Страница:
Если у судьи Харкина и было намерение осадить их, оно скоро прошло. После нескольких нерешительных приветствий он заявил было:
— Меня все это несколько расстраивает. Но Николас тут же прервал его:
— У нас нет настроения выслушивать какие бы то ни было обвинения.
Рору и Кейблу категорически запретили высказываться, поэтому они торчали у двери и с интересом наблюдали за происходящим. Оба были уверены, что такого они больше никогда за всю свою карьеру не увидят.
Николас изложил на бумаге все жалобы. Судья Харкин снял плащ, сел, и на него тут же обрушились со всех сторон. Он оказался практически беззащитен перед лицом численно превосходящего противника.
С пивом проблем не было. Что касается газет, то их просто можно было бы цензурировать, прежде чем передавать присяжным. Требование снять ограничения на пользование телефоном тоже можно счесть вполне разумным, равно как и требование разрешить им пользоваться телевизорами по собственному усмотрению, если они пообещают не смотреть местных новостей. Гимнастический зал представлял определенную трудность, но он попытается с ней справиться. Посещение церкви тоже можно организовать.
В сущности, все вопросы решаемы.
— А вы можете объяснить, почему мы вообще здесь? — спросил Лонни Шейвер.
Судья попытался. Откашлявшись, он неохотно стал обосновывать свое решение изолировать их: немного потоптался на излюбленной теме несанкционированных контактов, на том, что уже случилось с некоторыми членами жюри, неопределенно сослался на то, что уже имело место во время предыдущих табачных процессов.
Противозаконные действия были тогда зафиксированы документально, и вина лежала на обеих сторонах. Фитч сильно наследил во время тех процессов, но и сыщики, нанятые адвокатами обвинения, оказались замешанными в грязных делишках. Впрочем, судья Харкин не собирался обсуждать это с присяжными. Надо было проявить осторожность, чтобы не настроить их ни против одной из тяжущихся сторон.
Встреча длилась час. Харкин просил гарантий того, что впредь никаких забастовок не будет. Истер ему таких гарантий не дал.
От рака кожи у грызунов далеко до рака легких у людей, но доктору Йейкеру, ведомому Рором, не терпелось связать их воедино. История медицины свидетельствует, что лабораторные исследования почти всегда находят подтверждение в жизнедеятельности человеческого организма. Исключения здесь крайне редки. Хотя человек и мыши живут в очень разных средах, результаты некоторых тестов, проведенных на животных, вполне согласуются с эпидемиологическими исследованиями, проводимыми в человеческой среде.
Во время опроса доктора Йейкера все консультанты, наблюдающие за присяжными, присутствовали в зале. Одно дело отвратительные грызуны, другое — кролики и бигли, которые могут быть любимыми домашними животными. Следующий этап исследований Йейкера состоял во втирании смол в кожу кроликов, имевшем практически тот же результат. Последний тест состоял в том, что доктор научил тридцать биглей курить с помощью трубок, вставленных в их трахеи. Самые заядлые из собак-курильщиц выкуривали у него до девяти сигарет в день, что соответствует приблизительно сорока сигаретам, если речь идет о мужчине весом в 150 фунтов. После 875 дней непрерывного курения у этих собак были обнаружены серьезные заболевания легких, выразившиеся в образовании опухолей. Йейкер использовал собак потому, что реакция их организма на табачный дым аналогична реакции человеческого организма.
Доктору не следовало рассказывать этому жюри о своих опытах на кроликах и биглях. Даже непосвященный любитель прочел бы на лице Милли Дапри глубокое сочувствие к мышкам и неприязнь к доктору Йейкеру за то, что он их убивает. Такое же открытое неудовольствие выражали лица Сильвии Тейлор-Тейтум и Энджел Уиз. Некоторое осуждение сквозило и в выражении лиц миссис Глэдис Кард и Филипа Сейвелла. Остальные мужчины сохраняли непроницаемый вид.
Во время обеденного перерыва Pop и его команда приняли решение продолжить допрос свидетеля Джеймса Йейкера.
Глава 16
— Меня все это несколько расстраивает. Но Николас тут же прервал его:
— У нас нет настроения выслушивать какие бы то ни было обвинения.
Рору и Кейблу категорически запретили высказываться, поэтому они торчали у двери и с интересом наблюдали за происходящим. Оба были уверены, что такого они больше никогда за всю свою карьеру не увидят.
Николас изложил на бумаге все жалобы. Судья Харкин снял плащ, сел, и на него тут же обрушились со всех сторон. Он оказался практически беззащитен перед лицом численно превосходящего противника.
С пивом проблем не было. Что касается газет, то их просто можно было бы цензурировать, прежде чем передавать присяжным. Требование снять ограничения на пользование телефоном тоже можно счесть вполне разумным, равно как и требование разрешить им пользоваться телевизорами по собственному усмотрению, если они пообещают не смотреть местных новостей. Гимнастический зал представлял определенную трудность, но он попытается с ней справиться. Посещение церкви тоже можно организовать.
В сущности, все вопросы решаемы.
— А вы можете объяснить, почему мы вообще здесь? — спросил Лонни Шейвер.
Судья попытался. Откашлявшись, он неохотно стал обосновывать свое решение изолировать их: немного потоптался на излюбленной теме несанкционированных контактов, на том, что уже случилось с некоторыми членами жюри, неопределенно сослался на то, что уже имело место во время предыдущих табачных процессов.
Противозаконные действия были тогда зафиксированы документально, и вина лежала на обеих сторонах. Фитч сильно наследил во время тех процессов, но и сыщики, нанятые адвокатами обвинения, оказались замешанными в грязных делишках. Впрочем, судья Харкин не собирался обсуждать это с присяжными. Надо было проявить осторожность, чтобы не настроить их ни против одной из тяжущихся сторон.
Встреча длилась час. Харкин просил гарантий того, что впредь никаких забастовок не будет. Истер ему таких гарантий не дал.
* * *
Известие о второй забастовке жюри имело следствием понижение на два пункта акций “Пинекса”, что, по мнению присутствовавшего в суде аналитика, объяснялось неверно истолкованной негативной реакцией присяжных на некоторые действия, предпринятые накануне защитой. Сами эти действия тоже были неверно истолкованы. Доклад другого аналитика, находившегося в Билокси, несколько умерил страсти, поскольку он подчеркнул, что никому достоверно не известно, чем именно вызвана вторая забастовка. Прежде чем положение начало исправляться, акции упали еще на пол пункта, но затем, в ходе утренних торгов, медленно поползли вверх.* * *
Смола, содержащаяся в табачном дыме, вызывает рак легких, по крайней мере у лабораторных грызунов. Доктор Джеймс Йейкер из Пейло-Альто ставил опыты на мышах и крысах последние пятнадцать лет. Он интенсивно работал сам и внимательно следил за исследованиями коллег по всему миру. Как минимум шесть программ таких исследований устанавливали неоспоримую связь между курением и раком легких. Подробнейшим образом Йейкер объяснил присяжным, как именно он со своими сотрудниками внедрял конденсаты табачного дыма, которые обычно называют просто “смолами”, непосредственно в кожу около миллиона белых мышей. Картинки, которые он демонстрировал, были большими и красочными. Мышкам, которым повезло, втирали небольшое количество смол, остальным — от души. Неудивительно, что чем большую дозу смол втирали, тем быстрее развивался у мышей рак кожи.От рака кожи у грызунов далеко до рака легких у людей, но доктору Йейкеру, ведомому Рором, не терпелось связать их воедино. История медицины свидетельствует, что лабораторные исследования почти всегда находят подтверждение в жизнедеятельности человеческого организма. Исключения здесь крайне редки. Хотя человек и мыши живут в очень разных средах, результаты некоторых тестов, проведенных на животных, вполне согласуются с эпидемиологическими исследованиями, проводимыми в человеческой среде.
Во время опроса доктора Йейкера все консультанты, наблюдающие за присяжными, присутствовали в зале. Одно дело отвратительные грызуны, другое — кролики и бигли, которые могут быть любимыми домашними животными. Следующий этап исследований Йейкера состоял во втирании смол в кожу кроликов, имевшем практически тот же результат. Последний тест состоял в том, что доктор научил тридцать биглей курить с помощью трубок, вставленных в их трахеи. Самые заядлые из собак-курильщиц выкуривали у него до девяти сигарет в день, что соответствует приблизительно сорока сигаретам, если речь идет о мужчине весом в 150 фунтов. После 875 дней непрерывного курения у этих собак были обнаружены серьезные заболевания легких, выразившиеся в образовании опухолей. Йейкер использовал собак потому, что реакция их организма на табачный дым аналогична реакции человеческого организма.
Доктору не следовало рассказывать этому жюри о своих опытах на кроликах и биглях. Даже непосвященный любитель прочел бы на лице Милли Дапри глубокое сочувствие к мышкам и неприязнь к доктору Йейкеру за то, что он их убивает. Такое же открытое неудовольствие выражали лица Сильвии Тейлор-Тейтум и Энджел Уиз. Некоторое осуждение сквозило и в выражении лиц миссис Глэдис Кард и Филипа Сейвелла. Остальные мужчины сохраняли непроницаемый вид.
Во время обеденного перерыва Pop и его команда приняли решение продолжить допрос свидетеля Джеймса Йейкера.
Глава 16
Во время обеденного перерыва к Джамперу, тому самому охраннику, который тринадцатью днями раньше взял записку у Марли и передал ее Фитчу, подошли некие люди и предложили пять тысяч долларов наличными за то, чтобы он сказался больным и, сославшись на боли в животе, понос или что-нибудь в том же роде, в штатской одежде отправился с Пэнгом в Новый Орлеан, где его ждут ужин, развлечения и, если пожелает, девушка по вызову. От него же требовалось всего несколько часов легкой работы. Джампер нуждался в деньгах.
Они выехали из Билокси во взятом напрокат микроавтобусе около половины первого. К тому моменту, когда двумя часами позже они прибыли в Новый Орлеан, Джампер уже был согласен временно снять форму и немного поработать на Западноарлингтонскую ассоциацию. Пэнг предложил ему за полгода работы двадцать пять тысяч долларов, что было на девять тысяч больше его теперешней ежегодной зарплаты.
Они поселились в отеле “Сент-Реджис” в двух маленьких номерах по обе стороны от номера Фитча, которому удалось достать всего четыре комнаты. Комната Холли находилась внизу. Дьюбаз, Джо Бой и Данте жили в гостинице “Роял сонеста” в четырех кварталах от “Сент-Реджиса”. Джампера усадили на высокую табуретку в баре, откуда был виден главный вход в отель.
Началось ожидание. Девушки нигде не было видно, хотя день уже клонился к вечеру, впрочем, это никого не удивляло. Джампера четыре раза пересаживали с места на место — он быстро уставал от тайного наблюдения.
Фитч вышел из комнаты за несколько минут до семи и отправился к лифту, ведущему на крышу. Он заказал столик в углу с прелестным видом на Квартал. Холли и Дьюбаз сидели за столиком футах в десяти от него, оба прекрасно одетые и, казалось, не обращавшие ни на кого никакого внимания. Еще за одним столиком сидел Данте в сопровождении нанятого эскорта в черной мини-юбочке. Джо Бой должен был фотографировать.
В половине восьмого она появилась словно ниоткуда. Ни Джампер, ни Пэнг не заметили ее в районе центрального вестибюля. Она просто материализовалась в застекленных дверях бара и спустя секунду уже сидела за столиком Фитча. Позднее, поразмыслив, он сообразил, что она сделала то же, что и они, — сняла комнату в отеле под вымышленным именем и поднялась в бар по внутренней лестнице. Она была в брючном костюме и выглядела очаровательно — короткие темные волосы, карие глаза, решительный подбородок, выразительная линия скул, очень мало косметики — много и не требовалось. Ей можно было дать от двадцати восьми до тридцати двух. Так быстро, что Фитч даже не успел предложить ей стул, она села напротив него спиной к остальным столикам.
— Рад познакомиться с вами, — любезно сказал он, оглядывая соседние столы, чтобы убедиться, что их никто не слышит.
— Да, я тоже очень рада, — ответила она, опираясь на локти и склоняясь к нему.
С поспешной готовностью появился официант, он спросил, желает ли она чего-нибудь выпить. Нет, спасибо. Официанту хорошо заплатили за то, чтобы он аккуратно убирал со стола все, к чему она прикоснется, — стаканы, тарелки, приборы, пепельницы — что угодно. Но она не предоставила ему такой возможности.
— Вы голодны? — спросил Фитч, потягивая минеральную воду.
— Нет, я спешу.
— Почему же?
— Потому что чем дольше я здесь просижу, тем больше снимков успеет сделать ваша ищейка.
— Я пришел один.
— Разумеется. Как вам понравились красные носки? — На крыше заиграл джаз, но она не обратила на него никакого внимания, она не отрываясь смотрела Фитчу прямо в глаза.
Фитч откинул голову назад и фыркнул. Он до сих пор не мог поверить, что разговаривает с любовницей одного из своих присяжных. У него и прежде бывали косвенные контакты с присяжными, несколько раз, в разной форме, но так близко — никогда.
И она сама пришла к нему!
— Откуда он? — спросил Фитч.
— Какая разница? Важно, что он здесь.
— Он — ваш муж?
— Нет.
— Приятель?
— Вы задаете слишком много вопросов.
— Вы провоцируете множество вопросов, юная леди. И вы ждете, чтобы я вам их задал.
— Он мой знакомый.
— Когда он принял имя Николаса Истера?
— Какая разница? Это его законное имя. Он — житель Миссисипи, зарегистрирован в качестве избирателя. Он может, если захочет, менять имя каждый месяц.
Она опиралась подбородком на сцепленные руки. Фитч понимал, что она не сделает ошибки и отпечатков не оставит.
— А вы? — спросил Фитч. — Я?
— Да, вы ведь не зарегистрировались в качестве избирательницы в Миссисипи.
— Откуда вы знаете?
— Потому что мы проверяли. Если, разумеется, ваше имя действительно Марли и мы правильно угадали, как оно пишется.
— Вы слишком много на себя берете.
— Это моя работа. Вы с побережья?
— Нет.
Джо Бой, спрятавшись за двумя пластмассовыми деревьями, сделал шесть снимков ее профиля. Чтобы запечатлеть это милое личико, ему пришлось, привязавшись веревкой, балансировать на перилах в восемнадцати футах над каналом. Когда она уходила, он все еще прятался там за искусственной зеленью и надеялся, что продержится до конца, на свалившись.
Фитч помешал лед в стакане.
— Итак, почему мы с вами здесь? — спросил он.
— Одна встреча влечет за собой другую.
— А куда влекут нас все эти встречи, вместе взятые?
— К вердикту.
— Конечно же, за вознаграждение?
— Вознаграждение — еще далеко не все. Вы записываете? — Она прекрасно знала, что Фитч записывает каждый звук.
— Разумеется, нет.
Он мог проигрывать эту пленку у себя в рукаве сколько угодно. Никакой пользы из нее он не извлечет. У него было слишком много грехов, чтобы обращаться в полицию или к судье, к тому же это вообще не вписывалось в его образ жизни. Мысль о том, чтобы шантажировать ее с помощью каких бы то ни было властей, ему бы и в голову не пришла, она это прекрасно знала.
Он мог фотографировать сколько угодно, его “шестерки” могли сколько угодно шастать вокруг отеля, следить за ней и подслушивать. Она поиграет с ними немного в прятки, заставит побегать за те деньги, что они получают, но они все равно ничего не найдут.
— Давайте не будем сейчас говорить о деньгах, Фитч, хорошо?
— Мы будем говорить о чем вы пожелаете. Это ведь ваш бенефис.
— Зачем вы вломились к нему в квартиру?
— Это просто наша работа.
— Что вы думаете о Хермане Граймзе? — спросила она.
— Почему вы меня об этом спрашиваете? Вы ведь точно знаете все, что происходит в комнате жюри.
— Я хочу знать, насколько вы осведомлены, стоите ли вы, ваши эксперты и адвокаты тех денег, что получаете.
— Я пока еще не проигрывал, следовательно, отрабатываю те деньги, что получаю.
— Итак, что вы думаете о Хермане?
Фитч на секунду задумался и дал знак, чтобы ему принесли еще стакан воды.
— У него будет много хлопот с вынесением вердикта, потому что он — человек твердых убеждений. Сейчас он непредубежден. Он впитывает каждое слово и, вероятно, знает больше, чем все другие присяжные, за исключением, разумеется, вашего друга. Я прав?
— Вы очень близки к истине.
— Приятно слышать. Как часто вы разговариваете со своим другом?
— Время от времени. Херман возражал против забастовки сегодня утром, вы это знали?
— Нет.
— Он один возражал, один из всех четырнадцати.
— Из-за чего они бастуют?
— Из-за условий проживания. Телефонов, телевизоров, пива, секса, посещений церкви — естественных человеческих желаний.
— Кто закоперщик?
— Тот же, кто был им с первого дня.
— Понимаю.
— Вот почему я здесь, Фитч. Если бы мой друг не контролировал ситуацию, мне нечего было бы вам предложить.
— А что вы предлагаете?
— Я сказала, что о деньгах мы сейчас говорить не будем. Официант поставил перед Фитчем новый стакан с водой и снова спросил Марли, не желает ли она чего-нибудь выпить.
— Да, диетическую колу в пластиковом стаканчике, пожалуйста.
— У нас, э-э-э, у нас нет пластиковых стаканчиков, — озадаченно глядя на Фитча, сказал официант.
— Тогда ничего не надо, — улыбнувшись Фитчу, сказала женщина.
Фитч решил поднажать:
— Каково настроение жюри в настоящее время?
— Им все наскучило. Херрера относится к происходящему с энтузиазмом. Он считает, что все адвокаты, выступающие в суде, нечисты на руку и что подобные судебные преследования следует строго ограничить.
— Наш человек. А он сможет убедить своих товарищей?
— Нет. У него нет товарищей. Его никто не принимает всерьез, пожалуй, во всей компании он меньше всех вызывает симпатию у остальных.
— А кто самая дружелюбная дама?
— Милли всем как мать, но управлять ими она не сможет. Рикки мила, ее все любят, но она зациклена на здоровье. Для вас она — проблема.
— Это не новость.
— А хотите новость, Фитч?
— Да, удивите меня.
— Кто из присяжных закурил уже после начала процесса? Фитч наклонил голову и искоса взглянул на нее. Он не ослышался?
— Закурил?
— Да.
— Сдаюсь.
— Истер. Удивлены?
— Ваш приятель.
— Да. Послушайте, Фитч, мне нужно бежать. Я позвоню вам завтра. — Она вскочила и исчезла так же молниеносно, как появилась.
Данте со своей наемной подружкой среагировал быстрее Фитча, которого скорость ее исчезновения на минуту ошеломила, и сообщил по радио в вестибюль Пэнгу, который проследил, как она вышла из лифта и покинула отель. Джампер следовал за ней два квартала пешком, но потерял на запруженной людьми улице.
В течение часа они обследовали улицы, гаражи, вестибюли отелей и бары, но ее нигде не было. Звонок Дьюбаза, дежурившего в аэропорту, застал Фитча в его номере в “Сент-Реджисе”. Она ждала самолета, который через полтора часа вылетал в Мобайл, где должен был приземлиться в десять пятьдесят. Фитч не велел Дьюбазу сопровождать ее, но позвонил двум своим людям в Билокси, которые тут же рванули в аэропорт Мобайла.
Марли жила в арендованном тихом домике на берегу Черного залива в Билокси. Находясь в двадцати минутах езды от дома, она позвонила по номеру 911 службы спасения и сообщила диспетчеру, что два бандита в автомобиле “форд-таурус” преследуют ее фактически от самого Мобайла, что они похожи на каких-то отвратительных охотников и она опасается за свою жизнь. Под руководством диспетчера, попетляв по тихому предместью, Марли резко остановилась возле круглосуточной автозаправки. Пока она заправляла свою машину, полицейский автомобиль проехал за “таурусом”, который пытался скрыться за углом закрытой химчистки. Двум бандитам приказали выйти и, проведя через стоянку, поставили лицом к лицу с женщиной, которую они преследовали.
Марли великолепно исполнила роль испуганной жертвы. Чем громче она кричала, тем сердитее становились полицейские. Ищеек Фитча поволокли в тюрьму.
В десять часов вечера мрачный охранник Чак разложил стул возле своей комнаты в конце коридора и приготовился к ночному дежурству. Шла среда, второй день изоляции, пора было пробить брешь в системе безопасности. В соответствии с планом Николас позвонил в комнату Чака в четверть двенадцатого. В момент, когда тот отлучился, чтобы снять трубку, они с Джерри выскользнули из своих комнат и как ни в чем не бывало прошмыгнули через выход, находившийся рядом с комнатой Лу Дэлл. Лу Дэлл в это время спала крепким сном. Уиллис, несмотря на то что благополучно выспался в суде, тоже громко храпел в своей комнате.
Избегая мест, где их могли бы заметить из вестибюля, Николас и Джерри прокрались туда, где, как было условлено, ждало такси, а пятнадцать минут спустя уже входили в казино “Наггет” на самом берегу. Молодые люди выпили по три кружки пива в спортивном баре, и Джерри успел проиграть за это время сто долларов, заключив пари на счет хоккейного матча. Потом они пофлиртовали с двумя замужними женщинами, чьи мужья то ли выигрывали, то ли проигрывали за карточными столами. Флирт стал перерастать в нечто большее, и в час ночи Николас вышел из бара, чтобы сыграть в “блэк джек” по пять долларов и выпить декофеинизированного кофе. Играя, он наблюдал за тем, как толпа постепенно редеет.
Марли незаметно присела на стул рядом с ним, но ничего не сказала. Николас пододвинул к ней горстку чипсов на тарелочке. Единственным его партнером был пьяный студент.
— Наверху, — шепнула она между сдачами, когда крупье обернулся, чтобы переговорить с управляющим.
Они встретились под крышей, на террасе, выходившей на автостоянку, за которой простирался океан. Наступил ноябрь, и воздух стал прохладным и свежим. Вокруг никого не было. Они поцеловались и, сев на скамейку, прижались друг к другу. Она в подробностях рассказала о своей поездке в Новый Орлеан, не упустив ни одной детали, ни одного слова. Они посмеялись над двумя недотепами из Мобайла, которые сидели теперь в окружной тюрьме. На рассвете она позвонит Фитчу и освободит их.
Они быстро переговорили о делах, поскольку Николас хотел поскорее вернуться в бар и увезти Джерри до того, как он слишком напьется и проиграет все свои деньги или его подцепит чья-нибудь чужая жена.
Каждый из них имел плоский карманный сотовый телефон, безопасность которого, однако, не была абсолютной, поэтому они сменили коды и пароли.
Николас поцеловал ее на прощание и оставил одну на террасе.
Лоренсу Криглеру было под семьдесят, загорелый и ладный, прекрасно одетый, он шел быстрым шагом. Это был первый после Джекоба Вуда свидетель без ставшей уже привычной приставки “д-р” перед именем. Уйдя в отставку с поста, который занимал в компании “Пинекс”, он жил теперь во Флориде. Джон Райли Милтон быстро проскочил через предварительные вопросы, поскольку самое главное было впереди.
Окончив инженерный факультет университета в Северной Каролине и проработав в “Пинексе” тридцать лет, Лоренс Криглер ушел в отставку в разгар процесса против компании, который сам затеял тринадцать лет тому назад. То есть изначально истцом выступал Криглер, но компания предъявила ему встречный иск, и они пришли к обоюдному согласию, не прибегая к судебному решению, на условиях, которые остались в секрете.
Когда он впервые нанялся в компанию, носившую тогда название “Юнион табако”, или просто “Ю. таб.”, его послали на Кубу изучать там табачное производство. С тех пор он работал в этой сфере всегда, во всяком случае, до ухода на пенсию. Он изучил биологию табачных растений и тысячи способов их более успешного выращивания, считал себя экспертом в этой области, хотя его компетентность не подвергалась проверке в суде и он не выдвигал научных идей. Только факты.
В 1969 году он закончил длившееся три года лабораторное изучение способов выращивания экспериментального табачного листа, известного под названием “Рейли-4”. В нем содержалось в три раза меньше никотина, чем в обычном табаке. Опираясь на результаты своих исследований, Криглер пришел к заключению, что “Рейли-4” можно выращивать и производить так же эффективно, как другие сорта табака, использовавшиеся тогда компанией “Ю. таб.”.
Это была фундаментальная работа, которой Криглер очень гордился, и он был совершенно обескуражен, когда высшее начальство компании, казалось, проигнорировало его изыскания. Он пытался продраться сквозь заслоны бюрократии, но, увы, безуспешно. Можно было подумать, что никто не заинтересован в производстве табачного листа с гораздо меньшим содержанием никотина.
Потом он понял, что ошибался. Его хозяевам вовсе не был безразличен уровень никотина в табаке. В 1971 году к нему в руки попала докладная записка, в которой старшим управляющим предписывалось незаметно дискредитировать работу Криглера над “Рейли-4”. Его же сотрудники стали всаживать ему ножи в спину. Он сохранил самообладание, никому не сказал, что знает о содержании предписания, и решил разведать, в чем смысл заговора против него.
В этом месте Джон Райли Милтон представил суду два вещественных доказательства — толстый труд Криглера, законченный им в 1969 году, и докладную записку от 1971 года.
Ответ оказался кристально ясным и именно таким, о каком догадывался Криглер. “Ю. таб.” не могла позволить себе производить табачный лист со значительно более низким содержанием никотина, ибо никотин означает прибыль. С конца тридцатых годов известно, что никотин вызывает привыкание, и производители сигарет это прекрасно знали.
— На каком основании вы утверждаете, что производителям это было известно? — спросил Милтон очень обдуманно.
Кроме адвокатов защиты, всячески дававших понять, как скучно и безразлично им то, что происходит, все остальные в зале слушали с неослабевающим вниманием.
— Это вообще широко известно в кругах табакопроизводителей, — ответил Криглер. — Еще в конце 30-х годов по заданию табачных компаний проводились секретные исследования, результаты которых неопровержимо доказали, что никотин, содержащийся в сигаретах, вызывает привыкание.
— Вы видели отчет об этих исследованиях?
— Нет. Как вы догадываетесь, его держали в тайне. — Криглер сделал паузу и взглянул на стол защиты. Готовилась бомба, и он хотел насладиться эффектом. — Но я видел докладную записку...
— Возражение! — вскакивая, закричал Кейбл. — Этот свидетель не может заявлять, что он видел или чего не видел в письменном документе. Причин на то существует множество, и мы более или менее полно изложили их в резюме, составленном по этому поводу.
Резюме состояло из восьмидесяти страниц, и по его поводу уже месяц велись ожесточенные споры. Но судья Харкин вынес свое решение.
— Ваше возражение отклоняется, мистер Кейбл. Мистер Криглер, вы можете продолжать.
— Зимой 1973 года я видел присланную из другой компании докладную записку на одной страничке, в которой коротко излагались результаты никотиновых исследований, проводившихся в 30-е годы. Это была уже далеко не первая копия, очень старая и слегка измененная.
— Каким образом измененная?
— Из нее были убраны дата и имя человека, представившего ее.
— А кому была представлена эта докладная?
— Она была адресована Сэндеру С. Фрейли, бывшему в то время президентом “Элледжени гроуэрз” — компании-предшественницы теперешней “Конпэк”.
— Табачной компании?
— Да, в основном. Она называет себя производительницей потребительских товаров, но львиная доля их производства — это производство сигарет.
— Когда мистер Фрейли был президентом компании?
— С 1931 по 1942 год.
— Логично ли предположить в таком случае, что докладная записка была составлена до 1942 года?
— Да. Мистер Фрейли скончался в 1942 году.
— Где вы находились, когда увидели эту докладную записку?
— В помещении “Пинекса” в Ричмонде. Когда “Пинекс” еще был “Юнион табако”, управление компании находилось в Ричмонде. В 1979 году компания сменила название и управление переехало в Нью-Джерси. Но здания в Ричмонде по-прежнему используются, именно там я работал, пока не ушел из компании. Большая часть архивов оставалась там, и один знакомый показал мне эту записку.
Они выехали из Билокси во взятом напрокат микроавтобусе около половины первого. К тому моменту, когда двумя часами позже они прибыли в Новый Орлеан, Джампер уже был согласен временно снять форму и немного поработать на Западноарлингтонскую ассоциацию. Пэнг предложил ему за полгода работы двадцать пять тысяч долларов, что было на девять тысяч больше его теперешней ежегодной зарплаты.
Они поселились в отеле “Сент-Реджис” в двух маленьких номерах по обе стороны от номера Фитча, которому удалось достать всего четыре комнаты. Комната Холли находилась внизу. Дьюбаз, Джо Бой и Данте жили в гостинице “Роял сонеста” в четырех кварталах от “Сент-Реджиса”. Джампера усадили на высокую табуретку в баре, откуда был виден главный вход в отель.
Началось ожидание. Девушки нигде не было видно, хотя день уже клонился к вечеру, впрочем, это никого не удивляло. Джампера четыре раза пересаживали с места на место — он быстро уставал от тайного наблюдения.
Фитч вышел из комнаты за несколько минут до семи и отправился к лифту, ведущему на крышу. Он заказал столик в углу с прелестным видом на Квартал. Холли и Дьюбаз сидели за столиком футах в десяти от него, оба прекрасно одетые и, казалось, не обращавшие ни на кого никакого внимания. Еще за одним столиком сидел Данте в сопровождении нанятого эскорта в черной мини-юбочке. Джо Бой должен был фотографировать.
В половине восьмого она появилась словно ниоткуда. Ни Джампер, ни Пэнг не заметили ее в районе центрального вестибюля. Она просто материализовалась в застекленных дверях бара и спустя секунду уже сидела за столиком Фитча. Позднее, поразмыслив, он сообразил, что она сделала то же, что и они, — сняла комнату в отеле под вымышленным именем и поднялась в бар по внутренней лестнице. Она была в брючном костюме и выглядела очаровательно — короткие темные волосы, карие глаза, решительный подбородок, выразительная линия скул, очень мало косметики — много и не требовалось. Ей можно было дать от двадцати восьми до тридцати двух. Так быстро, что Фитч даже не успел предложить ей стул, она села напротив него спиной к остальным столикам.
— Рад познакомиться с вами, — любезно сказал он, оглядывая соседние столы, чтобы убедиться, что их никто не слышит.
— Да, я тоже очень рада, — ответила она, опираясь на локти и склоняясь к нему.
С поспешной готовностью появился официант, он спросил, желает ли она чего-нибудь выпить. Нет, спасибо. Официанту хорошо заплатили за то, чтобы он аккуратно убирал со стола все, к чему она прикоснется, — стаканы, тарелки, приборы, пепельницы — что угодно. Но она не предоставила ему такой возможности.
— Вы голодны? — спросил Фитч, потягивая минеральную воду.
— Нет, я спешу.
— Почему же?
— Потому что чем дольше я здесь просижу, тем больше снимков успеет сделать ваша ищейка.
— Я пришел один.
— Разумеется. Как вам понравились красные носки? — На крыше заиграл джаз, но она не обратила на него никакого внимания, она не отрываясь смотрела Фитчу прямо в глаза.
Фитч откинул голову назад и фыркнул. Он до сих пор не мог поверить, что разговаривает с любовницей одного из своих присяжных. У него и прежде бывали косвенные контакты с присяжными, несколько раз, в разной форме, но так близко — никогда.
И она сама пришла к нему!
— Откуда он? — спросил Фитч.
— Какая разница? Важно, что он здесь.
— Он — ваш муж?
— Нет.
— Приятель?
— Вы задаете слишком много вопросов.
— Вы провоцируете множество вопросов, юная леди. И вы ждете, чтобы я вам их задал.
— Он мой знакомый.
— Когда он принял имя Николаса Истера?
— Какая разница? Это его законное имя. Он — житель Миссисипи, зарегистрирован в качестве избирателя. Он может, если захочет, менять имя каждый месяц.
Она опиралась подбородком на сцепленные руки. Фитч понимал, что она не сделает ошибки и отпечатков не оставит.
— А вы? — спросил Фитч. — Я?
— Да, вы ведь не зарегистрировались в качестве избирательницы в Миссисипи.
— Откуда вы знаете?
— Потому что мы проверяли. Если, разумеется, ваше имя действительно Марли и мы правильно угадали, как оно пишется.
— Вы слишком много на себя берете.
— Это моя работа. Вы с побережья?
— Нет.
Джо Бой, спрятавшись за двумя пластмассовыми деревьями, сделал шесть снимков ее профиля. Чтобы запечатлеть это милое личико, ему пришлось, привязавшись веревкой, балансировать на перилах в восемнадцати футах над каналом. Когда она уходила, он все еще прятался там за искусственной зеленью и надеялся, что продержится до конца, на свалившись.
Фитч помешал лед в стакане.
— Итак, почему мы с вами здесь? — спросил он.
— Одна встреча влечет за собой другую.
— А куда влекут нас все эти встречи, вместе взятые?
— К вердикту.
— Конечно же, за вознаграждение?
— Вознаграждение — еще далеко не все. Вы записываете? — Она прекрасно знала, что Фитч записывает каждый звук.
— Разумеется, нет.
Он мог проигрывать эту пленку у себя в рукаве сколько угодно. Никакой пользы из нее он не извлечет. У него было слишком много грехов, чтобы обращаться в полицию или к судье, к тому же это вообще не вписывалось в его образ жизни. Мысль о том, чтобы шантажировать ее с помощью каких бы то ни было властей, ему бы и в голову не пришла, она это прекрасно знала.
Он мог фотографировать сколько угодно, его “шестерки” могли сколько угодно шастать вокруг отеля, следить за ней и подслушивать. Она поиграет с ними немного в прятки, заставит побегать за те деньги, что они получают, но они все равно ничего не найдут.
— Давайте не будем сейчас говорить о деньгах, Фитч, хорошо?
— Мы будем говорить о чем вы пожелаете. Это ведь ваш бенефис.
— Зачем вы вломились к нему в квартиру?
— Это просто наша работа.
— Что вы думаете о Хермане Граймзе? — спросила она.
— Почему вы меня об этом спрашиваете? Вы ведь точно знаете все, что происходит в комнате жюри.
— Я хочу знать, насколько вы осведомлены, стоите ли вы, ваши эксперты и адвокаты тех денег, что получаете.
— Я пока еще не проигрывал, следовательно, отрабатываю те деньги, что получаю.
— Итак, что вы думаете о Хермане?
Фитч на секунду задумался и дал знак, чтобы ему принесли еще стакан воды.
— У него будет много хлопот с вынесением вердикта, потому что он — человек твердых убеждений. Сейчас он непредубежден. Он впитывает каждое слово и, вероятно, знает больше, чем все другие присяжные, за исключением, разумеется, вашего друга. Я прав?
— Вы очень близки к истине.
— Приятно слышать. Как часто вы разговариваете со своим другом?
— Время от времени. Херман возражал против забастовки сегодня утром, вы это знали?
— Нет.
— Он один возражал, один из всех четырнадцати.
— Из-за чего они бастуют?
— Из-за условий проживания. Телефонов, телевизоров, пива, секса, посещений церкви — естественных человеческих желаний.
— Кто закоперщик?
— Тот же, кто был им с первого дня.
— Понимаю.
— Вот почему я здесь, Фитч. Если бы мой друг не контролировал ситуацию, мне нечего было бы вам предложить.
— А что вы предлагаете?
— Я сказала, что о деньгах мы сейчас говорить не будем. Официант поставил перед Фитчем новый стакан с водой и снова спросил Марли, не желает ли она чего-нибудь выпить.
— Да, диетическую колу в пластиковом стаканчике, пожалуйста.
— У нас, э-э-э, у нас нет пластиковых стаканчиков, — озадаченно глядя на Фитча, сказал официант.
— Тогда ничего не надо, — улыбнувшись Фитчу, сказала женщина.
Фитч решил поднажать:
— Каково настроение жюри в настоящее время?
— Им все наскучило. Херрера относится к происходящему с энтузиазмом. Он считает, что все адвокаты, выступающие в суде, нечисты на руку и что подобные судебные преследования следует строго ограничить.
— Наш человек. А он сможет убедить своих товарищей?
— Нет. У него нет товарищей. Его никто не принимает всерьез, пожалуй, во всей компании он меньше всех вызывает симпатию у остальных.
— А кто самая дружелюбная дама?
— Милли всем как мать, но управлять ими она не сможет. Рикки мила, ее все любят, но она зациклена на здоровье. Для вас она — проблема.
— Это не новость.
— А хотите новость, Фитч?
— Да, удивите меня.
— Кто из присяжных закурил уже после начала процесса? Фитч наклонил голову и искоса взглянул на нее. Он не ослышался?
— Закурил?
— Да.
— Сдаюсь.
— Истер. Удивлены?
— Ваш приятель.
— Да. Послушайте, Фитч, мне нужно бежать. Я позвоню вам завтра. — Она вскочила и исчезла так же молниеносно, как появилась.
Данте со своей наемной подружкой среагировал быстрее Фитча, которого скорость ее исчезновения на минуту ошеломила, и сообщил по радио в вестибюль Пэнгу, который проследил, как она вышла из лифта и покинула отель. Джампер следовал за ней два квартала пешком, но потерял на запруженной людьми улице.
В течение часа они обследовали улицы, гаражи, вестибюли отелей и бары, но ее нигде не было. Звонок Дьюбаза, дежурившего в аэропорту, застал Фитча в его номере в “Сент-Реджисе”. Она ждала самолета, который через полтора часа вылетал в Мобайл, где должен был приземлиться в десять пятьдесят. Фитч не велел Дьюбазу сопровождать ее, но позвонил двум своим людям в Билокси, которые тут же рванули в аэропорт Мобайла.
Марли жила в арендованном тихом домике на берегу Черного залива в Билокси. Находясь в двадцати минутах езды от дома, она позвонила по номеру 911 службы спасения и сообщила диспетчеру, что два бандита в автомобиле “форд-таурус” преследуют ее фактически от самого Мобайла, что они похожи на каких-то отвратительных охотников и она опасается за свою жизнь. Под руководством диспетчера, попетляв по тихому предместью, Марли резко остановилась возле круглосуточной автозаправки. Пока она заправляла свою машину, полицейский автомобиль проехал за “таурусом”, который пытался скрыться за углом закрытой химчистки. Двум бандитам приказали выйти и, проведя через стоянку, поставили лицом к лицу с женщиной, которую они преследовали.
Марли великолепно исполнила роль испуганной жертвы. Чем громче она кричала, тем сердитее становились полицейские. Ищеек Фитча поволокли в тюрьму.
В десять часов вечера мрачный охранник Чак разложил стул возле своей комнаты в конце коридора и приготовился к ночному дежурству. Шла среда, второй день изоляции, пора было пробить брешь в системе безопасности. В соответствии с планом Николас позвонил в комнату Чака в четверть двенадцатого. В момент, когда тот отлучился, чтобы снять трубку, они с Джерри выскользнули из своих комнат и как ни в чем не бывало прошмыгнули через выход, находившийся рядом с комнатой Лу Дэлл. Лу Дэлл в это время спала крепким сном. Уиллис, несмотря на то что благополучно выспался в суде, тоже громко храпел в своей комнате.
Избегая мест, где их могли бы заметить из вестибюля, Николас и Джерри прокрались туда, где, как было условлено, ждало такси, а пятнадцать минут спустя уже входили в казино “Наггет” на самом берегу. Молодые люди выпили по три кружки пива в спортивном баре, и Джерри успел проиграть за это время сто долларов, заключив пари на счет хоккейного матча. Потом они пофлиртовали с двумя замужними женщинами, чьи мужья то ли выигрывали, то ли проигрывали за карточными столами. Флирт стал перерастать в нечто большее, и в час ночи Николас вышел из бара, чтобы сыграть в “блэк джек” по пять долларов и выпить декофеинизированного кофе. Играя, он наблюдал за тем, как толпа постепенно редеет.
Марли незаметно присела на стул рядом с ним, но ничего не сказала. Николас пододвинул к ней горстку чипсов на тарелочке. Единственным его партнером был пьяный студент.
— Наверху, — шепнула она между сдачами, когда крупье обернулся, чтобы переговорить с управляющим.
Они встретились под крышей, на террасе, выходившей на автостоянку, за которой простирался океан. Наступил ноябрь, и воздух стал прохладным и свежим. Вокруг никого не было. Они поцеловались и, сев на скамейку, прижались друг к другу. Она в подробностях рассказала о своей поездке в Новый Орлеан, не упустив ни одной детали, ни одного слова. Они посмеялись над двумя недотепами из Мобайла, которые сидели теперь в окружной тюрьме. На рассвете она позвонит Фитчу и освободит их.
Они быстро переговорили о делах, поскольку Николас хотел поскорее вернуться в бар и увезти Джерри до того, как он слишком напьется и проиграет все свои деньги или его подцепит чья-нибудь чужая жена.
Каждый из них имел плоский карманный сотовый телефон, безопасность которого, однако, не была абсолютной, поэтому они сменили коды и пароли.
Николас поцеловал ее на прощание и оставил одну на террасе.
* * *
Уэндел Pop догадался, что присяжным наскучило слушать об исследованиях выдающихся ученых и смотреть на таблицы и графики. Консультанты утверждали, что присяжные достаточно узнали о раке легких и курении и что скорее всего уже до начала процесса они не сомневались, что курение опасно и к нему привыкают. Pop считал, что достаточно достоверно установил связь между сигаретами “Бристолз” и опухолью, убившей Джекоба Вуда, и что пора оставить эту тему. В четверг он объявил, что обвинение вызывает в качестве свидетеля Лоренса Криглера. Те несколько секунд, пока мистера Криглера вели откуда-то из глубины здания в зал суда, защита пребывала в крайнем напряжении. Еще один адвокат обвинения, Джон Райли Милтон из Денвера, поднялся со своего места и улыбнулся присяжным.Лоренсу Криглеру было под семьдесят, загорелый и ладный, прекрасно одетый, он шел быстрым шагом. Это был первый после Джекоба Вуда свидетель без ставшей уже привычной приставки “д-р” перед именем. Уйдя в отставку с поста, который занимал в компании “Пинекс”, он жил теперь во Флориде. Джон Райли Милтон быстро проскочил через предварительные вопросы, поскольку самое главное было впереди.
Окончив инженерный факультет университета в Северной Каролине и проработав в “Пинексе” тридцать лет, Лоренс Криглер ушел в отставку в разгар процесса против компании, который сам затеял тринадцать лет тому назад. То есть изначально истцом выступал Криглер, но компания предъявила ему встречный иск, и они пришли к обоюдному согласию, не прибегая к судебному решению, на условиях, которые остались в секрете.
Когда он впервые нанялся в компанию, носившую тогда название “Юнион табако”, или просто “Ю. таб.”, его послали на Кубу изучать там табачное производство. С тех пор он работал в этой сфере всегда, во всяком случае, до ухода на пенсию. Он изучил биологию табачных растений и тысячи способов их более успешного выращивания, считал себя экспертом в этой области, хотя его компетентность не подвергалась проверке в суде и он не выдвигал научных идей. Только факты.
В 1969 году он закончил длившееся три года лабораторное изучение способов выращивания экспериментального табачного листа, известного под названием “Рейли-4”. В нем содержалось в три раза меньше никотина, чем в обычном табаке. Опираясь на результаты своих исследований, Криглер пришел к заключению, что “Рейли-4” можно выращивать и производить так же эффективно, как другие сорта табака, использовавшиеся тогда компанией “Ю. таб.”.
Это была фундаментальная работа, которой Криглер очень гордился, и он был совершенно обескуражен, когда высшее начальство компании, казалось, проигнорировало его изыскания. Он пытался продраться сквозь заслоны бюрократии, но, увы, безуспешно. Можно было подумать, что никто не заинтересован в производстве табачного листа с гораздо меньшим содержанием никотина.
Потом он понял, что ошибался. Его хозяевам вовсе не был безразличен уровень никотина в табаке. В 1971 году к нему в руки попала докладная записка, в которой старшим управляющим предписывалось незаметно дискредитировать работу Криглера над “Рейли-4”. Его же сотрудники стали всаживать ему ножи в спину. Он сохранил самообладание, никому не сказал, что знает о содержании предписания, и решил разведать, в чем смысл заговора против него.
В этом месте Джон Райли Милтон представил суду два вещественных доказательства — толстый труд Криглера, законченный им в 1969 году, и докладную записку от 1971 года.
Ответ оказался кристально ясным и именно таким, о каком догадывался Криглер. “Ю. таб.” не могла позволить себе производить табачный лист со значительно более низким содержанием никотина, ибо никотин означает прибыль. С конца тридцатых годов известно, что никотин вызывает привыкание, и производители сигарет это прекрасно знали.
— На каком основании вы утверждаете, что производителям это было известно? — спросил Милтон очень обдуманно.
Кроме адвокатов защиты, всячески дававших понять, как скучно и безразлично им то, что происходит, все остальные в зале слушали с неослабевающим вниманием.
— Это вообще широко известно в кругах табакопроизводителей, — ответил Криглер. — Еще в конце 30-х годов по заданию табачных компаний проводились секретные исследования, результаты которых неопровержимо доказали, что никотин, содержащийся в сигаретах, вызывает привыкание.
— Вы видели отчет об этих исследованиях?
— Нет. Как вы догадываетесь, его держали в тайне. — Криглер сделал паузу и взглянул на стол защиты. Готовилась бомба, и он хотел насладиться эффектом. — Но я видел докладную записку...
— Возражение! — вскакивая, закричал Кейбл. — Этот свидетель не может заявлять, что он видел или чего не видел в письменном документе. Причин на то существует множество, и мы более или менее полно изложили их в резюме, составленном по этому поводу.
Резюме состояло из восьмидесяти страниц, и по его поводу уже месяц велись ожесточенные споры. Но судья Харкин вынес свое решение.
— Ваше возражение отклоняется, мистер Кейбл. Мистер Криглер, вы можете продолжать.
— Зимой 1973 года я видел присланную из другой компании докладную записку на одной страничке, в которой коротко излагались результаты никотиновых исследований, проводившихся в 30-е годы. Это была уже далеко не первая копия, очень старая и слегка измененная.
— Каким образом измененная?
— Из нее были убраны дата и имя человека, представившего ее.
— А кому была представлена эта докладная?
— Она была адресована Сэндеру С. Фрейли, бывшему в то время президентом “Элледжени гроуэрз” — компании-предшественницы теперешней “Конпэк”.
— Табачной компании?
— Да, в основном. Она называет себя производительницей потребительских товаров, но львиная доля их производства — это производство сигарет.
— Когда мистер Фрейли был президентом компании?
— С 1931 по 1942 год.
— Логично ли предположить в таком случае, что докладная записка была составлена до 1942 года?
— Да. Мистер Фрейли скончался в 1942 году.
— Где вы находились, когда увидели эту докладную записку?
— В помещении “Пинекса” в Ричмонде. Когда “Пинекс” еще был “Юнион табако”, управление компании находилось в Ричмонде. В 1979 году компания сменила название и управление переехало в Нью-Джерси. Но здания в Ричмонде по-прежнему используются, именно там я работал, пока не ушел из компании. Большая часть архивов оставалась там, и один знакомый показал мне эту записку.