Страница:
* * *
В организме какие-то сдвиги
изменяют душевный настрой,
и мои погрустневшие книги
пахнут прелой осенней листвой.
* * *
Мечта сбылась: мои тома,
где я воспел закалку стали,
у всех украсили дома,
и все читать их перестали.
* * *
Я в тексты скрылся, впал и влез,
и строчки вьются, как тесьма,
но если жизнь моя – процесс,
то затухающий весьма.
* * *
Смешно подведенье итога,
я был и остался никто,
но солнечных зайчиков много
успел наловить я зато.
* * *
Господь вот-вот меня погасит,
зовя к ответу,
и понесусь я на Пегасе
с Парнаса в Лету.
Евреев большинство еще и ныне блуждает, наслаждаясь, по пустыне
В пыльных рукописьменных просторах
где-то есть хоть лист из манускрипта
с текстом о еврейских бурных спорах,
как им обустроить жизнь Египта.
* * *
Евреев выведя из рабства,
Творец покончил с чудесами,
и путь из пошлого похабства
искать мы вынуждены сами.
* * *
Да, искрометностью ума
по праву славен мой народ,
но и по мерзости дерьма
мы всем дадим очко вперед.
* * *
С банальной быстротечностью
хотя мы все умрем,
еврейство слиплось с вечностью,
как муха – с янтарем.
* * *
Что ты мечешься, Циля, без толку,
позабыв о шитье и о штопке?
Если ты потеряла иголку,
посмотри у себя ее в попке.
* * *
Мы вовсе не стали похожи,
но век нас узлом завязал,
и с толком еврей только может
устроить славянский базар.
* * *
Ход судьбы – как запись нотная,
исполнитель – весь народ;
Божья избранность – не льготная,
а совсем наоборот.
* * *
Нас мелочь каждая тревожит,
и мы не зря в покой не верим:
еврею мир простить не может
того, что делал он с евреем.
* * *
Без угрызений и стыда
не по-еврейски я живу:
моя любимая еда
при жизни хрюкала в хлеву.
* * *
Евреи не только
на скрипках артисты
и гости чужих огородов,
они еще всюду лихие дантисты —
зуб мудрости рвут у народов.
* * *
Еврей тоскует не о прозе
болот с унылыми осинами,
еврей мечтает о березе,
несущей ветки с апельсинами.
* * *
Россию иностранцы не купили,
и сыщутся охотники едва ли,
Россию не продали, а пропили,
а выпивку – евреи наливали.
* * *
То ветра пронзительный вой,
то бури косматая грива,
и вечно трепещет листвой
речная плакучая Рива.
* * *
Гордыня во мне иудейская
пылает, накал не снижая:
мне мерзость любая еврейская
мерзей, чем любая чужая.
* * *
В заоблачные веря эмпиреи
подобно легкомысленным поэтам,
никто так не умеет, как евреи,
себе испортить век на свете этом.
* * *
Одна загадка в нас таится,
душевной тьмой вокруг облита,
в ней зыбко стелется граница
еврея и антисемита.
* * *
Во всякой порче кто-то грешен,
за этим нужен глаз да глаз,
и где один еврей замешан —
уже большой избыток нас.
* * *
Чему так рад седой еврей
в его преклонные года?
Старик заметно стал бодрей,
узнав про Вечного жида.
* * *
В узоре ткущихся событий
не все предвидеть нам дано:
в руках евреев столько нитей,
что нити спутались давно.
* * *
В евреях действительно
много того,
что в нас осуждается дружно:
евреям не нужно почти ничего,
а все остальное им нужно.
* * *
Если бабы с евреями
ночи и дни
дружно делят заботы и ложе,
столько выпили
крови еврейской они,
что еврейками сделались тоже.
* * *
Евреи в беседах пространных —
коктейлях из мифа и были —
повсюду тоскуют о странах,
в которых рабы они были.
* * *
Сосновой елью пахнет липа
в семи воскресных днях недели,
погиб от рака вирус гриппа,
евреи в космос улетели.
* * *
Для всей планеты мой народ —
большое Божье наказание;
не будь меж нас такой разброд —
весь мир бы сделал обрезание.
* * *
В евреях оттуда, в евреях отсюда —
весьма велики расхождения,
еврей вырастает по форме сосуда,
в который попал от рождения.
* * *
Спешите знать: с несчастной Ханной
случился казус непростой
(она упала бездыханной),
и Зяма снова холостой.
* * *
Евреи не витают в эмпиреях,
наш ум по преимуществу – земной,
а мир земной нуждается в евреях,
но жаждет их отправить в мир иной.
* * *
Обилен опыт мой житейский,
я не нуждался в этом опыте,
но мой характер иудейский
толкал меня во что ни попадя.
* * *
Еврейское счастье превратно,
и горек желудочный сок,
судьба из нас тянет обратно
проглоченный фарта кусок.
* * *
Родился сразу я уродом,
достойным адского котла:
Христа распял, Россию продал
(сперва споив ее дотла).
* * *
Выбрав голые фасоны,
чтоб укрыться в неглиже,
днем сидят жидомасоны
в буквах М и в буквах Ж.
* * *
Повсюду пребывание мое
печалит окружающий народ:
евреи на дыхание свое
расходуют народный кислород.
* * *
Еврей живет на белом свете
в предназначении высоком:
я корни зла по всей планете
пою своим отравным соком.
* * *
Пока торговля не в упадке,
еврей не думает о Боге,
Ему на всякий случай взятки
платя в районной синагоге.
* * *
В еврейской жизни театральность
живет как духа естество,
и даже черную реальность
упрямо красит шутовство.
* * *
Среди еретиков и бунтарей —
в науке, философии, искусстве —
повсюду непременно част еврей,
упрямо прозябавший в безрассудстве.
* * *
Большая для мысли потеха,
забавная это удача,
что муза еврейского смеха —
утешница русского плача.
* * *
С тех пор, как Бог небесной манной
кормил народ заблудший наш,
за нами вьется шлейф туманный
не столько мифов, как параш.
* * *
Забавно, что, слабея и скудея,
заметно остывая день за днем,
в себе я ощущаю иудея
острее, чем пылал когда огнем.
* * *
Всегда евреям разума хватало,
не дергаясь для проигрышной битвы,
журчанием презренного металла
купить себе свободу для молитвы.
* * *
Вспоминая о времени прожитом,
я мотаю замшелую нить,
и уже непонятно мне, что же там
помешало мне сгинуть и сгнить.
* * *
– Как чуден вид Альпийских гор! —
сказал Василию Егор.
– А мне, – сказал ему Василий, —
милее рытвины России.
* * *
Я с покорством тянул мой возок
по ухабам той рабской страны,
но в российский тюремный глазок
не с постыдной смотрел стороны.
* * *
Россия уже многократно
меняла, ища, где вольготней,
тюрьму на бардак и обратно,
однако обратно – охотней.
* * *
Подлая газета душу вспенила,
комкая покоя благодать;
Господи, мне так остоебенело
бедствиям российским сострадать!
* * *
В России сегодня большая беда,
понятная взрослым и чадам:
Россия трезвеет, а это всегда
чревато угаром и чадом.
* * *
В России знанием и опытом
делились мы простейшим способом:
от полуслова полушепотом
гуляка делался философом.
* * *
Прошлых песен у нас не отнять,
в нас пожизненна русская нота:
я ликую, узнав, что опять
объебли россияне кого-то.
* * *
Мы у Бога всякое просили,
многое услышалось, наверно,
только про свободу для России
что-то изложили мы неверно.
* * *
Весной в России жить обидно,
весна стервозна и капризна,
сошли снега, и стало видно,
как жутко засрана отчизна.
* * *
А Русь жила всегда в узде,
отсюда в нас и хмель угарный:
еще при Золотой Орде
там был режим татаритарный.
* * *
Видно, век беспощадно таков,
полон бед и печалей лихих:
у России – утечка мозгов,
у меня – усыхание их.
* * *
Уже былой России нет
(хоть нет и будущей покуда),
но неизменен ход планет,
и так же любит нас Иуда.
* * *
Две породы лиц
в российском месиве
славятся своей результативностью:
русское гавно берет агрессией,
а гавно еврейское – активностью.
* * *
Когда Российская держава,
во зле погрязшая по крыши,
на лжи и страхе нас держала,
у жизни градус был повыше.
* * *
Клюя рассеянное крошево,
свою оглядывая младость,
я вижу столько там хорошего,
что мне и пакостное в радость.
* * *
Дух воли, мысли и движения
по русской плавает отчизне,
а гнусный запах разложения
везде сменился вонью жизни.
* * *
Среди российских духа инвалидов,
хмельных от послабления узды,
я сильно опасаюсь индивидов,
которым все на свете – до звезды.
* * *
Худшие из наших испытаний
вырастились нашими же предками:
пиршество иллюзий и мечтаний
кончилось реальными объедками.
* * *
Забавно, что в бурные дни
любую теснят сволоту
рожденные ползать – они
хватают и рвут на лету.
* * *
Не чувствую ни света, ни добра
я в воздухе мятущейся России,
она как будто черная дыра
любых душевно-умственных усилий.
* * *
Я вырос в романтическом настрое,
и свято возле сердца у меня
стоят папье-машовые герои
у вечного бенгальского огня.
* * *
Увы, в стране, где все равны,
но для отбора фильтров нет,
сочатся суки и гавны
во всякий властный кабинет.
* * *
При папах выросшие дети
в конце палаческой утопии
за пап нисколько не в ответе,
хотя отцов – живые копии.
* * *
Всегда бурлил, кипел и пенился
народный дух, и, мстя беде,
он имя фаллоса и пениса
чертил воинственно везде.
* * *
Понятие фарта, успеха, удачи
постичь не всегда удается:
везде неудачник тоскует и плачет,
в России – поет и смеется.
* * *
Свобода обернулась мутной гнусью,
все стало обнаженней и острей,
а если пахнет некто светлой Русью,
то это – засидевшийся еврей.
* * *
На всех осталась прошлого печать,
а те, кто были важными людьми,
стараются обычно умолчать,
что, в сущности, работали блядьми.
* * *
Свободу призывал когда-то каждый,
и были мы услышаны богами,
и лед российский тронулся однажды,
но треснул он – под нашими ногами.
* * *
Присущий и воле,
и лагерным зонам,
тот воздух, которым в России дышали,
еще и сейчас овевает озоном
извилины шалых моих полушарий.
* * *
Чего-нибудь монументального
все время хочется в России,
но непременно моментального
и без особенных усилий.
* * *
Все так сейчас разбито и расколото,
оставшееся так готово треснуть,
что время торжества серпа и молота —
стирается, чтоб заново воскреснуть.
* * *
Тягостны в России передряги,
мертвые узлы повсюду вяжутся;
лишь бы не пришли туда варяги —
тоже ведь евреями окажутся.
* * *
Воздух еще будет повсеместно
свеж, полезен жизни и лучист,
ибо у России, как известно,
время – самый лучший гавночист.
* * *
Россия свободе не рада,
в ней хаос и распря народов,
но спячка гнилого распада
сменилась конвульсией родов.
* * *
Хоть густа забвения трава,
только есть печали не избытые:
умерли прекрасные слова,
подлым словоблудием убитые.
* * *
А прикоснувшись к низкой истине,
что жили в мерзости падения,
себя самих мы вмиг очистили
путем совместного галдения.
* * *
Всюду больше стало света,
тени страшные усопли,
и юнцы смеются вслед нам,
утирая с носа сопли.
* * *
Как витаминны были споры
в кухонных нищих кулуарах!
Мы вспоминали эти норы
потом и в залах, и на нарах.
* * *
Мы свиристели, куролесили,
но не виляли задним местом,
и потому в российском месиве —
дрожжами были, а не тестом.
* * *
Кто полон сил и необуздан,
кто всю страну зажег бы страстью —
в России мигом был бы узнан,
однако нет его, по счастью.
* * *
Настежь раскрыта российская дверь,
можно детей увезти,
русские кладбища тоже теперь
стали повсюду расти.
* * *
Хотя за годы одичания
смогли язык мы уберечь,
но эхо нашего молчания
нам до сих пор калечит речь.
* * *
Народ бормочет и поет,
но пьяный взгляд его – пронзителен:
вон тот еврей почти не пьет,
чем безусловно подозрителен.
* * *
Берутся ложь, подлог и фальшь,
и на огне высокой цели
коптится нежный сочный фарш,
который мы полжизни ели.
* * *
Мы крепко власти не потрафили
в года, когда мели метели,
за что российской географии
хлебнули больше, чем хотели.
* * *
Народного горя печальники
надрывно про это кричали,
теперь они вышли в начальники,
и стало в них меньше печали.
* * *
Мне до сих пор
загадочно и дивно,
что, чуждое Платонам и Конфуциям,
еврейское сознание наивно —
отсюда наша тяга к революциям.
* * *
Мы поняли сравнительно давно,
однако же не раньше, чем воткнулись:
царь вырубил в Европу лишь окно,
и, выпрыгнув, мы крепко наебнулись.
* * *
Я брожу по пространству и времени,
и забавно мне, книги листая,
что спасенье от нашего семени —
лишь мечта и надежда пустая.
* * *
Судьба нас дергает, как репку,
а случай жалостлив, как Брут;
в России смерть носила кепку,
а здесь на ней чалма внакрут.
* * *
Тут вечности запах томительный,
и свежие фрукты дешевые,
а климат у нас – изумительный,
и только соседи хуевые.
* * *
Забавно здесь под волчьим взглядом
повсюдной жизни колыхание,
а гибель молча ходит рядом,
и слышно мне ее дыхание.
* * *
Ничуть былое не тая,
но верен духу парадокса,
любить Россию буду я
вплоть до дыхания Чейн-Стокса.
* * *
Придет хана на мягких лапах,
закончу я свой путь земной,
и комиссары в черных шляпах
склонятся молча надо мной.
Людям удивительно и завидно, что живу я глупо и неправедно
Есть у жизни паузы, прорехи,
щели и зазоры бытия,
через эти дыры без помехи
много лет просачиваюсь я.
* * *
Сегодня хор наставников умолк,
мечта сбылась такой же,
как мечталась,
и вышел из меня с годами толк
и бестолочь нетронутой осталась.
* * *
Нет, я на судьбу не в обиде,
и жизнь моя, в общем, легка;
эстрада подобна корриде,
но я – оживляю быка.
* * *
Повлекся я стезей порока,
себе подобных не виня,
а страха бес и бес упрека
давно оставили меня.
* * *
Такие дни еще настанут:
лев побежит от муравья,
злословить люди перестанут,
навек табак оставлю я.
* * *
Пою фальшиво я, но страстно,
пою, гармонию круша,
по звукам это не прекрасно,
однако светится душа.
* * *
Когдатошний гуляка,
шут и плут,
я заперся в уюте заточения,
брожение души и мысли блуд —
достаточные сердцу приключения.
* * *
Хотя судьба, забывши кнут,
исправно пряники печет нам,
я в день по нескольку минут
страх ощущаю безотчетный.
* * *
Не муравьем, а стрекозой
мой век я жил
и крепко грешен,
а виноградною лозой
бывал и порот, и утешен.
* * *
В этой жизни мелькнувшей земной —
отживал я ее на износ —
было столько понюхано мной,
что угрюмо понурился нос.
* * *
Весь век я наглое бесстыдство
являл, не зная утомления,
и утолялось любопытство,
неся печаль от утоления.
* * *
Мое лицо слегка порочно,
что для мужчины – не позор,
а просто в облик въелся прочно
моих наклонностей узор.
* * *
Из воздуха себе я создал почву,
на ней вершу посильные труды,
возделываю воздух даже ночью,
а ем – материальные плоды.
* * *
Лукав, охотно лгу, подолгу сплю,
и прочими грехами я типичен,
а все же не курю я коноплю,
и все же я к мужчинам безразличен.
* * *
Не трусь я в несчетной толпе
несчастных, за фартом снующих,
а еду по жизни в купе
для злостно курящих и пьющих.
* * *
Все вышли в евреи и ныне
в буфетах сидят и в кино,
а я до сих пор по пустыне
плетусь, попивая вино.
* * *
Тих и ровен
мой сумрак осенний,
дух покоя любовью надышан,
мелкий дрязг мировых потрясений
в нашем доме почти что не слышен.
* * *
Хотя люблю гулящих женщин,
но человек я не пропащий,
и стал я пить гораздо меньше,
поскольку пью намного чаще.
* * *
Я душу с разумением гублю,
надеясь до конца не погубить,
поскольку вожделею не к рублю,
а к радости его употребить.
* * *
Стал на диване я лежать,
уйдя на полную свободу,
и не хочу принадлежать
я ни к элите, ни к народу.
* * *
А лучше все же стрекоза,
чем работящий муравей,
ее бесстыжие глаза
мне и понятней, и милей.
* * *
Всё ясней теперь и чаще я
слышу стыдное и грешное,
изнутри меня кричащее
одиночество кромешное.
* * *
Я пью, взахлеб гуляю и курю;
здоровью непреклонный супостат,
весь век самоубийство я творю,
и скоро уже будет результат.
* * *
Сейчас бы и в России не оставили
меня без воздаяния мне чести,
сейчас бы на могилу мне поставили
звезду шестиконечную из жести.
* * *
Сочтя свои утраты и потери,
поездивши по суше и воде,
я стал космополитом
в полной мере:
мне жить уже не хочется нигде.
* * *
Глухая тьма
простерлась над пустыней,
спит разум,
и на душу пала ночь;
с годами наша плоть
заметно стынет,
а в мыслях
я совсем еще не прочь.
* * *
Сам наслаждаясь Божьим даром,
я в рифме зрителя купаю,
за что порой имею даром
билеты в зал, где выступаю.
* * *
Я стандартен, обычен, вульгарен,
без надломов в изгибах души,
и весьма я Творцу благодарен,
что на мне отдохнуть Он решил.
* * *
Укрыт обаятельной ширмой
я в самом тяжелом подпитии,
а подлинный внутренний мир мой
не вскроется даже на вскрытии.
* * *
Обиды людям
я себе простил,
азарта грех
давно отбыл на нарах,
а всё, что в этой жизни упустил,
с избытком наверстаю в мемуарах.
* * *
Конечно, время сызмала влияло
на дух и содержание мое;
меня эпоха сильно поваяла —
однако ведь и я лепил ее.
* * *
Я в гостевальные меню
бывал включен как угощение,
плел несусветную хуйню,
чем сеял в дамах восхищение.
* * *
Я душевно вполне здоров,
но шалею, ловя удачу;
из наломанных мною дров
я легко бы построил дачу.
* * *
Один телесный орган мой
уже давно воспеть хочу —
крутой, надежный и немой,
покуда я молчу.
* * *
Как ни предан зеленому змею,
а живу по душе и уму,
даже тем, чего я не имею,
я обязан себе самому.
* * *
Я ленью грешен,
выпивкой и сексом,
люблю, однако, более всего
молчание, наполненное текстом
и ритмом, воспаляющим его.
* * *
Я не жалею о попытках
заняться прибыльной игрой,
и только память об убытках
порой горит, как геморрой.
* * *
Забавно это: годы заключения
истаяли во мне, как черный снег,
осталось только чувство приключения,
которое украсило мой век.
* * *
Она совсем не в тягость мне,
моя высокая харизма,
и я использовал вполне
ее по части похуизма.
* * *
Идя то разминувшись,
то навстречу,
в суждениях высок
и столь же низок,
в момент, когда себе противоречу,
я к истине всего сильнее близок.
* * *
Многое мне в мире неизвестно,
только чтоб не школьничать натужно,
я сказал непознанному честно,
что оно и на хуй мне не нужно.
* * *
Меня на сочувствии тонком
не словит лукавая нелюдь,
я долго был гадким утенком
и чуткий поэтому лебедь.
* * *
А был я моложе —
трещал, как трещотка,
свой век болтовне посвящал я и ню,
общение с ню
оборвала решетка,
и там записал я
мою болтовню.
* * *
Когда всё валится из рук,
с утра устал или не в духе,
то злюсь на мир я, как паук,
которого заели мухи.
* * *
Мне вовсе не нужна
медалей медь,
не надо мне призов —
я не гнедой,
стакан хотел бы полным я иметь,
а славы мне достаточно худой.
* * *
Я лица вижу, слышу голоса —
мне просто и легко среди людей,
но в лагере я столько съел овса,
что родственно смотрю на лошадей.
* * *
Век мечтает о герое —
чтоб кипел и лез на стену,
буря мглою небо кроет,
я – сдуваю с пива пену.
* * *
Живу я – у края обочины,
противлюсь любому вторжению,
и все мои связи упрочены
готовностью к их расторжению.
* * *
Я знал позора гнусный вкус,
и шел за ним вослед
соблазна гнилостный укус,
что жить уже не след.
* * *
Исполнена свободы жизнь моя —
как пение русалочье во мраке,
как утренняя первая струя
у вышедшей на улицу собаки.
* * *
Пока между землей живу
и небом,
хочу без сожаления признаться:
полезным членом общества
я не был,
поскольку не хотел во все соваться.
* * *
Я прожил век собой самим,
и мысли все мои нелепы,
но все же кем-то был любим,
а остальные были слепы.
* * *
Тайком играя на свирели,
вольготно жил я на Руси,
все на меня тогда смотрели,
как на свободное такси.
* * *
Курю, покуда курится,
в мечтах тая,
что Бог от увядания спасет,
и сваренная курица,
кудахтая,
яичко золотое мне снесет.
* * *
Хоть жил, не мельтешась и не спеша,
хотя никак не лез из пешек в дамки,
дозволенные рамки нарушал
я всюду, где встречались эти рамки.
* * *
Почти что дошла до предела
моя от людей автономия,
но грустно, что мне надоела
и личная физиономия.
* * *
К себе присматриваясь вчуже,
я часто думаю недужно,
что я душевно много хуже,
чем я веду себя наружно.
* * *
Сообразно пространству акустики
я без пафоса, лести и мистики
завываю свои наизустики,
приучая людей к похуистике.
* * *
Живя бездумно и курчаво,
провел я время изумительно,
а если все начать сначала,
то жил бы лысо и мыслительно.
* * *
Тщеславием покой не будоража,
отменно я свой кайф ловлю в стакане,
хотя моя мыслительная пряжа
тянула на недурственные ткани.
* * *
Когда хоть капельный бальзам
на душу льется мне больную,
то волю я даю слезам
и радость чувствую двойную.
* * *
Обороняюсь я нестойко
от искусителей моих,
безволен я уже настолько,
что сам подзуживаю их.
* * *
Даже в легком
я нигде не числюсь весе,
ни в единое
не влился я движение,
ни в каком
я не участвую процессе,
и большое
в этом вижу достижение.
* * *
Весьма стремясь к благополучию,
поскольку я его люблю,
всегда я шел навстречу случаю,
который всё сводил к нулю.
* * *
Всем говорю я правду только
и никому ни в чем не лгу:
моя душа черства настолько,
что я кривить ей не могу.
* * *
Мне не надо считать до ста,
крепок сон и храплю кудряво;
то ли совесть моя чиста,
то ли память моя дырява.
* * *
Да, в лени я мастак и дока,
я на тахте – как на коне,
но я не жалкий лежебока,
лежу поскольку на спине.
* * *
Я бы с радостью этим похвастал,
жалко – нету покойных родителей:
нынче мысли свои очень часто
я встречаю у древних мыслителей.
* * *
Теперь я чистый обыватель:
комфорта рьяный устроитель,
домашних тапок обуватель
и телевизора смотритель.
* * *
В нас житейских будней каталажка
сильно гасит ум и сушит чувства,
жить легко поэтому так тяжко,
требуя душевного искусства.
* * *
Боюсь неясных близких бед,
мой мутный страх – невыразим,
но жил не зря я столько лет
и, что важнее, – столько зим.
Я предавался сладострастью,
я пил с азартом алкаша,
и, слава Богу, только властью
меня мой бес не искушал.
* * *
Меняюсь я быстро и просто:
созвучно с душевным настроем
сегодня я дряхлый и толстый,
а завтра я крепок и строен.
* * *
Меня томит и ждет лекарства
здоровью пагубная бедность,
а в интересах государства —
платить согражданам за вредность.
* * *
Для пробы сил и променада,
беспечный умственный урод,
я очень часто знал, как надо,
но поступал наоборот.
* * *
Идеям о праведной жизни назло, —
я думал, куря после ужина, —
заслуженно мне никогда не везло,
но часто везло незаслуженно.
* * *
Сам себе не являя загадки,
от себя не стремлюсь я укрыться:
если знаешь свои недостатки,
с ними легче и проще мириться.
* * *
Я ушел от назойливых дел,
погрузился в уют обывательства,
много больше достиг, чем хотел,
и плачевны мои обстоятельства.
* * *
Я к новой личности ко всякой
тянусь, учуяв запах новый,
я в жизни прошлой был собакой,
был беспородный пес дворовый.
* * *
Я в неге содержу себя и в холе,
душа невозмутима, как лицо,
а призраку высоких меланхолий
я миску выставляю на крыльцо.
* * *
Вновь я сигарету закурил,
с жалостью подумавши о том,
как нам не хватает пары крыл —
я бы помахал, проветря дом.
* * *
Творя поступки опрометчиво,
слепцом я был, ума лишенным,
а после делать было нечего,
и я гордился совершенным.
* * *
Глупость жуткую я допустил,
и теперь моя песня допета:
я, живя, то гулял, то грустил,
но нельзя было смешивать это.
* * *
Спокойно, вдумчиво, подробно
я проживаю день за днем
и, Прометею неподобно,
лишь со своим шучу огнем.
* * *
Напичкан я различной скверной,
изрядно этим дорожа:
я ценен Богу службой верной,