Хаггард Генри Райдер. Принцесса Баальбека

   Сипан тоже посмотрел по направлению шума и сделал знак. Двое даисов вскочили, подбежали к занавеси, подле которой стоял рыцарь, и сказали ему несколько слов; он подошел к балдахину, но неохотно. Теперь его голова была открыта, и Годвин и Вульф не отрывали от него глаз; они хорошо знали эти широкие плечи, большие, круглые, черные глаза, толстые губы, тяжелую нижнюю челюсть.
   – Лозель, это Лозель, – шепнул Годвин.
   – Да, – отозвалась Розамунда, – это Лозель, дважды предатель; сначала он предал меня солдатам Саладина, а когда я отвергла его любовь, отдал в руки властителя Сипана.
   Лозель подошел ближе; Вульф выступил вперед и с проклятьем ударил его по лицу рукой в железной перчатке. Воины бросились между ними, а Сипан велел Масуде спросить:
   – Почему ты осмелился в моем присутствии ударить франка?
   – Потому, господин, – ответил Вульф, – что именно этот бесчестный человек навлек великие несчастья на наш дом. Я зову его на поединок не на жизнь, а на смерть.
   – Я тоже вызываю его, – сказал Годвин.
   – Я готов, – крикнул взбешенный оскорблением Лозель.
   – Тогда почему вы, собака, хотели бежать, увидев нас? – спросил Вульф.
   Масуда стала переводить слова Сипана, обращаясь к Лозелю и говоря в первом лице, как «уста» аль-Джебала.
   – Я благодарю тебя, рыцарь, за твои прежние услуги, – звучал ее голос, – у меня побывал твой гонец-франк, которого я знал в старые годы. По твоему совету я послал одного из моих федаев с солдатами, велев убить всех воинов Салахеддина на корабле, взять в плен эту благородную даму, его племянницу, и это было исполнено. Твой гонец требовал, чтобы эту девицу передали тебе, но рыцари, стоящие здесь, говорят, что ты украл их родственницу, и один из них ударил тебя по лицу и вызвал тебя на поединок, ты же принял этот вызов. Я не помешаю вам; мне давно хотелось видеть, как два франкских рыцаря по своему обычаю сражаются между собой. Я все приготовлю; тебе дадут мою лучшую лошадь, пусть другой рыцарь сражается на своем собственном коне. Вот как это произойдет. Вы встретитесь на мосту, между внутренними и внешними воротами города, и будете биться ночью во время полнолуния, то есть ровно через три дня. Если победишь ты, рыцарь, мы поговорим с тобой о даме, на которой ты хочешь жениться.
   – О, господин, – ответил Лозель, – кто же может биться копьем на ужасном мосту при лунном свете? Так-то ты, властитель, держишь свое слово?
   – Я могу и хочу биться, – вскрикнул Вульф, – я бился бы с ним во вратах адовых!
   – Молчи, рыцарь Лозель, – сказал Сипан. – Ведь ты же принял вызов этого франка? Когда ты убьешь его и этим покажешь несправедливость его притязаний, тогда и говори о моем слове. Довольно, довольно, молчи. После поединка мы потолкуем, но не раньше. Отведите его во внешнюю часть замка и дайте ему все самое лучшее. Приведите ему мою большую вороную лошадь. Пусть он ездит на ней по мосту или где угодно, не выезжая за стены крепости; днем ли, ночью ли – все равно, но не позволяйте ему разговаривать с дамой, которую он отдал мне в руки, или с этими рыцарями, его врагами; не допускайте его и ко мне. Я не хочу видеть человека, которого ударили по лицу, пока он не смоет кровью своего стыда.
   Масуда кончила переводить, и раньше, чем Лозель успел ответить, Сипан кивнул головой своим телохранителям; они бросились к сэру Гюгу и увели его с террасы.
   – Счастливого пути, сэр вор! – крикнул Вульф. – До свидания на мосту; там мы сведем наши счеты! Вы бились с Годвином, может быть, вам больше посчастливится с Вульфом.
   Лозель обернулся и посмотрел на него пылающим взглядом, но, не найдя ответа, ушел.
   – Докладывай, – сказал Сипан, обращаясь к высокому федаю, который все время лежал ниц, рядом с неподвижным телом на носилках. – Ты должен был привести еще другого пленника, великого эмира Гассана. Где же франкский шпион?
   Федай поднялся и заговорил:
   – Господин, я исполнил твое приказание, воинов Салахеддина мы перебили, принца Гассана взяли в плен. Нескольких воинов мы оставили охранять корабль. Матросов пощадили (все они были слугами франка Лозеля) и выпустили их на берегу, так же, как и франкскую женщину, служанку этой высокородной госпожи. Вчера утром мы двинулись к Масиафу; принц Гассан был в носилках вместе с франкским шпионом, который донес тебе, господин, о приближении корабля. Ночевали они также в одной палатке; принца я связал и приставил к нему шпиона; утром, заглянув в его шатер, мы увидели, что он ушел; каким образом – я не знаю; на полу лежал мертвый франкский шпион, заколотый в грудь. Смотри…
   Сняв покров, он показал окаменелое тело шпиона Никласа, на мертвом лице которого застыло выражение ужаса.
   – Безуспешно обыскав окрестности, я вернулся к тебе с этой дамой, твоей пленницей, властелин, и с франком Лозелем. Я все сказал, – закончил федай.
   Сипан забыл о своем спокойствии; он поднялся с подушки, сделал два шага вперед и остановился. В его блистающих глазах горело бешенство. С мгновение он молча поглаживал себе бороду, и братья заметили, что на первом пальце его правой руки блестело кольцо, как две капли воды похожее на перстень, скрытый на груди Годвина.
   – Что ты сделал? – тихо сказал Сипан. – Ты упустил эмира Гассана, а ведь он самый доверенный друг султана дамасского! Он теперь в Дамаске или близ его, и через шесть дней по нашим долинам двинется армия Салахеддина. Кроме того, ты оставил в живых матросов и франкскую женщину; они тоже расскажут о захвате корабля, о плене этой дамы, родственницы Салахеддина, которую он ценит больше всего франкского королевства! Что ты ответишь мне?
   – Господин, – сказал высокий федай, и его рука задрожала. – Великий господин, я не получил приказания убить весь экипаж, а франк Лозель сказал мне, что ты, властитель, позволил пощадить матросов.
   – Он сказал тебе, – ответил Сипан, – и в то же время через шпиона уверил меня, что матросы будут убиты; кроме того, разве ты не знаешь, что, когда я не даю особых приказаний, я думаю о смерти, а не о жизни? Но что скажешь ты о принце Гассане ?
   – Я ничего не знаю, властитель. Я только думаю, что он подкупил шпиона Никласа и, когда тот перерезал его веревки, убил его; подле трупа мы нашли тяжелый кошелек с золотом.
   Гассан ненавидел его, как ненавидел и франка Лозеля. Я знаю это. На корабле он назвал их псами и предателями и плюнул на них издали, так как его руки были связаны. Видя, что Лозель боится Гассана, я приставил к нему шпиона Никласа, который был смелым малым, и приставил двоих воинов к его палатке.
   – Привести воинов, – сказал Сипан, – пусть они тоже расскажут все.
   Воинов привели. Они поклялись, что не спали во время караула, не слышали ни звука, однако с наступлением утра увидели, что принц исчез. Снова Господин Смерти молча погладил свою черную бороду, потом показал им перстень, проговорил:
   – Вы видите знак? Идите.
   – Властелин, – сказал федай, – я много лет верно служил тебе.
   – Твоя служба окончена. Иди, – был суровый ответ.
   Федай наклонил голову в виде поклона, с мгновение постоял неподвижно, точно в глубокой задумчивости, наконец резко повернулся, твердым шагом подошел к краю глубокого рва и прыгнул с террасы. На солнце блеснула его белая развевающаяся одежда, из глубины послышался шум упавшего тела; все замолкло.
   – Идите за вашим предводителем в рай, – сказал Сипан воинам.
   Один из них обнажил кинжал и хотел заколоться, но к нему подбежал старый даис, говоря:
   – Неужели ты хочешь пролить кровь перед твоим властителем? Разве ты не знаешь обычаев? Иди.
   И бедняки ушли. Первый твердыми шагами, другой, менее храбрый, точно пьяный, зашатался подле края пропасти.
   – Все кончено, – сказали даисы, слегка хлопая в ладоши. – Страшный Господин, мы благодарим тебя за справедливость.
   Но у Розамунды закружилась голова; даже д'Арси побледнели. Ужасен был этот человек (если это был человек, а не дьявол), и он держал их в своей власти. Может быть, и их тоже скоро пошлют в пропасть? Но в своем сердце Вульф поклялся, что, если его заставят броситься в бездну, с ним отправится также и Сипан.
   Тело лжепилигрима унесли, чтобы бросить на съедение орлам, которые всегда вились над домом смерти, а Сипан, опустившись на подушку, продолжал говорить через свою переводчицу Масуду.
   – Госпожа, – сказал он Розамунде, – немудрено, что Салахеддин желает видеть такую красавицу при своем дворе. Этот поганый султан – мой враг, и его, конечно, охраняет сатана, потому что даже мои федаи не сумели его убить. Теперь, может быть, между нами начнется война из-за тебя, но не бойся, госпожа, за тебя потребуют такую плату, которой Салахеддин не пожелает дать. Поэтому ты можешь жить спокойно в моем неприступном замке, и все твои желания будут исполнены. Скажи, чего ты хочешь?
   – Я желаю, – тихим, спокойным голосом сказала Розамунда, – чтобы я была здесь в безопасности от Гюга Лозеля.
   – Будет исполнено. Властитель Гор покрывает тебя своей мантией.
   – Я желаю, – продолжала она, – чтобы мои братья жили невдалеке от меня и я не чувствовала бы себя одинокой среди чужестранцев.
   Подумав немного аль-Джебал ответил:
   – Твои братья, госпожа, будут жить в замке для гостей, встречаться с тобой во время пиров и в саду. Знаешь ли ты, что, веря в рассказ о старом обещании, которое дал тот, кто ушел из жизни раньше меня, они хотели с моей помощью увезти тебя от Салахеддина? Как странно, что они встретили тебя здесь. Даже моя мудрость изумляется; в этой встрече я вижу предвестие. Ты та, которую рыцари хотели спасти из рук Салахеддина, может быть, они пожелают увезти тебя и от аль-Джебала? Поймите же вы все, что от Господина Смерти только одна дорога. Вон она. – И он указал на отвесную скалу, с которой бросились в бездну его слуги.
   – Рыцари, – продолжал он, обращаясь к Годвину и Вульфу, – проводите вашу сестру. Сегодня вечером я приглашаю всех вас на пир. А до тех пор прощайте.
   – Женщина, – сказал он Масуде, – веди их. Ты знаешь свои обязанности. Эта госпожа поручена тебе. Не допускай к ней никого постороннего, главное же, франка Лозеля. Даисы, заметьте то, что я скажу, и возвестите всем. Этим троим франкам даровано мое покровительство, но они могут покинуть стены моего замка только под покровительством печати, нет, только показав ее.
   Даисы поклонились и снова сели. В сопровождении Масуды и окруженные стражами, братья д'Арси и Розамунда спустились с террасы; прошли в узкое место залы, где люди сидели на полу, миновали ее широкую часть и переднюю, в которой по знаку Масуды часовые отдали им честь, и наконец очутились в своей комнате. Тут Масуда остановилась и сказала:
   – Роза Мира, так справедливо названная, я пойду приготовить вашу комнату. Вероятно, вы хотите поговорить с вашими… братьями. Не бойтесь, я позабочусь, чтобы вас не тревожили.
   Однако у стен есть уши, а потому советую вам говорить по-английски, потому что в стране аль-Джебала никто не понимает этого языка, даже я не знаю его.
   Она поклонилась и ушла.

ЧАСТЬ II

I. ПОСОЛЬСТВО

   Братья переглянулись с Розамундой. Им нужно было столько сказать, что они не знали, с чего начать. Наконец с легким восклицанием Розамунда заметила:
   – О, поблагодарим Бога, который после стольких странствий и опасностей снова привел нас свидеться. – И, упав на колени, они поблагодарили Господа.
   Потом, выйдя на середину комнаты, где, как им казалось, никто не мог услышать их, они начали говорить тихо и по-английски.
   – Рассажите, что было с вами, Розамунда, – попросил Годвин.
   По возможности в коротких словах она передала все, что случилось с нею; братья д'Арси слушали, не прерывая ее ни словом.
   После этого Годвин рассказал о том, что было с ними. Выслушав его, Розамунда спросила почти шепотом:
   – Почему эта красивая темноглазая женщина так дружески относится к вам?
   – Не знаю, – ответил Годвин, – может быть, только потому, что мне удалось спасти ее от львицы.
   Розамунда посмотрела на него и слегка улыбнулась; Вульф улыбнулся также…
   – Да благословит Господь эту львицу и все ее потомство, – сказала Розамунда. – Молю Бога, чтобы эта женщина нескоро забыла об опасности, грозившей ей, потому что, кажется, наша судьба зависит от ее расположения. В каком мы отчаянном положении!.. Как странно, что вы приехали сюда, несмотря на ее советы, которые, как и мне кажется, она давала от чистого сердца.
   – У нас было указание, – ответил Годвин, – перед смертью вашего отца осенила великая прозорливость, и он видел невидимое для нас.
   – Да, – сказал Вульф, – но мне хотелось бы, чтобы мы встретились где-нибудь в другом месте, потому что я боюсь аль-Джебала, по одному знаку которого люди бросаются в бездну.
   – Он противен, – вздрогнув, заметила Розамунда, – он даже хуже рыцаря Лозеля; мне отвратительно, когда он поднимает на меня свои глаза. О, если бы нам удалось убежать!
   – Угорь, попавший в плетеную корзину, может больше надеяться на освобождение, чем мы, – мрачно заметил Вульф. – Будем, по крайней мере, радоваться, что мы все трое в одной клетке… хотя неизвестно, надолго ли.
   В это время вошла Масуда, а за ней служанки; поклонившись Розамунде, красавица сказала:
   – По воле нашего властелина, госпожа, я покажу вам комнаты, приготовленные для вас, отдохните там до начала пира. Не бойтесь, за столом вы встретите ваших братьев. А вы, рыцари, если угодно, покатайтесь верхом по садам. Ваши кони оседланные стоят во дворе, и девушки, – она указала на служанок, которые недавно чистили кольчуги братьев, – проводят вас к ним.
   – Иными словами, мы должны уйти, – шепнул Годвин и громко прибавил: – До свидания, сестра, до вечера.
   Во дворе они увидели лошадей, а также конную свиту, состоявшую из четырех федаев и одного офицера. Когда братья сели на коней, предводитель отряда знаком предложил им скакать за ним, и скоро они очутились в саду. Перед ними бежала широкая, усыпанная песком дорога, тут офицер пустил свою лошадь галопом. Дорога шла по краю пропасти, окружавшей цитадель и внутренний город, площадь которого занимала мили три.
   Братья ехали вдоль пропасти, сдерживая лошадей, чтобы они не обогнали коня предводителя отряда, хотя он скакал быстро. Вот навстречу им показались всадники. Впереди скакал один из ассасинов, как франки называли слуг аль-Джебала, а за ним на великолепной вороной, как уголь, лошади и в сопровождении стражи ехал франкский рыцарь в кольчуге.
   – Это Лозель, – сказал Вульф, – он на коне, которого предложил ему Сипан.
   При виде этого человека Годвина охватило бешенство. С криком он обнажил свой меч. Лозель увидел это, и в ответ его лезвие тоже блеснуло. Оба промчались мимо ассасинских офицеров и, круто осадив коней, остановились друг против друга. Лозель первым нанес удар; Годвин отразил его щитом, и, раньше чем он мог ответить на нападение, федаи обоих отрядов бросились между ними и разделили их.
   – Жаль, – сказал Годвин, когда ассасины повернули его лошадь. – Если бы они не помешали, думаю, брат, я избавил бы тебя от поединка при свете месяца.
   – Я не хочу пропустить его, однако, не помешай тебе слуга Сипана, его голове грозила бы беда, – заметил Вульф.
   Лошади снова пошли галопом, и братья больше не видали Лозеля. По-прежнему по краю города они доехали до узкого моста, который перекидывался через пропасть, окружавшую крепость. Тут офицер повернул свою лошадь и, знаком пригласив д'Арси ехать за ним, поскакал на мост. Помчались и братья, сначала Годвин, потом Вульф. В глубокой нише ворот на противоположном конце моста они остановили лошадей. Предводитель отряда повернул коня и помчался назад скорее, чем в первый раз.
   – Обгоним их, – крикнул Годвин и, бросив поводья на шею своего Огня, приказал ему лететь быстрее.
   Огонь кинулся вперед. Дым не отстал от него. Вот они нагнали федая и пролетели мимо него. Между ними и пропастью не оставалось даже дюйма; ассасин, ждавший, что его сбросят в бездну, ухватился за гриву лошади с ужасом в глазах. Доехав до города, братья остановили коней и засмеялись, поглядывая на изумленных федаев.
   – Клянусь честью, – крикнул начальник отряда, думая, что рыцари не понимают его, – это не люди, а дьяволы; и их лошади – горные козы. Я думал, что испугаю их, но испугался я, потому что они пронеслись мимо меня, как орлы.
   – Храбрые наездники и быстрые, хорошо объезженные кони, – с восторгом в голосе ответил один из федаев. – Стоит посмотреть на бой при свете полной луны.
   И снова д'Арси выехали на песчаную дорогу и поскакали. Так они трижды объехали город, и в последний раз с ними не было никого, потому что и предводитель отряда, и остальные федаи остались далеко позади. Только когда братья расседлали своих взмыленных лошадей, д'Арси, прогнав конюхов, сами накормили и напоили Огня и Дыма. Потом вернулись в дом для гостей, надеясь увидеть Розамунду, но ошиблись. Братья беседовали обо всем удивительном, что случилось с ними, и обо всем, что могло произойти дальше. Так подошел закат; пришли слуги, проводили д'Арси в ванны, где черные невольники омыли и надушили их ароматами, а поверх их кольчуг набросили свежие туники.
   Когда они вышли из здания ванн, солнце стояло уже низко; служанки с зажженными факелами в руках отвели д'Арси в большую великолепную залу, которой они еще не видали; она была выстроена из туфа, потолок был резной и расписанный красками. Вдоль боковой стены, освещенной канделябрами, виднелось много открытых арок, круглых вверху и опиравшихся на изящные белые колонны; за ними виднелась мраморная терраса, от которой ступени спускались в сад, расстилавшийся внизу. На полу этой залы сидели седобородые советники аль-Джебала за покрытыми инкрустациями столами. Их было около ста человек, все в белых одеждах, с красными кинжалами. Все молчали, точно погруженные в глубокий сон.
   Когда д'Арси вошли в залу, женщины оставили их; слуги с золотыми цепями на шеях проводили братьев к помосту в середине этой большой комнаты. Там лежало много подушек, пока еще не занятых никем и размещенных полукругом, в центре которого стоял роскошный диван.
   Братьям указали на подушки против дивана, и рыцари остановились подле них; ждать им пришлось недолго; вскоре послышалась музыка, и позади толпы поющих женщин показался Сипан, медленно направляясь через залу. Это было странное шествие: за женщинами двигались престарелые даисы в белых одеяниях, за ними властелин аль-Джебал, теперь одетый в красную, как кровь, нарядную одежду и с драгоценностями на тюрбане.
   Его окружили четыре невольника, черные, как черное дерево; каждый нес пылающий факел; За Властелином Гор шли те самые исполины, которые на террасе стояли под его балдахином. При виде аль-Джебала все поднялись, бросились ниц и не встали, пока их господин не сел; только двое братьев стояли, точно оставшиеся в живых на поле брани.
   Сипан уселся на одном краю дивана, махнул рукой, и тогда все приглашенные, а вместе с ними и д'Арси опустились на подушки. Наступило молчание. Сипан нетерпеливо посматривал на противоположный конец залы, и вскоре д'Арси поняли причину этого. Из двери появилась новая толпа поющих женщин, за ними в сопровождении четырех черных невольниц с факелами шла Розамунда; ее сопровождала Масуда.
   Это была, несомненно, Розамунда, но Розамунда изменившаяся; теперь она казалась восточной царицей. Ее голову окружала корона из драгоценных камней, с которой спускалась легкая фата, не закрывавшая, однако, ее лица. Драгоценности блистали в тяжелых прядях ее волос, на розовой шелковой материи ее платья, на поясе, на обнаженных руках, как бы выточенных из слоновой кости, даже на ее туфельках. Все гости смотрели на ее царственную красоту и переглядывались между собой. Наконец, точно поддаваясь одному порыву, они вскочили и поклонились ей.
   – Что это значит? – пробормотал Вульф Годвину, но Годвин ничего не ответил.
   Розамунда поднялась на помост; Сипан, протянув ей руку, усадил ее рядом с собой.
   – Не выражай удивления, Вульф, – шепнул Годвин, подметивший предостерегающий взгляд Масуды, которая остановилась позади Розамунды.
   Пир начался. Невольники бегали взад и вперед и ставили блюда на маленькие столики. Годвин и Вульф ели, хотя не были голодны; они все время наблюдали за Сипаном и старались услышать, что он говорит. Братья видели, что Розамунда боится, хотя и старается скрыть свои чувства. Сипан много раз подносил ей отборные куски, одни на серебряных блюдах, другие просто пальцами; последние она была принуждена брать. Принесли налитое в золотые кубки вино, приправленное ароматами и пряностями. Аль-Джебал сделал несколько глотков и передал чашу Розамунде. Но девушка покачала головой и попросила Масуду дать ей чистой воды, сказав, что она не пьет ничего крепкого. Ей подали воды, охлажденной снегом. Д'Арси тоже попросили воды, и Сипан подозрительно взглянул на них, спросив, почему не хотят вина. С помощью Масуды Годвин ответил, что они дали обет не касаться крепких напитков до возвращения на родину. Тогда Сипан многозначительно сказал, что обеты держать хорошо, но что, пожалуй, рыцарям в силу клятвы придется пить воду до конца жизни. Братья молча выслушали его, и их сердца замерли. Под влиянием вина обыкновенно молчаливый Сипан сделался болтлив.
   – Вы встретили франка Лозеля в саду, – сказал он через Масуду, – и ты, рыцарь, обнажил меч. Почему же ты не убил его? Разве он сильнее тебя?
   – По-видимому, нет, – ответил Годвин. – Один раз я уже его ранил и, как видишь, сижу перед тобой невредимый. Твои слуги, властитель, бросились между нами.
   – Да, да, – проговорил Сипан, – помню; я приказал им… Но мне жаль, что ты не убил его, неверного пса, который осмелился поднять глаза на Розу Роз, вашу сестру.
   Все это Масуда перевела; Розамунда опустила голову, чтобы скрыть лицо, на котором отразились презрение и страх. Вульф злобно взглянул на аль-Джебала, но тот, к счастью, смотрел в другую сторону. От бешенства перед глазами молодого человека собрался туман, и сквозь эту дымку ему почудилось, будто властелин народа убийц покрыт кровью. Его рука сжала эфес меча… В это время Годвин, заметивший ужас в глазах Масуды, увидел также движение Вульфа, быстро скинул со стола на мраморный пол золотую тарелку и ясным голосом сказал по-французски:
   – Брат, не будь же так неловок, подними тарелку и ответь властелину.
   Вульф наклонился, исполняя совет брата, в это время его ум прояснился, и он сказал:
   – Я не хочу, чтобы брат поразил его, господин, ведь мне дано позволение покончить с ним на третью ночь после сегодняшней. Если я не убью его, тогда позволь, властитель, моему брату заменить меня, но не раньше.
   – Ах, я и забыл, – сказал Сипан, – о моем решении, а между тем я желаю видеть этот бой… Если он убьет Тебя, пусть бьется твой брат; если погибнете вы оба, может быть, я сам, Сипан, выступлю против него… по-своему… Прекрасная дама, Роза Мира, побоишься ли ты смотреть на бой на мосту?
   Розамунда побледнела, но ответила гордо:
   – Раз мои братья не боятся, я тоже не боюсь. Они храбрые рыцари, владеют оружием, и Бог, который держит в своей деснице судьбу всех людей, даже твою, о Господин Смерти, сохранит правого.
   Выслушав перевод ее ответа, Сипан сказал:
   – Знай, госпожа, что я голос и Пророк Аллаха, и также меч его, наказующий неправедных и неверных. Хорошо, если то, что я слышал, верно; говорят, твои братья искусные наездники, которые не побоялись обогнать моего слугу на узком мосту. Скажи мне, которого из них ты любишь меньше? Пусть тот первый выедет навстречу мечу Лозеля.
   Пока Розамунда приготовлялась к ответу, Масуда пристально всматривалась в ее лицо из-под опущенных ресниц; но что бы ни чувствовала молодая девушка, ее черты остались каменно-спокойными.
   – Для меня они оба как один человек, – сказала она. – Я люблю их равно.
   – Значит, пусть остается, как сказано. Первый будет биться брат «синие глаза»; если он падет, на мост выедет брат «серые глаза». А теперь, – прибавил аль-Джебал, – пир окончен; наступило время моих молитв. Невольники, наполните кубки; госпожа моя, прошу тебя, стань на край помоста.
   Розамунда повиновалась. По закону Сипана за нею собрались черные невольницы с пылающими факелами в руках. Аль-Джебал тоже поднялся и закричал:
   – Слуги аль-Джебала, славьте, приказываю вам, цветок цветков, высокорожденную принцессу Баальбека, племянницу Салахеддина, султана, которого люди называют великим, – тут Сипан усмехнулся, – хотя он далеко не так велик, как я… Славьте эту королеву девушек, которая вскоре… – Он замолчал, выпил вина и с низким поклоном подал пустой, осыпанный драгоценными камнями кубок Розамунде. Пирующие огласили залу громкими криками.
   – Королева, повелительница! – слышалось отовсюду. – Властительница нашего властителя и всех нас!
   Сипан улыбнулся, потом знаком велел всем замолчать, поцеловал руку Розамунды и ушел из залы с поющими женщинами, даисами и стражниками.
   Годвин и Вульф хотели поговорить с Розамундой, но Масуда встала между ними и холодно сказала:
   – Это не позволено. Идите, рыцари, освежитесь в саду, там, где струится холодная вода. Не бойтесь за вашу сестру: ее охраняют.
   – Пойдем, – сказал Годвин Вульфу, – лучше повиноваться.
   Они прошли на террасу, спустились в сад и остановились, с наслаждением вдыхая ночную свежесть, приятную после душного воздуха залы пиршества. Потом братья стали бродить между благоухающими деревьями и цветами. Сияла луна, и при ее свете д'Арси увидели странную картину. Под многими деревьями были раскинуты палатки, и там на коврах лежали люди, выпившие вина.