Гришем Джон. Вердикт

   — Вы можете вернуться в комнату присяжных, взять свои вещи и покинуть здание суда. Благодарю вас за то, что исполнили свой долг, мне очень жаль, что так случилось.
   — Мне тоже жаль, — с трудом прошептала она, потом поднялась со свидетельского места и вышла.
   Как только за ней закрылась дверь, защита взорвалась. У Стеллы был высокий рейтинг в процессе отбора, и, наблюдая за ней в течение двух недель, эксперты обеих команд пришли почти к единодушному мнению, что она не симпатизирует обвинению. Она курила вот уже двадцать четыре года и ни разу не пыталась бросить.
   Ее смешение было ударом, опасным для обеих сторон, но особенно для защиты.
   — Приведите присяжного номер два, Николаса Истера, — велел судья Уиллису, который уже открыл дверь. Пока Уиллис ходил за Истером, Глория Лейн с помощницей вкатили в зал монитор и поставили его в центре. Адвокаты начали покусывать ручки, опять же в первую очередь — адвокаты защиты.
   Дурвуд Кейбл притворился, что просматривает какие-то бумаги, но в голове у него вертелся лишь один вопрос: что натворил Фитч? До суда Фитч руководил всем: составлением команды защиты, отбором экспертов для дачи показаний в суде, поиском консультантов по составлению жюри, всей работой по наблюдению за будущими присяжными. Он осуществлял щепетильные связи с клиентом, “Пинексом”, и словно ястреб следил за адвокатами обвинения. Но все, что делал Фитч после того, как начался суд, оставалось тайной. Кейбл ничего не хотел знать. Он вышел на широкую дорогу и вел по ней дело, а Фитч пусть сидит в своей норе и делает все, чтобы его выиграть.
   Николас сел на свидетельское место и положил ногу на ногу. Если он нервничал или боялся, это не было заметно. Судья спросил его о таинственном преследователе, и Истер точно указал места и время встреч с ним. Потом со всеми подробностями рассказал, что случилось в прошлую среду, когда он взглянул в зал и увидел там, в третьем ряду, того самого человека.
   Далее он описал, какие средства слежения установлены в его квартире, и, взяв у судьи Харкина пленку с записью, вставил ее в видеомагнитофон. Адвокаты обеих сторон расселись перед экраном. Николас прокрутил всю пленку — все девять с половиной минут, — а когда запись окончилась, снова сел на свидетельское место и подтвердил, что человек на пленке — тот же самый человек, который следил за ним и который сидел здесь, в зале, в прошлую среду.
   Фитч не мог видеть проклятый монитор, потому что огромная лапа Макэду или какого-то другого придурка сдвинула кейс под столом, но слышал каждое слово Истера и, закрыв глаза, мог представить себе в мельчайших подробностях все, что происходило в зале суда. Он почувствовал, как в основании затылка назревает тяжелая головная боль, и проглотил аспирин, запив его минеральной водой. Ему хотелось задать Истеру простой вопрос: если вы так заботитесь о своей безопасности, что установили скрытую камеру, почему вы не оборудовали входную дверь элементарной сигнализацией? Но задать его он мог лишь себе самому.
   Его честь сказал:
   — Я тоже подтверждаю, что человек на видеопленке присутствовал в зале суда в прошлую среду.
   Но человек с видеопленки был уже далеко. Дойла благополучно встречали в Чикаго в тот самый момент, когда он входил в квартиру Истера на экране судейского монитора и спокойно фотографировал ее, уверенный, что поймать его невозможно.
   — Вы можете вернуться в комнату присяжных, мистер Истер.

* * *

   Спустя час адвокаты сделали первую слабую и плохо подготовленную попытку выступить против изоляции жюри. Обвинения в незаконных действиях, словно теннисные мячи, летали туда-сюда по залу, но защита чаще оказывалась под огнем. Обеим сторонам было известно то, чего они не могли доказать, а следовательно, и высказать, поэтому обвинения носили расплывчатый характер.
   Присяжным Николас в подробностях, весьма красочно обрисовал и все, что случилось в суде, и все, что было записано на видеопленке. В спешке судья Харкин забыл предупредить Николаса, что запрещает ему обсуждать это с коллегами. Его оплошностью Николас немедленно воспользовался, он не мог допустить, чтобы история стала известна присяжным из других источников. Он позволил себе также объяснить товарищам, почему их так поспешно покинула Стелла и почему она ушла в слезах.
   В метаниях по кабинету Фитч тер шею и виски, дергал себя за бородку, требовал немыслимых ответов от Конрада, Свенсона и Пэнга и, возможно, такой бурной деятельностью предотвратил пару микроинсультов. Кроме этих троих, в его распоряжении были также юный Холли, Джо Бой, местный частный детектив с неправдоподобно бесшумной походкой, Данте, чернокожий коп в отставке из округа Колумбия, и Дьюбаз, еще один местный парень со слишком длинным послужным списком. Еще четыре человека работали с Конрадом. Еще дюжину он мог призвать в Билокси в течение трех часов. Это не считая консультантов и адвокатов. У Фитча было полно людей, им платили кучу денег, но он-то точно знал, черт возьми, что никого не посылал в Майами на выходные следить за тем, как Стелла с Кэлом шастают по магазинам.
   — Кубинец?! С фотоаппаратом?! — Повторяя это, Фитч запустил в стену телефонным справочником.
   — А что, если это девица? — спросил Пэнг, медленно поднимая голову, которую вовремя опустил секунду назад, чтобы в нее не угодил справочник.
   — Какая девица?
   — Марли. Хьюлик сказала, что им звонила девушка. — Спокойствие Пэнга резко контрастировало с бешенством его босса. Фитч замер на полуслове. Потом сел в кресло, выпил еще таблетку аспирина и еще минеральной воды и наконец произнес:
   — Думаю, ты прав.
   Пэнг действительно был прав. Кубинец был грошовым “секретным агентом”, имя которого Марли выудила из телефонной книги. Она заплатила ему две сотни, чтобы он побродил вокруг с подозрительным видом — нетрудная работенка — и чтобы попался на глаза Хьюликам, когда те будут выезжать из отеля.

* * *

   Одиннадцать присяжных и три дублера снова собрались в зале. На месте Стеллы в первом ряду теперь сидел Филип Сейвелл, сорокавосьмилетний хмырь. Он назвался свободным хирургом — врачевателем деревьев, но за последние пять лет ни в одном списке ни одного учреждения на всем побережье такой профессии зафиксировано не было. Он был также стеклодувом-авангардистом, чьи произведения представляли собой ярко раскрашенные, бесформенные предметы, которым он давал таинственные имена, связанные с морской стихией, и иногда выставлял их в маленьких, третьесортных галерейках в Гринвич-Виллидж. Хвастался Сейвелл и тем, что он — бравый мореход, и утверждал, что однажды сам построил двухмачтовый парусник и доплыл на нем до Гондураса, где судно затонуло при полном штиле. Иногда он тратил деньги на археологические раскопки, в частности, после того как затонуло его судно, провел одиннадцать месяцев в гондурасской тюрьме за нелегальные раскопки.
   Не женат, агностик, выпускник Гринэлла, некурящий. У каждого юриста, присутствовавшего в зале, Сейвелл вызывал неподдельный ужас.
   Судья Харкин заранее извинился за то, что собирался сделать. Секвестр жюри — решение редкое и весьма радикальное, принимается лишь в случае чрезвычайных обстоятельств, почти исключительно при рассмотрении дел о намеренном убийстве. Но сейчас иного выхода нет. Произошла попытка противозаконного контакта. Нет оснований надеяться, что такие попытки не будут продолжены, невзирая на его предостережения. Ему самому это страшно неприятно, и он приносит извинения за неудобства, которые это им причинит, но его долг и обязанность обеспечить объективность суда.
   Харкин объяснил, что много месяцев назад разработал план на такой случай. Округ снял неподалеку отсюда несколько комнат в мотеле, название которого останется тайной. Меры предосторожности будут усилены. Вот перечень правил, с которыми он их ознакомит. Суд вступает во вторую неделю слушаний свидетельских показаний, и судья просит адвокатов закончить этот этап как можно быстрее.
   Всем пятнадцати присяжным разрешается сейчас пойти домой, собрать вещи, привести в порядок дела и доложить суду завтра утром, что они готовы провести следующие две недели в изоляции.
   Со стороны присяжных не последовало никакой реакции — все были слишком ошарашены. И лишь Николас Истер подумал, что все это весьма забавно.

Глава 14

   Зная любовь Джерри к пиву, азартным играм, футболу и всякого рода беспутным развлечениям, Николас предложил ему встретиться в понедельник вечером в казино, чтобы отметить последние часы их свободы. Джерри счел идею восхитительной. Покидая здание суда, они размышляли о том, чтобы пригласить еще кое-кого из коллег по жюри. Мысль была недурной, но ничего не вышло. О Хермане речи не шло. Лонни Шейвер, очень взволнованный, стремительно убежал, не сказав никому ни слова. Сейвелл был новичком, они ничего о нем не знали, но полагали, что от такого парня лучше держаться подальше. Оставался Херрера, полковник Наполеон, но его им приглашать не хотелось — достаточно того, что им предстояло провести с ним взаперти целые две недели.
   Джерри пригласил Сильвию Тейлор-Тейтум, Пуделиху. Они с ней подружились. Она уже дважды была разведена, а Джерри готовился к своему первому разводу. Как знаток всех казино на побережье, он предложил отправиться в новое заведение под названием “Дипломат”. Там имелся прекрасный бар с большим выбором недорогих напитков, большой телеэкран, обстановка — вполне интимная, а у официанток — длинные ноги и минимум одежды.
   Явившись к восьми, Николас застал Пуделиху, уже занявшую столик в переполненном баре. Она потягивала светлое пиво и мило улыбалась, чего никогда не делала в суде. Свои волнистые, струящиеся волосы она убрала назад. На ней были линялые джинсы в обтяжку, свободный свитер и красные ковбойские сапоги. Это не делало ее хорошенькой, но все же в баре она выглядела гораздо привлекательнее, чем в ложе присяжных.
   У Сильвии были темные, печальные, мудрые глаза, и Николас решил немедленно, пока не появился Джерри, как можно глубже в них погрузиться. Он заказал по новой и начал легкую беседу.
   — Вы замужем? — спросил он, зная, что она разведена. Первый раз она вышла замуж в возрасте девятнадцати лет и родила двойню — мальчишек, которым сейчас уже по двадцать. Один работает на нефтяной буровой вышке в море, второй учится на первом курсе колледжа. Очень разные ребята. Первый муж бросил ее через пять лет, пришлось самой поднимать сыновей.
   — А вы женаты? — в свою очередь, спросила она.
   — Нет. Теоретически я все еще студент, но в настоящий момент работаю.
   Второй муж Сильвии был немолод, и, слава Богу, у них не было детей. Брак продлился семь лет, а потом он сменил ее на более новую модель. Она поклялась больше не выходить замуж. “Медведи” сражались с “Паккерами”, и Сильвия с интересом наблюдала за игрой. Она любила футбол, потому что ее мальчики в старших классах были лучшими нападающими лиги.
   Джерри стремительно вбежал в казино и настороженно оглянулся назад, прежде чем извиниться за опоздание. Он залпом опорожнил первый стакан пива и объяснил, что ему показалось, будто за ним следят. Сильвия подняла его на смех, заявив, что теперь все присяжные, наверное, нервно озираются, высматривая тени у себя за спиной.
   — Дело не в суде, — сказал Джерри. — Думаю, это моя жена.
   — Ваша жена? — удивился Николас.
   — Да. Полагаю, она наняла частного детектива, чтобы следить за мной.
   — Тогда вы, наверное, с нетерпением ждете изоляции, — пошутил Николас.
   — О да! — ответил Джерри, подмигивая Пуделихе.
   Он поставил пятьсот долларов на “Паккеров” плюс заключил пари один к шести на определенный счет в первой половине игры. Независимо от того, какие команды играют — профессиональные или студенческие, заключается огромное количество пари, объяснил он своим приятелям-новичкам, которые в этом ничего не понимали. Например, иногда Джерри спорил на то, кто первым промахнется, кто первым забьет гол, кто сделает больше перехватов. Он следил за игрой со страстью человека, который не может позволить себе проиграть деньги. За первую четверть игры он выпил четыре стакана пива. Николас с Сильвией быстро от него отстали.
   В промежутках между нескончаемыми монологами Джерри о футболе и искусстве выигрывать пари Николас сделал несколько безуспешных попыток направить разговор в русло судебного процесса. Изоляция жюри не казалась увлекательной темой — поскольку они еще не испытали ее прелестей, говорить было не о чем. Сегодняшнее выступление доктора Килвана произвело на всех гнетущее впечатление, и возвращаться к нему в нерабочее время не хотелось. Никакого интереса не проявляли собеседники и к более общим проблемам. Сильвии в особенности претили любые разговоры об их обязанностях.
   Миссис Граймз, как и все остальные, была удалена из зала и находилась на крыльце, когда судья Харкин оглашал правила изоляции. По дороге домой Херман объяснил ей, что предстоящие две недели он проведет в комнате мотеля, расположенного неизвестно где, без нее. Вскоре после того, как они приехали домой, она позвонила судье Харкину и высказала ему множество соображений по поводу последних событий. Миссис Граймз несколько раз напомнила судье, что ее муж слеп и нуждается в помощи. Херман сидел на диване, пил свой единственный в день дозволенный стакан пива и возмущался тем, что жена вмешивается в его дела.
   Судья Харкин быстро нашел взаимоприемлемое решение. Он разрешит миссис Граймз находиться с мужем в мотеле. Она может завтракать и ужинать вместе с ним, заботиться о нем, но она не имеет права общаться с остальными присяжными. Она также не сможет впредь присутствовать в зале суда, поскольку ей категорически запрещается обсуждать ход процесса с Херманом. Миссис Граймз, одной из немногих зрительниц, не пропустивших пока ни единого слова, произнесенного в суде, это не очень понравилось. Хоть она не говорила этого ни судье, ни Херману, она уже составила себе вполне определенное мнение о деле. Судья был тверд. Херман разъярен. Но миссис Граймз победила и отправилась в ванную паковать вещи.
   Лонни Шейвер провел вечер понедельника на службе. С большим трудом ему удалось разыскать Джорджа Тикера дома, в Шарлотте. Он объяснил ему, что до окончания процесса жюри присяжных будет находиться в полной изоляции. В середине недели ему должен был звонить Тонтон, но Лонни боялся, что теперь тот не сможет связаться с ним: судья запретил какие бы то ни было телефонные переговоры, так что до окончания суда Лонни будет недоступен. Тикер выразил сочувствие и по мере разговора высказал опасения относительно исхода дела:
   — Наши эксперты в Нью-Йорке боятся, что обвинительный приговор окажется подобен камню, брошенному в воду. Круги пойдут широко и захватят всю сферу розничной торговли, особенно наш бизнес. Одному Богу известно, как подскочат страховые ставки.
   — Я сделаю все, что смогу, — пообещал Лонни.
   — Надеюсь, жюри всерьез не думает о том, чтобы вынести суровый вердикт?
   — Трудно сказать. Мы заслушали пока лишь половину свидетелей обвинения. Рано делать выводы.
   — Лонни, вы должны нас защитить. Раз уж вы оказались ближе всех к цели, черт возьми, так уж случилось, пони-маете, что я имею в виду?
   — Да, понимаю. Сделаю все, что смогу.
   — Мы рассчитываем на вас. Мы с вами.
   Пикировка с Фитчем длилась недолго и ни к чему не привела. В понедельник Дурвуд Кейбл ждал почти до девяти часов вечера, пока в кабинетах не закончилась суета, связанная с приготовлениями к завтрашнему заседанию, а в совещательной комнате — поздний обед. Тогда он попросил Фитча зайти к нему. Фитч сделал одолжение, хотя предпочел бы уйти и отправиться в свою лавку.
   — Мне нужно кое-что обсудить с вами, — сдержанно сказал Дурр, стоя по другую сторону стола.
   — Что именно? — гавкнул Фитч, предпочитавший стоять, опустив руки. Он прекрасно знал, о чем пойдет речь.
   — Сегодня у нас возникли неприятности.
   — Нет у вас никаких неприятностей. Насколько я помню, жюри в зале не присутствовало. Следовательно, что бы там ни произошло, на вердикт это влияния не окажет.
   — Вас поймали, и у нас неприятности.
   — Меня не поймали.
   — Тогда как это назвать?
   — Я назвал бы это ложью. Мы никого не посылали следить за Стеллой Хьюлик. Зачем нам это нужно?
   — Ну а кто же ей звонил?
   — Не знаю, но это точно были не мои люди. Еще вопросы?
   — Да, кто был тот парень в квартире Истера?
   — Это не мой человек. Я не видел пленки, понимаете? Следовательно, мне неизвестно его лицо, но у нас есть основания полагать, что это ищейка, нанятая Рором и его парнями.
   — Вы можете это доказать?
   — Я не должен ничего, черт возьми, доказывать. И не обязан больше отвечать на вопросы. Ваше дело вести процесс, а заботу о безопасности предоставьте мне.
   — Не подводите меня, Фитч.
   — Это вы смотрите не подведите меня, проиграв процесс.
   — Я редко проигрываю.
   Фитч развернулся и направился к выходу, бросив на ходу:
   — Знаю. И вы отлично работаете, Кейбл. Вам нужна лишь небольшая помощь извне.
   Николас явился первым с двумя спортивными сумками, набитыми одеждой и туалетными принадлежностями. Лу Дэлл, Уиллис и еще один охранник, новый, ждали в коридоре возле комнаты присяжных, чтобы собрать все вещи и временно сложить их в пустующей свидетельской комнате. Была среда, двадцать минут девятого.
   — Как вещи доставят отсюда в мотель? — не выпуская сумок из рук, подозрительно спросил Николас.
   — Мы как-нибудь переправим их в течение дня, — ответил Уиллис, — но сначала мы должны их осмотреть.
   — Черта с два!
   — Простите?
   — Никто не будет осматривать мои вещи, — сказал Николас, входя в комнату присяжных.
   — Так судья распорядился, — объяснила Лу Дэлл, входя вслед за ним.
   — Мне не важно, как распорядился судья. Мои сумки никто не будет осматривать. — Он поставил их в угол, прошел к кофейному столу и бросил стоявшим в дверях Лу Дэлл и Уиллису: — Ладно, выйдите, это комната для присяжных.
   Те попятились, и Лу Дэлл закрыла дверь. Прошла минута, прежде чем в коридоре снова послышались голоса. Николас открыл дверь и увидел Милли Дапри, со вспотевшим лбом стоявшую напротив Лу Дэлл, и Уиллиса с двумя неподъемными чемоданами.
   — Они собираются осматривать наши вещи, но этого не будет, — объяснил ей Николас. — Ставьте-ка свои чемоданы сюда. — Он с большим трудом оторвал от пола ближайший и оттащил его в тот же угол, где лежали его сумки.
   — Но судья распорядился... — тупо бубнила Лу Дэлл.
   — Мы не террористы, — огрызнулся Николас, тяжело дыша, — чего он боится, что мы тайно пронесем оружие, наркотики или что-то еще в том же роде?
   Милли схватила пончик и поблагодарила Николаса за то, что он позаботился о неприкосновенности ее личных вещей. В конце концов, в ее багаже есть такие предметы... Она вовсе не хотела бы, чтобы к ним прикасался мужчина, Уиллис, например, или кто бы то ни было другой.
   — Выйдите! — заорал Николас, указывая на дверь Лу Дэлл и Уиллису. Те снова ретировались в коридор.
   Без четверти девять все двенадцать присяжных собрались в комнате, набитой к тому времени сумками и чемоданами, которые Николас спас от досмотра и стащил в угол. С каждым новым чемоданом он становился все более сердитым, произносил гневные тирады, всячески неистовствовал и весьма преуспел в том, чтобы превратить жюри в сборище озлобленных людей, готовых высказать все, что они думают по этому поводу. В девять Лу Дэлл постучала в дверь и повернула ручку, чтобы войти.
   Дверь оказалась запертой изнутри.
   Она постучала снова.
   В комнате присяжных никто не шелохнулся, только Николас подошел к двери и спросил:
   — Кто там?
   — Лу Дэлл. Пора идти в зал. Судья ждет вас.
   — Передайте судье, чтобы он шел к черту!
   Лу Дэлл обернулась к Уиллису. Тот, с глазами навыкате, потянулся к своему ржавому пистолету. Грубость Николаса насторожила даже самых рассерженных присяжных, но не расколола их единства.
   — Что вы сказали? — переспросила Лу Дэлл. Послышался щелчок, ручка повернулась. Николас вышел в коридор и закрыл за собой дверь.
   — Передайте судье, что мы не выйдем в зал, — заявил он, сверху вниз глядя на грязно-серую челку Лу Дэлл.
   — Вы не имеете права так поступать, — как можно более грозно сказал Уиллис, который на самом деле грозным вовсе не был, а был, наоборот, слабаком.
   — Заткнитесь, Уиллис.

* * *

   События, связанные с присяжными, во вторник снова привлекли публику в зал суда. Уже стало известно, что одного присяжного отставили, а к другому ворвались в квартиру, что судья разгневан и велел изолировать жюри. Слухи нарастали, словно снежный ком, и уже говорили, что шпиона, подосланного табачными компаниями, застукали на месте преступления в квартире присяжного и выписан ордер на его арест. Полиция и ФБР повсюду ищут его.
   Утренние газеты, выходящие в Билокси, Новом Орлеане, Мобайле и Джексоне, поместили большие статьи на первых полосах.
   Судебные завсегдатаи толпились в здании. Большинство местных судейских чиновников вдруг вспомнили о неотложных делах и, явившись на службу, роились вокруг зала заседаний. Полдюжины репортеров из различных изданий оккупировали первый ряд позади адвокатов обвинения. Мальчики с Уолл-стрит, чья команда редела по мере того, как они открывали для себя местные казино, глубоководную рыбалку и долгие ночи в Новом Орлеане, снова была в полном сборе.
   Так что было кому наблюдать за тем, как взвинченная Лу Дэлл на цыпочках прошмыгнула через дверь, откуда обычно выходили присяжные, пересекла переднюю часть зала, подошла к судейской скамье и наклонилась к судье. Харкин тоже склонился к ней, и они начали о чем-то шептаться. Сначала судья вертел головой, словно ничего не мог понять, потом тупо уставился на дверь, возле которой, недоуменно подняв плечи, застыл Уиллис.
   Закончив свое сообщение, Лу Дэлл быстро вернулась и встала рядом с ним. Судья Харкин пристально посмотрел на удивленные лица адвокатов, затем на зрителей, потом стал царапать на бумаге что-то, чего и сам не смог бы прочесть, обдумывая между тем свои дальнейшие действия.
   Забастовка присяжных!
   Что сказано об этом в судейском справочнике?
   Он пододвинул микрофон и сказал:
   — Господа, у нас небольшая проблема с присяжными. Мне нужно переговорить с ними. Прошу мистера Рора и мистера Кейбла пройти со мной. Все остальные пусть остаются на своих местах.
   Дверь снова оказалась запертой. Судья вежливо постучал. После третьего удара он попробовал повернуть ручку. Она не поддалась.
   — Кто там? — спросил изнутри мужской голос.
   — Это судья Харкин, — громко ответил Его честь. Николас, стоявший у двери внутри комнаты, повернулся и улыбнулся коллегам. Милли Дапри и миссис Глэдис Кард жались к сложенным в углу вещам, они страшно нервничали, боясь, что судья отправит их в тюрьму или накажет каким-либо другим способом. Но остальные присяжные были по-прежнему возмущены.
   Николас отпер замок и открыл дверь. Приветливо, словно ничего удивительного не случилось, словно забастовки присяжных были рутиной судебных процессов, он улыбнулся и сказал:
   — Входите.
   Харкин, без мантии, в сером костюме, вошел в сопровождении Рора и Кейбла.
   — Что у вас за проблема? — спросил он, оглядывая комнату.
   Большинство присяжных сидели за столом, на котором в беспорядке стояли кофейные чашки и пустые тарелки. Везде были разбросаны газеты. Филип Сейвелл в одиночестве стоял у окна. Лонни Шейвер сидел в углу с лэптопом на коленях. Истер, без сомнения, был их делегатом и, возможно, подстрекателем.
   — Мы считаем недопустимым, чтобы охранники осматривали наши вещи.
   — Почему?
   — Но это же очевидно. Это наши личные вещи. Мы не террористы, не торговцы наркотиками, а вы не таможенный чиновник. — Истер говорил решительно, и тот факт, что он столь смело вел себя с важным судией, вызвал у большинства присяжных чувство гордости. Он был их настоящим лидером, независимо от того, что думает по этому поводу Херман, и он не раз говорил им, что именно они, не судья, не адвокаты, не тяжущиеся стороны, а именно они, присяжные, — самые важные люди в суде.
   — Но такова процедура изоляции жюри, — сказал Его честь, делая шаг навстречу Истеру, который был дюйма на четыре выше и вовсе не ежился от страха.
   — Однако это нигде не записано, не так ли? Бьюсь об заклад, что это просто мера предосторожности, установленная председательствующим судьей. Ведь так?
   — Но она вполне обоснованна.
   — Недостаточно. Мы не выйдем в зал, Ваша честь, пока вы не пообещаете, что наши вещи оставят в покое. — Истер произнес это твердо, даже с некоторой скрытой угрозой. Ни у кого не осталось сомнений, что он не шутит. От всей группы говорил он один, из остальных никто даже не пошевелился.
   Харкин глянул через плечо на Рора, и это было ошибкой, потому что тот тут же выпалил:
   — Подумаешь, судья, велика важность! Эти люди не станут проносить с собой пластиковые бомбы.
   — Довольно, — оборвал его судья, но Pop уже заслужил некоторую симпатию присяжных. Кейбл, разумеется, был того же мнения и хотел бы выразить свое сердечное доверие к присяжным, что бы они там ни напихали в свои туристские сумки, но Харкин не дал ему такой возможности.
   — Очень хорошо, — сказал Его честь. — Сумки не будут обыскивать. Но если до меня дойдет, что у кого-то окажется хоть какой-нибудь из предметов, помеченных во врученном вам вчера списке как запрещенный, этот присяжный за неуважение к суду будет подвергнут тюремному заключению. Понятно?