Грипе Мария. ...И белые тени в лесу

   – Можно посчитать, сколько свечек будет на праздничном торте, – предложила я.
   Но Амалия с улыбкой покачала головой.
   – К сожалению, ничего не получится. Никаких тортов не будет. Только маленькие, но очень изысканные пирожные и конфеты, – сказала она. Было заметно, что предстоящий визит вносил приятное разнообразие в одинокую жизнь Амалии. Щеки у нее порозовели, она была почти весела. В честь такого дня Амалия надела красивое шелковое фиолетовое платье с белыми кружевами.
   Прием происходил в так называемом цветочном зале. Но прежде чем войти, люди дожидались своей очереди в одном из вестибюлей. Старушке было тяжело принимать нескольких человек одновременно, и в цветочный зал пускали только после того, как имя приглашаемого объявлялось вслух.
   Пока мы ждали, Амалия обходила гостей и пыталась выяснить, сколько лет исполнилось Сигрид. Но оказалось, что, как она и предполагала, никто об этом не знает, хотя версий было много.
   – Позже попытаюсь узнать точнее, – сказала Амалия.
   И вот настала наша очередь. Двойные двери вели в цветочный зал, утопавший в зелени и цветах, – он представлял собой странное зрелище посреди пустынного каменного замка. Это была необычайно светлая комната со множеством окон. Повсюду стояли горшки со всевозможными растениями, на некоторых уже распустились красивые цветы. Растения располагались на скамьях вдоль стен, на небольших возвышениях по всей комнате, вились по шпалерам и изящным решеткам возле окон. Комната напоминала ботанический сад.
   Вспомнив о сне, который мучил Каролину, я посмотрела на нее, но та, казалось, о нем забыла, она смотрела только на именинницу, сидевшую в другом конце зала.
   Перед нами была виновница торжества, Сигрид Фальк аф Стеншерна. Она сидела на позолоченном стуле, стоявшем на небольшом возвышении, сзади ее окружали цветущие фиалки. Вся стена у нее за спиной была покрыта голубыми цветами с темно-зелеными листьями.
   Сама она была одета в роскошное платье яркого пурпурного цвета. Вещая Сигрид была высокой дамой с очень прямой осанкой, как у королевы, подол платья был красиво уложен вокруг возвышения, на котором она сидела. Сигрид казалась гораздо моложе своих лет. Волосы ее были по-прежнему темными. Во время разговора она оживленно жестикулировала.
   Люди, стоявшие небольшими группами по всему залу, разговаривали приглушенными голосами. Руки у них были заняты: в одной – небольшой бокал с вином, в другой – десертная тарелочка с пирожным. Единственным человеком во всем зале, который сидел, была сама Сигрид.
   Нам пришлось прождать довольно долго, прежде чем нас пригласили подойти к ней, но все это время вышколенные слуги подносили нам вино и пирожные.
   Никаких картин Сигрид здесь, конечно же, не было, но Амалия пообещала, что мы увидим их позже, она договорилась, что нам разрешат зайти в мастерскую после приема.
   И вот подошла наша очередь, мы двинулись к возвышению. Первой шла Амалия. Перед старушкой располагалась низкая позолоченная табуретка, куда каждый из приглашенных садился, когда наступал его черед. За спиной у Сигрид стояли два пожилых родственника, которые сообщали, кто перед ней находится.
   Люди подходили по одному, садились на табуретку, обменивались несколькими фразами с именинницей, вставали и уступали место следующему.
   Я заметила, что некоторых старуха ненадолго брала за руку и словно бы исследовала, что они за люди, – делала она это не всегда, но довольно часто. Ни о каких проявлениях нежности здесь и речи не шло, это был своего рода способ поближе рассмотреть того, кто перед ней сидел.
   Сейчас перед ней была Амалия, и Сигрид взяла ее за руку. Я поняла, что Амалия рассказывает о нас, о том, кто мы такие и зачем пришли. Я мельком взглянула на Каролину. В своем белом элегантном костюме она выглядела очень изысканно: самоуверенный молодой человек, который с детства привык вращаться в высших кругах. Я ею восхищалась. Сама я чувствовала себя далеко не так уверенно.
   Поведение Каролины объяснялось не только ее умением искусно притворяться. Я по большей части выступала в качестве зрителя, тогда как Каролина, в противоположность мне, всегда принимала самое живое участие в том, что происходило вокруг. Я чувствовала себя посторонней, а Каролина явно принадлежала к посвященным. И так случалось везде, где бы Каролина ни оказалась: она всегда чувствовала себя как дома и тут же вызывала у всех доверие. Происходило это потому, что Каролина обладала исключительной способностью к сопереживанию. Мне ничего другого не оставалось, кроме как завидовать ей.
   И вот Амалия подвела ее к возвышению, где сидела Сигрид. Поклонившись, Каролина едва присела на самый краешек табуретки, чтобы удобнее было преклонить колено перед старушкой, которая взяла ее за руку, и наклонилась, чтобы лучше слышать ее слова. Разговаривали они тихо, чтобы никто из стоящих поблизости не слышал. Несмотря на свой возраст, Сигрид тоже имела тайны и не хотела, чтобы кто-либо знал, о чем она будет говорить. Память у нее была прекрасная, она могла вспомнить беседу, которая состоялась десять лет назад.
   Мне показалось, что с Каролиной она проговорила на удивление долго. Каролина ни чуточки не растерялась и не засмущалась, а то, что разговор у них состоялся очень оживленный, можно было заметить по тому, как порхали в воздухе старушки – ее руки – словно крылья жаворонка. Казалось, она осталась довольна встречей, и когда Каролина встала, чтобы уступить место мне, Сигрид быстро потянулась к ней, привлекла Каролину к себе и, шепнув что-то, восхищенно рассмеялась и отпустила ее.
   Теперь была моя очередь. В горле у меня пересохло, я то и дело нервно сглатывала слюну и не знала, что сказать. Заметив это, Каролина взяла меня за руку, чуть пожала ее, чтобы приободрить, и бережно проводила к возвышению.
   – Это моя сестра Берта, – сказала Каролина. – Та самая девушка, которая интересовалась вашими картинами.
   Я осторожно присела на табуретку. Старуха не стала тотчас брать меня за руку, как это было с Каролиной. Вместо этого она повернулась ко мне так, что мы оказались лицом к лицу. Глаза у нее были темные, но вовсе не потухшие, как это обычно бывает у слепых. Они светились. В них горел какой-то таинственный огонь.
   – Где ты, дитя мое? – спросила она.
   – Я здесь, – прошептала я.
   – Но я не чувствую, что ты здесь. Я ведь тебя не вижу, ты же понимаешь? Раскройся. Или ты боишься? А может быть, тебя подавляет твой волевой брат? Так нельзя, моя девочка.
   Голос у нее был низкий, глуховатый, но удивительно молодой и сочный. Сигрид оказалась замечательным человеком, сильным и жизнелюбивым. Как только я на нее посмотрела, меня охватила такая радость, что сердце готово было вырваться из груди.
   – Для меня большая честь быть приглашенной на ваш день рождения, – выдавила я наконец.
   – Спасибо, дитя мое.
   Лицо у нее было свежее и румяное, она очаровательно улыбнулась, и, протянув ко мне руки, стала ощупывать ими воздух – выглядело это очень драматично.
   – Где же ты? Теперь ты должна мне показаться, я хочу знать, где ты и кто ты есть на самом деле.
   Я бы и рада была перед ней раскрыться, но у меня ничего не получалось. Из-за этого я очень расстроилась. Если бы мы остались наедине… Но когда рядом была Каролина, а вокруг стояли все эти незнакомые люди, я тотчас замыкалась. Я глубоко вздохнула.
   И тогда я вдруг почувствовала, что она нащупала и крепко сжала мои руки своими. Руки у нее были огрубевшие от работы с водой и глиной, она ведь лепила скульптуры, эти руки были костистые и худые, но теплые и полные жизни.
   – Почему ты хочешь посмотреть на мои картины? Ты ведь меня не знаешь?
   Тут я вновь стала самой собой и услышала свой голос:
   – Мне рассказывал о них Арильд, – ответила я. – Он сказал, что вам удалось нарисовать тишину. Поэтому я хочу посмотреть на них. Я хочу узнать, как рисуют безмолвие.
   – Я тебя поняла. Теперь я чувствую, что ты здесь, я смогу тебя вспомнить. Спасибо, что ты пришла.
   Улыбнувшись, она кивнула и отпустила мои руки.
   Мое время истекло; я встала и приготовилась уступить место следующему, но не могла оторвать глаз от этой красивой женщины.
   – Ну как? – спросила Каролина, когда я приковыляла поближе к ней.
   Но я была слишком ошеломлена и не могла говорить, я просто обняла ее и прижала к себе, и Каролина все поняла.
   – Да, сестричка, какое чудо, что нам довелось тут побывать, – прошептала она.
   За нами пришла Амалия и не спеша увела нас из цветочного зала. Теперь мы направились в мастерскую посмотреть на картины. Мне было так тяжело уходить. Немного помедлив в дверях, я оглянулась и посмотрела на возвышение, где сидела она, Сигрид Вещая, баронесса, старуха – как ее обычно называли, но все эти имена были такими невыразительными. Она была богиней. Сказочной феей. Где-то глубоко в ее душе таилась радость – радость, которой не суждено умереть никогда.
   Многие подходили заранее и в ожидании стояли немного поодаль. Мне пора было идти. Я повернулась и вдруг увидела перед собой женщину, которая показалась мне знакомой. Это была та самая женщина в траурном платье, которую я встретила в поезде по дороге домой. Она еще заговорила со мной, и я решила, что это София, вдова брата Максимилиама. Она по-прежнему была в траурном платье, лицо закрывала вуаль.
   Удивленные, мы стояли лицом к лицу, ожидая, что будет дальше. Я поняла, что она меня тоже узнала. Я попыталась пропустить ее, но она шагнула в ту же сторону, и мы вновь оказались лицом к лицу, по-прежнему преграждая друг другу дорогу.
   – Извините, – сказала я.
   – Ничего страшного, – ответила женщина.
   Я узнала красивый, мелодичный голос, но лица ее не было видно за густой вуалью. Интересно, подумала я, а перед Сигрид она тоже не приподнимет вуали? Баронесса, конечно, слепа, но она все равно чувствовала, когда кто-нибудь пытался от нее что-то скрыть. Мне ужасно хотелось посмотреть на их встречу, но надо было идти.
   – Извините, – снова сказала я и наконец-то разминулась с ней.
   И тогда она обернулась.
   – Фрекен здесь одна? Я не вижу вашего брата.
   – Он тоже здесь. Просто ушел вперед.
   Женщина кивнула и зашла в цветочный зал, а я побежала догонять Амалию и Каролину.
   Мастерская находилась в башне, на самом верху. Комната оказалась маленькой, но и картины тоже были небольшими. Все они оказались приблизительно одного размера, но сюжеты были разными. По большей части – пейзажи, но также и интерьеры, натюрморты, портреты. Что бы ни изображалось на картинах, главным их содержанием была тишина, как и рассказывал Арильд. В чем проявлялась эта тишина, сказать не могу, но она сразу бросалась в глаза. Она не вызывала ощущения тяжкого и скорбного безмолвия – скорее это была подлинная тишина нашей жизни и природы. Сама не знаю почему, но я не чувствовала никакой связи между этими картинами и озарением, которое посетило меня в цветочном зале. Это были удивительно гармоничные рисунки, но они раскрывали только одну из сторон баронессы, важную и необыкновенную, а ведь у нее было столько разных граней, которые, может быть, нашли отражение в ее скульптурах. На них мне теперь тоже не терпелось посмотреть.
   – Наверно, в следующий день рождения, – тихо сказала Амалия.
   Когда мы с Каролиной остались наедине, я спросила ее, о чем она разговаривала с Сигрид.
   – В основном она говорила что-то в ответ на мои слова.
   – А что ты ей рассказывала?
   Каролина замолчала, она подумала, затем вызывающе посмотрела на меня, спросив, не обижусь ли я, если она не станет мне об этом говорить.
   – Никакой тайны здесь нет, но все же мне не хотелось бы об этом рассказывать. Понимаешь?
   Конечно, я понимала.
   Каролина задумчиво посмотрела на меня.
   – Ты правда не обидишься?
   – Правда.
   Тогда она улыбнулась и сказала, что кое-что она все-таки должна мне рассказать. Она спрашивала у Сигрид, откуда та берет свою силу.
   – И знаешь, что она мне ответила?
   – Нет.
   – Никогда не спрашивай курицу, которая несет золотые яйца, почему они золотые. Как только курица начнет об этом думать, она перестанет нести яйца.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

   Время бежало быстро.
   Лето подходило к концу.
   Каролина собиралась остаться в замке, а я остаться не могла. Уже через несколько недель я должна была поехать домой: начинались занятия в школе. Но перед отъездом я хотела кое в чем разобраться.
   Мы так и не узнали, кто ходил в комнату в башне и брал блокноты Розильды. Но ведь никто не приложил никаких усилий, чтобы это выяснить. И даже Каролина.
   – Да забудь ты об этом, – говорила она. – Во всяком случае тебя теперь больше никто не подозревает.
   – А по-моему, все это так неприятно! Ведь на этом история не закончится. Тут надо разобраться.
   – Это не наше дело. Кроме Розильды, это никого не касается.
   – Неужели Розильда не понимает, что я блокноты не брала?
   – Ну, конечно, понимает.
   На Каролину это было не похоже. Куда подевалось ее любопытство? Я не понимала, откуда взялось это странное равнодушие. Ну как так можно – пустить все на самотек? Я стала понимать, о чем говорила Вера Торсон, когда жаловалась на то, что в замке все пытаются прикрыть и пригладить. Со своей стороны все понимают, что здесь что-то не так, но разбираться в этом не собираются.
   Может быть, они считают, что они выше этого? Что они не снизойдут до такой мелочи? Не знаю. В таком случае они и Каролину этим заразили. Только я одна по-прежнему размышляла об этой пропаже.
   У Каролины были другие заботы.
   Ее дружба с Арильдом и Розильдой становилась все более романтичной. Я делала вид, что ничего не замечаю. Мне не хотелось, чтобы меня сочли ревнивой, и я их дружбой рисковать не хотела.
   Розильда написала тогда: «Мы с Карлом словно олицетворяем мечты друг друга». А Каролина сказала, что им обеим просто хочется поиграть. Я к этому всему не имела никакого отношения. Поэтому я предпочитала держаться в стороне и появляться тогда, когда они во мне нуждались.
   Таким образом, большую часть времени я была предоставлена самой себе и предавалась своим размышлениям.
   Иногда я доставала фотографии, на которых были Каролина и Розильда в парке, а позади вырисовывались белые женские тени. Время от времени мне казалось, что тени перестали быть такими отчетливыми, как прежде, и это сильно меня раздражало. А может быть, я все это просто придумала? Но в следующий раз я смотрела на фотографии – и тени появлялись вновь. По крайней мере одна из них была поразительно ясной.
   Я перечитывала вырезки из газет, которые прислала мне бабушка.
   Да, сплошные загадки, надо побольше об этом разузнать. Вера, разумеется, выложила все, что ей было известно. Но ведь она наблюдала за происходящим не сначала. Она никогда не была знакома с матерью Арильда и Розильды, Лидией Стеншерна.
   Аксель Торсон – вот кто действительно был предан их семье. Он был очень привязан к Лидии, как сказала Вера. И разумеется, он беспокоился о ее детях.
   Ну конечно же, мне надо поговорить с Акселем.
   Если немота Розильды не связана с телесной болезнью, значит, ее можно вылечить. Просто ей надо помочь.
   Теперь я поняла, почему меня постоянно мучает такое сильное чувство неудовлетворенности. Мне все время казалось, что мне дали какое-то задание, которое я забываю выполнить.
   Я должна поговорить с Акселем. Он с самого начала внушал мне доверие. Идти к нему было совсем не страшно. Уже давно пора было с ним поговорить, а мне почему-то это в голову не приходило. Но теперь настал подходящий момент.
   Я искала его в саду, в парке и везде, где только можно, но его нигде не было. Значит, он сейчас дома, и я решила сходить туда. Момент был подходящий: Вера как раз занята в замке, и я рассчитывала поговорить с Акселем с глазу на глаз.
   Дверь в их дом никогда не запиралась, войти мог кто угодно. Постучавшись, я зашла в переднюю и позвала хозяев, но никто не ответил. Я пала духом. Может быть, его вообще нет дома? И как же мне тогда его найти?
   Контора располагалась совсем рядом с передней, и дверь туда была открыта. Маленький шкафчик с ключами висел на стене. Я видела его из передней. Там должен был висеть ключ от апартаментов Лидии Стеншерна.
   У меня и в мыслях не было к нему притрагиваться, но, не удержавшись, я шагнула вперед и заглянула в контору. Дверца в шкафчик была приоткрыта, дело стояло за тем, чтобы тихонько подтолкнуть ее.
   Но ключа на месте не было!
   Крючок, на котором должен висеть этот ключ, был свободен. Это тотчас бросалось в глаза. Ключ кто-то взял.
   Значит, сейчас кто-то находится в апартаментах Лидии, а ходить туда кому бы то ни было запрещено.
   Недолго думая, я помчалась обратно – я бежала всю дорогу вверх по горе, через парк, в замок. Прямиком в апартаменты Лидии. Я должна была разобраться, кто осмелился туда пойти.
   Только бы не Каролина.
   Только бы не Розильда.
   Ну и, конечно же, это не Арильд.
   И не Вера Торсон.
   Я надеялась, что ключ взяла Амалия. Этому можно было найти хоть какое-то объяснение. По крайней мере это было бы не настолько странно.
   Когда я миновала все лестницы, я обнаружила, что дверь в апартаменты закрыта. На первый взгляд мне показалось, что она заперта.
   Если ключа на крючке нет, это вовсе не значит, что в данный момент кто-то находится внутри, – эта мысль пришла мне в голову, пока я была в замешательстве. Наверно, Аксель стал прятать ключ после того, как мы с Розильдой ходили туда. Я уже не была так уверена в своих давешних подозрениях, но осторожно дотронулась до дверной ручки.
   Она тотчас поддалась, дверь распахнулась. Проскользнув внутрь, я бесшумно закрыла ее за собой. Я стояла в полутьме и прислушивалась, сердце бешено билось в груди. Двери повсюду были открыты, но в тишине слышался только звон колокольных языков о металлический шар, доносившийся из башен. И больше – ни звука.
   Я замерла. От волнения кровь колотилась в венах на висках и отдавалась в ушах, я должна была попытаться успокоиться и обдумать случившееся. Когда я обнаружила, что ключей на месте нет, у меня возник порыв поскорее примчаться сюда, но никакого определенного плана у меня не было. Все это могло быть опасно. Я совершенно не представляла, во что я ввязалась. Кого я здесь встречу?
   И что я буду делать теперь?
   Так и останусь стоять или пойду дальше?
   Во всяком случае теперь я точно знаю, что кто-то ходит в апартаменты Лидии. Раз так – не стоит упускать возможности разобраться в том, кто это может быть.
   Но не лучше ли подождать за дверью? Если прокрасться одним лестничным пролетом выше, то можно будет увидеть, кто выйдет из апартаментов, и при этом самой остаться незамеченной. Если я так и буду здесь стоять, то этот кто-то наверняка меня увидит.
   Мне придется столкнуться с ним лицом к лицу.
   И он, в свою очередь, будет застигнут на месте преступления.
   Справлюсь ли я такой задачей? А тот, другой?
   Разумеется, это зависит от того, что это за человек.
   Если это Розильда или Каролина, то все это к чему-то да приведет. Нам обеим придется выложить свои карты, но тогда мы сможем наконец свободно дышать.
   Ну а если это кто-то другой, например Амалия…
   Время на размышления истекло. Рядом послышались чьи-то шаги. В дикой панике я бросилась в ближайшую комнату и спряталась за ширмой. Шаги раздавались в другой стороне. Я прислушалась. Этот кто-то явно не пытался красться как можно тише, шаги были уверенными и спокойными.
   Нет, это не Розильда и не Каролина.
   И не Амалия – она всегда ходит бесшумно… Нет, это не она. Шаги принадлежали мужчине.
   А может быть, это Арильд? Да нет, у него шаги совсем другие. Все в замке привыкли распознавать друг друга по шагам, люди постоянно к ним прислушивались.
   В соседней комнате кто-то ходил взад-вперед, не спеша, словно кого-то ждал. Один из каблуков поскрипывал.
   Может, это кучер?
   Нет, что он здесь мог позабыть?
   А может, Аксель Торсон?
   С того места, где я стояла, никого не было видно, но я не осмеливалась шелохнуться, мне не хотелось показываться, прежде чем я пойму, кто находится в соседней комнате. А может, я и вовсе не знаю этого человека, тогда случится что-то ужасное.
   Я должна как можно скорее пробраться на лестницу. Но я стояла в таком неудобном месте. Из комнаты, где раздавались шаги, огромный проем вел прямо в холл. А входная дверь находилась как раз напротив этого проема. Я смогу выйти незамеченной, только если мне очень повезет.
   Шаги стихли.
   Я подождала несколько мгновений.
   Тишину нарушал лишь звон колокольных языков.
   Если бы я только могла просчитать, в каком углу комнаты находился этот человек.
   Стояла гробовая тишина.
   А может быть, он ушел…
   Может, попытаться?
   Да, ждать дольше смысла не имеет. Я выбралась из-за ширмы и сделала несколько шагов в сторону двери. И тут вновь послышалось поскрипывание.
   Снова раздались шаги. Я опять спряталась за ширмой. Мне казалось, что сердце у меня вот-вот остановится.
   И тут шаги послышались в холле, и снова хлопнула входная дверь. Тотчас вслед за этим я услышала, как в замке поворачивается ключ.
   До меня стало постепенно доходить, что ключ поворачивали снаружи, и теперь я оказалась взаперти. Одна в апартаментах Лидии Стеншерна.
   Я вся похолодела от ужаса. Меня словно парализовало, я даже пальцем не могла пошевелить.
   О том, что я здесь, никто не знал.
   Им и в голову не придет искать меня здесь.
   Как мне отсюда выбраться?
   Наружу вела только одна дверь. Значит, мне придется вылезти через окно. С третьего этажа! Я ведь могу разбиться насмерть, верхолаз из меня никудышный.
   Когда этот незнакомец вернется обратно? Неужели мне придется сидеть здесь до тех пор, пока он опять не придет? Неужели я так и не узнаю, кто это?
   Все было напрасно.
   Когда я немного пришла в себя, я стала осторожно обследовать комнаты. Теперь я осталась одна и не рисковала с кем-либо столкнуться. Но меня пугал звук собственных шагов, и я старалась ступать как можно тише. Я едва осмеливалась дышать. В невероятном напряжении я переходила из одной комнаты в другую.
   Казалось, ничего не изменилось с тех пор, как мы побывали тут вдвоем с Розильдой.
   Когда я проходила мимо задрапированной в белое мебели, мне почудилось, что под покрывалами кто-то прячется. В мутных зеркалах мне мерещились лица, невидимые глаза наблюдали за мной из темных углов. Я вся дрожала от страха.
   Я только и делала, что изо всех сил пыталась себя успокоить.
   Вот они какие, эти заброшенные комнаты. Самое обыкновенное помещение, ничего особенного. В зеркалах, с которых никто не стирает пыль, может померещиться все что угодно. Зеркала искажают реальность, а за фантазией дело не станет. Ничего такого страшного здесь нет.
   Наконец я немного успокоилась и стала подумывать о том, не раздвинуть ли занавески, чтобы посмотреть, смогу ли я выбраться через окно.
   А может быть, просто распахнуть окно и позвать на помощь? Но это только в самом крайнем случае. О последствиях такого поступка мне даже подумать было страшно.
   Проходя по детским комнатам Арильда и Розильды, я заметила игрушечного медвежонка, лежавшего на кровати Арильда. Я остановилась и взяла его.
   Медвежонок был коричневый с маленькими блестящими пуговицами из стекла вместо глаз. Он подействовал на меня успокаивающе. Я посмотрела вокруг. Если мне придется здесь заночевать, я лягу в какой-нибудь из этих маленьких комнаток. Наверно, в кровати Розильды с закрытыми дверцами. Я внимательно осмотрела их, проверяя, закрываются ли они на замок. Тут и ключи от них лежали, но я не осмеливалась их опробовать. А что если я потом не смогу открыть замок.
   Я взяла мишку и пошла дальше, в спальню Лидии Стеншерна. Только я подумала, что успокоилась, как сразу снова начала дрожать. Ну конечно же, я была тут одна, ни одно живое существо мне встретиться не могло, а вдруг здесь водятся привидения?
   Едва переступив порог, я отпрянула.
   На стуле совсем рядом с дверью лежал траурный платок, которого в прошлый раз не было. Чуть поодаль, на крючке, торчащем в изразцовой печи, висело черное платье. А на кровати за портьерами на этот раз было пусто. Белое платье, которое мы видели здесь тогда, исчезло.
   На туалетном столике стояла ваза с белыми розами. Розы эти были не искусственными, а настоящими. На столе возле маленького диванчика лежало несколько Розильдиных блокнотов. Да, явно тут хозяйничало не привидение. Я никак не могла взять в толк, что же на самом деле происходит.
   Постепенно я успокоилась, но тут же вздрогнула. К стене прямо передо мной была прислонена картина Лидии «Смерть Офелии». При таком освещении она по-прежнему наводила ужас. Я еле удержалась, чтобы не закричать. Из башен доносился непрерывный звон. На вешалке поблизости висело траурное платье, я в ужасе переводила глаза с платья на картину.
   Но наконец я пришла в себя. Если я хочу уйти отсюда в здравом уме, то не надо терять рассудка от страха. Здесь надо размышлять хладнокровно. Больше я не позволю себе терять самообладание. Хватит с меня того, что меня здесь заперли на замок. Что бы ни случилось, надо сохранять спокойствие.
   Легко сказать, да трудно сделать.
   В следующее мгновение я увидела, как в зеркале что-то проплыло. Фигура, одетая в белое, медленно отделилась от стены и шагнула в комнату.
   Я тотчас обернулась.
   И тогда фигура бесшумно скользнула обратно. Я почувствовала, как кровь леденеет в жилах. Волосы встали дыбом на голове. И тут я увидела кое-что, чего не заметила раньше.