— А крупье?
   — До вчерашнего дня эта сотрудница не имела ни одного прокола. Второй раз предупреждать ее не будут.
   — Значит, все происходящее в залах фиксируется на пленку?
   — Безусловно. Каждая карта, каждый бросок костей, каждый автомат. Там установлено двести десять камер.
   Рэй прошелся вдоль стеклянной стены. По его прикидкам выходило, что игроков в казино меньше, чем наблюдателей.
   — Неужели при всем этом великолепии крупье находят способы обмануть клиента?
   — Находят,— Пикколо обменялся взглядом с Баркером,— не сомневайтесь. Мы ловим за руку примерно одного в месяц.
   — А для чего контролировать автоматы?
   — Повторяю, здесь мы контролируем все. К тому же иногда бывает, что джекпот сорвет какой-нибудь малолетка. За деньгами к кассе идет, естественно, кто-то из взрослых. В таких случаях казино обычно отказывается платить, клиент обращается в суд, но мы выигрываем иски, потому что представляем документальные свидетельства произошедшего,— объяснил Пикколо.— Не желаете освежиться?
   — С удовольствием.
   — Тогда пройдем в другое помещение, обзор оттуда еще лучше.
   Они поднялись на еще один лестничный пролет и оказались в крохотной комнатке, балконом нависавшей над игровым залом. Возникшая неизвестно откуда официантка приняла заказ. Рэй попросил принести ему капуччино, радушные хозяева ограничились минеральной водой.
   — Что является наибольшей проблемой для охраны?— Рэй вытащил из кармана заранее подготовленный список вопросов.
   — Любители подсчитывать карты и нечистые на руку крупье. Пластмассовую фишку легко спрятать под ремешок часов или опустить в карман. Пятьдесят долларов в день составят около тысячи в месяц, причем без налогов.
   — Часто ли попадаются клиенты, которые считают карты?
   — Практически каждый день. Казино открыты в сорока штатах, посетителей все больше и больше. На сомнительную личность мы заводим досье, и когда такого человека видят в зале, к нему подходят и вежливо просят удалиться. Пока еще никто не пытался протестовать.
   — Каков здесь был максимальный выигрыш?
   Переглянувшись с Баркером, Пикколо уточнил:
   — За вычетом игровых автоматов, так?
   — Да.
   — Всего пару месяцев назад один джентльмен выиграл в кости сто восемьдесят тысяч.
   — Сто восемьдесят тысяч долларов?
   — Совершенно верно.
   — А самый большой проигрыш?
   Баркер принял от официантки бокал с водой, почесал указательным пальцем подбородок.
   — Тот же джентльмен тремя днями позже спустил за тем же столом двести тысяч.
   — Есть ли у вас постоянные победители?
   — Боюсь, не совсем понял ваш вопрос,— отозвался Пикколо.
   — Ну, скажем, человек приходит два-три раза в неделю, играет в карты или в кости, выигрывает в среднем больше, чем проигрывает, и через некоторое время становится обладателем приличного состояния. Часто такое происходит?
   — Крайне редко. В противном случае мы бы давно разорились.
   — Немыслимо редко,— добавил Баркер.— Бывает, конечно, игроку везет — неделю, а то и другую. Мы не сводим с него глаз, все в полном порядке, он не жульничает. Но рано или поздно он зарвется, совершит ошибку, и казино компенсирует свои потери.
   — Восемьдесят процентов посетителей уходят из зала ни с чем,— подтвердил Пикколо.
   Рэй помешал ложечкой кофе, сверился с вопросником.
   — Еще одна ситуация: клиент, которого вы видите впервые в жизни, выкладывает на стол тысячу долларов и просит десяток стодолларовых фишек. Ваши действия?
   Улыбнувшись, Баркер хрустнул своими толстыми пальцами.
   — Разумеется, наши люди настораживаются, берут его под плотный контроль. Распорядитель может спросить, не хочет ли он стать почетным гостем заведения, и в случае утвердительного ответа мы узнаем его имя. Если клиент предпочитает сохранять инкогнито, ему предлагают бесплатный ужин, ставят у его стола персонального официанта. Отказывается пить — значит, намерения у него самые серьезные.
   — Профессионалы никогда не пьют за игрой,— сказал Пикколо.— Они заказывают коктейль, но даже не подносят бокал к губам.
   — Что дает карточка почетного гостя?
   — Большинство игроков рассчитывают получить какой-то бонус: ужин, билеты в театр, скидку на проживание в отеле. В карте почетного гостя имеется информация о том, сколько денег он здесь оставил. У вашего гипотетического клиента карты нет, ее-то распорядитель и предлагает.
   — Допустим, карточка ему не нужна.
   — Ради Бога. Отыграет и уйдет, на его место явится новый.
   — Но охрана постарается его запомнить,— признал Баркер.
   Для виду Рэй черкнул что-то в записной книжке.
   — Казино делятся меж собой сведениями о клиентах?
   Губы Пикколо растянула улыбка.
   — Как прикажете вас понимать?
   — О'кей, пусть человек сегодня играет в «Каньоне», завтра — в «Монте-Карло», а послезавтра идет в «Аладдин». За месяц он побывает в каждом заведении и выиграет куда больше, нежели потеряет. Много ли вы будете знать о таком посетителе?
   Пикколо бросил взгляд на Баркера: тот задумчиво тер переносицу.
   — Достаточно,— сказал вице-президент.
   — И все-таки как много?
   — Признавайся,— скомандовал Пикколо Баркеру, и тот неохотно заговорил:
   — Мы узнаем его имя, адрес, место работы, должность, номера телефонов, любимые марки машин и банки, где он держит свои деньги. Мы будем знать, в какое время он приходит в зал и когда уходит, сколько выигрывает или проигрывает, что пьет — если вообще пьет, сколько оставляет на чай официанткам, благодарит ли и в какой форме крупье.
   — То есть вы заводите на него досье?
   Баркер вопросительно глянул на Пикколо. Босс едва заметно кивнул, но не произнес ни слова. Вопрос слишком интимный, понял Рэй. В целом интерес его был удовлетворен. Все трое вернулись в зал, где внимание профессора Этли привлекли уже не столы, а телекамеры. Пикколо указал ему на людей из охраны: они окружили стол для игры в блэкджек, где юноша, по виду почти подросток, выстраивал на зеленом сукне столбики стодолларовых фишек.
   — Парень приехал к нам из Рено,— шепнул Пикколо.— На прошлой неделе взял в Тунике тридцать тысяч. Ему жутко везет.
   — Причем карты он не подсчитывает,— добавил Баркер.
   — Сдается, у кого-то есть природный дар, талант, как у спортсмена или хирурга,— заметил Пикколо.
   — Он обошел все казино?
   — Пока нет, но его уже везде ждут.
   Видно было, что юноша из Рено внушает спутникам Рэя серьезные опасения.
   Они прошли в бар. Встреча подходила к концу. Потягивая содовую, Рэй приступил к завершающему этапу.
   — Хочу попросить вас об одолжении.
   — Смелее!
   — Недавно умер мой отец. Подозреваю, он частенько наведывался сюда, чтобы бросить кости. Наверное, фортуна была к нему милостива, так как в кабинете осталась изрядная сумма наличных. Можно ли это проверить?
   — Имя?— спросил Баркер.
   — Ройбен Этли, из Клэнтона.
   С сомнением покачав головой, руководитель службы безопасности вытащил из кармана сотовый телефон.
   — Насколько велика сумма?— осведомился Пикколо.
   — Точную цифру не назову, но что-то около миллиона.
   Баркер протестующе взмахнул рукой.
   — Исключается. Мы бы знали.— Поднеся трубку к уху, он негромко распорядился: — Посмотрите, что у нас есть на Ройбена Этли.
   — По-вашему, отец выиграл миллион долларов?— спросил Пикколо.
   — Не за один раз. Он, конечно, и проигрывал. Поймите, мне просто интересно.
   Баркер спрятал телефон.
   — На Ройбена Этли у нас нет никакой информации.
   — А если он обошел «Каньон» стороной?— Ответ Рэю был известен.
   — Мы бы знали,— повторил Баркер.

ГЛАВА 24

   В Клэнтоне Рэй был единственным любителем джоггинга. Когда он легкой трусцой бежал вдоль улицы, его провожали удивленными взглядами степенные дамы, занятые наведением порядка на своих клумбах, прислуга, что тщательно выметала дорожки, служители кладбища, которые подстригали траву в то время, пока он огибал угол, где находился фамильный участок семейства Этли. Земля на могиле судьи уже начала оседать, но Рэй не остановился, не замедлил бега, чтобы бросить в сторону надгробия мимолетный взгляд. Рабочие, рывшие могилу для его отца, копали сейчас метрах в тридцати от нее другую. Жители Клэнтона продолжали в назначенное судьбой время уходить из этого бренного мира и появляться на свет — законы природы ничуть не изменились.
   Еще не было и восьми утра, но солнце палило вовсю, густой воздух оставлял в груди ощущение тяжести. Духота не досаждала Рэю: он с детства привык к влажному климату Юга, хотя, перебравшись в Шарлотсвилл, нисколько не скучал по нему.
   Узенькой тенистой улочкой Рэй вернулся к особняку. У ворот стоял джип Форреста, а сам брат подпирал плечом столбик крыльца.
   — Рановато ты сегодня поднялся,— вместо приветствия бросил Рэй.
   — Далеко бегал? Пот с тебя катит ручьями.
   — А жара? Пять миль. Ты неплохо выглядишь.
   Так оно и было. Гладко выбритое, без признаков похмелья лицо, аккуратно зачесанные назад, чуть влажные после душа волосы, чистые белые брюки, какие обычно носят художники.
   — Я в завязке, братец.
   — Великолепно.— Рэй опустился в кресло-качалку, перевел дыхание. Спрашивать, как долго Форрест противостоит своему извечному соблазну, не имело смысла: наверняка не более двадцати четырех часов.
   Младший придвинул второе кресло, уселся.
   — Мне нужна помощь, родственничек.
   Начинается, подумал Рэй.
   — Слушаю.
   — Некоторое содействие с твоей стороны,— пробормотал Форрест, потирая руки, как если бы слова иголками впивались в кожу его ладоней.
   Вынести до боли знакомую сцену еще раз Рэю не хватило терпения.
   — Ну, выкладывай.
   Прежде всего брату, безусловно, требовались деньги. Потом возможны варианты.
   — В часе езды отсюда есть дивное местечко, в лесу, на берегу небольшого озера. Уютные номера, прекрасное обслуживание.— Форрест достал из нагрудного кармана мятую визитку, протянул ее Рэю.
   «Алкорн-Виллидж, клиника по избавлению от алкогольной и наркозависимости при Совете методистских церквей».
   — Кто такой Оскар Мейв?— спросил Рэй, прочитав имя на обороте карточки.
   — Познакомился с ним лет пять назад. Парень тогда здорово выручил меня, а сейчас он руководит клиникой.
   — То есть вытрезвителем.
   — Вытрезвителем, психушкой, римскими термами, зоной — называй как хочешь, плевать. Мне необходима помощь, Рэй, и чем быстрее, тем лучше.— Форрест прикрыл лицо руками, из груди его вырвалось сдавленное рыдание.
   — О'кей, о'кей. Объясни-ка подробнее.
   Брат трубно высморкался, сделал глубокий вдох.
   — Позвони ему, спроси, могут ли они меня принять,— неуверенно проговорил он.
   — На какой срок?
   — Думаю, недели на четыре. Оскар сам тебе скажет.
   — Во что это обойдется?
   — Примерно триста долларов в день. Я хотел пойти к Гарри Рексу, узнать, нельзя ли получить часть причитающейся мне суммы прямо сейчас.— В глазах Форреста вновь появились слезы.
   Картину эту Рэй наблюдал неоднократно, он не раз слышал клятвы, зароки и обещания. Но, даже считая себя в глубине души прожженным циником, он не сумел растоптать вспыхнувшую в груди искру жалости.
   — Что-нибудь придумаем. Позвоню.
   — Умоляю, Рэй. Я отправился бы туда сегодня же.
   — Сегодня?
   — Да. Видишь ли… Мне не стоит возвращаться в Мемфис.— Форрест опустил голову.
   — Тебя объявили в розыск?
   Брат кивнул:
   — Подонки.
   — Не полиция?
   — Они куда хуже полиции.
   — Они знают, что ты здесь?— Рэй посмотрел по сторонам: за каждым кустом мог притаиться вооруженный торговец наркотиками.
   — Нет.
   Поднявшись, Рэй проследовал в дом.
   Оскар Мейв отлично помнил Форреста. Они рука об руку работали когда-то в рамках федеральной программы по борьбе с наркоманией и алкоголизмом. Оскар сожалел, что старый приятель опять попал в беду, он тут же согласился помочь. Рэй, как мог, пытался объяснить, насколько сложна ситуация, хотя сделать это, не вдаваясь в детали, оказалось довольно трудно.
   — Месяц назад мы похоронили отца,— сказал он извиняющимся голосом.
   — Привозите. Палату найдем.
   Полчаса спустя красная «ауди» уже уносила братьев из города. Во избежание недоразумений джип Форреста был отогнан на задний дворик.
   — Ты уверен, что они сюда не сунутся?— спросил Рэй.
   — Они понятия не имеют, откуда я родом.
   — Они — это кто, собственно говоря?
   — Исключительно радушная и заботливая компания из Мемфиса. Тебе бы она понравилась.
   — Ты им должен?
   — Да.
   — Много?
   — Четыре тысячи долларов.
   — На что они потрачены?
   Форрест лишь шмыгнул носом. Рэй покачал головой, сдерживая рвавшуюся с языка нотацию. «Выжду еще десяток миль»,— решил он. По обеим сторонам дороги уже раскинулись поля хлопчатника.
   С заднего сиденья вскоре послышался негромкий храп.
   Поездка с братом в клинику была для Рэя третьей по счету. Последнюю он совершил двенадцать лет назад: судья в то время еще безраздельно правил, Клаудиа нежно о нем заботилась, а Форрест рьяно накачивал себя наркотиками. Жизнь текла своим чередом. Торговцы зельем опутали плотной сетью весь штат, и лишь по счастливой случайности Форрест не угодил в нее. Прошел слух, что брат и сам толкает проверенным знакомым пакетики марихуаны, причем слух этот соответствовал действительности. Попадись тогда Форрест в руки полиции — сидеть бы ему за решеткой. Рэй отвез брата в клинику на побережье, в ту, что, пользуясь своими связями, нашел судья. Под присмотром квалифицированного персонала брат провел на больничной койке полтора месяца и обрел долгожданную свободу.
   На первый визит к врачам Рэй доставил Форреста, когда сам только заканчивал учебу: младший перебрал каких-то таблеток. После промывания желудка фельдшер «скорой» уже готов был объявить Форреста покойником, однако тот выкарабкался. По распоряжению судьи Рэй передал брата в руки специалистов из Ноксвилла. Клинику окружал забор из колючей проволоки. Непутевый сын великого человека вытерпел там ровно неделю и сбежал.
   Дважды Форресту довелось побывать в тюремной камере, сначала неопытным подростком, затем вполне созревшим правонарушителем — хотя исполнилось ему в то время всего девятнадцать. Впервые его арестовали перед началом бейсбольного матча на первенство школ округа. Стадион с трудом вместил жителей Клэнтона, которые пришли поддержать своих отпрысков. Шестнадцатилетний Форрест был тогда центрфорвардом, настоящим камикадзе, именно на него возлагали все надежды. В раздевалке к нему подошли двое полисменов, сцепили запястья наручниками и увели. Победа осталась за командой из Билокси. Позорного проигрыша младшему сыну судьи Ройбена Этли город так и не простил.
   Рэй сидел тогда рядом с отцом на трибуне и слушал, как зрители с удивлением переспрашивают друг друга: где же Форрест, ведь разминка заканчивается? В это самое время у надежды Клэнтона снимали отпечатки пальцев. Под запасным колесом в багажнике его автомобиля полиция обнаружила четырнадцать унций марихуаны.
   Два года юноша отсидел в колонии для малолетних преступников.
   Каким образом благонравный мальчик из приличной семьи, обитавшей в крошечном городке, где люди не слыхивали о наркотиках, превратился в торговца зельем? Вопрос этот Рэй задавал себе вместе с судьей тысячу раз. Ответить на него мог только Форрест, а он никогда не изъявлял желания делиться своими секретами с кем-либо. Сейчас за подобную скрытность старший был ему благодарен.
   Проснувшись на крутом повороте, Форрест безапелляционно заявил:
   — Хочу промочить горло.
   — Нет.
   — Всего лишь пиво. Клянусь.
   У придорожного кафе Рэй остановил машину и вышел купить пару банок содовой. На завтрак он предложил брату пакетик арахиса.
   — Кое-где отлично кормят,— сообщил Форрест, когда машина тронулась.
   Он стал заправским гидом по клиникам, подумал Рэй. Форрест-гурман, Форрест-соммелье[20], черт возьми!
   — Хотя я там, как правило, худею на несколько фунтов,— донеслось с заднего сиденья.
   — А тренажерные залы у них есть?— спросил Рэй, рассчитывая поставить брата в тупик и закрыть тему.
   — Бывают, но редко. Как-то раз Элли отвезла меня во Флориду, заведение там находилось рядом с пляжем, представляешь? Шум волн, желтый песок, скучающие миллионеры. Три дня им энергично полощут мозги, а потом заставляют выкладываться: велосипеды, бегущая дорожка, противовесы. Я неплохо загорел и сбросил пятнадцать фунтов. Вернулся — восемь месяцев не прикасался ни к травке, ни к спиртному.
   Жизнь Форреста измерялась краткими периодами воздержания.
   — Элли, говоришь?
   — Ага. Давно это было. Она продала что-то из своих шедевров, а я сидел на мели. Тогда она еще видела во мне мужчину. Неплохое в общем-то было заведение. Некоторые пациенты приезжали туда с женами, те расхаживали по пляжу в весьма откровенных бикини.
   — Мне придется навести у Оскара справки.
   — Издеваешься?
   — Шучу.
   — Еще помню местечко на западном побережье, «Асиенда», по-моему. Курорт, излюбленная лечебница кинозвезд. Номера-люкс, три комнаты, ежедневный массаж, обеды шеф подает такие, что набираешь по тысяче калорий в день. Годовой доход врача тебе и не снился. Вот что мне необходимо, Рэй,— шесть месяцев в «Асиенде».
   — Почему шесть?
   — Потому что нужно именно шесть. Я пробовал два месяца, месяц, две недели — все не то. Мне требуется полностью отключить мозги, желательны хорошие процедуры, интенсивная терапия и персональная массажистка.
   — Сколько такое удовольствие будет стоить?
   Форрест присвистнул и закатил глаза.
   — Назови сумму сам. Не знаю. Скажем, миллион и два рекомендательных письма. Заметь, обязательно два: «Волшебникам из „Асиенды“. Настоящим имею честь рекомендовать вашему вниманию моего друга Дуфуса Смита, покладистого и безумно щедрого пациента, Дуфус пьет водку на завтрак, набивает ноздри кокаином в обед и ширяется крэком на ужин. Во сне он — полутруп. Мозги его сожжены, вены исколоты, печень представляет собой решето. Дуфус — с потрохами ваш человек. Кстати, его родитель — владелец Техаса».
   — И таких там держат шесть месяцев?
   — Ты что, не в курсе?
   — Прости мою наивность.
   — Те, кто балуется крэком, проводят в клинике год. С героином сидят по полтора.
   «А что предпочитаешь ты?» — хотел спросить Рэй, но сдержался.
   — По полтора?
   — Не меньше. Причем они должны сами туда прийти, по собственной воле. Я был знаком с парнями, которые по три года проводили за решеткой — без травки, без спиртного и девочек. И когда они выходили на свободу, то первым делом бежали не к любовницам, а за угол, к дилеру.
   — Чем это заканчивалось?
   — Лучше не спрашивай.
   Форрест бросил в рот остатки арахиса, потер ладони и сдул с них крупинки соли.
   Указателя, извещавшего автомобилистов о приближении к Алкорн-Виллидж, на дороге не было. Следуя указаниям Оскара, Рэй петлял меж лесистых холмов до тех пор, пока окончательно не растерялся. В этот момент глаза его различили на фоне зелени металлические ворота. Через сотню метров показались небольшие постройки. Местность дышала покоем, и Форрест громко одобрил сделанный владельцем клиники выбор.
   Оскар Мейв лично встретил гостей, провел их в приемный покой и собственноручно оформил все требуемые бумаги. В клинике он исполнял обязанности администратора, юрисконсульта и психоаналитика — бывший наркоман, сумевший избавиться от своей зависимости и защитить две докторские диссертации. Одет он был в джинсы, клетчатую рубашку и кроссовки, волосы собраны на затылке конским хвостом, в левом ухе — пара серебряных колец, на лице — морщины, свидетельства прежней жизни. Но голос его звучал по-дружески мягко.
   Сутки пребывания здесь стоили триста двадцать пять долларов. Мейв настоятельно посоветовал новому пациенту провести в клинике по меньшей мере четыре недели.
   — Там посмотрим, что с ним делать. Но сначала я должен задать Форресту десяток достаточно трудных вопросов.
   — Я не хотел бы слышать вашей беседы,— сказал Рэй.
   — Ты и не услышишь,— заверил его брат.
   — Половину суммы мы требуем в качестве задатка,— предупредил Мейв.— Вторую внесете за неделю до окончания курса.
   Рэй попытался вспомнить, сколько осталось на банковском счету в Шарлотсвилле. Денег у него с собой имелось несколько пачек, однако расплачиваться наличными здесь было явно не принято.
   — Деньги я получу после продажи отцовского наследства,— смущенно проговорил Форрест.— Через пять-шесть дней.
   — Мы ни для кого не делаем исключений. Половину — сейчас,— подчеркнул Мейв.
   — Без проблем,— вступил Рэй.— Я выпишу чек.
   — Я хочу заплатить сам,— возразил Форрест.— Ты не обязан этого делать.
   — Потом вернешь.
   Рэй сомневался, что так и будет, но, решив перевалить вопрос долга на плечи Гарри Рекса, поставил свое имя на бланке гарантии оплаты. Форрест расписался под прочитанными ему Оскаром вслух правилами внутреннего распорядка.
   — Пациент не может покидать территорию клиники в течение двадцати восьми дней,— сообщил врач.— В противном случае выплаченная сумма не возвращается, а сам он сюда больше не сможет обратиться никогда. Ясно?
   — Ясно,— отозвался Форрест. Слышать подобное ему было не впервой.
   — Ты здесь, потому что сам так решил, верно?
   — Верно.
   — Без всякого принуждения.
   — Без принуждения.
   Рэй пожал плечами и направился к выходу. Обратный путь занял всего сорок минут.

ГЛАВА 25

   Вскоре Рэй осознал, что деньги появились у судьи после 1991 года, когда отец потерпел неудачу на выборах. Клаудиа оставила его двенадцатью месяцами раньше и ничего о миллионах не знала. Источник доходов крылся вовсе не в азартных играх и тем более не во взяточничестве.
   Тугие пачки банкнот не были следствием хитроумных биржевых операций: в архивах отца Рэй не нашел и следов записей о покупке или продаже ценных бумаг. Нанятый Гарри Рексом для проверки финансовых документов (включая и налоговые декларации) усопшего аудитор развел руками:
   — Всю свою отчетность судья поручил вести городскому отделению Первого национального банка. Зацепиться там не за что.
   Вряд ли, подумал Рэй.
   После похорон в особняке обнаружилось около сорока картонных коробок, набитых старыми, никому не нужными папками. Уборщицы, наводившие в доме порядок перед ремонтом, аккуратно перенесли их все в кабинет. Потратив несколько часов, Рэй нашел-таки то, что искал. В двух коробках были собраны материалы — «протоколы слушаний», как называл их судья,— дел, которые отец рассматривал в качестве независимого советника уже после отставки.
   В ходе процесса Ройбен Этли неутомимо делал пометки на желтоватых страницах толстого блокнота. Ровными строками судья вносил даты, время суток, имена и факты, что должны были способствовать принятию окончательного решения. Здесь же были вопросы к свидетелям. Отец нередко сверялся со своими записями, чтобы поправить не в меру ретивого адвоката. Пару раз Рэй слышал, как, беседуя в кулуарах с коллегами, он признавал: «Не води я пером по бумаге, их речи меня усыпили бы». За одну лишь сессию исписывались иногда десятки блокнотов.
   Юрист до мозга костей, отец со студенческой поры воспитал в себе привычку фиксировать любую мелочь, подбирать самые незначительные документы. «Протоколы слушаний» состояли из его собственных пометок, справок адвокатов, ссылок на статьи и параграфы соответствующих законов и включали в себя даже те реплики ответчиков, которые отсутствовали в официальных документах. С течением времени надобность в этом гигантском массиве информации отпала, и он отправился на вечное хранение в пыльные картонные коробки.
   Если верить данным, почерпнутым из налоговой декларации, в 1993-м отец с успехом провел несколько дел, за которые не хотел браться ни один местный судья. Во многих сельских районах считалось нормой не доводить имущественные споры соседей до сведения властей. Когда такой момент бывал упущен, одна из сторон убеждала судью взять самоотвод и передать вопрос на рассмотрение коллеги из другого округа. Последним часто оказывался независимый советник юстиции Ройбен В. Этли. Он беспристрастно выслушивал противников — выборы его уже не беспокоили — и выносил свой вердикт.
   В некоторых округах независимые советники помогали властям разбирать судебные завалы. Почти всегда сам в прошлом судья, такой юрист обычно устраивался рядом с председательствующим и нашептывал ему на ухо советы. Правительство штата платило за эту работу пятьдесят долларов в час плюс дорожные издержки.
   В 1992-м, через год после поражения на выборах, судья Ройбен Этли получил в качестве дохода лишь свою пенсию. В 1993-м он заработал пять тысяч восемьсот долларов. Самым удачным в плане бизнеса оказался 1996-й, он принес целых шестнадцать тысяч. В 1999-м гонорары дали судье восемь тысяч семьсот шестьдесят долларов, но тогда он очень долго болел.
   За шесть лет общая сумма доходов независимого советника составила пятьдесят шесть тысяч пятьсот девяносто долларов, и с каждого цента Ройбен Этли заплатил государству налоги.
   Рэю необходимо было узнать, какого рода дела вел отец в это время. О скандальном бракоразводном процессе предыдущего губернатора Гарри Рекс уже упоминал. Папка с «протоколами слушаний» имела не менее трех дюймов в толщину и содержала не только заявления сторон и другие документы по делу: в ней находились многочисленные газетные вырезки с фотоснимками губернатора, его супруги и любовницы. Процесс длился две недели, которые, если верить пометкам на полях официальных документов, доставили судье Этли искреннее профессиональное наслаждение.