Гришем Джон. Вердикт

   — Нечто в этом роде, — откликнулся Джерри — Возражаю лишь против формулировки “сам себе не хозяин”.
   — Вполне определенная точка зрения, — сказал Лонни. — И как же вы при этом можете говорить, что готовы выслушать иные аргументы?
   — Ха, не знаю. Может, потому, что я еще не слышал других свидетелей. Да, пожалуй, дело именно в этом. Закон гласит, что следует воздерживаться от принятия решения, пока не выслушал всех свидетелей и не ознакомился со всеми вещественными доказательствами. Извините.
   — Пожалуйста, — милостиво извинил его Джерри и добавил: — Теперь ваша очередь идти за пивом.
   Николас допил свою банку и по узкой лесенке отправился вниз, к холодильнику, находившемуся на главной палубе.
   — Не волнуйтесь за него, — успокоил Шейвера Джерри. — когда настанет час, он будет с нами.

Глава 26

   Корабль пришвартовался в самом начале шестого. Дружная компания рыбаков, покачиваясь, сошла на пирс, где они сфотографировались на память с капитаном Тио и со своими трофеями, самым выдающимся из которых была девяностофунтовая акула, которую загарпунила Рикки, а вытащил матрос. Их встретили и повели с пирса два охранника. Улов, разумеется, пришлось оставить, поскольку в мотеле с ним делать нечего.
   Автобус с любителями походить по магазинам должен был прибыть через час. За его встречей, как и за встречей морских путешественников, внимательно наблюдали. Все было заснято на пленку и доставлено Фитчу, но зачем это делалось, никто не знал. Просто Фитчу понадобилось, чтобы они наблюдали абсолютно за всем. День выдался, таким образом, нетрудным: нужно было просто сидеть и дожидаться возвращения членов жюри.
   Фитч заперся у себя в офисе со Свенсоном, который большую часть дня провисел на телефоне. “Болванов”, как назвала их Марли, отозвали. Вместо них Фитч послал профессионалов из той самой фирмы в Бетесде, которая помогала ему припереть к стенке Хоппи. Свенсон тоже когда-то работал в ней, все ее агенты в основном представляли собой бывших сотрудников ФБР и ЦРУ.
   Результат гарантировался, хоть такая работа — разузнать все о прошлом молодой женщины — едва ли воодушевила сотрудников фирмы Свенсон через час отправлялся на самолете в Канзас-Сити, откуда ему предстояло руководить их деятельностью.
   Фирма также гарантировала, что ее сотрудников не поймают, это имело огромное значение: ведь Фитч был в затруднительном положении — ему нужно было держать обещание, данное Марли, и в то же время узнать, кто она. Два обстоятельства заставляли его продолжать поиски. Во-первых, она, как он понял, была очень заинтересована в том, чтобы остановить его. Вероятно, в ее прошлом было нечто, что могло оказаться для него весьма важным. Во-вторых, необходимо было понять, как ей удалось сделать так много и при этом не оставить никаких следов.
   Марли уехала из Лоренса четыре года назад, прожив там три года. Когда она туда приехала, она, разумеется, не носила имени Клер Климент и отказалась от него после отъезда. В промежутке между этими событиями она заарканила Джеффа Керра, которого теперь зовут Николас Истер и который черт знает что вытворяет с присяжными.

* * *

   Энджел Уиз была влюблена и собиралась выйти замуж за Деррика Мейплза, здорового двадцатичетырехлетнего парня, который в настоящий момент нигде не работал и не был связан семьей. Работу дистрибьютора по продаже автомобильных телефонов он потерял, когда лопнула фирма, а брак с первой женой — предметом его юношеской любви — оказался неудачным, и сейчас они разводились. У них было двое маленьких детей. Адвокат жены требовал шестьсот долларов в месяц на их воспитание. Деррик со своим адвокатом размахивали безработицей Деррика, словно огненным стягом. Переговоры оказались трудными, и развод затянулся на месяцы.
   Между тем Энджел была на втором месяце беременности, хотя, кроме Деррика, об этом никто не знал.
   Брат Деррика Марвис, в прошлом помощник шерифа, был теперь общественным активистом. К нему-то и обратился некто Клив с просьбой познакомить его с Дерриком. Знакомство состоялось.
   За неимением лучшего названия для обозначения рода его деятельности Клива называли “разведчиком”. Он доставал дела для Рора. В его задачу входило разнюхивать, не собирается ли кто-нибудь обвинить кого-нибудь в смерти или нанесении ущерба здоровью, и сделать так, чтобы этот кто-нибудь нашел путь в контору Рора. Умелая разведка такого рода — искусство, и Клив, разумеется, был отличным разведчиком, ибо у Рора все было только лучшего качества. Клив кругами ходил возле предполагаемого объекта, но при этом всегда оставался в тени, потому что подобного рода домогательства считались нарушением профессиональной этики, хотя на любую приличную автокатастрофу слеталось больше “разведчиков”, чем работников “скорой помощи”. В визитной карточке Клива значилось — “Следователь”.
   Клив также составлял документы для Рора, проверял и вызывал в суд свидетелей и потенциальных присяжных и шпионил за другими адвокатами, что являлось обычным делом для “разведчика” в свободное от “разведки” время. Он получал постоянную зарплату, а за особо хорошее дело, добытое им для Рора, тот платил ему премию наличными.
   В таверне за кружкой пива Клив побеседовал с Дерриком и понял, что у парня финансовые затруднения. Потом он перевел разговор на Энджел и спросил, не пытался ли кто-нибудь подкупить Деррика. Нет, ответил тот, никто с ним о процессе не заговаривал. Правда, к нему и подобраться-то трудно, так как Деррик живет с братом — своего рода самоуничижение, чтобы обмануть алчного адвоката жены.
   Отлично, сказал Клив, потому что он — консультант неких адвокатов, занятых в этом процессе, а процесс представляет собой дело чрезвычайной важности. Клив снова заказал пиво и немного поговорил о безумной важности процесса.
   Деррик был сообразителен, он окончил один курс колледжа и мечтал любыми способами делать деньги, поэтому все быстро понял.
   — Почему бы вам не перейти прямо к делу? — спросил он. Клив был готов сделать именно это.
   — Мой клиент хотел бы купить лояльность. За наличные. Никаких следов.
   — Лояльность? — повторил Деррик, потягивая пиво. Улыбка, озарившая его лицо, приободрила Клива, он решил дожать Деррика.
   — Пять тысяч наличными, — сказал он, озираясь по сторонам. — Половина сейчас, половина — по окончании суда.
   С новым глотком пива улыбка Деррика стала еще шире.
   — И что я должен сделать?
   — Поговорить с Энджел, когда будете ее навещать, и убедить ее в том, что этот процесс чрезвычайно важен для обвинения. Но не говорите ей ни о деньгах, ни обо мне, ни о чем таком. Во всяком случае, не сейчас, может быть, потом.
   — А почему?
   — Потому что это чертовски незаконно, поняли? Если судья каким-то образом узнает, что я предлагал вам деньги за то, чтобы вы поговорили с Энджел, нас обоих упекут за решетку. Ясно?
   — Ага.
   — Вы должны отдавать себе отчет в том, что это опасно. Если не хотите продавать свои услуги, скажите сразу.
   — Десять тысяч. — Что?
   — Десять. Пять сейчас — пять по окончании процесса. Клив ухмыльнулся с оттенком презрения. Знал бы Деррик, каковы настоящие ставки!
   — Ладно. Десять.
   — Когда я их получу?
   — Завтра. — Они заказали сандвичи и еще с час говорили о процессе, о вердикте и о том, как лучше убедить Энджел.

* * *

   Тяжкая обязанность удержать Д. Мартина Дженкла от потребления обожаемой им водки пала на Дурвуда Кейбла. Фитч с Дженклом жестоко рассорились из-за вопроса о том, можно ли Дженклу пить во вторник вечером, накануне выступления в суде. Фитч, как бывший алкоголик, предупреждал Дженкла, что у него могут возникнуть серьезные проблемы. Дженкл злобно возмущался тем, что Фитч позволяет себе учить его, исполнительного директора “Пинекса”, компании, чей оборотный капитал составляет более 500 миллионов, когда ему пить, а когда не пить.
   Идея привлечь Кейбла к решению проблемы принадлежала Фитчу. Кейбл заявил, что во вторник вечером Дженкл должен явиться к нему в контору, чтобы прорепетировать завтрашнее выступление. Они устроили репетицию сначала показаний Дженкла, затем его перекрестного допроса. Дженкл держался неплохо, хотя особого впечатления и не производил. Кейбл заставил его просмотреть вместе с экспертами видеозапись своего выступления.
   Очутившись наконец в одиннадцатом часу вечера у себя в номере, Дженкл обнаружил, что Фитч приказал убрать из его мини-бара все спиртное, заменив его безалкогольными прохладительными напитками и фруктовыми соками.
   Дженкл выругался и полез в потайной карман своей дорожной кожаной сумки, где обычно держал в заначке бутылочку. Но ее там не оказалось. Фитч позаботился и о ней.
   В час ночи Николас осторожно открыл дверь своей комнаты и посмотрел вправо и влево по коридору. Охранника не было, наверняка спал у себя в номере.
   Марли ждала его в комнате на втором этаже. Они обнялись и поцеловались, но и только. Она еще по телефону намекнула ему, что у них неприятности, и теперь стала поспешно объяснять, в чем дело, начав с утреннего разговора с Ребеккой. Николас слушал очень внимательно.
   В те моменты, когда они видели друг в друге не пылких любовников, а деловых партнеров, они редко выказывали эмоции. Но уж если кто их и выказывал, то скорее Николас, обладавший все же менее спокойным, чем у Марли, темпераментом. Рассердившись, он мог повысить голос, хотя почти никогда не делал этого. Марли же была не то чтобы вовсе холодна, но чрезвычайно расчетлива. Лишь один-единственный раз в жизни он видел, как она плакала, — это случилось в конце фильма, который он возненавидел. Они никогда серьезно не ссорились, а мелкие стычки кончались у них очень быстро, потому что Марли приучила Николаса вовремя прикусывать язык. Она терпеть не могла излишней чувствительности, никогда не дулась и не обижалась по пустякам и ему не позволяла.
   Марли воспроизвела весь разговор с Ребеккой и постаралась не упустить ни одного слова из своей беседы с Фитчем.
   Тот факт, что их практически раскрыли, был для них серьезным ударом. Они не сомневались, что это дело рук Фитча, и им нужно было знать, как много ему известно. Никогда не сомневались они и в том, что на Джеффа Керра можно было выйти, только выслеживая Клер Климент. Прошлое Джеффа было безобидно. Прошлое же Клер следовало надежно скрыть, в противном случае нужно удирать немедленно.
   Впрочем, сейчас делать было нечего — оставалось лишь ждать.
   Деррик проник в комнату Энджел через окно. Он не видел ее с воскресенья, то есть уже почти сорок восемь часов, и просто не мог ждать до завтра, потому что безумно любит ее, скучает и не может так долго быть от нее вдали. Энджел сразу же заметила, что он нетрезв. Они немедленно бросились в постель, и состоялся несанкционированный “личный визит”, после чего Деррик отвернулся и тут же заснул.
   Проснулись они на рассвете, и Энджел запаниковала: у нее в комнате был мужчина, что, несомненно, есть нарушение правил, установленных судьей. Деррику это было до лампочки. Он заявил, что просто дождется, пока их увезут в суд, и выскользнет из комнаты незамеченным. Это ее ничуть не успокоило. Энджел долго принимала душ.
   Деррик усвоил план Клива и немало потрудился, чтобы усовершенствовать его. Выйдя из таверны, он купил упаковку из шести банок пива и несколько часов катался вдоль побережья залива: медленно ездил туда-сюда по шоссе номер 90, мимо отелей, казино, доков, от Пэсс-Кристиана до Пасагулы, потягивая пиво и обдумывая, как сорвать куш посолиднее. После нескольких кружек пива Клив проболтался, что для ответчика речь идет о многих миллионах. Чтобы вынести вердикт, требовалось лишь девять голосов присяжных из двенадцати, поэтому Деррик решил, что голос Энджел стоит гораздо больше десяти тысяч долларов.
   Там, в таверне, десять тысяч казались солидной суммой, но если Клив так легко согласился на нее без особых усилий со стороны Деррика, то, надави он на них чуть сильнее, они заплатят намного дороже. Чем дольше он катался, тем значительнее представлялась ему цена голоса Энджел. Она достигла уже пятидесяти тысяч и росла с каждым часом.
   Деррику очень хотелось бы решить, от чего следует отсчитывать проценты. Если, к примеру, истице присудят десять миллионов долларов, тогда один процент — один крохотный процентик — составит сто тысяч. А если это будет двадцатимиллионный вердикт? Это уже двести тысяч. Что, если предложить Кливу такую сделку: наличными десять тысяч вперед плюс процент от суммы, которую присудят истице? Это послужит хорошим стимулом и Деррику, и, разумеется, его подруге — постараться убедить коллег-присяжных вынести обвинительный вердикт. Нужно сыграть в эту игру, другой раз такой шанс может и не представиться.
   Энджел вышла из душа в банном халате и закурила.

Глава 27

   Защита доброго имени “Пинекса” началась в среду утром весьма плачевно, хотя вины компании в том не было. Уолтер Баркер, обозреватель “Магната”, популярного экономического еженедельника, написал, что готов биться об заклад: два против одного, что жюри в Билокси вынесет “Пинексу” обвинительный вердикт. К Баркеру прислушивались. Юрист по образованию, он приобрел на Уолл-стрит солиднейшую репутацию человека, прекрасно разбирающегося в судебных процессах, которые касаются коммерческих дел. Его коньком было отслеживание таких процессов и предсказание их исхода задолго до завершения. Обычно он не ошибался и сколотил на своих предсказаниях немалое состояние. Его читали все, и тот факт, что он готов был поставить на обвинителя, произвел на Уолл-стрит эффект разорвавшейся бомбы. Стоимость акций, равнявшаяся в начале торгов семидесяти шести, упала до семидесяти трех, а в середине утренней сессии равнялась уже семидесяти одному с половиной.
   Народу в зале в среду значительно прибыло. Мальчики с Уолл-стрит все были снова на месте, все читали статью Баркера, и все неожиданно оказались с ним согласны, хотя совсем еще недавно все они сходились во мнении, что “Пинекс” выстоял против свидетелей обвинения и заключительную часть процесса проведет уверенно. Теперь они с озабоченными лицами перечитывали свои донесения в штаб и склонны были пересмотреть свою точку зрения. Последнюю неделю Баркер наблюдал за процессом непосредственно в зале суда, где в одиночестве сидел в заднем ряду. Что же он увидел оттуда такого, что ускользнуло от их взглядов?
   Ровно в девять присяжные торопливо вошли в свою ложу. Лу Дэлл пропускала их в открытую дверь с видом пастуха, собирающего свое стадо в загон с особым чувством облегчения, но все еще немного сердясь за то, что накануне оно разбежалось, ускользнув от ее бдительного ока. Харкин приветствовал присяжных так, словно они не виделись по крайней мере месяц, отпустил какую-то плоскую шутку по поводу рыбалки, затем пробежался по традиционным вопросам: “Не подвергались ли вы каким-либо домогательствам?” и пообещал скорое завершение процесса.
   В качестве первого свидетеля был вызван Дженкл, и защита приступила к своей части работы. Свободный от воздействия паров алкоголя, Дженкл был элегантен и решителен. Он охотно улыбался и, казалось, радовался предоставившейся возможности защитить свою компанию. Кейбл провел его через предварительные вопросы с изысканным изяществом.
   В зале во втором ряду сидел Д. И. Тонтон — чернокожий адвокат с Уолл-стрит, с которым Лонни встречался в Шарлотте. Слушая Дженкла, он все время косился на Лонни, и вскоре между ними установился контакт. Поймав взгляд Тонтона в первый раз, Лонни не смог удержаться, чтобы не посмотреть на него снова, а на третий раз слегка кивнул ему и улыбнулся, что казалось естественным. Смысл появления Тонтона был ясен — Тонтон слишком важная птица, и если уж он проделал долгий путь из Нью-Йорка в Билокси, значит, сегодня действительно важный день. Настала очередь защиты излагать свои аргументы, и Лонни обязан был понять, что должен внимательно слушать и верить каждому слову, которое будет теперь произноситься за свидетельской стойкой. Лонни это прекрасно понимал, с ним проблем не предвиделось.
   Первым ударным аргументом Дженкла была свобода выбора. Он признал, что многие верят в то, что сигареты вызывают привыкание организма, но признал лишь потому, что они с Кейблом понимали — без этого Дженкл будет выглядеть глупо. На самом же деле, заметил он, сигареты, быть может, и не вызывают привыкания. Точно этого никто не знает, и люди, занимающиеся соответствующими исследованиями, так же не уверены в этом, как и все остальные. Одни исследования дают одни результаты, другие — совершенно противоположные, и ему, Дженклу, ни разу не доводилось видеть убедительного доказательства клинического привыкания к курению. Лично он в это не верит. Сам Дженкл курит уже двадцать лет, но делает это исключительно потому, что ему нравится. Он выкуривает двадцать штук в день и предпочитает сигареты с пониженным содержанием смол. Нет, он может с уверенностью утверждать, что его организм не испытывает никакой зависимости. Он может бросить курить, когда пожелает. А курит лишь потому, что ему это нравится. Четыре раза в неделю он играет в теннис, и ежегодная диспансеризация показывает, что пока нет оснований для беспокойства о здоровье.
   На один ряд дальше Тонтона сидел Деррик Мейплз, впервые появившийся в зале суда. Он покинул мотель через несколько минут после отъезда автобуса. Еще вчера он намеревался провести день в поисках работы, но сегодня предвкушал легкий куш. Энджел заметила его, но старалась смотреть только на Дженкла. Неожиданный интерес Деррика к процессу озадачил ее: ведь с тех пор, как жюри изолировали, он только и делал, что жаловался на затяжной характер суда.
   Дженкл подробно описал разные сорта сигарет, которые производила его компания. Он сошел со свидетельского места и приблизился к цветной таблице, изображавшей все восемь сортов пинексовских табачных изделий. Здесь же были указаны уровни содержания никотина и смол в каждом из них. Он объяснил, почему некоторые сигареты снабжены фильтрами, некоторые — нет и почему в разных сортах разное содержание никотина и смол. Все это делалось для того, чтобы удовлетворить разные вкусы.
   Это был решающий момент выступления, и Дженкл отлично справился с ним. Предлагая такое разнообразие сигарет, “Пинекс” позволяет потребителю самому решать, какое количество никотина и смол он или она желают потреблять. Выбор, выбор и еще раз выбор. Выбирайте уровень никотина и смол. Выбирайте количество сигарет, выкуриваемых ежедневно. Выбирайте — вдыхать или не вдыхать дым. Разумный выбор того, какому воздействию вы подвергаете свой организм, — за вами.
   Дженкл указал на яркий рисунок красной пачки “Бристолз” и объяснил, что эти сигареты по уровню содержания никотина и смол стоят на втором месте. Он признал, что, если ими “злоупотреблять”, они действительно могут причинить вред, но сигареты — продукция, имеющая полное право на существование, если пользоваться ею с умом, так же, как и многие другие товары — алкогольные напитки, масло, сахар, ручное оружие и так далее, и тому подобное. Все они могут оказаться опасными для здоровья, если ими злоупотреблять.
   Через проход от Деррика сидел Хоппи, забежавший ненадолго, чтобы посмотреть, что происходит. Кроме того, он хотел увидеть Милли и улыбнуться ей. Она была очень рада, но и немало удивлена его неожиданной одержимостью процессом. Сегодня вечером присяжным было разрешено принять гостей, и Хоппи с нетерпением ожидал дозволенных трех часов, которые он проведет в комнате Милли, при этом секс занимал в его мыслях последнее место.
   Когда судья Харкин объявил обеденный перерыв, Дженкл заканчивал свои рассуждения насчет рекламы. Конечно, его компания тратит на нее кучу денег, но далеко не так много, как компании, производящие пиво, автомобили или кока-колу. Реклама — жизненно важный фактор в мире конкуренции, независимо от того, что вы производите. Разумеется, рекламу его компании видят и дети. Как можно устроить рекламный щит, который был бы детям недоступен? Как сделать так, чтобы дети не смотрели журналы, на которые подписываются их родители? Это невозможно. Дженкл охотно признал, что знаком со статистикой, утверждающей, что восемьдесят пять процентов курящих детей предпочитают три наиболее рекламируемых сорта сигарет. Но ведь и взрослые тоже! Опять же, невозможно организовать рекламную кампанию, предназначенную для взрослых, так, чтобы она косвенным образом не повлияла и на детей.
   Фитч наблюдал за выступлением Дженкла с заднего ряда. Справа от него сидел Лютер Вандемиер, исполнительный директор “Трелко”, самой крупной в мире табачной компании. Вандемиер был неофициальным главой Большой четверки и единственным из всех, кого Фитч хоть как-то мог терпеть. Вандемиер, в свою очередь, обладал поразительной способностью терпеть Фитча.
   Они обедали в “Мэри Махони”, сидя одни за столиком в углу. Пока они были довольны Дженклом, но знали, что худшее впереди. Колонка Баркера в “Магнате” лишила их аппетита.
   — В какой степени вы можете влиять на жюри? — спросил Вандемиер, ковыряя вилкой в тарелке.
   Фитч не собирался отвечать ему откровенно. Да Вандемиер этого и не ждал. Свои темные делишки Фитч скрывал ото всех, за исключением собственных агентов.
   — Как обычно, — ответил Фитч.
   — Но, быть может, в данном случае “как обычно” — недостаточно?
   — Вы можете что-нибудь предложить?
   Вандемиер не ответил, он уставился на ноги молоденькой официантки, принимавшей заказ за соседним столом.
   — Мы делаем все возможное, — заверил его Фитч с неожиданной теплотой.
   Но Вандемиер был напуган, и не без оснований. Фитч знал, что на него оказывают невероятное давление. Обвинительный приговор не разорит “Пинекс” или “Трелко”, но такой результат вызовет полный сумбур и будет иметь далеко идущие последствия. Внутриведомственное исследование предрекало в этом случае потерю двадцати процентов акционеров во всех четырех компаниях, и это будет лишь началом. В выводах того же самого исследования предсказывалось, что при наихудшем развитии событий в течение пяти лет после вынесения такого приговора страдающие раком легких курильщики или их наследники предъявят табачным компаниям около миллиона исков, стоимость лишь судебных издержек по которым составит миллион долларов. Предсказать же, какую сумму придется выплатить по приговорам, никто не решался. Подобный сценарий Судного дня требовал официального подтверждения принципиальной возможности победы в классовой борьбе, в которой на стороне пострадавшего класса должен был выступить любой человек, когда-либо куривший и пострадавший от курения. В этом случае нельзя было исключить и возможность банкротства табачных фирм, а также того, что в конгрессе будут предприняты серьезные усилия, чтобы принять закон о запрете курения.
   — У вас достаточно денег? — спросил Вандемиер.
   — Думаю, что да, — ответил Фитч, в сотый раз задавая себе вопрос о том, сколько может потребовать его дорогая Марли. — Фонд должен быть в полной готовности.
   — Так и есть.
   Вандемиер пожевал тоненький ломтик жареного цыпленка.
   — Почему бы вам просто не отобрать девять присяжных и не дать им по миллиону монет каждому? — спросил он, тихо рассмеявшись, словно бы давая понять, что шутит.
   — Поверьте, я тоже думал об этом. Но это слишком рискованно. Многие могут попасть за решетку.
   — Я просто пошутил.
   — У нас есть другие способы. Улыбка сошла с лица Вандемиера.
   — Мы должны победить, Рэнкин, вы понимаете? Должны. Сколько бы это ни стоило.

* * *

   Неделей раньше судья Харкин в ответ на еще одну письменную просьбу Николаса Истера несколько изменил обеденный распорядок, объявив, что два запасных присяжных могут обедать вместе с действующими членами жюри. Николас убедил его, что теперь, когда они все живут в изоляции, вместе смотрят телевизор, вместе завтракают и ужинают, было бы нелепо разделять их во время обеда Этими двумя дублерами были Хенри By и Шайн Ройс.
   Хенри By сражался в свое время за Южный Вьетнам в качестве пилота. На следующий день после падения Сайгона он посадил свой самолет в Китайском море. Его подобрал американский спасательный корабль и доставил в госпиталь в Сан-Франциско. Понадобился год, чтобы вытащить его жену и детей через Лаос и Камбоджу в Таиланд, а потом и в Сан-Франциско, где семья прожила два года. В 1978 году они переехали в Билокси. By купил креветочное судно и пополнил собой растущую армию вьетнамских рыбаков, которые всеми правдами и неправдами просачивались в ряды местных жителей. В прошлом году его младшая дочь была удостоена чести выступать с прощальной речью от имени своего выпускного класса и получила стипендию для обучения в Гарварде. А Хенри купил уже четвертое судно.
   Он не предпринимал ни малейших попыток избежать присяжной службы, будучи не меньшим патриотом, чем любой другой, даже полковник.
   Николас, разумеется, мгновенно с ним подружился. Он решил для себя, что Хенри By должен сидеть вместе с остальными двенадцатью присяжными и присутствовать при обсуждении вердикта.
   Теперь, когда жюри томилось в изоляции, Дурвуд Кейбл меньше всего хотел, чтобы процесс затянулся. Он сократил свой список свидетелей до пяти человек и планировал закончить слушание их показаний не более чем в четыре дня.