Страница:
Ка-Нефер протянула ему обе руки. Она была очень рада. Давно не видела Шери. Это ее наставник. Ее спаситель. Ка-Нефер преклонила колени.
– Добро пожаловать, уважаемый Шери, – сказала она.
Он быстро поднял ее, поцеловал отеческим поцелуем в лоб. Прижал ее к своему сердцу.
– Я знал, что ты станешь красавицей. Но я не думал, что сердце твое будет кремнем и сама ты – вся как кремень.
Она усадила дорогого гостя. Принесла в кувшине прохладного пива, пшеничных лепешек и холодной телятины. Шери не прикоснулся к еде. Мигом перешел к делу. Точно не было у него ни мгновения свободного времени.
– Я хочу говорить, Ка-Нефер.
– Здесь нет никого, кроме нас.
В комнате было сумеречно и оттого прохладно. Все трое сидели на циновках. Легкая занавеска на окне колыхалась под дуновением речного ветерка.
– Ка-Нефер, я хочу, чтобы ты знала мое мнение. Если заметишь в чем-либо неточность – останови меня Слишком дело велико. Оно должно быть обдумано всесторонне. И никто не должен чураться замечаний – крутых ли, доброжелательных ли. Повторяю: слишком велико дело, за которое взялись. На нас с надеждой смотрят наши единомышленники. Позор нам, если мы сплошаем по своему высокомерию или невежеству!
– Ты прав, Шери.
– Трижды прав, – подтвердила Ка-Нефер.
Шери сделал жест – как бы разворачивая папирусный свиток – и заговорил медленно и тихо, словно читая по нему.
– Начну с допущения. Допустим, что в скором времени боги призовут фараона на поля Иалу. Это может случиться. И по воле богов. И по воле людей. Вроде нас с вами. Итак, фараона не стало. Я говорю: допустим! Кто может прийти на смену? Так сказать, на законном основании? Кто?
– Его высочество Семнех-ке-рэ, – ответила Ка-Не-фер.
– А Тутанхатон? – сказал Нефтеруф.
Действительно, эти два лица казались главными претендентами на царский престол Кеми. И не только беседующим в доме Ка-Нефер. Знатоки династической преемственности тоже держались такого же мнения. Но Шери почему-то повторял: «Допустим. Допустим».
– Допустим, случится по-вашему: Семнех-ке-рэ или Тутанхатон. Первый хотя и молод, но кое-что собой представляет, а второй совсем уж мальчик. Сколько ему лет? Семь?
– Девять, – ответила Ка-Нефер.
– Пускай все одиннадцать! Пусть пятнадцать! Это же не правитель! Семнех-ке-рэ – тоже не муж многоопытный. Ему, наверно, не больше двадцати трех.
– Учти, – заметил Нефтеруф, – этот, нынешний, вступил на престол… Когда вступил?..
– В семнадцать.
– Вот видишь! Значит, не следует пренебрегать молодыми годами.
– Это верно, – согласился Шери. – И тем не менее – не мужи! Мальчики! А изверг, подобный этому, рождается раз в сто лет. Согласны?
Ка-Нефер кивнула.
– В таком случае, – продолжал Шери, еще больше сбавляя голос, – остается выяснить: кто же будет стоять за их спиной? Кто? – Он остановился. Поглядел на Нефтеруфа. На Ка-Нефер. – Кто! Эйе?! Туту? Хоремхеб? Пенту?.. Может, Мерира Первый? Впрочем, этот тяжело занемог и едва ли подымется… Вон их сколько! Эйе очень хитер. Двуличен. Опасен. Себе на уме. Может молиться Атону. Но не только. Если нужно – земным поклоном поклонится Амону. Поверьте мне, это так…
Но с ним никто не собирался спорить.
– Туту… Когда речь идет о дворцовых интригах – не надо упускать из виду никого. Даже пройдоху, каким, несомненно, является Туту. Он знает инородные языки. Лопочет по-хеттски. Изъясняется на митанни. Арамейцы понимают его. И эфиопы тоже. Ему нельзя отказать в способностях. Способен, я бы сказал, на все. Его приход был бы равносилен гибели Кеми. Но у него много недоброжелателей. Путь к трону ему заказан!
– Если только не сговорится с Хоремхебом или еще с кем-нибудь.
– Это, я думаю, исключено, Нефтеруф. Но как вам нравится Хоремхеб, этот военачальник в соку, забияка, задира, бездушный солдафон?
Ка-Нефер хорошо была знакома с ним. Даже нравилась ему, и они встречались (об этом Ка-Нефер, разумеется, умолчала). Он груб и в отношениях с женщинами. Силища из него, как выражаются продавцы пива, так и прет. Это бык необузданный! Это лев на ловле! Не мужчина, а дьявол! Ка-Нефер невольно улыбнулась. Улыбка эта не прошла незамеченной Нефтеруфом.
«…Неспроста у красавицы дрогнули губы. При имени Хоремхеба. Я могу понять его вкус. Впрочем, так же, как и ее. Такие женщинам нравятся. Грубая сила привлекает… К тому же – военный! На боевой колеснице. Чего еще надобно?»
Шери сказал:
– Вот кто опасен! Он! В случае каких-либо колебаний, которые могут произойти в дворцовых стенах, бравый военачальник и полк тяжело вооруженных могут посадить на престол совершенно неожиданное лицо. Поэтому я хочу, чтобы Хоремхеб не выпадал из нашего поля зрения. Дальше – Пенту. Но он слишком стар. Склонен мудрствовать. Часто витает за облаками. В общем, человеколюбив. Такие не умеют захватывать власть.
Ка-Нефер была поражена осведомленностью Шери, который живет далеко от столицы и бывает здесь лишь кратковременными наездами Стало быть, у него имеются осведомители. И, наверное, не один и не два. А иначе откуда бы черпал он свои познания о дворцовой жизни?..
– Вы понимаете? – продолжал Шери. – Скажем, отправляется на поля Иалу фараон, которому давно надлежало бы оставить в покое страну и народ. На его место садится, скажем, Семнех-ке-рэ. Зная его, мы должны предупредить себя: истинным правителем будет… ну, хотя бы Эйе, или Хоремхеб, или Туту. На что мы можем рассчитывать в этом случае!
Нефтеруф сжал кулаки:
– Я готов ко всему, и мне безразлично, кто будет после! Лишь бы не этот, пустивший нас по миру, сделавший нас нищими, бродягами, голодными шакалами пустыни! Неужели это важно – кто?! По-моему, самое главное, чтобы не он! Одно воспоминание об этом тонколицем чудовище об этом женоподобном сущестзе приводит меня в бешенство. Курва он – вот кто!.. На надо рассуждать, что будет после! Скажи: что делать сейчас? Скажи: как поступать мне? Жизни своей мне не жалко! Я отдаю ее вам! Скажите только: что делать мне?! Вложите меч в мою руку и укажите, когда и куда идти!.. Курва он – вот кто!..
Гнев его был огнеподобен. Решимость несокрушима… Шери положил ему руку на плечо. Подержал ее. Помолчал. Успокоил друга:
– Нефтеруф, ярость твоя благородна и уместна вполне. Однако прошу тебя, выслушай до конца, порассуждай вместе со мной. Поспокойнее. Поспокойнее…
– Я здесь целый месяц, и мне надоело безделье!
– Согласен: надоело. Но разве ты полагал, что все совершится в один день?
– Нет, не в один…
– Малейший промах – и мы погибли! Погибло дело, ради которого мы здесь, ради которого мы готовы отказаться от жизни!
– Я все понимаю, Шери. Я хочу сказать одно: меня не интересует, что будет потом. – Нефтеруф подчеркнул интонацией слово «потом». – Важно, чтобы не было его! – Он подчеркнул и это местоимение. – Послушай, Шери, кто бы ни явился после… после, хуже этого не может быть! Никогда! Согласен?
– Ты, пожалуй, прав.
Ка-Нефер сказала:
– Уважаемый Шери, Нефтеруф, несомненно, прав. Он говорит чистую правду. Кто сокрушил наше влияние в Азии? Фараон. Кто довел виднейших людей Кеми до разорения? Фараон. Кто попытался замахнуться на великое божество, кто стер имя всеблагого Амона в храмах? Фараон. Нет, Шери, трудно вообразить себе что-либо худшее!
Шери нетерпеливо махнул рукой. Замотал головой, давая понять, что все это давно известно и надоело ему.
– Клянусь богами, вы ломитесь в открытую дверь. Оба! И ты, Ка-Нефер, и ты, Нефтеруф. Верно, очень важно избавиться от него. Но все-таки надо думать о будущем. Или по-прежнему будем влачить жалкое существование? Представим себе, что явится некий Хоремхеб и потопит всех нас и всех единомышленников наших в водах Хапи. Должны мы это иметь в виду или нет?
Вопросительным взглядом, полным укоризны, он уставился на Нефтеруфа. Он ждал ответа. Ждал выражения доверия к себе.
– Шери, ты многое видишь, а еще больше знаешь. Я и Ка-Нефер не нахвалимся тобой. Но ты должен понять и мое нетерпение.
– Понимаю.
– Мои муки, которые терпел в горах… Под землею.
– Сочувствую. Глубоко.
– Скажи мне слово… Прикажи… Укажи пальцем на дорогу, и я пойду по ней. Не размышляя. С мечом в руке!
Шери был непреклонен:
– Нет, Нефтеруф, я не буду приказывать. Не буду указывать пальцем прежде времени. А почему? Потому, что неудача – значит конец всему…
– Главное, чтобы конец этот настал и для него!
– Будь мудрее. И можешь не сомневаться: победа придет…
– Сама?
– С тобой! С нею! Со мной! С нами! – проговорил Шери, указывая пальцем на Ка-Нефер, на Нефтеруфа, на свою грудь и широко обведя вокруг себя обеими руками. – Ясно?
– Это – да, – сказал бывший каторжник.
– Теперь – два слова, и я перехожу к тому, что интересует тебя более всего, Нефтеруф. Значит, так: наиболее вероятно, что предъявят свои права на престол Семнех-ке-рэ и Тутанхатон. Повторяю еще раз: и тот и другой сами по себе не представляют большой силы. Даже в качестве фараонов. И нам придется иметь дело или с Эйе, или с Хоремхебом. Или с Туту и Пенту…
Нефтеруф был посвящен в это самое «нам». Речь шла о крупной оппозиционной партии, действующей в глубокой тайне. Впрочем, об ее существовании фараон и его окружение не только догадывались, но в какой-то мере были осведомлены. Однако в самом окружении фараона находились люди, в той или иной мере поддерживавшие партию знати и жрецов Амона, Как мы видели, Маху сделал свой выбор. Что же до таких вельмож-семеров, как Эйе и Хоремхеб, – они не проявляли особого рвения в борьбе против знати и жрецов Амона. С каждым годом убеждались они, что фараон заходит слишком далеко, что фараон все чаще обходится без их советов, все делает по-своему. Каждый из семеров не мог не замечать, что фараон взвалил на себя почти непосильную тяжесть, которая могла бы раздавить любого крепыша. Сколько же можно выносить эту муку, связанную с борьбой против бога и против знати? Союз старого бога Амона и старой знати, изощренной в интригах, слишком крепкий орешек, чтобы можно было расколоть его просто. Даже обладая властью фараона обеих земель Кеми. Даже понукая слаженной армией чиновников… Шери учитывал все это. Он не торопился. Что такое год в таком деле, как борьба не на жизнь, а на смерть? Одно мгновение! И надо действовать здесь наверняка. И людей, подобных Нефтеруфу, – безусловно, полезных в определенное время, надо держать в узде. Они злы – и это очень хорошо. Но злость – не всегда добрый советчик. Скорее всего наоборот…
– В чем же заключается «главное»? – продолжал Шери неторопливо, словно рассказывал детям сказку о Синехуте и страшной змее, понимавшей человеческий язык. – Слушайте меня внимательно. То, что скажу я, не повторяйте даже про себя. Забудьте об этом. До особого условленного знака. Это не должны слышать ни стены, ни окна, ни двери, ни пол, ни потолок. Я уж не говорю о человеческих ушах.
Он попросил чистой воды. Не вина, не пива, но воды.
«Значит, внутри у него – огонь, – подумал Нефтеруф. – Сердце у него словно камень на солнцепеке – вот-вот треснет. Он хладнокровен только внешне. Забота и страх у него спрятаны глубоко. И оттого, может быть, хуже ему, чем нам…»
Шери отпил несколько глотков воды, поставил чарку на скамеечку. И тут Ка-Нефер заметила, что пальцы у него дрожат. Едва-едва. Почти невидимо. Но дрожат. Вода в этом отношении свидетельствует лучше глаза.
Шери говорил так тихо, что казалось, говорит только для себя. А сказал он вот что:
– Я бы не взял за себя и сломанного горшка, если бы не подумал о том, как быть с фараоном. Он должен уйти! Куда угодно. На поля Иалу. Или еще куда-нибудь подальше! Правитель, не пощадивший божества, не пощадивший знатных людей Кеми и его славного града Уасета, не должен вызывать сожаления. Что бы с ним ни случилось… Давайте подумаем: что же может случиться с ним?..
Шери загнул большой палец.
– Умрет своей смертью, – сказала Ка-Нефер, и ноздри у нее раздулись. О, как она ненавидела фараона! И ненависть эта – от Шери, воспитавшего ее…
– Верно, Ка-Нефер.
– Почему он должен умереть? – спросил Нефтеруф хозяйку дома.
– Как всякий живой. В свое время.
– Когда? Сегодня или через десять лет?
– Этого никто не скажет.
– Почему же? – сказал Шери. – Фараон – не камень. Нефтеруф, ты видел фараона?
– Давно не видел.
– Он болен. Он, может быть, умирает в эти мгновения.
Нефтеруф чуть не подскочил. От удивления. От радости. Он готов расцеловать Шери.
– Нет, нет, – остановил его Шери, – он и не помышляет об этом. Но, как всякий, может умереть в любой день и час. Сегодня, завтра или через десять лет…
Нефтеруф недовольно засопел. Ка-Нефер выпила вина – уж слишком напряглось ее сердце…
– …или через десять лет. К чему я это говорю? К тому, чтобы не слишком надеяться на естественную смерть, а действовать самим. Вспомним, как был убит его величество Тети…
– Его спровадили на поля Иалу телохранители, – проворчал Нефтеруф.
– Верно. А его величество Аменемхет Первый?
– Убит в собственных покоях.
– Это так!
– Ты удалился в седую древность, Шери. А мы живем в новые времена. Я полагаю, что фараон более предусмотрителен.
– Возможно. Но я полагаю…
Нефтеруф остановил его:
– Не продолжай, Шери. Выслушай меня. Приспела моя пора. Дай и мне сказать слово… Я отвечу – как?.. Смотри сюда: видишь мою руку? Я ею могу уложить быка. Дикого. Любого возраста. А теперь гляди! – Нефтеруф выхватил кинжальчик из-за пояса – искусно спрятанный кинжальчик, сверкающий, как звезда в ночи – Вот он! Он достает до сердца, как пчела до цветка. Он вынет душу из груди в одно мгновение. Он может все… В моих руках. Вот он, вот моя рука и вот – я!
Глаза Нефтеруфа сделались алыми от злобы. Пальцы, сжатые в кулаки, побелели от напряжения. Кинжальчик, подобно змее, извивался во все стороны.
Шери очень доволен. Шери потирает руки. Ка-Нефер залпом пьет вино. О, какой герой этот Нефтеруф!..
– Друг мой, Нефтеруф, ты показал нам «как». Но ты ничего не сказал о том, когда и где…
– Об этом следует подумать сообща… Я слышал, что фараон бывает в мастерских ваятелей.
– Да, это так, – подтвердила Ка-Нефер.
– В мастерской Джехутимеса я таскаю воду в горшках и замешиваю глину. Готов месить навоз и всяческое дерьмо. Вы знаете, ради чего я готов на многое. Я жду его. Руки в глине, а я жду. Таскаю воду – и жду. Подметаю полы – и жду. Я все-таки его дождусь!
– Это ты устроила Нефтеруфа в мастерской?
Ка-Нефер утвердительно кивнула.
– Очень хорошо, Ка-Нефер!
– Шери, я полагаю, что именно в мастерской проще всего встретить его величество.
– Не только в мастерской, – заметил Шери. – А во дворце?
– Туда сложнее проникнуть.
– Кому? – Шери повторил свой вопрос: – Кому?
– Я имела в виду Нефтеруфа…
«…Старик все предусмотрел. Умница, умница, умница! В таком деле надо смотреть в оба, а думать за семерых. Видеть сквозь стены. Слышать то, чего не слышат другие. Я не удивлюсь, если фараон отправится к своим предкам сегодня же. Разве Маху сидит сложа руки? И неизвестно, что собирается делать Эйе. Или Хоремхеб. Ясно одно: недоброжелателей у фараона немало. Это так! Но что толку? Нельзя же тянуть без конца…»
И Нефтеруф говорит вслух:
– Если волк обложен со всех сторон – это еще не значит, что он пойман и что охотники могут предаваться отдыху и веселью.
– Не значит, Нефтеруф, – согласился Шери.
– Волки имеют привычку огрызаться. Даже в предсмертные мгновения. Я это знаю хорошо. Особенно волки матерые.
– Тоже верно.
– Мне придется снова повторить свое: не слишком ли мы медлительны? Не очень ли уповаем на всякие чрезмерно благоприятные обстоятельства, которые заставляют себя ждать?
– А что делать?
– Я говорил: действовать, Шери!
Ка-Нефер сказала:
– В поспешности есть свои недостатки. В промедлениях – свои. Где же середина, та самая верная середина, которая нам необходима? Имейте в виду: у фараона чуткий слух и длинные руки. Кто может утверждать, что он пребывает в полном неведении? Кто скажет, что ничего не знает о нас? А этот Маху? Разве он бог? Он тоже человек. И ему тоже не чуждо предательство. Если, не дай бог. смекнет, что дело наше обречено.
Но Шери решительно отмел это подозрение. Кто-кто, а Маху сказал свое слово. Предательство дорого ему обойдется. Это ему доподлинно известно… Шери обратился к бывшему каторжнику:
– Я прошу одного, приказываю об одном: ты не должен предпринимать ничего такого… Понимаешь? – ничего! – пока не известишь нас – меня или Ка-Нефер. Если фараон явится в мастерскую – присмотрись к нему, прикинь все, будь хладнокровным. Возьми себя в руки!
Нефтеруф что-то промычал.
– Что ты сказал, Нефтеруф?
– Ничего.
– Ты меня понял?
– Да.
– Не торопись. Если это говорю я, значит, знаю, что говорю. Ты слышишь, Нефтеруф?
«…Он слишком озлоблен. Он – словно зверь. Ничего не слышит. Да и не может слышать…»
Шери поглядел на бывшего каторжника долгим взглядом. Велика обида этого отпрыска виднейшего рода Уасета. Нефтеруф сделает свое дело. Наверное сделает… Будь что будет!..
Любимые семеры
– Добро пожаловать, уважаемый Шери, – сказала она.
Он быстро поднял ее, поцеловал отеческим поцелуем в лоб. Прижал ее к своему сердцу.
– Я знал, что ты станешь красавицей. Но я не думал, что сердце твое будет кремнем и сама ты – вся как кремень.
Она усадила дорогого гостя. Принесла в кувшине прохладного пива, пшеничных лепешек и холодной телятины. Шери не прикоснулся к еде. Мигом перешел к делу. Точно не было у него ни мгновения свободного времени.
– Я хочу говорить, Ка-Нефер.
– Здесь нет никого, кроме нас.
В комнате было сумеречно и оттого прохладно. Все трое сидели на циновках. Легкая занавеска на окне колыхалась под дуновением речного ветерка.
– Ка-Нефер, я хочу, чтобы ты знала мое мнение. Если заметишь в чем-либо неточность – останови меня Слишком дело велико. Оно должно быть обдумано всесторонне. И никто не должен чураться замечаний – крутых ли, доброжелательных ли. Повторяю: слишком велико дело, за которое взялись. На нас с надеждой смотрят наши единомышленники. Позор нам, если мы сплошаем по своему высокомерию или невежеству!
– Ты прав, Шери.
– Трижды прав, – подтвердила Ка-Нефер.
Шери сделал жест – как бы разворачивая папирусный свиток – и заговорил медленно и тихо, словно читая по нему.
– Начну с допущения. Допустим, что в скором времени боги призовут фараона на поля Иалу. Это может случиться. И по воле богов. И по воле людей. Вроде нас с вами. Итак, фараона не стало. Я говорю: допустим! Кто может прийти на смену? Так сказать, на законном основании? Кто?
– Его высочество Семнех-ке-рэ, – ответила Ка-Не-фер.
– А Тутанхатон? – сказал Нефтеруф.
Действительно, эти два лица казались главными претендентами на царский престол Кеми. И не только беседующим в доме Ка-Нефер. Знатоки династической преемственности тоже держались такого же мнения. Но Шери почему-то повторял: «Допустим. Допустим».
– Допустим, случится по-вашему: Семнех-ке-рэ или Тутанхатон. Первый хотя и молод, но кое-что собой представляет, а второй совсем уж мальчик. Сколько ему лет? Семь?
– Девять, – ответила Ка-Нефер.
– Пускай все одиннадцать! Пусть пятнадцать! Это же не правитель! Семнех-ке-рэ – тоже не муж многоопытный. Ему, наверно, не больше двадцати трех.
– Учти, – заметил Нефтеруф, – этот, нынешний, вступил на престол… Когда вступил?..
– В семнадцать.
– Вот видишь! Значит, не следует пренебрегать молодыми годами.
– Это верно, – согласился Шери. – И тем не менее – не мужи! Мальчики! А изверг, подобный этому, рождается раз в сто лет. Согласны?
Ка-Нефер кивнула.
– В таком случае, – продолжал Шери, еще больше сбавляя голос, – остается выяснить: кто же будет стоять за их спиной? Кто? – Он остановился. Поглядел на Нефтеруфа. На Ка-Нефер. – Кто! Эйе?! Туту? Хоремхеб? Пенту?.. Может, Мерира Первый? Впрочем, этот тяжело занемог и едва ли подымется… Вон их сколько! Эйе очень хитер. Двуличен. Опасен. Себе на уме. Может молиться Атону. Но не только. Если нужно – земным поклоном поклонится Амону. Поверьте мне, это так…
Но с ним никто не собирался спорить.
– Туту… Когда речь идет о дворцовых интригах – не надо упускать из виду никого. Даже пройдоху, каким, несомненно, является Туту. Он знает инородные языки. Лопочет по-хеттски. Изъясняется на митанни. Арамейцы понимают его. И эфиопы тоже. Ему нельзя отказать в способностях. Способен, я бы сказал, на все. Его приход был бы равносилен гибели Кеми. Но у него много недоброжелателей. Путь к трону ему заказан!
– Если только не сговорится с Хоремхебом или еще с кем-нибудь.
– Это, я думаю, исключено, Нефтеруф. Но как вам нравится Хоремхеб, этот военачальник в соку, забияка, задира, бездушный солдафон?
Ка-Нефер хорошо была знакома с ним. Даже нравилась ему, и они встречались (об этом Ка-Нефер, разумеется, умолчала). Он груб и в отношениях с женщинами. Силища из него, как выражаются продавцы пива, так и прет. Это бык необузданный! Это лев на ловле! Не мужчина, а дьявол! Ка-Нефер невольно улыбнулась. Улыбка эта не прошла незамеченной Нефтеруфом.
«…Неспроста у красавицы дрогнули губы. При имени Хоремхеба. Я могу понять его вкус. Впрочем, так же, как и ее. Такие женщинам нравятся. Грубая сила привлекает… К тому же – военный! На боевой колеснице. Чего еще надобно?»
Шери сказал:
– Вот кто опасен! Он! В случае каких-либо колебаний, которые могут произойти в дворцовых стенах, бравый военачальник и полк тяжело вооруженных могут посадить на престол совершенно неожиданное лицо. Поэтому я хочу, чтобы Хоремхеб не выпадал из нашего поля зрения. Дальше – Пенту. Но он слишком стар. Склонен мудрствовать. Часто витает за облаками. В общем, человеколюбив. Такие не умеют захватывать власть.
Ка-Нефер была поражена осведомленностью Шери, который живет далеко от столицы и бывает здесь лишь кратковременными наездами Стало быть, у него имеются осведомители. И, наверное, не один и не два. А иначе откуда бы черпал он свои познания о дворцовой жизни?..
– Вы понимаете? – продолжал Шери. – Скажем, отправляется на поля Иалу фараон, которому давно надлежало бы оставить в покое страну и народ. На его место садится, скажем, Семнех-ке-рэ. Зная его, мы должны предупредить себя: истинным правителем будет… ну, хотя бы Эйе, или Хоремхеб, или Туту. На что мы можем рассчитывать в этом случае!
Нефтеруф сжал кулаки:
– Я готов ко всему, и мне безразлично, кто будет после! Лишь бы не этот, пустивший нас по миру, сделавший нас нищими, бродягами, голодными шакалами пустыни! Неужели это важно – кто?! По-моему, самое главное, чтобы не он! Одно воспоминание об этом тонколицем чудовище об этом женоподобном сущестзе приводит меня в бешенство. Курва он – вот кто!.. На надо рассуждать, что будет после! Скажи: что делать сейчас? Скажи: как поступать мне? Жизни своей мне не жалко! Я отдаю ее вам! Скажите только: что делать мне?! Вложите меч в мою руку и укажите, когда и куда идти!.. Курва он – вот кто!..
Гнев его был огнеподобен. Решимость несокрушима… Шери положил ему руку на плечо. Подержал ее. Помолчал. Успокоил друга:
– Нефтеруф, ярость твоя благородна и уместна вполне. Однако прошу тебя, выслушай до конца, порассуждай вместе со мной. Поспокойнее. Поспокойнее…
– Я здесь целый месяц, и мне надоело безделье!
– Согласен: надоело. Но разве ты полагал, что все совершится в один день?
– Нет, не в один…
– Малейший промах – и мы погибли! Погибло дело, ради которого мы здесь, ради которого мы готовы отказаться от жизни!
– Я все понимаю, Шери. Я хочу сказать одно: меня не интересует, что будет потом. – Нефтеруф подчеркнул интонацией слово «потом». – Важно, чтобы не было его! – Он подчеркнул и это местоимение. – Послушай, Шери, кто бы ни явился после… после, хуже этого не может быть! Никогда! Согласен?
– Ты, пожалуй, прав.
Ка-Нефер сказала:
– Уважаемый Шери, Нефтеруф, несомненно, прав. Он говорит чистую правду. Кто сокрушил наше влияние в Азии? Фараон. Кто довел виднейших людей Кеми до разорения? Фараон. Кто попытался замахнуться на великое божество, кто стер имя всеблагого Амона в храмах? Фараон. Нет, Шери, трудно вообразить себе что-либо худшее!
Шери нетерпеливо махнул рукой. Замотал головой, давая понять, что все это давно известно и надоело ему.
– Клянусь богами, вы ломитесь в открытую дверь. Оба! И ты, Ка-Нефер, и ты, Нефтеруф. Верно, очень важно избавиться от него. Но все-таки надо думать о будущем. Или по-прежнему будем влачить жалкое существование? Представим себе, что явится некий Хоремхеб и потопит всех нас и всех единомышленников наших в водах Хапи. Должны мы это иметь в виду или нет?
Вопросительным взглядом, полным укоризны, он уставился на Нефтеруфа. Он ждал ответа. Ждал выражения доверия к себе.
– Шери, ты многое видишь, а еще больше знаешь. Я и Ка-Нефер не нахвалимся тобой. Но ты должен понять и мое нетерпение.
– Понимаю.
– Мои муки, которые терпел в горах… Под землею.
– Сочувствую. Глубоко.
– Скажи мне слово… Прикажи… Укажи пальцем на дорогу, и я пойду по ней. Не размышляя. С мечом в руке!
Шери был непреклонен:
– Нет, Нефтеруф, я не буду приказывать. Не буду указывать пальцем прежде времени. А почему? Потому, что неудача – значит конец всему…
– Главное, чтобы конец этот настал и для него!
– Будь мудрее. И можешь не сомневаться: победа придет…
– Сама?
– С тобой! С нею! Со мной! С нами! – проговорил Шери, указывая пальцем на Ка-Нефер, на Нефтеруфа, на свою грудь и широко обведя вокруг себя обеими руками. – Ясно?
– Это – да, – сказал бывший каторжник.
– Теперь – два слова, и я перехожу к тому, что интересует тебя более всего, Нефтеруф. Значит, так: наиболее вероятно, что предъявят свои права на престол Семнех-ке-рэ и Тутанхатон. Повторяю еще раз: и тот и другой сами по себе не представляют большой силы. Даже в качестве фараонов. И нам придется иметь дело или с Эйе, или с Хоремхебом. Или с Туту и Пенту…
Нефтеруф был посвящен в это самое «нам». Речь шла о крупной оппозиционной партии, действующей в глубокой тайне. Впрочем, об ее существовании фараон и его окружение не только догадывались, но в какой-то мере были осведомлены. Однако в самом окружении фараона находились люди, в той или иной мере поддерживавшие партию знати и жрецов Амона, Как мы видели, Маху сделал свой выбор. Что же до таких вельмож-семеров, как Эйе и Хоремхеб, – они не проявляли особого рвения в борьбе против знати и жрецов Амона. С каждым годом убеждались они, что фараон заходит слишком далеко, что фараон все чаще обходится без их советов, все делает по-своему. Каждый из семеров не мог не замечать, что фараон взвалил на себя почти непосильную тяжесть, которая могла бы раздавить любого крепыша. Сколько же можно выносить эту муку, связанную с борьбой против бога и против знати? Союз старого бога Амона и старой знати, изощренной в интригах, слишком крепкий орешек, чтобы можно было расколоть его просто. Даже обладая властью фараона обеих земель Кеми. Даже понукая слаженной армией чиновников… Шери учитывал все это. Он не торопился. Что такое год в таком деле, как борьба не на жизнь, а на смерть? Одно мгновение! И надо действовать здесь наверняка. И людей, подобных Нефтеруфу, – безусловно, полезных в определенное время, надо держать в узде. Они злы – и это очень хорошо. Но злость – не всегда добрый советчик. Скорее всего наоборот…
– В чем же заключается «главное»? – продолжал Шери неторопливо, словно рассказывал детям сказку о Синехуте и страшной змее, понимавшей человеческий язык. – Слушайте меня внимательно. То, что скажу я, не повторяйте даже про себя. Забудьте об этом. До особого условленного знака. Это не должны слышать ни стены, ни окна, ни двери, ни пол, ни потолок. Я уж не говорю о человеческих ушах.
Он попросил чистой воды. Не вина, не пива, но воды.
«Значит, внутри у него – огонь, – подумал Нефтеруф. – Сердце у него словно камень на солнцепеке – вот-вот треснет. Он хладнокровен только внешне. Забота и страх у него спрятаны глубоко. И оттого, может быть, хуже ему, чем нам…»
Шери отпил несколько глотков воды, поставил чарку на скамеечку. И тут Ка-Нефер заметила, что пальцы у него дрожат. Едва-едва. Почти невидимо. Но дрожат. Вода в этом отношении свидетельствует лучше глаза.
– Я бы не взял за себя и сломанного горшка, если бы не подумал о том, как быть с фараоном. Он должен уйти! Куда угодно. На поля Иалу. Или еще куда-нибудь подальше! Правитель, не пощадивший божества, не пощадивший знатных людей Кеми и его славного града Уасета, не должен вызывать сожаления. Что бы с ним ни случилось… Давайте подумаем: что же может случиться с ним?..
Шери загнул большой палец.
– Умрет своей смертью, – сказала Ка-Нефер, и ноздри у нее раздулись. О, как она ненавидела фараона! И ненависть эта – от Шери, воспитавшего ее…
– Верно, Ка-Нефер.
– Почему он должен умереть? – спросил Нефтеруф хозяйку дома.
– Как всякий живой. В свое время.
– Когда? Сегодня или через десять лет?
– Этого никто не скажет.
– Почему же? – сказал Шери. – Фараон – не камень. Нефтеруф, ты видел фараона?
– Давно не видел.
– Он болен. Он, может быть, умирает в эти мгновения.
Нефтеруф чуть не подскочил. От удивления. От радости. Он готов расцеловать Шери.
– Нет, нет, – остановил его Шери, – он и не помышляет об этом. Но, как всякий, может умереть в любой день и час. Сегодня, завтра или через десять лет…
Нефтеруф недовольно засопел. Ка-Нефер выпила вина – уж слишком напряглось ее сердце…
– …или через десять лет. К чему я это говорю? К тому, чтобы не слишком надеяться на естественную смерть, а действовать самим. Вспомним, как был убит его величество Тети…
– Его спровадили на поля Иалу телохранители, – проворчал Нефтеруф.
– Верно. А его величество Аменемхет Первый?
– Убит в собственных покоях.
– Это так!
– Ты удалился в седую древность, Шери. А мы живем в новые времена. Я полагаю, что фараон более предусмотрителен.
– Возможно. Но я полагаю…
Нефтеруф остановил его:
– Не продолжай, Шери. Выслушай меня. Приспела моя пора. Дай и мне сказать слово… Я отвечу – как?.. Смотри сюда: видишь мою руку? Я ею могу уложить быка. Дикого. Любого возраста. А теперь гляди! – Нефтеруф выхватил кинжальчик из-за пояса – искусно спрятанный кинжальчик, сверкающий, как звезда в ночи – Вот он! Он достает до сердца, как пчела до цветка. Он вынет душу из груди в одно мгновение. Он может все… В моих руках. Вот он, вот моя рука и вот – я!
Глаза Нефтеруфа сделались алыми от злобы. Пальцы, сжатые в кулаки, побелели от напряжения. Кинжальчик, подобно змее, извивался во все стороны.
Шери очень доволен. Шери потирает руки. Ка-Нефер залпом пьет вино. О, какой герой этот Нефтеруф!..
– Друг мой, Нефтеруф, ты показал нам «как». Но ты ничего не сказал о том, когда и где…
– Об этом следует подумать сообща… Я слышал, что фараон бывает в мастерских ваятелей.
– Да, это так, – подтвердила Ка-Нефер.
– В мастерской Джехутимеса я таскаю воду в горшках и замешиваю глину. Готов месить навоз и всяческое дерьмо. Вы знаете, ради чего я готов на многое. Я жду его. Руки в глине, а я жду. Таскаю воду – и жду. Подметаю полы – и жду. Я все-таки его дождусь!
– Это ты устроила Нефтеруфа в мастерской?
Ка-Нефер утвердительно кивнула.
– Очень хорошо, Ка-Нефер!
– Шери, я полагаю, что именно в мастерской проще всего встретить его величество.
– Не только в мастерской, – заметил Шери. – А во дворце?
– Туда сложнее проникнуть.
– Кому? – Шери повторил свой вопрос: – Кому?
– Я имела в виду Нефтеруфа…
«…Старик все предусмотрел. Умница, умница, умница! В таком деле надо смотреть в оба, а думать за семерых. Видеть сквозь стены. Слышать то, чего не слышат другие. Я не удивлюсь, если фараон отправится к своим предкам сегодня же. Разве Маху сидит сложа руки? И неизвестно, что собирается делать Эйе. Или Хоремхеб. Ясно одно: недоброжелателей у фараона немало. Это так! Но что толку? Нельзя же тянуть без конца…»
И Нефтеруф говорит вслух:
– Если волк обложен со всех сторон – это еще не значит, что он пойман и что охотники могут предаваться отдыху и веселью.
– Не значит, Нефтеруф, – согласился Шери.
– Волки имеют привычку огрызаться. Даже в предсмертные мгновения. Я это знаю хорошо. Особенно волки матерые.
– Тоже верно.
– Мне придется снова повторить свое: не слишком ли мы медлительны? Не очень ли уповаем на всякие чрезмерно благоприятные обстоятельства, которые заставляют себя ждать?
– А что делать?
– Я говорил: действовать, Шери!
Ка-Нефер сказала:
– В поспешности есть свои недостатки. В промедлениях – свои. Где же середина, та самая верная середина, которая нам необходима? Имейте в виду: у фараона чуткий слух и длинные руки. Кто может утверждать, что он пребывает в полном неведении? Кто скажет, что ничего не знает о нас? А этот Маху? Разве он бог? Он тоже человек. И ему тоже не чуждо предательство. Если, не дай бог. смекнет, что дело наше обречено.
Но Шери решительно отмел это подозрение. Кто-кто, а Маху сказал свое слово. Предательство дорого ему обойдется. Это ему доподлинно известно… Шери обратился к бывшему каторжнику:
– Я прошу одного, приказываю об одном: ты не должен предпринимать ничего такого… Понимаешь? – ничего! – пока не известишь нас – меня или Ка-Нефер. Если фараон явится в мастерскую – присмотрись к нему, прикинь все, будь хладнокровным. Возьми себя в руки!
Нефтеруф что-то промычал.
– Что ты сказал, Нефтеруф?
– Ничего.
– Ты меня понял?
– Да.
– Не торопись. Если это говорю я, значит, знаю, что говорю. Ты слышишь, Нефтеруф?
«…Он слишком озлоблен. Он – словно зверь. Ничего не слышит. Да и не может слышать…»
Шери поглядел на бывшего каторжника долгим взглядом. Велика обида этого отпрыска виднейшего рода Уасета. Нефтеруф сделает свое дело. Наверное сделает… Будь что будет!..
Любимые семеры
Хоремхеб подъехал к дому Эйе на боевой колеснице. Огнедышащие кони не то чтобы довезли его, а буквально домчали на крыльях. Точно птицы из древних сказок.
Военачальника провели через сад, разросшийся бурно, словно рос он целое столетие. Сикоморы были необычайно тенисты. А гранаты? Где найдешь лучше этих? Пальмы – тоже одна краше другой. А клетки с обезьянами? Где клетки с обезьянами? Ему показали клетки. Каких тут нет обезьян! И маленьких, точно собачки, и пушистых, как кошечки, и краснозадых, с гривою, как у льва. Правда ли, что собранию этих обезьян может позавидовать зверинец его величества?
Начальник покоев, встретивший Хоремхеба, подтвердил, что обезьяны, принадлежащие Эйе, превосходят разнообразием обезьян фараона.
– Как ты сказал? – переспросил Хоремхеб.
– Твоя светлость, я сказал «обезьян фараона».
Начальник покоев Эйе был молод, хромоног. Он изрядно покраснел, сообразив, что сказал нечто двусмысленное. Хоремхеб зычно рассмеялся, ткнул молодого человека кулачищем в живот.
– Хорошо сказано – обезьяны фараона! Клянусь богом, хорошо! Как тебя звать?
– Нахтиу, твоя светлость.
– Прекрасно, прекрасно, Нахтиу! Ты прав: мы все обезьяны фараона! Обезьяны его величества. Ха, ха, ха, ха! Ведь и ты тоже обезьяна!
Нахтиу стоял багровый от смущения. Как понимать этого грубого военачальника? «… Им хорошо шутить да посмеиваться. А вдруг этот разговор дойдет до ушей царя! Что это значит – обезьяны фараона? Это можно понять как самоунижение. Но можно и совсем иначе… Хоремхебу – что? С него спроса не будет. Палки могут запрыгать по спине Нахтиу. И совсем даже просто…»
– Твоя светлость, я имел в виду настоящих обезьян. Тех, которые в зверинце его величества.
Хоремхеб расставил ноги шире плеч, оперся руками на бедра, выставил вперед могучую грудь. Смешно вертел большими глазами и беззвучно смеялся.
– Нахтиу, а что же имел в виду я?
– Твой несчастный слуга не может этого знать.
– А ну посмотри мне в глаза!
«…Хоремхеб – любимый семер его величества. Так же как Эйе. Только Эйе стар, а Хоремхеб – в расцвете сил. Одно слово его светлости – и Нахтиу костей своих не соберет! Почему он с таким пристрастием допрашивает об обезьянах?..»
– Смотри мне в глаза, смотри!
«…Малый, как видно, из трусоватых. Это очень смешно – обезьяны фараона! А разве это не так? Мы и есть обезьяны его величества. Бегаем, словно в клетке. Кувыркаемся. Потрясаем задами – кто красным, кто костлявым…»
Лицо у Нахтиу – квадратное. Почти луна, которая на небесах: от ушей и до ушей – то же, что от лба до подбородка. В общем, настоящий сын Кеми. Только хром. Это большой недостаток. Для воина. А для начальника покоев, наверное, достоинство. Не напрасно же держит его Эйе… А глаза у Нахтиу – черные-черные. Как уголь. Почти навыкате. Немигающие. Как у честного человека.
– Что – испугался, Нахтиу?
– Н-нет, – с трудом выговорил Нахтиу.
Хоремхеб взял его за подбородок, как мальчика:
– Ты обозвал нас обезьянами. И правильно сделал!
– Нет, нет! – воскликнул Нахтиу в тревоге.
Но Хоремхеб не слышал его. Он шагнул к широкому крыльцу. А Нахтиу стоял растерянный, не понимая толком, что же случилось и какой смысл вложил этот грубый военачальник в эти невинные слова: «обезьян фараона». А что, ежели Хоремхеб передаст это выражение господину Эйе, да еще с каким-нибудь особым значением? Нет, надо подслушать, что скажет Хоремхеб хозяину.
Нахтиу бросился к северному крыльцу, к кустам, которые там росли…
Эйе встретил знатного гостя в большом зале и провел на крыльцо – тихий, укрытый от речной прохлады уголок.
– А у тебя занятный слуга, – сказал Хоремхеб.
– Который? – спросил Эйе.
– Нахтиу.
– Да, он малый с головой.
– Я это тотчас же уразумел. Он обозвал нас обезьянами фараона.
– Как? – Эйе насторожился.
– Обезьянами фараона…
Нахтиу больше ничего не слышал. И этого вполне достаточно. Он осторожно вышел из кустов и со всех ног – насколько ему позволяла хромота – бросился прочь: надо же посоветоваться о том, как быть. Как быть, если Хоремхеб ни с того ни с сего обвинит его в тяжком грехе – болтливости?..
А Эйе и Хоремхеб продолжали беседу, позабыв про «обезьян фараона».
– Глубокочтимый Эйе, я пришел за советом. За дружеским советом, – подчеркнул военачальник. – Нас так сильно теснят в Азии, что скоро не останется там ни одного клочка из наших стародавних владений.
– Теснят, говоришь?
– Да, достопочтеннейший. Никогда еще не были мы так унижены этими азиатами.
– Да?
– Это совершенно достоверно.
– Какой ужас!
«…Старик ловко притворяется, что ведать ничего не ведает. А между тем все известно ему. Причем из первых рук. Его людьми кишмя кишит Кеми от Дельты до Скалистых гор. А делает вид, что только что проснулся…»
– Да, достопочтенный Эйе, я неоднократно докладывал об этом его величеству…
– И что же?
– Я ничего не уразумел из его ответов.
– Они были так глубокомысленны?
«…Старик хочет подловить меня на слове. Но из этого ничего не получится…»
«…Этот военачальник из тех, которому палец в рот не клади – откусит. И не извинится при этом. Не могу понять фараона: зачем он держит при себе этого вояку? Не лучше ли отправить его куда-нибудь подальше? Например, в Джахи. Пусть там и воюет с хеттами…»
– Возможно, что слова его величества были столь же образны и глубоки, как и гимны его. Но я человек грубый. Я понимаю только приказы.
Эйе скосил на него глаза: дескать, не прикидывайся младенцем, не пытайся дурачить старого буйвола.
– Да, разумеется, слова его величества не всегда доступны нашему пониманию. Его устами говорит божество – сияющее и согревающее нас. Приходится напрягаться, чтобы уяснить полностью смысл его слов.
– Досточтимый Эйе, слова, которые изволит произносить его величество, – жизнь, здоровье, сила! – никогда не будут полностью осознаны нами. Ибо что мы по сравнению с сыном бога? Воистину обезьяны, о которых говорил Нахтиу. Его величество – жизнь, здоровье, сила! – видит вселенную, слышит биение наших сердец. Он здесь, на пороге, и говорит нам: мир вам, слуги мои, рабы мои!..
– … Обезьяны мои.
– Как?
Эйе преспокойно повторил:
– Обезьяны мои.
Хоремхеб так и остался с открытым ртом. От удивления.
Эйе сказал:
– Вот что, уважаемый Хоремхеб: или мы будем лицемерить и терять время даром, или поговорим как люди, кровно заинтересованные в процветании Кеми. Я так думаю. Знаю: и ты рассуждаешь так же. Не можешь иначе. Не так ли?
Хоремхеб махнул рукой: дескать, верно – пора перестать дурака валять, пора поговорить откровенно.
– Давно пора, – заметил Эйе.
«…Или Эйе предаст меня, или он и в самом деле чем-то недоволен. На всякий случай буду осмотрителен. Этот старик не из тех, которые говорят прямо. За каждой высказанной мыслью в запасе у него две: одна – для собственного оправдания, если это нужно будет, а другая – для нанесения удара. Итак, три мысли разом. Это более чем достаточно…»
«…Рубака? Драчун? Грубиян? Этот молодец далеко пойдет, ежели вовремя не обкорнать ему крылья. Мне говорили – и, как видно, неспроста, – что смотрит он несколько дальше, чем на Эфиопию или Синайский полуостров. Тщеславие полководцев не имеет предела, если почувствуют, что дают им волю, что разрешают действовать по их усмотрению. Такой полководец избирает своим врагом не столько Душратту или Суппилулиуме, сколько своих друзей, до которых он может легче достать…»
Эйе сказал:
– Да, ты прав, Хоремхеб: Азию мы теряем. Правда, не окончательно. Есть еще возможность спасти тамошние владения.
– Есть, твоя светлость, есть!
Учтивый Эйе спросил гостя, что бы он желал испробовать: жареного гуся или курицу, кусок говядины на вертеле или телячье сердце на кизиловой палочке? Хоремхеб нарочито задумался. Он сказал, что Пенту не советует злоупотреблять мясом. Пенту говорит: поменьше мяса и побольше зелени – любой зелени, вплоть до обычной травы. На вопрос Эйе, не превратится ли человек в этом случае в жвачное животное? – Хоремхеб ответил, что Пенту оставляет этот вопрос открытым. Оказывается, в Митанни прекрасный обычай, есть мясо только в вареном виде и только в крайнем случае – поджаренным на вертеле. Эйе сказал, что это и в самом деле прекрасный обычай. По-видимому, вода – кипящая вода – вымывает из мяса какие-то вредные частицы. И тогда мясо предстает в самом чистом, натуральном виде… Но если слушаться Пенту до конца – до его мельчайших советов, сказал Хоремхеб, то совершенно нельзя пить воду, обыкновенную воду из благословенной Хапи, дарующую жизнь, и воду из оазиса в пустыне. А почему, спрашивается? Потому, утверждает Пенту, что человек состоит из воды и огня. Между водой и огнем – вечное противоборство – то побеждает огонь – и тогда человек жаждет воды, то побеждает вода – и тогда человек тучнеет. Нет нужды добавлять воду к воде. Что скажет на это уважаемый Эйе?
Военачальника провели через сад, разросшийся бурно, словно рос он целое столетие. Сикоморы были необычайно тенисты. А гранаты? Где найдешь лучше этих? Пальмы – тоже одна краше другой. А клетки с обезьянами? Где клетки с обезьянами? Ему показали клетки. Каких тут нет обезьян! И маленьких, точно собачки, и пушистых, как кошечки, и краснозадых, с гривою, как у льва. Правда ли, что собранию этих обезьян может позавидовать зверинец его величества?
Начальник покоев, встретивший Хоремхеба, подтвердил, что обезьяны, принадлежащие Эйе, превосходят разнообразием обезьян фараона.
– Как ты сказал? – переспросил Хоремхеб.
– Твоя светлость, я сказал «обезьян фараона».
Начальник покоев Эйе был молод, хромоног. Он изрядно покраснел, сообразив, что сказал нечто двусмысленное. Хоремхеб зычно рассмеялся, ткнул молодого человека кулачищем в живот.
– Хорошо сказано – обезьяны фараона! Клянусь богом, хорошо! Как тебя звать?
– Нахтиу, твоя светлость.
– Прекрасно, прекрасно, Нахтиу! Ты прав: мы все обезьяны фараона! Обезьяны его величества. Ха, ха, ха, ха! Ведь и ты тоже обезьяна!
Нахтиу стоял багровый от смущения. Как понимать этого грубого военачальника? «… Им хорошо шутить да посмеиваться. А вдруг этот разговор дойдет до ушей царя! Что это значит – обезьяны фараона? Это можно понять как самоунижение. Но можно и совсем иначе… Хоремхебу – что? С него спроса не будет. Палки могут запрыгать по спине Нахтиу. И совсем даже просто…»
– Твоя светлость, я имел в виду настоящих обезьян. Тех, которые в зверинце его величества.
Хоремхеб расставил ноги шире плеч, оперся руками на бедра, выставил вперед могучую грудь. Смешно вертел большими глазами и беззвучно смеялся.
– Нахтиу, а что же имел в виду я?
– Твой несчастный слуга не может этого знать.
– А ну посмотри мне в глаза!
«…Хоремхеб – любимый семер его величества. Так же как Эйе. Только Эйе стар, а Хоремхеб – в расцвете сил. Одно слово его светлости – и Нахтиу костей своих не соберет! Почему он с таким пристрастием допрашивает об обезьянах?..»
– Смотри мне в глаза, смотри!
«…Малый, как видно, из трусоватых. Это очень смешно – обезьяны фараона! А разве это не так? Мы и есть обезьяны его величества. Бегаем, словно в клетке. Кувыркаемся. Потрясаем задами – кто красным, кто костлявым…»
Лицо у Нахтиу – квадратное. Почти луна, которая на небесах: от ушей и до ушей – то же, что от лба до подбородка. В общем, настоящий сын Кеми. Только хром. Это большой недостаток. Для воина. А для начальника покоев, наверное, достоинство. Не напрасно же держит его Эйе… А глаза у Нахтиу – черные-черные. Как уголь. Почти навыкате. Немигающие. Как у честного человека.
– Что – испугался, Нахтиу?
– Н-нет, – с трудом выговорил Нахтиу.
Хоремхеб взял его за подбородок, как мальчика:
– Ты обозвал нас обезьянами. И правильно сделал!
– Нет, нет! – воскликнул Нахтиу в тревоге.
Но Хоремхеб не слышал его. Он шагнул к широкому крыльцу. А Нахтиу стоял растерянный, не понимая толком, что же случилось и какой смысл вложил этот грубый военачальник в эти невинные слова: «обезьян фараона». А что, ежели Хоремхеб передаст это выражение господину Эйе, да еще с каким-нибудь особым значением? Нет, надо подслушать, что скажет Хоремхеб хозяину.
Нахтиу бросился к северному крыльцу, к кустам, которые там росли…
Эйе встретил знатного гостя в большом зале и провел на крыльцо – тихий, укрытый от речной прохлады уголок.
– А у тебя занятный слуга, – сказал Хоремхеб.
– Который? – спросил Эйе.
– Нахтиу.
– Да, он малый с головой.
– Я это тотчас же уразумел. Он обозвал нас обезьянами фараона.
– Как? – Эйе насторожился.
– Обезьянами фараона…
Нахтиу больше ничего не слышал. И этого вполне достаточно. Он осторожно вышел из кустов и со всех ног – насколько ему позволяла хромота – бросился прочь: надо же посоветоваться о том, как быть. Как быть, если Хоремхеб ни с того ни с сего обвинит его в тяжком грехе – болтливости?..
А Эйе и Хоремхеб продолжали беседу, позабыв про «обезьян фараона».
– Глубокочтимый Эйе, я пришел за советом. За дружеским советом, – подчеркнул военачальник. – Нас так сильно теснят в Азии, что скоро не останется там ни одного клочка из наших стародавних владений.
– Теснят, говоришь?
– Да, достопочтеннейший. Никогда еще не были мы так унижены этими азиатами.
– Да?
– Это совершенно достоверно.
– Какой ужас!
«…Старик ловко притворяется, что ведать ничего не ведает. А между тем все известно ему. Причем из первых рук. Его людьми кишмя кишит Кеми от Дельты до Скалистых гор. А делает вид, что только что проснулся…»
– Да, достопочтенный Эйе, я неоднократно докладывал об этом его величеству…
– И что же?
– Я ничего не уразумел из его ответов.
– Они были так глубокомысленны?
«…Старик хочет подловить меня на слове. Но из этого ничего не получится…»
«…Этот военачальник из тех, которому палец в рот не клади – откусит. И не извинится при этом. Не могу понять фараона: зачем он держит при себе этого вояку? Не лучше ли отправить его куда-нибудь подальше? Например, в Джахи. Пусть там и воюет с хеттами…»
– Возможно, что слова его величества были столь же образны и глубоки, как и гимны его. Но я человек грубый. Я понимаю только приказы.
Эйе скосил на него глаза: дескать, не прикидывайся младенцем, не пытайся дурачить старого буйвола.
– Да, разумеется, слова его величества не всегда доступны нашему пониманию. Его устами говорит божество – сияющее и согревающее нас. Приходится напрягаться, чтобы уяснить полностью смысл его слов.
– Досточтимый Эйе, слова, которые изволит произносить его величество, – жизнь, здоровье, сила! – никогда не будут полностью осознаны нами. Ибо что мы по сравнению с сыном бога? Воистину обезьяны, о которых говорил Нахтиу. Его величество – жизнь, здоровье, сила! – видит вселенную, слышит биение наших сердец. Он здесь, на пороге, и говорит нам: мир вам, слуги мои, рабы мои!..
– … Обезьяны мои.
– Как?
Эйе преспокойно повторил:
– Обезьяны мои.
Хоремхеб так и остался с открытым ртом. От удивления.
Эйе сказал:
– Вот что, уважаемый Хоремхеб: или мы будем лицемерить и терять время даром, или поговорим как люди, кровно заинтересованные в процветании Кеми. Я так думаю. Знаю: и ты рассуждаешь так же. Не можешь иначе. Не так ли?
Хоремхеб махнул рукой: дескать, верно – пора перестать дурака валять, пора поговорить откровенно.
– Давно пора, – заметил Эйе.
«…Или Эйе предаст меня, или он и в самом деле чем-то недоволен. На всякий случай буду осмотрителен. Этот старик не из тех, которые говорят прямо. За каждой высказанной мыслью в запасе у него две: одна – для собственного оправдания, если это нужно будет, а другая – для нанесения удара. Итак, три мысли разом. Это более чем достаточно…»
«…Рубака? Драчун? Грубиян? Этот молодец далеко пойдет, ежели вовремя не обкорнать ему крылья. Мне говорили – и, как видно, неспроста, – что смотрит он несколько дальше, чем на Эфиопию или Синайский полуостров. Тщеславие полководцев не имеет предела, если почувствуют, что дают им волю, что разрешают действовать по их усмотрению. Такой полководец избирает своим врагом не столько Душратту или Суппилулиуме, сколько своих друзей, до которых он может легче достать…»
Эйе сказал:
– Да, ты прав, Хоремхеб: Азию мы теряем. Правда, не окончательно. Есть еще возможность спасти тамошние владения.
– Есть, твоя светлость, есть!
Учтивый Эйе спросил гостя, что бы он желал испробовать: жареного гуся или курицу, кусок говядины на вертеле или телячье сердце на кизиловой палочке? Хоремхеб нарочито задумался. Он сказал, что Пенту не советует злоупотреблять мясом. Пенту говорит: поменьше мяса и побольше зелени – любой зелени, вплоть до обычной травы. На вопрос Эйе, не превратится ли человек в этом случае в жвачное животное? – Хоремхеб ответил, что Пенту оставляет этот вопрос открытым. Оказывается, в Митанни прекрасный обычай, есть мясо только в вареном виде и только в крайнем случае – поджаренным на вертеле. Эйе сказал, что это и в самом деле прекрасный обычай. По-видимому, вода – кипящая вода – вымывает из мяса какие-то вредные частицы. И тогда мясо предстает в самом чистом, натуральном виде… Но если слушаться Пенту до конца – до его мельчайших советов, сказал Хоремхеб, то совершенно нельзя пить воду, обыкновенную воду из благословенной Хапи, дарующую жизнь, и воду из оазиса в пустыне. А почему, спрашивается? Потому, утверждает Пенту, что человек состоит из воды и огня. Между водой и огнем – вечное противоборство – то побеждает огонь – и тогда человек жаждет воды, то побеждает вода – и тогда человек тучнеет. Нет нужды добавлять воду к воде. Что скажет на это уважаемый Эйе?