Гришем Джон. Вердикт

   — Получается, что у меня нет никакой гарантии, — продолжил Фитч, — присяжные непредсказуемы. Мы могли бы передать вам деньги...
   — Оставьте это, Фитч. Мы с вами оба знаем, что деньги будут выплачены до вынесения вердикта.
   — Сколько?
   — Десять миллионов.
   Фитч издал какой-то невнятный гортанный звук, словно поперхнулся мячиком для гольфа, потом громко откашлялся, подняв плечи и выкатив глаза, при этом его обвисшие подбородки затряслись — казалось, он не поверил собственным ушам.
   — Вы шутите! — хриплым голосом воскликнул он, оглядываясь в поисках стакана воды, таблеток — чего-то такого, что помогло бы ему справиться с этим ужасным шоком.
   Она наблюдала за представлением спокойно, по-прежнему не моргая и не сводя с Фитча глаз.
   — Десять миллионов, Фитч. Такова цена. И никакой торговли.
   Он снова закашлялся, лицо у него слегка покраснело. Потом, собравшись, стал думать, что ответить. Фитч и раньше понимал, что речь пойдет о миллионах, и отдавал себе отчет в том, что торговаться глупо: кто же поверит, что его клиент не в состоянии заплатить такой суммы? У нее, вполне вероятно, даже были финансовые отчеты по прибылям каждого члена Большой четверки за последний квартал.
   — Сколько денег в Фонде? — спросила она, и Фитч инстинктивно прищурился. Насколько он мог заметить, она до сих пор ни разу не моргнула.
   — В чем? — переспросил он. Предполагалось, что о Фонде не знал никто!
   — В Фонде, Фитч. Не надо играть со мной в прятки. Я знаю все о вашем Фонде для подкупа и хочу, чтобы десять миллионов были переведены с его счета в один из сингапурских банков.
   — Не думаю, что смогу это сделать.
   — Вы можете сделать все, что захотите, Фитч. Хватит играть со мной. Давайте покончим с этим сейчас же и вернемся к своим делам.
   — А что, если мы переведем пять миллионов сейчас, а пять после вердикта?
   — И не думайте, Фитч. Десять миллионов. Мне не нравится перспектива гоняться за вами и собирать последний взнос после суда. Что-то подсказывает мне, что придется потратить много времени.
   — Когда нужно перевести деньги?
   — Когда хотите. Просто я должна убедиться в том, что они поступили, до того, как жюри отправится совещаться. Иначе сделка будет расторгнута.
   — И что произойдет в этом случае?
   — Одно из двух: или Николас Истер расколет жюри, или сделает так, что оно девятью голосами вынесет вердикт в пользу истицы.
   Маска треснула и слетела, две длинные морщины залегли между бровей Фитча, когда он услышал деловое изложение возможных будущих событий. У Фитча не было никаких сомнений относительно того, что способен сделать Николас, так как их не было у Марли. Он медленно потер глаза. Игра окончена. Больше он не станет демонстрировать преувеличенное удивление и притворяться, будто не может поверить в услышанное, что бы ни сказала Марли. Она была хозяйкой положения.
   — Договорились, — сказал Фитч. — Мы переведем деньги в соответствии с вашими инструкциями. Однако должен вас предупредить, что на это потребуется время.
   — Я знаю о банковских переводах больше вас, Фитч, и точно объясню, как вы должны будете все сделать. Но это позднее.
   — Да, мэм.
   — Значит, договорились?
   — Да, — сказал он, протягивая ей руку через стол. Она медленно пожала ее, и оба улыбнулись, оценив абсурдность ситуации: два мошенника скрепляют рукопожатием соглашение, которое неподвластно никакому суду, поскольку ни один суд никогда о нем не узнает.
   Квартира Беверли Монк представляла собой захудалый чердак шестиэтажного здания в Гринвич-Виллидж, в котором располагался товарный склад. Она делила жилье еще с четырьмя голодающими актрисами. Свенсон последовал за ней в кофейню на углу и подождал, пока она, устроившись за столиком у окна с чашкой кофе-эспрессо и булочкой, начнет просматривать в газете объявления о приеме на работу. Встав у ее столика спиной к остальным посетителям, он сказал:
   — Простите, вы Беверли Монк?
   Она подняла голову от газеты и удивленно ответила:
   — Да. А вы кто?
   — Я друг Клер Климент, — ответил он, быстро опускаясь на стул напротив нее.
   — Присаживайтесь, — сказала она. — Что вам нужно? — Она явно нервничала, но кругом было много народу, и она решила, что здесь ей ничто не грозит. К тому же мужчина казался приятным.
   — Мне нужна информация.
   — Это вы звонили мне вчера?
   — Да. Я солгал, назвавшись Джеффом Керром. Я не Керр.
   — Тогда кто вы?
   — Джек Свенсон. Я работаю на группу адвокатов из Вашингтона.
   — У Клер неприятности?
   — Вовсе нет.
   — Тогда что все это значит?
   Свенсон быстро изложил легенду о том, что Клер рассматривается в качестве кандидата в присяжные на крупном судебном процессе и что ему поручили разузнать о прошлом некоторых кандидатов. На сей раз была предложена версия дела о загрязнении почвы в Хьюстоне. Речь шла о миллиардах, поэтому присяжных отбирали столь тщательно.
   Свенсон и Фитч пошли на риск, исходя из двух обстоятельств Первое — то, что Беверли с трудом припомнила Керра во время вчерашнего телефонного разговора. Второе — ее утверждение, что она не встречалась с Клер уже четыре года. Разумеется, они рассчитывали, что то и другое — правда.
   — Мы платим за информацию, — заметил Свенсон.
   — Сколько?
   — Тысячу долларов наличными за то, что вы расскажете мне все, что знаете о Клер Климент. — Свенсон быстро достал из кармана пиджака конверт и положил его на стол.
   — Но это точно, что у Клер нет неприятностей? — спросила Беверли, уставившись на золотую мину, лежавшую перед ней.
   — Абсолютно. Возьмите деньги. Если вы не виделись с ней уже года четыре, а то и пять, чего вам беспокоиться?
   Правильное замечание, отметила про себя Беверли. Она сгребла конверт и сунула его в сумочку.
   — Рассказывать-то особенно нечего.
   — Как долго вы работали вместе?
   — Полгода.
   — А сколько вы были с ней вообще знакомы?
   — Полгода. Я уже работала официанткой в “Маллигане”, когда она туда поступила. Мы подружились. А потом я уехала на восток. Когда я жила в Нью-Джерси, я звонила ей пару раз, а потом мы как-то друг о друге забыли.
   — Вы знали Джеффа Керра?
   — Нет. В то время она с ним не встречалась. Она рассказывала мне о нем потом, когда я уехала из города.
   — А другие друзья — мужчины или женщины — у нее были?
   — Да, конечно. Только не спрашивайте имен. Я уехала из Лоренса пять или шесть лет тому назад, я и правда точно не помню, когда именно.
   — И вы не можете назвать хотя бы нескольких ее друзей?
   Беверли пила свой эспрессо, пытаясь припомнить. Это продолжалось несколько минут. А потом она выдала имена трех людей, работавших с Клер. Одного из них уже проверили — безрезультатно. С другим как раз сейчас пытались войти в контакт. Третьего так и не нашли.
   — А где Клер училась?
   — Где-то на Среднем Западе.
   — Вы не помните названия учебного заведения?
   — Да нет. Клер никогда не распространялась о своем прошлом. Было такое впечатление, что с ней что-то такое.
   — Случилось раньше, о чем она не хотела говорить. Я ничего так и не узнала. Думала, может, у нее был неудачный роман или даже замужество, а может, плохая семья, тяжелые детские воспоминания. Но узнать я так ничего и не узнала.
   — А с кем-нибудь другим она могла говорить об этом?
   — Во всяком случае, мне это неизвестно.
   — Вы знаете, где она выросла?
   — Она говорила, что без конца переезжала с места на место. Да вообще-то я и не задавала ей много вопросов.
   — Но может быть, вы знаете, не происходила ли она откуда-то из окрестностей Канзас-Сити?
   — Не знаю.
   — А вы уверены, что Клер Климент — ее настоящее имя? Беверли откинулась на спинку стула и нахмурилась:
   — Вы думаете, что на самом деле ее звали по-другому?
   — У нас есть основания полагать, что до приезда в Лоренс она носила другое имя. Вы ничего не можете в этой связи припомнить?
   — Ничего себе! Я считала, что ее зовут Клер. А зачем ей было менять имя?
   — Хотели бы мы это знать. — Свенсон достал из кармана маленький блокнотик и стал просматривать свой список. Допрос Беверли — еще одна оборванная ниточка.
   — Вы бывали когда-нибудь у нее в квартире?
   — Один или два раза. Мы сами готовили себе ужин и смотрели телевизор. Она не очень любила вечеринки, но пару раз приглашала меня с друзьями.
   — В ее квартире вы не заметили ничего необычного?
   — Это была очень красивая, современная кооперативная квартира, хорошо обставленная. Совершенно очевидно, что у нее водились деньжата побольше тех, что она зарабатывала в “Маллигане” — там нам платили три монеты в час плюс чаевые.
   — Значит, у нее были деньги?
   — Да. Гораздо больше, чем у нас. Но, опять же, она была очень скрытная. Клер, знаете, из тех случайных подруг, с которыми просто приятно провести время и которым не задают слишком много вопросов.
   Свенсон настойчиво расспрашивал о чем только можно, но ничего не добился. Он поблагодарил ее за помощь, она его — за наличные, и когда он собрался уходить, предложила сделать несколько звонков — явно отрабатывала полученные деньги. Свенсон обрадовался, но предупредил ее, что это небезопасно.
   — Да что вы! Я же актриса, для меня это — семечки.
   Он оставил ей свою визитку с номером телефона в отеле Билокси, написанным на обороте.

* * *

   Хоппи считал, что мистер Кристано несколько излишне суров, но в конце концов это можно понять: по словам таинственных людей в Вашингтоне, на которых ссылался мистер Кристано, ситуация ухудшается. В министерстве обсуждается вопрос о том, чтобы прекратить сотрудничество с Хоппи и послать его дело, как и положено, в Большое федеральное жюри.
   Если Хоппи не в состоянии уговорить собственную жену, как он, черт возьми, может повлиять на остальных присяжных?
   Они сидели на заднем сиденье длинного черного “крайслера”, который неспешно ехал вдоль берега залива не то чтобы в какое-то определенное место, но в направлении Мобайла. Ничмен сидел за рулем, Нейпаер держал на коленях пистолет, и оба весьма успешно изображали готовность в любой момент измолотить сидящего сзади Хоппи.
   — Когда вы увидитесь снова? — спросил Кристано.
   — Думаю, сегодня вечером.
   — Настало время, Хоппи, открыть ей правду. Скажите ей, что вы натворили, скажите все.
   Глаза Хоппи наполнились слезами, губы задрожали, он посмотрел в тонированное стекло окна и представил себе глаза жены, внимающей его откровениям. Он проклинал себя за глупость. Если бы у него было ружье, он бы убил Тодда Рингвуда и Джимми Хала Моука, но скорее всего застрелился бы сам. Может, их бы он прикончил сначала, но себе-то уж мозги вышиб бы наверняка.
   — Придется, — пробормотал он.
   — Ваша жена, Хоппи, должна стать нашим адвокатом. Вы это понимаете? Милли Дапри должна стать влиятельной фигурой в этом жюри. Раз вы не сумели убедить ее иными средствами, придется напугать тем, что вас упекут на пять лет в тюрьму. У вас нет выбора.
   В тот момент Хоппи предпочел бы встречу с тюрьмой встрече с Милли, которой придется выложить всю правду. Но такого выбора у него не было. Если он ее не убедит, то и в тюрьму попадет, и правду она все равно узнает.
   Хоппи начал плакать. Он кусал губы, закрывал глаза руками, пытался сдержать проклятые слезы, но ничто не помогало. На всем протяжении дальнейшего их пути слышны были лишь мерный гул мотора да жалобные всхлипывания сломленного человека.
   Из всех только Ничмену не удалось сдержать едва заметной улыбки.

Глава 32

   Вторая встреча в офисе Марли состоялась через час после первой. Фитч снова явился пешком с чемоданчиком и большим бумажным стаканом кофе. Марли просмотрела содержимое его чемоданчика, чем позабавила его.
   Когда она закончила обыск, он закрыл чемоданчик и отпил глоток кофе.
   — У меня есть вопрос, — объявил он.
   — Какой?
   — Полгода назад ни вы, ни Истер не жили в этом округе, а может, и в этом штате. Вы приехали сюда, чтобы наблюдать за процессом? — Ответ был ему известен, но он хотел увидеть, насколько теперь, когда они стали партнерами и, как предполагалось, работали вместе, она будет откровенна.
   — Можно так сказать, — ответила Марли. Они с Николасом допускали, что Фитч прошел по их следам вплоть до Лоренса, и это было не так уж плохо. Во всяком случае, он смог убедиться в их способности придумать столь хитроумный план и привести его в исполнение. Что не давало им покоя, так это страх перед тем, что Фитч откроет прошлое Марли.
   — Вы ведь оба живете под вымышленными именами, не так ли? — спросил Фитч.
   — Нет. Это наши настоящие имена. Больше никаких вопросов о нас, Фитч. Все это не важно. Времени мало, а работы много.
   — Может, начнем с того, что вы расскажете мне, насколько далеко зашли в своих отношениях с противной стороной? Что известно Рору?
   — Ничего ему не известно. Мы крутились возле него и наводили тень на плетень, но впрямую с ним не связывались.
   — Вы бы порвали с Рором, если бы я об этом попросил?
   — Да. Мне нужны деньги, Фитч. Николас вошел в жюри потому, что мы так спланировали. Мы очень много поработали, чтобы достичь этого. И мы дойдем до победного конца, потому что все участники игры продажны: вы, ваш клиент, мой партнер и я. Продажны, но ловки. Мы загрязняем среду, но так, что засечь нас невозможно.
   — A Pop? У него возникнут подозрения, если он проиграет процесс. Он будет подозревать, что вы заключили сделку с табачными компаниями.
   — Pop меня не знает. Мы никогда с ним не встречались.
   — Да бросьте.
   — Клянусь, Фитч. Я просто хотела, чтобы вы думали, будто я встречалась с ним, но на самом деле этого не было. Это могло бы случиться, если бы вы отказались пойти на переговоры.
   — Вы знали, что я охотно пойду на них.
   — Конечно. Мы знали, что вам более чем желательно купить вердикт.
   О, у него было столько еще вопросов! Как они узнали о его существовании? Как добыли его телефонные номера? Почему не сомневались, что Николас окажется среди кандидатов в присяжные? Как сделали так, что он попал в жюри? И откуда, черт возьми, они узнали о Фонде?
   Когда-нибудь, когда все будет позади и спадет напряжение, он задаст их. Он с удовольствием поболтал бы с Марли и Николасом за долгим обедом, чтобы получить все интересующие его ответы. Восхищение Фитча ими росло день ото дня.
   — Пообещайте, что не вычистите Лонни Шейвера из жюри, — попросил он.
   — Пообещаю, если вы скажете, почему так держитесь за него.
   — Он — наш.
   — Откуда вы знаете?
   — У нас есть свои способы получать информацию.
   — Послушайте, Фитч, если мы работаем вместе, почему бы нам не быть откровенными друг с другом?
   — Вы совершенно правы. Почему вы избавились от Херреры?
   — Я вам уже говорила. Он осел. Он не любил Николаса, и Николас не любил его. Кроме того, Николас и Хенри By — приятели, так что мы ничего не потеряли.
   — А почему вы выгнали Стеллу Хьюлик?
   — Просто чтобы удалить ее из комнаты присяжных. Она была невыносима и раздражала всех.
   — Кто следующий?
   — Не знаю. Остался кто-нибудь один. От кого нам избавиться?
   — Не от Лонни.
   — Тогда скажите мне — почему?
   — Ну, скажем, Лонни куплен, ему заплатили. Его наниматель к нам прислушивается.
   — Кого еще вы купили?
   — Больше никого.
   — Да будет вам, Фитч. Вы хотите выиграть или нет?
   — Конечно, хочу.
   — Тогда выкладывайте все начистоту. Через меня вам легче всего добиться нужного вердикта.
   — И дороже всего.
   — Но не думали же вы, что я стою дешево? Что вам даст вытягивание информации из меня?
   — А что мне даст передача информации вам?
   — Ну это как раз очевидно. Вы сообщаете ее мне. Я — Николасу, а он лучше ориентируется, как действовать, на что стоит тратить время. Что там с Глэдис Кард?
   — Она — стадное животное. У нас на нее ничего нет. А что думает Николас?
   — То же самое. А Энджел Уиз?
   — Она курит, и она чернокожая. Здесь — как ляжет карта. Энджел тоже пойдет за тем, кто ее поведет. А что думает Николас?
   — Она пойдет за Лорин Дьюк.
   — А за кем пойдет Лорин Дьюк?
   — За Николасом.
   — Сколько у него сейчас последователей? Сколько членов в его маленькой секте?
   — Для начала Джерри. А поскольку Джерри спит с Сильвией, можно и ее включить. Затем Лорин с Энджел.
   Затаив дыхание, Фитч быстро считал:
   — Пять. И это все?
   — С Хенри By — шесть. Шесть уже в копилке. Считайте дальше, Фитч. Что у вас на Сейвелла?
   Фитч заглянул в свои записи, делая вид, что хочет освежить память. На самом деле все, что он принес с собой в чемоданчике, было прочитано и перечитано сотни раз и почти выучено наизусть.
   — Ничего. Больно уж он чудаковатый, — печально заключил Фитч, делая вид, что ужасно расстроен провалом всех своих попыток добыть повод для шантажирования Сейвелла.
   — Какой-нибудь компромат на Хермана имеется?
   — Нет. А что думает о нем Николас?
   — К тому, что скажет Херман, будут прислушиваться, но не обязательно последуют за ним. У него не много друзей, но и неприязни к нему никто не испытывает. Вероятно, он останется в одиночестве.
   — И на чьей же стороне?
   — Он — единственный человек в жюри, которого трудно раскусить, потому что он свято соблюдает указание судьи и ни с кем не обсуждает дело.
   — Ну и выдержка!
   — У Николаса будет девять голосов еще до начала заключительных дебатов, а может, и больше. Ему нужно лишь несколько дополнительных рычагов, чтобы воздействовать на некоторых своих коллег.
   — На кого, например?
   — Рикки Коулмен.
   Не глядя на стакан, Фитч отпил из него, поставил на стол и рукой промокнул усы. Она наблюдала за каждым его движением.
   — Ну здесь можно кое-что поискать, — сказал он.
   — Фитч, ну почему вы все время играете со мной? Либо у вас что-то есть на нее — либо нет. Либо вы мне сообщите свою информацию, чтобы я могла, в свою очередь, сообщить ее Николасу и помочь ему добыть ее голос, либо сидите тут на своих материалах и ждите, прыгнет Рикки к вам в лодку или нет.
   — Ну, скажем, это темная личная тайна, которую она очень хотела бы скрыть от своего мужа.
   — Ну а от меня, Фитч, зачем вам ее скрывать? — сердито сказала Марли. — Разве мы не вместе работаем?
   — Да, но я не уверен, что мне следует прямо сейчас открывать вам ее.
   — Прекрасно, Фитч. Это что-то в ее прошлом, да? Роман? Аборт? Наркотики?
   — Я подумаю.
   — Ну подумайте. Давайте играйте дальше, и я поиграю Что насчет Милли?
   Фитч дрогнул, но старался поддерживать видимость полного хладнокровия. Насколько много он может ей сообщить? Интуиция подсказывала ему, что нужно сохранять осторожность. Они снова встретятся завтра, и послезавтра, и, если он решит, что это возможно, он расскажет ей и о Рикки, и о Милли, и, быть может, о Лонни. Не спеши, сказал он себе.
   — На Милли ничего, — ответил он, думая о том, что в этот самый момент бедняга Хоппи томится в большом черном лимузине с тремя “агентами ФБР” и, вероятно, уже рыдает.
   — Это точно, Фитч?
   Неделю тому назад Николас встретил Хоппи в коридоре мотеля возле своей комнаты, когда тот с букетом цветов и конфетами направлялся к жене. Они немного поболтали. На следующий день Николас заметил Хоппи в зале суда, у Хоппи было совсем другое выражение лица — заинтересованное. Почему это он вдруг на четвертой неделе процесса так заинтересовался им?
   Зная, что Фитч участвует в игре, Николас и Марли предполагали, что каждый присяжный является потенциальным объектом его влияния. Поэтому Николас наблюдал за всеми. Иногда, когда в мотель прибывали посетители или когда они разъезжались, нарочно околачивался в коридоре. Постоянно подслушивал разговоры в комнате присяжных, а во время былых послеобеденных прогулок по городу мог одновременно слушать три разговора Он делал заметки по поводу всех, кто был причастен к суду, у него даже имелись для каждого прозвища и кодовые имена.
   То, что Фитч пытался воздействовать на Милли через Хоппи, было лишь догадкой. Они представляли собой такую милую, дружную и наивную пару, что Фитч вполне мог устроить им западню с помощью одного из своих хитрых приемов.
   — Разумеется, точно. На Милли — ничего.
   — Она странно ведет себя, — соврала Марли. Замечательно, подумал Фитч, значит, она попалась на заброшенный им крючок.
   — Что думает Николас о Ройсе, о последнем запасном?
   — Белая шваль. Совершенно тупой. Им управлять нетрудно. Этому типу дать пять кусков — и он наш. Еще и поэтому Николас хочет устранить Сейвелла. С Рейсом будет легче справиться.
   Обыденность ее рассуждений о взятках грела сердце Фитча. Сколько раз во время предыдущих процессов он мечтал о таком ангеле, как Марли, маленьком спасителе, который, работая на него, прибрал бы к своим недрогнувшим рукам все жюри! Это было просто невероятно!
   — А кто еще мог бы взять взятку? — нетерпеливо спросил он.
   — Джерри в стесненных обстоятельствах, у него масса игорных долгов плюс на носу развод с финансовыми осложнениями. Ему нужно тысяч двадцать. Николас с ним еще не договорился, но к концу недели договорится.
   — Это грозит большими расходами, — сказал Фитч, стараясь выглядеть серьезным.
   Марли громко рассмеялась и смеялась до тех пор, пока Фитч не выдавил из себя хилую улыбку по поводу собственной шутки. Он только что пообещал ей десять миллионов и уже истратил на защиту около двух, но его клиент в общей сложности стоил более одиннадцати миллиардов.
   Некоторое время они сидели, не обращая внимания друг друга Наконец Марли посмотрела на часы и сказала:
   — Пишите, Фитч: сейчас половина четвертого по восточному времени. Деньги вы переведете не в Сингапур; я хочу, чтобы десять миллионов были помещены в “Хэнва-банк” на Нидерландских Антилах и чтобы это было сделано немедленно.
   — “Хэнва-банк”?
   — Да. Это корейский банк. Деньги пойдут не на мой счет, на ваш. — У меня нет там счета.
   — Вы откроете его по телеграфу — Она достала из сумки сложенные вчетверо листы бумаги и бросила их ему через стол — Вот формы и инструкции.
   — Сегодня уже поздно, — сказал он, разворачивая бумаги, — а завтра суббота.
   — Заткнитесь, Фитч. Прочтите инструкции. Все пройдет как по маслу, если вы точно выполните их. Для привилегированных клиентов “Хэнва” открыт всегда. Я хочу, чтобы деньги к концу недели были там, на вашем счету.
   — Как вы узнаете, что они туда дошли?
   — Вы покажете мне подтверждение, которое получите Деньги для отвода глаз полежат на вашем счету недолго, пока жюри не уйдет на совещание, а потом перейдут из “Хэнва” на мои счет. Это должно произойти в понедельник утром.
   — А что, если жюри вынесет вердикт раньше?
   — Фитч, поверьте, пока деньги не попадут на мой счет, никакого вердикта не будет. Обещаю вам. А если по какой-либо причине вы попытаетесь нас надуть, обещаю вам, что вердикт будет в пользу обвинения. Суровый вердикт.
   — Давайте не будем об этом.
   — Давайте. Все тщательно продумано, Фитч. Не мешайте нам. Просто делайте то, что вам велят. Начинайте переводить деньги немедленно.
   Уэндел Pop орал на доктора Гантера целый час, и когда он закончил, в зале не было человека, у которого не были бы взвинчены нервы. Сам Pop, похоже, оставался самым спокойным среди присутствующих, потому что травля, которую он устроил, самого его не волновала ни в малейшей степени. Остальным же все до смерти надоело. Пятница, почти пять часов, еще одна неделя прошла, и впереди маячили выходные в ненавистной “Сиесте”.
   Судью Харкина беспокоило жюри. Присяжные совершенно очевидно устали и были раздражены. Им наскучило сидеть взаперти и выслушивать речи, которые их больше не трогали. Адвокатов они тоже беспокоили, потому что не реагировали на выступления свидетелей так, как требовалось. Нельзя сказать, что присяжные нервничали, они просто словно бы отсутствовали, либо сидели с ничего не выражающими лицами, либо щипали себя, чтобы не уснуть.
   А вот Николаса состояние его коллег вполне устраивало. Ему было на руку, чтобы они вконец вымотались и оказались на грани взрыва. Взвинченной толпе нужен лидер. Вo время позднего дневного перерыва он подготовил письмо судье Харкину, в котором просил не прерывать заседаний в субботу. Этот вопрос они обсудили за обедом, на что потребовалось всего несколько минут, так как Николас все заранее обдумал и все ответы у него были готовы. Зачем им сидеть по своим норам в мотеле, если можно вместо этого сидеть в ложе присяжных — по крайней мере так этот марафон поскорее закончится.
   Остальные двенадцать с готовностью поставили свои подписи под письмом, так что у судьи Харкина не было выхода. По субботам суд заседал редко, но такие случаи бывали, особенно когда жюри подвергалось изоляции.
   Его честь спросил у Кейбла, что тот планирует на завтра, и Кейбл уверенно предсказал, что завтра защита закончит допрос своих свидетелей. Pop заверил, что обвинение не станет представлять контр доказательств. О том, чтобы работать еще и в воскресенье, не могло быть и речи.
   — В понедельник после обеда судебные заседания должны быть завершены, — обнадежил присяжных Харкин. — Защита закончит завтра, в понедельник утром адвокаты выступят с заключительными речами, я ожидаю, что еще до полудня в понедельник вы получите дело. Это все, что от меня зависит, друзья.