Гусейнов Чингиз. Директория IGRA

   Какой ей смысл идти на явный разрыв? Чтоб потом наслушаться всяких о себе небылиц и слухов? А мы-то думали!.. И пошли судить-рядить: Уж если у Мустафы с Норой!.. Дескать, и без того на свете ничего святого, а тут рушится идеальная (?) пара! Расставаться нелепо, окажемся под развалинами.
   - Ты, как всегда, проницательна. Это, что у нас не получается, как источник вдохновенья, чтоб построить дом или написать роман, а деловая игра и есть роман!..
   - Твой излюбленный, - на сей раз спокойно, - тост: все, что ни делает мужчина, делает ради своей дамы. И на преступление пойдет, и подвиг совершит.
   - Разве нет?
   - При условии, разумеется, постоянного обновления объекта.
   - Пусть так! - и смотрит дерзко.
   Я собью твою спесь!
   - А если жена уже вчера изменила?
   - !
   - И сегодня ей приглянулся другой?
   - Что ж, - нашелся с ответом, поняв, что вредничает, - завтра к ней придет понимание мужа.
   - Ты хочешь сказать, что третьим увлечением будет собственный муж?.. Увы, я пока во власти вчерашнего дня.
   И Мустафа опоздал, выбитый из колеи, на встречу с Никой. Или с Нель?
   Перед прощаньем Ника заговорила о своих записках - напомнить, чтоб не повторилось ее унизительное ожиданье.
   Никогда не спрашивала: Когда увидимся? - всегда торопливое: Как не хочется расставаться! И он - уже само обещание.
   - Я позвоню... - Ждет, чтоб ушла.
   - Весь наш роман... - Мустафа вздрогнул. - Да, это роман, ты не согласен?
   - Нет, что ты, - проговорил поспешно, - ты права! - и не сдержал усмешки: ох уж эти его сверхчуткие женщины!..
   - Смеешься? - возмутилась. - Сама мысль о долгой разлуке невыносима, я места себе по ночам не нахожу, а ты... - Не дал договорить:
   - Я просто удивился совпадению наших настроений!
   - Вот я и говорю, - тотчас оттаяла (или испугалась?) - что весь наш роман держится на тонком волоске недолгих встреч... Нет, не пугайся, я умею терпеливо ждать, но как же сделать, чтобы несколько дней мы могли быть вместе?
   Не зная, что сказать, Мустафа растерянно смотрел на нее: скорей бы ушла, и чтоб остался один. Так всегда, и с нею тоже: гасить чувства, когда привязываются к нему.
   -... И разошлись, как в море корабли, - невзначай вырвалась банальность.
   Ника встревожилась:
   - Ты так не шути!
   Ушла, а голос ее витает:
   "В эту нашу встречу ощущалось где-то, очень в глубине, скрытое раздражение, почувствовала! надеюсь, не ко мне лично, ты устал безмерно, истоньчилась твоя душевная оболочка до самого... слово пропало, поэтому тебе болезненны любые прикосновения. Разве не права?". Ее доверчивость трогательна: и завладевает им.
   Еще какие-то в доме голоса, и будет уловлена некая тайна, и бас Арана, - не поймет, чего больше в этом голосе: задора? тревоги? празднует победу или оплакивает неведомый позор?
   Тщетно пытается, преодолев внутри какие-то преграды, выговориться и оттого кричит, нагнетая шумовыми эффектами беспокойство, и тут же спад заунывная на непосвященный слух, но щемящая для знатоков, а то и непонятная, как все, что делается вокруг, и только иллюзия разработок, мелодия.
   Надо же, вдруг такой ясный сон - сублимация бунта или ожидания, давно никаких сновидений, Мустафа и Ника сидят за столом на кухне, а у плиты Нора, и он удивляется наглой своей откровенности, говоря Нике, не сказать невзначай Нель! но лишь кажется, что это Ника, - видит ее впервые, молодую литовку (?), которая у них в гостях, иностранка:
   - Выходите за меня замуж, - делает ей предложение.
   Спокоен, не волнуется, естественной ему кажется и реакция Норы, ну да, у нее же есть свой! лишь улыбка у ее рта, и не улыбка, а привычная ирония. А Ника, нет - литовка! сосредоточена на своем, молчит, глядя на чашку чая.
   - Или вы считаете, - не без кокетства, - что я для вас стар? Говорите, не обижусь.
   - Нет, что вы, - вспыхивает, - это другое, мне трудно выразиться, я не могу здесь жить, я уеду отсюда.
   - А как же ваша мама?
   - Разве у меня есть мама?
   - Вы же рассказывали. Я даже знаю ее имя: Верма.
   - Ах, Верма!.. Ну да, - смутилась, что отрицала. - Но она мне не мама, это тетя, и живет своей жизнью.
   - Куда вы уедете?
   - Разве не знаете? Я же литовка, - во сне понимает, что это не так, но верит, - и поеду к себе на родину, я так люблю Вильнюс!
   - Я тоже! - восклицает Мустафа.
   - Неужели захотите поехать со мной?
   - Да! - Пора сбросить с себя прошлое и начинать все сызнова, жизнь в чужой нынче стране кажется заманчивой, хоть и понимает, что отъезд нелеп: жить эмигрантом, - помнит, слово это было увидено как эМ-игрант, не зная языка? Но зато кто о чем! доступ божков на литовское небо закрыт!..
   Очень захотят - въедут на облачке.
   Тут в разговор вступает Нора:
   - Я надеюсь, - обращается к литовке, - что мое молчание вы понимаете как согласие на ваш брак. - Ни тени обиды. Мустафе это больно слышать, но желание разорвать все прежние нити так велико, что поддакивает Норе. - Я вам мешать не буду.
   Какая у него жена молодец! благодарен, что не устраивает сцен, готов выполнить все условия молодой литовки, с которой еще ничего не было: лишь бы согласилась стать его женой - испытать с нею!
   Литовка была так зрима - Мустафа сожалел, что проснулся, - а в незнаньи ее языка, когда он ее будет любить, столько, ему казалось, ранее неизведанного... увы, не дождался ее согласия, еще бы чуть-чуть продлиться сну, и он бы... При Норе? И чтоб Ника, которая вселилась в литовку, узнала, что он предпочел ей другую, хотя та - она сама?..
   Помнит, что салат, которым Нора угощала гостью, был оригинальный, вечно экспериментирует: ананас с морковью, чтобы одного цвета - этот оранжевый, а бывает - прокручивалось во сне - белый (сыр, яблоко без шкурки, белок) и даже зеленый (перец, капуста, огурец).
   Кого же ты любишь? Не на время, не в сей уходящий, изменчивый, неустойчивый, текущий, летящий, исчезающий, еще какой? миг, а навсегда?
   Люблю Нору. А если изменила? и ревность, и... даже рад как-будто! Нику люблю, и... - вот и перечислить всех женщин, которых любит.
   Что ж такое твоя любовь? Это и привязанность к Норе, но если все-таки верна! и привычка к постоянному обновлению чувств, Ника за вычетом N? Или N плюс остальные, которые до и после нее?..
   Доволен, что готов даже - это ново! - простить Норе (Нике тоже?) ее измену, и относит дилетантские размышления к вариациям заученных фраз, где разные цветные комбинации ударных букв, глухих и звонких звуков, выдаваемых программой за откровения: возникли, и, как захватившая его всего литовка, растворились в голубизне экрана, где царствует коварный Delete: зачеркнуть, очистившись от глубокомысленных этих курсивов.
   3.
   Ветвящаяся сеть директорий с файлами - всякого рода модели, досье, переписка, а в личной, интимной, - дневниковые записи (не только!), ну и, разумеется,
   файл nora.
   Как без нее, без N?
   ... Пошли через мост, сухой колючий снег бил по щекам, к низкому деревянному дому, где загс, он и Нора, а с ними свидетели - председатель студкома с женой, литовцы (разгадка сна с литовкой?): они и затеяли свадьбу в студенческом общежитии - собрали деньги, чтобы праздник Октября отметить, ушли и полученные беженские (тогда называлось пособие переселенцам), шуму много, вина - мало, зато ящики лимонада и минеральной, кто-то даже не понял, что играли свадьбу.
   Натерпелась Нора страха и бездомности, гонений, клич был (Самый, который вождь-отец, выиграв войну, затевал новые кровопускания) очистить, покинув отчий дом, наши земли, и замерзли все, преодолевая горный перевал, уцелели единицы.
   Каролина моя, Каролина, - пел отец (Аран в деда), - морщась от боли и не в силах разогнуть спину, - радикулит со времен битвы за Каролину Бугаз, шли по узкому перешейку в ледяной воде зря воевал! Вскоре умер, следом мать и сестра-близняшка (эту звали Нурия, ту - Гурия), и Нору, пугливое дитя, вырастила тетка (мамина сестра).
   Каждый мужчина - враг, урвать-отхватить, а ты прячься: девичье дерево, как говорили предки, - словно ореховое , прохожий норовит камень бросить, чтоб сбить плод. И Нора, как возник на горизонте (в общежитии) свой Мустафа, долго не раздумывая, потянулась к нему.
   В первое время Мустафа терзался: он ли у нее - первый и та ли кровь или подогнала к сроку?.. Никакой как будто преграды, когда в первый раз: села к нему на колени, крепко обхватив за шею, и он, слегка ее приподняв (руки ощутили прохладу упругого тела), привлек всю к себе и... никогда ни до, ни после не испытанный острый миг - уже там.
   Нора строила крепость, и даже ценой обмана, - мягче бы, но как, если о живой сестре как о мертвой? Что-то скрывать, утаивать... Или привыкла?
   Строил и Мустафа, не заметив, как и когда начали преобладать отступления, и стало манить подполье, куда уходишь для себя, ничего ни против кого не замышляя (с туннелем, откуда можно сразу на Горбатую площадь).
   Когда открылась ложь Норы, чуть до разрыва не дошло: часто отлучалась, и странные - скороговоркой - объяснения (нет ли у нее кого?..), что заболталась с подругой, Ты ее не знаешь, и они сто лет не виделись, ночью, оказывается, ее поезд.
   Предупредила однажды, что есть у нее дело (по женской части), придет поздно. Это поздно еще повторилось: Мустафе позвонили, что всех в саду забрали, лишь одна их девочка осталась... а Нора явилась, когда Аля уже спала: выстояла-де длинную очередь за чем-то и обидно, что не досталось.
   - ??
   Оскорбилась: - Можешь проверить!
   Не похоже, чтобы у Норы кто-то появился, ну а все же? Решил выследить - шла озираясь (Мустафу спасла ее близорукость), исчезла в парадной большого дома, долго ждал, когда выйдет, прячась под деревом и всматриваясь в окна, и - вот она! А следом - какой-то ребенок!.. Нет, вся в морщинах женщина, но ростом с семилетнюю их дочь Алю.
   - Нора! - вырвалось: Мустафа удивился, как они похожи лицом, незнакомка дружелюбно разглядывала Мустафу, а Нора бледная, потом, на что-то решившись, твердо сказала:
   - Это моя сестра.
   - Родная сестра?
   - Да.
   - Гурия?! Но она же... - И осекся, поняв, что Нора все эти годы его обманывала.
   - Не судите ее строго, - заступилась. Голос Норы! - Она боялась вас потерять.
   Что у нее сестра урод!
   В ту ночь, когда их изгнали, Гурия с высокой температурой в дол
   гом пешем пути не раз теряла сознание, потом... перестала расти! Врач из беженцев объяснил: шок. Атрофия клеток роста.
   Сказала, что живет не здесь - назвала близкий городок: видимся, когда приезжает.
   - Почему не пригласишь жить у нас?
   - Я предлагала. - Врет! - Но она отказалась, не хочет нас стеснять.
   Нора говорила правду, но не всю: боялась за Алю.
   - Считай, - ответила тогда сестра, - что я добрый дух твоего домашнего очага. Кстати, я же старше тебя, - улыбнулась, - на целых двадцать минут, и в маминой утробе питала тебя - все соки шли к тебе через меня (вот и объяснение атрофии: Нора росла в утробе, активно беря у Гурии, а Гурия была пассивна, ибо все получала первой от мамы).
   А еще прежде:
   - Ты могла быть мной, - сказала ей Нора.
   - А кто - мной? Ты?
   - Я бы этого не вынесла, - призналась. И тут же: - Я тебя не обидела?
   Будто не услышала:
   - Не выносишь нынешнего своего состояния?
   - Живу в постоянном страхе за вас...
   Однажды повела дочь к ней, зачем-то внушала, что идут к родной тете.
   - А еще знаешь кто она? - чтобы, увидев карлицу, дочь не испугалась. - Подруга наших гномов. - Решила, что если Аля ее примет - пригласит домой.
   Как только Аля увидела Гурию, в глазах появился страх, ни на шаг не отходила от мамы, потрясена и боится.
   - Ты гном? - спросила у тети, и та, не поняв (забыла, что говорила Норе), пожала плечами.
   Когда пришли домой, Аля стала изображать тетю, передразнивая ее манеры, горбилась, ходила, как та, вперевалку, изгоняет из себя страх!
   - А если бы я тебя дразнила? - Не знает жалости!
   - И дразни! - Потом напомнила маме, что та ей сказала неправду.
   Мустафа больше не видел Гурию. И ни о чем не спрашивал, - ждал, что Нора сама скажет.
   И шло, как прежде, будто ее не было.
   Изумление, да-да, именно изумление было в голосе Норы, когда, напуская на себя печаль, однажды обжегшись, перестал ей верить? сообщила, что сестра умерла.
   - Как? Когда?! - Мустафа был потрясен.
   - Уже похоронили.
   - Почему я узнаю теперь?
   Промолчала. Снова врет? Чтобы вторично убить живую!
   - Это правда, - тихо добавила.
   Норе позвонили:
   - Вы ее родственница?
   - Да, а что случилось?
   - Приезжайте в больницу.
   Дальше - словно не с ней: морг, прощанье в театре... Не сказала, что сестра. Какая же сестра, если рядом с нею никогда не видели?
   Собралось столько народу и такие светила, Нора была ошарашена, раздавлена - всю жизнь жалела сестру... Неужели завидует?
   Никогда не верила и всерьез не принимала ее рассказы о себе, чего не придумаешь обделенной? Бредни!
   -... Знаешь, у меня обнаружился талант. - И смеется.
   - Какой?
   - Экстрасенса. - Норе было неловко, что та играет в модную игру, потом стала ее жалеть. - Хочешь, на тебе продемонстрирую? Вот мои руки... - Нора перебила ее:
   - Не надо.
   Та сразу сникла: - При неверии эффекта не будет. Надо довериться, тогда поможет.
   - Слава Богу, я здорова.
   - Я уже многим помогла.
   - Да? Она не должна чувствовать, что я ее жалею.
   Гурия усмехнулась: твои мысли - у тебя на лице.
   - Думаешь, сочиняю? - Пусть утешится. - И не спросишь, кому?
   - Кому же?
   - Скажу - снова не поверишь.
   - Нет, говори.
   - Смоктуновскому! "Вы клад!" - сказал он мне.
   О моя бедная сестричка! - Еще кому?
   - Джигарханяну.
   Телевизор много смотрит. - И он?..
   - А, ну да, поняла - вражда и так далее... Он далек от таких глупостей. Пошутил однажды: играл, дескать, итальянца, еврея, турка, даже армянина, - вот и весь его ответ! А сейчас я работаю с Магомаевым.
   - Муслимом? - невольно вырвалось.
   - А есть еще какой знаменитый?..
   (Были на похоронах). Услыхала вдруг:
   - Не явился даже!
   О ком они?
   Однажды пришла Нора к сестре, а та - в слезах.
   - Что с тобой? - Долго увиливала, потом сказала, что с любимым человеком поссорилась.
   - Кто он?
   - Неважно... - и, глянув на Нору, вздохнула: - Не веришь, что и меня полюбить могут! И даже стреляться!
   - Как в романах?
   - Да, в романах, которые читаю, придумывая всякие небылицы... Ты ведь так думаешь!
   - Ну что ты!
   - А мне действительно тоскливо!
   - Расскажи о нем.
   - Что толку, если решишь, что сочиняю.
   - А хоть и сочиняешь! - И что-то банальное сказала, было ощущение неловкости, про выбор способа жить.
   И на поминках разговор о том неведомом.
   - Ну да, испугался придти!
   - Чего ему бояться? И той, от которой ушел, тоже нет в живых, губитель какой-то!
   - А у публики успех.
   - Был!
   И не спросишь: о ком? всем известно, а ей, родной сестре, нет.
   - Да, была такая... - с паузой - некрасивая (не скажешь на поминках уродливая), - тут же перебили:
   - К ней некрасивая не подходит, лучше - миниатюрная.
   - И столькие вокруг вились... Надо же - отбить его!
   - Дар у нее был.
   - Внушения? Или приворожила?
   - Умом - может.
   - На уме мужика долго не удержишь, нужно что-то еще... - и рукой движение, означающее, очевидно, это что-то.
   - Некая витальность!
   - Любовь - тайна.
   - Тут случай особый: такого красавца скрутила.
   - А не явился!
   Так и не узнала Нора, кто?
   С тех пор... казалось бы, облегчение после смерти сестры, - нет: катилось, катилось - скатилось на мелочи, - трещина в их с Мустафой любви, и чуть что - война, а повод - любой пустяк.
   - Где моя ручка?! - кричит Мустафа. - Она лежала здесь и ее нет!
   - А ты поищи - найдешь.
   - Я все перерыл - взяла ты! Если завтра... - такой гнев, что инфаркт вот-вот сразит.
   - Не дури, завтра найдешь. - И положит ручку на место (приглянулась Норе, - не царапает, тонкая паста).
   Выдуманное чувство сковывает бесполезностью, не давая ясно обозначить реальность отношений, некая помеха, соломинка в глазу, - смыть слезой.
   Прежде Нора часто пела, лицо светилось, и стоило Мустафе нахмуриться обнимала его, повиснет на нем и целует, пока хандра не покинет, и в семье воцарялся мир, нарушаемый разве что тем, что Аля не так выполнила домашнее задание, ужасный почерк, иероглифы какие-то.
   "Может, - поправляет ее Мустафа, - каракули?"
   Рассерженная, рвет страницу и заставляет дочь - всю себя вложить в нее, избыть свое несостоявшееся - написать заново и, если не удается добиться идеального письма, сама аккуратно переписывает вырванную страницу, - и упрямая (может, упорная?) Аля, постигая иероглифы своей натуры, укатила с Гунном в Чин, китайские пределы.
   Боязнь за Мустафу? И в каждой, которая приглянулась, угроза ее
   крепости? Ну да: в твоем вкусе круглолицая блондинка или плосконосая пустышка-глупышка.
   - А выбрал тебя!
   - Вот именно!
   - Искал в краях морозных землячку, - поясняет, подыгрывая, - хоть и смешанных ты кровей (напомнит о полу-полу - что и это не спасло от изгнания), привык к нашей речи, которую ты забыла, к нашей еде, а ты готовишь отменно, - и тут ей становится жарко, ибо редки добрые слова. Потом нежданное: нигде есть не может, непременно отравится, Ты убедила меня! - как не дома съест, срабатывает какой-то фермент, наступает нечто вроде отравления.
   Всего-то в ее арсенале четыре типа еды, не считая салатов всяких или плова с орехами: пюре, пироги, котлеты куриные, а порой искусно смешает свинину и говядину, выдав за любимые Мустафой бараньи котлетки. И легкие супы - овощные и гречневый.
   Подслушала Нора, как бабушка Мустафы однажды ее хвалила: "Хорошая жена попалась, - соседке говорит. - Из одной курицы две делает!"
   "Как так?" - удивилась.
   "Курица, что купила, и в точности ее повторяющая".
   Та сообразила: "Фаршированная?!"
   Сумела Нора убедить, признайся! что женщин прельщает в нем его чин (?), пусть не возомнит, что красавец-мужчина, загонят как лошадь и быстро сведут в могилу.
   А если он на кого с интересом взглянет или кому, как ей кажется, может прийтись по душе, - не медля ни миг выставит напоказ, и не грубо, а с изяществом, виртуозно, с едкой иронией, изъяны соперницы, а та понятия не имеет, что зачислена в разлучницы.
   И Мустафа поразится, как точны и убийственны наблюдения Норы: и голос у той манерный, и тело кривое, неуклюжа, не те глаза, черные полосы на шее - грязнуля, уши неестественно оттопырены, клипсы... что-то с клипсами, не вспомнит, - старый, как мир, маневр: охладить пыл влюбчивого мужа.
   Он даже сделался... да, да, сделался импо! (разве нет? как в подростковую пору с соседкой: еще ничего не началось, уже невменяем, и не успел прикоснуться...).
   Не до смеху: разучился управлять собой, и Нора, хоть чаще успева
   ла вместе с ним, - раздражена, что не получила свое законное, но виду не подает, долго моется, чтоб успокоиться под горячим душем.
   В кого ты? В отца? Нет, отец слыл, как говорила бабушка, однолюбом, к личному удовлетворению Мустафы. В деда? Три жены у него было, а у прадеда, как и повелевает вера, - четыре, о нем Мустафа только слышал, а портрет деда видел, так что идет у них по убывающей: четыре, три - отец не в счет, времена были строгие, - странно было б разговаривать с отцом (в какой такой таинственной реальности?):
   - Отец, я уже намного тебя старше, ты - как мои ученики=игранты.
   - Мы строили, вы играете?!
   Поговорили!..
   Если возникло у нас с нею внутреннее влеченье друг другу, симпатия, основанная на некоем духовном начале, улыбнись прежде! (отец?), то надо ли гасить это чувство, сообразуясь... а с чем сообразуясь?
   Я и не знал, что это у нас общее (но ведь отец ничего ему не сказал!)
   Вдруг это - окончательное? захватит его всего, как у отца с матерью, и оттого - полнейшее удовлетворение? И чудо=случай выводит на новую, которая ему приглянулась или, что чаще, сама выказала внимание: лестна мысль о ее активности. А вдруг кто у них родится? Ровесник будущего внука?
   Но и когда есть уже Ника - случайная встреча с Нель: стоит растерянная посреди улицы, и все такси мимо, - развернулся и к ней.
   "Ты?!" - и хохочет. А потом: "Я очень спешу!"
   Довез до клиники. "Ты подожди, - шепчет, и уже ее желанье передалось ему, - я на минуту!.."
   А потом к ней... И, вспомнив прошлое, Нель формулирует (так и не понял):
   - Ты тоже, как все овны, с копытцем, - смеется, - мозги у тебя работают, но душа широкая, и в порыве ты можешь выговорить сокровенное, да?.. Не мучайся, ничего лишнего не сказал. - Поняла, что эта их встреча - всего лишь эпизод, ибо перегорело, и у него, ее ученика, есть та, для кого он - учитель.
   - Это у нас любят бескорыстно. И учат тоже бесплатно. - Красива при свете луны. Уловила, что Мустафа ее разглядывает: - Я его стыжусь.
   - Кого?
   - Не кого, а что: свет луны. - И, помолчав, добавила: - Да, река течет, и жизнь куда-то выведет.
   Любовь по Норе - таинство без шалостей, выдумали про чувственные узлы, они есть, эти эротические точки, но лишь когда обнаруживаются, а не ищешь, пробуя и то, и это: что надо - бери, строгий регламент, долго и сильно, и ничего за пределами, поцелуи всякие (колючки, которые вонзаются, а он вечно недобрит, - красные точечки на белом теле), ты просто не можешь выдержать и, увлекаясь позами, ломаешь ритм.
   И опять же - боренье слов как драма души. Или трагизм духа. Может, знак хаоса?
   - Тебя не переговоришь. - И каждый остается со своим.
   С сыном (может, дочерью?) в строгости. И когда жизнь не поддавалась схеме и выламывалась... неясно, что дальше, стерлись буквы (и не успел сохранить в файле).
   Деньги дочери - пошли опечатки: не дочь, а сын - какие ей деньги, когда сама может подкинуть зелененькие?
   И внук (? разве не внучка?), нет пока ни его, ни ее, лишь ожидание, которое затянулось.
   Нехитрые правила (кто им следует?): сделал добро - забудь (никакого добра!). Помог кому (валютой?) - тоже забудь, просто афоризмы, из заповедей долгожителя: самый большой грех - это страх, но кого Мустафе бояться? Собак боится - это точно, и что самый лучший день - сегодня, а что еще - не помнит.
   Поймал себя на мысли, что сравнивает: вспомнить N, когда ей было сколько теперь Н, и представить Н в возрасте N.
   Так что же: первое, чем непохожи, - Н улавливает его желания и никогда не бывает ей неудобно?
   Не успел додумать, как пропала всякая охота: может, и Н сравнивает его с кем-то из тех, которые были у нее и теперь продолжается по инерции, ибо действуют привычные импульсы, хотя потом - утешение для Мустафы? переживает, что ах, ах, такая слабая, и молится, замаливая грехи. Но уже было и случится еще, если ее бывший снова пожелает. Нет границ для фантазии.
   А может - тут вовсе расхотелось сравнивать, - и N тоже, не ломая, как и он, привычной жизни, сравнивает Мустафу и того, кто и моложе, и умелее для нее?
   И, глянув на N чужими глазами, вдруг понял, что это возможно: опрятна и элегантна.
   Но странно: рядом с Никой может представить другого, а рядом с N видит только себя; главное их отличие - это временность Н и постоянство N?
   осень осины
   перламутровый портсигар
   кинжалы сосулек
   Поиски бесконечны (или поиски бесконечности?): чтобы Ника, сама естественность!.. Напрасно он терзает душу, обнажая бездну зла, рожденного... ах да, ша=ша, шайка шайтанов, все играют - боги и рабы, никаких зрителей, лишь сцена - весь край по ту и эту стороны горного хребта Каф.
   - Ты прожил жизнь в подполье, - N (Нора?) вторглась в его файлы?
   Удивленно на нее глянул:
   - Что ты имеешь в виду? - Казалось, смирилась. И жалко ее вдруг стало: печальное зрелище - стареющая женщина, руки... когда это случилось? ее руки, которые были гладкие, без морщин, - вены на них серые выступили, светлоголубые прежде. Но не сдается, какие-то хитрости, чтобы оставаться привлекательной (для себя ли?).
   Мустафе невдомек, а Нора, конечно, уверена, что у него никого нет: ведь не может! Нет-нет, да напомнит, что это - искусство более тонкое, нежели игрология.
   - Игролог - это когда жизнь игра, так что ли? - Ясно, что спросила не зря: затевает новый спор (жизнь - игра, игра - любовь, и так далее).
   - Ты сказал наука?
   - Разве нет?
   Прежде уже пикировались: не наука, а шаманство. Гадание (на кофейной
   гуще). Гипноз и самовнушение. - Вздыхает.
   - ... Увы, - добавил, - у нас всегда так: отшумит в мире, потом, как новость, прилетает к нам. Впрочем, и здесь мы отстали от соседей.
   Пусть за океаном, эти British или Latina, - но гюры из Теплых холмов, пьющие с нами воду из одной реки
   (что берет начало с ледников высочайшей горной гряды, и судоходна река, и дарами несметна - в ее чистый приток Аруку заплывает метать икру почти вымерший на континенте осетр),
   создали труд по игрологии, ее истории, теории и современных новациях, излюбленное триединство Мустафы, впрочем, эрмы из Солнечных камней, часто побиваемых градом
   (отвлекающий маневр в ситуации разрухи),
   оказались проворнее, им предлог нужен был, созвали гостей на форум по игрологии из стран, входящих в Мировое содружество наций, или МиСоН, чтобы выкачать валюту (приобрести оружие?).
   - Ты, конечно, рад, что перевел разговор в иное русло.
   - А что?
   - Скажи еще о том, что слово игролог отыщется в любой энциклопедии мира.
   - Тем более странно, что нет в нашей. Есть игра, кошка играет мышью, игрища, а прежде играный - о колоде карт, которая употреблялась, наверняка крапленых, игрец есть, на дуде, играючи тоже, как бы шутя, даже игреневый о масти лошади, рыжая, со светлой гривой и хвостом, игрок-игрун заправский и завзятый, а игролога... я успел перелистать дополнительный том, ужасный малиновый цвет под чертополох, будто верблюдам на угощение, есть идол, но где они, давно вымерли!
   - А божества-божки, которым поклоняетесь?
   - ... даже, - ушел от этого разговора, - дифтонги, слова вроде СС или ЧЧ!
   - ?
   - Свобода Совести и Человек Чести!
   - Нет, - вернулась Нора к своему, - игролог это не когда жизнь как игра. Может, игра и есть сама жизнь? Нет, я выразилась неточно: не двойная жизнь, а две жизни. Если точнее, жить и не своею жизнью!