– Они проскакали, они проскакали! – загремела толпа.
   Что это? Лозель закачался в седле, шлем сбит, кровь лилась из его головы, раненной копьем.
   – Слишком высоко, Вульф, слишком высоко, – печально сказал Годвин. – Ах, завязки шлема не выдержали!
   Воины поймали вороного и повернули его.
   – Другой шлем! – крикнул Лозель.
   – Нет, – ответил Сипан, – тот рыцарь потерял щит. Новые копья, и только.
   Сэру Гюгу дали копье, и под новый взрыв трубных звуков кони опять понеслись по узкой дороге. Они встретились. Лозель упал с седла, но еще держался за поводья; еще один удар отбросил его далеко назад, и он упал на мост. От толчка свалился и вороной конь и лежал, как бьющаяся большая груда.
   – Вульф упадет на него, – крикнула Розамунда. Но Дым не упал; чудный конь весь сжался, при ярком лунном свете все видели это, и, понимая, что он не может остановиться, перескочил через упавшую вороную лошадь, через лежавшего всадника и поскакал дальше. Наконец и вороной нашел опору для ног и побежал к отдаленным воротам; Лозель поднялся, собираясь скрыться.
   – Стой, стой, трус! – завыла толпа; он услышал, обнажил меч и остановился. Дым сделал три больших прыжка, Вульф осадил его и повернул на задних ногах.
   – Бей его! – закричала толпа, но Вульф не двигался, не желая нападать на рыцаря без лошади; наконец он сам соскочил с седла и пешком пошел к Лозелю; Дым бежал за ним, как собака, по дороге д'Арси бросил свое копье и обнажил большой меч с крестообразной ручкой. И снова все замерло; вдруг тишину нарушил крик Годвина: «Д'Арси! Д'Арси!»
   – Д'Арси, д'Арси! – послышалось с моста, и слабое эхо в глубине рва повторило голос Вульфа, Годвин обрадовался: он понял, что его брат невредим и силен.
   Вульфу недоставало щита, Лозелю шлема; их силы были равны. Они согнулись, мечи блеснули в лунном свете, до слушателей долетал звон стали о сталь, звон непрерывный. Один удар упал на кольчугу Вульфа, он шатнулся назад. Еще удар, еще и еще, и он все отступал, все отступал к краю моста, пока не натолкнулся на коня, который стоял позади него; тут, казалось, он нашел опору. Произошла перемена. Вульф кинулся вперед и обеими руками взмахнул мечом. Удар опустился на щит Лозеля и разделил его на две половины; в тишине послышалось, как верхняя его часть упала на камни. Сам Лозель пошатнулся, опустился на колено, поднялся и, в свою очередь, ударил мечом. Но Лозель шатался и отступал и наконец с громким стоном упал от страшного удара, направленного в голову, но попавшего на плечо: он лежал, как бревно, и свет месяца облил его руку в железной перчатке, поднятую с просьбой о пощаде.
   С крыш, со стен террасы, с высоких ворот и укреплений послышались крики, походившие на раскаты грома: «Убей, убей его!»
   Сипан поднял руку; все смолкло, и великий ассасин тонким голосом прокричал:
   – Убей его. Он побежден.
   Но Вульф стоял, склоняясь над рукояткой своего меча и смотрел на павшего врага. Он, казалось, говорил с ним; Лозель поднял меч, который лежал подле него, и подал его д'Арси. Вульф высоко с торжеством взмахнул им над головой, потом с криком бросил далеко от себя в пропасть; лезвие блеснуло, как дуга горящего света, потом все исчезло. И, не обращая больше внимания на побежденного, Вульф повернулся и пошел к своему Дыму, но едва сделал несколько шагов, как Лозель вскочил с кинжалом в руках.
   – Обернись! – крикнул Годвин; зрители же, довольные тем, что бой еще не окончился, радостно закричали. Вульф услышал Годвина и повернулся. В ту же минуту кинжал Лозеля ударил его в грудь, и хорошо было для него, что его кольчуга оказалась крепкой. Биться мечом не было ни места, ни времени, но раньше, чем Лозель успел ударить Вульфа вторично, руки д'Арси обняли стан рыцаря-предателя, и началась борьба.
   Они отступали, наклонялись, крутились, как вихрь, так что никто не мог сказать, где Вульф, где его враг. Наконец оба очутились над бездной и остановились, как каменные. Один начал наклоняться вниз, его голова уже повисла над бездной… Все дальше и дальше клонился он; противник не мог разжать его рук…
   – Оба упадут, – радостно крикнула толпа.
   Блеснул кинжал, раз, два, три раза сверкнул он, борцы разделились, и вот из глубокой пропасти донесся стук упавшего тела.
   – Который, о, который? – вскрикнула Розамунда с крыши ворот.
   – Сэр Гюг Лозель, – торжественным голосом ответил Годвин. Голова Розамунды упала на грудь, и несколько мгновений казалось, будто она спит.
   Вульф подошел к своему коню, повернул его и, обняв обеими руками его шею, отдыхал. Потом снова вскочил в седло и медленно двинулся к воротам внутреннего города. Годвин выехал ему навстречу.
   – Ты храбро бился, брат, – сказал он. – Ты ранен?
   – Ушиблен и устал, больше ничего, – ответил Вульф.
   – Хорошее начало. Теперь нужно выполнить остальное, – шепнул Годвин и, взглянув через плечо, прибавил: – Смотри, Розамунду уводят, но Сипан остался, вероятно, желает поговорить с нами, так как Масуда машет нам рукой.
   – Что делать? – спросил Вульф. – Придумай, брат, потому что у меня голова кружится.
   – Мы выслушаем, что он скажет; потом по моему сигналу поскачем, как сказала Масуда. Выбора нет. Но притворись раненым.
   Впереди ехал Годвин; толпа ревела, приветствуя победителя. Д'Арси остановились на открытой площадке перед воротами, аль-Джебал сказал им через Масуду;
   – Это был благородный бой. Я не думал, чтобы франки могли биться так хорошо. Скажи, господин рыцарь, хочешь ли ты попировать со мной в моем дворце?
   – Благодарю тебя, властитель, – ответил Вульф, – но мне нужно отдохнуть, и я прошу брата перевязать мои раны. – И он указал на кровь, черневшую на его кольчуге. – Если тебе угодно – завтра.
   Сипан посмотрел на д'Арси, поглаживая бороду, и братья ожидали рокового ответа. Он прозвучал:
   – Хорошо, пусть так и будет. Завтра я женюсь на Розе Роз, и вы, ее братья, как подобает, передадите ее мне. – Он осклабился. – Тогда же вы получите награду за вашу храбрость, великую награду, обещаю вам.
   Пока аль-Джебал говорил, Годвин, глядя на небо, подметил маленькое облачко, наплывавшее на луну. Оно на мгновение совсем ее закрыло, и стало темно.
   – Теперь, – шепнул он Вульфу, и, отвесив по поклону аль-Джебалу, д'Арси проехали под воротами, где толпился народ, задерживая эскорт братьев. Годвин и Вульф шепнули несколько слов Огню и Дыму, и лошади рядом понеслись вперед, разбрасывая толпу, как корабли воду. Через десять сажен толпа стала редкой, через тридцать – она осталась позади, потому что все сбегались к арке, откуда они могли видеть скачку. Братья летели до поворота налево; тут при слабом свете они исчезли из глаз наблюдающих.
   – Вперед, – сказал Годвин, дернув за повод. И лошади полетели еще быстрее. Опять Годвин сделал поворот, и д'Арси очутились на дороге к саду; замок для гостей остался слева от них; между тем свита братьев отправилась по главной улице внутреннего города, думая, что рыцари едут впереди. Через три минуты братья уже были в пустынных садах, где в эту ночь не белели фигуры женщин и спящих в палатках.
   – Вульф, – сказал Годвин, – обнажи меч и приготовься. Помни: может быть, тайную пещеру охраняют, а если так, мы должны убить стражу или будем убиты сами.
   В следующее мгновение два длинных лезвия заблестели в свете луны, так как облачко прошло дальше. Вот и утес; между ним и курганом показались двое часовых. Они услышали звук копыт и, повернувшись, заметили двух вооруженных рыцарей, вихрем мчавшихся на них. Они приказали им остановиться, не зная, что делать, и остановились сами, точно спрашивая себя, не видение ли перед ними,
   В одну минуту братья были подле воинов. Федаи подняли копья, но раньше, чем они успели бросить их, меч Годвина упал между шеей и плечом одного из ассасинов и проник до его грудной кости; Вульф, действуя своим мечом, как копьем, пронзил другого насквозь; оба мертвые упали подле дверей кургана, так и не узнав, кто поразил их.
   Братья натянули поводья, велели Огню и Дыму остановиться, потом повернули их и соскочили с седел.
   Один из убитых воинов еще сжимал мертвой рукой поводья своей лошади, другая стояла и фыркала. Годвин поймал ее раньше, чем она успела уйти, потом, взяв поводья всех четырех животных, бросил ключ Вульфу. Вскоре дверь была открыта; Годвин вводил коней одного за другим в двери подземелья, это не представляло затруднений – лошади привыкли к конюшням в пещерах.
   – Что делать с мертвыми? – спросил Вульф.
   – Лучше всего взять их сюда, – ответил Годвин и, выбежав из кургана, перенес в подземелье сначала один, потом другой труп.
   – Скорее, – сказал он, бросив второе тело. – Закрой дверь. Между деревьями мелькнули всадники. Но они не заметили ничего.
   Тяжелая, толстая дверь закрылась; ее задвинули засовом. Братья с замиранием сердца ожидали, что вот-вот воины ударят в створку бревнами, как таранами, но не послышалось ни звука. Если ехавшие воины действительно искали их, они отправились в другое место.
   Вульф привязал лошадей подле открытого конца подземелья, а Годвин собрал самые большие камни, какие только мог поднять, и подкатил их к двери. Теперь братья знали, что многим людям придется делать усилия целый час или больше, чтобы ворваться в курган. Дверь была окована железом и вделана в целую скалу.

III. БЕГСТВО В ЭМЕССУ

   Наступило долгое, скучное ожидание. Вода сочилась по стенам пещеры, и Вульф, губы которого растрескались от жажды, собрал ее в пригоршню и пил, пока не утолил жажды, потом подставил под струи голову, чтобы освежить ее; Годвин омыл ушибы и раны брата, которых мог коснуться, не снимая его кольчуги.
   Осмотрев седла и лошадей, Вульф рассказал Годвину все, что случилось во время боя.
   – Но знаешь, – закончил Вульф отчет о последней рукопашной борьбе, – я никогда не забуду его, человека, который падал с моста, и свистящего вопля, вырвавшегося из его шеи, проколотой моим кинжалом…
   – Все же теперь стало одним злодеем меньше, хотя по-своему он был храбрым человеком, – ответил Годвин. – Кроме того, брат, – прибавил он, обвив рукою шею Вульфа, – я рад, что именно на твою долю выпала судьба сражаться с ним: во время последней рукопашной борьбы у меня недостало бы силы победить его. Хорошо также, что ты оказал ему милосердие, так и следовало поступить рыцарю; ты добился великой чести, и, вероятно, наш покойный дядя гордится тобой.
   Они стали ходить взад и вперед, чтобы разбитое тело Вульфа не онемело под кольчугой. Время медленно ползло, луна склонялась к горам.
   – Что, если они не придут? – спросил Вульф.
   – Об этом подумаем, когда встанет заря, – ответил Годвин.
   И опять они ходили взад и вперед по пещере.
   – Как они могут прийти, когда дверь заперта, закрыта на засов и засыпана камнями? – снова спросил Вульф.
   – Как приходила и уходила Масуда, – ответил Годвин. – О, не спрашивай меня больше, все в руках Божьих.
   – Посмотри, – шепотом сказал Вульф. – Кто это стоит в конце пещеры, там, подле мертвых ассасинов?
   – Может быть, их призраки, – ответил Годвин, обнажая меч и наклоняясь. Действительно, подле мертвых виднелись две фигуры, слабо рисовавшиеся во мраке. Вот они скользнули вперед; лунные лучи, косо проникавшие в пещеру, заиграли на белых платьях и на драгоценностях.
   – Я не вижу их, – сказал чей-то голос. – О, эти мертвые воины! Что это значит?
   – Вот, по крайней мере, их лошади, – ответил другой голос.
   Теперь братья поняли и, как во сне, выступили из тьмы.
   – Розамунда, – сказали они.
   – О, Годвин, о, Вульф! – вскрикнула она. – О, Иисус, благодарю тебя. Благодарю тебя и эту бесстрашную женщину. – И, обвив руками шею Масуды, она поцеловала ее.
   Но Масуда оттолкнула ее и сказала:
   – Вашим чистым губам, принцесса, не годится касаться женщины ассасинки.
   – Я должна, – со слезами сказала Розамунда, – благодарить вас, потому что без вашей помощи сделалась бы сама женщиной ассасинкой или жительницей дома смерти.
   Тогда Масуда поцеловала ее и, пододвинув девушку к Вульфу, сказала:
   – Итак, пилигримы Петер и Джон, ваши святые до сих пор помогали вам; вы, Джон, сражались хорошо. Не прерывайте меня и не спрашивайте, что было с нами, если хотите, чтобы мы остались живы и могли после рассказать вам все. Да вы захватили и лошадей солдат? Очень хорошо! Ну, сэр Вульф, вы в силах идти? Тем лучше, это избавит вас от трудного спуска верхом; здесь круто, хотя и не такая крутизна, какую вы уже видели; посадите принцессу на Огня; нет кошки, которая отличалась бы большей ловкостью, чем этот конь. Его поведу я. Вы, Джон, ведите лошадей солдат; Петер последует за вами с Дымом. Идите, если кони станут пятиться, колите их мечом. Иди, Огонь, не бойся, где иду я, там пройдешь и ты. – И Масуда вышла на крутой спуск, время от времени ласково говоря с лошадью.
   Через минуту все уже спускались по такой крутой гряде, что каждую минуту, казалось, можно было свалиться в пропасть. Но никто не падал: дорога была устроена именно для тайного бегства и оказалась безопаснее, чем можно было думать, глядя сверху; в самых трудных местах на ней высекли зарубки вроде ступеней. Ниже и ниже спускались беглецы, наконец, запыхавшиеся, но целые и невредимые, они остановились в темной глубине пропасти, освещенной только звездами, потому что лучи низко стоявшей луны не могли проникать в нее.
   – На коней, – шепнула Масуда. – Принцесса, вы останьтесь на Огне; это самая верная, самая быстрая лошадь. Сэр Вульф, поезжайте на вашем Дыме, ваш брат и я сядем на лошадей воинов. Конечно, они не очень ходки, но все же славные животные и привыкли к здешним дорогам. – И она с ловкостью женщины, родившейся и выросшей в пустыне, вскочила в седло и поехала вперед.
   С милю или больше они двигались по каменистому дну пропасти и из-за камней могли ехать только шагом; наконец с левой стороны показалось узкое ущелье, и беглецы стали подниматься по нему. Луна совершенно спряталась за горы; облака затемняли слабый свет звезд. Но путники ехали вперед до маленькой поляны, орошенной речкой и покрытой травой.
   – Остановитесь, – сказала Масуда. – Тут мы должны подождать до зари, потому что в такой темноте лошади непременно споткнутся о камни. Кроме того, повсюду пропасти, в которые легко упасть.
   – Но они погонятся за нами, – с мольбой сказала Розамунда.
   – Только когда достаточно рассветет, – ответила Масуда. – Во всяком случае, нам надо подождать, потому что ехать безумие. Сядьте и отдохните. Напоим лошадей и дадим им пощипать траву, но будем держать их за поводья. И нам, и им, вероятно, понадобятся все силы до завтрашнего заката. Сэр Вульф, скажите, вы сильно ранены?
   – Нет, слегка, – бодро ответил он, – несколько синяков под кольчугой, вот и все. Пожалуйста, расскажите нам теперь, что случилось после того, как мы уехали от моста.
   – Вот что случилось, рыцари. Принцесса обессилела, и невольницы отнесли ее в ее помещение. Мне Сипан велел остаться с ней; он хотел поговорить с вами. Вы знаете, что он задумал? Убить вас обоих, так как Лозель сказал ему, что вы не братья принцессы. Он боялся только взволновать народ, которому понравился бой, а потому сдержался. Он пригласил вас к ужину, но вы не вернулись бы с этого пира; когда сэр Вульф сказал, что он ранен, я шепнула Сипану, что его намерения лучше отложить до следующего дня, что убить вас будет удобнее в его собственном замке, среди телохранителей. «Да, – ответил он. – Этим братьям придется драться с федаями, и мои воины не загонят их в ров; это будет хорошее зрелище для меня и моей королевы».
   – Ужасно, ужасно, – сказала Розамунда.
   А Годвин пробормотал:
   – Клянусь, я дрался бы только с одним Сипаном.
   – Вот почему он позволил вам уехать, – продолжала Масуда, – я тоже ушла, но он велел привести к нему принцессу после нашего ужина, желая поговорить с ней наедине о свадебном пиршестве и поднести ей дары. Я ответила, что его приказание будет исполнено, и побежала в замок для гостей. Госпожа Роза Мира уже оправилась от обморока, но была вне себя от страха, я принудила ее поесть и напиться. Остальное коротко.
   Через два часа пришел гонец и сказал, что аль-Джебал ждет.
   «Вернись, – ответила я, – принцесса одевается. Мы придем одни, как велел властитель…» Я накинула на нее плащ, посоветовала ей мужаться, взяла кольцо покойного аль-Джебала, показала его рабам, которые с поклоном пропустили нас. Мы пришли к воинам у дверей; также и им показала я перстень. Они поклонились, но, увидев, что мы повернули в левый коридор, а не в правый, который ведет к дверям внутреннего дворца, вздумали остановить нас. «Посмотрите на печать, – ответила я, – не все ли вам равно, какую дорогу избрал великий знак власти». Тогда они отступили. Мы вышли из дома гостей, и я привела принцессу к тюремной башне, оттуда идет тайный ход.
   У дверей стояла стража; я от имени Сипана велела воинам пропустить нас. Они ответили: «Мы не повинуемся. Этот ход откроется только перед печатью». – «Вот она», – ответила я.
   Начальник отряда посмотрел на перстень и сказал: «Да, это священная печать, и другой нет», – но все же колебался пропустить нас. «Значит, тебе надоела жизнь? – спросила я. – Безумец, сам аль-Джебал войдет сюда тайно из дворца. Горе тебе, если он не встретит принцессы». – «Значит, он сам прислал печать?» – спросил начальник отряда. Я ответила утвердительно. «Открой, открой». – зашептали его воины. Открыли дверь. Мы вошли в подземный коридор: я за собой закрыла дверь на засов. В темноте под фундаментом башни, ощупывая стену, мы проскользнули к началу хода, тайну которого я знала; прошли по всей длине галереи и через дверь в скале, которую я закрыла так, что ее не откроет никто, кроме искусных каменщиков; затем пробрались мы в пещеру, где вы уже ждали нас.
   С печатью это было нетрудно, но без печати мы не бежали бы.
   Сегодня все входы и выходы охраняются.
   – Нетрудно! – сказала Розамунда. – О, Годвин и Вульф, если бы вы только знали, как она все подготовила; если бы вы только видели, как все эти жестокие люди смотрели на нас, точно заглядывая к нам в душу. Если бы вы слышали, как высокомерно она отвечала им, помахивая кольцом перед их глазами, говоря, чтобы они повиновались или готовились к смерти.
   – А теперь они, вероятно, убиты, – прервала ее Масуда. – Но я не жалею их: это были злодеи. Нет, не благодарите меня; я только исполнила данное обещание, ни больше ни меньше; и кроме того, я ведь люблю опасности. Теперь расскажите мне вашу историю, сэр Годвин.
   И он рассказал обо всем, что случилось с ними, благодаря небо за то, что они вышли из проклятых стен.
   – Вы можете очутиться в Масиафе до заката, – мрачно сказала Масуда.
   – Да, – ответил Вульф, – но живыми мы не дадимся. Скажите, Масуда, что вы придумали? Добраться до прибрежных приморских городов?
   – Нет, – ответила Масуда, – нам пришлось бы ехать через страну ассасинов. Нет, мы пересечем пустынные горные страны и направимся к Эмессе, отстоящей на много миль отсюда, доедем до Баальбека, а потом вернемся в Бейрут.
   – В Эмессу? – сказал Годвин. – Да ведь этим городом владеет Салахеддин, а леди Розамунда принцесса Баальбека.
   – Что лучше, – спросила Масуда, – чтобы она попала в руки Салахеддина или вернулась к великому ассасину? Выбирайте…
   – Я выбираю Салахеддина, – прервала ее Розамунда, – потому что он, по крайней мере, мой дядя. – И остальные не противоречили ей…
   Уже начал заниматься летний день, но было все еще слишком темно, а потому Годвин и Розамунда дали лошадям пастись, держа их за поводья. Масуда, сняв кольчугу Вульфа, постаралась облегчить его раны размельченными листьями куста, который рос подле потока. И в короткое время сильно помогла юноше. Когда забрезжил серый свет, путники напились воды, поели кресс-салата, который рос подле реки, подтянули подпруги и пустились в путь. Едва отъехали они ярдов на сто, как из пропасти, закрытой серой дымкой тумана, до них донесся топот лошадиных копыт и звуки голосов.
   – Вперед, – сказала Масуда, – по нашим следам скачут слуги аль-Джебала.
   Они ехали по краям страшных пропастей и наконец очутились на большой плоской возвышенности, террасами поднимавшейся к подножию гор, которые стояли приблизительно милях в двенадцати. На середине горного хребта виднелись две вершины. Масуда указала ни них, сказав, что к ним-то и направятся они, так как по ту сторону лежит долина Оронта. В это время позади, в густом тумане, послышался конский топот.
   – Вперед, – сказала Масуда. – Нельзя терять времени. – И они поехали дальше, но небольшим галопом, потому что почва была очень неровная.
   Когда до горного прохода оставалось приблизительно шесть миль, поднялось солнце и рассеяло туман. И вот что увидели беглецы. Перед ними расстилалась песчаная плоская равнина. Позади лежали груды камней, и приблизительно в двух милях за ними двигалось человек двадцать ассасинов.
   – Они не догонят нас, – сказал Вульф, но Масуда указала ему рукой в правую сторону, где еще стоял туман, и заметила:
   – Вот там я вижу копья.
   Туман растаял, и беглецы различили отряд конных воинов, состоящий приблизительно из четырехсот человек.
   – Как я и думала, они ночью сделали обход, – сказала Масуда. – Теперь нам нужно переправиться через кряж раньше их, или они нас поймают. – И она сильно ударила свою лошадь веткой, которую срезала подле потока. Когда они проскакали около полумили, громкие крики большого отряда с правой стороны и ответный клич федаев, ехавших позади, указали беглецам, что они замечены.
   – Вперед! – сказала Масуда. – Они погонятся за нами.
   И беглецы понеслись. Две мили проскакали они, отряд остался далеко позади, но большое облако пыли с правой стороны все приближалось, можно было подумать, что оно достигнет входа в проход раньше их. Тогда Годвин сказал:
   – Вульф и Розамунда, поезжайте вперед. Ваши лошади быстры и обгонят их. На гребне дайте им немного вздохнуть и посмотрите, не едем ли мы; если нет, скачите дальше, и да будет с вами Бог.
   – Да, – сказала Масуда, – направляйтесь к эмесскому мосту, его можно видеть издали, а там сдайтесь начальникам войск Салахеддина.
   Розамунда и Вульф не двигались, но Годвин сурово сказал им:
   – Поезжайте, я приказываю.
   – Хорошо, ради Розамунды, – ответил Вульф, и они помчались быстрее ласточек. Годвин и Масуда, скакавшие позади них, увидели, как они въехали в начало ущелья.
   – Хорошо, – сказала она. – Кроме лошадей одной крови с Огнем и Дымом, в Сирии не найдется ни одного коня, который мог бы поспеть за ними. Не бойтесь, сэр Годвин, они доедут до Эмессы.
   – Кто тот человек, который привел их нам? – спросил Годвин, который скакал, не спуская глаз с приближавшегося к ним облака пыли, усеянного блестящими остриями копий.
   – Брат моего отца, мой дядя, как я и сказала вам, – ответила Масуда. – Он шейх пустыни и держит табун лошадей старинной крови, которых нельзя купить за золото.
   – Значит, вы не ассасинка, Масуда?
   – Нет, теперь я могу сказать вам это, так как, по-видимому, конец близок. Мой отец был араб, моя мать благородная франкская жанщина, француженка. Он нашел ее в пустыне после сражения; она умирала от голода. Отец привел ее в свой шатер и вскоре женился на ней. На нас напали ассасины, убили отца и мать, а меня, двенадцатилетнего ребенка, взяли в плен.
   Позже, когда я стала постарше, я была красива в те дни, меня отвели в гарем Сипана, и, хотя моя мать тайно внушила мне правила христианской религии, он заставил меня принять проклятую веру ассасинов. Теперь вы понимаете, почему я так ненавижу убийцу моего отца и матери, который заставил меня подчиниться себе. Да, меня принудили служить шпионкой, в противном случае грозя смертью, а между тем мне, которую Сипан считал своей верной рабой, перед смертью хочется отомстить ему. Не презираете ли вы меня за это?
   – Я не считаю вас низкой, – сказал Годвин, продолжая шпорить своего тяжелого коня, – я нахожу, что вы благородны.
   – Как я рада, что слышу это перед смертью, – ответила она, – вы дороги мне, сэр Годвин, и потому-то я решилась на все, хотя для вас я ничто… Нет, не говорите: леди Розамунда рассказала мне все, кроме окончательного ответа…
   Теперь песчаная полоса осталась позади них, они начали подниматься на откос горы, и Годвин радовался, что стук копыт мешал продолжению этого разговора. До сих пор они держались впереди ассасинов, которым нужно было преодолеть более длинную и трудную дорогу; однако большое облако пыли виднелось всего в каких-нибудь семистах ярдах от них, и впереди, потряхивая копьями, скакали лучшие наездники на очень хороших конях.
   – Эти лошади еще сильны, они лучше, чем я думала, – крикнула Масуда, – на горах они не нагонят нас, но после…
   Следующую милю они совсем не разговаривали; им приходилось поддерживать лошадей, готовых упасть на крутой тропинке. Наконец Годвин и Масуда очутились на гребне и увидели Вульфа и Розамунду, которые стояли подле Дыма и Огня.
   – Они отдыхают, – сказал Годвин и тотчас же крикнул: – На лошадей, на лошадей, враги близко!
   Вульф и Розамунда снова сели в седлати все четверо начали спускаться по длинному откосу горы. Вдали низменность прорезывала широкая серебристая полоса, а за нею можно было видеть городские стены.
   – Это Оронт, – сказала Масуда, – на его противоположном берегу мы будем спасены.