Гнев бедного калеки сменился печалью, он заплакал и стал тереть глаза своими замазанными руками.
– Полно, не плачь, товарищ, – сказал я, сильно тронутый его несчастным положением, – у нас будет огонь: я сейчас схожу и попрошу углей у мистера Бельчера; ведь он даст, не правда ли?
– Он-то дал бы, да она не даст, – шепотом проговорил Паук. – Если она узнает, что я развожу огонь прежде, чем мальчики возвращаются с работы, она просто убьет меня. Оттого-то я и должен пускаться на такие хитрости для добывания дров.
– Ты мне скажи только, где здесь поблизости лавка, – сказал я, – мы достанем себе огня, у меня есть полпенни.
В прошлую ночь, когда я уезжал от миссис Уинкшип, она сунула мне в руку шестипенсовую монету.
– Как, ты купишь углей на полпенни! – вскричал Паук, и тусклые глаза его осветились радостью. – Лавка тут близехонько, сейчас за углом. А только знаешь что? Может, у тебя найдется и еще полпенни?
– Найдется, а что?
– Да вот кабы нам заварить себе горячего кофейку! Это такая прелесть, когда все кости болят! У меня и котелок есть, мы бы в нем и заварили.
Если бы мне пришлось истратить на кофе все 5/2 пенсов, которые должны были остаться у меня от покупки угля, я и тогда не мог бы устоять против умоляющего взгляда Паука.
Через десять минут я вернулся с покупками, и через час мы с Пауком уже сидели у дымившегося котелка. Я пил кофе из черепка разбитого глиняного кувшина, а он черпал старой железной ложкой прямо из котелка, заменявшего нам кофейник. Горячий напиток успокоил боль бедного Паука, он повеселел, разговорился и рассказал мне свою историю.
Он был сирота и с детства жил в работном доме, Четыре года тому назад его отдали в ученье к мистеру Бельчеру. Целый год дело шло хорошо, Тобиас (таково его настоящее имя) был очень ловок и проворен, за что и получил прозвание Паука, а мистер Бельчер кормил, одевал его и обучал ремеслу. Но в один несчастный зимний день мистера Бельчера позвали вычистить котел паровой машины, долго стоявшей без употребления. Пауку пришлось залезть в котел и пролежать почти целый день на промерзшем железе, очищая и выскребывая заржавленную внутренность котла. После такой работы мальчик простудился, у него сделался ревматизм в ногах, он не мог не только чистить трубы, но даже просто стоять или ходить. Мистер Бельчер поселил его у себя в кухне. Он должен был прислуживать другим ученикам, варить им кофе на завтрак и кашу на ужин. Когда дела хозяина пошли худо и он был принужден распустить своих учеников, Тобиас остался без дела, но мистер Бельчер все-таки обязан был кормить его до истечения семилетнего срока, обозначенного в контракте.
– А много дают тебе есть? – спросил я.
– Ну, конечно, не столько, сколько я хочу. Да что, я жаловаться не могу: за что меня и кормить-то, если я ничего не делаю? А, впрочем, послушать Сэма, так мне и здоровому пришлось бы сидеть без работы. Он говорит, что они иногда все вместе в неделю одного фунта не заработают.
– Они ведь, кажется, много получают за ночные работы по деревням? – спросил я.
– Удивительно! – продолжал Паук, не расслышав моего замечания: – Всего по фунту в неделю зарабатывают, а беспрестанно обновы себе шьют. Одной лошади мало стало, другую купили, да еще какую хорошую! Сэм говорит – бежит просто как паровоз.
– Ну, что же, – заметил я, – иметь лошадь да тележку – дело выгодное.
– Да дело-то в том, – понижая голос сказал Паук, – что они эту лошадь держат целый день в конюшне под замком.
– Так они ее украли?
– Какое! Сэм видел сам, как они за нее заплатили тридцать фунтов чистоганом.
– И никогда на ней не ездят?
– Днем никогда. Они запрягают новую гнедую лошадь только по ночам. Тс! Ты никому не говори, что я тебе сказал.
– Отчего? Разве это секрет, что у хозяина есть гнедая лошадь?
– Нет, секрет не в том, а в том, куда они на ней ездят.
– Как куда? Да на ночные работы. Ты же сам говорил, что это дело выгодное!
– Да, выгодное! Деревенские трубы часто приходится чистить, и сажи в них нет, по крайней мере обыкновенной сажи, – проговорил Паук, с недоумением качая головой.
В эту минуту в кухню вошел Сэм и своим приходом положил конец нашему таинственному разговору.
Я скоро узнал, что Паук и Сэм говорили правду и что действительно, живя у мистера Бельчера, мне трудно было выучиться ремеслу трубочиста. Мне почти совсем нечего было делать. Редко случалось, чтобы у мистера Бельчера и Неда Перкса была работа, и тогда Сэм шел с одним из них, а я с другим. Возвращались мы домой обыкновенно часов в 10, в 11 утра, да и та небольшая работа, какую мне приходилось делать, была вовсе не утомительна. Я переносил часть машины, когда мы переходили из одного дома в другой, передавал палки мистеру Бельчеру, чтобы он их свинчивал; связывал их в пучок, когда они были развинчены, и, наконец, подметал пол кругом печек, когда работа была кончена. После завтрака я мог делать что хочу, и так как меня кормили хорошо, я вовсе не тревожился этим отсутствием всяких занятий.
Мистер Бельчер, по-видимому, также не хлопотал о том, чтобы достать себе побольше работы.
– Хозяин! – сказал я ему, когда мы однажды утром шли на работу. – Окна всюду закрыты, и никто не знает, что идет трубочист. Хотите, я буду кричать: «Трубочист, трубочист!» У меня сильный голос, многие меня услышат, и у нас будет вдесятеро больше работы.
– Не нужно, Джим, – важно ответил мистер Бельчер. – У меня на дверях есть вывеска, и всякий, кому понадобятся мои услуги, может обратиться ко мне.
У него всегда было много денег в кармане. Утром он вместе с мистером Перксом пил ром, а вечера проводил в трактире, где курил трубку и пьянствовал.
Раза два в неделю они отправлялись на ночные работы и всегда брали с собой Сэма. Сэм очень любил эти поездки: перед отъездом его всегда кормили вкусным ужином и давали ему рюмочку рома.
Мистер Бельчер и Перке отправлялись вдвоем, в рабочем платье, и брали с собой машину для чистки труб и длинный мешок с инструментами, другой мешок пустой, фонарь и бутылку с водкой.
Возвращались они домой иногда часа в два, иногда в четыре. Сэм рассказывал, что иногда работа оказывалась уже сделана кем-нибудь другим или что ее почему-нибудь нельзя исполнить в этот раз, тогда они возвращались с пустыми руками. Когда же работа удавалась им, они привозили домой полный мешок сажи. Тотчас по приезде они отправляли Сэма спать, а сами еще долго возились в конюшне, вероятно, ухаживая за дорогою лошадью мистера Бельчера.
Нас, мальчиков, особенно интересовал вопрос: куда девается сажа из деревенских труб?
– Как ты думаешь, Сэм, – спрашивал я, – куда они прячут эту сажу?
– Не знаю, – отвечал Сэм. – Нед Перкс стаскивает большой мешок, наполненный сажей, в конюшню, а после она куда-то исчезает.
– Неужели Нед берет сажу с собой? – недоумевали мы. – Ведь у него нет заведения для чистки труб.
Нед Перкс не жил у Бельчера. У него был свой дом на Ньюгетской дороге, и по окончании работы он по большей части уезжал туда в маленькой тележке.
– И почему это собачонка Паука так беспокоится, когда Перкс остается ночевать у Бельчера? – говорил я.
– Я думаю, она не любит Перкса, – отвечал Сэм, – а может быть, ей не нравится запах деревенской сажи? Нед, вероятно, все же забирает ее с собой, когда уезжает. Пинч так визжит и воет, когда Нед ночует здесь, что нельзя уснуть.
– Может быть, он чует крыс, – заметил Сэм, когда Пинч бесновался сильнее, чем всегда, и рыл лапами землю у стены, отделявшей кухню от конюшни. – В конюшне водятся крысы.
– Нет, это не крысы, – шепотом отвечал Паук, заставив собаку и ласками и угрозами лежать смирно. – Дело в том, что Перкс не уехал и не уедет сегодня, это ужасно! Правда, Джим?
– Ужасно потому, что твой Пинч так возится, – отвечал я.
– Джим, – проговорил Паук через несколько минут молчания, – ты знаешь что-нибудь о собаках? Они ведь умные, много понимают, правда?
Мне очень хотелось спать, но я жалел Паука, который, очевидно, страдал бессонницей и хотел поговорить со мной. Я рассказал ему две – три слышанные мною истории об уме собак.
– Да, иной раз они еще умнее бывают, – отвечал он, когда я кончил свои рассказы, – Слыхал ты чтонибудь об акулах, Джим?
– Нет, ничего.
– Эти акулы очень забавные твари: если на корабле умирает матрос, они плывут за кормой, чтобы съесть его, когда его выбросят в море.
– Перестань, Паук, я не хочу слушать такие истории! Чего ты меня пугаешь? Коли тебе хочется разговаривать, я, пожалуй, готов поговорить о собаках, но уж только не о мертвецах.
– Я только хотел сказать, что у собак такой же ум, как у акул, Джимми, только они этому не радуются, а боятся: как почуют, так и завоют.
– Что почуют?
– Ну, ведь ты не хочешь, чтобы я об этом говорил. Вот так же, как акулы, и…
– Ну, довольно, я не хочу больше с тобой говорить. Прощай, я спать хочу.
На другой день, идя с мистером Бельчером на работу, я как-то к слову повторил ему рассказ Паука об акулах. Он рассмеялся, а потом спросил:
– С какой же стати рассказал он тебе эту историю? О чем шла у вас речь перед тем?
Я рассказал о странном поведении Пинча и передал весь наш разговор с Пауком. Мистер Перкс был также при этом. Они с хозяином как-то странно переглянулись и услали меня прочь. В эту ночь собака Паука исчезла и не возвращалась домой к великому горю своего хозяина.
XVII
XVIII
– Полно, не плачь, товарищ, – сказал я, сильно тронутый его несчастным положением, – у нас будет огонь: я сейчас схожу и попрошу углей у мистера Бельчера; ведь он даст, не правда ли?
– Он-то дал бы, да она не даст, – шепотом проговорил Паук. – Если она узнает, что я развожу огонь прежде, чем мальчики возвращаются с работы, она просто убьет меня. Оттого-то я и должен пускаться на такие хитрости для добывания дров.
– Ты мне скажи только, где здесь поблизости лавка, – сказал я, – мы достанем себе огня, у меня есть полпенни.
В прошлую ночь, когда я уезжал от миссис Уинкшип, она сунула мне в руку шестипенсовую монету.
– Как, ты купишь углей на полпенни! – вскричал Паук, и тусклые глаза его осветились радостью. – Лавка тут близехонько, сейчас за углом. А только знаешь что? Может, у тебя найдется и еще полпенни?
– Найдется, а что?
– Да вот кабы нам заварить себе горячего кофейку! Это такая прелесть, когда все кости болят! У меня и котелок есть, мы бы в нем и заварили.
Если бы мне пришлось истратить на кофе все 5/2 пенсов, которые должны были остаться у меня от покупки угля, я и тогда не мог бы устоять против умоляющего взгляда Паука.
Через десять минут я вернулся с покупками, и через час мы с Пауком уже сидели у дымившегося котелка. Я пил кофе из черепка разбитого глиняного кувшина, а он черпал старой железной ложкой прямо из котелка, заменявшего нам кофейник. Горячий напиток успокоил боль бедного Паука, он повеселел, разговорился и рассказал мне свою историю.
Он был сирота и с детства жил в работном доме, Четыре года тому назад его отдали в ученье к мистеру Бельчеру. Целый год дело шло хорошо, Тобиас (таково его настоящее имя) был очень ловок и проворен, за что и получил прозвание Паука, а мистер Бельчер кормил, одевал его и обучал ремеслу. Но в один несчастный зимний день мистера Бельчера позвали вычистить котел паровой машины, долго стоявшей без употребления. Пауку пришлось залезть в котел и пролежать почти целый день на промерзшем железе, очищая и выскребывая заржавленную внутренность котла. После такой работы мальчик простудился, у него сделался ревматизм в ногах, он не мог не только чистить трубы, но даже просто стоять или ходить. Мистер Бельчер поселил его у себя в кухне. Он должен был прислуживать другим ученикам, варить им кофе на завтрак и кашу на ужин. Когда дела хозяина пошли худо и он был принужден распустить своих учеников, Тобиас остался без дела, но мистер Бельчер все-таки обязан был кормить его до истечения семилетнего срока, обозначенного в контракте.
– А много дают тебе есть? – спросил я.
– Ну, конечно, не столько, сколько я хочу. Да что, я жаловаться не могу: за что меня и кормить-то, если я ничего не делаю? А, впрочем, послушать Сэма, так мне и здоровому пришлось бы сидеть без работы. Он говорит, что они иногда все вместе в неделю одного фунта не заработают.
– Они ведь, кажется, много получают за ночные работы по деревням? – спросил я.
– Удивительно! – продолжал Паук, не расслышав моего замечания: – Всего по фунту в неделю зарабатывают, а беспрестанно обновы себе шьют. Одной лошади мало стало, другую купили, да еще какую хорошую! Сэм говорит – бежит просто как паровоз.
– Ну, что же, – заметил я, – иметь лошадь да тележку – дело выгодное.
– Да дело-то в том, – понижая голос сказал Паук, – что они эту лошадь держат целый день в конюшне под замком.
– Так они ее украли?
– Какое! Сэм видел сам, как они за нее заплатили тридцать фунтов чистоганом.
– И никогда на ней не ездят?
– Днем никогда. Они запрягают новую гнедую лошадь только по ночам. Тс! Ты никому не говори, что я тебе сказал.
– Отчего? Разве это секрет, что у хозяина есть гнедая лошадь?
– Нет, секрет не в том, а в том, куда они на ней ездят.
– Как куда? Да на ночные работы. Ты же сам говорил, что это дело выгодное!
– Да, выгодное! Деревенские трубы часто приходится чистить, и сажи в них нет, по крайней мере обыкновенной сажи, – проговорил Паук, с недоумением качая головой.
В эту минуту в кухню вошел Сэм и своим приходом положил конец нашему таинственному разговору.
Я скоро узнал, что Паук и Сэм говорили правду и что действительно, живя у мистера Бельчера, мне трудно было выучиться ремеслу трубочиста. Мне почти совсем нечего было делать. Редко случалось, чтобы у мистера Бельчера и Неда Перкса была работа, и тогда Сэм шел с одним из них, а я с другим. Возвращались мы домой обыкновенно часов в 10, в 11 утра, да и та небольшая работа, какую мне приходилось делать, была вовсе не утомительна. Я переносил часть машины, когда мы переходили из одного дома в другой, передавал палки мистеру Бельчеру, чтобы он их свинчивал; связывал их в пучок, когда они были развинчены, и, наконец, подметал пол кругом печек, когда работа была кончена. После завтрака я мог делать что хочу, и так как меня кормили хорошо, я вовсе не тревожился этим отсутствием всяких занятий.
Мистер Бельчер, по-видимому, также не хлопотал о том, чтобы достать себе побольше работы.
– Хозяин! – сказал я ему, когда мы однажды утром шли на работу. – Окна всюду закрыты, и никто не знает, что идет трубочист. Хотите, я буду кричать: «Трубочист, трубочист!» У меня сильный голос, многие меня услышат, и у нас будет вдесятеро больше работы.
– Не нужно, Джим, – важно ответил мистер Бельчер. – У меня на дверях есть вывеска, и всякий, кому понадобятся мои услуги, может обратиться ко мне.
У него всегда было много денег в кармане. Утром он вместе с мистером Перксом пил ром, а вечера проводил в трактире, где курил трубку и пьянствовал.
Раза два в неделю они отправлялись на ночные работы и всегда брали с собой Сэма. Сэм очень любил эти поездки: перед отъездом его всегда кормили вкусным ужином и давали ему рюмочку рома.
Мистер Бельчер и Перке отправлялись вдвоем, в рабочем платье, и брали с собой машину для чистки труб и длинный мешок с инструментами, другой мешок пустой, фонарь и бутылку с водкой.
Возвращались они домой иногда часа в два, иногда в четыре. Сэм рассказывал, что иногда работа оказывалась уже сделана кем-нибудь другим или что ее почему-нибудь нельзя исполнить в этот раз, тогда они возвращались с пустыми руками. Когда же работа удавалась им, они привозили домой полный мешок сажи. Тотчас по приезде они отправляли Сэма спать, а сами еще долго возились в конюшне, вероятно, ухаживая за дорогою лошадью мистера Бельчера.
Нас, мальчиков, особенно интересовал вопрос: куда девается сажа из деревенских труб?
– Как ты думаешь, Сэм, – спрашивал я, – куда они прячут эту сажу?
– Не знаю, – отвечал Сэм. – Нед Перкс стаскивает большой мешок, наполненный сажей, в конюшню, а после она куда-то исчезает.
– Неужели Нед берет сажу с собой? – недоумевали мы. – Ведь у него нет заведения для чистки труб.
Нед Перкс не жил у Бельчера. У него был свой дом на Ньюгетской дороге, и по окончании работы он по большей части уезжал туда в маленькой тележке.
– И почему это собачонка Паука так беспокоится, когда Перкс остается ночевать у Бельчера? – говорил я.
– Я думаю, она не любит Перкса, – отвечал Сэм, – а может быть, ей не нравится запах деревенской сажи? Нед, вероятно, все же забирает ее с собой, когда уезжает. Пинч так визжит и воет, когда Нед ночует здесь, что нельзя уснуть.
– Может быть, он чует крыс, – заметил Сэм, когда Пинч бесновался сильнее, чем всегда, и рыл лапами землю у стены, отделявшей кухню от конюшни. – В конюшне водятся крысы.
– Нет, это не крысы, – шепотом отвечал Паук, заставив собаку и ласками и угрозами лежать смирно. – Дело в том, что Перкс не уехал и не уедет сегодня, это ужасно! Правда, Джим?
– Ужасно потому, что твой Пинч так возится, – отвечал я.
– Джим, – проговорил Паук через несколько минут молчания, – ты знаешь что-нибудь о собаках? Они ведь умные, много понимают, правда?
Мне очень хотелось спать, но я жалел Паука, который, очевидно, страдал бессонницей и хотел поговорить со мной. Я рассказал ему две – три слышанные мною истории об уме собак.
– Да, иной раз они еще умнее бывают, – отвечал он, когда я кончил свои рассказы, – Слыхал ты чтонибудь об акулах, Джим?
– Нет, ничего.
– Эти акулы очень забавные твари: если на корабле умирает матрос, они плывут за кормой, чтобы съесть его, когда его выбросят в море.
– Перестань, Паук, я не хочу слушать такие истории! Чего ты меня пугаешь? Коли тебе хочется разговаривать, я, пожалуй, готов поговорить о собаках, но уж только не о мертвецах.
– Я только хотел сказать, что у собак такой же ум, как у акул, Джимми, только они этому не радуются, а боятся: как почуют, так и завоют.
– Что почуют?
– Ну, ведь ты не хочешь, чтобы я об этом говорил. Вот так же, как акулы, и…
– Ну, довольно, я не хочу больше с тобой говорить. Прощай, я спать хочу.
На другой день, идя с мистером Бельчером на работу, я как-то к слову повторил ему рассказ Паука об акулах. Он рассмеялся, а потом спросил:
– С какой же стати рассказал он тебе эту историю? О чем шла у вас речь перед тем?
Я рассказал о странном поведении Пинча и передал весь наш разговор с Пауком. Мистер Перкс был также при этом. Они с хозяином как-то странно переглянулись и услали меня прочь. В эту ночь собака Паука исчезла и не возвращалась домой к великому горю своего хозяина.
XVII
Желание мое исполняется
Я прожил недель шесть у мистера Бельчера. Вдруг в одну субботу, вечером, Сэм пришел в кухню и сообщил нам, что мистер Бельчер выписал его мать из Доретшира. Она приехала, долго о чем-то разговаривала с хозяином, в заключение разговора согласилась уничтожить контракт и взять Сэма домой.
В понедельник он должен был уехать с нею вместе.
– Теперь тебе хорошо будет, Джим, – сказал Сэм. – Tы будешь ездить с хозяином на ночные работы, а он за всякую поездку дает по шести пенсов, чтобы берегли его секрет.
– Что же, я очень рад, – отвечал я. – Я привык держать секреты. А что, трудно удержать этот хозяйский секрет, Сэм?
– Нет, очень легко, хозяин сам тебе его скажет.
– Нет, уж ты будь добрым товарищем, скажи мне прежде.
– Пожалуй, только не рассказывай ни Пауку, ни другим мальчикам.
– Нет, как можно!
– Ну, пойдем во двор, а то здесь Паук услышит.
Мы вышли.
– Ты как думаешь, Джим, какую сажу привозят они по ночам в большой телеге?
– Как какую? Из труб, я думаю, а то откуда же?
– Из труб, конечно, да из каких? Слушай, Джим, Мы привозим сажу из церковных труб!
– Ну, так что же такое? Что за беда, что из церковных?
– Тс! Тише! Видишь ли, есть такой закон, по которому нельзя чистить церковные трубы, а уж если чистить, так надобно тайком. Кто на этом деле попадется, того накажут, ужасно накажут! Вобьют острые спицы в живот и будут таскать по дорогам. Вот почему они эту работу делают ночью, крадучись.
– Ну, а если поймают того мальчика, который стережет у них лошадей, его тоже накажут? – спросил я.
– Нет, как можно! Он ни в чем не виноват! Наказывают только тех, кого поймают за работой. Видишь, я думаю, вот отчего это. Верно, по закону церковные трубы должен чистить священник, а он поручает это дело дьячку, а дьячок сторожу, а сторож уж от себя нанимает трубочиста. И деньги он, конечно, платит хозяину хорошие, потому дело опасное, да и за сажу ничего нельзя получить.
– Отчего же? Разве это не такая сажа, как везде?
– Такая же самая, только ее нельзя продавать, это строго запрещено законом. С хозяина берут клятву, что он не станет торговать ею. Нед Перкс берет ее и зарывает у себя в огороде. Вот тебе и весь секрет. Мне сказал его хозяин и тебе скажет, а чтобы ты не болтал, он будет давать тебе по шести пенсов за каждую поездку.
Все это Сэм рассказывал мне совершенно серьезно, и я вполне поверил ему. Наконец-то узнал я настоящий секрет! И какой еще секрет! Совсем необыкновенный, точно представление в Шордичском театре.
Страшное наказание, которому, по словам Сэма, подвергались трубочисты, чистившие церковные трубы, нисколько не пугало меня.
Напротив, опасность предприятия придавала ему еще большую прелесть в моих глазах, и я боялся одного, что, пожалуй, мистер Бельчер возьмет вместо Сэма не меня, а кого-нибудь другого.
Я обратился к Пауку и спросил у него, как он думает, кто теперь будет ездить с хозяином на ночные работы.
– Как кто? Известное дело, ты! Не меня же они возьмут с собой; я живой домой не доеду! – решительно отвечал Паук.
Этот ответ не успокоил меня: мистер Бельчер очень тяготился Пауком, и я думал, что, пожалуй, он нарочно станет возить его с собой, чтобы поскорее уморить.
Паук, правда, не мог ходить, но он мог сидеть на козлах и держать вожжи, а этого было довольно. Впрочем, сомнения мои скоро прекратились. В воскресенье вечером мистер Бельчер позвал меня к себе в гостиную и, поболтав о том, о сем, прямо объявил мне, что будет брать меня вместо Сэма для ночных поездок. Он не рассказал мне своего секрета, сказал только, что работы производятся по деревням и что о них не следует никому болтать.
– У всех хозяев, которые держат учеников, – сказал он мне, – есть свои секреты. У меня также есть секрет, я открою его тебе после, и, если ты станешь хранить его, тебе же будет лучше. У Сэма всегда, водились денежки в кармане, и он знал вкус таким кушаньям, которых другим мальчикам и понюхать не удается. Ты меня понимаешь, Джим?
– Конечно, понимаю, – с радостной готовностью отвечал я.
– С другой стороны, – продолжал хозяин, – как ты думаешь, что бы я сделал с Сэмом, если бы он стал болтать о моих делах?
– Я думаю, ему плохо пришлось бы, сэр, – отвечал я, робея при виде сердитого лица хозяина.
– Да, плохо, так плохо, как, верно, не приходилось ни одному мальчику! Я просто взял бы его за горло, вот так, и задушил бы его тут же на месте.
Говоря эти слова, мистер Бельчер стиснул мне горло своими длинными пальцами так крепко и посмотрел на меня так свирепо, что я совсем струсил.
Он, однако, скоро успокоился.
– С Сэмом этого не случилось, – продолжал он прежним дружелюбным голосом. – Он был добрый, понятливый мальчик и за то получал от меня не побои, а пенсы. Теперь довольно. Я не скажу тебе сегодня ничего больше, ты сам увидишь, в чем состоит мой секрет, завтра ночью, если луна не будет светить.
На этом кончился наш разговор. Я поужинал вместе с хозяевами, и меня отпустили в кухню, напомнив, чтобы я не проговорился Пауку.
Весь следующий день я был в таком волнении, что не мог даже обедать. Будет луна или нет? Этот вопрос не давал мне покоя. Я не имел никакого понятия о движении луны и считал появление ее на небе делом случайным. Под вечер Паук возбудил во мне надежду.
– Косточки мои, бедные косточки! – жаловался он. – Опять разболелись! Наверное, к ночи будет дождь.
Действительно, в сумерки пошел дождь, а к ночи погода испортилась совсем. Миссис Бельчер позвала меня ужинать, как обыкновенно звала Сэма перед отправлением в ночную экспедицию.
Ужин был обильный и роскошный: он состоял главным образом из рубцов, жареных в масле, и из тертого картофеля. За столом сидели, кроме меня, мистер и миссис Бельчер и Нед Перкс. Когда мы кончили есть, миссис Бельчер по приказанию своего мужа сделала мне полстакана горячего грога, и я мужественно выпил его, хотя слезы навернулись у меня на глаза от этого крепкого напитка. Мистер Бельчер и Нед Перкс также вдоволь угостились водкой, и мы вышли во двор, где уже стояла телега с запряженною в нее гнедою лошадью.
Хозяин и Перкс накинули себе по мешку на плечи в защиту от дождя и уселись рядом в телеге, а я закрылся попоной и уютно уместился у них в ногах. Кроме нас, в телеге помещалась машина для чистки труб и мешок с какими-то инструментами, о которых я, так же как и Сэм, мог только сказать, что они звякают (хотя и старался втихомолку ощупать их рукою сквозь толстую ткань мешка).
Я не имел ни малейшего понятия о том, куда мы ехали, но все равно поездка доставляла мне необыкновенное удовольствие. Мы мчались ужасно быстро, кругом все было темно, дождь лил как из ведра; мне представлялось, что впереди нам грозят страшные опасности, но я не боялся их, напротив, мне хотелось, чтобы они скорей настали.
Мы проехали, наверное, миль десять, когда мистер Бельчер поворотил к колоде, стоявшей возле дороги, и остановился напоить лошадь.
– Не знаю, как вы, Нед, – сказал он, – но я промок до костей. Надо бы нам немножко выпить, чтобы согреться.
– Пожалуй, выпьем и пошлем мальчика купить еще бутылку в этом кабачке.
Они достали бутылку, напились сами, дали мне также добрый глоток крепкой водки и послали меня в кабачок долить бутылку.
Когда я вернулся с водкой, мистер Бельчер опять погнал лошадь, и мы понеслись вперед скорее прежнего.
– Жаль, что мы не захватили еще мешка, – проговорил Нед Перкс. – Меня ужасно мочит дождь.
– Да ведь у нас есть еще длинный мешок, Нед, – отвечал хозяин. – Закройтесь им.
– Закрыться-то можно, да…
– Да что? Вы боитесь, что тот, для кого он приготовлен, простудится? – смеясь, заметил мистер Бельчер.
– Ну, этого, положим, нечего бояться, – отвечал, также смеясь, Нед. – Дай сюда этот мешок, Джим.
Я подал ему длинный мешок, лежавший подле меня на дне телеги, и в первый раз почувствовал какой-то смутный страх. О ком они говорят? Ведь этот мешок предназначается для сажи? Кто же может простудиться?
Сильный дождь все продолжался, когда мистер Бельчер остановил лошадь.
– Ну, – обратился он ко мне, – теперь я расскажу тебе часть своего секрета. Видишь там эту церковь?
Я взглянул в темноту по тому направлению, куда он мне указал, и с трудом различил туманный очерк церковной колокольни, а около нее другие низкие сероватые фигуры, должно быть, надгробные памятники.
– Мы пойдем туда чистить трубы, – прошептал он. – Мне некогда рассказывать тебе все подробности; одним словом, чистить трубы в церквах нельзя у всех на глазах, понимаешь?
– Понимаю, сэр, – не совсем смелым голосом отвечал я.
– Ты, должно быть, промок да и спать хочешь, – добродушно заметил хозяин. – Возьми хлебни еще глоток водки, это тебя оживит.
С этими словами он поднес бутылку к моим губам.
Глоток водки действительно оживил меня, и я снова вполне поверил, что мистер Бельчер идет чистить трубы в церкви.
Спутники мои вылезли из телеги и, подведя лошадь к группе деревьев прямо против калитки, остановились.
– Вылезай, Джим, – прошептал хозяин, – и стой подле лошади, пока мы кончим работу. Мы управимся скоро. Слышишь, на церковных часах бьет двенадцать? К половине первого мы вернемся, и я дам тебе за труды. Ты теперь молодцом, правда?
– Да, сэр, благодарю вас, – отвечал я бодро.
– Тебе не страшно, что здесь так близко кладбище?
– Нет, нисколько! – И я засмеялся, чтобы убедить его в своей храбрости. Тогда Нед вынул из тележки инструменты, мистер Бельчер зажег фонарь, они вместе вошли в калитку, отправились по дороге в церковь и почти в ту же минуту исчезли в темноте.
И вот я ждал, держа гнедую под уздцы. Дождь лил как из ведра, и я промок до костей, потому что теперь попоной была покрыта лошадь. Я ничего не видел перед собой, кроме неясных очертаний маленьких сероватых фигур на кладбище и большой серой колокольни; я ничего не слышал, кроме шума дождя, барабанившего по листьям деревьев, по доскам телеги и по грубой попоне, накинутой на спину лошади. Невесело мне было стоять в такую погоду одному, в полночь, среди непроглядной тьмы, у ворот кладбища, но я утешал себя мыслью, что это скоро кончится. Они скоро вернутся с сажей, я получу свою шестипенсовую монету, лошадь во весь дух побежит назад домой, я заберусь в свою теплую постель, и мне будет очень весело вспоминать обо всем этом.
На часах пробило четверть первого. Значит, прошла только половина времени, назначенного мне мистером Бельчером. Я начал чувствовать беспокойство.
Ведь привидения не существуют на самом деле, это все бабьи сказки, а между тем мне становилось как-то жутко на сердце, и я беспрестанно поглаживал лошадь, чтобы услышать хоть ее ржанье. Вот на часах пробило половина первого.
«Теперь все кончено, – подумал я, – через минуту они вернутся».
И минуту, две, три, четыре глаза мои были устремлены на церковную дорожку в надежде увидеть Неда Перкса с мешком сажи. Но он не приходил, никто не приходил, ничего не было видно. У меня начали стучать зубы, и меня охватила прежняя робость. Я поглаживал лошадь, я называл ее разными ласковыми именами, но она стояла неподвижно, как надгробная статуя.
«Гу, гу, гу!» Это был, вероятно, крик филина, но я перепугался до того, что не мог больше выдержать. Я решил пройти несколько шагов по тропинке и прислушаться, не идет ли хозяин. Я подложил камни под колеса тележки, чтобы гнедая не вздумала увезти ее, и пошел. Кругом было так темно, что я ничего не видел за три шага и должен был ощупать землю ногами, чтобы не сбиться с дороги. Я шел все дальше; вдруг нога моя наткнулась на что-то большое и твердое. Я вздрогнул и отшатнулся, но через минуту собрался с духом и ощупал испугавший меня предмет.
Каково же было мое удивление, когда оказалось, что это была наша машина для чистки труб! Сначала мне пришло в голову, что хозяин и Нед стоят где-нибудь поблизости и спустили машину на землю лишь затем, чтобы немножко отдохнуть; но напрасно я присматривался, напрасно я прислушивался: ничего не было ни видно, ни слышно.
Вдруг около самой церкви блеснул луч фонаря, и я заметил, что его свет приближается ко мне. Я побежал без шуму назад по дорожке, вынул каменья из-под колес и, как ни в чем не бывало, стал подле лошади.
Прошло еще несколько минут ожидания, и наконец в нескольких шагах от меня обрисовались две фигуры, Нед сгибался под тяжестью большого мешка, а мистер Бельчер нес инструменты, в том числе и машину. Они остановились у калитки, и мистер Бельчер спросил тихим голосом:
– Все благополучно, Джим? Никто не приходил? Никто с тобой не говорил?
– Никто, – отвечал я.
Они начали укладывать мешок с сажей в тележку и на минуту открыли свой потайной фонарь. По виду они скорей походили на землекопов, чем на трубочистов. Их руки, ноги и все платье были перепачканы глиной, комья глины покрывали и мешок с сажей. Когда мешок был уложен, они оба выпили водки, и мне хозяин также дал несколько глотков.
– Пей смело, мальчик, – сказал он, – от этого вреда не будет. Ты у меня молодец, вот тебе за это шиллинг.
Он дал мне монету, а мистер Перкс ласково погладил меня по голове.
– А как мы поедем назад? – спросил Нед. – Мальчику, я думаю, лучше сесть между нами?
– Нет, – отвечал мистер Бельчер. – У меня уже лежит один в ревматизме; пожалуй, и этот также простудится. Полезай на дно, Джим; попону мы положим себе на колени, одним ее концом ты можешь прикрыть себе плечи. – И он протиснул меня вниз, в угол тележки.
– Не клади голову на мешок с сажей, – заметил мистер Перкс. – Он мокрый, ты себе простудишь уши.
Усевшись как следует, мистер Бельчер ударил кнутом лошадь, и она помчалась, как будто радуясь тому, что может, наконец, расправить свои иззябшие ноги.
Странный ужас, охвативший меня, когда я сделал удивительное открытие на церковной тропинке, все возрастал. Ясное дело, что мистер Бельчер ездил вовсе не затем, чтобы чистить трубы; он даже не брал с собою в церковь машину, он оставлял ее на дороге. А между тем мешок был полон. Полон, но чем? Как узнать? Мистеру Перксу не надо было и предупреждать меня, чтобы я не ложился на мешок: этот мешок внушал мне такой ужас, что я не смел даже взглянуть на него. А между тем любопытство мучило меня сильнее и сильнее, Нужно было узнать истину во что бы то ни стало. Осторожно вытянул я ногу и ощупал мешок: он оказался мягким. Может быть, это в самом деле сажа? Нет, недоумение слишком мучительно, я должен знать правду, В кармане моем лежал складной нож. Я вытащил его, осторожно раскрыл и, наклонившись к мешку, быстро, одним ударом, прорезал большое отверстие. О, ужас!
На мою руку, еще державшую ножик, вывалилась человечья рука, холодная как лед! Я громко крикнул; испугавшись этого крика, лошадь рванулась вперед быстрее прежнего, я же вмиг перескочил через задок повозки и со всего размаха шлепнулся в грязь. Лицо мое было разбито, но ноги остались целы и невредимым.
Я побежал вперед.
Сзади раздавался мужской голос, Я слышал топот чьих-то дюжих ног.
За мною была погоня.
В понедельник он должен был уехать с нею вместе.
– Теперь тебе хорошо будет, Джим, – сказал Сэм. – Tы будешь ездить с хозяином на ночные работы, а он за всякую поездку дает по шести пенсов, чтобы берегли его секрет.
– Что же, я очень рад, – отвечал я. – Я привык держать секреты. А что, трудно удержать этот хозяйский секрет, Сэм?
– Нет, очень легко, хозяин сам тебе его скажет.
– Нет, уж ты будь добрым товарищем, скажи мне прежде.
– Пожалуй, только не рассказывай ни Пауку, ни другим мальчикам.
– Нет, как можно!
– Ну, пойдем во двор, а то здесь Паук услышит.
Мы вышли.
– Ты как думаешь, Джим, какую сажу привозят они по ночам в большой телеге?
– Как какую? Из труб, я думаю, а то откуда же?
– Из труб, конечно, да из каких? Слушай, Джим, Мы привозим сажу из церковных труб!
– Ну, так что же такое? Что за беда, что из церковных?
– Тс! Тише! Видишь ли, есть такой закон, по которому нельзя чистить церковные трубы, а уж если чистить, так надобно тайком. Кто на этом деле попадется, того накажут, ужасно накажут! Вобьют острые спицы в живот и будут таскать по дорогам. Вот почему они эту работу делают ночью, крадучись.
– Ну, а если поймают того мальчика, который стережет у них лошадей, его тоже накажут? – спросил я.
– Нет, как можно! Он ни в чем не виноват! Наказывают только тех, кого поймают за работой. Видишь, я думаю, вот отчего это. Верно, по закону церковные трубы должен чистить священник, а он поручает это дело дьячку, а дьячок сторожу, а сторож уж от себя нанимает трубочиста. И деньги он, конечно, платит хозяину хорошие, потому дело опасное, да и за сажу ничего нельзя получить.
– Отчего же? Разве это не такая сажа, как везде?
– Такая же самая, только ее нельзя продавать, это строго запрещено законом. С хозяина берут клятву, что он не станет торговать ею. Нед Перкс берет ее и зарывает у себя в огороде. Вот тебе и весь секрет. Мне сказал его хозяин и тебе скажет, а чтобы ты не болтал, он будет давать тебе по шести пенсов за каждую поездку.
Все это Сэм рассказывал мне совершенно серьезно, и я вполне поверил ему. Наконец-то узнал я настоящий секрет! И какой еще секрет! Совсем необыкновенный, точно представление в Шордичском театре.
Страшное наказание, которому, по словам Сэма, подвергались трубочисты, чистившие церковные трубы, нисколько не пугало меня.
Напротив, опасность предприятия придавала ему еще большую прелесть в моих глазах, и я боялся одного, что, пожалуй, мистер Бельчер возьмет вместо Сэма не меня, а кого-нибудь другого.
Я обратился к Пауку и спросил у него, как он думает, кто теперь будет ездить с хозяином на ночные работы.
– Как кто? Известное дело, ты! Не меня же они возьмут с собой; я живой домой не доеду! – решительно отвечал Паук.
Этот ответ не успокоил меня: мистер Бельчер очень тяготился Пауком, и я думал, что, пожалуй, он нарочно станет возить его с собой, чтобы поскорее уморить.
Паук, правда, не мог ходить, но он мог сидеть на козлах и держать вожжи, а этого было довольно. Впрочем, сомнения мои скоро прекратились. В воскресенье вечером мистер Бельчер позвал меня к себе в гостиную и, поболтав о том, о сем, прямо объявил мне, что будет брать меня вместо Сэма для ночных поездок. Он не рассказал мне своего секрета, сказал только, что работы производятся по деревням и что о них не следует никому болтать.
– У всех хозяев, которые держат учеников, – сказал он мне, – есть свои секреты. У меня также есть секрет, я открою его тебе после, и, если ты станешь хранить его, тебе же будет лучше. У Сэма всегда, водились денежки в кармане, и он знал вкус таким кушаньям, которых другим мальчикам и понюхать не удается. Ты меня понимаешь, Джим?
– Конечно, понимаю, – с радостной готовностью отвечал я.
– С другой стороны, – продолжал хозяин, – как ты думаешь, что бы я сделал с Сэмом, если бы он стал болтать о моих делах?
– Я думаю, ему плохо пришлось бы, сэр, – отвечал я, робея при виде сердитого лица хозяина.
– Да, плохо, так плохо, как, верно, не приходилось ни одному мальчику! Я просто взял бы его за горло, вот так, и задушил бы его тут же на месте.
Говоря эти слова, мистер Бельчер стиснул мне горло своими длинными пальцами так крепко и посмотрел на меня так свирепо, что я совсем струсил.
Он, однако, скоро успокоился.
– С Сэмом этого не случилось, – продолжал он прежним дружелюбным голосом. – Он был добрый, понятливый мальчик и за то получал от меня не побои, а пенсы. Теперь довольно. Я не скажу тебе сегодня ничего больше, ты сам увидишь, в чем состоит мой секрет, завтра ночью, если луна не будет светить.
На этом кончился наш разговор. Я поужинал вместе с хозяевами, и меня отпустили в кухню, напомнив, чтобы я не проговорился Пауку.
Весь следующий день я был в таком волнении, что не мог даже обедать. Будет луна или нет? Этот вопрос не давал мне покоя. Я не имел никакого понятия о движении луны и считал появление ее на небе делом случайным. Под вечер Паук возбудил во мне надежду.
– Косточки мои, бедные косточки! – жаловался он. – Опять разболелись! Наверное, к ночи будет дождь.
Действительно, в сумерки пошел дождь, а к ночи погода испортилась совсем. Миссис Бельчер позвала меня ужинать, как обыкновенно звала Сэма перед отправлением в ночную экспедицию.
Ужин был обильный и роскошный: он состоял главным образом из рубцов, жареных в масле, и из тертого картофеля. За столом сидели, кроме меня, мистер и миссис Бельчер и Нед Перкс. Когда мы кончили есть, миссис Бельчер по приказанию своего мужа сделала мне полстакана горячего грога, и я мужественно выпил его, хотя слезы навернулись у меня на глаза от этого крепкого напитка. Мистер Бельчер и Нед Перкс также вдоволь угостились водкой, и мы вышли во двор, где уже стояла телега с запряженною в нее гнедою лошадью.
Хозяин и Перкс накинули себе по мешку на плечи в защиту от дождя и уселись рядом в телеге, а я закрылся попоной и уютно уместился у них в ногах. Кроме нас, в телеге помещалась машина для чистки труб и мешок с какими-то инструментами, о которых я, так же как и Сэм, мог только сказать, что они звякают (хотя и старался втихомолку ощупать их рукою сквозь толстую ткань мешка).
Я не имел ни малейшего понятия о том, куда мы ехали, но все равно поездка доставляла мне необыкновенное удовольствие. Мы мчались ужасно быстро, кругом все было темно, дождь лил как из ведра; мне представлялось, что впереди нам грозят страшные опасности, но я не боялся их, напротив, мне хотелось, чтобы они скорей настали.
Мы проехали, наверное, миль десять, когда мистер Бельчер поворотил к колоде, стоявшей возле дороги, и остановился напоить лошадь.
– Не знаю, как вы, Нед, – сказал он, – но я промок до костей. Надо бы нам немножко выпить, чтобы согреться.
– Пожалуй, выпьем и пошлем мальчика купить еще бутылку в этом кабачке.
Они достали бутылку, напились сами, дали мне также добрый глоток крепкой водки и послали меня в кабачок долить бутылку.
Когда я вернулся с водкой, мистер Бельчер опять погнал лошадь, и мы понеслись вперед скорее прежнего.
– Жаль, что мы не захватили еще мешка, – проговорил Нед Перкс. – Меня ужасно мочит дождь.
– Да ведь у нас есть еще длинный мешок, Нед, – отвечал хозяин. – Закройтесь им.
– Закрыться-то можно, да…
– Да что? Вы боитесь, что тот, для кого он приготовлен, простудится? – смеясь, заметил мистер Бельчер.
– Ну, этого, положим, нечего бояться, – отвечал, также смеясь, Нед. – Дай сюда этот мешок, Джим.
Я подал ему длинный мешок, лежавший подле меня на дне телеги, и в первый раз почувствовал какой-то смутный страх. О ком они говорят? Ведь этот мешок предназначается для сажи? Кто же может простудиться?
Сильный дождь все продолжался, когда мистер Бельчер остановил лошадь.
– Ну, – обратился он ко мне, – теперь я расскажу тебе часть своего секрета. Видишь там эту церковь?
Я взглянул в темноту по тому направлению, куда он мне указал, и с трудом различил туманный очерк церковной колокольни, а около нее другие низкие сероватые фигуры, должно быть, надгробные памятники.
– Мы пойдем туда чистить трубы, – прошептал он. – Мне некогда рассказывать тебе все подробности; одним словом, чистить трубы в церквах нельзя у всех на глазах, понимаешь?
– Понимаю, сэр, – не совсем смелым голосом отвечал я.
– Ты, должно быть, промок да и спать хочешь, – добродушно заметил хозяин. – Возьми хлебни еще глоток водки, это тебя оживит.
С этими словами он поднес бутылку к моим губам.
Глоток водки действительно оживил меня, и я снова вполне поверил, что мистер Бельчер идет чистить трубы в церкви.
Спутники мои вылезли из телеги и, подведя лошадь к группе деревьев прямо против калитки, остановились.
– Вылезай, Джим, – прошептал хозяин, – и стой подле лошади, пока мы кончим работу. Мы управимся скоро. Слышишь, на церковных часах бьет двенадцать? К половине первого мы вернемся, и я дам тебе за труды. Ты теперь молодцом, правда?
– Да, сэр, благодарю вас, – отвечал я бодро.
– Тебе не страшно, что здесь так близко кладбище?
– Нет, нисколько! – И я засмеялся, чтобы убедить его в своей храбрости. Тогда Нед вынул из тележки инструменты, мистер Бельчер зажег фонарь, они вместе вошли в калитку, отправились по дороге в церковь и почти в ту же минуту исчезли в темноте.
И вот я ждал, держа гнедую под уздцы. Дождь лил как из ведра, и я промок до костей, потому что теперь попоной была покрыта лошадь. Я ничего не видел перед собой, кроме неясных очертаний маленьких сероватых фигур на кладбище и большой серой колокольни; я ничего не слышал, кроме шума дождя, барабанившего по листьям деревьев, по доскам телеги и по грубой попоне, накинутой на спину лошади. Невесело мне было стоять в такую погоду одному, в полночь, среди непроглядной тьмы, у ворот кладбища, но я утешал себя мыслью, что это скоро кончится. Они скоро вернутся с сажей, я получу свою шестипенсовую монету, лошадь во весь дух побежит назад домой, я заберусь в свою теплую постель, и мне будет очень весело вспоминать обо всем этом.
На часах пробило четверть первого. Значит, прошла только половина времени, назначенного мне мистером Бельчером. Я начал чувствовать беспокойство.
Ведь привидения не существуют на самом деле, это все бабьи сказки, а между тем мне становилось как-то жутко на сердце, и я беспрестанно поглаживал лошадь, чтобы услышать хоть ее ржанье. Вот на часах пробило половина первого.
«Теперь все кончено, – подумал я, – через минуту они вернутся».
И минуту, две, три, четыре глаза мои были устремлены на церковную дорожку в надежде увидеть Неда Перкса с мешком сажи. Но он не приходил, никто не приходил, ничего не было видно. У меня начали стучать зубы, и меня охватила прежняя робость. Я поглаживал лошадь, я называл ее разными ласковыми именами, но она стояла неподвижно, как надгробная статуя.
«Гу, гу, гу!» Это был, вероятно, крик филина, но я перепугался до того, что не мог больше выдержать. Я решил пройти несколько шагов по тропинке и прислушаться, не идет ли хозяин. Я подложил камни под колеса тележки, чтобы гнедая не вздумала увезти ее, и пошел. Кругом было так темно, что я ничего не видел за три шага и должен был ощупать землю ногами, чтобы не сбиться с дороги. Я шел все дальше; вдруг нога моя наткнулась на что-то большое и твердое. Я вздрогнул и отшатнулся, но через минуту собрался с духом и ощупал испугавший меня предмет.
Каково же было мое удивление, когда оказалось, что это была наша машина для чистки труб! Сначала мне пришло в голову, что хозяин и Нед стоят где-нибудь поблизости и спустили машину на землю лишь затем, чтобы немножко отдохнуть; но напрасно я присматривался, напрасно я прислушивался: ничего не было ни видно, ни слышно.
Вдруг около самой церкви блеснул луч фонаря, и я заметил, что его свет приближается ко мне. Я побежал без шуму назад по дорожке, вынул каменья из-под колес и, как ни в чем не бывало, стал подле лошади.
Прошло еще несколько минут ожидания, и наконец в нескольких шагах от меня обрисовались две фигуры, Нед сгибался под тяжестью большого мешка, а мистер Бельчер нес инструменты, в том числе и машину. Они остановились у калитки, и мистер Бельчер спросил тихим голосом:
– Все благополучно, Джим? Никто не приходил? Никто с тобой не говорил?
– Никто, – отвечал я.
Они начали укладывать мешок с сажей в тележку и на минуту открыли свой потайной фонарь. По виду они скорей походили на землекопов, чем на трубочистов. Их руки, ноги и все платье были перепачканы глиной, комья глины покрывали и мешок с сажей. Когда мешок был уложен, они оба выпили водки, и мне хозяин также дал несколько глотков.
– Пей смело, мальчик, – сказал он, – от этого вреда не будет. Ты у меня молодец, вот тебе за это шиллинг.
Он дал мне монету, а мистер Перкс ласково погладил меня по голове.
– А как мы поедем назад? – спросил Нед. – Мальчику, я думаю, лучше сесть между нами?
– Нет, – отвечал мистер Бельчер. – У меня уже лежит один в ревматизме; пожалуй, и этот также простудится. Полезай на дно, Джим; попону мы положим себе на колени, одним ее концом ты можешь прикрыть себе плечи. – И он протиснул меня вниз, в угол тележки.
– Не клади голову на мешок с сажей, – заметил мистер Перкс. – Он мокрый, ты себе простудишь уши.
Усевшись как следует, мистер Бельчер ударил кнутом лошадь, и она помчалась, как будто радуясь тому, что может, наконец, расправить свои иззябшие ноги.
Странный ужас, охвативший меня, когда я сделал удивительное открытие на церковной тропинке, все возрастал. Ясное дело, что мистер Бельчер ездил вовсе не затем, чтобы чистить трубы; он даже не брал с собою в церковь машину, он оставлял ее на дороге. А между тем мешок был полон. Полон, но чем? Как узнать? Мистеру Перксу не надо было и предупреждать меня, чтобы я не ложился на мешок: этот мешок внушал мне такой ужас, что я не смел даже взглянуть на него. А между тем любопытство мучило меня сильнее и сильнее, Нужно было узнать истину во что бы то ни стало. Осторожно вытянул я ногу и ощупал мешок: он оказался мягким. Может быть, это в самом деле сажа? Нет, недоумение слишком мучительно, я должен знать правду, В кармане моем лежал складной нож. Я вытащил его, осторожно раскрыл и, наклонившись к мешку, быстро, одним ударом, прорезал большое отверстие. О, ужас!
На мою руку, еще державшую ножик, вывалилась человечья рука, холодная как лед! Я громко крикнул; испугавшись этого крика, лошадь рванулась вперед быстрее прежнего, я же вмиг перескочил через задок повозки и со всего размаха шлепнулся в грязь. Лицо мое было разбито, но ноги остались целы и невредимым.
Я побежал вперед.
Сзади раздавался мужской голос, Я слышал топот чьих-то дюжих ног.
За мною была погоня.
XVIII
Сцена более страшная, чем все представления в театре
– Воротись! – кричал мне Нед Перкс. – Воротись! Если ты не остановишься и не перестанешь кричать, я сверну тебе шею!
Как я мог остановиться? Я был убежден, что мистер Бельчер убийца, и верил, что Нед Перкс свернет мне шею. Я бежал, едва переводя дух, беспрестанно спотыкаясь и шлепая по жидкой грязи дороги, но всетаки успел несколько раз крикнуть «караул». Вдруг раздался свист мистера Перкса, а затем топот гнедой.
Как я мог остановиться? Я был убежден, что мистер Бельчер убийца, и верил, что Нед Перкс свернет мне шею. Я бежал, едва переводя дух, беспрестанно спотыкаясь и шлепая по жидкой грязи дороги, но всетаки успел несколько раз крикнуть «караул». Вдруг раздался свист мистера Перкса, а затем топот гнедой.