Страница:
Пользуясь тем, что в машине больше никого не было, Сигизмунд произнес вслух все те слова, которые ему хотелось. Злобно рычал, ворчал, гримасничал, мысленно рвал на части — словом, вел себя преувеличенно.
А дома, между прочим, шаром покати. Девкины запасы иссякали. И денег нет. И занять не у кого. Вообще этот Новый Год оказался каким-то чересчур разорительным. До получки еще почти десять дней…
Стоп. Десять дней… А Рождество у нас когда было?
Рождество у нас было седьмого. Сегодня пятнадцатое… О Господи! Тетю Аню с днем рождения не поздравил. Восьмого. А сегодня пятнадцатое. И звонить уже поздно.
Забыл. И не объяснить же — не поверят. «Тетя Аня! Я забыл, что у вас день рождения. Вот. Хочу поздравить. С чем? Да нет, не с тем, что забыл. С днем рождения, конечно. Ну почему же. Вовсе нет. Вы для меня кое-что значите. То есть, я хочу сказать…» Бряк. Трубка вешается. И правильно.
Нет, не так. «Дорогая тетя Аня, поздравляю вас с… Как — какое число? Восьмое, конечно… Как — пятнадцатое?..»
Не поверит.
Впереди черной клубящейся массой показалась трамвайная остановка. Народу скопилось — видимо-невидимо. Издалека — а тем более с высоты птичьего полета — похоже на роение пчел.
Сигизмунд сбросил скорость. Поехал нарочито медленно. Потасканная «единичка» разве что бедрами не вихляла.
Увы. Все на остановке стояли такие же нищие, угрюмые и озлобленные.
Сигизмунд дал газ и повернул в сторону «Балтийской». Там сейчас хор-рошие перебои с транспортом.
У «Балтийской» (в просторечии — у «Болта») сели сразу трое. Один здоровенный, в кожаной куртке, с бритым затылком, но не «бык» — работяга. Второй сухощавый и на вид двужильный. От обоих сладко и крепко несло пивом. Между ними висел третий, лыка не вязавший.
Сигизмунд остановился.
— На Кантемировскую, шеф, отвези? — попросил сухощавый.
Сигизмунд с сомнением оглядел пьяненького.
— Салон не облюет?
— Не, он жадный. В себе держит, — хохотнул крепыш. — Ни разу не упустил.
— Ладно, грузите.
Мужички закинули пьяненького. Крепыш сел сзади, рядом с товарищем, сухощавый деловито устроился рядом с Сигизмундом. Откуда-то в его руке появилась початая бутылка «Балтики».
— Хошь? — сунул он Сигизмунду.
Тот мельком глянул.
— За рулем.
— Как хошь.
Хлопнула дверца.
— Пристегнись, — мельком сказал Сигизмунд.
Сухощавый пристегнулся. Прильнул к бутылке. Вдруг пьяненький за спиной у Сигизмунда ожил.
— Мужики! — возопил он. — Куда едем?
— Сиди! — крикнул крепыш. — На работу едем.
— К-куда? — искренне испугался пьяный.
— На восьмой причал, куда.
— Не-ет, точно? На п-причал? А почему…
— Смена началась. Опоздали, к тому же.
— Какая смена, мужики? Выходные же завтра…
— Ты че, не проспался? Утро сейчас, видишь? Скоро рассветет. В первую смену нам…
Докеры. Едут с последней смены, перед выходными. Шуткуют.
Пьяный их собрат разволновался почти до слез. Стал дверцу дергать, просить, чтобы выпустили. Не хотел на восьмой причал. Сухогруз там какой-то его страшил.
— Мужики! Вы че, правда?
— Сиди спокойно, парень. Завтра суббота, — сказал Сигизмунд, не оборачиваясь.
В зеркальце он увидел укоризенный взгляд крепыша.
Сухощавый хмыкнул.
— Кайф парню поломал.
— Как в порту дела? — спросил Сигизмунд.
— Платят…
— Повысили тариф?
— С Нового Года.
— Хорошо живете.
— Есть порт — есть Петербург. Нет порта — город задыхается… Известное дело.
— А вы же, вроде, разорились, обанкротились или как?..
— Это, друг, Пароходство обанкротилось. Не фиг было крутых из себя корчить. А нам ихнее банкротство по барабану… Хотя по акциям в том году не выплатили, все на развитие производства пустили…
Мужики заговорили между собой. Закурили исключительно едкие папироски. Отдыхать ехали.
На Кантемировской сгрузили пьяного. Сухощавый ждал в машине, крепыш потащил пьяного в подъезд. Сухощавый проводил его глазами. Попросил Сигизмунда подождать:
— Сейчас выйдет…
— Его куда везти?
— На Мужества.
— А тебя куда?
— Меня еще дальше. На Вавиловых.
Сигизмунд выразительно замолчал. Сухощавый усмехнулся, но ничего не сказал.
Сигизмунд включил радио, чтобы не так просто молчать. Замурлыкало «Радио Модерн».
Крепыш выскочил из подъезда, хлопнув за собой дверью. Поехали.
Город проплывал мимо. Бултыхалась музыка. Сигизмунд время от времени искоса поглядывал на сухощавого — тот опять курил — на его спокойное, расслабленное лицо. Нравился ему этот сухощавый. Вкалывает до седьмого пота и зарабатывает неплохо. Один из немногих счастливцев в наше время.
Поймал себя на том, что думает о Лантхильде. Вдруг остро захотелось, чтобы она сидела рядом в машине, с радостным любопытством смотрела на дома, на вечерний снег под фонарями. Чтобы тараторила на своем непонятном наречии, втолковывала что-то.
Ждет, небось, его дома…
Прощаясь с Сигизмундом, сухощавый отсчитал ему шесть десяток. Усмехнулся и пошел через сугробы к высоким точечным домам, за линию электропередач.
Сигизмунд убрал деньги в карман. Поехал к «Академической». Оттуда повез к «Черной речке» какую-то вздорную, пахнущую духами бабенку. Та что-то объясняла насчет того, что опаздывает, смеялась, выставляла колени в тонких колготках.
Покружил вокруг «Черной речки». Подцепил растерянного негра. Смешно выглядят негры в зимних шапочках и шарфах. Негр сел и потребовал «бар».
— Какой вам бар? — спросил Сигизмунд.
Негр пожал плечами.
— «Доминик», «Джой», «Пирамид»…
Сигизмунд выбрал «Джой». Это было ближе всего к его дому. «Пирамида», впрочем, тоже, но там дороже — Сигизмунд заботился о клиенте.
Клиент сунул пять долларов. Русских денег не имел. Ладно, сойдет и пять долларов.
Пожелал негру хорошо провести вечер и, наконец, остался один. Заработал сто тысяч. Минус бензин.
Заехал в «24 часа», взял пельменей, хлеба и яблок — Лантхильде. Голодная, небось, сидит. В доме действительно шаром покати.
Поставил машину в гараж. Привычно бросил взгляд на свои окна — горели все четыре окна. Надо втык девке сделать. Пусть электричество бережет. Развела иллюминацию.
Но отругать Лантхильду ему не удалось. Она вылетела навстречу такая сияющая, что Сигизмунд как открыл рот, так сразу и закрыл. Вручил ей покупки и повел кобеля гулять.
К его возвращению пельмени были готовы. Лантхильда довольно быстро освоила приготовление полуфабрикатов и с легкостью перешла на них. Сигизмунд, умываясь после тяжелого дня, глядел на себя в зеркало и думал горделиво:
1) пожарную инспекцию отбил;
2) денег на еду заработал;
3) золото в шкафу висит;
4) Лантхильда пельмени наварила -
что еще нужно человеку, чтобы встретить старость?
Что нужно? Вечерком бы еще покататься по городу нужно. Блядей от того же «Джоя» поразвозить. Часа так в четыре утра… И завтра тоже. Потому что до получки десять дней.
Чтоб им всем пусто было! Сигизмунд пнул колесо «форда» и тут же опасливо оглянулся, ожидая визга сигнализации. Но «форд» презрительно промолчал. А может, он и сигнализирует. Прямо в квартиру этой суке. Небось, давится сейчас чаем и выскакивает из дома…
Сигизмунду почти захотелось увидеть владельца наглой тачки. Скандал устроить, в морду дать, а еще вернее — получить. Или нет. Они сейчас «цивилизованные». Скорее всего, ему снисходительно отслюнят и отгонят машину. А он, кстати, возьмет. Потому что до получки десять дней. А у тети Ани день рождения. Был.
Откуда они только все повылезали! Как тараканы из щелей. Раньше же их не было.
Как — не было… Были. Только тогда они были детьми. А теперь выросли, падлы, и захватили тут все. Не проехать, не пройти. Куда ни сунешься — везде рыло. Молотобойцы.
Сигизмунд, конечно, понимал, что в нем говорит сейчас обида поколения, которое просрало свою жизнь — у Кота-Воркота наркота была крута… А больше ничего крутого за Котом-воркотом и не водилось. Торчали у «Сайгона», кричали «ура» в 91-м, с энтузиазмом шили нелепые юбки и стеганые штанишки из х/б в доморощенных кооперативах, потом торчали у Мариинки в 93-м, а потом… суп с Котом-воркотом.
Кооперативчики придавили. На один ноготь положили, другим прижали. Из большого бизнеса выдавили. С легкостью выдавили. Другой менталитет нужен. Под другой менталитет другой загривок требуется. Менталитет поддерживать.
А таким, как Сигизмунд, — полная свобода открывать клопоморную деятельность. Только налогами душат — ну, это чтоб тараканам сочувствовал.
Зачем страдает, Кто это знает? Я это знаю, Я сам страдаю… Вот и страдай.
Хочешь офис иметь? Чтоб все по цивилу, блин? Ноу проблем. Готовь пакет арендатора и вперед, на винные склады: справка из Госпожнадзора, справка из СЭС, справка из Ленгаза, справка из ГИОПа, справка из ПИБа…
И проверки. Проверочки.
И работай, работай. Если «фордяра» на дороге не встанет. А если встанет… Ну, не обессудь, друг. Твое время уже не настанет. Прошло твое время.
Сигизмунд, конечно, всегда знал, что в последние годы, как и большинство российских граждан, живет в состоянии постоянного глубокого унижения. Бедностью, бесправием, беззащитностью. Но далеко не всегда эта униженность представала перед ним так «весомо, грубо, зримо», как сегодня, когда она обрела обличье — в принципе, очень хорошего — автомобиля.
Мелко дрожа, Сигизмунд отправился домой.
На входной двери белела бумажка. Когда только успели налепить?
«Инофирме срочно требуются сотрудники. Конкурсный отбор. Возможность дополнительного заработка». И номер телефона.
Сорвал.
Отличная работа, по всему видать. Не иначе, расческами торговать. Таскаться коробейником с тяжеленной сумкой на плече по офисам-конторам, объясняя с порога таким же Сигизмундам, чем расческа «инофирмы» лучше обычного совкового изделия.
«Возьмем обычную бритую голову. Проведем по ней обычной расческой. На голове остаются красные полоски. Теперь воспользуемся нашей расческой…»
— Нии, — сказала Лантхильда. — Нэй хоти.
— Нэй хоти — как хоти.
Сигизмунд снял куртку. Пошел в комнату, упал на диван, заложил руки за голову. Кобель тут же устроился у него в ногах. Лантхильда присела рядом. В доме три комнаты и кухня, с раздражением думал Сигизмунд, неподвижно глядя в потолок, но всем почему-то надо собраться в кучу на одном диване.
— Сигисмундс, — сказала Лантхильда. — Мой брозар — он дерево-дерево-дерево…
— Что?
— Дерево-дерево-дерево… и еще дерево-дерево-дерево…
Она обвела вокруг себя руками и вопросительно посмотрела на него.
— Лес, — сказал Сигизмунд. Ему было неинтересно, и он это всячески ей показывал.
— Йаа… Леес! Мой брозар Вамба. Брозарис фрийондс Вавила. Скулди. Лови свиин… Свиин злоой… Убил. Уубил… У! Свиин — таак…
Лантхильда встала, пригнулась, начала ходить по комнате воровскими зигзагами.
— Сигисмундс! Види! Вииди! Дерево-дерево-дерево… Свиин. Миина брозар — тут. Вавила — тут. Скулди — тут. И свиин. Уубил!.. Аттила: Скулди идти лови свиин — не хооти… Вамба сказал: Скулди, иди! Лоовим свиин! Скулди идет лови свиин.
Лантхильда подпрыгнула и встала, широко расставив ноги. Она сжала перед собой кулаки, как будто держала в руках берданку или рогатину — чем там ловят свиина.
Сигизмунд перевернулся набок, подложил ладони под щеку. Стал смотреть.
Лантхильда раскраснелась.
— Свиин идет! Дерево-дерево-дерево… свиин уубил… Злой! Злоой свиин. А Скулди — раз! — Она сделала резкое движение. Все-таки не берданка. Рогатина. — А свиин… он — рраз! Оой!
Лантхильда скорчила гримасу, схватилась за низ живота и стала раскачиваться и выть. Потом выпрямилась и пояснила:
— Скулди.
Из дальнейшего рассказа Сигизмунд не без труда выяснил, что злого свиина Вамба с Вавилой пришили. Правда, из девкиных пояснений явствовало, что они же пришили несчастного Скулди.
Или нет… Но что-то нехорошее со Скулди случилось. Не зря он не хотел идти ловить свиина.
После этого история стала совершенно мутной. Лантхильда еще слишком плохо владела русским языком. С пятого на десятое донесла до сознания Сигизмунда следующее. Вся команда явилась к аттиле. Вамба нес свиина, а Вавила — Скулди.
Аттила сделал так. (Лантхильда изобразила). Он стал топать ногами и рвать себе щеки ногтями, причитая. После чего непоследовательный аттила бил:
а) Вамбу;
б) свиина;
в) Вавилу;
г) Скулди;
д) ее, Лантхильду.
Всех побил аттила! Вот какой аттила!
После чего аттила сказал, что свиина есть не будет. Злоой свиин.
А Скулди сожгли. И свиина сожгли вместе со Скулди.
Из рассказа Лантхильды Сигизмунд уяснил также, что свиин вступил в пререкания с аттилой. Требовал, чтобы его, свиина, съели, как положено. Но потом плюнул и согласился, чтобы его сожгли вместе со Скулди.
Скулди тоже принимал непонятное участие в беседе. Он радовался. И при этом препирался с Вавилой и Вамбой.
Вот так сожгли Скулди. Вот как это вышло.
Но Скулди был злоой. Лантхильда не скучает по Скулди. Вавила — веселый.
А Сигисмундс — лучше всех!
Против своей воли, Сигизмунд развеселился.
Сел на диване. Лантхильда уселась рядом, прижалась бочком.
— Скулди — кто? — спросил Сигизмунд.
— Скулди — брозар. Миина брозар.
— Вавила — брозар? — Сигизмунд задал этот вопрос для проверки.
Лантхильда потрясла головой.
— Вавила фрийондс. Вамба — брозар. Скулди — брозар.
Лантхильда пустилась в длинную историю своего семейства.
— Погоди, погоди, — оборвал ее Сигизмунд. — А почему это я, по-твоему, лучше всех?
— Тии? Тии име-е..
— ..ешь, — помог Сигизмунд.
— Имее-есь много-много…
— Большое сердце? Душа, душа большая, — охотно подсказывал Сигизмунд. — И ум. Ум тоже большой. Да?
— Нии… Нэй месай. Тии имеес много-много… ба-рах-ло.
— Чего? — Сигизмунд подпрыгнул.
— Веси. Инвентар.
— Что? Что я имею много-много?
Лантхильда встала, прошлась по комнате.
— Это. — Она показала пальцем на шкаф. Открыла. Начала перебирать рубашки, свитера. — Это, это… Есе это, это, это… — Провела пальцами по книгам. — Это, это… Веси. Барахло. Много. Инвентар.
Это было уже больше, чем Сигизмунд мог вынести.
— Слушай, ты!.. Такой маленький пацак и такое меркантильное кю!
Она остановилась посреди комнаты, склонила голову набок.
— Тии лусе всего!
— Так ты что… Ты меня ради этого шмотья полюбила?
— Луби? Хва? Цто? Цто луби? Сигисмундс име-ес много барахло. Сигисмундс — годс. Ик им годо. — Она медленно, бережно соединила ладони. — Годс…
— Иди сюда, — сказал он ворчливо. — «Годо»…
Она уселась рядом, очень довольная. Сложила руки на коленях. Хорошая девочка. Нашла себе богатенького муженька.
— Сигисмундс име-е карро. Вавила нэй име
—е карро. Такой! Нэ
—эй… Пон-йал?
Да. Карро. THE CAR. Тачка, по-нашему. Име-е. Только вот кто-то более хоросий име
—е «форд» и этот «форд» стоит прямехонько перед гаражом, так что карро сегодня может спать спокойно.
— Завтра поедем кататься, — обещал он Лантхильде. — И ни одну суку не станем подвозить.
— Хвас ист сука?
Дело даже не в том, что Лантхильда якобы полюбила его ради какого-то баснословного «богатства». Он понимал, что это не так. Дело в том, что ее наивная вера еще больнее подчеркнула всю его несостоятельность.
Ну и ладно. По крайней мере, есть у него в жизни одна чудесная девушка, которую никто не отберет. Вот эта, белобрысая. С длинным носом. Которая тут на руке у него пристроилась и сопит себе в две дырки. Меркантильная, хитроумная Лантхильда.
На мгновение вспомнил о золотой луннице, что висела в шкафу. Отнюдь не признак бедности.
Глава тринадцатая
А дома, между прочим, шаром покати. Девкины запасы иссякали. И денег нет. И занять не у кого. Вообще этот Новый Год оказался каким-то чересчур разорительным. До получки еще почти десять дней…
Стоп. Десять дней… А Рождество у нас когда было?
Рождество у нас было седьмого. Сегодня пятнадцатое… О Господи! Тетю Аню с днем рождения не поздравил. Восьмого. А сегодня пятнадцатое. И звонить уже поздно.
Забыл. И не объяснить же — не поверят. «Тетя Аня! Я забыл, что у вас день рождения. Вот. Хочу поздравить. С чем? Да нет, не с тем, что забыл. С днем рождения, конечно. Ну почему же. Вовсе нет. Вы для меня кое-что значите. То есть, я хочу сказать…» Бряк. Трубка вешается. И правильно.
Нет, не так. «Дорогая тетя Аня, поздравляю вас с… Как — какое число? Восьмое, конечно… Как — пятнадцатое?..»
Не поверит.
Впереди черной клубящейся массой показалась трамвайная остановка. Народу скопилось — видимо-невидимо. Издалека — а тем более с высоты птичьего полета — похоже на роение пчел.
Сигизмунд сбросил скорость. Поехал нарочито медленно. Потасканная «единичка» разве что бедрами не вихляла.
Увы. Все на остановке стояли такие же нищие, угрюмые и озлобленные.
Сигизмунд дал газ и повернул в сторону «Балтийской». Там сейчас хор-рошие перебои с транспортом.
У «Балтийской» (в просторечии — у «Болта») сели сразу трое. Один здоровенный, в кожаной куртке, с бритым затылком, но не «бык» — работяга. Второй сухощавый и на вид двужильный. От обоих сладко и крепко несло пивом. Между ними висел третий, лыка не вязавший.
Сигизмунд остановился.
— На Кантемировскую, шеф, отвези? — попросил сухощавый.
Сигизмунд с сомнением оглядел пьяненького.
— Салон не облюет?
— Не, он жадный. В себе держит, — хохотнул крепыш. — Ни разу не упустил.
— Ладно, грузите.
Мужички закинули пьяненького. Крепыш сел сзади, рядом с товарищем, сухощавый деловито устроился рядом с Сигизмундом. Откуда-то в его руке появилась початая бутылка «Балтики».
— Хошь? — сунул он Сигизмунду.
Тот мельком глянул.
— За рулем.
— Как хошь.
Хлопнула дверца.
— Пристегнись, — мельком сказал Сигизмунд.
Сухощавый пристегнулся. Прильнул к бутылке. Вдруг пьяненький за спиной у Сигизмунда ожил.
— Мужики! — возопил он. — Куда едем?
— Сиди! — крикнул крепыш. — На работу едем.
— К-куда? — искренне испугался пьяный.
— На восьмой причал, куда.
— Не-ет, точно? На п-причал? А почему…
— Смена началась. Опоздали, к тому же.
— Какая смена, мужики? Выходные же завтра…
— Ты че, не проспался? Утро сейчас, видишь? Скоро рассветет. В первую смену нам…
Докеры. Едут с последней смены, перед выходными. Шуткуют.
Пьяный их собрат разволновался почти до слез. Стал дверцу дергать, просить, чтобы выпустили. Не хотел на восьмой причал. Сухогруз там какой-то его страшил.
— Мужики! Вы че, правда?
— Сиди спокойно, парень. Завтра суббота, — сказал Сигизмунд, не оборачиваясь.
В зеркальце он увидел укоризенный взгляд крепыша.
Сухощавый хмыкнул.
— Кайф парню поломал.
— Как в порту дела? — спросил Сигизмунд.
— Платят…
— Повысили тариф?
— С Нового Года.
— Хорошо живете.
— Есть порт — есть Петербург. Нет порта — город задыхается… Известное дело.
— А вы же, вроде, разорились, обанкротились или как?..
— Это, друг, Пароходство обанкротилось. Не фиг было крутых из себя корчить. А нам ихнее банкротство по барабану… Хотя по акциям в том году не выплатили, все на развитие производства пустили…
Мужики заговорили между собой. Закурили исключительно едкие папироски. Отдыхать ехали.
На Кантемировской сгрузили пьяного. Сухощавый ждал в машине, крепыш потащил пьяного в подъезд. Сухощавый проводил его глазами. Попросил Сигизмунда подождать:
— Сейчас выйдет…
— Его куда везти?
— На Мужества.
— А тебя куда?
— Меня еще дальше. На Вавиловых.
Сигизмунд выразительно замолчал. Сухощавый усмехнулся, но ничего не сказал.
Сигизмунд включил радио, чтобы не так просто молчать. Замурлыкало «Радио Модерн».
Крепыш выскочил из подъезда, хлопнув за собой дверью. Поехали.
Город проплывал мимо. Бултыхалась музыка. Сигизмунд время от времени искоса поглядывал на сухощавого — тот опять курил — на его спокойное, расслабленное лицо. Нравился ему этот сухощавый. Вкалывает до седьмого пота и зарабатывает неплохо. Один из немногих счастливцев в наше время.
Поймал себя на том, что думает о Лантхильде. Вдруг остро захотелось, чтобы она сидела рядом в машине, с радостным любопытством смотрела на дома, на вечерний снег под фонарями. Чтобы тараторила на своем непонятном наречии, втолковывала что-то.
Ждет, небось, его дома…
Прощаясь с Сигизмундом, сухощавый отсчитал ему шесть десяток. Усмехнулся и пошел через сугробы к высоким точечным домам, за линию электропередач.
Сигизмунд убрал деньги в карман. Поехал к «Академической». Оттуда повез к «Черной речке» какую-то вздорную, пахнущую духами бабенку. Та что-то объясняла насчет того, что опаздывает, смеялась, выставляла колени в тонких колготках.
Покружил вокруг «Черной речки». Подцепил растерянного негра. Смешно выглядят негры в зимних шапочках и шарфах. Негр сел и потребовал «бар».
— Какой вам бар? — спросил Сигизмунд.
Негр пожал плечами.
— «Доминик», «Джой», «Пирамид»…
Сигизмунд выбрал «Джой». Это было ближе всего к его дому. «Пирамида», впрочем, тоже, но там дороже — Сигизмунд заботился о клиенте.
Клиент сунул пять долларов. Русских денег не имел. Ладно, сойдет и пять долларов.
Пожелал негру хорошо провести вечер и, наконец, остался один. Заработал сто тысяч. Минус бензин.
Заехал в «24 часа», взял пельменей, хлеба и яблок — Лантхильде. Голодная, небось, сидит. В доме действительно шаром покати.
Поставил машину в гараж. Привычно бросил взгляд на свои окна — горели все четыре окна. Надо втык девке сделать. Пусть электричество бережет. Развела иллюминацию.
Но отругать Лантхильду ему не удалось. Она вылетела навстречу такая сияющая, что Сигизмунд как открыл рот, так сразу и закрыл. Вручил ей покупки и повел кобеля гулять.
К его возвращению пельмени были готовы. Лантхильда довольно быстро освоила приготовление полуфабрикатов и с легкостью перешла на них. Сигизмунд, умываясь после тяжелого дня, глядел на себя в зеркало и думал горделиво:
1) пожарную инспекцию отбил;
2) денег на еду заработал;
3) золото в шкафу висит;
4) Лантхильда пельмени наварила -
что еще нужно человеку, чтобы встретить старость?
Что нужно? Вечерком бы еще покататься по городу нужно. Блядей от того же «Джоя» поразвозить. Часа так в четыре утра… И завтра тоже. Потому что до получки десять дней.
* * *
Но подзаработать сегодня ночью ему так и не удалось. Напрасно Сигизмунд объяснял Лантхильде, что должен уйти из дома, что у него бизнес (это слово она понимала). Зря потратил время, рисуя будильник со стрелками на пяти утра. Потому что подойдя к гаражу, увидел ненавистный «форд». Когда он успел подъехать? Чей это вообще «форд», какой суки? Сыто посверкивая под фонарями лоснящимся черным боком, «фордяра» на этот раз загораживал выезд из гаража полностью.Чтоб им всем пусто было! Сигизмунд пнул колесо «форда» и тут же опасливо оглянулся, ожидая визга сигнализации. Но «форд» презрительно промолчал. А может, он и сигнализирует. Прямо в квартиру этой суке. Небось, давится сейчас чаем и выскакивает из дома…
Сигизмунду почти захотелось увидеть владельца наглой тачки. Скандал устроить, в морду дать, а еще вернее — получить. Или нет. Они сейчас «цивилизованные». Скорее всего, ему снисходительно отслюнят и отгонят машину. А он, кстати, возьмет. Потому что до получки десять дней. А у тети Ани день рождения. Был.
Откуда они только все повылезали! Как тараканы из щелей. Раньше же их не было.
Как — не было… Были. Только тогда они были детьми. А теперь выросли, падлы, и захватили тут все. Не проехать, не пройти. Куда ни сунешься — везде рыло. Молотобойцы.
Сигизмунд, конечно, понимал, что в нем говорит сейчас обида поколения, которое просрало свою жизнь — у Кота-Воркота наркота была крута… А больше ничего крутого за Котом-воркотом и не водилось. Торчали у «Сайгона», кричали «ура» в 91-м, с энтузиазмом шили нелепые юбки и стеганые штанишки из х/б в доморощенных кооперативах, потом торчали у Мариинки в 93-м, а потом… суп с Котом-воркотом.
Кооперативчики придавили. На один ноготь положили, другим прижали. Из большого бизнеса выдавили. С легкостью выдавили. Другой менталитет нужен. Под другой менталитет другой загривок требуется. Менталитет поддерживать.
А таким, как Сигизмунд, — полная свобода открывать клопоморную деятельность. Только налогами душат — ну, это чтоб тараканам сочувствовал.
Зачем страдает, Кто это знает? Я это знаю, Я сам страдаю… Вот и страдай.
Хочешь офис иметь? Чтоб все по цивилу, блин? Ноу проблем. Готовь пакет арендатора и вперед, на винные склады: справка из Госпожнадзора, справка из СЭС, справка из Ленгаза, справка из ГИОПа, справка из ПИБа…
И проверки. Проверочки.
И работай, работай. Если «фордяра» на дороге не встанет. А если встанет… Ну, не обессудь, друг. Твое время уже не настанет. Прошло твое время.
Сигизмунд, конечно, всегда знал, что в последние годы, как и большинство российских граждан, живет в состоянии постоянного глубокого унижения. Бедностью, бесправием, беззащитностью. Но далеко не всегда эта униженность представала перед ним так «весомо, грубо, зримо», как сегодня, когда она обрела обличье — в принципе, очень хорошего — автомобиля.
Мелко дрожа, Сигизмунд отправился домой.
На входной двери белела бумажка. Когда только успели налепить?
«Инофирме срочно требуются сотрудники. Конкурсный отбор. Возможность дополнительного заработка». И номер телефона.
Сорвал.
Отличная работа, по всему видать. Не иначе, расческами торговать. Таскаться коробейником с тяжеленной сумкой на плече по офисам-конторам, объясняя с порога таким же Сигизмундам, чем расческа «инофирмы» лучше обычного совкового изделия.
«Возьмем обычную бритую голову. Проведем по ней обычной расческой. На голове остаются красные полоски. Теперь воспользуемся нашей расческой…»
* * *
— Не вышло у меня сегодня, девка, подзаработать. Давай ого смотреть.— Нии, — сказала Лантхильда. — Нэй хоти.
— Нэй хоти — как хоти.
Сигизмунд снял куртку. Пошел в комнату, упал на диван, заложил руки за голову. Кобель тут же устроился у него в ногах. Лантхильда присела рядом. В доме три комнаты и кухня, с раздражением думал Сигизмунд, неподвижно глядя в потолок, но всем почему-то надо собраться в кучу на одном диване.
— Сигисмундс, — сказала Лантхильда. — Мой брозар — он дерево-дерево-дерево…
— Что?
— Дерево-дерево-дерево… и еще дерево-дерево-дерево…
Она обвела вокруг себя руками и вопросительно посмотрела на него.
— Лес, — сказал Сигизмунд. Ему было неинтересно, и он это всячески ей показывал.
— Йаа… Леес! Мой брозар Вамба. Брозарис фрийондс Вавила. Скулди. Лови свиин… Свиин злоой… Убил. Уубил… У! Свиин — таак…
Лантхильда встала, пригнулась, начала ходить по комнате воровскими зигзагами.
— Сигисмундс! Види! Вииди! Дерево-дерево-дерево… Свиин. Миина брозар — тут. Вавила — тут. Скулди — тут. И свиин. Уубил!.. Аттила: Скулди идти лови свиин — не хооти… Вамба сказал: Скулди, иди! Лоовим свиин! Скулди идет лови свиин.
Лантхильда подпрыгнула и встала, широко расставив ноги. Она сжала перед собой кулаки, как будто держала в руках берданку или рогатину — чем там ловят свиина.
Сигизмунд перевернулся набок, подложил ладони под щеку. Стал смотреть.
Лантхильда раскраснелась.
— Свиин идет! Дерево-дерево-дерево… свиин уубил… Злой! Злоой свиин. А Скулди — раз! — Она сделала резкое движение. Все-таки не берданка. Рогатина. — А свиин… он — рраз! Оой!
Лантхильда скорчила гримасу, схватилась за низ живота и стала раскачиваться и выть. Потом выпрямилась и пояснила:
— Скулди.
Из дальнейшего рассказа Сигизмунд не без труда выяснил, что злого свиина Вамба с Вавилой пришили. Правда, из девкиных пояснений явствовало, что они же пришили несчастного Скулди.
Или нет… Но что-то нехорошее со Скулди случилось. Не зря он не хотел идти ловить свиина.
После этого история стала совершенно мутной. Лантхильда еще слишком плохо владела русским языком. С пятого на десятое донесла до сознания Сигизмунда следующее. Вся команда явилась к аттиле. Вамба нес свиина, а Вавила — Скулди.
Аттила сделал так. (Лантхильда изобразила). Он стал топать ногами и рвать себе щеки ногтями, причитая. После чего непоследовательный аттила бил:
а) Вамбу;
б) свиина;
в) Вавилу;
г) Скулди;
д) ее, Лантхильду.
Всех побил аттила! Вот какой аттила!
После чего аттила сказал, что свиина есть не будет. Злоой свиин.
А Скулди сожгли. И свиина сожгли вместе со Скулди.
Из рассказа Лантхильды Сигизмунд уяснил также, что свиин вступил в пререкания с аттилой. Требовал, чтобы его, свиина, съели, как положено. Но потом плюнул и согласился, чтобы его сожгли вместе со Скулди.
Скулди тоже принимал непонятное участие в беседе. Он радовался. И при этом препирался с Вавилой и Вамбой.
Вот так сожгли Скулди. Вот как это вышло.
Но Скулди был злоой. Лантхильда не скучает по Скулди. Вавила — веселый.
А Сигисмундс — лучше всех!
Против своей воли, Сигизмунд развеселился.
Сел на диване. Лантхильда уселась рядом, прижалась бочком.
— Скулди — кто? — спросил Сигизмунд.
— Скулди — брозар. Миина брозар.
— Вавила — брозар? — Сигизмунд задал этот вопрос для проверки.
Лантхильда потрясла головой.
— Вавила фрийондс. Вамба — брозар. Скулди — брозар.
Лантхильда пустилась в длинную историю своего семейства.
— Погоди, погоди, — оборвал ее Сигизмунд. — А почему это я, по-твоему, лучше всех?
— Тии? Тии име-е..
— ..ешь, — помог Сигизмунд.
— Имее-есь много-много…
— Большое сердце? Душа, душа большая, — охотно подсказывал Сигизмунд. — И ум. Ум тоже большой. Да?
— Нии… Нэй месай. Тии имеес много-много… ба-рах-ло.
— Чего? — Сигизмунд подпрыгнул.
— Веси. Инвентар.
— Что? Что я имею много-много?
Лантхильда встала, прошлась по комнате.
— Это. — Она показала пальцем на шкаф. Открыла. Начала перебирать рубашки, свитера. — Это, это… Есе это, это, это… — Провела пальцами по книгам. — Это, это… Веси. Барахло. Много. Инвентар.
Это было уже больше, чем Сигизмунд мог вынести.
— Слушай, ты!.. Такой маленький пацак и такое меркантильное кю!
Она остановилась посреди комнаты, склонила голову набок.
— Тии лусе всего!
— Так ты что… Ты меня ради этого шмотья полюбила?
— Луби? Хва? Цто? Цто луби? Сигисмундс име-ес много барахло. Сигисмундс — годс. Ик им годо. — Она медленно, бережно соединила ладони. — Годс…
— Иди сюда, — сказал он ворчливо. — «Годо»…
Она уселась рядом, очень довольная. Сложила руки на коленях. Хорошая девочка. Нашла себе богатенького муженька.
— Сигисмундс име-е карро. Вавила нэй име
—е карро. Такой! Нэ
—эй… Пон-йал?
Да. Карро. THE CAR. Тачка, по-нашему. Име-е. Только вот кто-то более хоросий име
—е «форд» и этот «форд» стоит прямехонько перед гаражом, так что карро сегодня может спать спокойно.
— Завтра поедем кататься, — обещал он Лантхильде. — И ни одну суку не станем подвозить.
— Хвас ист сука?
* * *
Когда они уже легли спать и Лантхильда прильнула ему под бок, Сигизмунд вдруг еще раз прокрутил в голове давешний вечерний разговор. Разговор оставил неприятный горчащий осадок.Дело даже не в том, что Лантхильда якобы полюбила его ради какого-то баснословного «богатства». Он понимал, что это не так. Дело в том, что ее наивная вера еще больнее подчеркнула всю его несостоятельность.
Ну и ладно. По крайней мере, есть у него в жизни одна чудесная девушка, которую никто не отберет. Вот эта, белобрысая. С длинным носом. Которая тут на руке у него пристроилась и сопит себе в две дырки. Меркантильная, хитроумная Лантхильда.
На мгновение вспомнил о золотой луннице, что висела в шкафу. Отнюдь не признак бедности.
Глава тринадцатая
День был белый. Валил снег. У машины непрерывно работали «дворники». Притихшая Лантхильда сидела рядом с Сигизмундом, смотрела в окно. Он подъехал к Исаакиевскому собору, припарковался. Они вышли.
Исаакий, громадный, как мамонт, тонул в бесконечном снегопаде. Впереди, совсем смутно за пеленой падающего снега, перед стройным зданием Манежа угадывались озябшие Диоскуры. Сигизмунд крепко взял Лантхильду за руку. Они перешли дорогу и вышли на Сенатскую площадь.
На них через заснеженную реку глядел университетский берег Невы: Двенадцать коллегий, дворец Петра, дворец вороватого жизнелюбивого Меншикова, а дальше
— провалы линий… Васильевский остров, город в городе, земля обетованная, обитаемый остров…
— Кто? — спросила Лантхильда, дергая Сигизмунда за руку. И, путая языки, повторила: — Хто?
Впереди, на глыбе Гром-камня, высился Медный Всадник.
— Это, Лантхильда, Петр Великий. Царь. Кђниг. Кинг. Поняла?
Лантхильда не ответила. Обошла Петра кругом. С другой стороны памятника озябшая свадьба с визгливым хохотом распивала шампанское. Толстощекая невеста кричала, что шампанское непременно надо допить. Свидетельница, переминаясь в туфельках на снегу, стоически целовалась со свидетелем. В машине грелся водила. Жених откровенно завидовал ему.
Лантхильда мельком глянула на свадьбу и устремила внимание на статую. Сигизмунду показалось, что еще немного — и она заглянет лошади в зубы. Больно деловито смотрела.
Но она обернулась к Сигизмунду.
— Петер?
— Ну, да. Петр.
— Форагангья?
— Лантхильда, избавь. Не знаю. Царь это. Петр Великий.
— Сар?
Она подняла голову. Петр, увенчанный лавром, величаво простирал над ней длань. Неожиданно Лантхильда поклонилась.
Свадьба бурно отреагировала смехом и аплодисментами. Потом все наперебой стали кланяться.
Лантхильда недоуменно посмотрела на это буйство.
— Идем. — Сигизмунд взял ее за руку и увел. Она еще несколько раз обернулась. Невеста помахала ей.
— Желаю счастья! — крикнула она.
— И вам того же! — отозвался Сигизмунд.
Они засмеялись. Громко хлопнула еще одна бутылка шампанского.
Сигизмунд и Лантхильда шли по заснеженному скверу, где летом цветут розы. Сегодня Сигизмунд особенно остро чувствовал великолепие имперского города. Этот город надменно не переносит обыденности. Но Боже мой, как охотно, как сильно участвует он в любой страсти — неважно, какой: влюблен ли ты, испытываешь ли ты ненависть, или же тебя захлестывают мысли… Все равно что, только бы не серость. Серости здесь и без тебя довольно. Серости и тумана. Пока идешь, глядя себе под ноги, — пустота площадей, скука классицизма, обыденность дворцов.
Лантхильда встретила его давно и тщательно обдуманным вопросом.
— Сар — кто?
— Кинг.
Недоуменное молчание. Потом:
— Кто? Сар — кто?
— Кинг же, кинг. Кениг. Император. Рекс.
— Рикс, — повторила она. Медленно кивнула. — Петер-рикс. Много.
— Не «много», а «Великий». Микила.
— Оо! — сказала Лантхильда. — Петер микила рикс. Да. Йаа…
Сигизмунд бросил покупки на заднее сиденье и завел машину.
— Петербург, — сказал он. — Знаешь, почему?
— Петер-борг. Йаа.
— Умница.
Чуть-чуть помолчав, «умница» спросила:
— Петер-борг хвор?
— Как это хвор? А где мы, по-твоему, едем?
Она поглядела на него.
— Петер-борг хвор? Сигисмундс, Петер
—борг хвор ист?
— Ну, ты даешь! — Он напрягся и выдал: — Лантхильд ист ин Петерборг.
Она задумалась.
— Ик им ин Петер-борг?
— Йаа, — обрадованно подтвердил Сигизмунд.
Сегодня Сигизмунд решил попытаться воспроизвести одно из фирменных натальиных блюд.
Он усадил Лантхильду в кухне и велел смотреть и учиться. Кобель тоже набивался в ученики. Маячил поблизости в ожидании, не упадет ли что-нибудь со стола.
Чтобы Лантхильда не просто смотрела, а участвовала в процессе, поручил ей чистить картошку. Сам промыл мясо и разложил на доске.
— Учись, пока я жив, — приговаривал он, отделяя беловато-розоватое сало от куска мяса. — Смотри, как это делается. Нарезаешь тонкими ломтиками и в латку, в латку…
Сало зашипело. Немного угарный сытный дух повалил из горячей латки.
Лантхильда вдруг бросила нож и картофелину в таз. Вскочила. Упавшая табуретка прижала хвост кобелю, тот взрыкнул и уполз.
— Ты чего? — спросил Сигизмунд.
Лантхильда как-то странно булькнула и выскочила из кухни. Сигизмунд, чувствуя неладное, выбежал за ней и успел подхватить ее в конце коридора. Она пыталась оттолкнуть его. Ее сотрясало.
— Ты че… — начал Сигизмунд.
И тут ее начало рвать.
— Ну чего ты, чего ты… — бодрил ее Сигизмунд. — Все ништяк. Хорош харчи-то метать.
— А-а… — стонала девка.
— Ну все, все. Пойдем, умоемся.
— Сигис…
— Все, все…
Он потащил ее в ванну. Стал умывать. Она оттолкнула его, умылась сама. Всхлипывала. Двигаясь как автомат полезла за тряпкой.
— Иди ляг. Я сам.
Она вцепилась в тряпку, молча мотала головой.
— Да иди! — Он разжал ее пальцы. — Иди ложись. Еще голова закружится.
Он бросил тряпку, взял Лантхильду за плечи, повел в «светелку». Она шла, спотыкаясь. Похныкивала. Съела что-то не то. Интересно, что?
Шкварки стали пригорать.
— Так. Ложись. Я сейчас.
Он уложил ее на тахту, пошел выключил под латкой газ. Сходил за тряпкой, подтер. Тщательно вымыл руки.
Заглянул к Лантхильде. Та лежала спокойно, но при виде него встрепенулась.
— Сигисмундс…
— Ну как? Успокоилась? Полегчало? Сейчас тебе чаю сделаю.
— Коофе… — сказала она.
— Вот хитрая. Значит, не умираешь. Нет, подруга, кофе потом. В таких случаях дают чай.
Потом он сидел рядом на тахте, а она пила чай и поглядывала — виновато, благодарно и в то же время с легкой иронией. Такой взгляд был Сигизмунду хорошо знаком. Любая блеванувшая женщина будет глядеть именно так.
Шкварки сгорели. Свинину Сигизмунд пожарил, картошку отварил. Лантхильда к мясу не притронулась. Только поздно вечером съела круто посоленную картофелину.
Интересно, чем бы она могла так травануться? Скорее всего, вчера — пельменями. Какие-то они, в самом деле, сомнительные были.
К ночи Лантхильда поднялась. Вдруг возобновила угасшую было привычку вести пространные беседы по озо. На этот раз разговаривала долго, выразительно, даже всплакнула.
Сигизмунд чувствовал себя неловко всякий раз, когда она вот так начинала разговаривать. И за нее неловко — что она так абсурдно себя ведет. И за себя — что в этом абсурде участвует. Старался уходить из комнаты.
Сегодня Лантхильда долго не могла достигнуть консенсуса с озо. Возражала, спорила. Сердилась, ногой топала. Такой несговорчивый этот озо.
Сигизмунд сидел на кухне, курил. Ждал, пока Лантхильда наговорится.
Она пришла задумчивая. Села. Посидела, поводила пальцем по столу. Испытующе глянула на Сигизмунда. И вдруг спросила:
— Сигисмундс, где я?
Ведь он и раньше несколько раз говорил ей о Петербурге. Она не понимала.
— Лантхильд, аттила — хвор?
— Ин гардьам.
…На самом деле этот вопрос — «где я?» — не был для Сигизмунда таким уж неожиданным. Он ждал этого. Он старался не давить на Лантхильду. Ему нужно было, чтобы она сама об этом спросила.
— Лантхильд, гардьям — ГДЕ?
Она покачала головой. Вид у нее вдруг сделался очень несчастный.
— Не знаешь?
— Не знаас…
— Лантхильд, а как ты здесь оказалась? — Он тряхнул головой и попробовал выразиться более понятно. — Как ты шла? От аттилы — сюда? От гардьям — в Санкт-Петербург? КАК? Бихве, духве?..
Исаакий, громадный, как мамонт, тонул в бесконечном снегопаде. Впереди, совсем смутно за пеленой падающего снега, перед стройным зданием Манежа угадывались озябшие Диоскуры. Сигизмунд крепко взял Лантхильду за руку. Они перешли дорогу и вышли на Сенатскую площадь.
На них через заснеженную реку глядел университетский берег Невы: Двенадцать коллегий, дворец Петра, дворец вороватого жизнелюбивого Меншикова, а дальше
— провалы линий… Васильевский остров, город в городе, земля обетованная, обитаемый остров…
— Кто? — спросила Лантхильда, дергая Сигизмунда за руку. И, путая языки, повторила: — Хто?
Впереди, на глыбе Гром-камня, высился Медный Всадник.
— Это, Лантхильда, Петр Великий. Царь. Кђниг. Кинг. Поняла?
Лантхильда не ответила. Обошла Петра кругом. С другой стороны памятника озябшая свадьба с визгливым хохотом распивала шампанское. Толстощекая невеста кричала, что шампанское непременно надо допить. Свидетельница, переминаясь в туфельках на снегу, стоически целовалась со свидетелем. В машине грелся водила. Жених откровенно завидовал ему.
Лантхильда мельком глянула на свадьбу и устремила внимание на статую. Сигизмунду показалось, что еще немного — и она заглянет лошади в зубы. Больно деловито смотрела.
Но она обернулась к Сигизмунду.
— Петер?
— Ну, да. Петр.
— Форагангья?
— Лантхильда, избавь. Не знаю. Царь это. Петр Великий.
— Сар?
Она подняла голову. Петр, увенчанный лавром, величаво простирал над ней длань. Неожиданно Лантхильда поклонилась.
Свадьба бурно отреагировала смехом и аплодисментами. Потом все наперебой стали кланяться.
Лантхильда недоуменно посмотрела на это буйство.
— Идем. — Сигизмунд взял ее за руку и увел. Она еще несколько раз обернулась. Невеста помахала ей.
— Желаю счастья! — крикнула она.
— И вам того же! — отозвался Сигизмунд.
Они засмеялись. Громко хлопнула еще одна бутылка шампанского.
Сигизмунд и Лантхильда шли по заснеженному скверу, где летом цветут розы. Сегодня Сигизмунд особенно остро чувствовал великолепие имперского города. Этот город надменно не переносит обыденности. Но Боже мой, как охотно, как сильно участвует он в любой страсти — неважно, какой: влюблен ли ты, испытываешь ли ты ненависть, или же тебя захлестывают мысли… Все равно что, только бы не серость. Серости здесь и без тебя довольно. Серости и тумана. Пока идешь, глядя себе под ноги, — пустота площадей, скука классицизма, обыденность дворцов.
* * *
На углу Большой Морской и Невского остановились напротив магазина. Оставив Лантхильду в машине (предварительно вытащив ключ зажигания — на всякий случай), Сигизмунд забежал купить свинины, чеснока, картошки и хлеба. Решил побаловать Лантхильду фирменным блюдом Натальи — свинина со шкварками с тушеной картошкой. Пальчики оближешь.Лантхильда встретила его давно и тщательно обдуманным вопросом.
— Сар — кто?
— Кинг.
Недоуменное молчание. Потом:
— Кто? Сар — кто?
— Кинг же, кинг. Кениг. Император. Рекс.
— Рикс, — повторила она. Медленно кивнула. — Петер-рикс. Много.
— Не «много», а «Великий». Микила.
— Оо! — сказала Лантхильда. — Петер микила рикс. Да. Йаа…
Сигизмунд бросил покупки на заднее сиденье и завел машину.
— Петербург, — сказал он. — Знаешь, почему?
— Петер-борг. Йаа.
— Умница.
Чуть-чуть помолчав, «умница» спросила:
— Петер-борг хвор?
— Как это хвор? А где мы, по-твоему, едем?
Она поглядела на него.
— Петер-борг хвор? Сигисмундс, Петер
—борг хвор ист?
— Ну, ты даешь! — Он напрягся и выдал: — Лантхильд ист ин Петерборг.
Она задумалась.
— Ик им ин Петер-борг?
— Йаа, — обрадованно подтвердил Сигизмунд.
* * *
Сигизмунд придерживался расхожего мнения о том, что хорошо приготовить мясо может только мужчина. Впрочем, этого мнения он придерживался только под настроение. Во всех остальных случаях раньше готовила, естественно, Наталья.Сегодня Сигизмунд решил попытаться воспроизвести одно из фирменных натальиных блюд.
Он усадил Лантхильду в кухне и велел смотреть и учиться. Кобель тоже набивался в ученики. Маячил поблизости в ожидании, не упадет ли что-нибудь со стола.
Чтобы Лантхильда не просто смотрела, а участвовала в процессе, поручил ей чистить картошку. Сам промыл мясо и разложил на доске.
— Учись, пока я жив, — приговаривал он, отделяя беловато-розоватое сало от куска мяса. — Смотри, как это делается. Нарезаешь тонкими ломтиками и в латку, в латку…
Сало зашипело. Немного угарный сытный дух повалил из горячей латки.
Лантхильда вдруг бросила нож и картофелину в таз. Вскочила. Упавшая табуретка прижала хвост кобелю, тот взрыкнул и уполз.
— Ты чего? — спросил Сигизмунд.
Лантхильда как-то странно булькнула и выскочила из кухни. Сигизмунд, чувствуя неладное, выбежал за ней и успел подхватить ее в конце коридора. Она пыталась оттолкнуть его. Ее сотрясало.
— Ты че… — начал Сигизмунд.
И тут ее начало рвать.
— Ну чего ты, чего ты… — бодрил ее Сигизмунд. — Все ништяк. Хорош харчи-то метать.
— А-а… — стонала девка.
— Ну все, все. Пойдем, умоемся.
— Сигис…
— Все, все…
Он потащил ее в ванну. Стал умывать. Она оттолкнула его, умылась сама. Всхлипывала. Двигаясь как автомат полезла за тряпкой.
— Иди ляг. Я сам.
Она вцепилась в тряпку, молча мотала головой.
— Да иди! — Он разжал ее пальцы. — Иди ложись. Еще голова закружится.
Он бросил тряпку, взял Лантхильду за плечи, повел в «светелку». Она шла, спотыкаясь. Похныкивала. Съела что-то не то. Интересно, что?
Шкварки стали пригорать.
— Так. Ложись. Я сейчас.
Он уложил ее на тахту, пошел выключил под латкой газ. Сходил за тряпкой, подтер. Тщательно вымыл руки.
Заглянул к Лантхильде. Та лежала спокойно, но при виде него встрепенулась.
— Сигисмундс…
— Ну как? Успокоилась? Полегчало? Сейчас тебе чаю сделаю.
— Коофе… — сказала она.
— Вот хитрая. Значит, не умираешь. Нет, подруга, кофе потом. В таких случаях дают чай.
Потом он сидел рядом на тахте, а она пила чай и поглядывала — виновато, благодарно и в то же время с легкой иронией. Такой взгляд был Сигизмунду хорошо знаком. Любая блеванувшая женщина будет глядеть именно так.
Шкварки сгорели. Свинину Сигизмунд пожарил, картошку отварил. Лантхильда к мясу не притронулась. Только поздно вечером съела круто посоленную картофелину.
Интересно, чем бы она могла так травануться? Скорее всего, вчера — пельменями. Какие-то они, в самом деле, сомнительные были.
К ночи Лантхильда поднялась. Вдруг возобновила угасшую было привычку вести пространные беседы по озо. На этот раз разговаривала долго, выразительно, даже всплакнула.
Сигизмунд чувствовал себя неловко всякий раз, когда она вот так начинала разговаривать. И за нее неловко — что она так абсурдно себя ведет. И за себя — что в этом абсурде участвует. Старался уходить из комнаты.
Сегодня Лантхильда долго не могла достигнуть консенсуса с озо. Возражала, спорила. Сердилась, ногой топала. Такой несговорчивый этот озо.
Сигизмунд сидел на кухне, курил. Ждал, пока Лантхильда наговорится.
Она пришла задумчивая. Села. Посидела, поводила пальцем по столу. Испытующе глянула на Сигизмунда. И вдруг спросила:
— Сигисмундс, где я?
* * *
Он с необыкновенной отчетливостью ощутил пропасть, которая лежит между ними. Он не мог объяснить ей, где она находится. В Санкт-Петербурге? А где Санкт-Петербург? В России? А что такое Россия? Это всего лишь имена. Они ничего не означали — для Лантхильды, во всяком случае.Ведь он и раньше несколько раз говорил ей о Петербурге. Она не понимала.
— Лантхильд, аттила — хвор?
— Ин гардьам.
…На самом деле этот вопрос — «где я?» — не был для Сигизмунда таким уж неожиданным. Он ждал этого. Он старался не давить на Лантхильду. Ему нужно было, чтобы она сама об этом спросила.
— Лантхильд, гардьям — ГДЕ?
Она покачала головой. Вид у нее вдруг сделался очень несчастный.
— Не знаешь?
— Не знаас…
— Лантхильд, а как ты здесь оказалась? — Он тряхнул головой и попробовал выразиться более понятно. — Как ты шла? От аттилы — сюда? От гардьям — в Санкт-Петербург? КАК? Бихве, духве?..