана — это мы просто в шутку называем его так в семье, — заметил я.
   — Я с ним отлично лажу, но, конечно, не разделяю всех его идей.
   — А разве бывает, что разделяешь все идеи?
   Он не ответил.
   — Еще по одному «Писко Сауэр»?
   — А это будет разумно?
   — А разве в нашем мире можно всегда поступать разумно?
   В тот вечер мистер Квигли чуть ли не понравился мне. С каждым выпитым мною бокалом «Писко Сауэр» его лицо и тело казались менее тощими.
   — Надолго вы сюда приехали? — Это был самый прямой вопрос, какой задал мне мистер Квигли, а мы к этому времени уже перешли от «Писко Сауэр» к бутылке чилийского вина. В коротких перерывах между возлияниями он вещал, как заправский гид, рекомендуя мне посетить острова Кокос, где индейцы ходят в золотых — золотых? — серьгах, а также отель «Вашингтон» в Американской зоне Колона, где подают отличный ромовый пунш — не сравнить с пуншем на тихоокеанском побережье Панамы: тот просто пить невозможно. Затем он сказал мне, что на севере есть прелестный маленький курорт в горах, куда можно съездить на уик-энд отдохнуть («Я мог бы устроить вам там скидку»), и надо же, воскликнул он, чуть не забыл упомянуть об одной из редчайших достопримечательностей Панамы — золотых лягушках, их можно увидеть в каком-то месте, название которого я забыл, по другую сторону Американской зоны, совсем недалеко, если ехать на машине. Речь мистера Квигли становилась все больше и больше похожей на текст брошюры для туристов, а мне вовсе не хотелось, чтобы меня считали таковым.
   — Но я-то приехал сюда не для отдыха, — сказал я. — Я надеюсь найти здесь работу.
   — Возможно, у мистера Смита?
   — Возможно, у мистера Смита. — И поспешно поправился: — У моего отца.
   — Я так и не сумел понять, чем занимается ваш отец, но, похоже он в прекрасных отношениях с национальной гвардией. Судя по тому, что полковник Мартинес приставил к вам специального охранника.
   Мистер Квигли снова перешел на туристские темы и рассказал, что есть такой остров Тобосо, который стоит посетить: там не разрешают ездить на машинах, а в джунглях есть заброшенное кладбище, где захоронены англичане. Только когда мы покончили с вином, он снова перешел на личные темы. И принялся рассказывать:
   — Я работаю тут в одной американской газете. Консультантом по финансовым вопросам. Панама — весьма удобное место для сбора информации: сюда стекаются новости со всей Центральной Америки, а сейчас тут многое происходит — и в Никарагуа, и в Гватемале, и в Сальвадоре, всюду неспокойно. При существующем положении вещей моя газета рада, что у нее есть корреспондент, которого, строго говоря, нельзя назвать американцем. Мне повезло, что у меня британский паспорт, хотя я уехал из Англии, когда мне было шестнадцать лет. Американцы же не слишком здесь популярны из-за Зоны. Мистер Смит говорил мне, что вы "тоже занимаетесь журналистикой.
   — Я работал в совсем маленькой местной газете, — сказал я, — и ушел оттуда без предупреждения.
   — Так что назад вас, очевидно, не возьмут? Значит, в известной мере вы все поставили на карту, отправившись к отцу, так?
   Вино развязало мне язык. Наверное, подумалось мне, я был немного несправедлив к мистеру Квигли.
   — Судя по его письмам, здесь можно сделать большие деньги. Конечно, он всегда был немного оптимистом. — И я добавил, не подумав: — С тех пор как я его знаю.
   — Собственно, значит, со дня рождения? — заметил мистер Квигли, впервые проявив проблески юмора.
   Я решил все-таки сказать правду, а возможно, это произошло под действием вина.
   — Он мне не родной отец, — признался я, — а так сказать — приемный.
   — Чрезвычайно интересно, — заметил мистер Квигли, хотя я, право, не мог понять, какой интерес могла представлять для него моя семейная история. Возможно, он прочел в моих глазах вопрос, ибо добавил:
   — Ну, раз он вам всего лишь приемный отец, то вы по крайней мере можете не волноваться по поводу весьма несправедливого утверждения, содержащегося в этой книге, которую я предпочитаю именовать Несвященным писанием: «…и грехи отцов падут на детей…» [цитата не из Библии, в из Молитвенника, 2-я заповедь].
   Он хихикнул, уставясь на остатки чилийского вина в бокале. Такое было впечатление, что он нашел наконец возможность ввернуть в беседе шутку, которую долгое время держал про запас, и теперь был разочарован тем, что я даже не улыбнулся.
   — Пожалуй, следует распить еще бутылочку этого чилийского пойла, — сказал он.
   — Я — пас. Я уже выпил свою норму.
   — А-а, мудрый молодой человек. Я думаю, вы, наверно, правы, и все же…
   Казалось, наступил момент, когда и я мог использовать к своей выгоде выпитое и попытаться выжать из мистера Квигли кое-какую информацию.
   — Я вот все думаю, — сказал я, — почему мой отец — будем называть его так — попросил вас встретить меня.
   Он ответил мне так, как я и ожидал после разговора с Пабло.
   — Он считал, что вы недостаточно хорошо знаете испанский, чтобы разобраться с вашим охранником. Видите ли, при моих журналистских контактах я время от времени был в состоянии помочь вашему отцу. А у него бывали затруднения — правда, не лингвистического характера.
   Я вспомнил, как Капитан предупреждал Лайзу, чтобы она не летела в Панаму более легким и менее дорогостоящим маршрутом через Нью-Йорк.
   — Затруднения с американцами?
   — О, и с другими тоже. Я ведь уже говорил вам, что не знаю в точности, чем он занимается.
   — Во всяком случае, номер он снимает дорогой.
   — Ну, по этому нельзя судить. Есть тут такие сферы деятельности, где хорошо платят, чтобы человек какое-то время мог жить на широкую ногу. И я искренне надеюсь, что он окажется в состоянии найти вам работу, которую вы в свою очередь найдете подходящей. И стоящей. А делать что-то стоящее — важнее всего. — Мистер Квигли посмотрел на свои часы и с присущей ему точностью произнес: — Десять семнадцать. — Затем подозвал официанта и попросил счет, на котором расписался, тщательно проверив цифры. Он даже пересчитал количество бокалов «Писко Сауэр». — За счет фирмы, — сообщил он мне и снова хихикнул. — Прежде чем мы распростимся, — добавил он, — мне хотелось бы сказать, какое удовольствие я получил от вашего общества. Собрат англичанин. А то ведь в этой части света чувствуешь себя немного одиноко. Приятно слушать, когда говорят на твоем родном языке.
   — Но ведь рядом Зона. И там, безусловно, нет недостатка в американцах.
   — Да, да, но это не вполне то же самое, верно? Я хочу сказать — и не только под влиянием чилийского вина, — что, если вам будет трудно найти работу, я, возможно, сумею немного помочь. Или если вы захотите подработать. Бывает, вдруг происходят какие-то события, а я не всегда на месте. Помощник мне бы не помещал. То, что в газетном мире, откуда вы к нам прибыли, называется, по-моему, «быть на подхвате». Полдня, максимум полдня. Я, конечно, вовсе не хочу перебегать дорогу мистеру Смиту, если он для вас что-то наметил.
   У дверей моего отеля он сказал на прощанье:
   — У вас есть номер моего телефона. Можете звонить в любое время.
   И что-то в тоне его голоса навело меня на мысль, что он наконец дал понять, ради чего проводил со мной вечер. Но он вполне мог бы и не тратиться на столько бокалов «Писко Сауэр». Слишком хорошо я понимал, что мне может потребоваться помощь, когда Капитан узнает о смерти Лайзы.
 
   Двумя вечерами позже, устав бродить с Пабло по улицам Панамы мимо по меньшей мере десятка из ста двадцати трех банков (а у меня не было ни малейшего желания возвращаться в трущобы Голливуда, где к нам пристал какой-то наркоман, пытавшийся сбыть наркотики за доллары), я вернулся к себе, и мой телохранитель ушел, а через мгновение вернулся и сообщил, что прибыл мистер Смит, что он через полчаса будет в отеле и таким образом его, Пабло, миссия окончена.
   — Сеньор Смит сам может позаботиться о вас. Полковник Мартинес отозвал меня.
   Я не видел Капитана уже много лет, и у меня было такое впечатление, будто я жду незнакомца, а вернее, персонажа, сошедшего со страниц моей юношеской рукописи, над которой я все еще продолжал работать. Он существовал в большей мере на бумаге, чем в моей памяти. К примеру, пытаясь припомнить, когда мы с ним ходили в кино, я вынужден был признать, что в памяти у меня сохранился лишь тот раз, когда мы смотрели «Кинг-Конга», да и то лишь потому, что я это записал. Когда же я начал вспоминать о его появлениях после долгого отсутствия, что случалось достаточно часто за время нашей совместной жизни, в памяти вставало неожиданно бородатое лицо — и я мысленно видел его, потому что подробно описал, — или же незнакомец, разговаривавший с директором школы, а потом накормивший меня копченой лососиной. И вспомнился он мне опять же потому, что я пытался воссоздать его образ в своих жалких потугах стать «настоящим писателем».
   Поэтому сейчас, когда дверь в номер распахнулась, у меня было такое чувство, будто я нахожусь в гостинице «Лебедь» и жду появления гораздо более молодого человека, который попросит хозяина отнести в его комнату тот чемодан с двумя кирпичами. Я ничуть не удивился бы, узнав, что в чемодане, который Капитан тяжело опустил на кровать, тоже лежали кирпичи, зато меня удивило, как он постарел: передо мной был старик с потрепанным, обвисшим лицом. Отсутствие бороды и усов, казалось, давало больший простор сети глубоких морщин, бороздивших щеки, и волосы у него были с сильной проседью, а местами совсем седые.
   — А-а, Джим, — сказал он, явно не без стеснения протягивая мне руку, — как хорошо снова видеть тебя после стольких лет, жаль только, что ты один. — И, словно вторя моим мыслям, произнес; — Насколько же старше ты выглядишь. — Затем добавил: — Странно, верно, что нет Лайзы — она приготовила бы нам по чашечке чайку, но ты теперь, наверное, предпочтешь что-нибудь покрепче. Виски? Джин?
   — Ваш друг мистер Квигли учил меня пить «Писко Сауэр», но я предпочел бы виски. — Вспомнив далекое прошлое, я чуть не сказал: «Джин с тоником».