Гудкова Галина. Будут жить !

   * * *
   В штабе артиллерии я была как приказали - ровно в восемь часов. Командующий артиллерией гвардии подполковник Николай Павлович Павлов принял меня незамедлительно.
   Со времени летних боев он не изменился, только лицо потемнело от стужи и ветра. Усадил, осведомился о здоровье, о семье, поздравил с назначением, предложил сегодня же отправиться в штаб артполка, на хутор Молоканов, вступить в должность.
   Набравшись духу, я стала говорить, что незнакома с артиллерией, с организацией медслужбы в таких полках...
   Павлов прервал:
   - Вопрос решен, товарищ военврач III ранга. Потрудитесь отбыть в полк.
   И, когда мы оба встали, добавил помягче:
   - А опасения ваши напрасны! Кстати, командир артполка гвардии майор Карпов вас помнит и ждет.
   * * *
   Шагая с вещевым мешком за плечами на хутор Молоканов, я мысленно снова прощалась с боевыми товарищами из Отдельного учебного, со всем привычным укладом жизни и думала, что начальник артиллерии дивизии преувеличивал, говоря, будто майор Карпов меня помнит.
   Я-то его хорошо помнила, потому что видела на КП дивизии под Абганеровом! Слышала даже, что Александр Константинович сражался в рядах Красной Армии на фронтах гражданской войны, участвовал в финской кампании, что награжден в сороковом орденом Красной Звезды... А Карпову откуда меня темнить? Я с ним и не разговаривала ни разу!
   * * *
   Командир артиллерийского полка дивизии гвардии майор Карпов сухощавый, седеющий офицер - принимал меня в присутствии своего заместителя по строевой части гвардии майора Ивана Устиновича Хроменкова. Тот выглядел лет на десять моложе комполка, был сдержан, смотрел пристально, попыхивал трубкой. Возле стула Хроменкова я заметила массивную палку. Догадалась, что майор ранен и рана толком не зажила.
   Карпов осведомился, благополучно ли я добралась, попенял, что не позвонила: сани прислали бы.
   - Если не ошибаюсь, мы встречались, - сказал Карпов. - Правильно? Что ж, старых знакомых видеть приятно... Тем более когда про их работу даже дивизионная газета пишет.
   Я смутилась, и Карпов сменил тему: спросил, какой институт закончила и когда, где и кем работала после ординатуры. Чувствовалось, ему действительно интересно знать о старшем враче полка как можно больше.
   Выразив уверенность, что я быстро освоюсь с новым местом службы и должностью, комполка встал из-за стола:
   - Желаю успеха, товарищ военврач! Ваш предшественник - Лев Николаевич Веприцкий - ждет в медпункте. Принимайте дела.
   Медпункт артиллерийского полка помещался на краю хутора, в неказистой хате с соломенной крышей. На входной двери кто-то намалевал краской красный крест. Гвардии капитан медицинской службы Веприцкий расхаживал по небольшой комнате, половицы поскрипывали под его валенками.
   - А, коллега! - остановился Веприцкий. - Не стесняйтесь, заходите, теперь это ваши апартаменты. Мне приказано нынче же явиться в 222-й гвардейский.
   Показав аптеку медпункта, рассказав о наличии медикаментов и перевязочных средств, Веприцкий коротенько охарактеризовал свой "аппарат".
   По словам Льва Николаевича младший врач полка А. А. Кязумов был старательным, добросовестным человеком, но никакого врачебного опыта не имел, попал в полк со студенческой скамьи, ему еще предстоит боевое крещение. Фельдшер медпункта полка гвардии младший лейтенант медицинской службы Н. С. Ковышев имел среднее медицинское образование, неплохо зарекомендовал себя в боях за Сталинград. Санинструктор медпункта Татьяна Конева и санитарка Нина Букина - отважные девушки: каждая вынесла с поля боя свыше двадцати раненых, обе награждены медалями. Санитар П. И. Широких со своими обязанностями справляется прекрасно и - это я должна учесть - не пьет: именно ему поручают при переездах хранить спирт и не израсходованную медиками водку.
   - Ну-с, пожалуй, все... - подвел черту Веприцкий. - С медицинским персоналом дивизионов и батарей вам лучше познакомиться лично. Все равно будете собственное впечатление составлять! Кстати, верхом ездить умеете?
   Вопрос озадачил. В детстве отец сажал меня на рабочую лошадь, но этим мое знакомство с верховой ездой и заканчивалось.
   - Придется научиться, - сказал Веприцкий. - В боевой обстановке дивизионы находятся весьма далеко друг от друга: пешком не набегаешься. Да и подтрунивать станут, если не разберетесь, с какой стороны к коню подходить...
   На этом простились. Не откладывая дела в долгий ящик, я решила прежде всего познакомиться с персоналом медпункта. Первым пригласила к себе младшего врача полка Кязумова. Вошёл смуглый, среднего роста юноша с погонами старшего лейтенанта медицинской службы, доложил о прибытии и почему-то густо покраснел. Впоследствии я заметила, что, знакомясь с кем-нибудь, Али Абдулович обязательно краснеет.
   Но тут его смущение и меня смутило. Поэтому разговаривала я с Кязумовым сухо. Он, естественно, тоже замкнулся - отвечал односложно, отрывисто и впечатление обо мне вынес, кажется, не самое лучшее. А мне он показался знающим, внутренне чистым человеком. Не беда, что еще не обстрелян!
   Военфельдшер Ковышев, плотный, неторопливый, в отличие от Кязумова держался очень спокойно, голос у него оказался низкий, прямо-таки протодьяконовский. Ковышеву исполнилось двадцать лет, закончил он военно-медицинское училище, в артполк прибыл под Сталинградом, свои обязанности знал четко.
   За Ковышевым появилась в дверях санинструктор Татьяна Конева. Я знала, что она родилась и выросла в Сталинграде, училась в институте иностранных языков, в армию пошла добровольно вместе с отцом, который служит наводчиком орудия в соседней дивизии. Слышала, что девушка эта очень смела и хороша собой, но не представляла даже, как хороша!
   На пороге убогой комнатенки медпункта стояла не санинструктор, а прямо-таки Марья-царевна: высока, стройна, белолица, пепельные косы уложены короной, сияющие глаза исполнены немыслимого женского лукавства. Чувствовалось, Таня сознает свою красоту, но воспринимает ее как естественное свойство юности, и если радуется ей, то совершенно так, как радуются ясному утру или звонкому пению птиц. Девушка лучилась благородством.
   Точно так же излучала чистоту и благородство семнадцатилетняя хрупкая санитарка Нина Букина. Не такая яркая, как Таня, она пленяла широко распахнутыми добрыми голубыми глазами, гладко причесанной русой головкой, мягкостью движений.
   Впервые увидев Нину, я подумала, что эта девочка, прошедшая через ад сталинградских боев, сохранила великую детскую веру в красоту человеческой души и собственное бессмертие. Я не ошиблась. Нам пришлось жить среди очень разных людей: встречались, конечно, всякие! Но грязь бытия словно не осмеливалась касаться Нины. Мне открылись и ее деликатность, и ее женственность. Однако не стану забегать вперед.
   Решив ускорить знакомство с медицинским персоналом дивизионов и батарей, а заодно обсудить сразу со всеми товарищами вопросы повседневной работы, я приказала Кязумову известить медицинский персонал полка, что завтра в 15 часов состоится общее совещание.
   Он как-то странно улыбнулся и покосился на присутствующую в комнате Коневу.
   - Не вижу причин для веселья, - заметила я. Конева одернула гимнастерку.
   - Извините, товарищ военврач! Можно сказать?
   - В чем дело?
   - Да у нас в полку командиры дивизионов и батарей считают, что медицинские работники подразделений подчинены только им. Лев Николаевич сколько вызывал людей в медпункт, а их не отпускают, и все... Вот увидите: завтра никого из подразделений на совещании не будет.
   К сожалению, Таня оказалась права. В назначенное время никто из фельдшеров и санинструкторов дивизионов и батарей на совещание не прибыл.
   Направилась к майору Хроменкову: самого командира полка беспокоить не решилась. Кроме того, Иван Устинович пользовался репутацией очень справедливого человека, с глубоким уважением относящегося к женщинам, служащим в армии.
   Хременков, попыхивая трубочкой, осведомился, что случилось. Я доложила о сорванном совещании медицинского персонала. Прибавила, что, по слухам, командиры дивизионов и батарей вообще не желают считаться с указаниями старшего врача полка по медицинским вопросам.
   - При подобном отношении мне трудно будет выполнять свои служебные обязанности, - волнуясь, сказала я.
   Иван Устинович слушал, ничем не выдавая мыслей и чувств. Потом спокойно, ровным голосом приказал дежурному офицеру:
   - Командиров дивизионов и батарей ко мне. Я встала, полагая, что лучше уйти. Хроменков указал трубочкой на стул:
   - Останьтесь. Ваше присутствие необходимо.
   Не подчиниться я не могла и села, хотя все во мне противилось такому повороту событий: хочет того заместитель командира полка или не хочет, но я предстану перед незнакомыми людьми в роли жалобщицы. Чего доброго кляузницей сочтут!
   Стали собираться приглашенные офицеры. Пришел мой давний знакомый, широкоплечий, круглолицый командир 1-го дивизиона гвардии капитан Николай Иванович Савченко. Пришел невысокий и оттого державшийся очень прямо, рыжеватый, с оспинами на насмешливом лице командир 2-го дивизиона гвардии капитан Александр Сергеевич Михайловский. Смуглый, черноволосый, мрачноватый командир 3-го дивизиона гвардии старший лейтенант Леонид Иванович Почекутов. С ними командиры батарей: гвардии старшие лейтенанты Горбатовский, Киселев, Тронь, Иванов, Андреев, Пешков, Сабодаж, Лысоконь, Ярошенко. Все молодые, энергичные, уверенные в себе. У всех на гимнастерках позвякивают ордена и медали. Докладывая о прибытии, каждый косился на меня, переглядывался с товарищами: это, мол, что за явление?..
   Сижу, внутренне напряженная, щеки, похоже, сделались пунцовыми. Но ничего поделать с волнением не могу. И слышу по-прежнему спокойный голос Ивана Устиновича:
   - Товарищи офицеры, я пригласил вас, чтобы представить нового старшего врача нашего полка. Тем, кто не знает, сообщаю: Галина Даниловна прошла с дивизией весь ее путь, участвовала во всех боях, награждена орденом Красной Звезды. К нам прибыла с должности врача Отдельного учебного стрелкового батальона.
   Я вынуждена поднять глаза, оглядеть собравшихся. И вижу добродушные, приветливые лица, ободряющие взгляды. Будут ли они такими же через минуту-другую?
   Хроменков продолжает:
   - Командование предъявляет к старшему врачу высокие требования. Поэтому хочу предупредить, товарищи офицеры: за невыполнение указаний старшего врача по медицинским вопросам буду взыскивать так же строго, как за невыполнение моих собственных. Мысль ясна?
   - Ясна! - нестройно, но весело отвечают офицеры.
   - Вот и прекрасно, - подводит черту Хроменков. - Теперь вы знакомы, желаю быстрее найти общий язык. Все свободны.
   Я задержалась в комнате, чтобы поблагодарить Ивана Устиновича. Он пожал плечами:
   - А вы как поступили бы?
   Командиры дивизионов, стоя на крыльце, закуривали.
   - За вчерашнее не обижайтесь, доктор, - обезоруживая белозубой улыбкой, извинился за всех Савченко. - Мы ж не знали о переменах, а Лев Николаевич - надо и не надо - людей дергал. На будущее ручаемся: недоразумений не возникнет.
   - Буду рада. И сразу же попрошу завтра утром, к девяти, прислать на полковой медпункт военфельдшеров.
   - Пришлем, пришлем!..
   На следующий день первой явилась военфельдшер дивизиона Савченко гвардии лейтенант медицинской службы Маргарита Михайловна Максимюкова, крепкая, среднего роста двадцатилетняя девушка. Округлое русское лицо, внимательные серые глаза, спокойные, плавные движения.
   Вместе прибыли военфельдшер 2-го дивизиона гвардии лейтенант медицинской службы Е. И. Мелентьев, русый, румяный, широкоплечий, с туго перехваченной командирским ремнем тонкой талией, и военфельдшер 3-го дивизиона гвардии лейтенант медицинской службы И. А. Сайфулин, смуглый, черноволосый татарин с подвижным скуластым лицом и быстрыми карими глазами. Военфельдшеры дивизионов хорошо знали друг друга, между ними установились и, видимо, давно! - товарищеские отношения.
   К Максимюковой мужчины относились особенно тепло, иначе, как Риточкой, не называли, и чувствовалась в том, как произносят они это ласковое уменьшительное имя, глубокая нежность к человеку, прошедшему сталинградское пекло.
   Из беседы с военфельдшером я узнала, что санинструкторов в полку мало. Помню, назвали имена санинструктора 1-й батареи гвардии рядового П. И. Пинаева, восемнадцатилетнего солдата, про мужество которого дивизионная газета писала еще во время боев под Абганеровом и на Аксае, санинструктора 5-й батареи гвардии рядовой Н. А. Агеевой, сталинградской девушки, спасшей жизнь семнадцати артиллеристам, тоже сталинградки, вынесшей из-под огня офицера и пятнадцать бойцов.
   Я приказала подобрать подходящих для роли санинструкторов бойцов, согласовать их кандидатуры с командирами батарей, дивизионов и немедленно приступить к подготовке санитаров. Решила, что этим займусь сама. Условились также, что прочитаю военфельдшерам несколько лекций по военной медицине.
   Санитар медпункта Широких спросил:
   - А можно на лекции нам с Реутовым?
   Широких - человек расторопный, смекалистый, из тех солдат, что позаботятся о командире без подхалимства, необходимое достанут из-под земли, никогда не подведут, еще и выручат.
   Я, конечно, разрешила ему и повозочному Реутову приходить на занятия. Однако степенный, рыжеусый, лысеющий Реутов постигать медицину не захотел:
   - Куда мне на пятом десятке, товарищ военврач? С конями забот хватает! Ослобоните...
   Глава семнадцатая.
   Новые рубежи
   Под Сталинградом дивизия находилась до середины марта. Пополнения не получали, не довооружались, прошел слух, будто нас отведут в глубокий тыл. Тем не менее боевая учеба продолжалась. Мы в артполку подобрали трех кандидатов в санинструкторы, а бойцов обучали оказанию первой помощи.
   Капитан Юркин оказался прав: в артиллерийском полку служило немало женщин. О девушках-медичках - двадцатилетней Тане Коневой, ее ровеснице Рите Максимюковой, семнадцатилетней Нине Букиной и двадцатилетней Клаве Герасимовой - я упоминала.
   Но, кроме медичек, в полку имелись радистки, в штабе работала машинистка, были и телефонистки. Например в 1-м дивизионе Саша Бриченко, во 2-м - Маша Абакумова и Тоня Брюханова, в 3-м - Таня Хмырева, в штабной батарее - Лена Самохина. За бои в Сталинграде все они были награждены медалями.
   На хуторе Молоканове у нас появилось свободное время. Теперь я часто писала в Джезказган: за месяц отправила столько писем, сколько не отправила за минувшие полгода! В ответ же получила всего два. Отец извещал, что болеет, что устроил моего сынишку в детский сад. О состояния здоровья отца говорили и неровные строчки...
   Лишь два события вышли в ту пору за рамки обычного. У гвардии подполковника Карпова случился приступ стенокардии, о чем я сообщила в очередном рапорте начальнику санитарной службы дивизии, а у гвардии майора Хроменкова загноилась рана на голени, и пришлось ему отправиться в медсанбат, где майор пробыл две недели.
   Обязанности Хроменкова временно исполнял начальник штаба артиллерийского полка гвардии капитан Юрий Яковлевич Чередниченко, двадцатипятилетний офицер легендарной храбрости - под Абганеровом он вынес из окружения знамя полка.
   Все понимали: спокойная тыловая жизнь долго не продлится. Что-то должно произойти. И не ошиблись, конечно. Если весь февраль сводки Совинформбюро сообщали об успешных наступательных боях наших войск на Ленинградском, Воронежском и Харьковском направлениях, то в начале марта радио передало, что войска Юго-Западного фронта, нанеся противнику большой урон в живой силе и технике, вынуждены были на ряде участков отойти за реку Северский Донец.
   А числа двенадцатого, если не ошибаюсь, командир полка собрал офицеров на совещание, и проинформировал, что наша 7-я гвардейская армия включена в состав войск Воронежского фронта, и предупредил, что вскоре предстоит передислокация. Дни полетели - только успевай поворачиваться!
   Первые эшелоны с подразделениями 222-го гвардейского стрелкового полка и частью штаба дивизии отбыли к новому месту дислокации в середине марта. Артиллерийский полк двинулся на погрузку в последних числах месяца.
   Эшелон подали в степь. Погода стояла ясная, вдали угадывались разрушенные строения Сталинграда. Все часто поглядывали в сторону города, где оставили стольких дорогих сердцу товарищей. Я мысленно поклялась, что обязательно вернусь сюда, если буду жива.
   Тревожно гудит паровоз, стучат колеса теплушек, свистит в щелястых стенах ветер. Едем медленно: отступая, гитлеровцы угнали подвижной состав, разрушили пути, стрелки, водокачки. Вдоль дороги, пропуская эшелон, стоят закутанные кто во что ремонтники - в основном женщины и подростки. По всей степи видны разбитые фашистские грузовики, сожженные танки, брошенные противником при бегстве пушки, повозки: видно, ни о чем другом, кроме как о спасении собственной шкуры, гитлеровцы не думали!
   В первых числах апреля эшелон прибывает в Валуйки. Здесь приказывают выгружаться.
   Ясный весенний день. С опаской поглядывая в высокое сине-золотое небо, люди торопятся скатить на землю орудия, автомобили, повозки, свести лошадей, выгрузить полковое имущество и фураж, поскорее покинуть железнодорожный узел.
   Штаб сосредоточивается в небольшом лесочке неподалеку от станции. Под ногами хлюпает, чавкает, расползается. Связной зовет к командиру полка. Гвардии подполковник Карпов стоит возле "виллиса", окруженный командирами дивизионов. Тут же Хроменков и Чередниченко, который вручает каждому новую карту. На ней широкая голубая лента Северского Донца, заштрихованные многоугольнички прижавшихся к реке населенных пунктов, незнакомые названия: Карнауховка, Маслова Пристань, Приютовка, Безлюдовка.
   - Район сосредоточения находится в сорока километрах юго-восточнее Белгорода, - говорит Карпов. - Стрелковые полки уже вступили в бой, ликвидировали вражеский плацдарм около Масловой Пристани, отбросили противника за Северский Донец. Нам предстоит стокилометровый марш. Выступаем немедленно.
   Командир полка определил порядок следования подразделений к Северскому Донцу. Медпункту приказал двигаться со вторым дивизионом.
   Из сводок Совинформбюро личный состав полка знал: противнику после ожесточенных боев удалось овладеть Харьковом и Белгородом. Мы догадывались, что нашу армию бросили на "горячий" участок.
   Теперь известно: выдвижение войск 7-й гвардейской армии к Северскому Донцу, в полосе между Волочанском и Чугуевом, преследовало цель не только остановить наступление противника, но и отбросить его за реку, не позволить гитлеровцам срезать так называемый "Курский выступ" на линии советско-германского фронта.
   Сто с небольшим километров до райцентра Шебекино и Шебекинского леса, где следовало развернуть полк, двигались почти трое суток: дороги развезло, поля и луга раскисли, поэтому 'под колеса тягачей, грузовиков, повозок бросали нарубленные в окрестных перелесках молодые деревца, хворост, лапник. Выли моторы, метались в постромках лошади, офицеры и солдаты наваливались плечами на борта грузовиков, задки повозок, багровели:
   - Р-р-раз, два... взяли!
   Во встречных селах нам радуются. Хозяйки тут же растапливают печи, варят щи, картошку, угощают молоком и яйцами. Смотрят жалостливо, но с великой надеждой.
   Первый налет фашистской авиации - днем 4 апреля. Прикрытые несколькими "мессерами", вражеские бомбардировщики появляются со стороны солнца неожиданно, но привычную "карусель" не выстраивают, торопятся освободиться от бомб, нанести серьезный урон не успевают.
   Причину фашистской торопливости понимаем скоро: так же неожиданно со стороны солнца сваливаются на врага наши истребители. Они сковывают "мессеры", настигают бомбардировщики и немедленно сбивают один из них: тот падает за недалеким лесом. Слышен взрыв, виден черный столб дыма. Все кричат "ура!". Я кричу вместе со всеми. Это первый обитый на моих глазах вражеский самолет. Добрая, очень добрая примета!
   На рассвете следующего дня, совершив ночной марш, артиллерийский полк достиг конечного пункта маршрута - Шебекинского леса.
   * * *
   . К юго-востоку от Белгорода на картах тянутся две тонкие линии: голубая - Северский Донец, и черная - железная дорога, ведущая от Белгорода к Купянску. До реки Нижеголь, впадающей в Северский Донец чуть выше Новой Таволжанки, голубая и черная линии близки и параллельны друг другу. Здесь, где река с железной дорогой неразлучны, и проходила полоса обороны 72-й гвардейской стрелковой дивизии, имевшая 15 километров по фронту.
   Перед окопами находившихся в первом эшелоне 229-го и 224-го гвардейских полков тянулась пойма низ-медного левого берега, поблескивал вскрывшийся Северский Донец, а за ним полого поднимался к недалеким, поросшим кустарниками и лесом меловым холмам правый, западный берег, занятый противником.
   Красив он был, этот берег! Особенно по утрам, залитый медом солнца... Но с меловых холмов хорошо просматривалась наша оборона, особенно на правом, безлесном, фланге дивизии, где между Нижним Ольшанцем и Приютовкой окопался 229-й гвардейский стрелковый полк. Да и на левом не лучше было: Шебекинский лес и роща Круглая, зеленевшая между Приютовкой и Безлюдовкой, прикрывали только подходы к переднему краю 224-го стрелкового.
   Штаб 155-го гвардейского артиллерийского полка, разместившийся сразу по прибытии на Северский Донец вблизи хутора Ржавец, вскоре перебрался в узкую, заросшую лесом балку Чураевскую. Медпункт, как и полагается, расположился вблизи штаба: от наших землянок до землянок командования метров сто - сто двадцать, не больше.
   Наученные опытом, батарейцы первым делом взялись за устройство орудийных двориков, рытье глубоких щелей, сооружение надежных землянок с бревенчатыми перекрытиями. Радовались, что леса много - бери не хочу! Причину этой радости, равно как несостоятельность предположения капитана Юркина, что в артполку служба, возможно, окажется полегче, я осознала очень скоро: не успели мы обвыкнуть на новом месте, как артиллерия дивизии вступила в дело, стремясь прежде всего подавить артиллерию и минометы врага.
   Начались жестокие дуэли с гитлеровцами, сразу же появились убитые и раненые. Не оборудуй дивизионы свои позиции как следует, потери могли быть очень большими. Но в полку твердо помнили: на передовой выживает лишь тот, кто глубоко зарылся в землю. А земля была мягкая, податливая - не чета сталинградской, которую приходилось долбить кирками!
   На медпункте поначалу отрыли три землянки: одну для Кязумова, Ковышева, Широких и Реутова, вторую для меня, Тани Коневой и Нины Букиной, третью для раненых. Реутов соорудил коновязь. Устроив медпункт, стали знакомиться с расположением командных и наблюдательных пунктов дивизионов, с огневыми позициями батарей.
   Начался прием пополнения. Новичков следовало подвергнуть санитарной обработке, их обмундирование и белье - продезинфицировать. Бани на скорую руку устраивали в шалашах, "парикмахерскими креслами" служили лесные пни, жарокамеры сооружали из бензиновых бочек. Температурный режим в них, разумеется, устанавливался на глазок. Поначалу в одной из батарей вместе с паразитами сожгли солдатское белье. Но позже научились обходиться без "потерь".
   Мы с Кязумовым обследовали находившиеся в расположении части колодцы, взяли пробы воды, отправили их на лабораторный анализ в медсанбат. Вода оказалась годной для питья.
   Пешие походы утомляли страшно! По кривым лесным дорогам до КП любого дивизиона километров пять-шесть. От этих КП до батарей - еще столько же, если не больше. Да обратно километров восемь-десять. Вот и получается, что ты весь день на ногах. Хорошо, что к тому времени я уже научилась держаться в седле, а выделенная медпункту строевая кобыла Ласточка привыкла к новому седоку: поездки верхом облегчали мне работу, экономили много времени.
   Самое знаменательное, самое яркое событие тех дней - посещение дивизии командующим 7-й гвардейской армией генерал-лейтенантом Михаилом Степановичем Шумиловым, вручение ей гвардейского знамени. Произошло это 23 апреля в селе Крапивном, где находился командный пункт дивизии.
   На митинг собрались представители всех частей. От 155-го гвардейского артиллерийского полка присутствовали командир полка подполковник Карпов, его заместитель по политической части майор Харченко, командир 1-го дивизиона капитан Савченко, один из героев Сталинградской битвы, наводчик орудия сержант Байзатулла Тасыбаев, еще несколько сержантов и солдат-орденоносцев. Возвратились они в полк взволнованные, с новыми наградами за Сталинград, только что догнавшими их. Савченко - с орденом Ленина.
   Через два дня, 26 апреля, 155-му гвардейскому артиллерийскому полку вручили орден Красного Знамени. Прикрепил его к бархатному полотнищу полкового знамени начальник артиллерии дивизии полковник Павлов. Подполковник Карпов поблагодарил командование за высокую награду от имени воинов полка. Александр Константинович обратился к участникам митинга с призывом множить боевую славу части, бить врага без пощады, умело, побеждая малой кровью.
   Это была последняя речь Карпова, адресованная воинам полка: через два дня он получил назначение на должность начальника армейского центра подготовки артиллеристов и простился с нами. Принял полк гвардии майор И. М. Ресенчук - полноватый, молчаливый.