Страница:
– Альпеншток – гений! – восторгался Гробе. – Стопорное устройство для остановки самолетов при посадке сработало превосходно!
И тут я понял, что он имел в виду. «Саратога» пользуется для торможения садящихся на него самолетов проволочными силками и стопорами, которые и были установлены на всех полосах автодороги. Вот что остановило «Экскалибур»!
Гробе слез с танка, и мы подошли к машине. За рулем мы увидели согбенную фигуру, услышали монотонный безжизненный голос: «Заголовок крупными буквами на всю полосу НЕКРОЛОГ шрифт на 18 пунктов в кавычках МЭДИСОН УМИРАЕТ, МОЛЯ О ПРОЩЕНИИ, подзаголовок шрифт на 12 пунктов в кавычках ВЕЧНО РОКСЕНТЕР, ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА текст кавычки открываются Вчера на Вест-Сайдской эстакаде Джей Уолтер Мэдисон запятая неверно понимаемый публицист запятая испустил дух помимо своей воли точка. Он будет похоронен на кладбище Байдуэй в 16.00 точка. Не исключено запятая что общественность потребует удаления тела с освященной земли...»
Бедняга составлял свой собственный некролог в газету.
– Замолчи, Мэдисон! – приказал ему Гробе, становясь рядом с машиной так, чтобы тот мог его видеть.
Мэдисон поднял голову и, увидев адвоката, побелел.
– О Боже, Гробе! Держи материал для прессы. Измените размер шрифта на самый крупный. В кавычках МЭДИСОН УБИТ восклицательный знак подзаголовок в кавычках ИЗУВЕЧЕННОЕ ТЕЛО...
– Замолчи, – повторил Гробе. – Тебе ничто не грозит.
Мэдисон изобразил крайнее удивление.
– Но ведь президент Патагонии покончил с собой! Все резервуары «Спрута» экспроприированы! Это потеря в восемнадцать миллиардов долларов! – Гробе только поцокал языком. – А только что я сбил машиной собственную мать! Меня привлекут за убийство матери!
– С твоей матерью все в порядке, – успокоил его адвокат. – Как раз в эту минуту моряки выводят ее из шока. Только что по моему радио они выясняли, всегда ли ей требуется консервированное тепло, когда у нее барахлит сердце.
– Но... но... как насчет других дел, которые я завалил? Помните, было время, когда хотели, чтобы я популяризировал «Спрут» среди американских индейцев, и их всех выслали в Канаду?
– Фи, мелочи. У «Спрута» доброе сердце. Мелкие ошибки можно и не замечать. Я тебя прощаю. И Роксентер тебя прощает, и Бог тебя прощает – впрочем, это почти одно и то же.
– Значит, заголовок должен читаться: в кавычках ЧУДЕСНОЕ ВОСКРЕШЕНИЕ МЭДИСОНА, так что ли?
– От губернатора только что прибыл мотоциклист с документом об отмене смертного приговора. Вот. – Он передал Мэдисону конверт. – Ты снова в штате Г.П.Л.Г. Можешь ехать назад к своей матери. А завтра утром в десять будь по адресу, вложенному в конверт.
– О, спасибо, спасибо! – Мэдисон был растроган до слез. – В следующий раз я оправдаю все, что вы когда-то думали обо мне!
Гробе дошел до полицейской машины, перегородившей путь на въездную дорогу, и я вместе с ним. Он забрался внутрь. Я сел рядом.
– Подбрось меня домой, – сказал он шоферу. – А потом и этого человека, куда он пожелает.
– Слушаюсь, мистер Гробе, – ответил полицейский, и мы помчались.
– Довольно мило с вашей стороны простить его после всего этого, – сказал я Гробсу.
– Э, нет, – возразил он. – Мы никогда не говорим ему правды. Вы должны видеть, что за этим кроется. Как только с его подачи выгнали индейцев, мы захватили их нефтеносные земли. А в случае с Патагонией его послали в республику, чтобы разрушить наши общественные отношения. Ее правительство по требованию общественности экспроприировало все имущество и все нефтеперерабатывающие заводы «Спрута». Центральный банк Патагонии должен был заплатить за них, чтобы сохранить свой международный кредит, но, конечно же, не смог. Поэтому банк Граббе-Манхэттён лишил его права выкупа закладной, и теперь вся страна наша. В других делах Мэдисон со всем своим умением устроил такой же развал. Но только не говорите ему, чего мы от него действительно ждем. Скрывайте это. Сам-то он очень верит в то, что он великий специалист по общественным связям. Не разрушайте его веру в себя. Наоборот, поддержите ее, сделайте пару намеков – мол, да, он просто гений, не знаю, как это у него получается!
Вскоре мы прибыли к жилищу Гробса в Вест-Сайде.
– Слава небесам, – сказал он на прощание, – что я вернулся домой вовремя. А то после нынешнего вечера настоящего боя я бы не выдержал. Будьте в конторе рано утром.
Он ушел.
Возвращаясь к себе в отель, я думал: как я был прав! Чтобы столкнуть все это дело с мертвой точки, потребовалось привлечь много сил: авианосец, танки, всю нью-йоркскую полицию. Теперь только боги смогли бы помочь Хеллеру!
– Инксвитч, – назвался я. – Мне...
Он поднял руку и прервал меня. Затем обратился к компьютеру, но на дисплее было пусто.
– А, – догадался он, – семейный шпион! Что ж, тогда примите мой маленький совет. К таймерам в конторе не прикасайтесь, даже если увидите на них свое имя. Это вас выдаст с головой.
– Постойте, – сказал я. – У меня есть моя работа. Я что, и кабинета даже не получу?
– Что вы, что вы! – сказал он испуганно. – Тогда вас легко будет обнаружить, чтобы застрелить или отравить. Это значило бы способствовать росту преступности. Это противозаконно.
– А как же мне будут платить?
– Ну, это несложно. Но позвольте вас предупредить: не делайте передаточной надписи на чеках, которые могут вам дать. Вас обязательно раскроют.
– Значит, совсем без зарплаты?
– Ну разумеется, вы имеете право на жалованье. Из кассы для мелких расходов. Окно тринадцать. Только не ставьте на расписках своего настоящего имени, иначе они потребуют вернуть вашу зарплату назад.
– Что ж, ладно, – согласился я, – если это не столкнет меня с моим начальником.
– О, да ведь над вами нет никакого босса! И не смотрите на меня с таким удивлением. Вы же семейный шпион.
– Благодарю вас за все, – сказал я.
– Ладно, я вас не видел, поэтому забуду, что вы были здесь. Я сразу же направился к тринадцатому окошку. Там висела табличка «Выплаты для мелких расходов». За окошком сидела очень чопорная старая дама, коротко спросившая: Имя?
– Инксвитч, – ответил я.
Она нажала на клавиши компьютера, и на экране высветилась пустота. Она сурово кивнула: должно быть, один из самых почетных служащих фирмы, если он занимает такой доверительный пост.
– Сколько? – спросила она.
Я взял с потолка первую попавшуюся цифру и сказал:
– Десять тысяч долларов.
Она протянула мне платежную ведомость в трех экземплярах, и я, памятуя о только что полученном совете, подписался: Джон Смит. Она забрала расписку, выдвинула ящик стола и отсчитала десять тысяч мелкими купюрами. И все это она делала с дотошной щепетильностью, с чопорно поджатыми губами. Пять тысяч она отдала мне, а остальные положила себе в кошелек.
Я был поражен. Какая потрясающая организация дела! Шпионы у них просто не существовали! И они разработали невероятно простую систему взяток! Надо бы написать об этом Ломбару! Неудивительно, что он так настойчиво изучал культуру Земли! Теперь, уже поторапливаясь, я устремился по коридору к кабинету Гробса. Дверь была приоткрыта, но я из вежливости постучал. Он подошел к двери с сердитым видом и обрушился на меня:
– Вы что, Инксвитч, спятили? Стучать в дверь! Вы меня насмерть перепугали! Я подумал, что это какой-то враг – что-то ищет и не знает где найти!
И только сейчас я заметил на двери табличку: «Благотворительная ассоциация». Гробе засовывал в кобуру автоматический пистолет «беретта М-84», говоря:
– У нас прямо сейчас свидание с Мэдисоном.
– Это вы припасли для Мэдисона? – спросил я и тут же решил проверить, при мне ли мой кольт «кобра», который я теперь всегда носил с собой.
– Нет-нет! В нем нет ни капли агрессивности. Это для здания, где находится журнал «Чушь-дрянь мэгэзин». Оно как раз напротив. Опасное местечко: там кругом шатаются люди, о которых пишут в журнале, и убивают редакторов! Ну, пошли. Там-то мы и встретимся с Мэдисоном!
Он поспешил из конторы на улицу, и я за ним.
Войдя в просторный вестибюль, отделанный полированной и неполированной нержавеющей сталью, мы остановились перед огромной абстрактной настенной росписью, вошли в лифт и понеслись к небесам. Лифт остановился в непомерно большом помещении, где нашим глазам предстал здоровенный список объектов. Самый верхний указатель гласил: «Этаж вдохновения владельца-издателя».
Далее следовало перечисление ряда журналов, публикуемых в здании: «Чушь-дрянь», «Отребье», «Похабные картинки» и «Невезуха».
Воздух здесь был прокуренный и тяжелый. Пахло марихуаной и опиумом. Кругом ходили какие-то люди: у них были завязаны глаза, и вели их такие же, с завязанными глазами. Мы пошли дальше и увидели множество расклеенных на стенах надписей:
«Все новости, от которых вас хватит удар». «Нереальность – это единственная реальность». «"Чушь" – журнал, который никого не обманывает и не надувает, кроме своего читателя». «Всегда проверяй факты в уборной, а потом уж пиши свою статью».
«Они хотят крови; дайте им кровь – даже если она ваша собственная». Открывались какие-то двери с табличками: «Главный клеветник», «Редактор непристойностей» и «Ведущий извращенец». Но не к ним держали мы путь. Рассекая клубы дыма, мы двигались к громадной двери в конце холла. На ней была табличка: «Владелец-издатель. Личное. Священное».
Гробе с ходу навалился на нее. Там, где полагалось быть столу, стоял диван. На нем никого не было. Я стал замечать, что на стене справа от меня вспыхивают и гаснут огоньки. Я увидел большой орган и сидящую за его пультом женщину-органистку средних лет в мужском костюме с фалдами и белым галстуком. Она изящными движениями перебирала клавиши. Но музыка не звучала! Обширная панорама картин на стене переливалась ритмично вспыхивающими и смешивающимися огнями, и я понял, что она играла цветом, картинами!
Они были так велики, что нужно было отступить назад, чтобы их разглядеть. И вот этот вьющийся и мигающий полноцветный монтаж становился изображением мертвых тел, железнодорожных и авиационных катастроф, убитых детей и могил. И через все это в медленном зловещем ритме текла кровь. Симфония бедствия. Довольно притягательное зрелище, подумалось мне.
Гробе подошел к женщине и велел ей убираться. Она возмущенно запротестовала, говоря: «А как же выдумывать несуществующие новости, когда перед тобой нет их основы?», на что Гробе коротко бросил: «Перебьешься». Она взяла свою дирижерскую палочку и очень потертый цилиндр, что-то бормоча себе под нос о людях, лишенных истинно репортерской души, но, взглянув напоследок на его лицо, моментально выскочила за дверь.
– Мы сюда пришли для встречи с владельцем-издателем? – спросил я.
– Вовсе нет, – отвечал Гробе. – Он как наркоман, зависимый от ЛСД, всегда в отлучке, так как состоит в связи со своим психоаналитиком мужского пола. Тут всегда пусто, поэтому я здесь устраиваю встречи.
– Значит, мы здесь хозяева?
– Что? Взять, на себя все его иски о клевете? Я бы отказался. Садитесь, Инксвитч, и я вас просвещу.
Сидеть здесь было негде, кроме скамьи возле цветомон-тажного органа. Я присел на нее и случайно коснулся клавиши. На стене замигало изображение обнаженной девушки, которую кто-то душил. А она недурна, подумалось мне. Гробе принялся беспокойно расхаживать взад и вперед.
– Нам не нужно быть владельцами газет или журналов. Это делается следующим образом: будучи по уши в долгах, издатели и владельцы радио и телестанций обращаются за миллиардами в банки. Поэтому, когда они хотят продлить кредит или взять заем, банки говорят, что они должны ввести в свой совет директоров одного или шесть членов, выбранных банком. И они это делают, чтобы получить деньги. Тогда все, что нам хочется
видеть напечатанным в прессе, мы просто передаем директору, он отдает распоряжение редакторам, те – репортерам, а последние премило печатают то, что им скажут.
Как это мудро, подумал я. Ломбар будет очарован. Но Гробе продолжал:
– И вот, если правительство выходит из-под контроля, мы запускаем в прессу материальчики, чтобы сбить кое с кого спесь или заставить уйти в отставку. Поэтому правительственная информация в прессе всегда отражает то, что нужно нам. Система эта очень строгая, так как мы контролируем все банки, вы это знаете.
Ого! Это бы непременно заинтересовало Ломбара. Классная система! Пропаганда по замкнутой цепи! В нее нельзя ввернуть и словечка правды! Так вот каким образом Роксентерам удавалось так долго удерживаться у рычагов власти и так много прибрать к рукам! Это и, конечно же, софистика. Свободное предпринимательство – под полным контролем!
Я попытался сыграть на органе одним пальцем «Лазарет святого Джеймса» и вызвал на стене японских киночудовищ, пожирающих людей. Затем я нашел одну клавишу: после нескольких быстрых ударов по ней вниз по стене волнами стекали реки крови.
Открылась дверь.
Это был Мэдисон! Прошлым вечером под ртутными дорожными лампами я его не очень-то хорошо рассмотрел в машине. А теперь я был поражен! Опрятный, довольно красивый молодой человек, одетый безупречно и очень сдержанно. Каштановые волосы и очень притягательные карие глаза. Он вполне мог быть моделью для рекламы рубашек. Он казался спокойным, благовоспитанным и выглядел презентабельно.
– Светская информация, – сказал он. – Мэдисон прибыл с опозданием и очень извинялся. Кавычки.
Я заметил, что Гробе чуть подался назад, словно разговаривал с бомбой.
– Ты получил свое удостоверение? – спросил он.
– О, разумеется. Сегодня Мэдисон получил высшую награду: удостоверение репортера журнала «Чушь-дрянь». Удостоенный такой высокой чести, он выразил благодарность...
– И у тебя теперь особое независимое задание? – спросил Гробе.
– Кавычки. Отдел удостоверений необъяснимо рад, что никакого задания не предвидится. Новость быстро распространилась по всему зданию. Тысячи людей приветствовали...
– Это Смит, Джон, – прервал его Гробе, представляя меня. – От него будешь получать инструкции. Дай ему телефон своей матери, а также конторы в Г.П.Л.Г.
Мэдисон поклонился, затем подошел ко мне и сердечно пожал мне руку. Потом он достал блокнот, написал на страничке номера телефонов и передал мне. После этого направился к Гробсу – тот отступил назад – и учтиво обратился к адвокату:
– Что я должен делать?
Гробе достал из кармана паспортные фотографии Уистера и передал ему. Мэдисон окинул их дружелюбным взглядом.
– Выглядит очень симпатичным парнем, – прокомментировал он.
– Верно, верно, – сказал Гробе. – Его зовут Джером Терренс Уистер. – Он бросил взгляд в мою сторону, и я понял его намек.
– У него офис в Эмпайр Стейт Билдинг. – Я назвал номер. – Он разработал новый вид горючего. Собирается выступить в гонках, чтобы о нем узнали.
– Ну и в чем же дело? – не понимал Мэдисон, но Гробе объяснил:
– Ты будешь действовать в качестве репортера по особым поручениям от журнала «Чушь-дрянь». В сущности, человек он скромный и не стал бы прямо нанимать агента по общественной информации. Но мы, его друзья, знаем, что он в таковом нуждается – ему на его пути без помощи не обойтись. От нас он бы точно не принял никакой помощи, нам нужно остаться безымянными. Так, оказывая ему протекцию, мы внесем свой вклад в наше великое общество и поможем пробиться этому парню и его изобретению. Понимаешь, Мэдисон? Это и есть твое единственное задание.
В тот же момент Мэдисон загорелся благородными чувствами.
– Вы хотите сказать, что я действительно должен буду помочь ему?
– Вот именно, – подтвердил Гробе. – Сделай так, чтобы его имя было у всех на устах, сделай его бессмертным!
– О, изумительно, блестяще, великолепно! – восклицал Мэдисон с горящими глазами. – Мистер Гробе, я могу сделать его бессмертнейшим из бессмертных! Так или иначе, его имя запомнится навеки! – Он не мог сдержать свою радость и все расхаживал туда и сюда, чуть ли не прыгая. Остановился. Заговорил опять: – Кавычки. Сегодня переговоры с лейбористами наткнулись на препятствие. Как стало известно из самых достоверных источников, Мэдисон пожелал узнать, каков бюджетный...
– Потолок? Небеса, – успокоил его Гробе. – В пределах разумного, конечно.
– О! – просиял Мэдисон. – Теперь я понимаю! Бессмертным! Его имя на веки веков станет известным везде и каждому! – Каждая клетка тела Мэдисона излучала радость и энтузиазм. Он ни секунды не мог постоять спокойно. Будь у него шляпа, он бы непременно подбросил ее в воздух.
Гробе увел меня из комнаты. Мы проплыли в вонючем дыму марихуаны и опиума. На нас натыкались репортеры, но мы твердо шли своей дорогой к лифту. При выходе из здания Гробе приглядывался, ища глазами снайперов. Благополучно выбравшись на улицу, мы остановились у тоненько позванивающего фонтана и несколько раз глубоко вздохнули, чтобы отделаться от навязчивого дурного запаха. Наконец Гробе запихнул свой пистолет поглубже в кобуру и сказал:
– Отныне все в ваших руках, Инксвитч. Если потеряете его номер, поищите номер его матери в телефонной книге. Он уже завелся. А мне нужно уехать на несколько дней – что-то артачится генерал-губернатор Канады, не желает подвергать геноциду французское население, и нам придется очистить Новую Шотландию, чтобы взять контроль над дополнительными районами нефтедобычи. А это связано с множеством юридических хитросплетений. Но я вернусь задолго до того, как начнется фейерверк, на случай, если понадобятся более суровые меры. Мэдисону вы на свое усмотрение подбросьте пару
советов, а в остальном предоставьте его самому себе. И мы отделаемся от Уистера! Желаю удачи.
Он поспешил по своим делам, а я остался у плещущего фонтана, чувствуя себя в этом спокойном местечке чуть-чуть неспокойно. Этот Мэдисон, кажется, был милейшим парнем, даже наивным, судя по тому, что он сразу же почувствовал симпатию к Хеллеру. Уж не преувеличивает ли Гробе опасность, якобы исходящую от этого прекрасного молодого человека? – беспокоился я. Может, в конце концов он выведет Хеллера к славе и успеху?
Только я положил трубку, как телефон зазвонил, снова требуя моего внимания. Профессионально монотонным голосом телефонистка сказала:
– Мистер Смит? Центральная телефонная станция аэровокзала Манхэттена. Только что подошел человек и передал мне листок бумаги с вашим именем. Он сделал мне знак, чтобы я позвонила вам. Он у телефона, говорите.
На линии щелкнуло, затем в трубке послышалось:
– Мммммфффф.
– Говорите громче, – попросил я. – Я вас не понимаю.
– Мммммфффф.
Я возмущенно бросил трубку. Но все же это меня озадачило: в Нью-Йорке я не знал никого, чье имя было бы «Мммммфффф». Венгр?
Я стал заказывать себе роскошный ужин. Ютанк, как обычно, отсутствовала, и я только надеялся, что кислотный дождь не испортит ее красивого личика, если ей придется угодить под него.
Зазвонил телефон. Тот же голос:
– Мммммфффф.
– Кто вы такой? – строго спросил я. – Я не знаю никакого Ммммффф!
Кто-то рядом с телефоном сказал:
– Держи ее у моего уха, а я буду говорить.
Вдруг голос зазвучал уже громче:
– Это вы, сэр? А это мы. Сначала Рат пытался вам звонить, но у него еще проволока в челюстях. (Ближе держи трубку!) А у меня еще на руках шины. Доктор ни с меня, ни с Рата не будет ничего снимать и задержит нас еще на две недели.
– Все бы вам сачковать и сачковать! Лишь бы хоть еще немного полодырничать! – возмутился я.
– Мы знаем, сэр, как вы беспокоились насчет одной вещи. Поэтому Рат проскользнул мимо сестер и врача приемного отделения. Я-то не мог – у меня еще шины на руках, очень заметно, да и лазить я не могу. А у Рата неподвижны только челюсти...
– Что вы хотите сообщить мне, черт побери? – резко оборвал его я.
– (Ближе держи трубку!) Но ему пришлось ждать, пока все охранники и гиды не разошлись по домам. Такая скверная погода, что верхняя и нижняя башни, к сожалению, были закрыты. Поэтому Рат вскарабкался по телевизионной мачте – уж постарался на славу. Из-за дождя было ужасно скользко. Нам придется достать ему новую пижаму – старую разъело кислотой. Он даже кожу содрал на лодыжках – так сильно дул ветер...
– Боги мои! – вскричал я. – Давай ближе к делу!
– Ну, он отключил эту штуку, сэр. И мы хотели вам сказать, что еще две недели не будем выходить на работу. Доктор отказывается...
– Вы оба готовы пойти на все, лишь бы отлынивать от дела! Я позабочусь, чтобы удержали часть вашей зарплаты, уж поверьте мне!
Я бросил трубку. Увиливать от работы под таким жалким предлогом! Я был так раздражен, что суть сообщения не сразу достигла моего сознания. Ретранслятор 831! Отключен! Я снова мог следить за тем, что делает Хеллер! Вот хоть сейчас! Эта информация понадобится Мэдисону. Я быстренько установил свою аппаратуру, включил ее – она работала!
Званый ужин! Он проходил в частном обеденном зале какого-то ресторана. Шикарная обстановка. В духе старой английской таверны: темный дуб, на стенах кабаньи головы, камин с дровами, официанты в красных охотничьих куртках. Но было что-то странное. Я не узнавал людей! Они были в шляпах с квадратным верхом и черных мантиях! Все как один! Они, очевидно, уже заканчивали трапезу, заедая ростбиф сливовым пудингом и время от времени переговариваясь. Пока Хеллер озирал стол, обращаясь то к одному, то к другому, или кому-то отвечал, или смеялся над чьей-то шуткой, я постарался определить, кто есть кто.
Бац-Бац! Что он тут делал в этой квадратной шляпе и черной мантии? Он же не кончал никакого университета. А Вантаджио? Этот уже закончил давным-давно. Там были еще художники вместе со своим вожаком – тоже в квадратных шляпах и мантиях. Был еще Изя, одетый, как и остальные, но он как бы держался в тени. С едой в основном покончили. Внезапно двери в дальнем конце зала распахнулись, и вошли восемь официантов: они несли огромный торт.
Все дружно закричали и зааплодировали. Затем запели:
Степень доктора ты,
Степень доктора ты
Получил, милый Изя,
И сбылись все мечты.
Официанты поставили торт на стол. Торт в виде гроба! Надпись сверху гласила: «Здесь покоится доктор Изя Эпштейн».
– Боже мой! – воскликнул Изя.
– Точно, как ты и хотел, – сказал Вантаджио.
– Речь! Речь! – закричали остальные. Хеллер заставил Изю подняться.
Тот, дико смущенный, прочистил горло, поправил очки и заговорил:
– Мои добрые и терпеливые друзья! День сегодня счастливый, это правда. Наконец-то позади три кошмарных года, и моя диссертация одобрена. На церемонии присуждения ученой степени я, благодаря вашей моральной поддержке, не наступил на полу собственной мантии, когда шел по проходу. Когда из рук президента я получал диплом, оттуда не выскочила змея. Я даже снова нашел свое место – благодаря вашим стройным
рядам я не мог пройти мимо. Но должен вам сказать, что это ужасная невезуха – иметь такое везение. Злой рок никогда не дремлет, и острые зубы его готовы впиться в тебя в тот момент, когда ты совсем не ждешь. Теперь, когда я могу все свое время посвятить корпорациям, любой биржевой аналитик может легко предсказать их неминуемый крах. Неосмотрительно с вашей стороны доверять мне хоть в малом. Это может принести вам неудачу. Я благодарю вас.
Он сел. Все зааплодировали. Его заставили разрезать гроб плоской лопаткой. Немного погодя, съев третий кусок торта, заговорил Хеллер:
– Надеюсь, к завтрашнему дню этот дождь прекратится. Хочу сгонять на «кади» в Сприпорт на Лонг-Айленде и сделать несколько кругов по треку.
– Боже мой! – обеспокоился Изя. – Я бы предпочел, чтобы вы так не рисковали. Это опасно. Я же, как-никак, все еще отвечаю за вас.
– Ну, опасность тут невелика. Покрытие там совсем новенькое. Я не буду испытывать карбюратор. Я просто обкатаю «кади» на всех оборотах. Мотор еще туговато работает.
– Мистер Джет, прошу вас, остерегайтесь того, чтобы ваши гоночные дела или ваше имя могли как-то связать с корпорациями. У меня на сей счет ужасно плохие предчувствия. Судьба может быть предательски изменчивой.
Хеллер только рассмеялся. Но так же поступил и я. Я надеялся, что Изя окажется более прав, чем сознает это. Я узнал все, что мне необходимо было знать, и поэтому сразу же позвонил Уолтеру Мэдисону.
И тут я понял, что он имел в виду. «Саратога» пользуется для торможения садящихся на него самолетов проволочными силками и стопорами, которые и были установлены на всех полосах автодороги. Вот что остановило «Экскалибур»!
Гробе слез с танка, и мы подошли к машине. За рулем мы увидели согбенную фигуру, услышали монотонный безжизненный голос: «Заголовок крупными буквами на всю полосу НЕКРОЛОГ шрифт на 18 пунктов в кавычках МЭДИСОН УМИРАЕТ, МОЛЯ О ПРОЩЕНИИ, подзаголовок шрифт на 12 пунктов в кавычках ВЕЧНО РОКСЕНТЕР, ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА текст кавычки открываются Вчера на Вест-Сайдской эстакаде Джей Уолтер Мэдисон запятая неверно понимаемый публицист запятая испустил дух помимо своей воли точка. Он будет похоронен на кладбище Байдуэй в 16.00 точка. Не исключено запятая что общественность потребует удаления тела с освященной земли...»
Бедняга составлял свой собственный некролог в газету.
– Замолчи, Мэдисон! – приказал ему Гробе, становясь рядом с машиной так, чтобы тот мог его видеть.
Мэдисон поднял голову и, увидев адвоката, побелел.
– О Боже, Гробе! Держи материал для прессы. Измените размер шрифта на самый крупный. В кавычках МЭДИСОН УБИТ восклицательный знак подзаголовок в кавычках ИЗУВЕЧЕННОЕ ТЕЛО...
– Замолчи, – повторил Гробе. – Тебе ничто не грозит.
Мэдисон изобразил крайнее удивление.
– Но ведь президент Патагонии покончил с собой! Все резервуары «Спрута» экспроприированы! Это потеря в восемнадцать миллиардов долларов! – Гробе только поцокал языком. – А только что я сбил машиной собственную мать! Меня привлекут за убийство матери!
– С твоей матерью все в порядке, – успокоил его адвокат. – Как раз в эту минуту моряки выводят ее из шока. Только что по моему радио они выясняли, всегда ли ей требуется консервированное тепло, когда у нее барахлит сердце.
– Но... но... как насчет других дел, которые я завалил? Помните, было время, когда хотели, чтобы я популяризировал «Спрут» среди американских индейцев, и их всех выслали в Канаду?
– Фи, мелочи. У «Спрута» доброе сердце. Мелкие ошибки можно и не замечать. Я тебя прощаю. И Роксентер тебя прощает, и Бог тебя прощает – впрочем, это почти одно и то же.
– Значит, заголовок должен читаться: в кавычках ЧУДЕСНОЕ ВОСКРЕШЕНИЕ МЭДИСОНА, так что ли?
– От губернатора только что прибыл мотоциклист с документом об отмене смертного приговора. Вот. – Он передал Мэдисону конверт. – Ты снова в штате Г.П.Л.Г. Можешь ехать назад к своей матери. А завтра утром в десять будь по адресу, вложенному в конверт.
– О, спасибо, спасибо! – Мэдисон был растроган до слез. – В следующий раз я оправдаю все, что вы когда-то думали обо мне!
Гробе дошел до полицейской машины, перегородившей путь на въездную дорогу, и я вместе с ним. Он забрался внутрь. Я сел рядом.
– Подбрось меня домой, – сказал он шоферу. – А потом и этого человека, куда он пожелает.
– Слушаюсь, мистер Гробе, – ответил полицейский, и мы помчались.
– Довольно мило с вашей стороны простить его после всего этого, – сказал я Гробсу.
– Э, нет, – возразил он. – Мы никогда не говорим ему правды. Вы должны видеть, что за этим кроется. Как только с его подачи выгнали индейцев, мы захватили их нефтеносные земли. А в случае с Патагонией его послали в республику, чтобы разрушить наши общественные отношения. Ее правительство по требованию общественности экспроприировало все имущество и все нефтеперерабатывающие заводы «Спрута». Центральный банк Патагонии должен был заплатить за них, чтобы сохранить свой международный кредит, но, конечно же, не смог. Поэтому банк Граббе-Манхэттён лишил его права выкупа закладной, и теперь вся страна наша. В других делах Мэдисон со всем своим умением устроил такой же развал. Но только не говорите ему, чего мы от него действительно ждем. Скрывайте это. Сам-то он очень верит в то, что он великий специалист по общественным связям. Не разрушайте его веру в себя. Наоборот, поддержите ее, сделайте пару намеков – мол, да, он просто гений, не знаю, как это у него получается!
Вскоре мы прибыли к жилищу Гробса в Вест-Сайде.
– Слава небесам, – сказал он на прощание, – что я вернулся домой вовремя. А то после нынешнего вечера настоящего боя я бы не выдержал. Будьте в конторе рано утром.
Он ушел.
Возвращаясь к себе в отель, я думал: как я был прав! Чтобы столкнуть все это дело с мертвой точки, потребовалось привлечь много сил: авианосец, танки, всю нью-йоркскую полицию. Теперь только боги смогли бы помочь Хеллеру!
Глава 7
С горая от желания поскорее взяться за дело, я рано утром следующего дня явился в контору, медленно пробирался В унылой толпе ползущих на работу сотрудников, отыскал дверь с табличкой «Задания новому персоналу» и вошел. За столом сидел мускулистый тип – начальник отдела. Он взглянул на меня с любопытством.– Инксвитч, – назвался я. – Мне...
Он поднял руку и прервал меня. Затем обратился к компьютеру, но на дисплее было пусто.
– А, – догадался он, – семейный шпион! Что ж, тогда примите мой маленький совет. К таймерам в конторе не прикасайтесь, даже если увидите на них свое имя. Это вас выдаст с головой.
– Постойте, – сказал я. – У меня есть моя работа. Я что, и кабинета даже не получу?
– Что вы, что вы! – сказал он испуганно. – Тогда вас легко будет обнаружить, чтобы застрелить или отравить. Это значило бы способствовать росту преступности. Это противозаконно.
– А как же мне будут платить?
– Ну, это несложно. Но позвольте вас предупредить: не делайте передаточной надписи на чеках, которые могут вам дать. Вас обязательно раскроют.
– Значит, совсем без зарплаты?
– Ну разумеется, вы имеете право на жалованье. Из кассы для мелких расходов. Окно тринадцать. Только не ставьте на расписках своего настоящего имени, иначе они потребуют вернуть вашу зарплату назад.
– Что ж, ладно, – согласился я, – если это не столкнет меня с моим начальником.
– О, да ведь над вами нет никакого босса! И не смотрите на меня с таким удивлением. Вы же семейный шпион.
– Благодарю вас за все, – сказал я.
– Ладно, я вас не видел, поэтому забуду, что вы были здесь. Я сразу же направился к тринадцатому окошку. Там висела табличка «Выплаты для мелких расходов». За окошком сидела очень чопорная старая дама, коротко спросившая: Имя?
– Инксвитч, – ответил я.
Она нажала на клавиши компьютера, и на экране высветилась пустота. Она сурово кивнула: должно быть, один из самых почетных служащих фирмы, если он занимает такой доверительный пост.
– Сколько? – спросила она.
Я взял с потолка первую попавшуюся цифру и сказал:
– Десять тысяч долларов.
Она протянула мне платежную ведомость в трех экземплярах, и я, памятуя о только что полученном совете, подписался: Джон Смит. Она забрала расписку, выдвинула ящик стола и отсчитала десять тысяч мелкими купюрами. И все это она делала с дотошной щепетильностью, с чопорно поджатыми губами. Пять тысяч она отдала мне, а остальные положила себе в кошелек.
Я был поражен. Какая потрясающая организация дела! Шпионы у них просто не существовали! И они разработали невероятно простую систему взяток! Надо бы написать об этом Ломбару! Неудивительно, что он так настойчиво изучал культуру Земли! Теперь, уже поторапливаясь, я устремился по коридору к кабинету Гробса. Дверь была приоткрыта, но я из вежливости постучал. Он подошел к двери с сердитым видом и обрушился на меня:
– Вы что, Инксвитч, спятили? Стучать в дверь! Вы меня насмерть перепугали! Я подумал, что это какой-то враг – что-то ищет и не знает где найти!
И только сейчас я заметил на двери табличку: «Благотворительная ассоциация». Гробе засовывал в кобуру автоматический пистолет «беретта М-84», говоря:
– У нас прямо сейчас свидание с Мэдисоном.
– Это вы припасли для Мэдисона? – спросил я и тут же решил проверить, при мне ли мой кольт «кобра», который я теперь всегда носил с собой.
– Нет-нет! В нем нет ни капли агрессивности. Это для здания, где находится журнал «Чушь-дрянь мэгэзин». Оно как раз напротив. Опасное местечко: там кругом шатаются люди, о которых пишут в журнале, и убивают редакторов! Ну, пошли. Там-то мы и встретимся с Мэдисоном!
Он поспешил из конторы на улицу, и я за ним.
Глава 8
Нам пришлось пройти совсем немного. Сорокавосьмиэтажное здание располагалось как раз напротив особняка компании «Спрут». Мы пересекли мостовую с двух-тоновым покрытием и фонтанами и оказались перед взметнувшимся ввысь великолепным сочетанием известняка, алюминия и стекла.Войдя в просторный вестибюль, отделанный полированной и неполированной нержавеющей сталью, мы остановились перед огромной абстрактной настенной росписью, вошли в лифт и понеслись к небесам. Лифт остановился в непомерно большом помещении, где нашим глазам предстал здоровенный список объектов. Самый верхний указатель гласил: «Этаж вдохновения владельца-издателя».
Далее следовало перечисление ряда журналов, публикуемых в здании: «Чушь-дрянь», «Отребье», «Похабные картинки» и «Невезуха».
Воздух здесь был прокуренный и тяжелый. Пахло марихуаной и опиумом. Кругом ходили какие-то люди: у них были завязаны глаза, и вели их такие же, с завязанными глазами. Мы пошли дальше и увидели множество расклеенных на стенах надписей:
«Все новости, от которых вас хватит удар». «Нереальность – это единственная реальность». «"Чушь" – журнал, который никого не обманывает и не надувает, кроме своего читателя». «Всегда проверяй факты в уборной, а потом уж пиши свою статью».
«Они хотят крови; дайте им кровь – даже если она ваша собственная». Открывались какие-то двери с табличками: «Главный клеветник», «Редактор непристойностей» и «Ведущий извращенец». Но не к ним держали мы путь. Рассекая клубы дыма, мы двигались к громадной двери в конце холла. На ней была табличка: «Владелец-издатель. Личное. Священное».
Гробе с ходу навалился на нее. Там, где полагалось быть столу, стоял диван. На нем никого не было. Я стал замечать, что на стене справа от меня вспыхивают и гаснут огоньки. Я увидел большой орган и сидящую за его пультом женщину-органистку средних лет в мужском костюме с фалдами и белым галстуком. Она изящными движениями перебирала клавиши. Но музыка не звучала! Обширная панорама картин на стене переливалась ритмично вспыхивающими и смешивающимися огнями, и я понял, что она играла цветом, картинами!
Они были так велики, что нужно было отступить назад, чтобы их разглядеть. И вот этот вьющийся и мигающий полноцветный монтаж становился изображением мертвых тел, железнодорожных и авиационных катастроф, убитых детей и могил. И через все это в медленном зловещем ритме текла кровь. Симфония бедствия. Довольно притягательное зрелище, подумалось мне.
Гробе подошел к женщине и велел ей убираться. Она возмущенно запротестовала, говоря: «А как же выдумывать несуществующие новости, когда перед тобой нет их основы?», на что Гробе коротко бросил: «Перебьешься». Она взяла свою дирижерскую палочку и очень потертый цилиндр, что-то бормоча себе под нос о людях, лишенных истинно репортерской души, но, взглянув напоследок на его лицо, моментально выскочила за дверь.
– Мы сюда пришли для встречи с владельцем-издателем? – спросил я.
– Вовсе нет, – отвечал Гробе. – Он как наркоман, зависимый от ЛСД, всегда в отлучке, так как состоит в связи со своим психоаналитиком мужского пола. Тут всегда пусто, поэтому я здесь устраиваю встречи.
– Значит, мы здесь хозяева?
– Что? Взять, на себя все его иски о клевете? Я бы отказался. Садитесь, Инксвитч, и я вас просвещу.
Сидеть здесь было негде, кроме скамьи возле цветомон-тажного органа. Я присел на нее и случайно коснулся клавиши. На стене замигало изображение обнаженной девушки, которую кто-то душил. А она недурна, подумалось мне. Гробе принялся беспокойно расхаживать взад и вперед.
– Нам не нужно быть владельцами газет или журналов. Это делается следующим образом: будучи по уши в долгах, издатели и владельцы радио и телестанций обращаются за миллиардами в банки. Поэтому, когда они хотят продлить кредит или взять заем, банки говорят, что они должны ввести в свой совет директоров одного или шесть членов, выбранных банком. И они это делают, чтобы получить деньги. Тогда все, что нам хочется
видеть напечатанным в прессе, мы просто передаем директору, он отдает распоряжение редакторам, те – репортерам, а последние премило печатают то, что им скажут.
Как это мудро, подумал я. Ломбар будет очарован. Но Гробе продолжал:
– И вот, если правительство выходит из-под контроля, мы запускаем в прессу материальчики, чтобы сбить кое с кого спесь или заставить уйти в отставку. Поэтому правительственная информация в прессе всегда отражает то, что нужно нам. Система эта очень строгая, так как мы контролируем все банки, вы это знаете.
Ого! Это бы непременно заинтересовало Ломбара. Классная система! Пропаганда по замкнутой цепи! В нее нельзя ввернуть и словечка правды! Так вот каким образом Роксентерам удавалось так долго удерживаться у рычагов власти и так много прибрать к рукам! Это и, конечно же, софистика. Свободное предпринимательство – под полным контролем!
Я попытался сыграть на органе одним пальцем «Лазарет святого Джеймса» и вызвал на стене японских киночудовищ, пожирающих людей. Затем я нашел одну клавишу: после нескольких быстрых ударов по ней вниз по стене волнами стекали реки крови.
Открылась дверь.
Это был Мэдисон! Прошлым вечером под ртутными дорожными лампами я его не очень-то хорошо рассмотрел в машине. А теперь я был поражен! Опрятный, довольно красивый молодой человек, одетый безупречно и очень сдержанно. Каштановые волосы и очень притягательные карие глаза. Он вполне мог быть моделью для рекламы рубашек. Он казался спокойным, благовоспитанным и выглядел презентабельно.
– Светская информация, – сказал он. – Мэдисон прибыл с опозданием и очень извинялся. Кавычки.
Я заметил, что Гробе чуть подался назад, словно разговаривал с бомбой.
– Ты получил свое удостоверение? – спросил он.
– О, разумеется. Сегодня Мэдисон получил высшую награду: удостоверение репортера журнала «Чушь-дрянь». Удостоенный такой высокой чести, он выразил благодарность...
– И у тебя теперь особое независимое задание? – спросил Гробе.
– Кавычки. Отдел удостоверений необъяснимо рад, что никакого задания не предвидится. Новость быстро распространилась по всему зданию. Тысячи людей приветствовали...
– Это Смит, Джон, – прервал его Гробе, представляя меня. – От него будешь получать инструкции. Дай ему телефон своей матери, а также конторы в Г.П.Л.Г.
Мэдисон поклонился, затем подошел ко мне и сердечно пожал мне руку. Потом он достал блокнот, написал на страничке номера телефонов и передал мне. После этого направился к Гробсу – тот отступил назад – и учтиво обратился к адвокату:
– Что я должен делать?
Гробе достал из кармана паспортные фотографии Уистера и передал ему. Мэдисон окинул их дружелюбным взглядом.
– Выглядит очень симпатичным парнем, – прокомментировал он.
– Верно, верно, – сказал Гробе. – Его зовут Джером Терренс Уистер. – Он бросил взгляд в мою сторону, и я понял его намек.
– У него офис в Эмпайр Стейт Билдинг. – Я назвал номер. – Он разработал новый вид горючего. Собирается выступить в гонках, чтобы о нем узнали.
– Ну и в чем же дело? – не понимал Мэдисон, но Гробе объяснил:
– Ты будешь действовать в качестве репортера по особым поручениям от журнала «Чушь-дрянь». В сущности, человек он скромный и не стал бы прямо нанимать агента по общественной информации. Но мы, его друзья, знаем, что он в таковом нуждается – ему на его пути без помощи не обойтись. От нас он бы точно не принял никакой помощи, нам нужно остаться безымянными. Так, оказывая ему протекцию, мы внесем свой вклад в наше великое общество и поможем пробиться этому парню и его изобретению. Понимаешь, Мэдисон? Это и есть твое единственное задание.
В тот же момент Мэдисон загорелся благородными чувствами.
– Вы хотите сказать, что я действительно должен буду помочь ему?
– Вот именно, – подтвердил Гробе. – Сделай так, чтобы его имя было у всех на устах, сделай его бессмертным!
– О, изумительно, блестяще, великолепно! – восклицал Мэдисон с горящими глазами. – Мистер Гробе, я могу сделать его бессмертнейшим из бессмертных! Так или иначе, его имя запомнится навеки! – Он не мог сдержать свою радость и все расхаживал туда и сюда, чуть ли не прыгая. Остановился. Заговорил опять: – Кавычки. Сегодня переговоры с лейбористами наткнулись на препятствие. Как стало известно из самых достоверных источников, Мэдисон пожелал узнать, каков бюджетный...
– Потолок? Небеса, – успокоил его Гробе. – В пределах разумного, конечно.
– О! – просиял Мэдисон. – Теперь я понимаю! Бессмертным! Его имя на веки веков станет известным везде и каждому! – Каждая клетка тела Мэдисона излучала радость и энтузиазм. Он ни секунды не мог постоять спокойно. Будь у него шляпа, он бы непременно подбросил ее в воздух.
Гробе увел меня из комнаты. Мы проплыли в вонючем дыму марихуаны и опиума. На нас натыкались репортеры, но мы твердо шли своей дорогой к лифту. При выходе из здания Гробе приглядывался, ища глазами снайперов. Благополучно выбравшись на улицу, мы остановились у тоненько позванивающего фонтана и несколько раз глубоко вздохнули, чтобы отделаться от навязчивого дурного запаха. Наконец Гробе запихнул свой пистолет поглубже в кобуру и сказал:
– Отныне все в ваших руках, Инксвитч. Если потеряете его номер, поищите номер его матери в телефонной книге. Он уже завелся. А мне нужно уехать на несколько дней – что-то артачится генерал-губернатор Канады, не желает подвергать геноциду французское население, и нам придется очистить Новую Шотландию, чтобы взять контроль над дополнительными районами нефтедобычи. А это связано с множеством юридических хитросплетений. Но я вернусь задолго до того, как начнется фейерверк, на случай, если понадобятся более суровые меры. Мэдисону вы на свое усмотрение подбросьте пару
советов, а в остальном предоставьте его самому себе. И мы отделаемся от Уистера! Желаю удачи.
Он поспешил по своим делам, а я остался у плещущего фонтана, чувствуя себя в этом спокойном местечке чуть-чуть неспокойно. Этот Мэдисон, кажется, был милейшим парнем, даже наивным, судя по тому, что он сразу же почувствовал симпатию к Хеллеру. Уж не преувеличивает ли Гробе опасность, якобы исходящую от этого прекрасного молодого человека? – беспокоился я. Может, в конце концов он выведет Хеллера к славе и успеху?
Часть ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Глава 1
В тот вечер совершенно не годился для прогулки. На закате стал моросить кислотный дождичек. Попадая на одежду, он проедал в ней дыры. Из-за низких облаков даже террасы на верху отеля почти не было видно. Мерзкий вечерок. Осень нависала над Нью-Йорком, словно набухшая от грязи губка. Понятно, что я решил никуда не выходить, а вместо этого позвонил сенатору Шалберу. Я передал ему, как высоко его ценит Роксентер, чем явно его порадовал.Только я положил трубку, как телефон зазвонил, снова требуя моего внимания. Профессионально монотонным голосом телефонистка сказала:
– Мистер Смит? Центральная телефонная станция аэровокзала Манхэттена. Только что подошел человек и передал мне листок бумаги с вашим именем. Он сделал мне знак, чтобы я позвонила вам. Он у телефона, говорите.
На линии щелкнуло, затем в трубке послышалось:
– Мммммфффф.
– Говорите громче, – попросил я. – Я вас не понимаю.
– Мммммфффф.
Я возмущенно бросил трубку. Но все же это меня озадачило: в Нью-Йорке я не знал никого, чье имя было бы «Мммммфффф». Венгр?
Я стал заказывать себе роскошный ужин. Ютанк, как обычно, отсутствовала, и я только надеялся, что кислотный дождь не испортит ее красивого личика, если ей придется угодить под него.
Зазвонил телефон. Тот же голос:
– Мммммфффф.
– Кто вы такой? – строго спросил я. – Я не знаю никакого Ммммффф!
Кто-то рядом с телефоном сказал:
– Держи ее у моего уха, а я буду говорить.
Вдруг голос зазвучал уже громче:
– Это вы, сэр? А это мы. Сначала Рат пытался вам звонить, но у него еще проволока в челюстях. (Ближе держи трубку!) А у меня еще на руках шины. Доктор ни с меня, ни с Рата не будет ничего снимать и задержит нас еще на две недели.
– Все бы вам сачковать и сачковать! Лишь бы хоть еще немного полодырничать! – возмутился я.
– Мы знаем, сэр, как вы беспокоились насчет одной вещи. Поэтому Рат проскользнул мимо сестер и врача приемного отделения. Я-то не мог – у меня еще шины на руках, очень заметно, да и лазить я не могу. А у Рата неподвижны только челюсти...
– Что вы хотите сообщить мне, черт побери? – резко оборвал его я.
– (Ближе держи трубку!) Но ему пришлось ждать, пока все охранники и гиды не разошлись по домам. Такая скверная погода, что верхняя и нижняя башни, к сожалению, были закрыты. Поэтому Рат вскарабкался по телевизионной мачте – уж постарался на славу. Из-за дождя было ужасно скользко. Нам придется достать ему новую пижаму – старую разъело кислотой. Он даже кожу содрал на лодыжках – так сильно дул ветер...
– Боги мои! – вскричал я. – Давай ближе к делу!
– Ну, он отключил эту штуку, сэр. И мы хотели вам сказать, что еще две недели не будем выходить на работу. Доктор отказывается...
– Вы оба готовы пойти на все, лишь бы отлынивать от дела! Я позабочусь, чтобы удержали часть вашей зарплаты, уж поверьте мне!
Я бросил трубку. Увиливать от работы под таким жалким предлогом! Я был так раздражен, что суть сообщения не сразу достигла моего сознания. Ретранслятор 831! Отключен! Я снова мог следить за тем, что делает Хеллер! Вот хоть сейчас! Эта информация понадобится Мэдисону. Я быстренько установил свою аппаратуру, включил ее – она работала!
Званый ужин! Он проходил в частном обеденном зале какого-то ресторана. Шикарная обстановка. В духе старой английской таверны: темный дуб, на стенах кабаньи головы, камин с дровами, официанты в красных охотничьих куртках. Но было что-то странное. Я не узнавал людей! Они были в шляпах с квадратным верхом и черных мантиях! Все как один! Они, очевидно, уже заканчивали трапезу, заедая ростбиф сливовым пудингом и время от времени переговариваясь. Пока Хеллер озирал стол, обращаясь то к одному, то к другому, или кому-то отвечал, или смеялся над чьей-то шуткой, я постарался определить, кто есть кто.
Бац-Бац! Что он тут делал в этой квадратной шляпе и черной мантии? Он же не кончал никакого университета. А Вантаджио? Этот уже закончил давным-давно. Там были еще художники вместе со своим вожаком – тоже в квадратных шляпах и мантиях. Был еще Изя, одетый, как и остальные, но он как бы держался в тени. С едой в основном покончили. Внезапно двери в дальнем конце зала распахнулись, и вошли восемь официантов: они несли огромный торт.
Все дружно закричали и зааплодировали. Затем запели:
Степень доктора ты,
Степень доктора ты
Получил, милый Изя,
И сбылись все мечты.
Официанты поставили торт на стол. Торт в виде гроба! Надпись сверху гласила: «Здесь покоится доктор Изя Эпштейн».
– Боже мой! – воскликнул Изя.
– Точно, как ты и хотел, – сказал Вантаджио.
– Речь! Речь! – закричали остальные. Хеллер заставил Изю подняться.
Тот, дико смущенный, прочистил горло, поправил очки и заговорил:
– Мои добрые и терпеливые друзья! День сегодня счастливый, это правда. Наконец-то позади три кошмарных года, и моя диссертация одобрена. На церемонии присуждения ученой степени я, благодаря вашей моральной поддержке, не наступил на полу собственной мантии, когда шел по проходу. Когда из рук президента я получал диплом, оттуда не выскочила змея. Я даже снова нашел свое место – благодаря вашим стройным
рядам я не мог пройти мимо. Но должен вам сказать, что это ужасная невезуха – иметь такое везение. Злой рок никогда не дремлет, и острые зубы его готовы впиться в тебя в тот момент, когда ты совсем не ждешь. Теперь, когда я могу все свое время посвятить корпорациям, любой биржевой аналитик может легко предсказать их неминуемый крах. Неосмотрительно с вашей стороны доверять мне хоть в малом. Это может принести вам неудачу. Я благодарю вас.
Он сел. Все зааплодировали. Его заставили разрезать гроб плоской лопаткой. Немного погодя, съев третий кусок торта, заговорил Хеллер:
– Надеюсь, к завтрашнему дню этот дождь прекратится. Хочу сгонять на «кади» в Сприпорт на Лонг-Айленде и сделать несколько кругов по треку.
– Боже мой! – обеспокоился Изя. – Я бы предпочел, чтобы вы так не рисковали. Это опасно. Я же, как-никак, все еще отвечаю за вас.
– Ну, опасность тут невелика. Покрытие там совсем новенькое. Я не буду испытывать карбюратор. Я просто обкатаю «кади» на всех оборотах. Мотор еще туговато работает.
– Мистер Джет, прошу вас, остерегайтесь того, чтобы ваши гоночные дела или ваше имя могли как-то связать с корпорациями. У меня на сей счет ужасно плохие предчувствия. Судьба может быть предательски изменчивой.
Хеллер только рассмеялся. Но так же поступил и я. Я надеялся, что Изя окажется более прав, чем сознает это. Я узнал все, что мне необходимо было знать, и поэтому сразу же позвонил Уолтеру Мэдисону.