Гудмэн Джо. Больше, чем ты желаешь

   — Через час, — повторил он.
   Он направился к лестнице, но, прежде чем спуститься, остановился и оглянулся. Брай смотрела ему вслед.
   — Не бойся. Бри, — улыбнулся он. — И извинись за меня перед своей матерью.
 
   Через час начал моросить дождь. Брай, подняв юбки, осторожно пробиралась к беседке, глядя себе под ноги. Вдруг сильные руки подняли ее, и она оказалась в объятиях Люка. Он усадил ее на скамью, продолжая держать за талию.
   — Лишилась дара речи? — хмыкнул он, видя, что она удивленно смотрит на него.
   — Нет. Неужели ты думаешь, что замужество лишило меня возможности передвигаться самостоятельно?
   — Идет дождь, — пожал он плечами. — А ты оказалась на моем пути.
   — Значит, я должна поблагодарить тебя, что ты меня не затоптал?
   Он усмехнулся и прислонился лбом к ее лбу.
   — Тебе определенно повезло. — Он поцеловал ее в нос и распрямился.
   Дождь усилился, и крыша беседки начала протекать. Тяжелые капли упали на его голову и плечи. Одна из них повисла на кончике носа Брай. Он смахнул ее.
   — Давай найдем место посуше, — предложил Люк. Они пересели на другую скамью. Устраиваясь поудобнее, Брай случайно подняла голову и заметила движение в одном из окон. Кто-то закрывает его из-за дождя? Брай повернулась к Люку и встретила его внимательный взгляд. Интуиция подсказала ей, о чем он сейчас думает. т
   — Укромное местечко, правда? — спросила она. — А ты знаешь, что кто-то наблюдал за нами из окна, когда ты нес меня сюда на руках?
   — Мне это доставило огромное удовольствие.
   — Это не ответ на мой вопрос.
   — Но это правда. Я знаю, что там кто-то был. Уверен, что это Оррин.
   — Это комната моей матери.
   — И все же там был Оррин.
   — Пусть так. А раньше? Когда мы были в холле и ты целовал меня? Оррин наткнулся на нас. Тогда я подумала, что это произошло случайно, а сейчас подумала, что ты слышал его шаги на лестнице. Это тоже был «момент украдкой»?
   — Да. И все же я сказал тебе правду. Мне действительно доставляет удовольствие тебя целовать.
   Сложив руки на коленях, Брай смотрела на них, раскачиваясь взад-вперед.
   — Брай.
   Она подняла голову. Каких слов он от нее ждет?
   — Это совсем не то, что я ожидала, — проговорила она наконец. — Когда мы репетировали — это одно дело, но сейчас, когда… — Голос ее сорвался, и она беспомощно пожала Плечами.
   — Последняя ночь все изменила. — Люк предлагал ей свой вариант, но она его отвергла.
   — Нет! — Брай сердито зыркнула на него. — Нет, — повторила она снова, теперь уже более мягким тоном, стараясь сохранить спокойствие. — Что могло измениться? Для тебя что-нибудь изменилось?
   — Нет! — заявил он с такой искренностью, что невозможно было усомниться, что он говорит правду. — Для меня ничего не изменилось, Брай. — Люк наблюдал за выражением ее лица. Она была обижена и смущена.
   Слова, которые могли бы доставить ей удовольствие, вертелись у него на языке, но так и не сорвались с него. Он проглотил их вместе с непривычной болью в сердце.
   Брай вздернула подбородок. В ее сапфировых глазах была озабоченность.
   — Правда ли то, что ты сказал Оррину? — спросила она. — Ты можешь отчитаться за все материалы и привести доказательства, что он получит от этого выгоду?
   — Да.
   — Каким образом?
   — Я начал вести бухгалтерский учет расходов и платежей сразу же после того, как понял, что случилось с моими запасами стройматериалов. Я знал, что ты не захочешь принимать от меня помощь, но не мог рисковать. У меня было мало времени, чтобы как-то скрыть ремонт в домах арендаторов. Я сделал все, что мог, и люди, работающие на меня, помогли мне в этом. Но нам не удалось довести дело до конца. Я надеялся, что у меня в запасе есть еще неделя.
   — Мой отчим никогда не проявлял интереса к фермерам и их домам. Никогда, Люк. Я не отказывалась от твоей помощи. Я просто думала, что она не потребуется. — Брай передернула плечами. — О Господи! Как я могла быть такой самоуверенной! Вот мы и попали в беду. Я так была увлечена тобой, что не замечала ничего вокруг. А теперь Оррин все знает.
   — Он только думает, что знает, — уточнил Люк. — Счета приведут его к другому заключению.
   — Но смогут ли они его убедить?
   — Надеюсь, что да. У меня есть некоторый опыт в бухгалтерии. У моей матери… — Люк запнулся, колеблясь, — был пансионер. Он взял меня к себе учеником. Я работал на него все лето, пока школа была закрыта. Я не претендую на роль большого эксперта в этой области, к тому же не знаю, насколько сам Оррин в этом разбирается.
   Брай вспомнила реакцию Люка на слова Оррина и сказала ему об этом.
   — Я был удивлен.
   — Нет, это было не просто удивление. Там было что-то еще. Словно это дело для тебя чрезвычайно важно.
   — Разумеется, для меня это важно. Я подсунул фальшивые счета человеку, который утверждает, что ему ничего не стоит уличить меня во лжи. Мне пришлось все это делать очень быстро, чтобы успеть до того, как он начнет просматривать счета.
   — Ты врешь мне. — Брай подозрительно смотрела на него. — Только не надо ничего объяснять! Я этого не требую. Значит, у тебя были свои причины.
   Люк промолчал. Он не мог сказать ей правду и не хотел добавлять новую ложь к той, что была уже сказана. Она была права в том, что бухгалтерский талант Оррина представлял для него особый интерес.
   Брай прислонилась к перилам беседки.
   — Похоже, нам остается только ждать, как будут развиваться события дальше. Если Оррина удовлетворит твой отчет, нас всех могут ожидать несколько последствий.
   — Ты хотела сказать — никаких последствий?
   — Несколько, — повторила она. — Это будет своего рода местью. Оррин не поверит ни в твою, ни в мою невиновность. Он решит, что мы его перехитрили, и будет жаждать крови.
   — Я принимал это во внимание, но надеялся, что ошибся.
   — Ты не ошибся.
   Люк почувствовал, что Брай дрожит.
   — Хочешь мой сюртук?
   — Нет, спасибо. Я дрожу не от холода.
   — Тогда мою руку?
   — Да.
   Люк положил руку на перила на уровне ее плеча, и Брай прижалась к ней. Вместе им было очень уютно. Что-то связывало их. Они сидели молча, боясь нарушить тишину, а когда заговорили, то оба одновременно.
   — Говори первым, — предложила Брай. — Я еще не сформулировала свою мысль.
   — В том, что я собираюсь сказать, нет ничего приятного, — предупредил он.
   — Выкладывай быстрее.
   — Я задавался вопросом, почему твой отчим решил прогуляться по плантации, если делать это не в его правилах. К тому же надо принять во внимание, что он отправился туда немедленно по возвращении в «Конкорд». Если отбросить случайность, то этому может быть только одно объяснение: кто-то донес ему о том, что произошло здесь в pro отсутствие.
   — Я склоняюсь к такому же выводу, но мне не хочется в это верить.
   — Понимаю. В такое поверить трудно. А у тебя нет предположений, кто это может быть?
   — Нет. Мне даже больно думать об этом.
   Люк стал перечислять возможных подозреваемых: Джеб, Дади, Марта, Элси. Еще были Тед со своими друзьями-конюхами и бригада, работавшая в доме. К ним можно добавить и испольщиков, чьи дома они ремонтировали. Джон Уитни. Любой из них мог доложить Оррину. Но с таким же успехом им можно было доверять. Люк понимал, почему Брай было трудно поверить в предательство.
   — Джеб? — спросил, не выдержав, Люк.
   — Нет. Ему пришлось бы предавать всю свою семью. Вы ведь отремонтировали дома и двух его дочерей. Элси промолчит по той же причине.
   — Марта? Возможно, она завидует своим сестрам?
   — Она счастлива за них.
   — Адди.
   — Она презирает Оррина. Она никогда не будет ему доносить.
   Люк назвал помощницу Элси по кухне и девочку, которая время от времени помогала Марте со стиркой. Брай тут же отвергла их кандидатуры. Точно так же она отмела предательство Теда и других конюхов. Она полагала, что рабочим также можно доверять, и не могла себе представить, чтобы кто-то из тех, чьи дома они отремонтировали, могли выдать ее Оррину. И меньше всего — Джон.
   — И все же кто-то ведь донес Оррину! Как бы тебе ни было тяжело это сознавать, но это так.
   — Но почему именно сейчас? — удивилась она.
   — Осмелюсь предположить, что это уже не в первый раз. Ты лучше знаешь своего отчима. Подумай о том времени, когда Оррина не было в «Конкорде». Что происходило, когда он возвращался?
   Брай задумалась,
   — Я никогда не совершала ничего столь же грандиозного, как ремонт этих домов, но однажды я утаила немного денег от дохода, и он обнаружил это.
   — Сразу?
   — Нет. Через несколько недель после того, как приехал домой. Но я поступила очень глупо, Люк. Оррин всегда пытался разузнать тайну Гамильтонов. Ему кажется, что сокровища спрятаны где-то здесь. Я должна была предвидеть, что он найдет мой тайник.
   — Хорошо. Что-нибудь еще?
   — Во время одного малярийного сезона я организовала школу для детей арендаторов.
   — И что с ней случилось?
   — Клан. Слава Богу, никто не пострадал, но однажды ночью прискакала дюжина всадников и сожгла старую хижину, где я учила детей. Мне ее не жаль. Жаль учебников, карт и прочих школьных принадлежностей, которые действительно представляли ценность.
   — Ты подозреваешь, что Оррин предупредил кого-то из Клана?
   — Да, но я никогда не могла себе представить, что кто-то из наших может предупредить Оррина. Я просто предположила, что он сам случайно обнаружил мои деньги, и решила быть более осторожной. До твоего приезда я никогда не развивала кипучей деятельности и с подозрением относилась к новым людям. Я сама тщательно подбирала тебе бригаду рабочих. Для меня было важно, чтобы они были профессионалами. Кажется, я подвергала их опасности. Если с ними что-нибудь случится, я никогда себе этого не прощу.
   — Нет ничего проще, чем обвинять себя, Брай. Подождем, что скажет Оррин по поводу счетов. Тогда и придумаем, как защищаться.
   — Я не хочу вовлекать тебя во все это, — нахмурилась она.
   — Я сам себя вовлек.
   — Чтобы помочь мне.
   — Не только. У меня в этом есть свой интерес.
   Брай не стала уточнять, что это за интерес, а Люк не счел нужным объясниться. По молчаливому согласию они перестали обсуждать свои проблемы и просто сидели, слушая шум дождя и наслаждаясь обществом друг друга.
 
   Брай казалось, что после всего, что произошло с ними предыдущей ночью, она не сможет спать в одной комнате с Люком. Но пока она старалась не думать об этом.
   Когда она вышла из гардеробной, Люк уже уютно устроился в самом центре постели, и теперь не имело значения, с какой стороны кровати она ляжет — Люк все равно в ней останется.
   С улыбкой глядя на нее, он похлопал руками по обеим сторонам и произнес:
   — Готов лечь, куда прикажешь.
   — Думаю, на пол ты не готов перебраться? — проронила она.
   — Ты этого хочешь?
   «Хочу ли я? — спросила она себя честно и ответила: — Нет». Она хотела быть с ним в одной комнате и в одной постели.
   — Я лягу справа.
   Люк кивнул и поднял одеяло. Брай обошла кровать и легла рядом с ним. На ней была белая ночная рубашка с бледно-желтыми ленточками, стягивающими ворот. Перед тем как загасить лампу, Люк успел заметить желтый бантик, поэтому, без труда найдя его в темноте, потянул за ленту, и бант развязался.
   Брай удивленно смотрела на него. Опершись на локоть, он наблюдал за ней.
   — Неужели ты думала, что я не захочу тебя снова? — спросил он. — Когда днем ты уснула в беседке, я пожалел, что это не случилось здесь.
   Брай вспомнила, что она проснулась, когда дождь кончился. Ее голова лежала у Люка на коленях. Он накрыл ее своим сюртуком и осторожно перебирал ей волосы, вынув гребни из слоновой кости и шпильки и отложив их в сторону. Он помог ей поправить прическу, прежде чем они направились к дому. В награду он не потребовал от нее поцелуя, и Брай решила, что причина заключается в том, что в данный момент за ними никто не наблюдает. Она огорчилась, что он не поцеловал ее.
   — Если хочешь, скажи «нет», Брай. — Он растянул ворот ее рубашки и спустил с одного плеча. — Даже представить себе не могу, что я сделаю, если ты скажешь «нет».
   Брай замурлыкала от удовольствия, когда его губы прижались к ее шее.
   — Я брошусь в реку, — пообещал он с угрозой.
   — Ты хороший пловец, Люк, и вряд ли утонешь.
   Поцеловав ее в ушко, он ответил:
   — Я бы не стал кончать жизнь самоубийством. Просто постарался бы привлечь твое внимание.
   — Все мое внимание и так принадлежит тебе. — Брай взяла в руки его лицо. — Я не собираюсь говорить «нет». — И нежно поцеловала его.
   Он пробормотал что-то, когда ее губы прикоснулись к его губам. Руки ее обвились вокруг его шеи, сцепившись в замок. Она посасывала его губы, осторожно раздвигая их. Ее язык играл с его языком, поглаживая, сплетаясь и втягивая в себя. Никто сейчас не наблюдал за ними. Этот поцелуй был ради них самих. Она мечтала о таком поцелуе, но не представляла, как много он для нее значит.
   Отпустив шею Люка, она погладила его мускулистую спину. Ее пальцы скользнули под резинку его подштанников. Издав тихий стон, он языком пощекотал ей губы, шею, вызвав у нее тихий смех. Она вскрикнула, когда его рот коснулся ее груди.
   Через ткань рубашки он ласкал ее сосок. Брай извивалась под ним, вцепившись в его волосы. Когда его зубы прикусили сосок, она дернула его за волосы.
   — Ты хочешь снять с меня скальп? — засмеялся Люк. Брай разжала пальцы и, покраснев, отвела взгляд. Взяв в ладони ее лицо. Люк повернул его к себе, стал целовать ее брови, нос, губы…
   — Давай избавимся от этой рубашки, — предложил он. — Ради того чтобы ощутить твою обнаженную грудь, я готов пожертвовать своими волосами. Ты можешь вырвать их все
   — Ты говоришь ужасные вещи, — проворчала Брай. Люк стянул с нее рубашку и отбросил ее в сторону. Брай попыталась прикрыть грудь, но он перехватил ее руки.
   — Когда-нибудь мы займемся этим в дневное время. Возможно, у реки, в тени раскидистых сосен. Там будет достаточно солнца, чтобы твоя кожа загорела, а я бы смог полюбоваться каждым изгибом твоего тела.
   — Ты сумасшедший.
   — Я полон надежды.
   В ответ Брай только покачала головой; Она позволила уложить себя на спину, и Люк накрыл ее своим телом. Его рот посасывал ее сосок, пока тот не затвердел. По телу пробегали волны блаженства.
   Ее пальцы вцепились в простыни, когда губы Люка остановились в ложбинке между ее грудями. Она еще крепче сжала простыни в руках, когда его голова сдвинулась ниже и он пробежал языком по ее ребрам и добрался до плоского живота.
   Брай прерывисто вздохнула. Ей стало казаться, что ее кожа натянулась от прикосновений его горячих губ. Люк подвел руки ей под ягодицы, приподнял их и стал целовать треугольник темно-рыжих волос. Его тело сотряслось от возрастающего желания.
   — Люк?
   Он, раздвинув ей ноги, губами и языком ласкал складки ее интимного места.
   — Люк! — Пятки Брай вдавились в матрас, и она попыталась оттолкнуть его. — Нет! Я не могу! Что ты…
   Он передвинулся вверх и лег на нее, перенеся часть веса на локоть. Его твердая, налитая кровью плоть уперлась ей в живот.
   — Не двигайся, — прошептал он охрипшим голосом.
   — Я не хочу.
   — Я знаю. — Он тяжело дышал. — Я знаю, — повторил он, закрыв глаза. — Прости. Я не подумал о тебе и о том, к чему ты готова и чего хочешь.
   — Это две разные вещи.
   — Быть готовым к чему-то и хотеть этого. Это совсем разное. Ты должен был предупредить меня о своих намерениях.
   — Может, мы оставим это на следующий раз? — предложил он.
   — Как хочешь.
   — Хорошо. — Отпустив ее, он попытался подтянуть подштанники. Восставшая плоть мешала ему это сделать. Брай тихо рассмеялась.
   — Позволь мне помочь тебе. — Волосы ее упали ему на живот, когда она приступила к выполнению трудной задачи. Наконец она справилась с резинкой и подняла к нему улыбающееся лицо. — В следующий раз вместо резинки мы используем шелковую ленточку. С ней будет гораздо проще.
   В ответ Люк только выгнул бровь. Поймав его свирепый взгляд, Брай попыталась отодвинуться от него, но он не отпустил ее от себя. Он готов был приковать жену к постели.
   Она притянула Люка к себе и начала целовать его лицо и шею. Ее язык сделал широкий круг вокруг его ключицы. Он уложил ее на спину и накрыл своим телом. Она раздвинула ноги и, согнув колени, обхватила его поясницу.
   Брай изучала его лицо, тяжелую челюсть, пульсирующую жилку на виске, пронзительный взгляд серых глаз, неотрывно смотревших на нее.
   Он вошел в нее, и его тело напряглось, приспосабливаясь к ее ритму.
   — Ведь так хорошо? — спросил он. — Скажи мне — хорошо?
   Он начал двигаться внутри ее, все время ускоряя темп и проникая все глубже. Тело Брай стремилось ему навстречу каждый раз, когда он углублялся в нее. В их движениях было что-то неистовое. Необузданная страсть. Жар соединившихся тел. Твердые мускулы его спины играли под ее пальцами. Ее пятки упирались ему в бедра. На теле выступил пот. Кожа горела.
   Бедра Люка вздымались и опадали над ней, кожа стала ей тесна, как бывает тесна одежда. Освобождение приближалось. Его тело содрогнулось, из горла вырвался хриплый крик, руки еще крепче сжали Брай, но через несколько мгновений разжались. Он уткнулся лицом в ее шею.
   Брай погладила его по голове. Ей было тепло и уютно в его объятиях, и она не торопилась его отпускать.
   — Я раздавил тебя? — спросил он. Брай покачала головой. — Ты даже говорить не можешь.
   — Я просто не хочу говорить.
   — Тогда, может, позволишь сказать мне?
   Приблизив губы к ее уху, он рассказал ей о своих намерениях.
 
   Брай проснулась в объятиях Люка и посмотрела на него. Он лежал на боку. Прядь волос упала ему на лоб, и сейчас его лицо казалось более молодым, чем было на самом деле.
   Когда Люк открыл глаза, Брай высказала вслух первую пришедшую ей в голову мысль:
   — Я даже не знаю, сколько тебе лет.
   — Тридцать один год.
   — Возраст Рэнда, — вздохнула она, и сердце ее сжалось от боли. Она тяжело сглотнула.
   — Поплачь, если хочешь. Бри.
   — Я не хочу. Во всяком случае, не сейчас. Я разбудила тебя?
   — Нет. — Он посмотрел на висевшие над камином часы. — Мы спали меньше часа.
   — Ты был таким же солдатом, как и Рэнд?
   — А кем был он? Офицером?
   — Да. Служил в кавалерии.
   — Ну а я не был офицером.
   — Где же ты служил?
   — Везде, где во мне нуждались.
   — Ты не хочешь говорить об этом?
   — Я служил там, куда меня посылали. Я был инженером, Брай. Я строил железнодорожные мосты, чтобы армии и оружие продвигались вперед как можно быстрее. Если мосты захватывала другая сторона — южане, — я взрывал их.
   — Ты пошел добровольцем?
   — Я предпочел выбирать сам. Это лучше, чем получить назначение.
   — Рэнд не любил говорить о войне.
   — Он был добровольцем?
   — Да. Так же как Шелби и мой отец. Дэвид тоже пошел бы, но мы нуждались в нем здесь. Этого Люк и ожидал.
   — Я был призывником, Брай. Первые два года войны я еще учился в школе. В июле 1863 года я оказался в Нью-Йорке, где навещал мать и тетушек. В самом начале марта конгресс начал составлять списки призывников, В это лето колесо лотереи закрутилось во всех районах, и призывной комитет объявил набор мужчин на военную службу. Население было весьма недовольно этим. За триста долларов у тебя могли найти любую болячку и выдать белый билет. Но это только для богатеев, а бедным пришлось идти на войну.
   — К какой категории принадлежал ты?
   — Я был бедным, но друг моей матери предложил за меня заплатить.
   — Ее пансионер?
   Люк не понял сразу и нахмурился:
   — Пансионер?
   — Да. Тот человек, который учил тебя бухгалтерии.
   Лицо Люка прояснилось.
   — Да, именно он. Он очень хорошо к нам относился. Я знаю, что моя мать просила за меня.
   — И ты не отказался от его предложения?
   — Нет. — Люк видел, что Брай старается задавать вопросы равнодушным тоном, но у нее это плохо получалось.
   — Я и не ждал, что ты это одобришь, — вздохнул Люк. — Свобода обошлась мне гораздо дороже, чем три сотни баксов. Я узнал, что никакие права человека не смогут мне дать ответа, из-за чего я должен рисковать своей жизнью.
   Брай помолчала.
   — Мой отец, Шелби и даже Рэнд… они так рвались на двоенную службу, что мне трудно понять, почему ты поступил иначе.
   — Они были убеждены, что сражаются за правое дело
   Брай непонимающе покачала головой.
   — Я не был одинок в этом. Бри, хотя у каждого были свои причины. В тот июль в городе не раз возникали мятежи. Тысячи мужчин принимали в них участие. Они начались с протеста против призыва, а закончились кровавой схваткой. Телеграфные провода были обрезаны. Транспорт не ходил. Вербовщиков убивали или сжигали. Дома грабили. Мятежники избивали полицейских железными прутьями, дубинками и камнями. Люди забирались на крыши, чтобы оттуда сбрасывать камни на головы полицейских. Это продолжалось много дней.
   Были подняты войска. Два вооруженных корабля стояли в Гудзоне и Ист-Ривер, чтобы защитить банки от разграбления. Баррикады, подобные тем, что строились в Париже во время французской революции, перекрыли все улицы. Сражался каждый дом, каждый человек.
   В какой-то момент толпа стала избивать негров. Христианский приют для цветных был атакован и сожжен. Двум сотням детей удалось убежать, пока тысячи мятежников штурмовали главный вход. На улицах ловили цветных мужчин и женщин, их били, а чаще убивали.
   Брай содрогнулась.
   — Ты хочешь знать, был ли я одним из них? — спросил Люк.
   — Мне даже в голову не приходило, что ты мог оказаться одним из них, — тихо ответила Брай. — Я только пытаюсь представить, какой там был ужас.
   — В конце концов мятеж был подавлен и город поставлен на колени. Что случилось дальше, не поддается описанию.
   Люк лег на спину и уставился в потолок, рассмеявшись сухим, хриплым смехом.
   — Ты, наверное, удивляешься, как нам удалось выиграть войну? Я могу высказать тебе только собственные соображения. Причиной тому было не наше желание, а его полное отсутствие. Мы хотели, чтобы все поскорее закончилось.
   — Именно по этой причине ты и пошел в добровольцы? Тебе хотелось поскорее покончить с этим?
   — Да. Частично. Пойми меня правильно, Брай. Я всегда считал важным сохранение Соединенных Штатов, но во время мятежа я решил не рисковать своей жизнью. Двенадцать тысяч людей были убиты во время уличных боев — и ради чего? Месяц спустя вербовка продолжалась, и никто не посмел протестовать. За меня уже была внесена плата, поэтому я мог избежать воинской службы. Таковы были правила. Но я сделал собственный выбор. Возможно, тебе покажется смешным, но это было крайне важно для меня самого. Я боролся за свою свободу.
   — И ты ее получил? — спросила Брай.
   — Я не знаю. Хочется верить, что получил, пусть даже в малой степени.
   — А почему ты поступил в инженерные войска?
   — Потому что я знал эту работу. Я не меткий стрелок, но я умею взрывать мосты. Ты считаешь меня трусом, Брай?
   — Нет!
   — Но когда я тебе сказал, что согласился за плату уклониться от военной службы…
   — Я не понимала. Я думала…
   — …что я трус, — закончил за нее Люк. — Все правильно. Я и сам думал над этим. Каждый человек задумывается, какой путь выбрать, когда сталкивается с подобным выбором.
   — Ты должен ходить с высоко поднятой головой, Люк. Ты поступил, как тебе подсказала совесть. Разве имею я право судить тебя?
   — Ты должна судить обо мне по моим поступкам. Они говорят сами за себя.
   — Мое мнение так важно для тебя. Люк?
   Люк задумался. Каким бы ни было ее мнение, сам он никогда не изменит своего, но он хотел быть уверен, что она всегда будет на его стороне.
   — Да, — ответил он, наконец. — Важно.
   В его ответе прозвучала убежденность, и это ее тронуло. Брай открыла рот, чтобы сказать ему об этом, но Люк остановил ее:
   — Давай спать, Бри.
   Она улыбнулась: он всегда знал, когда остановить, чтобы она не сморозила какую-нибудь глупость.
   — Ты обещал, что постараешься никогда не раздражаться — прошептала она.
   Люк тихо рассмеялся. Он заснул только после того, как услышал ровное дыхание своей жены.
 
   Прошло три дня, и наконец Оррин вызвал Люка и Брай к себе в кабинет и заявил, что счета в их бухгалтерских книгах в полном порядке. Он сообщил им эту новость рано утром, как только поднялся и еще не успел сделать ни одного глотка спиртного. Тон Оррина был вежливым, поведение дружелюбным. Он поздравил Люка с качественной работой и с тем, что тот сумел извлечь выгоду из старых досок и шифера, которые могли бы просто отправить на свалку, Оррин делал вид, что не замечает Брай. У нее создалось впечатление, что отчиму было очень важно похвалить Люка в ее присутствии.
   Странность этой аудиенции не давала ей покоя. Она без конца анализировала ее и наконец пришла к выводу, о котором позже сообщила Люку;
   — Он ничего не забыл и не простил. Тебе надо подумать, как отблагодарить его за его любезность.
   Люк подумал и в этот же вечер пригласил Оррина сыграть в карты. Он сознательно позволил Оррину выиграть у него в этот вечер и в три последующих. Только на пятый день он стал потихоньку отыгрываться.
 
   В начале ноября плантаторы и их семьи начали возвращаться на свои плантации. Они приезжали из своих летних домов, расположенных в верховьях Купер-Ривер, и с островов, протянувшихся вдоль побережья. За ними двигались целые караваны повозок с багажом. Некоторые семьи по дороге домой останавливались в «Конкорде», чтобы немного отдохнуть и развлечься. Оррин сетовал, что его дом превратился в караван-сарай, но на самом деле был рад гостям и оказывал им радушный прием.