Гудмэн Джо. Только в моих объятиях

   — Ты, сама того не замечая, почему-то употребляла мое имя точно так же, как и я — твое.
   — Вот как?
   — Да. Я обнаружил, что отвечаю тебе точно так же, как если бы это Наич, Джозани или кто-то еще из чихуахуа просил меня об одолжении. — И он долгим взглядом посмотрел на Мэри, ожидая услышать то, что она давно должна была сказать.
   Это не сравнимое ни с чем терпение постоянно лишало Мэри равновесия. С самого начала она поняла, что Райдер всегда дождется своего. Он вроде бы даже ухитрялся радоваться ожиданию и находить в нем прелесть, в то время как для нее самой ожидание было пыткой.
   — Ты ведь знаешь, что я тебя люблю.
   Райдер лишь молча смотрел на нее.
   — Я и сама не знала, что при этом делается или говорится. А скорее всего просто боялась. Мне казалось, что тогда я стану частью тебя, а это для меня невыносимо. Но при этом, хотя ты и молчал, я знала, что ты меня любишь. Я следила за тем, как ты выражаешь свою любовь и восхищение, и видела, что ты не изменился к худшему, что ты остался прежним, только душа твоя оказалась намного богаче.
   Пальцы Райдера легонько погладили Мэри по плечу и замерли.
   — Это потому, что ты всегда была частью меня, — промолвил он. — С самого начала. Не с того дня, как мы повстречались, а с того, как появились на свет. Уже тогда тебе было уготовано место у меня в сердце и в мыслях. — И Райдер коснулся своего виска. — Твой дух всегда обитал здесь, и теперь, когда ты вместе со мною, во плоти, это стало глубже, правдивее и… богаче.
   У Мэри было такое чувство, будто в душе у нее что-то вскипело и улетело с облачком пара, однако при этом не возникло ощущения потери. Потому что одно дело, когда какая-то часть души получает свободу, и совсем другое — когда она нас покидает. Первое можно только приветствовать, второе — оплакивать. Она пошевелилась и тут же оказалась в кольце его рук. От улыбки, озарившей ее лицо, у Райдера захватило дух, а Мэри как ни в чем не бывало свернулась у него под боком.
   — Давай-ка спать, — сказал он, хотя Мэри, судя по ее виду, настроена была поболтать еще.
   — Но…
   — Мэри.
   — Ну ладно, — сонно прикрыв глаза, уступила она. — Раз ты просишь…
 
   В Тусоне их вагон прицепили к составу, следовавшему по Северо-Восточной дороге до Санта-Фе. От Санта-Фе они проехали еще немного на северо-восток до Топики. Путешествие проходило с завидной скоростью. Ренни выполнила обещание, телеграммами обеспечив их беспрепятственный проезд, и беглецов никто не побеспокоил.
   Они много читали, подчас проводя целые вечера в мире и согласии — и не обменявшись при этом ни словом. Мэри раскопала в письменном столе колоду карт и лихо обыгрывала Райдера в покер, завладев его рубашкой, штанами и кое-какими мелочами. Им регулярно приносили поесть, однако оставляли поднос на подножке вагона, согласно строгим инструкциям Ренни и табличке «Не беспокоить!», повешенной Мэри на ручке двери. И проводники, и кондуктор восприняли такое желание уединиться без особого удивления и любопытства. Это навело Мэри на мысль, что ее сестра, наверное, занимается с Джарретом любовью не меньше, чем это проделывали они с Райдером.
   Стараясь поскорее избавиться от этой скандальной мысли, девушка покраснела до корней волос и что было силы запустила в Райдера подушкой, когда он поинтересовался, с чего это она краснеет.
   В Сент-Луисе они отважились выйти наружу и пообедать в привокзальном ресторане, где их никто не мог узнать и выдать властям. Им подали акульи плавники с молодым картофелем, аспарагус под соусом, холодный картофельный суп и салат. За время обеда они попробовали три разных сорта вина и завершили трапезу фруктами, сыром и кофе со сладким ванильным ликером.
   Потом беглецы прогулялись по парку и вернулись на вокзал на извозчике. Было так приятно оказаться среди людей, которые лишь мельком глядели на них и торопились по своим делам. Их вполне могли принять за обычную парочку, наслаждавшуюся романтичным сиянием газовых фонарей на бульваре, — и в течение нескольких часов они старались делать вид, что именно таковыми и являются.
   Возвращаясь в вагон, Мэри с Райдером постарались избежать встреч со служащими железной дороги. Их вагон уже подцепили к составу, направлявшемуся в Колумбию, и они вернулись к замкнутому существованию, столь милому их сердцу с самого отправления из Тусона. Правда, после краткой прогулки оба они чувствовали некое возбуждение, однако предпочли об этом промолчать.
   Когда за окном замелькали пейзажи Огайо, Мэри не сводила глаз с Райдера, жадно вглядывающегося в них. Здесь все еще царила зима. Паровоз с трудом тянул состав по бесконечной равнине, то и дело увязая в наметенных ветром сугробах.
   — В моей памяти здесь всегда было лето, — сказал Райдер.
   Мэри уселась к нему на колени и спросила:
   — И что же больше всего тебе нравилось в лете?
   — Рыбалка с отцом, — уверенно отвечал он. — То, как мы с мальчишками таскали тайком зеленые яблоки из сада за домом у миссис О'Рейли. Четвертое июля^[11].
   — Хм-м-м, — пробормотала она. — Я тоже люблю парады…
   — Дело не в парадах, — покачал он головой, — а в фейерверках. Мы с приятелями привязывали веревку с шутихой к… — Он запнулся, встретив возмущенный взгляд Мэри. — Ну, — смущенно закончил он, — кошке ведь не было больно…
   — Это отвратительно, Райдер Маккей!
   — Видимо, ты никогда в жизни ничего подобного не делала?
   — Конечно, не делала, — с достоинством подтвердила Мэри. — У меня не было в том нужды, потому что имелись четыре младшие сестры, которых можно было мучить вволю.
 
   Мэри коротко постригла Райдера, когда они подъезжали к Уилингу. Она очень не хотела этого делать, но Уолкер заставил. Ей пришлось подчиниться, лишь когда он взялся за дело сам. Но и тогда она укоротила прическу сзади настолько, что концы его волос все еще касались края воротника.
   Спрятав ножницы обратно в ящик стола, Мэри встала слева от Райдера, осматривая дело своих рук, в то время как сам разведчик изучал свою новую прическу с помощью карманного зеркальца.
   — Ну, Самсон, — спросила она, приглаживая концы волос. — Теперь ты доволен?
   — Вполне. — Он повернул зеркальце так, чтобы видеть и ее лицо тоже. — Я стал похож на остальных обитателей Восточного побережья.
   — Вряд ли, — иронически приподняв бровь, возразила Мэри. Взяв его под локоть и опустив головку ему на плечо, она добавила:
   — Ты все равно будешь выделяться в толпе.
   — Уж не соблазняет ли меня моя Далила^[12]? — улыбнулся он.
   — Просто хочу проверить, насколько сильным ты остался…
   Райдер подхватил Мэри на руки, отнес на кровать и принялся щекотать. В этот раз, занимаясь любовью, они веселились, как дети, и Мэри была приятна новизна такого безоблачного, безоглядного веселья.
   Но вот наконец она откинулась на подушки и, все еще улыбаясь, спросила:
   — Ты подумал о детях?
   Райдер тут же позабыл про подушку, которую устраивал поудобнее у себя под головой, и уселся, внимательно глядя на свою спутницу: не появилась ли в ее улыбке хоть малейшая лукавинка? Или загадочность?
   — Разве ты… — Он умолк на полуслове. Нет, невозможно. Во всяком случае, пока она не может ничего сказать наверное. Ведь последние недомогания начались как раз в день отъезда из Тусона. Тогда они послужили причиной многих неудобств для нее и легкого разочарования для него. Ведь он действительно думал о детях.
   — Я хотел бы иметь детей, — спокойно промолвил Райдер.
   Мэри ласково погладила его по лицу, уловив в этой фразе некий оттенок грусти.
   — Расскажи мне про свою дочь, — попросила она. — Как ее звали?
   Он ответил на языке апачей и добавил:
   — Это означает Та-которая-улыбается, ее младенческое имя. Индейцы получают первое имя при рождении и второе — уже когда становятся взрослыми. Это входите обряд посвящения. — И его взгляд устремился в пространство, затуманенный картинками прошлого. — У нее было круглое личико, похожее на полную луну, и темные карие глазенки, совсем как у матери. А густые волосы — такие же темные, как мои, только мягче самого мягкого шелка. Казалось, что она так и родилась с улыбкой. Эта улыбка всегда находила отклик, как и ее смех, и никто в племени не мог оставаться равнодушным к ней. Она была такая любопытная, что постоянно попадала в неприятности. Это был ребенок, который вечно то лезет к огню, то взбирается на дерево, то ныряет в самый глубокий омут. Ей нужно было самой уколоться о кактус, чтобы убедиться, что он действительно колючий. Но все равно никто не мог на нее сердиться. Наверное, причиной этому была ее улыбка. Она подкупала любого.
   Когда Райдер опять посмотрел на Мэри, ее глаза были полны слез. Он прикоснулся к уголку ее глаза и прошептал:
   — Милая, милая Мэри. Да, я хочу иметь детей. Для них вновь найдется место у меня в сердце.
   И он простер к ней руки, чтобы прижать к груди.
 
   В Питсбурге их уже ожидало несколько телеграмм, которые стюард просунул под дверь вагона почти сразу после прибытия. Все они были адресованы «мистеру и миссис Салливан», однако, судя по толщине пачки, вся семья знала, кто скрывается под этими именами.
   Мэри разыскала в столе нож для бумаг и, вскрыв первую телеграмму, принялась читать, усевшись на край стола.
   — Ну? — не выдержал Райдер, вальяжно развалившись на кровати с романом Уилки Коллинза в руках, — любопытство все же одержало верх над терпением. — Это от Ренни?
   — Нет, это от мамы, — покачала головой Мэри и прочла вслух:
   — «Ты, наверное, любишь его. И я молюсь о том, чтобы ты узнала, что я понимаю тебя». — Она подняла глаза, слегка улыбаясь. — По-моему, это означает, что мама примирилась с моим решением…
   — Скорее это означает, что она примирилась со своим собственным решением, — поправил Райдер, отложив книгу. И пояснил, встретив недоуменный взгляд Мэри:
   — Судя по тому, что ты рассказала про ваши отношения, твоя мать сама не была уверена, что когда-то сделала правильный выбор. Она скрывала это от себя самой — и тем более ей удавалось скрыть это от близких. Ну, хотя, пожалуй, и не от всех. Ты больше всех остальных подозревала, что длительная связь с вашим отцом стоила ей многих душевных мук. И она нашла некое подобие утешения в том, что ты приняла постриг.
   — А когда я сказала, что ухожу из монастыря…
   Он кивнул, легко читая ее мысли по выражению лица:
   — Распахнулась шкатулка Пандоры, полная сомнений и неуверенности. И Мойре пришлось снова пересматривать давнее решение. — Он кивнул на телеграмму и добавил:
   — По-моему, это скорее означает то, что, доведись ей выбирать снова, она проживет жизнь точно так же. И это она хочет довести до твоего сведения.
   — Наверное, ты прав, — задумчиво ответила Мэри, сворачивая послание. — Честно говоря, я в этом почти уверена.
   Как ни приятно было видеть улыбку, расцветшую на лице у Мэри, Райдер все же решился обратить ее внимание на остальные телеграммы:
   — Сомневаюсь, что телеграмма от отца окажется такой же приятной.
   — Эта от Мегги, — сообщила Мэри, разрезав облатку. — Она желает нам успеха, надеется, что ты чувствуешь себя хорошо, и даже прилагает список лекарств, которыми можно воспользоваться, если рана опять воспалится. — Мэри весело покачала головой:
   — Судя по всему, Ренни не жалела красок, в подробностях расписав наши приключения. Можно подумать, это не Джаррет, а она нашла нас в пещере. И я уверена, что моя сестрица изрядно приврала насчет того, что случилось в лагере на руднике. Мегги спрашивает, правда ли, что я сама прогнала Джеронимо!
   — Ну а что там еще? — рассмеялся Райдер.
   — Это от Этана с Майкл, — ответила Мэри. — «Телеграфируйте, если нужна помощь». — Она ухмыльнулась. — Видишь ли, Этан — начальник полиции штата. Это может оказаться полезным.
   — Ну по крайней мере хуже от этого не будет.
   — И не забывай, что сама Майкл — репортер. Она знает, как подавать новости для публики. Это может пригодиться, когда наступит пора публично восстановить твое честное имя.
   — Ничего себе семейные связи.
   — Это еще не все, — мило улыбнулась она. Крестный у Майкл был судьей, у Ренни — епископ, у Мегги и Скай — известные политики, а ее собственный — глава одной из самых влиятельных финансовых корпораций Нью-Йорка. Перечислив все эти мелочи Райдеру, Мэри добавила:
   — Джей Мак хотел таким образом предохранить нас от холодного приема, уготованного в нашем обществе незаконнорожденным детям. Его усилия не сделали нас респектабельными дамами, зато вынудили многих в какой-то степени проявлять к нам почтение. — Она запнулась и спросила:
   — Чему ты улыбаешься?
   — Я представляю тебя девчонкой, расквасившей кому-то нос за то, что тебя посмели назвать незаконнорожденной. И уж Боже упаси кого-то шепнуть такое про одну из твоих сестер — да еще в твоем присутствии! — По румянцу на Щеках у Мэри Райдеру стало ясно, что его догадка целиком верна. — Ты могла терзать и мучить сколько угодно остальных Мэри — и они наверняка отвечали тебе тем же, — однако я готов поспорить на что угодно, что при малейшем намеке на внешнюю угрозу вы смыкали ряды так, что вашу оборону не смогла бы пробить и артиллерия! Позволю себе предположить, что пришло время и Джей Мак обнаружил — в его защите никто особо не нуждается.
   — Бедный старый Джей Мак, — утвердительно кивнула Мэри, хотя в ее голосе не слышалось и тени сожаления. — Он любил всех нас до безумия…
   Оставались еще две нераспечатанные телеграммы. И Мэри знала, что одна из них — от отца. Она заколебалась, не зная, с какой начать. Наконец решилась и вскрыла ту, что лежала справа. И вздохнула, не скрывая облегчения:
   — Это от Ренни с Джарретом, — сообщила она, взглянув на последнюю строчку. Торопливо пробежав глазами содержимое, Мэри продолжила:
   — Нас вот-вот перестанут искать. Ренни пишет, что генерал Гарднер считает нас давно скрывшимися из Аризоны и не желает тратить сил на бесполезные розыски. Конечно, Ренни с ним спорит. — Она подняла глаза на Райдера. — Представь себе, как она уговаривает Гарднера бросить все силы на поиски, а сама думает о том, что мы уже где-то к востоку от Миссисипи? — И Мэри углубилась в чтение. — Розарио погиб, — дрогнувшим от сожаления голосом сообщила она. — Он попытался бежать и свалился в вертикальную шахту.
   Райдер молча гадал, есть ли в этой истории какие-то подробности, которыми Джаррет с Ренни не рискнули поделиться с Мэри. Ему не было жаль негодяя, тогда как Мэри думала по-иному.
   — Там есть что-нибудь про Джеронимо? — спросил он, стараясь отвлечь ее от грустных мыслей.
   Мэри постаралась взять себя в руки, набрав полные легкие воздуха и выпустив его как можно медленнее:
   — Только то, что он по-прежнему не дается властям в руки. Но на рудник больше не нападали. — Она недоуменно нахмурилась. — Как странно… Ренни спрашивает про карту — она заинтересовалась ею и требует подробностей. О чем бы это?
   Райдер пожал плечами:
   — Черта с два я… — Тут он задумался. — Помнишь, когда мы уезжали с рудника… какой-то малый остановил тебя, потому что принял за Ренни… разве ему не нужна была карта?
   — О Господи, ну конечно! Я отдала ему одну из тех, что оказались у тебя в сумке!
   Райдер соскочил с кровати и поспешил к шкафу, где хранил седельные сумки. Там по-прежнему лежала карта с изображением обширной территории форта Союза. Равно как и карта с туннелями и ловушками пещеры Заблудших Душ. — Ты всучила ему карту каньона Колтера, начерченную Джо Панамой. А рабочий вернул ее Ренни.
   — Ну, — обрадовалась Мэри, — это еще не самое худшее! Одно время я боялась, что Ренни приспичит самой сунуться в пещеру. По-моему, ее не испугают тени умерших предков, как ты считаешь?
   — Я считаю так же. — Он свернул карты и отложил в сторону сумки. — И это даже неплохо, что Ренни досталась карта старого Панамы. Она ей обрадуется. — И он многозначительно посмотрел на Мэри. — Все равно нам ее не остановить.
   — Что означает «добро пожаловать в нашу семью!»? — И она взялась за последнюю телеграмму, с надеждой спросив:
   — Может, ты сам хочешь вскрыть? Все-таки это от твоего тестя…
   — Пас, — покачал он головой и подошел поближе.
   Мэри подвинулась, чтобы он смог усесться рядом, опер, лась на его плечо и только тогда решилась развернуть телеграммы от Джея Мака:
   «Ты рехнулась тчк поймаю тчк не забудь револьвер тчк»
   — Твой отец режет напрямую, — заметил Райдер.
   — И не тратит даром слов.
   — По крайней мере он не уведомил власти. А ведь в ярости он мог не пожалеть и тебя.
   — Это не в натуре Джея Мака, — вздохнула Мэри. — Нет, я боюсь, что он собрался пристрелить тебя сам…
   Беглецы на минуту умолкли, рассеянно глядя на строчки телеграммы, а затем дружно расхохотались. Не то чтобы их позабавила мысль о том, как Джей Мак Великолепный станет проверять, в здравом ли рассудке его дочь, или гоняться за Райдером с заряженным револьвером. Просто им была необходима разрядка, которую счастливая пара находила подчас самым неожиданным образом.
   Аккуратно сложив телеграмму, Мэри убрала ее обратно в конверт и смахнула с ресниц невольные слезы:
   — Если Джей Мак грозится отправиться за нами, то можешь быть уверен, что явится он не один. С ним прибудет вся кавалерия!
   То же самое подумал и Райдер. Хотя ни в одной из телеграмм об этом не упоминалось, вся семья наверняка соберется хотя бы ради благородной цели удержать Джея Мака от убийства.
   — Похоже, Мэри вновь готовы сплотить ряды.
   — Радуйся, что мы сплачиваем их вокруг тебя!
   — Я и так не устаю благодарить Всевышнего, — улыбнулся Райдер, целуя ее в щечку.
 
   Поезд уже миновал Балтимор, когда Райдер решился поговорить с Мэри по поводу его отношений с дядей. Поскольку было ясно, что ее все равно не сбить с намеченного пути, он просто позволил себе отложить выполнение неприятной обязанности до поры до времени.
   Его спутница купила на вокзале в Балтиморе газету и теперь внимательно ее читала. Пришлось вырвать газету у нее из рук, так как девушка не отозвалась, когда Райдер окликнул ее по имени.
   — В чем дело? — возмутилась Мэри, не очень умело прикидываясь обиженной. — Ты же видишь, что я читаю!
   Райдер аккуратно сложил газету и бросил на стол. Легкий листок скользнул по полированной поверхности, задержался на миг на краю и свалился на пол. Мэри хотела было поднять его, но Райдер не позволил.
   — Я хочу с тобой поговорить.
   То, каким тоном были сказаны эти слова, а не их содержание вернуло Мэри на место. Позабыв про обиду, она с любопытством посмотрела на разведчика.
   — Я знаю, что ты возлагаешь большие надежды на помощь моего дяди, — начал он. — Мне понятно, что тебе кажется, будто он не сможет отказать нам в содействии. Ведь это подтверждает весь твой предыдущий жизненный опыт. Уилсон Стилвелл — а я думаю о нем именно так, а не как о Дяде Уилсоне — никогда не был со мной накоротке. Он был сводным братом моей матери, но так и не сблизился с ней, хотя они воспитывались в одном доме и были одного возраста. Когда мать вышла замуж, он уже заседал в законодательной палате. А к тому времени, как на свет появилась моя сестра, мы вообще видели его лишь во время кратких визитов, которые обязан был делать конгрессмен в свой штат по долгу службы или в ходе избирательных кампаний. — Райдер нервно взъерошил волосы и продолжил:
   — Он никогда не интересовался нашими делами, а мы — его. И никто об этом не сожалел. Вот так это все было… и так и осталось. Мэри молчала, ожидая продолжения.
   — Я понимаю, что ты объясняешь его присутствие на суде заботой обо мне. Учитывая ваши семейные отношения — это вполне естественно. Однако в данном случае ты жестоко ошиблась. Он был одним из основных свидетелей. И давал показания по поводу моего прошлого, а также моего образа жизни.
   — Неужели это… — начала Мэри, но Райдер прервал ее, взмахнув рукой:
   — Ему необходимо было обелить самого себя. Уилсон Стилвелл — одна из самых влиятельных фигур в сенате. Он заседает в целой дюжине важных комитетов и вхож к самому президенту. И именно благодаря его влиянию мне поручили организовать конвой через каньон Колтера. Он постоянно присматривал за тем, чтобы мне давали самые выгодные и важные поручения, чтобы я привлек к себе внимание влиятельных чиновников и таким образом смог сделать карьеру. По сути, именно он добился для меня такого привилегированного положения среди армейских разведчиков.
   — Ни за что не поверю, — возразила Мэри. — Ты добился этого положения сам, своими заслугами. И я никогда не поверю в иное. В конце концов, если уж он так к тебе равнодушен, с какой стати сенатору беспокоиться о твоих делах и стараться помешать делать карьеру?
   — Чтобы снять с себя куда большую вину. — Райдер уселся в кресло у стола и развернул его так, чтобы можно было свободно вытянуть ноги. Занавески на окнах вагона были раздвинуты. Солнце, проникавшее сквозь пыльное стекло, оттеняло чистые черты его сурового лица. — Я считаю Уилсона Стилвел-ла виновным в смерти моей дочери, моей жены, всего ее семейства и еще тридцати индейцев племени чихуахуа, погибших во время резни на перевале Антлера.
   Мэри не только с трудом поверила в это — она вообще не понимала суть столь тяжкого обвинения, однако не сомневалась, что Райдер говорит от чистого сердца.
   — Когда мою семью уничтожили тонто, а самого меня похитили, не последовало ни розысков, ни карательных акций со стороны армии. И я не виню их за это. Вполне возможно, что кто-то где-то все же додумался, что пора бы прекратить эту бойню. В конце концов, само нападение апа-чей тонто на наш караван было местью за недавнее нападение военных на одну из их стоянок. Единственное, что не давало мне покоя, — нежелание моего дяди организовать поиски или нажать на нужных людей, чтобы отомстить за нас. Вместо этого он воспользовался нашим горем, заявил, что все мы трагически погибли, и устроил публичное оплакивание горячо любимых утраченных близких. Это сослужило ему отличную службу: позволило увеличить до этого момента ничтожный разрыв со своим оппонентом и занять место в сенате.
   — Ты не можешь рассуждать столь цинично, — мягко упрекнула его Мэри.
   Однако Райдера мало волновало, что ей почудился цинизм в том, что он считал чистой правдой.
   — Многие годы спустя, когда мне позволили участвовать в набегах, пошел слух про белолицего сероглазого юношу, живущего среди чихуахуа. И вот тогда дядя решил выяснить причину этих слухов.
   — Ты не можешь винить его в этом. Ведь это естественно, что ему захотелось…
   — Приближалась очередная предвыборная кампания. Кресло под ним качалось, и его скорее всего не переизбрали бы на второй срок. Такое унижение было для него нестерпимо. А поиски пропавшего племянника — отличный способ отвлечь внимание избирателей от политики и скандальных разоблачений администрации и завоевать всеобщую симпатию. — Райдер улыбнулся одними губами, без малейшего намека на юмор. — Военные отыскали меня, — промолвил он. — Точнее сказать, захватили в плен. Я сбежал. Не единожды — трижды.
   Казалось бы, какие еще доказательства нужны для того, что я не имею ни малейшего желания возвращаться к дяде или менять образ жизни? У меня была жена, дочь, семья. И они значили для меня несравненно больше, чем какой-то дядя, которого я и помнил-то едва-едва. То же самое я выложил и самому дяде, когда он прикатил на Запад лично. Он не узнал меня и с трудом поверил в то, что я вообще его племянник, однако я выдал себя, узнав его, — и этого оказалось достаточно. Из родственника я превратился в трофей.
   Мэри до боли сжала лежащие на коленях руки и прикусила губу, чтобы не оскорбить его невольно вырвавшимися жалостными причитаниями.
   — После этой встречи я сбежал в третий раз. Мне было двадцать лет. Я успел стать мужчиной — воином — задолго до этого, а Уилсон Стилвелл твердил, что я сам не знаю, чего хочу. Или что ничего не понимаю. — Тут лицо Райдера окаменело, а голос едва не сорвался на крик. — А скорее всего решил, что его собственные нужды гораздо важнее моих.
   Резко вскинувшись в кресле, он постарался овладеть собой и, опершись руками о колени, продолжил:
   — Последний побег оказался наиболее легким — но это я понял слишком поздно. А тогда был уверен в себе и даже злорадствовал, что в который раз оставил в дураках этих белых. Я забыл о необходимости прислушиваться к тому, что нашептывает мне интуиция. Я забыл о пользе умения выжидать и сбежал, как только представился случай.
   Мэри приготовилась выслушать дальнейшее, ибо догадывалась, что именно ей сейчас поведают.
   — За мной следили. Более того — они выжидали, что совершенно не принято в армии. Они дождались, пока кончится празднество в честь моего побега и пройдет еще несколько дней, пока воины выберутся в очередную вылазку. Они позволили мужчинам покинуть стоянку. А потом напали на беззащитный лагерь. Это все было подстроено, и дикая резня случилась по воле моего дяди. Он не смог оторвать от меня семьи — и тогда оторвал от меня семью. Вот какой это человек, Мэри! Помни об этом всегда!
   Она смотрела на него во все глаза, не скрывая сквозившего в них ужаса. Хотел бы он знать, что разбудило в ней это чувство. Ужасается ли она содержанию его рассказа или тому, что он сам в него верит? Ведь хотя она и считает себя опытной особой, в ней неистребима тяга видеть в людях только лучшее. И ей будет непросто смириться с тем, что в его сердце гнездятся столь черные мысли. Райдер понимал, что она скорее будет стараться изменить его мнение, нежели пойдет вразрез с собственными убеждениями.