Маленькое чудовище было таким отвратительным, что она едва не выронила его, и Хозяин прикрикнул:
– Осторожней, ты!
– Это… – спотыкаясь, спросила Пиф.– Это МОЙ?
Хозяин пожал плечами, широким крылом едва не сбив с ног Комедианта, который терся за его спиной.
– Нерожденное дитя, – сказал он, – твое, чужое, какая разница? Оно ДАЕТСЯ тебе. Ты совершила убийство, теперь посмотри ему в лицо.
Пиф подняла глаза на Хозяина и увидела, что он прекрасен. Его лицо потемнело, рот изогнулся, глаза расширились – это был дивный лик иконы. Лик смотрел на нее отрешенно и печально.
– Я ничем не могу помочь тебе, – сказал Хозяин словно издалека. – Постарайся полюбить это существо.
Пиф еще раз взглянула на уродца.
– Оно вырастет?
– Зависит от тебя.
Хозяин встал, повернулся, чтобы уйти. Пиф смотрела ему вслед, приоткрыв рот. Уродец корчился у нее на коленях, пачкая пеленку какой-то зеленоватой жижей.
– Господи, каким же оно вырастет? – вырвалось у Пиф.
Уже в дверях Хозяин сказал, не оборачиваясь:
– Зависит от тебя.
Тяжелые шаги протопали по лестнице, шваркнула входная дверь, упало и разбилось еще одно стекло. Голос Комедианта взвизгнул.
Пиф поняла вдруг, что плачет, но не так, как при жизни, не слезами, не телом, не жалостью к себе, а так, как иногда плакала во сне – без слез, одной только содрогающейся душой.
Существо с гигантской сизой головой сморщилось, дернуло крошечными лягушачьими лапками, повозило ими в воздухе и вдруг нащупало огромную в синих венах пуповину, торчащую из середины живота. Схватило ее цепкими пальчиками, потащило куда-то, ткнуло себе в лоб, в щеку, наконец попало в маленький рыбий ротик и начало жадно сосать.
Пиф взяла существо поудобнее на руки, обтерла жижу с отвратительной головы, выбросила грязную пеленку, оставив только белую. Закрыла глаза и начала укачивать уродца, напевая колыбельную:
Летит напев печальный,
Падам, падам…
– Вот и все, – сказал санитар, обтирая руки. – Как живой, даже лучше.
Покойник умиротворенно глядел на него со стола. Санитар отбросил крем "Балет", которым гримировал мертвеца, в таз для использованных тюбиков. Там их уже скопилось несколько десятков, выдавленных, грязных.
Мэтр ничего этого не знал – он величаво шествовал навстречу вечности. Его тропа была ровной и ясной, впереди, в белом венчике из роз, вел его добрый ангел. Иначе и быть не могло.
Мэтр был человеком добродетельным. Сначала он верил в правительство и Бэл-Мардука и знал, что плохих в светлое будущее не берут. Потом под влиянием обстоятельств в пожилых уже летах перешел в христианскую веру и так же твердо уверовал, что плохих не берут в рай. Рай виделся ему чем-то вроде территории пионерского лагеря: дивная природа, добрые взаимоотношения, всеобщая справедливость и равенство. И – только для хороших.
Мэтр оказался на равнине, затянутой туманом, огляделся по сторонам. Фигура в сияющем венце исчезла, и это немного обеспокоило Мэтра.
Он взволновался еще больше, когда увидел на этой равнине трех голых молодых людей. Среди них была женщина. Хотя Мэтр не мог толком разглядеть этих людей, но в том, что темноволосое существо с ребенком на руках принадлежит к женскому полу, почему-то не усомнился.
Голые разговаривали. Они были из тех, при виде которых Мэтр при жизни всегда плевался. И прежде плевался, и потом, когда обратился в истинную веру. У всех троих были длинные волосы, а у одного – грязные бисерные цепочки на руках. И на плечах у него сидел отвратительный студнеобразный демон. Демон растекся по своему хозяину, свесив ему на спину крысиный хвост.
– Новенький идет, – сказал демон и затрясся.
Тот, что с бусами, повернулся, поглядел Мэтру в глаза. Его губы зашевелились, и Мэтр понял, что он обращается к нему.
– Добро пожаловать! – крикнул визгливо демон.
Женщина склонила голову набок. Нерожденный ребенок судорожно дернул ручками, и она ласково провела пальцем по его выпуклому лбу с раздутыми венами.
– Падам, падам, – сказала женщина.
– Сгинь, сатана, – закричал Мэтр, осеняя себя крестным знамением.
– Где? – с любопытством спросила женщина и обернулась.
Мэтр растерялся.
– Где? – переспросил он. – Что – где?
– Где сатана? – повторила женщина. – Мы его еще не видели.
– Ты – сатана! – взвизгнул Мэтр. – Ты! И такие, как ты! Вы все!
– Я Пиф, – сказала женщина. – Это Комедиант и Голос Комедианта. А вон тот – Карусельщик, он алкоголик и работал в луна-парке.
Карусельщик с готовностью завертел ручку шарманки, огласив туманную равнину механическим вальсом.
Мэтр растерялся. Неожиданно женщина перестала казаться ему такой уж отвратительной, и он почувствовал к ней доверие.
– Скажите, – он придвинулся ближе и заговорил интимным тоном, как некогда беседовал со знакомыми холуями из влиятельных организаций, – в таком случае, это ад или рай?
– Зависит от нас, – ответила женщина. – Так сказал нам ангел.
Мэтр пригладил лысину. На ладони осталось жирное пятно от крема "Балет", и Мэтр обтер руку о бедро, с неожиданным ужасом осознав, что он тоже обнажен.
Вальс продолжал хромать над равниной. Ребенок на руках у женщины заснул. Комедиант улыбался странной улыбкой, глядя на Мэтра.
– А где Бог? – спросил Мэтр. – Я хочу говорить с Богом.
– А Бог хочет говорить с вами? – тихо спросил Комедиант. Он говорил шепотом, а потом Голос повторил его вопрос полнозвучно, заполнив своим громом всю долину и разогнав туман: – Захочет Он говорить с вами?
Мэтр растерянно огляделся.
– Но… я умер?
Все четверо расхохотались.
– Еще как! – прошептал Комедиант. – Мертвее мертвого. А что, по-твоему, достаточно просто двинуть кони, чтобы вызвать к себе интерес самого Создателя?
Пиф помахала кому-то рукой, и из тумана выступил рослый мужчина в пятнистом комбинезоне, похожий на десантника. Он оглядел всех победоносным взором, пригладил коротко стриженые волосы, крякнул.
– Как дела, бойцы?
– Рады сраться ваш-ство! – мерзким голосом заверещал Голос, подпрыгнув на плече у Комедианта.
Десантник захохотал, пощекотал Голос пальцем, потом сунул нос в сверток на руках Пиф, полюбовался на уродливого младенца, ущипнул женщину за ляжку, хлопнул Комедианта по плечу. Карусельщик посмотрел на него приниженно и осмелился выдавить из себя робкую улыбку. Вальс споткнулся, в шарманке что-то хрипнуло и стихло.
Затем десантник обернулся к Мэтру.
– Ну, а ты кто такой?
– Я… восемнадцать публикаций в толстых журналах… и крещен… верую… – забормотал Мэтр.
– Писака? – оживился десантник. – Ну-ка, почитай.
Он махнул рукой, и тут же появился огромный трон. Золотой трон с алыми кистями, размером с трехэтажный дом. Десантник взгромоздился на него, поерзал, как будто вырос – во всяком случае, он не терялся на фоне гигантского кресла. Заложил ногу на ногу, склонил голову на плечо и уставился на Мэтра с неприятной улыбкой.
– Где я? Кто вы? – Мэтр отступал от компании, пятясь задом. – Куда я попал? Господи, верую!.. Спаси меня! Изыди, сатана, изыди!..
Он начал истово креститься.
Хозяин захохотал. Трон подпрыгивал под ним, пока не развалился, и Хозяин хлопнулся со всего размаха на землю.
Мэтр повернулся и побежал прочь, во весь голос призывая на помощь какого-нибудь милосердного ангела.
Комедиант пожал плечами.
– Ангел был рядом, почему он не понял этого?
– В его представлении ангел должен быть похож на директора крупного банка, – задумчиво сказала Пиф. – Строгий, всезнающий и милосердный. И уж конечно без всякого чувства юмора.
Хозяин с интересом посмотрел на нее.
– Ты злая, – заметил он. – Неужели тебе его не жаль?
Пиф подумала немного.
– Нет, – честно сказала она.
– Не верится, что ее нет уже целый год, – сказал Беренгарий.
Они с Геддой шли по мосту Нейтокрис. По Евфрату полз лед. Город сверкал, омытый тающим снегом.
– Здесь мы простились с ней в последний раз, – задумчиво говорил Беренгарий. – Мы тогда напились… Она была в смятении, все говорила о том, что жизнь потеряла смысл, что из рук ушло, утекло… – Он махнул рукой и, отвернувшись, уставился на воду.
Гедда взяла из его рук початую бутылку пива – третью за сегодняшний вечер, хлебнула. Она заметно охмелела.
– Я расскажу тебе то, что не рассказывала никому, – проговорила она вдруг. – Обещай, что будешь молчать.
– Могила! – сказал Беренгарий и мутно поглядел на нее поверх очков. Его мокрые губы расплылись в улыбке. Он отобрал у Гедды пиво, допил и бросил бутылку в воду. – Могила, – повторил он.
– Я разговаривала с ней уже после ее смерти, – выпалила Гедда.
Беренгарий покачал головой.
– Только без этой… без черной магии, – сказал он, суеверно отплевываясь. – Ты у нас чернокнижница известная.
– Я не шучу, – повторила Гедда, немного обиженная. – Ко мне прислали ангела, я пошла с ним на ихнее кладбище… Ну, где общественные виселицы…
– И там был призрак Пиф.
– Компьютер, – поправила Гедда.
– Еще одно дьявольское изобретение, – сказал Беренгарий и захохотал.
– Ты пьян, Беренгарий, – сказала Гедда.
– Но недостаточно. Возьмем еще пива.
Он пошарил по карманам, сперва по своим, потом по геддиным, и они взяли еще пива. Теперь они шли по широкой нарядной улице Китинну, приближаясь к Оракулу.
– У меня было три минуты на то, чтобы поговорить с ней, – продолжала Гедда заплетающимся языком. – Клянусь, Беренгарий, и она мне сказала, что видела богов Орфея и саму Эрешкигаль.
– Богов не тронь, – предупредил Беренгарий, вдруг омрачившись.
– Да нет, она… Что это? – Неожиданно Гедда остановилась.
Они дошли уже до Оракула. Из окон верхнего этажа, пачкая завитки рококо, валил дым.
– Что это?.. – пролепетала Гедда.
Беренгарий оттолкнул ее, сунул ей в руки недопитую бутылку пива.
– Это пожар, вот это что, – сказал он и очертя голову бросился к двери. – Проклятье, у меня там остались…
Гедда повисла у него на локте.
– Стой!
– Вызови пожарных! – рявкнул Беренгарий, исчезая на дымной лестнице.
Гедда заметалась. Бросила пиво. Ворвалась в расположенный по соседству магазин, торгующий телевизорами и видеомагнитофонами, распугав чинных мальчиков в фирменных костюмах и нагловатых добродушных покупателей, потребовала телефон.
Вскоре крики о пожаре понеслись по всему зданию, несколько мальчиков с отчаянным видом подбежали к дубовой двери, за которой исчез Беренгарий, и отскочили, когда навстречу им повалили клубы дыма.
Пламя пожирало бесстыдное рококо, глодая золотые завитки, разбивая зеркала, повергая в прах голоногих нимф…
Откуда-то из дыма доносился отчаянный кашель Беренгария. По широкому мосту Нейтокрис, видные издалека, мчались три пожарных машины, оглашая вечерний город ревом.
Несколько книг и коробка с лазерными дисками, выброшенные из огня, скатились по ступенькам, и Гедда подобрала их.
– Беренгарий! – закричала она отчаянно.
Донесся треск – Беренгарий там, наверху, ломал дверь.
– Пропадешь! Дурак! – кричала Гедда, не помня себя от ужаса и все еще не веря, что все это происходит на самом деле.
Словно в ответ взревел огонь, и рухнуло перекрытие.
– Почему он не двигается? Все двигаются, а этот лежит, как труп.
– Он и есть труп. Ты как маленький, ей-богу.
– Его как будто бросили сюда. Он ничего еще не понял.
– Как обгорел-то, смотреть страшно.
– СТРАШНО?
– Отойдите, вы делаете ему больно. – Женский голос.
Санитары, подумал Беренгарий. Я жив.
Он ощутил безумный восторг и сразу ослабел от этого.
– Ему не может быть больно. – Мужской голос. – Он труп, дура.
– Не трогай его, дай человеку прийти в себя. – Опять женщина.
– Он прислушивается. Да отойди ты, его сейчас потянут назад. Дай я подержу…
Чьи-то руки переворачивают Беренгария на спину. Он открывает глаза и ничего не видит. Ослеп.
Отчаянный визг – откуда-то издалека, но тем не менее хорошо слышный.
– Сгорел! Сгорел!
Гедда. Это ее голос.
– Беренгарий сгорел! Уже второй, уже второй!..
Крик Гедды пробирает до мозга костей. Беренгарию хочется встать, бежать к ней. Он вздрагивает, напрягается.
– "Второй"? – Придушенный шепот. – О чем она говорит?
– Кто это кричал? – Мужской голос.
Это Гедда, хотел сказать Беренгарий, но не смог. Ничего, я выкарабкаюсь, Гедда, я жив. Это главное.
– Не уходи, – тихо проговорила какая-то женщина совсем близко. – Не слушай ее. Даже если это твоя мать тебя зовет – не возвращайся. Будет очень больно. Будет так больно, как не было никогда при жизни. Оставайся с нами. Мы поможем тебе.
Отчаянный голос Гедды, рвущийся как будто из самой ее утробы, постепенно начал затихать и смолк совсем. Стало очень тихо. Как будто в уши набили ваты.
Потом кто-то провел пальцем по слепым глазам Беренгария, и он стал видеть. Коснулся его ушей, и он начал слышать совсем другие звуки – тихую музыку. Как будто неподалеку веселится ярмарка, где продают разноцветные надувные шарики и сладкую вату на палочке. Там, по соседству, детские годы, подумал Беренгарий. Кружатся на карусели, пытаясь догнать друг друга.
Он лежал на траве, а вокруг сидели люди в светлых одеждах. У них были красивые, полные сострадания лица, озаренные внутренним светом.
Его голова покоилась на коленях молодой девушки, которая тихонько водила пальцами по его лбу, щекам. И неожиданно Беренгарий понял, что умер. Эта мысль наполнила его душу блаженством, и он заплакал.
– Могила, – повторяла Гедда, – могила.
"Вчера в Час Коровы по местному времени в аэропорту Нэш-Бэлит города Арбела (Ашшур) при заходе на посадочную полосу потерпел аварию пассажирский самолет "Нур-Син 747", принадлежавший компании "Люфтимпериум". Все находившиеся на борту погибли. К месту аварии выехала следственная комиссия. Правительство выражает соболезнование семьям погибших".
В салоне для некурящих было много свободных мест, поэтому Мирра удивилась, когда красивый немолодой мужчина уселся рядом с ней – он вполне мог устроиться возле иллюминатора. Но ему хотелось поговорить. Он вежливо спросил, не против ли она. Подумав, Мирра пришла к выводу, что, пожалуй, не против.
Поглядывая искоса на своего соседа, она пыталась отгадать – кто он. Строгий костюм, безукоризненные манеры. И благожелательность. Пожалуй, профессиональная.
И этот почти незаметный налет старомодности.
Мужчина снял очки, протер их, водрузил на нос.
– Вы пастырь, – сказала Мирра, торжествуя.
Он рассмеялся.
– Вы неплохо говорите по-ашшурски, – сказал он. – И догадливы.
Самолет взлетел над аэропортом Адиту, оставив внизу Вавилон с его башнями, почти сразу поднялся над вечными облаками и оказался в бескрайней снежной пустыне под ослепительным небом.
Мирра с пастырем говорили обо всем на свете и много смеялись. Когда официантка предложила им кофе, коньяк, пиво, пепси, они дружно взяли жиденькое светлое пиво.
Потом их сморило – от разговоров, от монотонного гудения мотора, от пива. Мирра откинула кресло и заснула почти мгновенно.
Она слишком много выпила и съела. В самолетах компании "Люфтимпериум" всегда кормят на убой. И никак невозможно отказаться, потому что деньги заплачены. Стоимость еды включена в стоимость билета.
Теперь обед насылал дурные сновидения. Ей снились бесконечные переходы, лестницы, падающие лифты, длинные тоннели метро, где нет выхода. Наконец Мирра вышла к знакомому магазину. Там, за углом, ее ждало спасение, и она это знала, потому и побежала из последних сил. За углом магазина открылись широкие воды Евфрата, и над Эбаббаррским парком, на противоположном берегу, повисла огромная полная луна. Мирра выскочила на набережную, наткнулась взглядом на луну – и луна стремительно понеслась ей в лицо. Мирра закричала, но в волоске от ее лица луна рассыпалась на тысячи осколков. Когда Мирра снова открыла глаза, круглый желтый диск висел на прежнем месте.
И тогда она увидела свою душу. Душа стояла рядом, ковыряя в носу. Оказалась душа Мирры чумазым низкорослым человечком с черными блестящими волосами и раскосыми глазами. И такой это был непослушный человечек! Он приплясывал и кривлялся и никак не хотел слушаться.
– Душа! – строго сказала Мирра. – Вернись на свое место.
– Я иду к луне, к луне, – сказал человечек и скорчил ей рожицу.
А потом побежал. Побежал на красное поле, а оттуда на оранжевое, а оттуда на золотое. Бежал и приплясывал, от поля к полю, прыгал и вертелся, напевал и дергал головой, как будто она была на веревочке.
– Вернись! – еще раз крикнула Мирра.
Обернувшись, душа показала ей "нос".
– Дерзких рабов наказывают! – крикнула Мирра.
А душа убегала и убегала, веселая, вольная. Мирра смотрела ей вслед, проклиная свое бессилие. И тут она обнаружила, что неподалеку от нее стоит пастырь. Стоит и держит в одной руке очки, а в другой – чистый клетчатый носовой платок с меткой в углу.
– Я потеряла свою душу, – сказала она пастырю. – Отец мой, что мне делать?
Пастырь протер очки, надел их на нос, поправил, чтоб не сидели косо, а потом заметил, что стекла вытекли, и выбросил оправу вон.
– Дайте мне руку, Мирра, – сказал он. – Я почти ничего не вижу.
– Мне некогда, – сердито сказала Мирра. – У меня душа убежала. Я должна ее догнать.
И она ступила на бескрайние белые поля облаков и пошла по ним босая.
– Подождите! – закричал пастырь. – Мирра!
Она остановилась, дождалась, пока он, спотыкаясь, доковыляет до нее, и подала ему руку.
– Похоже, мы высоко с вами забрались, – проговорила Мирра, озираясь по сторонам. Солнце позолотило верхушки облаков. – А там, внизу, небось, дождь идет. – И топнула пяткой по облакам.
Пастырь вцепился в ее руку.
– Осторожнее! Мы провалимся! Умоляю вас, Мирра, осторожнее.
Они пошли дальше, и вдруг Мирра остановилась.
– Тут полно народу, – сказала она удивленно. – Прямо демонстрация какая-то. Что они все тут делают?
– А мы с вами? – спросил пастырь и посмотрел на нее в упор близорукими глазами. – Вам не приходило в голову, что пора бы уже удивиться – что мы с вами тут делаем?
– Мы спим, – ответила Мирра. – А что еще?
Пастырь покачал головой.
– По-вашему, мы оба оказались в одном сне? А стюардесса – она тоже вам снится? И вон тот толстяк, в футболке с надписью "Харранские буйволы"… Я заметил его еще при посадке, он мне на ногу наступил.
– Погодите, – Мирра все больше и больше удивлялась, – а как это вы без очков разглядели надпись на футболке?
Пастырь пожал плечами.
И вдруг обоих охватил страх.
– Что это? – шепнула Мирра. – Что с нами?
К ним неспешно и все же довольно скорым шагом приближался офицер полиции. Он внимательно оглядывал каждого, мимо кого проходил, но никого не останавливал.
– Вон офицер, – сказал пастырь. – Давайте спросим его.
Офицер тем временем приблизился, прищурился.
– Представьтесь, пожалуйста, – сказал он Мирре.
– Я… Мирра.
Он осмотрел ее с ног до головы. Круглое лицо, темные волосы, бледная кожа, рядом с которой можно представить только шелк.
– Кто твой ангел-хранитель? – резко спросил он.
Мирра растерялась. Офицер не дал ей опомниться. Тем же отрывистым тоном пояснил:
– Самолет разбился, вы все погибли. По-ашшурски читаешь?
– Да…
– На, полюбуйся.
Он сунул ей газету. Мирра машинально прочла: "Heute, um Kuhstunde…"
И выронила лист.
Дрожащими руками пастырь поднял газету, поднес к глазам, зашевелил губами. Мирра услышала его бормотание:
– Mein Gott, mein Gott, warum hast du mich verlassen?..
Офицер неприязненно покосился на пастыря:
– А этот что, поп? Из Ашшура?
– Вроде… – осторожно ответила Мирра, боясь навредить пастырю.
– Он с тобой?
Мирра пожала плечами.
– Мы попутчики.
– Терпеть не могу святош, да еще из Ашшура, – проворчал офицер. – Следуй за мной.
– А… он?
– Так он все-таки твой родственник?
– Нет.
– Тогда что ты о нем печешься? Я не опекаю духовных лиц.
Мирра почти побежала, чтобы не отстать от офицера.
– Вы кто, господин? – вежливо спросила она его в спину.
– Дежурный ангел-хранитель, – бросил офицер.
Мирра споткнулась и упала. Пока она барахталась на облаке, офицер успел уйти довольно далеко, так что ей пришлось догонять его бегом.
– Мой ангел? – спросила она, задыхаясь.
Офицер остановился, поглядел на нее сверху вниз, насмешливо кривя губы. Мирра тяжело дышала.
– Пока ты была жива, я тебя не опекал, – сказал ангел прямо. – Первый раз тебя вижу, признаться. А куда ты дела свою душу?
– Она сбежала, – призналась Мирра.
Ангел вытащил из кармана засаленный блокнот, черкнул карандашом и снова сунул блокнот в карман.
– Найдем, – пообещал он. – И не таких отыскивали.
– А почему вы забрали меня? – спросила Мирра. – Может быть, стоило подождать моего ангела?
– А ты уверена, что тебе понравился бы твой ангел?
Мирра подняла брови, подумав о том, что ЭТОТ ангел, ей, во всяком случае, не слишком нравится. Но промолчала.
– Смотри, с пастырем не связывайся, – предупредил ее ангел. – Духовные из Ашшура – они только с толку сбивают. В полемику с небесными силами лезут, дерзят, плодят всевозможные ереси…
– Mein Gott, des Tages rufe ich, doch antwortest du nicht… – услышала Мирра голос пастыря, который вскоре заглушило, как ватой, густыми облаками.
– Принимайте, – сказал Хозяин. – Подобрал на месте аварии.
Мирра остановилась посреди светлой комнаты.
Несколько человек, сидевших на полу, смотрели на нее с интересом. Все они показались ей странно красивыми и спокойными. Умиротворенными. Ни одно из лиц в самолете не имело такого выражения.
Потом женщина с младенцем на руках встала, подошла к Мирре, тронула ее за плечо.
– Как ты умерла? – спросила она дружески.
Мирра покачала головой.
– Не помню, – сказала она.
Они сидели кружком на земле – сухой, серой, сожженной. Трава не росла на ней. Вокруг сидящих людей колебался туман, скрывая гигантский скелет сломанного эскаватора с распахнутой зубастой пастью ковша. Над ними стоял столб света.
Сияние исходило из невидимого источника высоко наверху. Если бы кто-нибудь из сидящих поднял голову, он увидел бы огромную крылатую фигуру, окутанную золотисто-зеленым опереньем сложенных крыл. Ангел стоял, вытянув правую руку высоко над головами сидящих, и свет изливался из его ладони.
Но никому даже на ум не пришло поднять голову.
Они были одеты в светлые одежды, мягче пыли, серебристые, как крылья моли. Суровое, прекрасное лицо ангела склонялось над ними с заботой и грустью, но никто не видел его.
Они разговаривали.
На коленях Пиф лежала черная книга. Обгоревшая мертвая книга, которая не пачкала светлые одежды сажей.
– Она мертва, как и мы, – сказала Пиф и вспомнила о доме, где были собраны мертвые вещи. – Нет, – сказала она, подумав, – мы мертвы как-то иначе, чем другие люди.
– Глупости! – отрезал Голос Комедианта, колыхнув туман.
– Ты хочешь сказать, что, например, Мэтр мертв по-другому?
Пиф кивнула.
– А Пастырь – иначе, чем Мэтр.
– Мэтр ищет Бога. И Пастырь ищет Бога.
– Не хочешь же ты сказать, что они ищут разных богов?
– Возможно.
– Бог один, но они ищут Его по-разному, – сказала Мирра, и все посмотрели на нее.
Из тумана донеслось хриплое механическое пение:
Поет моя шарманка
По городским дворам
Три песенки старинных
И нежный вальс для дам…
– Карусельщик идет, – сказал Беренгарий и придвинулся ближе к Мирре, освобождая место. – Эй, Карусельщик! Иди, дело есть.
– Чего? – спросил Карусельщик с подозрением, но из тумана все же показался.
А шарманка не унималась, распевая во всю мощь своей механической души:
Вот сядет с папироской
Девчонка у окна
И стряхивает пепел
На улицу она…
– Цыц, окаянная! – рявкнул Карусельщик и хватил кулаком по расписному деревянному боку своей подруги.
– Падам, падам, па… – просипела шарманка и замолчала.
Карусельщик пристроился между Пиф и Беренгарием. Пиф передала ему книгу, которую тот недоверчиво принял в руки.
– А что с ней делать-то? Головешка и головешка. – И хотел выбросить книгу вон.
Пиф перехватила его руку.
– Попробуй прочитать.
Карусельщик повертел книгу так и эдак. Понюхал, потрогал пальцем хрупкие страницы.
– Да как ее прочтешь-то, – сокрушенно проговорил он, все еще подозревая подвох. – Испорчена вещь, как ни взгляни.
Издалека донеслись крики, прерывая негромкий разговор собеседников. Невидимый за завесой тумана, Мэтр прокричал срывающимся голосом:
– Я хочу говорить с Создателем! Я хочу говорить с Создателем! Кто отвечает за этот бардак? Я хочу видеть Творца!
Из мрака ответил раскатистый бас:
– Нос не дорос!
Мэтр, отчаянно:
– Боже, ты меня слышишь?!
Бас:
– В гордыню впадаешь, смерд?
– Господи! Куда я попал?
– На тот свет! – рявкнули.
– Это ад, ад?.. – пискнул Мэтр.
В тумане вкусно хохотнули, зашумели крыльями.
– А ты как думаешь?
– Ад! – завизжал Мэтр.
– Ты сказал, червь! – удовлетворенно прогудел бас.
– Сатана! Изыди, изыди!
– Червь!
– Я не червь! – надрывался Мэтр. – Я член пар… и союза писателей!.. Господи, за что караешь?
– За гордыню тебя карают. За глупость тебя…
– Ты не Господь, – неуверенно сказал Мэтр.
– Я ангел Его, – загремело из тумана.
Потом стало очень тихо. И только через несколько минут Мэтр простонал – еле слышно:
– Ой, мама, мамочка… куда же я попал?