Страница:
Но китайские анналы говорят именно о тибетской коннице, совершавшей неотразимые набеги и рейды по тылам. Видимо, тибетская конница VIII в. сражалась в пешем строю. Это не должно смущать читателя, так как известно, что телесцы (сеяньто и уйгуры), имея для походов по четыре заводные лошади, для боя спешивались и оставляли лошадей коноводам[1361].
Тактика конного построения и боя была впервые освоена тюркютами в VI – VIII вв.[1362] и малоприменима в условиях пересеченной местности.
Исходя из тактических возможностей танской и тибетской армий, мы легко можем разобраться в причинах успехов как той, так и другой. На широких равнинах удар имперской тяжелой конницы сминал скопища тибетцев, но в горах латники были бессильны перед подвижными стрелками и пращниками, умевшими использовать пересеченный рельеф. Поэтому вторжения тибетцев в Китай бывали удачны лишь тогда, когда регулярные войска были заняты в другом месте; а наступления имперцев доходили лишь до гор и захлебывались. При наличии тактики VIII в. завоевание Тибета было для империи Тан непосильно, и она ограничилась тем, что загнала тибетцев за Желтую реку, отрезав им пути к неожиданным набегам.
Но тибетское войско без внешней войны немедленно разошлось бы по домам и единство страны нарушилось бы. Это правители понимали, и, поскольку восточный путь оказался пока закрытым, они обратили силы своих войск на запад. Здесь, среди утесов и ущелий, тибетское войско могло найти применение своим способностям.
Тибетское войско было одновременно и ополчением племен, и регулярной армией. Это было достигнуто путем весьма остроумной организации, при которой весь Тибет был разделен на четыре больших военных округа (ру), каждый из которых делился на верхний и нижний разделы, а те в свою очередь на четыре войсковые единицы (тонгдэ), иногда совпадавшие с племенами, населявшими данную территорию[1363]. Когда племена были многочисленны, то их делили между войсковыми единицами, таким образом использовав существовавшее деление на племена для административно-военных целей. Войсковые подразделения вокруг Лхасы вообще формировались без учета племенного состава, так как они находились в непосредственном распоряжении царя; прочие же воинские части подчинялись своим старейшинам, причем в некоторых случаях должности были наследственными[1364].
Сила тибетской армии, в которой феодальные и родо-племенные отношения соединялись с продуманной централизованной организацией, была для тех времен грандиозной. Что же могли противопоставить тибетцам их западные соседи, которые должны были стать их добычей?
Западный Тибет. Западный Тибет, орошаемый верховьями Инда и его притоками, в начале VIII в. не входил в состав Тибетского царства. Там располагались мелкие владения с населением, состоявшим из смеси тибетцев и племени дардов. В княжестве Лех, на берегу Инда, правила династия, ведшая свое происхождение от полумифического Гэсэра. В Сасполе владетель титулировался Бандель, а в Калатсе удержалась династия дардских князей. Кроме того, отдельные деревни управлялись племенными вождями, не подчинявшимися никому[1365]. Все эти княжества враждовали друг с другом, и потому нет ничего удивительного, что тибетцы, заключив мир с империей Тан в 718 г., уже в 722 г. «учинили нападение на Малый Болюй»[1366], т. е. Гилгит, добраться до которого они могли, лишь став хозяевами Западного Тибета и Балтистана (Большой Болюй).
Балтистан и Гилгит закрывали тибетцам выход в Среднюю Азию через горные тропы, и потому дипломатическая борьба за ориентацию этих княжеств приняла весьма острые формы. В 717 г. тибетцам еще удавалось проходить через припамирские горы для набегов на Кучу, но в том же 717 г. царь Большого Болюя решил не пропускать тибетские войска через горные проходы. После этого самостоятельная политика Большого Болюя не отражена историей, а в географическом разделе «Таншу» отмечено, что эта страна подчиняется тибетцам[1367].
Горная страна. В припамирской горной стране было много микроскопических княжеств и несколько крупных, например Кашмир и Тохаристан. В начале VIII в. они испытывали двойное давление: с востока. нажимали тибетцы, с запада – арабы. Владетели, естественно, хотели сохранить свою независимость и поэтому ориентировались на Империю, В 710 г. в Китай прибыло посольство из Сие, небольшого княжества в Западном Гиндукуше[1368]. Вслед за ним, в 713 г., пришло посольство из Кашмира, чтобы установить дипломатические отношения с Китаем и заключить союз против Тибета. Кашмирский царь предлагал прислать вспомогательную армию, которую обещал снабжать съестными припасами[1369]. Посольство было отпущено из Чанъани в 720 г., причем формальный союз был заключен, но пользы от этого ни Кашмиру, ни Китаю не было.
В 718 г. в Чанъань обратился младший брат тохаристанского джабгу. Он сообщил, что возглавляет царей Забулистана, Каписы, Хутталя, Кура-на, Шумана, Шугнана, эфталитов, Вахана, Джуздана, Бамиана, Кабадиана и Бадахшана, из коих двое первых имеют по 200 тыс. всадников и воинов, а остальные по 50 тыс. Несмотря на это, он слезно просил помощи против тибетцев и арабов, так что можно думать, что на самом деле воинов было значительно меньше, чем 900 тыс.[1370]. Император одобрил решение горцев воевать с тибетцами и арабами и дал их князьям пышные титулы (720 г.). Но уже в 727 г. из Забулистана пришло письмо в Чанъань. Это был буквально вопль о помощи, ибо арабы наседали[1371]. Потом все стихло.
Больший успех имело посольство из Малого Болюя. Это княжество, расположенное в Западном Тибете, на берегах Инда, было населено монами и дардами – арийскими горными племенами, родственными индийцам. Тибетцы требовали от владетеля Болюя свободного пропуска через его владения в Западный край, чтобы неожиданно напасть на китайцев в Кашгаре и Куче. Однако болюйский владетель не верил в искренность тибетцев и был прав, ибо они отняли у него девять городов. Китайский наместник Бэйтина встревожился и отправил в Болюй 4 тыс. человек из Кашгара[1372].
Ободренные болюйцы наголову разбили тибетцев и отвоевали свои города[1373]. Некоторое время Болюй был в союзе с империей, но китайская помощь была эпизодом, а тибетское соседство – печальным фактом. Один из болюйских князей, Суджа-раджа (Сушиличжи), женился на тибетской царевне, и 20 горных княжеств на восток от Памира подчинились Тибету. Три похода, предпринятых наместником Западного края, были неудачны, и тибетская экспансия продолжалась. Чтобы ослабить нажим тибетцев на западе, имперское правительство в 724 г. возобновило войну на востоке. Война шла с переменным успехом до 730 г., когда снова был заключен мир. На этот раз тибетцам удалось разорить Болюй, причем император ограничился дипломатическим протестом, не принесшим, разумеется, никакой пользы побежденным[1374].
Расправившись с Болюем, тибетцы напали на Тохаристан, но были отбиты китайскими войсками[1375].
Из Индии в Чанъань также приходили посольства и просили войск против тибетцев и арабов. С аналогичными просьбами обращалась Гибинь в713и719гг.[1376]. Если бы тюркские всадники продолжали «отдавать табгачскому хану свою душу и силу», может быть династия Тан остановила бы мусульман, покорила Тибет, подчинила Индию, раздробленную на враждующие владения, и объединила бы всю Азию. Но эти всадники бились против династии, и она должна была или их победить, или истребить.
Имперская феодальная система. Выход в Среднюю Азию сулил тибетцам огромные перспективы. Уже в 715г. они сумели столковаться с арабами. Тибетцы предложили арабам признать их притязания на долину Сыр-Дарьи, т.е. Согдиану, а арабы предоставили бы тибетцам право на овладение долиной Тарима[1377]. Степи к северу от Тянь-Шаня захватили тюргеши, и для имперской власти не должно было остаться ни клочка территории. Но именно в эту эпоху Средняя Азия приобрела особое значение для династии Тан. Выше указывалось, что династия эта совмещала в себе элементы китайской и тюркской культур, причем стремилась уравновесить оба эти элемента. Традиция нарушалась государственными переворотами, совершаемыми китайцами, и восстаниями тюрок, но Сюаньцзун пришел к власти именно как носитель древней традиции.
Однако степь откололась от Империи безвозвратно. 720 год был ознаменован победой тюрок и восстановлением мощи тюргешей. Значит, надо было искать такую замену степнякам, которая могла бы послужить противовесом растущему влиянию китайских подданных Империи. Очевидно, внимание имперского правительства остановилось на согдийских и тохаристанских княжествах, ибо с этого времени к ним проявляется повышенный интерес. В поведении имперского правительства наблюдается система, которая дает основание сделать вывод, что Сюаньцзун предполагал создать обширную феодальную империю, причем, что особенно примечательно, с ленной системой при принципах «оммаж, фуа и инвеститура»[1378], тогда как в самом Китае он ограничивался раздачей бенефиций.
Система, которую чанъаньский двор принял за основу взаимоотношений, сводилась к следующему. Император был объявлен единственным источником законной власти. Только он, согласно указанной концепции, мог утвердить иностранного князя, причем он жаловал ему титул и его собственные земли в наследственное или пожизненное владение, но князь тем самым входил в систему империи и был обязан сюзерену лояльностью. Дани с иностранного князька не требовали, напротив, – посылали ему роскошные подарки, главным образом шелка. Во внутренние дела княжеств китайцы не стремились вмешиваться, так что, казалось, князек, получивший титул и инвеституру, только выигрывал, так как плата за это была лишь в почтительности к императору – сюзерену (оммаж). Поэтому в период 717 по 740 г. тюргешский хан, почти все согдийские и тохаристанские князьки и даже несколько индийских радж прислали в Чанъ-ань посольства с просьбой о союзе.
Но какую же выгоду из такой ситуации могло извлечь имперское правительство? Оно хотело, привязав к себе новых добровольных союзников, получить от них «труды и силы», те самые, в которых отказали ему тюрки. Используя принцип верности, имперское правительство стремилось создать огромную армию и с помощью ее раздавить Тибет, отбросить арабов и поставить на колени недовольных и непокорных. Но все это нужно было сделать местными средствами, не снимая ни одного полка с восточной границы. Имперцы рассчитывали, что страх перед грабежами арабов и тибетцев толкнет к ним в объятия все население Средней Азии и им останется лишь внести туда организующее начало[1379].
Но среднеазиатские князьки совсем не того ждали от Империи. Они хотели получить защиту от врагов. Если бы даваньский наместник имел в своем распоряжении несколько десятков тысяч копьеносцев, то поддержка ему была бы обеспечена. Но у него было очень немного плохо обученного войска и предписание использовать силы союзников для войны с арабами и тибетцами. А эти союзники именно потому и обратились к Китаю, что их силы в этой борьбе иссякли[1380]. Они хотели, чтобы им прислали войско, а в Китае ждали возможности получить от них подкрепления. Как только это поняли в Согдиане, прекратилось и ее сопротивление арабам, как безнадежное. Тогда же и пала ленная система империи Тан, оказавшаяся мертворожденной. Вот тут-то и выдвинулся на первое место тюргешский каганат, восстановленный каганом Сулу.
Черные тюргеши. Как говорилось выше, тюргешский народ образовался из двух племен – мукри и абаров. Еще в VII в. тюргешские роды делились на желтые (потомки мукри) и черные (потомки абаров). При этом следует иметь в виду, что в Азии желтый цвет символизировал знать, а черный – народ. Это деление когда-то имело свои основания, но в VIII в. уже невозможно заметить никаких различий между желтыми и черными родами, за исключением взаимной неприязни, унаследованной от предков. Учжилэ и Согэ принадлежали к желтым; Сулу, восстановивший орду после тюркского нашествия, был из черных. Сулу снискал себе популярность очень простым способом: «После каждого сражения добычу всю отдавал подчиненным, почему роды были довольны и служили ему всеми силами»[1381]. Сражаясь на западе против наступающих арабов, Сулу заключал дипломатические браки с тюркским ханом, тибетским цэнпо и в 722 г. с императором, причем последний выдавал за него царевну из рода Ашина. Она была дочерью одного из ханов (Хуай-дау), служившего в имперской армии. Это причисляло ее и ее мужа не только к кочевой знати, но и к бюрократической аристократии империи. До 737 г. все было вполне благополучно.
Хроника отношений между тюргешским каганатом и империей Тан является великолепной иллюстрацией вышеописанной ленной системы. В 717г. Сулу, объявив себя каганом, вместе с арабами и тибетцами напал на имперские гарнизоны в Бохуань (Яка-арык) и Даши (Аксу). Только своевременное вмешательство тюркского царевича Ашина Хяня, который привел карлуков, спасло положение. Но уже в 718 г. Сулу получил чин и княжеский титул, а в следующем году был официально назван «ханом верным и послушным»[1382]. С этого времени он начал активную борьбу с арабами, причем в арабских документах он именуется «племянник китайского императора», что отнюдь нельзя понимать как фиксацию родственных отношений. Союз с Империей дал тюргешам обеспеченный тыл, так как их северные соседи – карлуки были в русле имперской политики.
Арабы со своей стороны попытались сделать тюргешей своими союзниками, но метод их был другой – пропаганда ислама. Халиф Хишам (724-743) отправил проповедника к Сулу, предлагая ему принять мусульманскую веру, с чем связывалось и политическое подчинение халифу, как духовному и светскому главе всех мусульман. Хан в присутствии посла устроил смотр войску и потом заявил переводчику: «Скажи этому послу, чтобы он передал своему господину, что нет среди этих ни цирюльников, ни кузнецов, ни портных; если они будут следовать предписаниям ислама, то откуда же они добудут средства к жизни?»[1383].
Тюргешский хан дал понять, что он великолепно знает, для чего нужны халифу единоверцы. Арабы в то время отменили налоговые льготы для новообращенных, продолжая взимать с них харадж, от которого освобождались мусульмане, а также используя их в качестве пополнения рядового состава своих войск. Зато дружба с Империей и услуги согдийским дехканам оплачивались тюргешам шелком и золотом. Поэтому Сулу со всей энергией повел борьбу против войск халифа и остановил их дальнейшее продвижение.
Возросшая мощь тюргешей вселила в согдийцев надежду избавиться от жестокого арабского гнета. В 720-721 гг., в Согде вспыхнуло восстание, с которым арабы довольно быстро справились. Однако оно повторилось в 724 г., и на этот раз тюргеши успели прийти на помощь повстанцам. Арабы действовали весьма решительно. Вождь восстания дехкан Диваштич был взят в плен и распят. Несмотря на это, тюргеши и уцелевшие повстанцы уничтожили арабскую власть в Согде. Лишь повторное наступление в 728 г. опять отдало Согд в руки арабов.
Анализируя действия тюргешей в Согдиане, мы не видим ни больших сражений, ни массированных ударов или продуманных операций. Тюргеши вели малую войну. Их мобильные конные отряды всюду щипали арабов и всегда доводили их до полного изнурения. Эта тактика при поддержке согдийского населения все время держала арабские гарнизоны в состоянии крайнего напряжения[1384]. Арабам подчинялись только взятые с бою города и беззащитные деревни в легко доступных долинах. Горцы не хотели и слышать об исламе и налогах, связанных с ним. В 737 г. Асад ибн-Абдаллах напал на Хутталян и был наголову разбит. Тогда согдийцы решили, что настал момент для освобождения, и Самарканд, Чач и Фараб отложились. Возможно, что на этот раз им удалось бы получить избавление, но помешали события на востоке.
Царевна Ашина, тюргешская ханша, однажды послала гонца за чем-то в Кучу. Просьба была передана в форме приказания, ибо в этом выражалось ее ханское достоинство.
Наместник Западного края, китаец Ду Сян, возмутился тоном послания, заявил: «Как смеет мне приказывать дочь Ашины!» – и не дал, ответа. Этого было достаточно для разрыва. Ущерб был нанесен достоинству хана, степное «длинное ухо» разносило весть по степи, и престиж хана мог пострадать.
Вряд ли китаец Ду Сян мог думать, что его чванство и вспыльчивость вызовут войну. Скорее здесь сказалась разница между китайской и тюркской психологией. В Китае на Ду Сяна был бы написан донос, чего он, имея связи, не боялся; в Средней Азии же вспыхнуло возмущение, и Сулу, вступив в союз с тибетцами, осадил Кучу. Ду Сяна в крепости не было. Он уже получил повышение и уехал в Китай. Его заместитель должен был ограничиться обороной крепости, так как, выходя в поле, он неизбежно терпел поражение. Сулу ограбил китайские колонии в Западном крае и, узнав, что его обидчик за пределами досягаемости, снял осаду с Кучи. Однако война на два фронта и неудачи в борьбе с арабами оказались роковыми для тюргешской державы. Сулу «почувствовал скудость, почему награбленные добычи начал мало-помалу удерживать без раздела. Тогда и подданные начали отделяться от него»[1385]. В этой цитате, как в зеркале, отразилась вся природа тюргешского ханства. Между собой варвары были связаны только совместным грабежом, но даже эта связь разрывалась унаследованной от предков рознью «благородных» и «черни»[1386].
Вся тюргешская мощь держалась на энергии хана. В 738 г. Сулу разбил паралич. Сразу проявилось копившееся в орде недовольство. Вельможа Бага-тархан (имя неизвестно), носивший также титул Кюльюг-чур[1387], племени чумугуней, ночью убил хана в его шатре и попытался захватить власть[1388].
Сразу вспыхнул доселе тлевший огонь вражды между желтыми и черными. Во главе желтых встал Бага-тархан, а другой вельможа, Думочжи, поставил ханом сына Сулу – Тухосяня Гучжо. Тухосяню подчинились тюргешские князья на р. Чу и Живэй-хан из черного рода, охранявший г. Талас. Под знамя Бага-тархана кроме желтых тюргешей явились ополчения Западного края, Ферганы, Чача и Кеша, а так же имперский «главноуправляющий в стране Великой Песчаной Степи на запад»[1389]. В битве на р. Чу черные тюргеши были разбиты и Тухосянь взят в плен. Кашгарцы и ферганцы разгромили Талас и убили Живэй-хана. Все вдовы Сулу и вдова Живэя попали в руки победителей. Пленные были отправлены в Китай, где их великодушно простили, а Тухосяню дали даже чин. В 739 г. Империя снова пыталась установить свою гегемонию в Средней Азии. Желтые роды нашли союзников в согдийцах, так что можно заключить, что тюргешская аристократия начала приобщаться к согдийской культуре.
Но имперское правительство опять промахнулось. Стремясь восстановить status quo, император назначил правителем «десяти стрел» царевича Ашина Хиня. Ему должны были подчиняться покоренные тюргеши. Но тут возмутился Бага-тархан, вождь желтых тюргешей, и потребовал, чтобы назначили его. Тогда тюргешей выделили из «десяти стрел» для Бага-тархана, но политика компромисса оказалась неудачной. Присланный из Китая Ашина Хинь в 740 г. подвергся нападению тюргешей под г. Цзюй-лань[1390] и погиб[1391]. Простить этого имперцы не могли. Неизвестно каким образом, но Бага-тархан был схвачен и казнен, а управление западными кочевниками было доверено его сопернику – Думочжи. Но уже в 742 г черные тюргеши выбрали себе ханом Иль Идимиш Кутлуг Бильге (кит. Илиди Миши Гудулу Бигя) и имперское правительство оставило их в покое. В 741 г. правитель Чача просил императора направить войска против арабов. Император отказал: войска ему были нужны в другом месте. Поэтому оставили без внимания и тюргешей – было не до них.
Тем временем новый наместник Хорасана и Мавераннахра, Наср ибн-Сейяр, со свежими войсками вступил в Согд и при Харистане в 737 г. наголову разбил повстанцев. Отсутствие тюргешей, осаждавших в это время Кучу, определило быстрый успех арабов. Наср подавил сопротивление в Самарканде, Чаче и Фарабе и стал 738 г. на твердых рубежах, за которыми, как взбаламученное море, колыхалась степь. Смерть Сулу и распри лишили тюргешей возможности отбросить арабов и погасили в согдийцах надежду на реванш. Покорение Средней Азии арабами можно было считать законченным.
Наср ибн-Сейяр оказался более тонким политиком, чем его предшественники. Он отказался от террора и в 740 г. провозгласил мир. По одному из условий мира Наср гарантировал не только веротерпимость, но и полную амнистию отступникам от ислама, ибо во время последней борьбы многие согдийцы вернулись к вере отцов, и ожидая кары за измену новой вере, скрывались в степи, у тюргешей. Амнистия позволила им вернуться и примириться с новой властью. Мир сделал то, чего не смогла достичь война. Согд был оторван от степи и слился воедино с Хорасаном.
Тибето-китайская война. Хотя можно без сомнения утверждать, что Тибет в VIII в. был страной весьма воинственной, но китайские пограничники, составлявшие опору династии Тан, в воинственности превосходили всех своих соседей. Война была их профессией и единственным способом выдвинуться, т. е. целью и смыслом жизни, в то время как тибетские пастухи, будучи распущены по домам, возвращались к естественному для них быту и состоянию. После поражений, перенесенных ими в минувшую войну, тибетские военачальники ограничивались оборонительными мерами, т. е. постройкой земельных укреплений[1392], ибо тибетцы столь же опасались китайских пограничников, сколько китайские крестьяне – тибетских кочевников. Поэтому тибетцы в 731 г. радостно встретили предложение имперского полководца Цуй Си-мяня возобновить мирный договор, скрепив его клятвой над трупом заколотой белой собаки, дух которой должен был хранить нерушимость обещаний. После этого тибетцы «оставили пограничные предосторожности и занялись скотоводством»[1393].
Тактика конного построения и боя была впервые освоена тюркютами в VI – VIII вв.[1362] и малоприменима в условиях пересеченной местности.
Исходя из тактических возможностей танской и тибетской армий, мы легко можем разобраться в причинах успехов как той, так и другой. На широких равнинах удар имперской тяжелой конницы сминал скопища тибетцев, но в горах латники были бессильны перед подвижными стрелками и пращниками, умевшими использовать пересеченный рельеф. Поэтому вторжения тибетцев в Китай бывали удачны лишь тогда, когда регулярные войска были заняты в другом месте; а наступления имперцев доходили лишь до гор и захлебывались. При наличии тактики VIII в. завоевание Тибета было для империи Тан непосильно, и она ограничилась тем, что загнала тибетцев за Желтую реку, отрезав им пути к неожиданным набегам.
Но тибетское войско без внешней войны немедленно разошлось бы по домам и единство страны нарушилось бы. Это правители понимали, и, поскольку восточный путь оказался пока закрытым, они обратили силы своих войск на запад. Здесь, среди утесов и ущелий, тибетское войско могло найти применение своим способностям.
Тибетское войско было одновременно и ополчением племен, и регулярной армией. Это было достигнуто путем весьма остроумной организации, при которой весь Тибет был разделен на четыре больших военных округа (ру), каждый из которых делился на верхний и нижний разделы, а те в свою очередь на четыре войсковые единицы (тонгдэ), иногда совпадавшие с племенами, населявшими данную территорию[1363]. Когда племена были многочисленны, то их делили между войсковыми единицами, таким образом использовав существовавшее деление на племена для административно-военных целей. Войсковые подразделения вокруг Лхасы вообще формировались без учета племенного состава, так как они находились в непосредственном распоряжении царя; прочие же воинские части подчинялись своим старейшинам, причем в некоторых случаях должности были наследственными[1364].
Сила тибетской армии, в которой феодальные и родо-племенные отношения соединялись с продуманной централизованной организацией, была для тех времен грандиозной. Что же могли противопоставить тибетцам их западные соседи, которые должны были стать их добычей?
Западный Тибет. Западный Тибет, орошаемый верховьями Инда и его притоками, в начале VIII в. не входил в состав Тибетского царства. Там располагались мелкие владения с населением, состоявшим из смеси тибетцев и племени дардов. В княжестве Лех, на берегу Инда, правила династия, ведшая свое происхождение от полумифического Гэсэра. В Сасполе владетель титулировался Бандель, а в Калатсе удержалась династия дардских князей. Кроме того, отдельные деревни управлялись племенными вождями, не подчинявшимися никому[1365]. Все эти княжества враждовали друг с другом, и потому нет ничего удивительного, что тибетцы, заключив мир с империей Тан в 718 г., уже в 722 г. «учинили нападение на Малый Болюй»[1366], т. е. Гилгит, добраться до которого они могли, лишь став хозяевами Западного Тибета и Балтистана (Большой Болюй).
Балтистан и Гилгит закрывали тибетцам выход в Среднюю Азию через горные тропы, и потому дипломатическая борьба за ориентацию этих княжеств приняла весьма острые формы. В 717 г. тибетцам еще удавалось проходить через припамирские горы для набегов на Кучу, но в том же 717 г. царь Большого Болюя решил не пропускать тибетские войска через горные проходы. После этого самостоятельная политика Большого Болюя не отражена историей, а в географическом разделе «Таншу» отмечено, что эта страна подчиняется тибетцам[1367].
Горная страна. В припамирской горной стране было много микроскопических княжеств и несколько крупных, например Кашмир и Тохаристан. В начале VIII в. они испытывали двойное давление: с востока. нажимали тибетцы, с запада – арабы. Владетели, естественно, хотели сохранить свою независимость и поэтому ориентировались на Империю, В 710 г. в Китай прибыло посольство из Сие, небольшого княжества в Западном Гиндукуше[1368]. Вслед за ним, в 713 г., пришло посольство из Кашмира, чтобы установить дипломатические отношения с Китаем и заключить союз против Тибета. Кашмирский царь предлагал прислать вспомогательную армию, которую обещал снабжать съестными припасами[1369]. Посольство было отпущено из Чанъани в 720 г., причем формальный союз был заключен, но пользы от этого ни Кашмиру, ни Китаю не было.
В 718 г. в Чанъань обратился младший брат тохаристанского джабгу. Он сообщил, что возглавляет царей Забулистана, Каписы, Хутталя, Кура-на, Шумана, Шугнана, эфталитов, Вахана, Джуздана, Бамиана, Кабадиана и Бадахшана, из коих двое первых имеют по 200 тыс. всадников и воинов, а остальные по 50 тыс. Несмотря на это, он слезно просил помощи против тибетцев и арабов, так что можно думать, что на самом деле воинов было значительно меньше, чем 900 тыс.[1370]. Император одобрил решение горцев воевать с тибетцами и арабами и дал их князьям пышные титулы (720 г.). Но уже в 727 г. из Забулистана пришло письмо в Чанъань. Это был буквально вопль о помощи, ибо арабы наседали[1371]. Потом все стихло.
Больший успех имело посольство из Малого Болюя. Это княжество, расположенное в Западном Тибете, на берегах Инда, было населено монами и дардами – арийскими горными племенами, родственными индийцам. Тибетцы требовали от владетеля Болюя свободного пропуска через его владения в Западный край, чтобы неожиданно напасть на китайцев в Кашгаре и Куче. Однако болюйский владетель не верил в искренность тибетцев и был прав, ибо они отняли у него девять городов. Китайский наместник Бэйтина встревожился и отправил в Болюй 4 тыс. человек из Кашгара[1372].
Ободренные болюйцы наголову разбили тибетцев и отвоевали свои города[1373]. Некоторое время Болюй был в союзе с империей, но китайская помощь была эпизодом, а тибетское соседство – печальным фактом. Один из болюйских князей, Суджа-раджа (Сушиличжи), женился на тибетской царевне, и 20 горных княжеств на восток от Памира подчинились Тибету. Три похода, предпринятых наместником Западного края, были неудачны, и тибетская экспансия продолжалась. Чтобы ослабить нажим тибетцев на западе, имперское правительство в 724 г. возобновило войну на востоке. Война шла с переменным успехом до 730 г., когда снова был заключен мир. На этот раз тибетцам удалось разорить Болюй, причем император ограничился дипломатическим протестом, не принесшим, разумеется, никакой пользы побежденным[1374].
Расправившись с Болюем, тибетцы напали на Тохаристан, но были отбиты китайскими войсками[1375].
Из Индии в Чанъань также приходили посольства и просили войск против тибетцев и арабов. С аналогичными просьбами обращалась Гибинь в713и719гг.[1376]. Если бы тюркские всадники продолжали «отдавать табгачскому хану свою душу и силу», может быть династия Тан остановила бы мусульман, покорила Тибет, подчинила Индию, раздробленную на враждующие владения, и объединила бы всю Азию. Но эти всадники бились против династии, и она должна была или их победить, или истребить.
Имперская феодальная система. Выход в Среднюю Азию сулил тибетцам огромные перспективы. Уже в 715г. они сумели столковаться с арабами. Тибетцы предложили арабам признать их притязания на долину Сыр-Дарьи, т.е. Согдиану, а арабы предоставили бы тибетцам право на овладение долиной Тарима[1377]. Степи к северу от Тянь-Шаня захватили тюргеши, и для имперской власти не должно было остаться ни клочка территории. Но именно в эту эпоху Средняя Азия приобрела особое значение для династии Тан. Выше указывалось, что династия эта совмещала в себе элементы китайской и тюркской культур, причем стремилась уравновесить оба эти элемента. Традиция нарушалась государственными переворотами, совершаемыми китайцами, и восстаниями тюрок, но Сюаньцзун пришел к власти именно как носитель древней традиции.
Однако степь откололась от Империи безвозвратно. 720 год был ознаменован победой тюрок и восстановлением мощи тюргешей. Значит, надо было искать такую замену степнякам, которая могла бы послужить противовесом растущему влиянию китайских подданных Империи. Очевидно, внимание имперского правительства остановилось на согдийских и тохаристанских княжествах, ибо с этого времени к ним проявляется повышенный интерес. В поведении имперского правительства наблюдается система, которая дает основание сделать вывод, что Сюаньцзун предполагал создать обширную феодальную империю, причем, что особенно примечательно, с ленной системой при принципах «оммаж, фуа и инвеститура»[1378], тогда как в самом Китае он ограничивался раздачей бенефиций.
Система, которую чанъаньский двор принял за основу взаимоотношений, сводилась к следующему. Император был объявлен единственным источником законной власти. Только он, согласно указанной концепции, мог утвердить иностранного князя, причем он жаловал ему титул и его собственные земли в наследственное или пожизненное владение, но князь тем самым входил в систему империи и был обязан сюзерену лояльностью. Дани с иностранного князька не требовали, напротив, – посылали ему роскошные подарки, главным образом шелка. Во внутренние дела княжеств китайцы не стремились вмешиваться, так что, казалось, князек, получивший титул и инвеституру, только выигрывал, так как плата за это была лишь в почтительности к императору – сюзерену (оммаж). Поэтому в период 717 по 740 г. тюргешский хан, почти все согдийские и тохаристанские князьки и даже несколько индийских радж прислали в Чанъ-ань посольства с просьбой о союзе.
Но какую же выгоду из такой ситуации могло извлечь имперское правительство? Оно хотело, привязав к себе новых добровольных союзников, получить от них «труды и силы», те самые, в которых отказали ему тюрки. Используя принцип верности, имперское правительство стремилось создать огромную армию и с помощью ее раздавить Тибет, отбросить арабов и поставить на колени недовольных и непокорных. Но все это нужно было сделать местными средствами, не снимая ни одного полка с восточной границы. Имперцы рассчитывали, что страх перед грабежами арабов и тибетцев толкнет к ним в объятия все население Средней Азии и им останется лишь внести туда организующее начало[1379].
Но среднеазиатские князьки совсем не того ждали от Империи. Они хотели получить защиту от врагов. Если бы даваньский наместник имел в своем распоряжении несколько десятков тысяч копьеносцев, то поддержка ему была бы обеспечена. Но у него было очень немного плохо обученного войска и предписание использовать силы союзников для войны с арабами и тибетцами. А эти союзники именно потому и обратились к Китаю, что их силы в этой борьбе иссякли[1380]. Они хотели, чтобы им прислали войско, а в Китае ждали возможности получить от них подкрепления. Как только это поняли в Согдиане, прекратилось и ее сопротивление арабам, как безнадежное. Тогда же и пала ленная система империи Тан, оказавшаяся мертворожденной. Вот тут-то и выдвинулся на первое место тюргешский каганат, восстановленный каганом Сулу.
Черные тюргеши. Как говорилось выше, тюргешский народ образовался из двух племен – мукри и абаров. Еще в VII в. тюргешские роды делились на желтые (потомки мукри) и черные (потомки абаров). При этом следует иметь в виду, что в Азии желтый цвет символизировал знать, а черный – народ. Это деление когда-то имело свои основания, но в VIII в. уже невозможно заметить никаких различий между желтыми и черными родами, за исключением взаимной неприязни, унаследованной от предков. Учжилэ и Согэ принадлежали к желтым; Сулу, восстановивший орду после тюркского нашествия, был из черных. Сулу снискал себе популярность очень простым способом: «После каждого сражения добычу всю отдавал подчиненным, почему роды были довольны и служили ему всеми силами»[1381]. Сражаясь на западе против наступающих арабов, Сулу заключал дипломатические браки с тюркским ханом, тибетским цэнпо и в 722 г. с императором, причем последний выдавал за него царевну из рода Ашина. Она была дочерью одного из ханов (Хуай-дау), служившего в имперской армии. Это причисляло ее и ее мужа не только к кочевой знати, но и к бюрократической аристократии империи. До 737 г. все было вполне благополучно.
Хроника отношений между тюргешским каганатом и империей Тан является великолепной иллюстрацией вышеописанной ленной системы. В 717г. Сулу, объявив себя каганом, вместе с арабами и тибетцами напал на имперские гарнизоны в Бохуань (Яка-арык) и Даши (Аксу). Только своевременное вмешательство тюркского царевича Ашина Хяня, который привел карлуков, спасло положение. Но уже в 718 г. Сулу получил чин и княжеский титул, а в следующем году был официально назван «ханом верным и послушным»[1382]. С этого времени он начал активную борьбу с арабами, причем в арабских документах он именуется «племянник китайского императора», что отнюдь нельзя понимать как фиксацию родственных отношений. Союз с Империей дал тюргешам обеспеченный тыл, так как их северные соседи – карлуки были в русле имперской политики.
Арабы со своей стороны попытались сделать тюргешей своими союзниками, но метод их был другой – пропаганда ислама. Халиф Хишам (724-743) отправил проповедника к Сулу, предлагая ему принять мусульманскую веру, с чем связывалось и политическое подчинение халифу, как духовному и светскому главе всех мусульман. Хан в присутствии посла устроил смотр войску и потом заявил переводчику: «Скажи этому послу, чтобы он передал своему господину, что нет среди этих ни цирюльников, ни кузнецов, ни портных; если они будут следовать предписаниям ислама, то откуда же они добудут средства к жизни?»[1383].
Тюргешский хан дал понять, что он великолепно знает, для чего нужны халифу единоверцы. Арабы в то время отменили налоговые льготы для новообращенных, продолжая взимать с них харадж, от которого освобождались мусульмане, а также используя их в качестве пополнения рядового состава своих войск. Зато дружба с Империей и услуги согдийским дехканам оплачивались тюргешам шелком и золотом. Поэтому Сулу со всей энергией повел борьбу против войск халифа и остановил их дальнейшее продвижение.
Возросшая мощь тюргешей вселила в согдийцев надежду избавиться от жестокого арабского гнета. В 720-721 гг., в Согде вспыхнуло восстание, с которым арабы довольно быстро справились. Однако оно повторилось в 724 г., и на этот раз тюргеши успели прийти на помощь повстанцам. Арабы действовали весьма решительно. Вождь восстания дехкан Диваштич был взят в плен и распят. Несмотря на это, тюргеши и уцелевшие повстанцы уничтожили арабскую власть в Согде. Лишь повторное наступление в 728 г. опять отдало Согд в руки арабов.
Анализируя действия тюргешей в Согдиане, мы не видим ни больших сражений, ни массированных ударов или продуманных операций. Тюргеши вели малую войну. Их мобильные конные отряды всюду щипали арабов и всегда доводили их до полного изнурения. Эта тактика при поддержке согдийского населения все время держала арабские гарнизоны в состоянии крайнего напряжения[1384]. Арабам подчинялись только взятые с бою города и беззащитные деревни в легко доступных долинах. Горцы не хотели и слышать об исламе и налогах, связанных с ним. В 737 г. Асад ибн-Абдаллах напал на Хутталян и был наголову разбит. Тогда согдийцы решили, что настал момент для освобождения, и Самарканд, Чач и Фараб отложились. Возможно, что на этот раз им удалось бы получить избавление, но помешали события на востоке.
Царевна Ашина, тюргешская ханша, однажды послала гонца за чем-то в Кучу. Просьба была передана в форме приказания, ибо в этом выражалось ее ханское достоинство.
Наместник Западного края, китаец Ду Сян, возмутился тоном послания, заявил: «Как смеет мне приказывать дочь Ашины!» – и не дал, ответа. Этого было достаточно для разрыва. Ущерб был нанесен достоинству хана, степное «длинное ухо» разносило весть по степи, и престиж хана мог пострадать.
Вряд ли китаец Ду Сян мог думать, что его чванство и вспыльчивость вызовут войну. Скорее здесь сказалась разница между китайской и тюркской психологией. В Китае на Ду Сяна был бы написан донос, чего он, имея связи, не боялся; в Средней Азии же вспыхнуло возмущение, и Сулу, вступив в союз с тибетцами, осадил Кучу. Ду Сяна в крепости не было. Он уже получил повышение и уехал в Китай. Его заместитель должен был ограничиться обороной крепости, так как, выходя в поле, он неизбежно терпел поражение. Сулу ограбил китайские колонии в Западном крае и, узнав, что его обидчик за пределами досягаемости, снял осаду с Кучи. Однако война на два фронта и неудачи в борьбе с арабами оказались роковыми для тюргешской державы. Сулу «почувствовал скудость, почему награбленные добычи начал мало-помалу удерживать без раздела. Тогда и подданные начали отделяться от него»[1385]. В этой цитате, как в зеркале, отразилась вся природа тюргешского ханства. Между собой варвары были связаны только совместным грабежом, но даже эта связь разрывалась унаследованной от предков рознью «благородных» и «черни»[1386].
Вся тюргешская мощь держалась на энергии хана. В 738 г. Сулу разбил паралич. Сразу проявилось копившееся в орде недовольство. Вельможа Бага-тархан (имя неизвестно), носивший также титул Кюльюг-чур[1387], племени чумугуней, ночью убил хана в его шатре и попытался захватить власть[1388].
Сразу вспыхнул доселе тлевший огонь вражды между желтыми и черными. Во главе желтых встал Бага-тархан, а другой вельможа, Думочжи, поставил ханом сына Сулу – Тухосяня Гучжо. Тухосяню подчинились тюргешские князья на р. Чу и Живэй-хан из черного рода, охранявший г. Талас. Под знамя Бага-тархана кроме желтых тюргешей явились ополчения Западного края, Ферганы, Чача и Кеша, а так же имперский «главноуправляющий в стране Великой Песчаной Степи на запад»[1389]. В битве на р. Чу черные тюргеши были разбиты и Тухосянь взят в плен. Кашгарцы и ферганцы разгромили Талас и убили Живэй-хана. Все вдовы Сулу и вдова Живэя попали в руки победителей. Пленные были отправлены в Китай, где их великодушно простили, а Тухосяню дали даже чин. В 739 г. Империя снова пыталась установить свою гегемонию в Средней Азии. Желтые роды нашли союзников в согдийцах, так что можно заключить, что тюргешская аристократия начала приобщаться к согдийской культуре.
Но имперское правительство опять промахнулось. Стремясь восстановить status quo, император назначил правителем «десяти стрел» царевича Ашина Хиня. Ему должны были подчиняться покоренные тюргеши. Но тут возмутился Бага-тархан, вождь желтых тюргешей, и потребовал, чтобы назначили его. Тогда тюргешей выделили из «десяти стрел» для Бага-тархана, но политика компромисса оказалась неудачной. Присланный из Китая Ашина Хинь в 740 г. подвергся нападению тюргешей под г. Цзюй-лань[1390] и погиб[1391]. Простить этого имперцы не могли. Неизвестно каким образом, но Бага-тархан был схвачен и казнен, а управление западными кочевниками было доверено его сопернику – Думочжи. Но уже в 742 г черные тюргеши выбрали себе ханом Иль Идимиш Кутлуг Бильге (кит. Илиди Миши Гудулу Бигя) и имперское правительство оставило их в покое. В 741 г. правитель Чача просил императора направить войска против арабов. Император отказал: войска ему были нужны в другом месте. Поэтому оставили без внимания и тюргешей – было не до них.
Тем временем новый наместник Хорасана и Мавераннахра, Наср ибн-Сейяр, со свежими войсками вступил в Согд и при Харистане в 737 г. наголову разбил повстанцев. Отсутствие тюргешей, осаждавших в это время Кучу, определило быстрый успех арабов. Наср подавил сопротивление в Самарканде, Чаче и Фарабе и стал 738 г. на твердых рубежах, за которыми, как взбаламученное море, колыхалась степь. Смерть Сулу и распри лишили тюргешей возможности отбросить арабов и погасили в согдийцах надежду на реванш. Покорение Средней Азии арабами можно было считать законченным.
Наср ибн-Сейяр оказался более тонким политиком, чем его предшественники. Он отказался от террора и в 740 г. провозгласил мир. По одному из условий мира Наср гарантировал не только веротерпимость, но и полную амнистию отступникам от ислама, ибо во время последней борьбы многие согдийцы вернулись к вере отцов, и ожидая кары за измену новой вере, скрывались в степи, у тюргешей. Амнистия позволила им вернуться и примириться с новой властью. Мир сделал то, чего не смогла достичь война. Согд был оторван от степи и слился воедино с Хорасаном.
Тибето-китайская война. Хотя можно без сомнения утверждать, что Тибет в VIII в. был страной весьма воинственной, но китайские пограничники, составлявшие опору династии Тан, в воинственности превосходили всех своих соседей. Война была их профессией и единственным способом выдвинуться, т. е. целью и смыслом жизни, в то время как тибетские пастухи, будучи распущены по домам, возвращались к естественному для них быту и состоянию. После поражений, перенесенных ими в минувшую войну, тибетские военачальники ограничивались оборонительными мерами, т. е. постройкой земельных укреплений[1392], ибо тибетцы столь же опасались китайских пограничников, сколько китайские крестьяне – тибетских кочевников. Поэтому тибетцы в 731 г. радостно встретили предложение имперского полководца Цуй Си-мяня возобновить мирный договор, скрепив его клятвой над трупом заколотой белой собаки, дух которой должен был хранить нерушимость обещаний. После этого тибетцы «оставили пограничные предосторожности и занялись скотоводством»[1393].