Гусейнов Чингиз. Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина

   - Нет, - упорствовал Мухаммед, не соглашаясь, - в меня вселился Джинн, сын Аллаха, дабы... Но тут Хадиджа внезапно прервала его: - Молчи! - вскричала. - Накличешь гнев Аллаха, он Един! Чтобы Хадиджа вспылила?! Это так неожиданно! И впервые! Но вскричала, чтобы спасти! Пробудился Мухаммед - опять был сон!
   Сон во сне?! И с новой силой ощутил зов, настоятельный, нетерпеливый: - Уйди в пещеру!
   34. НОЧЬ МОГУЩЕСТВА
   Изначально ли было так задумано, переписчик ли упустил по забывчивости, но рукопись, начинающаяся словами: Скрылось, уйдя за море, солнце, не имела названия. Но по мере того как раскрывались листы, сшитые шёлковыми нитями, на полях, украшенных множеством орнаментов, возникали фразы, написанные разными почерками куфи, и порой буквы были настолько мелкими, что ими можно было уместить весь Коран в тоненькой книжечке, как это проделал в давние времена некий каллиграф Мостасеми: он переписал для великого Теймурланга, Хромого Тимура, он же Тамерлан, да будет доволен им Аллах, полный текст Священной Книги, поместив книжечку под перстень *.
   ______________
   * Добавить, если воспомянуто предание, что Тамерлан, приняв Книгу, рассвирепел: Переписать Коран большими буквами! Каллиграф в исполнение повеления владыки, дабы избежать казни, денно и нощно трудился и переписал Коран так, что длина каждой строки составила один локоть.
   Далее следовало: ...Тьма покрыла твердь земли и неба. Мухаммед, да благословит его Бог и приветствует, отпив глоток воды из кувшина, укутался в плащ, прилёг и тотчас уснул. Вдруг в полночь... В ту иль в эту? И в ту, и в эту! И даже во все последующие - какие были и какие будут. Ибо явлено отныне могущество каждой ночи! На полях последняя строка с переставленными словами: Ночь могущества повторена, но без восклицания, ибо предпослано ей восклицающее: Воистину!
   Сквозь грохот отчётливо услышалось - кто-то позвал его: - Мухаммед! Пещера вдруг нестерпимо ярко озарилась. Вскочил. Но тут же, будто кто ударил его, упал навзничь и лишился чувств. Снова раздался властный окрик:
   - Встань, о завернувшийся! И не прячься в пещере! Открыл глаза и в темноте... - темнее тёмной ночи стало вокруг, но явственно различил очертания человека... - нет, то был великан! И не успел разглядеть, что за существо перед ним! Лишь поразился его огромным крыльям, что за плечами у того росли!
   И этот Некто вдруг заговорил, и голос был его спокоен:
   - На сей раз это не сон, который тебе снится, Мухаммед!
   - Но кто ты?
   - Спроси, не кто я, ибо ты узнал меня!
   - Ты ангел Джебраил!
   - Спроси, кто ты!
   - Я... Но мне ведомо, кто я: Мухаммед ибн Абдулла! - Отныне ты не тот, кто прежде был. Ты - посланец Бога! Аллаха! - Я, - изумился, - пророк?! - Сразу и пророк! - Но ты сказал! - Лишь первый день в обилии тобою уже прожитых годов!
   - Обилие годов, которые я прожил?!
   - А разве нет?
   - Вчера как будто в мир явился! - Но сорок лет немалый в жизни срок! - Да, мне исполнилось недавно. Но я, тебе признаюсь, так и не уразумел, зачем на свет родился.
   - Не для того сюда я прибыл, чтобы наивные твои суждения выслушивать!
   Молчи и запоминай!
   Бог ждал, когда годов достигнешь этих! - Пророческие то лета?
   - И не жить тебе более жизнью затворника! Чрез испытания пройдёшь, познаешь козни недругов, предательство родных, потери близких! Увещевателем - запомни! - благовестником ты послан в месяц рамазан! И послан, чтобы повеления объявлял Его! - Джебраил развернул перед ним шёлковый свиток, он светился, точно полная луна, был исписан видимыми, но непонятными буквами: - Читай! - повелел. - Умми, умми...аа! - воскликнул Мухаммед. Умма или умми? Звук искривился! Затемняя смысл? Так растерялся, что и не вспомнить. Как будто бы из уст сорвалось умма. Услышали иные уши умми. - Умми, умми...аа! - Я жду! - прогремел над ухом Мухаммеда прежде спокойный, но отныне властный голос Джебраила. - Я не могу прочесть! - Нет, можешь!
   И, думая снова признаться, что такое ему неведомо, Мухаммед вдруг ясно увидел на гладком свитке знакомые буквы! Они складывались в необычные, но - о чудо! - понятные слова!
   35. Белизна листа слепящая
   Высветилось с той же отчётливостью, что и первая открывающая Книгу строка: Нет иного Божества, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк Его! - Обо мне?! - Читай! Узнай, чего не знал, о чём не ведал! - И чертит каламом. Перевести дух. Слепящий свет! - Читай запечатлённое! Повторяй: Веди нас по дороге прямой - тех, кого облагодетельствовал, а не заблудших! Джебраил вдруг - так же неожиданно, как появился, - в мгновение ока исчез. Пещера снова погрузилась во тьму. Мухаммед впал в полузабытьё. Всю ночь его трясло, как в лихорадке. Увиденные накануне буквы то оживали пред ним, ширясь и увеличиваясь в объёме, а то делались невидимыми, и Мухаммед силился их удержать в памяти.
   А утром чуть свет... Хадиджа забеспокоилась: Мухаммеда нет который день. Спешно послала к пещере Али с рабом Мейсаром - увидели Мухаммеда лежащим на склоне горы, щеки его пылали. - Мне холодно - укройте меня! ...Они уже дома. Мухаммед еле стоял на ногах.
   - Хадиджа, - сказал, - мне холодно!..
   Внесли сухой верблюжий помёт, который быстро схватывает огонь и хорошо горит, затопили печь. Мухаммед лёг и неслышно прошептал:
   - Хадиджа, ко мне на сей раз вправду являлся Джебраил.
   - Потом расскажешь, поспи, ты устал!
   - Как потом?! - Тотчас стало жарко, скинул с себя одеяло: - Явился и развернул предо мной свиток! - Но тут же, обессиленный, лёг. Вскоре позвал жену: - Шёлковый был свиток. А шёлк озарённый... Как блеск вечерней звезды. Или предрассветной! А с букв священных свет небес струился! Когда это начнётся... - Что это? - переспросила Хадиджа. - Ты приглядись ко мне, - попросил, - когда это начнётся, может, тебе удастся увидеть в моих глазах отражение свитка, его ни с чем не сравнимый свет. Вдруг побледнел. Крупные, точно жемчуг, капли пота выступили на лбу. Затряслись руки. Вскочил и, словно в бреду, стал изрекать, глядя перед собой и будто с кем-то споря. А глаза расширились, будто пытаясь охватить увиденный мир, - теперь Хадиджа часто будет видеть этот его взгляд, прикованный к некоему чуду. Не узнаёт Хадиджу. И снова: О ты, в себя ушедший, сбрось дрёму! И возглашатайствуй, Создателя восславив! - Но как? О чём сказать, с чего начать? - спросил в отчаянии у кого-то, кто был как будто с ним рядом, но Хадиджа никого, кроме Мухаммеда, не видела, но зато слышала отчётливо, как он произносил какие-то странные повеления и сам же кому-то отвечал - не своими, чужими словами: Вглядись, что пред тобой, и повторяй: О том ли мне сказать, кто восстал и возгордился, тобой пренебрегая? И раба, что чуб лелеял, получив свободу, когда, Его благодаря, молился, убил? Что радость видел он? Хадиджа слышит. Запомнить, но как? И в гневе ты затрясся, поднял, устрашая, голову за чуб, и выскользнула, пав на тело, и чудо их соединило, как возвращение к Нему. Видал ли ты тот правый путь, или тебе приказывала богобоязненность? Не знал ли, что Он видит? Чубастые другие, но рабы, что, окружив стеной твою гордыню, и алчность, и бесчестие твои, и спесь! Так нет! Умолк и, еле дотащившись до постели, упал навзничь. Лихорадка не отпускала. Лежал всю ночь. И утро, следующее за нею. Слова какие-то - в бреду ли, наяву? Разговоры: то про себя, а то и вслух, будто кому отвечает. И то же знакомое Хадидже отчаяние в его голосе. Запомнить! Умми! Умма!
   (20) Существует, - приписано Ибн Гасаном*, - разночтение конечной буквы, точнее, разнослышимость её: то ли умми, к чему склоняются многие, и тогда можно перевести: Не могу прочесть; то ли умма, и тогда смысл уже иной: Как же все? или Что же скажут все? Оба этих смысла так или иначе раскрываются в свитке**.
   ______________
   * Однако, судя по яркости записи, вставка поздняя. ** И ни слова о том, почему эти аяты существенно расходятся с текстом Корана.
   Читай же! Не понимаю!
   Но разве грамоте ты не научен?!
   Лишь буквы разумею! Так читай же!
   Такое прочитать не в силах. Прочесть ты можешь, должен и обязан! Я не готов! Ты несмышлён? Не знаю. Объясни! Наивен, может? Как будто тебя только что родили? Да, наг я и беспомощен!
   Но ты ведь видишь знаки! Тебе ясны они! Умми! Умма! Он выше, свиток откровений, моего разумения! О чём ты?! Умма - все мы, ни о чем не ведающие? Не знают они! А может, умма - невежды-идолопоклонники? Толпа и чернь? Скажи им! Но о чём? Что ангелы нисходят! Огромная фигура вдруг закрыла собой видимый впереди холм, на склонах которого росла ююба - терновый куст. Так повторяй же! И не расспрашивай ни о чём: Его Мы ниспослали в ночь могущества! Что даст мне знать, что эта ночь - могущества? Могущества ночь - мир откровений. Вижу: вот Он воздвигся на самом краю неба - горизонте высшем, потом приблизился, спустился, был на расстоянии двух луков или ближе! Узреть Его ещё раз довелось! Кому узреть?! Не обо мне ли речь? Да, о тебе - вглядись, и ты узришь! ...Хадиджа слушала внимательно. Прервать Мухаммеда - как вскрыть ножом аорту: вот она, вздулась, наполнилась кровью. Скажи, что ты - посланник, и сердце твоё не солгало: Неужто спорить станете о том, что видел я?
   Но площадь на куски расколется!
   Хадиджа тихо спросила: - Ты меня слышишь? Глаза его смотрели изумлённо, будто видели нечто. Дух? О духе рассказать вам?! - Заговорил, и странные слова - его и не его, неземные. ...И видел он Его при нисхождении другом, у самой крайней ююбы (лотуса-акации?), около которой тенистый сад прибежища, и открыл тебе Он то, что открыл!
   Но какое знамение?
   Знамение - твоя речь: И разве сравняются те, которые знают, с теми, кто не ведает? Какое-то время Мухаммед стоял, не шелохнувшись, а потом, усталый, опустился на ковёр. И тут Хадиджа подсела к мужу: - Прежде, когда ты... - Не знает, как спросить. - То, что изрекал ты, были тоже откровения? - Мухаммед молчал. - И ты, - продолжала Хадиджа, - вернулся к ним?
   - О чём ты?! Ночь, озарённая светом! Хадиджа не поняла, что значат слова мужа, и смутилась от своей непонятливости. Мухаммед тут же спросил:
   - А послания ты запомнила?
   - Строки? - Не говори так!
   - Но... - Мухаммед не дал ей договорить: - Не смей впредь называть услышанное строками!
   - Не хотела тебя сердить, если позволишь... - Заметила, что муж успокоился. Осмелев, достала из шкатулки листок, запись недельной давности, ещё до откровений. Тогда и записала услышанное. А записывая, с благодарностью вспоминала учителя-старца, который научил её грамоте. "Только ли чтению или и писанию тоже?" - спросил у неё старец, когда они остались наедине. Помнит, возмутилась, мол, не пристало госпоже учиться писать, есть для этого тяжкого труда рабы, которых этому научили, а ей, госпоже, определено судьбой лишь чтение!
   "О да, вы правы, - сказал учитель и усмехнулся. - Есть чудо чтения! Но и в писании есть чудо, когда выводишь буквы своей рукой! - Тут же с нескрываемым удовольствием, даже восторгом, лицо у старца помолодело, вывел... это был, как потом она узнает, Каф, и приписал к нему Лям. - И вот составилось, - воскликнул, - слово калям!" - И о почерках, особенно таком, как ныне модное курсивное письмо сасанидов, и что создано зороастрийскими жрецами: "Кто знает, а не понадобится ли вам, о юная красавица Хадиджа, записывать услышанное?" Чуть вслух не произнесла: Спасибо, понадобилось! Стало стыдно, как вспомнила про возмущение своё: мол, учиться письму то же, что и признаться, что ты - рабыня! Мухаммед изумлённо слушал, как Хадиджа читает про... Что за чистое горение?! Что это: Марево танцующих горбов верблюжьих? - Сама сочинила? - Нет, это твоё! - И что-то про ночь, которая черней, чем чёрный угль.
   - Постой! - Мухаммед побледнел: - Прежде, запомни, я ничего не слагал! - Но застряла в голове строка, никак не отвяжется видение верблюжьих горбов, танцующих в мареве миража.
   36. На полях рукописи - похожее на заголовок, и подчёркнуто волнистой линией:
   Книга ниспослана!
   Знак восклицания тут, по всей видимости, означает удовлетворение, что найденное - удачно.
   И выйдет Мухаммед к мекканцам... Нет, это ещё не скоро! Соберёт на площадь всех, кто числит себя курайшем. И они, увидев его, вскричат: - Наконец-то видим тебя среди нас! - Снизошел к нам с горы Харра! - Покинул пещеру! - Говори же, мы внимаем тебе! И он произнесёт - прокричит в толпу: - Оставьте раздоры! - Ах как ты удивил нас! - услышит. - Да будет союз курайшей! Снова чей-то крик прервёт его: - Много раз о том говорено! Но Мухаммед как будто не слышит: - Мне явлено: Возвышены курайши за семь достоинств! - Кем возвышены?
   - Да поклонимся Ему в Каабе! - Но кто он и что за семь достоинств, замеченных Им?
   И Мухаммед, умолкнув на миг, назовет Его:
   - Он тот, Который Един! Поклоняйтесь, явлено мне, Владыке дома сего, Каабы, - Единому Богу!
   Но очевидцы его пещерных бдений уже успели разнести молву по Мекке: влюбился-де Мухаммед в некоего своего Бога Единого. - Да кто он, твой Создатель? - Аллах Единый! - Аллах?! - Не тот ли он, - слышит Мухаммед, - единственный тоскующий в одиночестве Бог, чьему изваянию мы поклоняемся в Каабе?! - Разлученный с родным братом, который - главный бог в храме, и он томился прежде, покуда ты не явился? Посыпались имена мекканских божков и богинь: - А Хубал? - кто-то ему из толпы. - А Лат? А Узза? А Манату? - Ещё и ещё, не остановить, не перекричать. Чем угомонить толпу? Придет ли на помощь Он, пославший к нему Джебраила? Какие речи вложит в уста, чтобы убедил сородичей? А может... - от возможности, которая показалась вдруг реальной, забилось сердце: просить, чтобы Джебраил сам или... через кого же? Ису! - Его назвать! - встречу ему устроил.
   "С Богом?!" - глянул Джебраил строго на Мухаммеда, мол, как смеет? Впервые, когда раздался его властный окрик, Мухаммеда обуял страх, но уже привычный к явлениям Джебраила, на сей раз не растерялся: "Да! Хочу без посредников удостовериться у Него!" Ещё в детстве, услыхав о справедливости богов, вздумал Мухаммед вопрошать: почему так рано забрали отца на небо, не позволили узреть черты? Отчего так рано мать покинула его? Но снова Джебраил - он читает мои мысли! - опередил: "Куда попали после смерти? Не пора ли посланнику Бога, - о нём со стороны, - забыть про своё земное, про сиротство?!"
   И про мекканцев узнать! Глумятся! Не верят в ниспосылаемое! Чудо им какое явить, чтобы уверовали в избранничество?
   "Но разве не явил чудо?! - И, не дав Мухаммеду опомниться: - Ты произнёс такое!" Прозвучала лишь строка: - Когда солнце будет скручено!
   Сколько раз на дню молиться, вот о чём узнать! Чуть что - молились. Мухаммед убеждён: чем больше, тем лучше. И состязались. Однажды кто-то молвил: - Пятьдесят раз молиться надо! А другой: - Нет, десять по пятьдесят! Тут же третий удивлённо: - Как можно исчислить молитвы?
   "Увы, - вздохнул вдруг Джебраил. - Я от себя не властен!"
   "Может, через Мусу? - При имени Мусы Джебраил разгневался, жаром обдало Мухаммеда, но он успел: - Через Ису, быть может?"
   Джебраил тут же успокоился: "О том, - сказал, - сам у Бога узнаешь". "Когда?" "Слишком много вопросов!" - перебил Джебраил Мухаммеда. Снова призывать восхититься сотворённым Всевеликим Богом? Месяцем да восхитимся! Звездой, когда она закатывается! Ночью, когда она густеет и покрывает! И тут, заслышав привычный поэтический зачин, умолкнут разом: что им ещё скажет Мухаммед? И зарёй, когда она показывается, и днём, когда он засиял, и городом да восхитимся - нашей Меккой! Не сбился с пути ваш товарищ, не заблудился. И говорит он не по пристрастию. Это только откровение, которое ему ниспосылает Бог Единый! Ниспослано в ночь всемогущества, Возвеличивайте Бога этого дома - Каабы, Который накормил вас после голода... Гул неприятия, ибо забыли:
   - Неправда! Не ведали голода! Который обезопасил вас после страха. Неумолчные выкрики обуянных гордыней:
   - Нам некого бояться! Он бросит им в лицо: - И вы не страшитесь Бога? Того, Кто дал скрижали каменные, закон и заповеди пророку, чье имя Муса? И Он сказал: Да не будет других у вас богов, кроме Меня! Кто в ярости умеет наказывать и карать нещадно? Напоминание мекканцам... Никто им не скажет, что возгордились в презрении друг к другу! Что нечего им будет взвешивать на своих весах, кроме пустых чаш! Что уповают на силу богатства, будто оно - крепость, которая защитит от казней!
   37.
   В просвете меж строк, образованном идущими с отступом последними строками листка, которые, о чём - ниже, предупреждают, перебрасывая тем самым мост к неведомо какому свитку, дан заголовок: Горсть пепла ...А как же быть с прочтённой тобой - но когда? - главной Записью на Престоле Бога? Вздрогнул: Престол Бога?! Но тут же: Ну да! Ведь был Там! И, явившись оттуда, возвестил!
   Воистину милость Моя превыше гнева Моего! * Кто ко Мне на пядь приблизится - приближусь к нему на локоть! Кто приблизится на локоть приближусь на сажень! Кто направится ко Мне шагом, к тому Я побегу! Кто встретит Меня грехами, что покроют собою всю землю или превысят все горы, но при этом с надеждой воззрит на Меня Единого, тому Я прощу грехи его!
   ______________
   * Есть иные версии: Милость Моя опережает гнев Мой!
   Но разве милосердие не разделено Им, как доподлинно известно, на сто частей, и всего одна лишь отдана тем, кого Он сотворил?
   Но её достаточно, чтоб мать любила дитя, муж любил жену, дети чтоб любили родителей своих, а все - Всевышнего Бога! А девяносто девять частей оставлено Им Себе! Но дабы воздать это всеобъемлющее милосердие людям в Судный день! Ибо оно, Великое и Всеохватное, будет потребно тогда для прощения грехов! И всепрощения?
   38.
   В заголовок свитка, фрагмент без начала и конца, была вынесена кораническая фраза: Огнь сводчатый, воспламенённый ...Закрыл глаза, укутавшись в толстое одеяло из верблюжьей шерсти, чтобы было тепло, и в голове роились буквы, принимая странные очертания. Пытался ухватиться за ручку похожего на ковш Нун'а и им зачерпнуть воды из священного источника Замзама, и много вокруг народу столпилось у врат Каабы, - напиться, утолив жажду. А то вдруг и вовсе не ковш этот нун, а огромная рыба, и она уплывает, пропадая в морских безднах. Кто-то позвал, услышал явственно: "Пора!" Дрожь сразу прошла, и наступило просветление. Встал, скинув одеяло. Первая молитва дома после явленного в пещере шёлкового свитка? Но в позе молящегося в Каабе многобожца, который просит богов в своих молитвах: прежде всего, обезопасить верблюжьи караваны на торговых путях, не дать им пасть; и не убиться всаднику во время верховой езды; и уберечь в шторм полные груза корабль или лодку; и чтоб не убывало добро в обоих мирах. Мухаммед стоял прямо, полуприкрыв глаза и обратив лицо к закатному свету, что струился из окна, - взор простирался над Меккой, устремляясь в далекую даль, где Эль-Кудс, Йерушалайм.
   Потом встал на колени!.. Это было ново в молитве у мекканцев. Низко поклонился Богу!
   Хадиджа потом рассказывала, как молча наблюдала за ним, чтобы не вспугнуть нечаянным словом: Будет говорить - надо запомнить! Речь лилась то быстрая, а то после долгой паузы. ...Неслышно подошел Абу-Талиб. Было неожиданно, когда в земном поклоне Мухаммед простёрся: что за поза? Почему молитва не в Каабе?
   "Кому молишься?" - спросил, понимая, что нельзя отвлекать от молитвы. Но то - в Каабе!
   Мухаммед молчал. Губы шептали: Чтоб не стали сердца совращёнными! И люди уверуют! Скажи: "Пришла истина, и исчезла ложь!" Воистину ложь исчезающа! Абу-Талиб прислушался: молитва необычная, пусть завершит. ...Огнь сводчатый, воспламенённый, сокрушилище на колоннах вытянутых. И снова раздражающий Абу-Талиба нелепый поклон, да ещё... лбом земли коснулся! Как принято у христиан! И не раз, не два: семь раз припал Мухаммед лбом к земле, - сосчитал Абу-Талиб. И ладони открытыми держит перед глазами - что сие значит?! Только теперь Мухаммед повернулся к Абу-Талибу:
   - Я молился, - сказал. Уловил недовольство Абу-Талиба. - Давно не видел тебя в Каабе молящимся (про странные поклоны умолчал, а в пылу спора забыл спросить. И про открытые ладони тоже). - Кому там молиться? Идолам? - Это наши боги!
   - Бог един. - И произнёс: Ля-иллях-иль-ляль-лях!
   - Что сие значит? - Разве я сказал что-то непонятное на нашем языке?
   - Странное сочетание слов!
   - Свыше мне ниспослано!
   - И что оно означает?
   - То и означает, как сказано: нет Бога, кроме единого Аллаха, Того, Кто создал Адама, первого пророка!
   - Притча иудеев!
   - Да, ты прав: прежде Бог избрал их, направив к ним Мусу, но они забыли дорогу к Нему. - И кто тебе о том поведал? Не сам ли Муса? Вопрос Абу-Талиба Мухаммед оставил без ответа и продолжил: - ...Тогда Он обратил Свой взор на Ису, но те, которые назвались впоследствии христианами, тоже отступили от Его слова! - И тогда Бог... - Мухаммед понял, к чему клонит Абу-Талиб, и тут же заметил, не дав тому договорить: - Не во мне дело! А через меня возжелал Бог приобщить нас к праотцу Ибрагиму. - Глубь веков как глубь пустыни. - И начало начал! - Засыпаны песками! - Но следы на них, будто было вчера! Остановиться? Идти дальше?
   - Вглубь пустыни?! - Именно здесь был некогда рай.
   - Но ныне, как ты знаешь, пустыня непригодна для жизни.
   - Не ты ли говорил мне, что здесь жили наши предки? И не потому ли пустыня превратилась в ад, что мы стали поклоняться идолам? - Идолы ни при чём. То работа времени. - Впрочем, иное у меня суждение про нашу пустыню: Бог удалил отсюда всё лишнее, чтобы человек мог остаться наедине с самим собой! В ниспосланных мне Богом на горе Харра свитках... - Что за свитки? - прервал его Абу-Талиб.
   - Из Книги Книг!
   - Уж не иудеев ли имеешь в виду?
   - Даже не христиан! Впрочем, им тоже книги ниспосланы свыше. Речь я веду о Матери Книг Бога - ниспосланном нам Коране!
   - Коране?! Но где она, эта книга?
   Мухаммед промолчал.
   Но ведь ты слышал о ней!
   - Не на твоих ли ладонях, в которые ты гляделся во время молитвы, она запечатлена?
   - На ладонях читается судьба, и она благополучна, если молишься Единому Всевышнему.
   - И что тебе открылось на ладонях?
   - Неуместна твоя ирония, Абу-Талиб! - Мухаммед впервые обратился к дяде по имени. - Ты мне не ответил, о мой любимый племянник! - Абу-Талиб как бы намекнул на вольность его обращения.
   - Легко сказать: покажи, мол, вот она, Книга! То убежденность, а то - Абу-Талиб уловил - сомнение. И как убедить, если... нет, это от прежнего поэтического, когда мучительно ищешь нужное тебе слово, и дразнят буквы, сплетаясь и обретая смысл, а то и рассыпаясь, и не соединить их! - ...В Коране есть и об Ибрагиме истина: предупреждал отца об идолопоклонстве! "Отец мой, - вопрошал он, - почему ты поклоняешься тому, что не слышит, и не видит, и не избавляет тебя ни от чего?" - Но ведомо, как отец сыну пригрозил, что тот отказывается от их собственных богов: "Если не удержишься, - сказал отец сыну, - я непременно побью тебя камнями", а потом, видя упорство сына, прогнал: "Удались от меня и подумай над тем, что я тебе сказал, и не являйся..." - Ты читаешь Коран! - прервал его Мухаммед.
   - Но что с того?! Знал и прежде, как получил Ибрагим благие вести о рождении сыновей - Исмаила, Исхака и Йакуба. И про сон о жертвоприношении Исмаила, и что молился он о прощении отца! - И как брошен был в огонь? - Кто о том не ведает? - Но помнишь ли за что? - Что не поклонился огню Авраам, - назвал на манер иудеев. - Ты чуждо произнёс его имя! - Чтобы отвратить тебя от веры иудеев. - Или сомневаешься в прародителе нашем?! Не он ли, Ибрагим, размышлял со своим народом о поклонении звёздам как богам, а не излучающим мудрость? И разрушил идолов, осмеяв их никчемность! - Ты рассказываешь мне притчи иудеев.
   - Притча с огнём поведана, чтобы люди не верили в идолов! - Огонь как идол? - "Поклонись огню!" - приказал фираун Ибрагиму, когда тот отказался признать в нём Бога. "Но вода тушит огонь!" - сказал Ибрагим. "Хорошо, поклонись воде!" - "Может, облаку, напоенному водой?" - "Что ж, поклонись облаку!" - "Но разве ветер не разгоняет облако?" - "Ветру поклонись!" - "Но человек преодолевает силу ветра". - "Человеку поклонись!" - "Но я сам человек, как же мне поклоняться самому себе?" И лишь тогда фираун приказал бросить его в огонь, чтобы всепожирающий идол сжёг Ибрагима. Но оказалось Нечто сильнее всего и вся: Создатель! Как надёжный дом Единого Бога строили Ибрагим с Исмаилом Каабу! - Которую ты желаешь разрушить! - Заповедано: Очистите Мой дом для паломников пребывающих, преклоняющихся, падающих ниц! И молился Ибрагим, прося Бога: Сделай страну, - говорил о нашей Аравии! - безопасной, надели плодами её обитателей - тех, кто уверовал в Тебя и в последний день. Сделай нас предавшимися Тебе, а из нашего потомства - преданную Тебе общину! Воздвигни среди нас, - просил и услышан был! - посланника, он прочтёт им Твои речения, научит Писанию и мудрости и очистит! - Не хочешь ли сказать, что ты... - ухмыльнулся Абу-Талиб, не досказав, и лицо его вдруг стало чужое. Прости ему неведение его! Ханифы! Варга! Мухаммед не устоял перед соблазном! Но с ними заодно и Хадиджа - женщина умная, проницательная... Уберечь Али! Сказал лишь: - Не забудь про Чёрный камень, открывающий в будущее врата! Камень - наша сила, питающая дух, знак, что мы избраны богами, и я, как опекающий храм многобожцев... - Знаю, тебя община избрала стражем идолов! - Богов! И они предостерегают, утешают и дают надежду! - Всё разом? - Мы верим во множество богов, иудеи - в одного, и христиане, но и они допускают многобожие, признавая трех богов!.. И ангелы у них, как у нас, божественного происхождения. Каждому дороги обычаи его племени. - У нас ещё обычай закапывать живьём девочек! - Случалось, у иных племён родителей умерших поедали! Кто в Аравии не слышал притчи о беседе персидского шаха Дария с эллинами и калатиями: эллины ни за что не соглашались следовать обычаю калатиев поедать умерших родителей, а калатии - обычаю эллинов сжигать умерших родителей. - Нет укора тебе, Абу-Талиб, и не по пристрастию я говорю! - Но отчего Богом избран именно ты?