Страница:
В общем, проблема заключалась в том, что Прахд не успел распределить ящики по кабинетам. Ему с помощниками из ангара удалось лишь сменить ярлыки.
Я заставил Прахда проделать большую часть работы. Трудно было лезть через что-то, протискиваться между тем и этим, приподнимать какую-то вещь, чтобы посмотреть под ней. И так палата за палатой, забитые ящиками. Однако благодаря моей настойчивости мы раскопали гипношлемы один за другим. Последний гипношлем находился в более крупном ящике вместе с электромашинами для производства срезов. Несмотря на холодный вечер, Прахд обливался потом, когда все шестнадцать гипношлемов наконец лежали штабелем возле микроавтобуса.
– Да что же это все-таки? – умолял просветить его Прахд, пока Карагез запихивал ящики в автобус.
– Самое зловещее изобретение, когда-либо известное разумным существам, – сказал я ему. – Термоядерная бомба – ничто по сравнению с ними. А они у вас тут были у всех на виду!
Похоже, он не очень-то сокрушался на этот счет.
– Из-за возникшей опасности я не буду вам пока платить.
Это действительно заставило его сокрушаться, кажется, даже заскрипеть зубами. Приходилось смириться. Я снова вернулся на свою виллу.
У меня есть погреб, открывающийся из моей спальни. О нем никто не знал. Я отправил Карагеза спать, а сам внес туда ящики, кроме одного. Я вынул шлем из картонной упаковки – и ощутил запах новенькой, недавно сделанной вещи. Я проверил его систему питания, при этом из осторожности держался на расстоянии и делал это палочкой. Система работала. Порывшись во вспомогательных аксессуарах, я нашел бланки лентозаписи. С большой осторожностью я ввел ленту в машину и дал команду «Внушение», тем самым подготовив ленту для введения в прорезь шлема. Потом я сел и написал письмо Ломбару. Там не было сказано слишком много – только бодрые общие места. А затем одна просьба. Другое письмо я адресовал Снелцу.
Я очень аккуратно упаковал их вместе с последним отчетом Хеллера для отправки на «Бликсо». Теперь я приготовился к следующему этапу. Если все это сработает, моя жизнь будет спасена.
Я чувствовал уверенность. Я намеревался соединить хитрое мастерство земной психологии с полицейскими методами ФБР. Разве можно было промахнуться?
– Ты знаешь ту толстую грязную старую шлюху, которая живет к северу от города, – Фатиму-ханим? Поезжай за ней и привези ее сюда немедленно.
– Эй, что случилось сами знаете с кем? – очень встревожился он.
– Она чудесная. А Фатима – это кое-кому еще. – Пусть не думает, что я потерял свою сексуальную доблесть или способность влиять на женщин.
– Ну, сразу отлегло от сердца. Ведь знаете, нет никаких гарантий возврата денег. А Фатиму я мигом привезу.
Я открыл запасную спальню, бросил на пол несколько подушек, включил соответствующее моменту освещение. Затем пошел к моим запирающимся шкафчикам и достал узкопленочную видеокамеру. Установив ее в углу комнаты, я подсоединил ее к дистанционному управлению и положил переключатель в карман. Взяв гипношлем, я отправился через туннель в ангар.
Охранник впустил меня в камеру к Тик-Таку. Тот проснулся и, завидев меня, завизжал: «О нет!»
– Успокойся, – сказал я. – Будет еще хуже. Надень-ка это.
– Нет! – взвизгнул он.
Мы с охранником надели на него шлем и приковали мальчишку к полу. Я вывел охранника наружу.
– А что это мы на него надели? – спросил он.
– Эта штука приглушает вопли.
– А, давно пора!
– Теперь послушай, – сказал я. – Кто из персонала подвергся дисциплинарному взысканию за приставание к турецким мальчикам?
– Да с полдюжины, – отвечал он.
– А кто особо отличился?
– Он как раз отсиживает свои девяносто дней. Камера номер тринадцать.
Мы пошли туда. Когда охранник включил в камере свет, парень сел, сонно покачиваясь. Это было громадное, неуклюжее чудовище с накачанными, как шары, мускулами.
– Сделаешь точно, как я скажу, – сказал я ему, —и твой срок закончен.
– А что за дело?
– Секс.
– С бабами связываться не буду.
– Не с бабами, – успокоил я его. – Договорились?
– Ладно. Вы хотите, чтобы я это делал здесь, прямо сейчас?
Я чуть не врезал ему. Терпеть не могу гомиков. Но у меня были дела поважней.
– Пусть он остается здесь, – сказал я охраннику.
Я вернулся к Тик-Таку, сунул ленту с командой-внушением в прорезь шлема и, держась на расстоянии, принесенной с собой палочкой включил шлем.
Тик-Так перестал метаться.
Я снова отключил шлем, снял его и освободил Тик-Така от цепей. Вытащив «кобру», я вывел его в коридор, извлек из кармана две повязки и велел охраннику завязать глаза Тик-Таку и тому громиле. Под дулом пистолета я заставил их пройти через туннель, мой секретный кабинет, спальню, внутренний дворик и войти в приготовленную запасную комнату.
– Садитесь на подушки, – велел я им. – Повязки не снимать. Я тут же вернусь.
Я вышел наружу. Таксист с Фатимой-ханим уже дожидались. Я велел водителю подождать в машине.
Фатима-ханим состояла в основном из трясущейся плоти и вони.
– Сделаешь точно, как я скажу, и получишь пятьсот лир.
– Прямо здесь, на траве? – спросила она.
Я велел ей заткнуться и сказал, что от нее требуется. Это ее слегка озадачило, но она согласилась. Я отвел ее в запасную комнату. У меня возникла проблема: здоровый амбал стянул с глаз повязку и навалился на Тик-Така, пытаясь сорвать с него одежду. Под дулом пистолета я заставил эту взбесившуюся гориллу отойти от мальчишки – пришлось много раз вертеть у него пушкой под носом!
– Ну вот, Тик-Так, – проговорил я, нагнувшись и шепча ему на ухо, поскольку он говорил только по-волтариански, – ты сейчас получишь вознаграждение за то, что ты такой хороший посыльный.
Я отошел и сделал знак Фатиме. Потом вышел наружу и нажал на кнопку дистанционного управления, включив камеру. За закрытой дверью я услышал голос Фатимы, напевающей ласковую колыбельную песню:
Бедный миленький малыш,
Ты голодненький лежишь,
Подвигайся, мама здесь,
Будет что тебе поесть.
В мягкий шелк своих кудрей
Сунь ты пальчики скорей.
Гули-гули, все-о'кей! Молочко у мамы пей!
Тик-Так внезапно издал крик!
Амбал чертыхнулся и приказал лежать спокойно. Меня скривило от отвращения, когда Тик-Так застонал. Снова послышалась колыбельная – она звучала и звучала. Вдруг амбал разразился громкими проклятиями. Тик-Так закричал в экстазе. Затем я услышал звуки возни и громкого поцелуя.
– О! Ты в тысячу раз лучше, чем Эндоу! – сказал Тик-Так по-волтариански.
Я тут же отключил рекордер и открыл дверь. Тик-Так стоял, обняв амбала. С ошарашенным видом он проговорил:
– Почему я так сказал? Это неправда. Ты не лучше, чем Эндоу!
Я скупо улыбнулся. Он сказал так потому, что это было внушено ему гипнолентой.
– Пора, – сказал я.
– На каком языке он говорит? – спросила Фатима,
– На языке младенцев, – ответил я.
– О! А меня-то кто-нибудь возьмет?
Я вывел ее из комнаты, дал таксисту тысячу лир – для него самого и для нее – и вернулся назад. Амбал снова тискал Тик-Така, и тот не жаловался. Пинками я заставил их разойтись. Терпеть не могу гомиков. Подталкивая их кольтом, я заставил их одеться и завязать глаза. А затем сопроводил их в ангар к арестантским камерам в коридоре направо.
– Все хорошо? – спросил охранник.
– Полный ажур, – ответил я.
Мы препроводили Тик-Така в его камеру. Я сказал амбалу:
– Можешь теперь идти, ты свободен.
– А нельзя мне отсидеть мои девяносто вместе с ним? Я заставил караульного капитана увести его в барак. Затем я помог Тик-Таку устроиться на каменных нарах. Он все еще распускал слюни.
– Ты получил удовольствие? – спросил я.
– О, еще бы! – протянул он, закатывая глаза.
– Ну а теперь – вот какая ему цена...
– Вы сказали, что это вознаграждение, – насторожился он.
– Женщина была вознаграждением. Ты не заплатил за мужчину. Так что слушай внимательно.
Я вынул из кармана три предмета, взятые мной из полагающегося сотрудникам Аппарата набора.
– Ты часто носишь офицерскому составу джолт и сладкие булочки по утрам. У меня на ладони ты видишь сейчас три капсулы. Каждая из них содержит концентрированный молекулярный порошок. В середке – молекула смертельного яда.
Он затрясся и выпучил от ужаса глаза. Психология права: то, что говоришь им после полового акта, само по себе действует как гипноз.
– Эта молекула яда, – продолжал я, – заключена внутри молекулы меди, которая защищает ее от разрушения. Молекула же меди заключена в молекуле сахара. В желудке человека желудочный сок за два часа разъедает медь. А потом он умирает. Ты понимаешь?
Он понял. Но просто чтобы досадить мне, упал в обморок. В камере была банка с водой. Я плеснул ему в лицо и привел в чувство,
– Дайте их мне, – простонал он. – Вы хотите приказать, чтобы я сделал нечто ужасное. Я приму их все за один раз!
– Нет, – сказал я, проявляя терпение. – Смерть от этого яда такая мучительная, что хуже и не придумать. Химики из Аппарата работали годами над этой формулой. Если примешь их – выжить уже не надейся.
Он заревел. Пришлось размахнуться и пощечиной вернуть его к теме нашего разговора.
– Теперь будь внимателен. Ты знаешь двух специалистов по подделке в отделе 451?
Тик-Так застонал.
– Ты обязан носить им закуски. Каждую из этих капсул засунешь им в булочки и присыплешь сахаром.
– О! – простонал он. – Вы предлагаете мне убийство!
– Хватит распускать нюни, – оборвал я его. – Когда обслужишь их, очередь за Ботчем. Третью капсулу подложишь ему...
– Ботч?! – вскрикнул он и потерял сознание.
Я еще раз плеснул ему в лицо водой. В конце концов мне удалось привести его в чувство.
– Послушай, – сказал я, – если ты этого не сделаешь, я не отдам Милашке твоей «волшебной» почтовой открытки, когда он будет здесь через три месяца. Начальник «службы ножа» на Мистине получит приказ – и матери твоей придет конец.
Он снова обмяк. Вода кончилась, поэтому пришлось вернуть его к жизни пинками.
– Вот еще что, – сказал я. – Я написал Ломбару, но должен быть уверен. Ты должен оказать на Ломбара все свое влияние, чтобы следующим рейсом с Милашкой обязательно
прибыли два человека – прибыли прямо сюда, в целости и сохранности. Это графиня Крэк и доктор Кроуб.
Он плакал и причитал, метался и бил кулаками по нарам. Я знал, что он будет отказываться, и все предусмотрел. Вынув из кармана небольшое просмотровое устройство, я установил его и, держа Тик-Така за голову, заставил смотреть в него.
Перед ним прошла вся сексуальная сцена, окончившаяся поцелуем и классическим замечанием, сделанным по гипнотическому внушению: «О, ты в тысячу раз лучше, чем Эндоу!» Мы, психологи, знаем свое дело.
– Эндоу убьет меня! Он на всю жизнь засадит меня в тюрьму! Вместе с маньяками!
– Именно так и будет, – подтвердил я. А ведь и впрямь мы, психологи, дело свое знаем. – И если те трое на Волтаре не умрут, а другие двое, что я назвал, не прибудут сюда с Милашкой, эта лента отправится прямиком к Эндоу! Понятно?
Когда я снова привел его в сознание, он понял. После этого не без некоторых усилий с моей стороны я заставлял его репетировать снова и снова, вызвав у него еще один обморок. Его сердцебиение ухудшилось. Но я уже не думал о том, чем его еще помучить, поэтому встал и ушел.
Это был мастерский прием! Хеллер просил прислать целлолога. Кроуб жаждал расправиться с любым красавцем типа Хеллера. Вот я и дам ему Кроуба. Графиня Крэк носит на теле две подделки. Как только она будет здесь, я под каким-нибудь благовидным предлогом просто возьму и выужу их у нее. Она будет рвать и метать, узнав, что Хеллер живет в, публичном доме, и задаст ему такую трепку, что у него все планы провалятся. Она затормозит его дела, а возможно, как я уже говорил Ломбару, и убьет его. Ломбар поймет, что мне нужен наемный убийца женского пола!
И когда я так или иначе разделаюсь с Хеллером, не станет никакой графини Крэк, жаждущей мести. Стоит ей оказаться здесь, уж я позабочусь о том, чтобы с Земли она ни за что не выбралась!
Все свидетели – покойники. Поддельные подписи императора – у меня в руках. Нет, в самом деле – мастерский прием! Я знал, что земная психология не подвела меня и мне удалось безошибочно использовать методы ФБР по сбору улик и фабрикации «ноу-хау».
Впервые за много-много дней я с легким сердцем отправился спать.
Читать их было бы слишком дорогим удовольствием, поэтому я сидел у себя в кабинете и довольствовался одной штамповкой. Вот уже и рука стала подуставать. Каким это образом всего лишь за десять дней Ботчу удалось скопить такую кучу документов на подпись? Но что уж там говорить – его участь решена. Еще каких-нибудь несколько недель – и ему устроят похороны без воинских почестей; гроб, вероятно, пронесут меж двумя рядами клерков, образовавших арку из поднятых авторучек, а на его памятнике будет надпись: «Место для штампа».
Я привязал удостоверение к ступне и попробовал ставить штампы ногой, но пришлось сгибаться, меняя листы, и у меня заболела спина. Мне пришла в голову бредовая идея: а не выйти ли мне на улицу и не найти ли там слепого нищего, чтобы он штамповал вместо меня? Но они все такие нытики, а за последнее время нытьем я был сыт по горло.
Закончил я только в девять часов вечера. Я взял тележку и отвез бумаги по туннелю в ангар. Двое рабочих погрузили их на корабль.
Больц, к счастью, пребывал в состоянии ужасного похмелья, и на пустые разговоры его не тянуло. Он заковал Тик-Така в кандалы и запер его в кладовой для хранения ценностей, к которой имелся единственный ключ. Он позаботился о том, чтобы опиум в картонной упаковке был прочно закреплен веревками, мешки с героином не прохудились и не катались по полу и чтобы стоящие один на другом ящики со «скоростью» концерна ИГ Барбен не разбились при большом ускорении. Больц попрощался со мной, морщась от головной боли – я слишком резко встряхнул ему руку (так я был рад тому, что он улетает), – и удалился в рубку управления.
Платформа на колесах тронулась, с лязгом закрылись шлюзовые отсеки, и тощий, видавший виды корпус «Бликсо» вознесся через оптическую завесу горной вершины и исчез в ночной темноте. Через шесть недель он, надеюсь, приземлится без всяких происшествий на Волтаре и главные мои проблемы будут решены.
Устав от штамповальных трудов, я вернулся к себе, лег в постель – и заснул сном человека ловкого и справедливого.
Было почти десять часов утра, когда я поднялся, хорошо выспавшийся и свежий. Я не торопясь позавтракал в своей комнате и, когда официант ушел, решил прогуляться по двору. Я не ожидал ничего срочного и настроен был оптимистически. Взглянув на чистое небо, я остался доволен: отличный осенний денек. Дверь с внутреннего дворика в наружный двор была закрыта. В ней я устроил небольшое отверстие («порт» по-римски) – римляне были осторожными людьми. Больше по привычке, чем из опасения, я поглядел в это оконце, прежде чем открыть дверь во двор, и остолбенел!
Он сидел на траве! Он сидел на траве, что-то подбрасывал вверх и ловил! Собственной персоной Гансальмо Сильва!
Я отпрянул!
Весь мой мир перевернулся вверх ногами!
Он-то что здесь делает? Ему же полагается быть в покойниках!
Я осторожно выглянул. Он меня не заметил – просто сидел и что-то такое подбрасывал: дюймов четырнадцать в длину, узкое и черное. Ружейный обрез! Американские гангстеры их, кажется, называют «леопардами». Они укорачивают ствол и ложе, и остается нечто похожее на пистолет. Но какой ужасный! Двуствольный, двенадцатого ружейного калибра, гладкостенный! Такой может проделать в человеке дырищу, в которую могла бы прыгнуть собака – и сделать это дважды!
Что он здесь делает?
Вывод напрашивался только один: он знает, что я заметан в покушении на него, и пришел сюда, чтобы меня убить! Я оставил всякую мысль о прогулке! И молча удалился к себе в комнату. Дверь в спальню я запер на двойной засов. Войдя в коридор, ведущий в офис Фахт-бея, я припустил не чуя под собой ног.
Запыхавшись, я ворвался к нему в кабинет.
– У меня во дворе человек! – выпалил я без всяких предисловий.
Фахт-бей сидел над счетами. Он взглянул на меня устало:
– Наверное, это связано с тем скандалом, в который вмешался американский консул. – Он заметил, что я не понимаю. – Ну, то убийство, – пояснил он, – на которое у вас есть алиби. Здесь все было спокойно, пока не появились вы.
– Какой такой американский консул? – рявкнул я.
– Разве вы не знаете, кто такие американские консулы? У них две основные обязанности. Одна из них – это востребовать тела мертвых американцев, а другая – оберегать живых американцев от правосудия и заботиться о том, чтобы их заключили в любую иностранную тюрьму, имеющуюся поблизости. Есть, конечно, и другая, секретная обязанность – выполнять задания ЦРУ.
– Что происходит? – заорал я.
– Бесполезно притворяться, что вы не знаете, – сказал он. – Пару дней назад в местной гостинице произошло убийство. Парень по имени Джимми Тейвилнасти вошел в номер и был пристрелен. Арестовали человека по имени Гансальмо Сильва. Он был по нашей части, Грис. Ведь он прибыл на «Бликсо», и вы это знаете. Вы приказали нам отправить его в ту гостиницу, что мы и сделали. И он убил этого Тейвилнасти.
– Да что же наконец произошло? – взмолился я.
– Полиция арестовала этого Сильву и бросила его в тюрягу. Сюда прибыл американский консул из Анкары, чтобы востребовать тело и отправить его на родину. Сильва прознал об этом и настоял на встрече с ним, утверждая, что он тоже американский гражданин. Мы боялись, что Сильву возьмут и могут допросить, но этого не случилось. Американский консул проверил гражданство Сильвы, убедился, что он американец, и, конечно, потребовал, чтобы его посадили в тюрьму на хлеб и воду. Но местная полиция заявила, что то была самооборона, и его отпустили на волю. Иностранное вмешательство им не по душе. Консула возмутило отсутствие международного сотрудничества, но утром он улетел с телом Тейвилнасти. Ну теперь-то вы понимаете? – Мне не хотелось понимать. – Если у вас во дворе сидит человек кряжистого сложения, очень мускулистый, черноволосый и черноглазый, со смуглым цветом кожи, то это и есть Гансальмо Сильва. Но все уже устроено. – Он уставился на меня черными блестящими бусинками глаз. – Как так получается: где вы побываете, там, кажется, всегда происходит какая-то неприятность, к тому же вы всегда появляетесь позднее, когда все уже устроено?
– Устроено? Да объясни же, что это значит. Он сидит на газоне у меня перед домом с обрезом в руках!
– О, это, – проговорил он. – Это все частности, частности.
Я видел, что здесь помощи мне не ждать. Я повернулся, собираясь уйти, и, клянусь, услышал, как Фахт-бей пробормотал себе под нос: «И удачи ему». Но все во мне так дрожало, что в тот момент я не мог воспринять это как следует. Когда я возвращался к себе, туннель показался мне ужасно длинным. Тысячи планов рождались в голове и переплетались друг с другом. Я стал заряжать десятикалиберный дробовик, но бросил, зарядив только наполовину. Нельзя было размазывать Сильву по всему газону и оставлять улики. Да к тому же, если я высуну голову из двери во двор, он может и опередить меня! Но и сидеть здесь, в комнате, неизвестно как долго и дрожать от страха я не мог. Нужно было что-то придумать. Взяв лист бумаги и ручку, я стал записывать все, что знал о Гансальмо Сильве. Последнее отчаянное усилие. В надежде, что из этого выйдет что-нибудь путное.
Первое, что пришло мне на ум, была счастливая мысль, что Тейвилнасти уже не нужно платить комиссионных. Это можно было записать в приход. Но Гансальмо Сильва сидит на моем газоне – этого в приход не запишешь.
Что я, в сущности, знал об этом гангстере? Будучи телохранителем Святоши Джо Корлеоне, он расправился с ним как наемный убийца. На допросе в Замке Мрака у него вытянули кое-какую пустяковую информацию о продажных сенаторах, состоящих на службе у организованной преступности, ах да: разума ему явно не хватало, коли он взял и вызвал американского консула.
Было что-то еще, ускользающее от моего внимания, но наконец я вспомнил: его же обучали под гипнозом методам аппаратной работы! Он был выпускником той школы! Ого! Ведь от него так и веяло смертью! Я проклинал Ботча за то, что тот тянул с печатью на приказе о казни. Пусть это останется на его совести. Хотя что там Ботч – его судьба была уже решена. Больше ничего не приходило мне в голову. Я шагал взад и вперед по тесной комнате, ударяясь ногами о мебель.
Обучение под гипнозом! Вот в чем дело! Теперь я знал, что придумаю какой-нибудь ловкий ход. Здесь, в этой самой комнате, хранилось шестнадцать гипношлемов. Если в Сильву с помощью какого-нибудь охранника выстрелить стрелой, вызывающей временный паралич, я бы мог надеть на него шлем и растренировать его! Ну-ка, посмотрим. Что мне было известно о гипнозе? В сущности, я никогда не изучал его по-настоящему. Но теперь мне нужна была полная уверенность в своих действиях.
Я достал учебники по земной психологии. Нашел эту тему. Земные психологи все время пользуются гипнозом. Они в этом мастера. В книге говорилось, что гипноз известен самым примитивным народам и что в древние времена им пользовались священнослужители – психологи не любят религии, считают ее бесполезной, она угроза их легкому заработку, основанному на обмане. Но гипноз, говорилось дальше, мог принести психологу огромную пользу. С его помощью можно было соблазнять женщин. Поскольку в этом состояла его первоначальная польза, мысли мои потекли по другому руслу. Передо мной открывались новые перспективы. Ютанк! А не мог бы я загипнотизировать ее, заставить быть разумной – то есть лечь в мою постель? Но тут в тексте мне встретилось нечто такое, что меня огорошило. Оказывается, область применения гипноза очень мала: только примерно двадцать два процента людей потенциально подвержены гипновнушению, на остальных гипноз не действует. А поскольку цель психолога – подчинить себе и сделать марионетками всех, этот инструмент имеет подмоченную репутацию.
Это явилось для меня тяжелым ударом. Если бы даже я овладел искусством закручивать спирали перед лицом Ютанк или заставил ее смотреть на качающийся яркий предмет, ни к чему бы это не привело, окажись она одной их тех, кто составляет остальные семьдесят восемь процентов. И я сомневался, что смог бы удерживать ее так долго в неподвижном состоянии.
Но минуточку! А гипношлемы? Кажется, мне попадалась какая-то литература. Я открыл, погреб, порылся в ящике, где хранился шлем, который я надевал на Тик-Така. Готовя ленту в прошлый раз, я делал это точно так же, как Крэк. Но, возможно, этим все не ограничивалось.
Ага! Маленькое руководство! Я открыл его.
Гипноз, говорилось в нем, – инструмент, применимый для усиления или стирания памяти или для подмены действительных воспоминаний ложными. Теперь передо мной что-то забрезжило. Эмоцию можно подавить или разжечь – вот оно что! Значит, я мог бы велеть Ютанк полюбить меня! Далее в руководстве говорилось, что примитивный гипноз действует только процентов на восемнадцать людей. Эта цифра обеспокоила меня. Земные психологи никогда не лгут – по крайней мере в отношении статистики.
Я продолжал углубляться в руководство. Оказывается, мозг работает на разных по длине волнах. Шлем приблизительно воссоздавал две из них. Во-первых, волну сна, параллельно которой можно было вводить состояние транса; во-вторых, в шлеме использовалась волна мысли. Все, передаваемое на этой волне – от записи на ленте до прямого обращения к человеку под шлемом, – воспринималось им как его собственная мысль и сохранялось в памяти. Итак, гипноз становился эффективным у всех ста процентов людей. Люди попадали под тотальное воздействие шлема. С помощью шлема можно было делать все, что позволял любой гипноз. Однако первая его цель состояла в скоростном обучении любому мастерству, науке или языку... Я сам учился языкам, «ошеломленный» графиней Крэк...
Внезапно с дрожью в теле я вспомнил о пережитом мной ужасе, когда Крэк надела мне на голову шлем и сказала, что я почувствую себя больным, если наврежу Хеллеру. Какая это была мука!
Я бросил руководство, словно из него полыхнуло огнем. Нет, эти шлемы были опасными!
Я приказал Крэк явиться на Землю. А вдруг она напялит на меня еще один шлем?! Эта мысль так меня напугала, что я чуть не вылетел из комнаты – лишь бы быть подальше от этих шлемов. Но вовремя обуздал себя, вспомнив о газоне, где появляться мне не следовало, и сел в другом конце комнаты, пытаясь думать. Может, уничтожить их – взять из мастерских ангара дезинтегратор и... Нет, подожди! Это же ценная вещь! С их помощью я мог бы соблазнять желанных мне девушек. Я мог бы заставить свой персонал кланяться и лебезить передо мной, стоит мне только появиться. Мог бы заставить и Ютанк полюбить меня, а это уж кое-что поважней. О, вот еще что: я мог бы растренировать Гансальмо Сильву и внушить ему мысль, что он нужен на Северном полюсе. Подо льдом!
Я заставил Прахда проделать большую часть работы. Трудно было лезть через что-то, протискиваться между тем и этим, приподнимать какую-то вещь, чтобы посмотреть под ней. И так палата за палатой, забитые ящиками. Однако благодаря моей настойчивости мы раскопали гипношлемы один за другим. Последний гипношлем находился в более крупном ящике вместе с электромашинами для производства срезов. Несмотря на холодный вечер, Прахд обливался потом, когда все шестнадцать гипношлемов наконец лежали штабелем возле микроавтобуса.
– Да что же это все-таки? – умолял просветить его Прахд, пока Карагез запихивал ящики в автобус.
– Самое зловещее изобретение, когда-либо известное разумным существам, – сказал я ему. – Термоядерная бомба – ничто по сравнению с ними. А они у вас тут были у всех на виду!
Похоже, он не очень-то сокрушался на этот счет.
– Из-за возникшей опасности я не буду вам пока платить.
Это действительно заставило его сокрушаться, кажется, даже заскрипеть зубами. Приходилось смириться. Я снова вернулся на свою виллу.
У меня есть погреб, открывающийся из моей спальни. О нем никто не знал. Я отправил Карагеза спать, а сам внес туда ящики, кроме одного. Я вынул шлем из картонной упаковки – и ощутил запах новенькой, недавно сделанной вещи. Я проверил его систему питания, при этом из осторожности держался на расстоянии и делал это палочкой. Система работала. Порывшись во вспомогательных аксессуарах, я нашел бланки лентозаписи. С большой осторожностью я ввел ленту в машину и дал команду «Внушение», тем самым подготовив ленту для введения в прорезь шлема. Потом я сел и написал письмо Ломбару. Там не было сказано слишком много – только бодрые общие места. А затем одна просьба. Другое письмо я адресовал Снелцу.
Я очень аккуратно упаковал их вместе с последним отчетом Хеллера для отправки на «Бликсо». Теперь я приготовился к следующему этапу. Если все это сработает, моя жизнь будет спасена.
Я чувствовал уверенность. Я намеревался соединить хитрое мастерство земной психологии с полицейскими методами ФБР. Разве можно было промахнуться?
Глава 9
Наступила пора идти против судьбы. Я позвонил таксисту – он был в постели.– Ты знаешь ту толстую грязную старую шлюху, которая живет к северу от города, – Фатиму-ханим? Поезжай за ней и привези ее сюда немедленно.
– Эй, что случилось сами знаете с кем? – очень встревожился он.
– Она чудесная. А Фатима – это кое-кому еще. – Пусть не думает, что я потерял свою сексуальную доблесть или способность влиять на женщин.
– Ну, сразу отлегло от сердца. Ведь знаете, нет никаких гарантий возврата денег. А Фатиму я мигом привезу.
Я открыл запасную спальню, бросил на пол несколько подушек, включил соответствующее моменту освещение. Затем пошел к моим запирающимся шкафчикам и достал узкопленочную видеокамеру. Установив ее в углу комнаты, я подсоединил ее к дистанционному управлению и положил переключатель в карман. Взяв гипношлем, я отправился через туннель в ангар.
Охранник впустил меня в камеру к Тик-Таку. Тот проснулся и, завидев меня, завизжал: «О нет!»
– Успокойся, – сказал я. – Будет еще хуже. Надень-ка это.
– Нет! – взвизгнул он.
Мы с охранником надели на него шлем и приковали мальчишку к полу. Я вывел охранника наружу.
– А что это мы на него надели? – спросил он.
– Эта штука приглушает вопли.
– А, давно пора!
– Теперь послушай, – сказал я. – Кто из персонала подвергся дисциплинарному взысканию за приставание к турецким мальчикам?
– Да с полдюжины, – отвечал он.
– А кто особо отличился?
– Он как раз отсиживает свои девяносто дней. Камера номер тринадцать.
Мы пошли туда. Когда охранник включил в камере свет, парень сел, сонно покачиваясь. Это было громадное, неуклюжее чудовище с накачанными, как шары, мускулами.
– Сделаешь точно, как я скажу, – сказал я ему, —и твой срок закончен.
– А что за дело?
– Секс.
– С бабами связываться не буду.
– Не с бабами, – успокоил я его. – Договорились?
– Ладно. Вы хотите, чтобы я это делал здесь, прямо сейчас?
Я чуть не врезал ему. Терпеть не могу гомиков. Но у меня были дела поважней.
– Пусть он остается здесь, – сказал я охраннику.
Я вернулся к Тик-Таку, сунул ленту с командой-внушением в прорезь шлема и, держась на расстоянии, принесенной с собой палочкой включил шлем.
Тик-Так перестал метаться.
Я снова отключил шлем, снял его и освободил Тик-Така от цепей. Вытащив «кобру», я вывел его в коридор, извлек из кармана две повязки и велел охраннику завязать глаза Тик-Таку и тому громиле. Под дулом пистолета я заставил их пройти через туннель, мой секретный кабинет, спальню, внутренний дворик и войти в приготовленную запасную комнату.
– Садитесь на подушки, – велел я им. – Повязки не снимать. Я тут же вернусь.
Я вышел наружу. Таксист с Фатимой-ханим уже дожидались. Я велел водителю подождать в машине.
Фатима-ханим состояла в основном из трясущейся плоти и вони.
– Сделаешь точно, как я скажу, и получишь пятьсот лир.
– Прямо здесь, на траве? – спросила она.
Я велел ей заткнуться и сказал, что от нее требуется. Это ее слегка озадачило, но она согласилась. Я отвел ее в запасную комнату. У меня возникла проблема: здоровый амбал стянул с глаз повязку и навалился на Тик-Така, пытаясь сорвать с него одежду. Под дулом пистолета я заставил эту взбесившуюся гориллу отойти от мальчишки – пришлось много раз вертеть у него пушкой под носом!
– Ну вот, Тик-Так, – проговорил я, нагнувшись и шепча ему на ухо, поскольку он говорил только по-волтариански, – ты сейчас получишь вознаграждение за то, что ты такой хороший посыльный.
Я отошел и сделал знак Фатиме. Потом вышел наружу и нажал на кнопку дистанционного управления, включив камеру. За закрытой дверью я услышал голос Фатимы, напевающей ласковую колыбельную песню:
Бедный миленький малыш,
Ты голодненький лежишь,
Подвигайся, мама здесь,
Будет что тебе поесть.
В мягкий шелк своих кудрей
Сунь ты пальчики скорей.
Гули-гули, все-о'кей! Молочко у мамы пей!
Тик-Так внезапно издал крик!
Амбал чертыхнулся и приказал лежать спокойно. Меня скривило от отвращения, когда Тик-Так застонал. Снова послышалась колыбельная – она звучала и звучала. Вдруг амбал разразился громкими проклятиями. Тик-Так закричал в экстазе. Затем я услышал звуки возни и громкого поцелуя.
– О! Ты в тысячу раз лучше, чем Эндоу! – сказал Тик-Так по-волтариански.
Я тут же отключил рекордер и открыл дверь. Тик-Так стоял, обняв амбала. С ошарашенным видом он проговорил:
– Почему я так сказал? Это неправда. Ты не лучше, чем Эндоу!
Я скупо улыбнулся. Он сказал так потому, что это было внушено ему гипнолентой.
– Пора, – сказал я.
– На каком языке он говорит? – спросила Фатима,
– На языке младенцев, – ответил я.
– О! А меня-то кто-нибудь возьмет?
Я вывел ее из комнаты, дал таксисту тысячу лир – для него самого и для нее – и вернулся назад. Амбал снова тискал Тик-Така, и тот не жаловался. Пинками я заставил их разойтись. Терпеть не могу гомиков. Подталкивая их кольтом, я заставил их одеться и завязать глаза. А затем сопроводил их в ангар к арестантским камерам в коридоре направо.
– Все хорошо? – спросил охранник.
– Полный ажур, – ответил я.
Мы препроводили Тик-Така в его камеру. Я сказал амбалу:
– Можешь теперь идти, ты свободен.
– А нельзя мне отсидеть мои девяносто вместе с ним? Я заставил караульного капитана увести его в барак. Затем я помог Тик-Таку устроиться на каменных нарах. Он все еще распускал слюни.
– Ты получил удовольствие? – спросил я.
– О, еще бы! – протянул он, закатывая глаза.
– Ну а теперь – вот какая ему цена...
– Вы сказали, что это вознаграждение, – насторожился он.
– Женщина была вознаграждением. Ты не заплатил за мужчину. Так что слушай внимательно.
Я вынул из кармана три предмета, взятые мной из полагающегося сотрудникам Аппарата набора.
– Ты часто носишь офицерскому составу джолт и сладкие булочки по утрам. У меня на ладони ты видишь сейчас три капсулы. Каждая из них содержит концентрированный молекулярный порошок. В середке – молекула смертельного яда.
Он затрясся и выпучил от ужаса глаза. Психология права: то, что говоришь им после полового акта, само по себе действует как гипноз.
– Эта молекула яда, – продолжал я, – заключена внутри молекулы меди, которая защищает ее от разрушения. Молекула же меди заключена в молекуле сахара. В желудке человека желудочный сок за два часа разъедает медь. А потом он умирает. Ты понимаешь?
Он понял. Но просто чтобы досадить мне, упал в обморок. В камере была банка с водой. Я плеснул ему в лицо и привел в чувство,
– Дайте их мне, – простонал он. – Вы хотите приказать, чтобы я сделал нечто ужасное. Я приму их все за один раз!
– Нет, – сказал я, проявляя терпение. – Смерть от этого яда такая мучительная, что хуже и не придумать. Химики из Аппарата работали годами над этой формулой. Если примешь их – выжить уже не надейся.
Он заревел. Пришлось размахнуться и пощечиной вернуть его к теме нашего разговора.
– Теперь будь внимателен. Ты знаешь двух специалистов по подделке в отделе 451?
Тик-Так застонал.
– Ты обязан носить им закуски. Каждую из этих капсул засунешь им в булочки и присыплешь сахаром.
– О! – простонал он. – Вы предлагаете мне убийство!
– Хватит распускать нюни, – оборвал я его. – Когда обслужишь их, очередь за Ботчем. Третью капсулу подложишь ему...
– Ботч?! – вскрикнул он и потерял сознание.
Я еще раз плеснул ему в лицо водой. В конце концов мне удалось привести его в чувство.
– Послушай, – сказал я, – если ты этого не сделаешь, я не отдам Милашке твоей «волшебной» почтовой открытки, когда он будет здесь через три месяца. Начальник «службы ножа» на Мистине получит приказ – и матери твоей придет конец.
Он снова обмяк. Вода кончилась, поэтому пришлось вернуть его к жизни пинками.
– Вот еще что, – сказал я. – Я написал Ломбару, но должен быть уверен. Ты должен оказать на Ломбара все свое влияние, чтобы следующим рейсом с Милашкой обязательно
прибыли два человека – прибыли прямо сюда, в целости и сохранности. Это графиня Крэк и доктор Кроуб.
Он плакал и причитал, метался и бил кулаками по нарам. Я знал, что он будет отказываться, и все предусмотрел. Вынув из кармана небольшое просмотровое устройство, я установил его и, держа Тик-Така за голову, заставил смотреть в него.
Перед ним прошла вся сексуальная сцена, окончившаяся поцелуем и классическим замечанием, сделанным по гипнотическому внушению: «О, ты в тысячу раз лучше, чем Эндоу!» Мы, психологи, знаем свое дело.
– Эндоу убьет меня! Он на всю жизнь засадит меня в тюрьму! Вместе с маньяками!
– Именно так и будет, – подтвердил я. А ведь и впрямь мы, психологи, дело свое знаем. – И если те трое на Волтаре не умрут, а другие двое, что я назвал, не прибудут сюда с Милашкой, эта лента отправится прямиком к Эндоу! Понятно?
Когда я снова привел его в сознание, он понял. После этого не без некоторых усилий с моей стороны я заставлял его репетировать снова и снова, вызвав у него еще один обморок. Его сердцебиение ухудшилось. Но я уже не думал о том, чем его еще помучить, поэтому встал и ушел.
Это был мастерский прием! Хеллер просил прислать целлолога. Кроуб жаждал расправиться с любым красавцем типа Хеллера. Вот я и дам ему Кроуба. Графиня Крэк носит на теле две подделки. Как только она будет здесь, я под каким-нибудь благовидным предлогом просто возьму и выужу их у нее. Она будет рвать и метать, узнав, что Хеллер живет в, публичном доме, и задаст ему такую трепку, что у него все планы провалятся. Она затормозит его дела, а возможно, как я уже говорил Ломбару, и убьет его. Ломбар поймет, что мне нужен наемный убийца женского пола!
И когда я так или иначе разделаюсь с Хеллером, не станет никакой графини Крэк, жаждущей мести. Стоит ей оказаться здесь, уж я позабочусь о том, чтобы с Земли она ни за что не выбралась!
Все свидетели – покойники. Поддельные подписи императора – у меня в руках. Нет, в самом деле – мастерский прием! Я знал, что земная психология не подвела меня и мне удалось безошибочно использовать методы ФБР по сбору улик и фабрикации «ноу-хау».
Впервые за много-много дней я с легким сердцем отправился спать.
Часть ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Глава 1
По вполне понятной причине мне хотелось поскорее распроститься с «Бликсо». У этого корабля, в отличие от других посещавших Землю, имелся собственный вид груза – плохие новости. Поэтому, очнувшись от заслуженного сна, я энергично взялся за дело – проштамповывание двухсот фунтов документов. Благо, что капитан Больц мог увезти их с собой на Волтар.Читать их было бы слишком дорогим удовольствием, поэтому я сидел у себя в кабинете и довольствовался одной штамповкой. Вот уже и рука стала подуставать. Каким это образом всего лишь за десять дней Ботчу удалось скопить такую кучу документов на подпись? Но что уж там говорить – его участь решена. Еще каких-нибудь несколько недель – и ему устроят похороны без воинских почестей; гроб, вероятно, пронесут меж двумя рядами клерков, образовавших арку из поднятых авторучек, а на его памятнике будет надпись: «Место для штампа».
Я привязал удостоверение к ступне и попробовал ставить штампы ногой, но пришлось сгибаться, меняя листы, и у меня заболела спина. Мне пришла в голову бредовая идея: а не выйти ли мне на улицу и не найти ли там слепого нищего, чтобы он штамповал вместо меня? Но они все такие нытики, а за последнее время нытьем я был сыт по горло.
Закончил я только в девять часов вечера. Я взял тележку и отвез бумаги по туннелю в ангар. Двое рабочих погрузили их на корабль.
Больц, к счастью, пребывал в состоянии ужасного похмелья, и на пустые разговоры его не тянуло. Он заковал Тик-Така в кандалы и запер его в кладовой для хранения ценностей, к которой имелся единственный ключ. Он позаботился о том, чтобы опиум в картонной упаковке был прочно закреплен веревками, мешки с героином не прохудились и не катались по полу и чтобы стоящие один на другом ящики со «скоростью» концерна ИГ Барбен не разбились при большом ускорении. Больц попрощался со мной, морщась от головной боли – я слишком резко встряхнул ему руку (так я был рад тому, что он улетает), – и удалился в рубку управления.
Платформа на колесах тронулась, с лязгом закрылись шлюзовые отсеки, и тощий, видавший виды корпус «Бликсо» вознесся через оптическую завесу горной вершины и исчез в ночной темноте. Через шесть недель он, надеюсь, приземлится без всяких происшествий на Волтаре и главные мои проблемы будут решены.
Устав от штамповальных трудов, я вернулся к себе, лег в постель – и заснул сном человека ловкого и справедливого.
Было почти десять часов утра, когда я поднялся, хорошо выспавшийся и свежий. Я не торопясь позавтракал в своей комнате и, когда официант ушел, решил прогуляться по двору. Я не ожидал ничего срочного и настроен был оптимистически. Взглянув на чистое небо, я остался доволен: отличный осенний денек. Дверь с внутреннего дворика в наружный двор была закрыта. В ней я устроил небольшое отверстие («порт» по-римски) – римляне были осторожными людьми. Больше по привычке, чем из опасения, я поглядел в это оконце, прежде чем открыть дверь во двор, и остолбенел!
Он сидел на траве! Он сидел на траве, что-то подбрасывал вверх и ловил! Собственной персоной Гансальмо Сильва!
Я отпрянул!
Весь мой мир перевернулся вверх ногами!
Он-то что здесь делает? Ему же полагается быть в покойниках!
Я осторожно выглянул. Он меня не заметил – просто сидел и что-то такое подбрасывал: дюймов четырнадцать в длину, узкое и черное. Ружейный обрез! Американские гангстеры их, кажется, называют «леопардами». Они укорачивают ствол и ложе, и остается нечто похожее на пистолет. Но какой ужасный! Двуствольный, двенадцатого ружейного калибра, гладкостенный! Такой может проделать в человеке дырищу, в которую могла бы прыгнуть собака – и сделать это дважды!
Что он здесь делает?
Вывод напрашивался только один: он знает, что я заметан в покушении на него, и пришел сюда, чтобы меня убить! Я оставил всякую мысль о прогулке! И молча удалился к себе в комнату. Дверь в спальню я запер на двойной засов. Войдя в коридор, ведущий в офис Фахт-бея, я припустил не чуя под собой ног.
Запыхавшись, я ворвался к нему в кабинет.
– У меня во дворе человек! – выпалил я без всяких предисловий.
Фахт-бей сидел над счетами. Он взглянул на меня устало:
– Наверное, это связано с тем скандалом, в который вмешался американский консул. – Он заметил, что я не понимаю. – Ну, то убийство, – пояснил он, – на которое у вас есть алиби. Здесь все было спокойно, пока не появились вы.
– Какой такой американский консул? – рявкнул я.
– Разве вы не знаете, кто такие американские консулы? У них две основные обязанности. Одна из них – это востребовать тела мертвых американцев, а другая – оберегать живых американцев от правосудия и заботиться о том, чтобы их заключили в любую иностранную тюрьму, имеющуюся поблизости. Есть, конечно, и другая, секретная обязанность – выполнять задания ЦРУ.
– Что происходит? – заорал я.
– Бесполезно притворяться, что вы не знаете, – сказал он. – Пару дней назад в местной гостинице произошло убийство. Парень по имени Джимми Тейвилнасти вошел в номер и был пристрелен. Арестовали человека по имени Гансальмо Сильва. Он был по нашей части, Грис. Ведь он прибыл на «Бликсо», и вы это знаете. Вы приказали нам отправить его в ту гостиницу, что мы и сделали. И он убил этого Тейвилнасти.
– Да что же наконец произошло? – взмолился я.
– Полиция арестовала этого Сильву и бросила его в тюрягу. Сюда прибыл американский консул из Анкары, чтобы востребовать тело и отправить его на родину. Сильва прознал об этом и настоял на встрече с ним, утверждая, что он тоже американский гражданин. Мы боялись, что Сильву возьмут и могут допросить, но этого не случилось. Американский консул проверил гражданство Сильвы, убедился, что он американец, и, конечно, потребовал, чтобы его посадили в тюрьму на хлеб и воду. Но местная полиция заявила, что то была самооборона, и его отпустили на волю. Иностранное вмешательство им не по душе. Консула возмутило отсутствие международного сотрудничества, но утром он улетел с телом Тейвилнасти. Ну теперь-то вы понимаете? – Мне не хотелось понимать. – Если у вас во дворе сидит человек кряжистого сложения, очень мускулистый, черноволосый и черноглазый, со смуглым цветом кожи, то это и есть Гансальмо Сильва. Но все уже устроено. – Он уставился на меня черными блестящими бусинками глаз. – Как так получается: где вы побываете, там, кажется, всегда происходит какая-то неприятность, к тому же вы всегда появляетесь позднее, когда все уже устроено?
– Устроено? Да объясни же, что это значит. Он сидит на газоне у меня перед домом с обрезом в руках!
– О, это, – проговорил он. – Это все частности, частности.
Я видел, что здесь помощи мне не ждать. Я повернулся, собираясь уйти, и, клянусь, услышал, как Фахт-бей пробормотал себе под нос: «И удачи ему». Но все во мне так дрожало, что в тот момент я не мог воспринять это как следует. Когда я возвращался к себе, туннель показался мне ужасно длинным. Тысячи планов рождались в голове и переплетались друг с другом. Я стал заряжать десятикалиберный дробовик, но бросил, зарядив только наполовину. Нельзя было размазывать Сильву по всему газону и оставлять улики. Да к тому же, если я высуну голову из двери во двор, он может и опередить меня! Но и сидеть здесь, в комнате, неизвестно как долго и дрожать от страха я не мог. Нужно было что-то придумать. Взяв лист бумаги и ручку, я стал записывать все, что знал о Гансальмо Сильве. Последнее отчаянное усилие. В надежде, что из этого выйдет что-нибудь путное.
Первое, что пришло мне на ум, была счастливая мысль, что Тейвилнасти уже не нужно платить комиссионных. Это можно было записать в приход. Но Гансальмо Сильва сидит на моем газоне – этого в приход не запишешь.
Что я, в сущности, знал об этом гангстере? Будучи телохранителем Святоши Джо Корлеоне, он расправился с ним как наемный убийца. На допросе в Замке Мрака у него вытянули кое-какую пустяковую информацию о продажных сенаторах, состоящих на службе у организованной преступности, ах да: разума ему явно не хватало, коли он взял и вызвал американского консула.
Было что-то еще, ускользающее от моего внимания, но наконец я вспомнил: его же обучали под гипнозом методам аппаратной работы! Он был выпускником той школы! Ого! Ведь от него так и веяло смертью! Я проклинал Ботча за то, что тот тянул с печатью на приказе о казни. Пусть это останется на его совести. Хотя что там Ботч – его судьба была уже решена. Больше ничего не приходило мне в голову. Я шагал взад и вперед по тесной комнате, ударяясь ногами о мебель.
Обучение под гипнозом! Вот в чем дело! Теперь я знал, что придумаю какой-нибудь ловкий ход. Здесь, в этой самой комнате, хранилось шестнадцать гипношлемов. Если в Сильву с помощью какого-нибудь охранника выстрелить стрелой, вызывающей временный паралич, я бы мог надеть на него шлем и растренировать его! Ну-ка, посмотрим. Что мне было известно о гипнозе? В сущности, я никогда не изучал его по-настоящему. Но теперь мне нужна была полная уверенность в своих действиях.
Я достал учебники по земной психологии. Нашел эту тему. Земные психологи все время пользуются гипнозом. Они в этом мастера. В книге говорилось, что гипноз известен самым примитивным народам и что в древние времена им пользовались священнослужители – психологи не любят религии, считают ее бесполезной, она угроза их легкому заработку, основанному на обмане. Но гипноз, говорилось дальше, мог принести психологу огромную пользу. С его помощью можно было соблазнять женщин. Поскольку в этом состояла его первоначальная польза, мысли мои потекли по другому руслу. Передо мной открывались новые перспективы. Ютанк! А не мог бы я загипнотизировать ее, заставить быть разумной – то есть лечь в мою постель? Но тут в тексте мне встретилось нечто такое, что меня огорошило. Оказывается, область применения гипноза очень мала: только примерно двадцать два процента людей потенциально подвержены гипновнушению, на остальных гипноз не действует. А поскольку цель психолога – подчинить себе и сделать марионетками всех, этот инструмент имеет подмоченную репутацию.
Это явилось для меня тяжелым ударом. Если бы даже я овладел искусством закручивать спирали перед лицом Ютанк или заставил ее смотреть на качающийся яркий предмет, ни к чему бы это не привело, окажись она одной их тех, кто составляет остальные семьдесят восемь процентов. И я сомневался, что смог бы удерживать ее так долго в неподвижном состоянии.
Но минуточку! А гипношлемы? Кажется, мне попадалась какая-то литература. Я открыл, погреб, порылся в ящике, где хранился шлем, который я надевал на Тик-Така. Готовя ленту в прошлый раз, я делал это точно так же, как Крэк. Но, возможно, этим все не ограничивалось.
Ага! Маленькое руководство! Я открыл его.
Гипноз, говорилось в нем, – инструмент, применимый для усиления или стирания памяти или для подмены действительных воспоминаний ложными. Теперь передо мной что-то забрезжило. Эмоцию можно подавить или разжечь – вот оно что! Значит, я мог бы велеть Ютанк полюбить меня! Далее в руководстве говорилось, что примитивный гипноз действует только процентов на восемнадцать людей. Эта цифра обеспокоила меня. Земные психологи никогда не лгут – по крайней мере в отношении статистики.
Я продолжал углубляться в руководство. Оказывается, мозг работает на разных по длине волнах. Шлем приблизительно воссоздавал две из них. Во-первых, волну сна, параллельно которой можно было вводить состояние транса; во-вторых, в шлеме использовалась волна мысли. Все, передаваемое на этой волне – от записи на ленте до прямого обращения к человеку под шлемом, – воспринималось им как его собственная мысль и сохранялось в памяти. Итак, гипноз становился эффективным у всех ста процентов людей. Люди попадали под тотальное воздействие шлема. С помощью шлема можно было делать все, что позволял любой гипноз. Однако первая его цель состояла в скоростном обучении любому мастерству, науке или языку... Я сам учился языкам, «ошеломленный» графиней Крэк...
Внезапно с дрожью в теле я вспомнил о пережитом мной ужасе, когда Крэк надела мне на голову шлем и сказала, что я почувствую себя больным, если наврежу Хеллеру. Какая это была мука!
Я бросил руководство, словно из него полыхнуло огнем. Нет, эти шлемы были опасными!
Я приказал Крэк явиться на Землю. А вдруг она напялит на меня еще один шлем?! Эта мысль так меня напугала, что я чуть не вылетел из комнаты – лишь бы быть подальше от этих шлемов. Но вовремя обуздал себя, вспомнив о газоне, где появляться мне не следовало, и сел в другом конце комнаты, пытаясь думать. Может, уничтожить их – взять из мастерских ангара дезинтегратор и... Нет, подожди! Это же ценная вещь! С их помощью я мог бы соблазнять желанных мне девушек. Я мог бы заставить свой персонал кланяться и лебезить передо мной, стоит мне только появиться. Мог бы заставить и Ютанк полюбить меня, а это уж кое-что поважней. О, вот еще что: я мог бы растренировать Гансальмо Сильву и внушить ему мысль, что он нужен на Северном полюсе. Подо льдом!