Хаецкая Елена Владимировна. Анахрон. Книга первая

   — А это, девка, надевается сюда. На сиськи. Для красы и удобства, чтоб не болтались. Поняла?
   И случайно — не хотел, а вышло, — обеими ладонями ухватил ее за те самые сиськи. Правильные у девки оказались сиськи. Не будут такие болтаться.
   Странное дело, она поняла, что он случайно. Не обиделась. И поползновений никаких не сделала.
   Сигизмунд убрал руки, побагровел — даже уши запылали — буркнул:
   — Да ну тебя совсем…
   И ушел в кухню — курить.
   Пока курил, в мысли некстати бравый боец Федор затесался. Какой однажды аналогичный конфуз с Федором получился.
   А было так. Прощался Федор с шуриновой тещей — кем там она Федору приходится. Солидная дама. Дело в том самом Ботове происходило, в Череповецком районе.
   И вот обнимает Федор шуринову тещу, а руки на автомате — хвать! — аккурат ее за сиськи. Четким отработанным жестом. Как патрон в ствол дослал. Ать!
   — И чувствую, — задумчиво рассказывал Сигизмунду Федор, — что делаю что-то не то… «Спокойно, — говорю ей, — спокойно, Марь-михална, эта я, того…» А сам потихоньку руки прочь, прочь…
   Шуринова теща Федору ничего не сказала, а вот шурина, кажись, по морде отходила…
   Фу ты, ну что это такое…
   Совсем расстроился Сигизмунд. Кликнул неунывающего кобеля и пошел с ним гулять.
   Когда Сигизмунд вернулся, юродивая встретила его торжественно. Была в шубе, сапогах, джинсах, свитере. Наверняка потела, но терпела — приятное ему сделать тщилась.
   — Это, девка, хорошо, — сказал ей Сигизмунд. — Но шубу ты все-таки сними.
   И снял с нее шубу. На вешалку повесил. И показал, чтоб сапоги тоже сняла. Под вешалку поставил.
   Девка показала на все это пальцем и спросила немного растерянно:
   — Миина?
   — Мина, — заверил ее Сигизмунд. — Замедленного действия.
   Девка тяжко задумалась. Потом повторила еще раз:
   — Миина?
   И на себя показала. Он просто кивнул. Не дура, сама допрет. Ей главное время дать.
   И только ложась спать, сообразил вдруг, что в первый раз подумал про девку
   — «не дура». А может, и вправду не дура она вовсе. Только вот кто?

* * *

   — Нет, вы мне, Сигизмунд Борисович, так объясните: где этот Обводный относительно Охты находится? Я так не понимаю… Что значит — фанерный комбинат? Как туда добираться-то? Транспорт там какой-нибудь ходит?
   Боец Федор, недоумевая, водил пальцем по маловразумительным картам в справочнике «Петербург На Столе-95». Карты были, вроде, подробные, с улицами и переулками, но разрозненные. Установить необходимую Федору связь между искомым объектом и Среднеохтенским проспектом, где непосредственно проживал боец Федор, никак не удавалось.
   Федор проживал на Охте. И все маршруты прокладывал непосредственно от Охты. Не умел иначе. Вследствие конкретности мышления.
   Слово «Охта», повторяемое Федором на все лады, выводило Сигизмунда из себя. Они сидели в офисе фирмы «Морена» неподалеку от Сенной. Пушка недавно возвестила полдень. Близился обеденный перерыв. Людмила Сергеевна уже налаживалась включить филлипсовскую кофеварку — дар Сигизмунда фирме.
   Светочка сидела у окна — корпела над отчетом. Иногда отрывалась от бумаг и, глядя в пустоту, слегка шевелила губами. Потом снова утыкалась в отчет.
   Людмила Сергеевна махнула рукой.
   — Да оставьте вы этот фанерный комбинат! Не путайте Федора, Сигизмунд Борисович. Не найдет он фанерный комбинат. Вы лучше ему от «Фрунзенского» объясните. От универмага.
   — От какого универмага? — изумился Федор. Боец хорошо ориентировался во всех торговых точках города. А тут — новость!
   — От сгоревшего, — пояснила Людмила Сергеевна.
   — Чего?
   — Ну универмаг, сгоревший, на углу Обводного и Московского… Полукругом… В лесах стоит…
   Сигизмунд молча слушал их диалог. Смотрел на Федора. И буквально тонул в ощущении собственной устарелости. Новое поколение не знает универмага «Фрунзенский». Оно и легендарного командарма Фрунзе не знает. Оно выбрало пепси и на том успокоилось.
   А вон Сигизмунд командарма знает. Его враги заоперировали. Поколению Сигизмунда командарма крепко в голову вбили. И это мистически роднит Сигизмунда с Людмилой Сергеевной.
   С другой стороны, Людмила Сергеевна не знает «Сайгона». Да и Федор «Сайгона» не знает. Блин, до чего же я одинок!
   — Светка! — окликнул Сигизмунд ни с того ни с сего. — Ты в «Сайгоне» бывала?
   — Что? — не поняла Светочка.
   — Да ничего, не отвлекайся. Это я так.
   Так когда же сгорел «Фрунзенский»? Тому уж лет десять, наверное. Боец Федор был тогда несознательным одиннадцатилетним хулиганом. Светка, небось, топталась на дискотеках. Людмила Сергеевна шла на «Ветерана Труда». Жаль — не дошла. Десять лет, м-да… Помнится, горел «Фрунзенский» аккурат в разгар «Интенсификации-90». Вспомнить бы еще, что это такое…
   — В общем так, Федор. Садишься на метро. Есть там у вас, на Охте, какое-никакое метро?
   Федор обиделся.
   — У нас хорошее метро.
   — Вот, — одобрил Сигизмунд. — Садишься. Как там оно у вас называется? «Площадь Брежнева»?
   — Да ну вас, Сигизмунд Борисович… — Федор разобиделся еще больше. — «Красногвардейская».
   — Неважно. Главное — до станции «Фрунзенская» доехать. Доедешь, боец?
   Боец сказал, что доедет.
   Людмила Сергеевна пошла набирать воду для кофе.
   Сигизмунд продолжал, постукивая пальцем по бесполезному справочнику:
   — От «Фрунзенской» иди до моста. Налево садик увидишь.
   Федор закивал. Стало быть, знает садик. Пиво там, небось, пил.
   — В садике том театр помещается.
   — А то я не знаю! — не выдержал Федор. Умел Сигизмунд его доцарапать. А зачем доцарапывал — того Сигизмунд и сам не знал. Может, за морпеховскую таблетку отомстить желал. Неосознанно. Это все комплексы.
   — Так вот, Федор, ты в сторону садика не ходи. Ты прямо в противоположную сторону иди. Понял? Там минут десять ходу. Тебе — минут семь. Светке, если на каблуках, — пятнадцать.
   — Ясно, — сказал Федор. Сигизмунд видел, что ему действительно ясно.
   — Кстати, Федор, — спохватился Сигизмунд, — сколько я тебе за лекарство должен?
   — Обижаете, Сигизмунд Борисович.
   Сигизмунд увидел, что Светка с интересом смотрит на них. И пояснил — специально для Светки:
   — Таблетка морпеховская, лечит от всех болезней. Чугунная. В ней электроники видимо-невидимо. Сидит в организме, вибрирует и через то целит. Морпехи почему Саддама Хусейна побили? Они все с такой таблеткой в атаку бегали.
   — У нас тоже такие сейчас продаются, — со знанием дела сказала. — Говорят, от импотенции здорово помогает.
   Уела.
   — Ты работай, не отвлекайся, — осадил ее Сигизмунд.
   Федор хохотнул. Он всегда так мужественно бугрился пятнистыми штанами, что язвительную светочкину выходку даже и не подумал принять всерьез.
   Задание у Федора было заурядное: надлежало вытеснить противника — на этот раз в виде рыжих домовых муравьев — из кухни. Специфика поручения заключалась в том, что кухня принадлежала Устюжскому подворью Спасо-Преображенского монастыря. Фирма «Морена» не должна ударить лицом в грязь перед представителями Церкви. Сигизмунд особо подчеркнул это в напутственной речи бойцу.
   Договариваясь по телефону с отцом Никодимом, Сигизмунд, раздухарившись, дал аж трехлетнюю гарантию. Уж больно сомневался подозрительный батюшка. Уж больно не доверял. Во! Знай наших. Фирма «Морена» веников не вяжет.
   Вернулась Людмила Сергеевна. Выпили кофе с домашней ватрушкой.
   Потом Людмила Сергеевна поехала домой — клиентов обзванивать. Боец Федор отбыл на задание.

* * *

   Минут пятнадцать Сигизмунд гонял на компьютере шары. Светка, не поднимая головы, писала. Авторучкой скрипела.
   Сигизмунд соскучился. В глазах зарябило. От компьютера — он это остро ощущал — исходили какие-то особо злокозненные оглупляющие лучи. Выключил.
   Подобрался к Светке сзади и засунул руки ей за шиворот.
   — Отстань, — сказала Светочка.
   — Дуешься?
   — Не дуюсь. Отстань, некогда.
   — Ну, ну, — пробормотал Сигизмунд и проник пальцами за жесткое кружево бюстгалтера.
   — Иди лучше и купи мне тампакс, — сказала Светочка, не поднимая головы.
   — А, — протянул Сигизмунд. Убрал руки. Не больно-то и хотелось. Он больше так, для приличия.
   Нет, Светочка очень ничего. И, кстати, добрая. Но скучноватая.
   Есть еще актерка Аська. Из того самого театра, в садике, на Обводном. Аська тощая, как пацан, ребра торчат. Волосы стрижет почти наголо и красит притом в безумный оранжевый цвет. Это ей, кстати, идет. На аськином лице — изможденном лице освенцимского подростка — горят два огромных глаза. И все тонет в ослепительном свете этих глаз. Сигизмунд так толком и не разобрал, какого они цвета. Может быть, потому, что при дневном свете практически и не виделись.
   К Аське он ходил, когда ему хотелось странного. Сейчас Аська рухнула в очередной роман, и гореть ей на незримом огне еще самое малое неделю. На памяти Сигизмунда это был уже пятый или шестой роман. Шла Аська по жизни, как автомобиль по ул.Желябова — из одной ухабины в другую, из одной колдобины да в соседнюю.
   И горела, горела на незримом огне…
   Представил себе Аську — какой она будет на следующей неделе, когда отгорит. Опаленная будет.
   Опаленная Аська бывала еще покруче, чем горящая.
   Но вот странное дело — и Аськи Сигизмунду сейчас не хотелось.
   Невольно начал свою юродивую с другими бабами сравнивать.
   Аська — да, Аська странная. Но аськина странность понятная. Ничего в ней из ряда вон такого нет. Девкина же странность… странная. Иначе и не скажешь.
   Светочка — та просто пресная. Хотя хорошенькая. И на мордашку, и так. А вот девка не пресная. Хотя рожа у нее тупая и ресницы белесые. Ужас.
   Наталья? Ой нет, не надо.
   Чем девка в первую очередь прославилась? Тем, что пробудила в нем, Сигизмунде, какие-то совершенно забытые чувства. То, с чем расстался лет двадцать назад. Журнал порнушный показать ей постеснялся — с ума сойти. За сиськи случайно хватанул — и поплыл.
   Сейчас вон Светочку ухватил — и ничего. И с Аськой не смущался, когда втроем с ней и еще какой-то безымянной подружкой кувыркались.
   Он снова наклонился над Светкой. Легонько куснул ее за ухо.
   — Ну, я пошел, — сказал он. — Закроешь.
   — Ага, — сказала Светка, не поворачиваясь. — Пока.
   — Если что, звони. Я буду дома.
   Он вышел из офиса. Было три часа дня.

* * *

   Неистовое торжище на Сенной было в самом разгаре.
   Неожиданно по одному углу площади, где кучковались бабки, прокатилась волна беспокойства. То одна, то другая взвизгивала, вскрикивала, принималась браниться. Влекомый праздным любопытством, Сигизмунд сунулся посмотреть — в чем дело. Ему охотно показали.
   Собственно, эта демонстрация и вызывала крики-визги.
   Демонстрацию производила кошка. Кошка серая помойно-бачечная. Она бродила по торжищу с торжественным видом и, переходя от человека к человеку, предъявляла убиенную крысу. Чешуйчатый хвост трупа свисал до асфальта. Кошка страшно гордилась своей победой и требовала, чтобы ее хвалили.
   Сигизмунд как профессионал оценил вклад кошки в общее дело борьбы с паразитами. Коллега, блин.
   Внезапно он остановился. Резко, будто его окликнули. Развернулся, разом забыв о кошке, о Светочке — вообще обо всем.
   Он вдруг понял, что ему смертельно хочется домой.

* * *

   Дома Сигизмунда ждал кобель. Прыгал, норовил лизнуть в лицо, раздеваться мешал. Когда Сигизмунд повесил куртку на крючок, начал челночные рейсы от Сигизмунда к девке и обратно. Радостью делился.
   Сигизмунд не спеша разулся, потрепал кобеля за уши и заглянул в «девкину» комнату.
   А там было нехорошо. И радость, и нетерпение — странное, если задуматься — разом сменились тревогой. И тревога эта оказалась сильнее, чем Сигизмунд ожидал.
   Когда Сигизмунд вошел, девка повернулась к нему. Она лежала на тахте, накрывшись одеялом. Более мутноглазая, чем обычно. И лицо красное.
   Этого еще не хватало. Болеть собралась, что ли? Сам Сигизмунд с чувством, с толком болел в последний раз восьмиклассником. Потом не до того стало. То учеба, то работа. На работе, пока профсоюзный стаж не выбран, вообще болеть смысла не было — платили гроши. Потом стаж набрал, но привычка не болеть осталась. Да и отшибала советская бесплатная медицина всякую охоту хворостям предаваться.
   Градусника — и то в доме не водилось. Наталья забрала.
   Впрочем, без всякого градусника было видно, что температура у девки нешуточная. Под сорок.
   В детстве Сигизмунда лечила старенькая участковая докторша. Она потом уехала к внукам в Израиль. Мальчиком Сигизмунда, помнится, завораживали руки докторши — худые, гладкие, в желтых пятнах. С ней было связано теплое молоко, подслащенное медом, успокаивающие горчичники, шерстяные носки. Она никогда не заставляла носить кусачие шарфы — обвязывала горло носовым платочком, говорила, что этого достаточно. Никогда не прописывала таблеток. Никогда не рекомендовала полоскать горло содой. С ней было уютно и сладко болеть.
   Эта докторша никогда не сбивала температуру, пока та не поднималась выше тридцати девяти. Говорила, что организму положено бороться. Раз температура
   — значит, организм борется.
   Но у девки жар подползал к той отметке, когда даже старозаветная докторша, не глядя, дала бы аспирин.
   Грипп у девки, что ли? В городе в конце ноября, как водится, бушевала очередная эпидемия. Сам Сигизмунд, как истинный житель Санкт-Петербурга, на эпидемию привычно не обращал внимания, невзирая на предсказываемые ужасы — ими щедро сыпали люди в белых халатах, попадая в теленовости.
   Сигизмунд поглядел на томящуюся в температуре девку. Скользнуло беспокойство. А что, если она и впрямь из таежного тупика? Притащила с собой какую-нибудь туляремию. Или эболу. Или же напротив, произрастая в таежной стерильности, реагирует теперь на банальный грипп как на какую-нибудь чуму? Это тоже может быть.
   Побродил по квартире, помаялся. Телевизор включил. Тут же с отвращением выключил. Кобель запрыгнул на тахту, улегся у девки в ногах. Обычно он за Сигизмундом по всему дому таскался. А тут таскаться не пожелал.
   Сигизмунд заглянул к девке в комнату. Юродивой становилось все хуже. Когда Сигизмунд наклонился, на него жаром пахнуло. И нездоровьем.
   Сигизмунда девка не замечала. Бормотала что-то беспрерывно, головой мотала.
   Сигизмунд кобеля согнал. Подушку девке попробовал поправить. Надо же за больной ухаживать.
   Она вдруг в его руку вцепилась. Пальцы оказались очень сильные и горячие, как печка. Проговорила что-то убежденно. И вроде как «Вавилой» его назвала.
   Пить ей дать, что ли? Что там старозаветная докторша советовала? Больше пить кислого. Витамин С, то, се… Чая холодного с лимоном.
   Пошел на кухню, сделал чая холодного с лимоном. Много заготовил.
   Дал девке. Она полкружки выхлебала, больше пить не смогла — устала. Кобель под шумок опять на тахту забрался.
   Дело-то оборачивается хреново. Эдак и загнуться юродивая может. Это очень даже нежелательно. Это по ста сорока девяти причинам нежелательно. И наипервейшая — что он, Сигизмунд, с трупом-то делать будет? Что он ментам-то скажет?
   Мол, нашел ее у себя в гараже, мол, сперва вам, ментам, сдать хотел, но после обнаружил на ней полкило золота и у себя поселил. Мол, нигде она не прописана, пашпорта не имеет, по-нашему не говорит. Из всего ее лопотания только одно и понял — что-то такое с ней на Охте стряслось. И ВСи!
   Посадят вас, Сигизмунд Борисович. Даже посодют. И правильно сделают. Вы бы на месте следаков да судей поступили бы точно так же. Потому как самое дорогое на свете — это глупость. А еще — наказаний без вины не бывает.
   Тут из полумрака вновь выползла ухмыляющаяся рожа охтинского изверга. Сигизмунд аж застонал. Рожа, помаячив, нехотя растаяла.
   Девка снова позвала: «Вавила!»
   — Здеся я, — мрачно отозвался Сигизмунд. И дал ей еще холодного чаю. С лимоном.
   …Да нет, не то даже проблемно, куда труп девать. В конце концов, отвезет на машине за город и закопает. Если ее никто искать не будет, то и не найдут.
   Господи, что за грязный мудак! Не в том же дело, что труп девать некуда…
   Сигизмунд поглядел на девку — как она? Вроде, жива. Только тише бубнить стала. Совсем ей худо. Даже Вавилу звать забыла. Кто он ей, этот Вавила? Набить бы ему морду. Отпустил гулять одну — и вот…
   Да и вы, Сигизмунд Борисович, хороши. Нашли свет в окошке — юродивая. Дура Вавиловна. Мерси.
   Сигизмунд встал и пошел в свою комнату. Не зажигая света, набрал номер Людмилы Сергеевны — посоветоваться. Людмила Сергеевна хорошо такие вещи знает.
   Но ее не было дома.
   Сигизмунд положил трубку. Посидел немного в темноте, бессмысленно глядя в стену. На стене расползалось желтое пятно от фонаря, светившего на улице.
   Кому еще позвонить? Матери? Исключено. Наталье? Лучше не звонить. Он, правда, не прослушивал автоответчик, но догадывается.
   Аське? Та, если не в загуле, охотно поможет, прибежит хоть в два часа ночи
   — отзывчивая. Но объяснять ей долго придется. Аська любопытная.
   Снял трубку, повертел в руках. Да нет, профессионалам звонить надо. Если не бабам, то профессионалам. Кто у нас отношение к медицине имеет? Боец Федор с его общевойсковой таблеткой: это от головы, а это от живота. Отпадает. У девки хворь серьезная, НАТОвскими средствами не осилишь.
   В комнату, стуча когтями, вошел пес. Сел, начал беспечно чесаться.
   Мурру надо звонить. Мурр на «скорой» когда-то работал. Может, не позабыл еще, как ближних целить.
   Кроме того, Мурр живет неподалеку. Может прийти. В конце концов, Сигизмунд не совсем для него левый. В чем-то даже меценат. Жаль, не во всем.
   Набрал номер. Долго никто не подходил. Звонок терпеливо буравил бесконечный коридор гигантской коммуналки. Наконец недовольный женский голос осведомился:
   — Кого надо?
   — Олега Викторовича, — мрачно сказал Сигизмунд. Он был уверен, что Мурра не окажется дома.
   Там безмолвно брякнули трубку возле телефона и ушаркали. Прошло еще долгое время. Сигизмунд терпеливо ждал. В трубку проникали звуки активной жизнедеятельности. Кто-то ходил, кто-то говорил, вроде, грохнули кастрюлей. Потом кто-то поднял трубку и спросил: «Кого надо?»
   Сигизмунд терпеливо повторил, что надо Олега Викторовича. Трубку снова грохнули и огласили коридор неприятным кошачьим воплем:
   — Мурр, твою мать, плетешься, как..!
   Дома, подумал Сигизмунд.
   Чуть задыхающийся, вибрирующий, интимный голос Мурра проговорил:
   — Я слушаю.
   — Это Сигизмунд. Тут такое дело… У меня человек умирает.
   Сигизмунд брякнул это, и тут ему стало по-настоящему жутко. Ведь и вправду
   — умирает.
   А умрет девка — и вместе с ней умрет тайна. Чудо. А чудо дается один раз в жизни. Больше чудес не будет.
   — От чего умирает? — осведомился Мурр.
   — Вроде, грипп.
   — Температура какая? — спросил Мурр деловито.
   — Градусника нет. Большая.
   — Сейчас приду, — кратко сказал Мурр и положил трубку.
   Сигизмунду сразу стало легче. Зажег в комнате свет. Покурил. Выпил холодного чаю с лимоном. И тут в дверь позвонил Мурр.
   Был собран. Встревожен. И — это Сигизмунд оценил — исключительно умело прятал любопытство.
   В одних носках прошел в ванную и тщательно вымыл руки. Это произвело впечатление. В последний раз доктор, пришедший по вызову, мыл руки в отроческие годы Сигизмунда. Потом доктора мыть руки перестали.
   Мурр был серьезен и старозаветен. Да, это произвело впечатление. Сильное.
   Сигизмунд после этого сразу уверовал в то, что Мурр девку спасет.
   Вытерев руки, Мурр безмолвно и вопросительно уставился на Сигизмунда.
   — Только вот что… — сказал Сигизмунд. — Она по-русски не говорит.
   — Неважно, — мягко сказал Мурр.
   Они зашли в «девкину» комнату. В углу тускло горела маленькая настольная лампа, поставленная на пол.
   Сигизмунд поймал себя на том, что немного трусит — как его юродивая Мурру понравится. Но Мурр и здесь умело скрыл свои чувства. Вынул из кармана градусник, встряхнул. Поднес к лампе, проверил. Еще раз встряхнул.
   Сунул девке под мышку. Прижал ее руку.
   Девка метнулась, потребовала Вавилу.
   — Здесь Вавила, — сказал Мурр низким, вибрирующим голосом. Девка удивительным образом успокоилась.
   Они посидели некоторое время в неподвижности. Потом Мурр вынул градусник и посмотрел его под лампой. Тридцать девять. С лишним.
   Мурр поднял на Сигизмунда глаза и спросил:
   — Водка есть?
   Водки не было.
   — А уксус?
   Уксуса не было тоже.
   За всем этим Сигизмунд был отправлен в ближайший супермаркет. Доставил.
   Когда вернулся, Мурр доложил, что девке стало еще хуже. Мурр заметно беспокоился. Глаза косить стали, расползлись в разные стороны из-под очков.
   — «Скорую» вызывай, — велел Мурр. — Быстро. Гаснет, как свеча.
   И снова у Сигизмунда сердце бухнуло в пятки.
   Пошел к телефону. Мурр, бесшумно ступая в носках, двинулся следом. По дороге учил:
   — Скажи им, что тридцать лет. Без сознания. Тогда приедут быстро.
   Сигизмунд соврал, как советовали.
   Положил трубку.
   Мурр сказал:
   — Когда приедут, я сам с ними поговорю. Я на «скорой» работал. У тебя деньги есть?
   Сигизмунд полез в ящик стола. вытащил несколько десятитысячных.
   — Стоху бы надо приготовить, — сказал Мурр. — На всякий случай.
   — Да, Мурр, — сказал Сигизмунд. — Тут такое дело… Девка эта без документов. Потеряла.
   Мурр покосил на Сигизмунда глазом и деликатно осведомился:
   — Системная?
   Тоже заметил.
   — Вроде, да.
   — Понятно, — сказал Мурр.
   «Скорая» явилась через полчаса. Медикус снял вязаную шапочку, обнаружив коротко стриженые волосы морковного цвета. Поздоровался. Явил прямоугольную улыбку вермахтовского ефрейтора. Ресницы рыжие, брови рыжие. Вообще весь рыжий. Истинный ариец.
   За арийцем втиснулась тихая дева. Явно была у ефрейтора на подхвате.
   Оттеснив Сигизмунда, вперед хозяйски вышел Мурр. Резко дал понять медикусу, что и сам он, Мурр, крутой профессионал. Спас немало жизней. Когда-то.
   Сигизмунд сразу почувствовал себя лишним.
   Вермахтовский ефрейтор отнесся к Мурру настороженно. Углядел в его выступлениях подрыв авторитета. Дал Мурру понять, что он, Мурр, устарел.
   Деваха-фельдшер сонно смотрела на двух распетушившихся эскулапов. Ждала, пока можно будет приступать к делу.
   Тихо спросила Сигизмунда:
   — Где больной?
   — Больная, — поправил Сигизмунд.
   Она глянула на листочек, прикрепленный к синей потрепанной папке с бумагами.
   — Записано «м» — «мужчина».
   — Понимаете… Тут такое дело… — завел Сигизмунд.
   Рыжий мгновенно повернулся к Сигизмунду. Въехал с полуоборота.
   — Пойдемте.
   Они зашли в комнату, где угасала девка. Рыжий махнул, чтобы зажгли свет. Согнал кобеля. Кобель учуял в рыжем что-то, принялся виться. Сигизмунд запер его на кухне.
   Рыжий осмотрел девку. Мурр предъявил градусник с несбитой температурой. Дескать, вот. Рыжий мельком глянул на градусник, перевел взгляд на Сигизмунда.
   — Она вам кто?
   — Знакомая, — сказал Сигизмунд растерянно.
   — Прописка есть?
   — Нет.
   — Гражданка России?
   — Думаю, нет. У нее и паспорта нет.
   Рыжий шевельнул желтой бровью.
   — По-русски не говорит?
   — Нет.
   — Ну, ребята… Не гражданка России, без страхового полиса, без консульства…
   — Сколько? — прямо спросил Сигизмунд.
   Рыжий, помявшись, запросил сто. Поскольку Сигизмунд и собирался заплатить сто, то в цене сошлись мгновенно.
   Рыжий сделал девке укол в бессильную руку.
   — Гляди, у нее оспа не привита, — сказал рыжий Мурру.
   Мурр подошел, посмотрел. На всякий случай осмотрел другое плечо. Чисто.
   Сигизмунд сказал:
   — Она из Северной Норвегии. Там уже сто лет назад как оспу не прививают.
   Оба эскулапа не обратили на него никакого внимания.
   — Тройной надо бы сделать, — сведуще обратился Мурр к рыжему.
   Рыжий лучше Мурра знал, что надо бы сделать. Отдал распоряжение фершалице. Тихая деваха споро вколола девке анальгин с димедролом. Мурр крутился, заглядывал через плечо, авторитетно советовал, ссылаясь на свой богатый фельдшерский опыт, что, мол, с папаверином надо.
   Сигизмунд спросил:
   — И это все?
   — Ну… — протяжно произнес рыжий. — В принципе…
   — Вылечить ее можно? — прямо спросил Сигизмунд.
   — Ну… — еще раз сказал рыжий.
   Сигизмунд добыл еще пятьдесят тысяч.
   — Можно капельницу поставить, — сообщил рыжий. — Глюкозу с витамином С. И с другими… э… снадобьями. У меня есть. Только они… ну, не государственные. Понимаете? В принципе, это ее поднимет на ноги, вашу знакомую из Норвегии.
   — Ставьте, — сказал Сигизмунд. Все оборачивалось даже лучше, чем он предполагал.
   Мурр вышел покурить. Мурр был очень недоволен.
   Тихая деваха приготовила капельницу. Девке в вену вошла игла. Юродивая, похоже, мало что соображала. Еще раз помянула Вавилу. Жалобно так.
   Рыжий присел на краешек тахты — посмотреть, все ли ладно с капельницей. В кухне бессильно бесновался запертый кобель. Его, кобеля, участия в событиях лишили!
   Минуты через три девка пошла розовыми пятнами. Губы у нее распухли, вид сделался совсем жалкий.
   — Ой, — сказала фершалица.
   — Аллергия, — проговорил рыжий. — А на что — непонятно. Может, на витамины?
   И матерно выругался себе под нос.
   Пахнущий дешевым табаком Мурр вернулся и подтвердил: и у него, Мурра, был редкий случай аллергической реакции. Отторгал больной все и вся. Так и кончился…