Страница:
– Обещала, но я ушла от тебя, Энтони, потому что ты не соблюдал элементарной человеческой порядочности по отношению ко мне. После этого, дорогой, я ровным счетом тебе ничем не обязана. И меня удивляет твой властный тон! Еще раз повторяю: по своей воле к тебе не вернусь. Хочешь – тащи меня за волосы. Боюсь, это будет скандал на всю Англию. Но ты, похоже, ничего не боишься. Совсем потерял стыд и совесть!
Энтони закашлялся, словно чем-то поперхнулся. Впрочем, через минуту он опять как ни в чем не бывало ухмылялся:
– Нет, Пен, ты все-таки непроходимо тупа! Я уже сто раз объяснял и тебе, и твоему Хэмптону: твоим показаниям никто не поверит! Если даже по твоим заявлениям и возбудят дело, в чем я сильно сомневаюсь, все скажут: «Все это дела давно минувших дней. Что же ты, голубушка, раньше молчала?»
– Будь уверен, я найду свидетелей.
– Где ты их найдешь? Никто из моих людей не станет свидетельствовать против меня. Они все у меня под контролем. И пусть эти идиоты-эмансипаторы принимают какие угодно законы.
Он шагнул к ней. Пен инстинктивно попятилась, но граф придвинулся вплотную, и отступление оказалось отрезано.
– Пошли, дорогая. Твои вещи уже в экипаже. Хватит, погуляла на славу. Пора и домой вернуться!
– Нет.
Глазбери сделал еще шаг. Пен отшатнулась, но пальцы графа стиснули ее запястье, словно наручники.
–Я надеялся, Пен, что мы поладим мирно, – произнес он. – Что ж, сама напросилась! Будешь наказана. Лучше бы, конечно, сделать это дома, но на худой конец можно прямо в экипаже. Все равно ведь никто не увидит, что происходит внутри.
Он стиснул ее запястье так, что у Пен потемнело в глазах. Можно было подумать, что ее боль не вызывает у графа никаких эмоций, кроме разве что скуки, но Пен знала: на самом деле это не так. Энтони Глазбери доставляло неизменное удовольствие мучить людей. Пен достаточно знала своего мужа, чтобы заметить почти неприметные постороннему взгляду знаки, говорившие о том, что сейчас он испытывает удовольствие: слегка покрасневшая шея, прищуренные веки.
Пен сжала зубы, чтобы не вскрикнуть, хотя хватка Глазбери стала еще сильнее, а боль – невыносимой.
– Я смотрю, за эти годы ты успела отбиться от рук! – ухмыльнулся он. – Надышалась свободы? Я всегда говорил» что тупым людям свобода не идет на пользу. Они становятся слишком строптивыми. Ну да ничего, я знаю, как с тобой управляться! У меня ты быстро присмиреешь, красавица!
– Вот именно, – с презрением процедила она, – тупым людям свобода не на пользу! За примером ходить далеко не надо. На себя посмотри!
– И без очков видно, красавица, кто из нас двоих туп! – осклабился он. – Будь ты хоть малость поумнее, ты бы поняла, что своей строптивостью ничего не добьешься. Она только раззадоривает меня!
Он крутанул ее руку так, что у Пен потемнело в глазах.
– На колени, красотка! Проси прощения, тогда я тебя отпущу! Что, разучилась уже? А когда-то ведь тебе это нравилось!
Пен хотелось крикнуть: «Мне никогда это не нравилось, извращенец!» Боль, переполнявшая, казалось, все ее существо, мешала не то что крикнуть, а даже нормально дышать. Пен молчала.
Глазбери тоже молчал, не ослабевая своей хватки ни на йоту, скорее, даже усилив ее. Всем своим видом он словно говорил, что не сдастся, пока не покорится она. Какой-то частью своего существа Пен хотелось уступить ему, лишь бы прекратить наконец эту нечеловеческую боль. Но уступка в малом могла стать первым шагом к новой несвободе. Пен понимала, чего добивается муж: не просто подчинения с ее стороны – страха. Глазбери любил, когда его боялись. И все его разглагольствования о наследнике могли обмануть лишь постороннего. Граф хотел вернуть жену не потому, что желал наследника. Хотя, возможно, сам искренне верил в свое же объяснение. На самом деле ему просто надоела свобода Пен.
Джулиан мог бы и вовсе не заметить следов чужого экипажа. Во всяком случае, сразу не обратил на них внимания, хотя следы все время тянулись там же, где проезжал и он.
Но в какой-то момент его, вдруг словно что-то кольнуло. Следы были свежие. К тому же по пути в город Джулиан их, кажется, не видел. Перед отъездом он тщательно осмотрел все окрестности особняка, но следов чужих ног или экипажа так и не обнаружил. Собственно говоря, только поэтому он и решился оставить Пенелопу одну. Теперь Джулиан с ужасом осознал, что это была ошибка.
До дома уже, слава Богу, было недалеко. Остановив экипаж и привязав лошадь к невысокому кусту, Джулиан, срезая путь, бросился через лесок чахлых деревьев. Казалось, их кривые ветви с трудом боролись за жизнь, задыхаясь в пропитанном солью морском воздухе.
Сквозь негустые заросли Джулиан вдруг увидел человека, сидевшего у обочины дороги, прислонившись к дереву. Незнакомец сидел к Джулиану спиной и вряд ли заметил его – смотрел в сторону особняка.
Джулиан поглядел туда же: у дома стоял чужой экипаж. Непрошеный гость, слава Богу, еще здесь. Стало быть, есть еще надежда... Но надо поторопиться, иначе Пен может оказаться в беде. Если пришелец оставил своего человека у дороги на страже, значит, вряд ли он пожаловал с добрыми намерениями. Скорее всего это человек графа или даже он сам.
В груди Джулиана бушевала целая буря чувств: страх за Пенелопу и злость на самого себя, что оставил ее одну. Но эмоции здесь не помогут – нужно действовать четко и решительно. И Джулиан знал, что делать. Подобрав с дороги увесистый камень, он осторожно направился к сидевшему у дороги.
До Джулиана донеслось ржание лошади, которую он оставил невдалеке. Человек насторожился и мгновенно вскочил на ноги. В руке его блеснул пистолет.
Джулиан не стал дожидаться, пока незнакомец заметит его. Камень полетел в его голову. Тот рухнул, словно подкошенный, лицом вниз.
Джулиан подошел к незнакомцу. Тот был без сознания, словно труп. За поясом у него Джулиан обнаружил еще один пистолет, не раздумывая, взял оба и побежал к дому.
На бегу Джулиан успел заметить чьи-то свежие следы, примятую траву, сломанные ветви. Незнакомый человек, очевидно, шел, не разбирая дороги.
Новая волна страха за Пенелопу и злость на самого себя поднялись в груди Джулиана. Стало быть, Пен не зря опасалась за себя позавчера, увидев незнакомца в окрестностях особняка. Сам Джулиан, правда, не обнаружил тогда чужих следов, но, возможно, незнакомец нарочно оставил экипаж, на котором приехал, где-нибудь подальше.
Из дома не доносилось ни звука. Рядом с экипажем стояли на земле саквояжи Пен.
Джулиан уже был во дворе. Осторожно подошел к экипажу. Кучер – дородный детина с мясистым лицом и бесцветными волосами, торчавшими во все стороны из-под шляпы, напоминая солому. Он сидел внутри с отсутствующим видом, потягивая что-то из бутылки.
Толстяк заметил Джулиана, но в первый момент его лицо не выразило ничего, кроме тупого удивления. Его рассеянность сыграла на руку Джулиану. Уже в следующее мгновение в толстое брюхо кучера уткнулась холодная сталь дула. От шока глаза толстяка округлились. Он начал задыхаться. Лицо, и без того красное, стало багровым.
– Как вас зовут? – спросил Джулиан.
– Гарри... Гарри Дардли, – прохрипел тот.
– Кто был в экипаже вместе с вами?
– Мой напарник и тот джентльмен, что нанял нас. Напарник остался у дороги, стоит на шухере.
– Как зовут джентльмена?
– Он не сказал. Но джентльмен, судя по всему, солидный! Заплатил очень щедро...
Скорее всего, подумал Джулиан, этой впрямь сам Глазбери. Неудивительно, что использует не свой экипаж и не своих слуг, а нанятых людей, чтобы не было улик.
Тишина в особняке показалась Джулиану зловещей.
Джулиан ткнул пистолетом в живот толстяка.
– Пойдешь со мной, Гарри.
– Оставьте меня здесь, сэр! – заскулил тот. – Я никуда не уйду, обещаю вам!
– Ты что, не понял?! – сурово произнес Джулиан. – Пошевеливайся!
С трудом переваливая грузное тело, Гарри нехотя вылез. Лицо его из багрового стало бледным как смерть, когда он заметил у Джулиана второй пистолет.
Джулиан сделал жест в сторону особняка. Гарри поплелся с видом человека, идущего на эшафот.
– Гарри, – произнес Джулиан, – джентльмена, который нанял тебя, зовут граф Глазбери.
– Граф? – проворчал тот. – Черт побери, знал бы я, что он граф, не стал бы и связываться. Не хватало мне.
– Гарри, – перебил его Джулиан, – в особняке находится женщина. Если граф причинит ей какое-нибудь зло, ты будешь свидетелем. Ясно?
– Свидетелем? Умоляю вас, сэр! – заныл толстяк. – Я не буду свидетелем! Жена меня убьет!
– Будь мужчиной, Гарри! – Джулиан ткнул его пистолетом в спину. – Не раскисай!
Гарри с унылой покорностью пошел вперед.
Ни в кухне, ни в задних комнатах Джулиан не обнаружил ни души и направился в библиотеку.
Грузная фигура Гарри, остановившись в дверях, заняла весь проем. Джулиан не видел, что происходит внутри.
– О Господи! – проворчал толстяк.
– Гарри?! Что вы здесь делаете? – Сердитый голос явно принадлежал графу Глазбери. – Я, кажется, велел вам оставаться в экипаже!
Подтолкнув Гарри новым тычком в спину, Джулиан вошел в библиотеку.
Кровь хлынула ему в лицо от увиденной картины. Граф стоял посреди комнаты, заломив руку Пен едва ли не до самого затылка. Он пытался заставить ее встать на колени. В неестественной позе Пен противилась этому. Лицо ее исказила нечеловеческая боль. Судя по всему, она держалась из последних сил. Еще мгновение – и сдалась бы или, возможно, упала бы в обморок.
Пен первая увидела Джулиана. Глазбери, целиком поглощенный своей жертвой, поначалу даже не заметил, что Гарри не один.
Джулиан нацелился графу прямо в сердце, с трудом преодолевая искушение нажать на курок.
– Отпустите ее!
Голос Джулиана прозвучал на удивление спокойно. В глубине души он совсем не хотел, чтобы граф подчинился этой команде. Тогда у Джулиана было бы оправдание, чтобы его пристрелить.
Глазбери резко обернулся. На мгновение в его глазах промелькнул страх. Затем его лицо снова приняло обычное невозмутимое выражение.
– Вы не посмеете! – процедил он.
– Еще как посмею. Должен предупредить: стреляю я без промаха.
Глазбери колебался. Палец Джулиана многозначительно поглаживал курок.
Наконец с выражением величайшего недовольства граф отпустил Пен. Та поспешно отошла от него на несколько шагов.
Граф покосился на кучера.
– Что вы стоите, как столб, Гарри или как там вас? Эта женщина – моя жена, а тип этот лезет не в свое дело! Уберите его!
– Кого? Меня? – усмехнулся Джулиан.
– Я, кажется, неплохо заплатил вам, Гарри! Будьте любезны отработать свои деньги!
– Ваше сиятельство не видит, что у него два пистолета?!
– Он не посмеет выстрелить.
– Может быть, но я, черт побери, не намерен рисковать! – проворчал толстяк, демонстративно скрестив руки на могучей груди.
Джулиан посмотрел на Пенелопу. Лицо ее уже приобрело нормальный цвет, а выражение уже было не таким напуганным.
– Графиня, – произнес Джулиан, – во дворе стоит экипаж, ваши саквояжи там же. Ждите меня в нем!
– Вы хотите увезти от меня мою жену? – побагровел Глазбери. – Не кажется ли вам, сэр, что я имею полное право вам этого не позволить?
– Не кажется ли вам, граф, – спокойно ответила Пен, – что, кроме прав на жену, у вас есть еще и кое-какие обязанности по отношению к ней? Но вы же не спешите их соблюдать. И предъявлять после этого права на вашем месте я бы не спешила!
Пен направилась к выходу, как велел ей Джулиан. Когда она проходила мимо него, Джулиан вручил ей один из пистолетов.
– Возьмите, графиня, – произнес он. – На случай, если здесь окажутся какие-нибудь люди графа, кроме этого кучера и еще одного, которого я видел у дороги.
Пен посмотрела на увесистый пистолет в своей руке, зачтем на мужа. В ее взгляде ясно читалось, что за искушение испытывает она сейчас.
– Ждите меня в экипаже, графиня, – спокойно повторил Джулиан.
Собравшись с духом, Пен заставила себя побороть искушение выстрелить в ненавистного мужа. Она протиснулась мимо грузного Гарри. Джулиан заметил, что ее левая рука, та самая, которую выворачивал граф, безжизненно висит, как плеть.
Гарри мрачно покосился на Джулиана:
– Я правильно вас понял, сэр? Вы собираетесь украсть мой экипаж и моих лошадей? Не кажется ли вам...
– Если подчинитесь мне; Гарри, обещаю: платой останетесь довольны.
– Но это нонсенс! – проворчал граф. – Я нанял этот экипаж на целый день.
– Я оставлю вам экипаж, граф, – сказал Джулиан, – в том месте, где тропинка выходит на большую дорогу. Лошадей, правда, придется использовать чуть подольше. Оставлю их на полпути к Биллерикэю. За их, скажем так, аренду я заплачу вам, граф. Пять гиней вас устроит? Найдете их в экипаже.
– Какие, к черту, пять гиней?! – Граф был вне себя. – Не кажется ли вам, сэр, что взять чужой экипаж – форменное ограбление? Я этого так не оставлю! Если вы скроетесь с моим экипажем, я объявлю вас в розыск и...
– Ограбление? – усмехнулся Джулиан. – Позвольте напомнить вам, сэр, что я все-таки юрист и в законах кое-что смыслю. Тот, кто попользовавшись чужой собственностью, возвращает ее да еще платит пять гиней, уж никак не может быть назван вором!
–Да вы что, за идиота меня держите? – осклабился граф. – Вы всерьез считаете, что я соглашусь остаться в этой дыре без экипажа, без всего?
– Лишь на несколько часов. Я уже сказал, где оставлю экипаж и лошадей. Вашему Гарри не составит труда прогуляться до них пешком и вернуться за вами. Думаю, он управится с этим еще до вечера. – Джулиан повернулся к дверям. – Оставайтесь в доме, граф. Вы, Гарри, тоже. Графиня будет смотреть назад. Если она увидит, что кто-то из вас выходит из дома, уверяю, не поколеблется спустить курок. А если она и поколеблется, то меня уж точно ничто не сдержит.
– Что стоите, Гарри?! – снова прохрипел граф. – Остановите же его, черт возьми!
– Вам нужно – вы и останавливайте, – с презрением процедил тот. – Или вы, графы, только против женщин смелые? Графиня ваша еще слишком робкая. На ее месте моя жена вам бы показала.
Оставив обоих, Джулиан поспешил к экипажу. Пен уже сидела на месте кучера.
– Мы собираемся украсть экипаж, Джулиан? – спросила она.
По тону, с которым Пен задавала этот вопрос, было, однако, ясно, что на самом деле это ее мало волнует. Джулиан сел рядом с ней и взял в руки поводья.
– Скажем так, – усмехнулся он, – мы собираемся одолжить его с разрешения владельца.
Развернув экипаж, они отправились в путь. Джулиан покосился на Пен. Больная рука неподвижно лежала на колене, глаза закрыты, лицо казалось неподвижной маской. По всему было видно, что Пен стоически терпит боль, стараясь не показывать виду.
– Прости меня, Пен! – прошептал Джулиан. – Если бы ты знала, как я виню себя.
– Джулиан, ты ни в чем не виноват. Виноват здесь лишь один человек. Сам знаешь кто. А тебе я могу быть лишь благодарна, что все-таки появился в нужный момент. Не знаю, что произошло бы, если бы не ты!
«Да уж, наверняка ничего хорошего! – усмехнулся про себя Джулиан. – Если бы его сиятельство хотел просто вернуть жену, он бы поехал за ней при всем параде: в гербовой карете, с лакеями и так далее. Не стал бы нанимать каких-то сомнительных типов. Граф явно собирался заставить ее испытать как можно больше унижений, сделать ей больно. А для этого, разумеется, выгоднее иметь как можно меньше свидетелей. Одному Богу известно, что этот мерзавец мог с ней сделать!»
Перед мысленным взором Джулиана вдруг живо встал образ графа, подвергающего Пен отвратительным пыткам. Джулиан едва сдерживал себя, чтобы не поворотить экипаж и не убить этого изверга.
Пен дотронулась до его руки.
– Ничего страшного, Джулиан, мне не так уж больно, как ты, может быть, думаешь. Но прошу тебя, как только мы будем на более или менее ровной дороге, гони, пожалуйста, побыстрее. Я хочу скорее оказаться подальше – не от твоего дома, не подумай! Подальше от того, что произошло.
Джулиан и без того знал, что он должен гнать во весь опор. И дело было даже не в том, что Пен хотелось как можно быстрее забыть этот гнусный эпизод. Он знал, чем дальше Пен будет находиться от графа Глазбери, тем безопаснее для нее.
Глава 11
Энтони закашлялся, словно чем-то поперхнулся. Впрочем, через минуту он опять как ни в чем не бывало ухмылялся:
– Нет, Пен, ты все-таки непроходимо тупа! Я уже сто раз объяснял и тебе, и твоему Хэмптону: твоим показаниям никто не поверит! Если даже по твоим заявлениям и возбудят дело, в чем я сильно сомневаюсь, все скажут: «Все это дела давно минувших дней. Что же ты, голубушка, раньше молчала?»
– Будь уверен, я найду свидетелей.
– Где ты их найдешь? Никто из моих людей не станет свидетельствовать против меня. Они все у меня под контролем. И пусть эти идиоты-эмансипаторы принимают какие угодно законы.
Он шагнул к ней. Пен инстинктивно попятилась, но граф придвинулся вплотную, и отступление оказалось отрезано.
– Пошли, дорогая. Твои вещи уже в экипаже. Хватит, погуляла на славу. Пора и домой вернуться!
– Нет.
Глазбери сделал еще шаг. Пен отшатнулась, но пальцы графа стиснули ее запястье, словно наручники.
–Я надеялся, Пен, что мы поладим мирно, – произнес он. – Что ж, сама напросилась! Будешь наказана. Лучше бы, конечно, сделать это дома, но на худой конец можно прямо в экипаже. Все равно ведь никто не увидит, что происходит внутри.
Он стиснул ее запястье так, что у Пен потемнело в глазах. Можно было подумать, что ее боль не вызывает у графа никаких эмоций, кроме разве что скуки, но Пен знала: на самом деле это не так. Энтони Глазбери доставляло неизменное удовольствие мучить людей. Пен достаточно знала своего мужа, чтобы заметить почти неприметные постороннему взгляду знаки, говорившие о том, что сейчас он испытывает удовольствие: слегка покрасневшая шея, прищуренные веки.
Пен сжала зубы, чтобы не вскрикнуть, хотя хватка Глазбери стала еще сильнее, а боль – невыносимой.
– Я смотрю, за эти годы ты успела отбиться от рук! – ухмыльнулся он. – Надышалась свободы? Я всегда говорил» что тупым людям свобода не идет на пользу. Они становятся слишком строптивыми. Ну да ничего, я знаю, как с тобой управляться! У меня ты быстро присмиреешь, красавица!
– Вот именно, – с презрением процедила она, – тупым людям свобода не на пользу! За примером ходить далеко не надо. На себя посмотри!
– И без очков видно, красавица, кто из нас двоих туп! – осклабился он. – Будь ты хоть малость поумнее, ты бы поняла, что своей строптивостью ничего не добьешься. Она только раззадоривает меня!
Он крутанул ее руку так, что у Пен потемнело в глазах.
– На колени, красотка! Проси прощения, тогда я тебя отпущу! Что, разучилась уже? А когда-то ведь тебе это нравилось!
Пен хотелось крикнуть: «Мне никогда это не нравилось, извращенец!» Боль, переполнявшая, казалось, все ее существо, мешала не то что крикнуть, а даже нормально дышать. Пен молчала.
Глазбери тоже молчал, не ослабевая своей хватки ни на йоту, скорее, даже усилив ее. Всем своим видом он словно говорил, что не сдастся, пока не покорится она. Какой-то частью своего существа Пен хотелось уступить ему, лишь бы прекратить наконец эту нечеловеческую боль. Но уступка в малом могла стать первым шагом к новой несвободе. Пен понимала, чего добивается муж: не просто подчинения с ее стороны – страха. Глазбери любил, когда его боялись. И все его разглагольствования о наследнике могли обмануть лишь постороннего. Граф хотел вернуть жену не потому, что желал наследника. Хотя, возможно, сам искренне верил в свое же объяснение. На самом деле ему просто надоела свобода Пен.
Джулиан мог бы и вовсе не заметить следов чужого экипажа. Во всяком случае, сразу не обратил на них внимания, хотя следы все время тянулись там же, где проезжал и он.
Но в какой-то момент его, вдруг словно что-то кольнуло. Следы были свежие. К тому же по пути в город Джулиан их, кажется, не видел. Перед отъездом он тщательно осмотрел все окрестности особняка, но следов чужих ног или экипажа так и не обнаружил. Собственно говоря, только поэтому он и решился оставить Пенелопу одну. Теперь Джулиан с ужасом осознал, что это была ошибка.
До дома уже, слава Богу, было недалеко. Остановив экипаж и привязав лошадь к невысокому кусту, Джулиан, срезая путь, бросился через лесок чахлых деревьев. Казалось, их кривые ветви с трудом боролись за жизнь, задыхаясь в пропитанном солью морском воздухе.
Сквозь негустые заросли Джулиан вдруг увидел человека, сидевшего у обочины дороги, прислонившись к дереву. Незнакомец сидел к Джулиану спиной и вряд ли заметил его – смотрел в сторону особняка.
Джулиан поглядел туда же: у дома стоял чужой экипаж. Непрошеный гость, слава Богу, еще здесь. Стало быть, есть еще надежда... Но надо поторопиться, иначе Пен может оказаться в беде. Если пришелец оставил своего человека у дороги на страже, значит, вряд ли он пожаловал с добрыми намерениями. Скорее всего это человек графа или даже он сам.
В груди Джулиана бушевала целая буря чувств: страх за Пенелопу и злость на самого себя, что оставил ее одну. Но эмоции здесь не помогут – нужно действовать четко и решительно. И Джулиан знал, что делать. Подобрав с дороги увесистый камень, он осторожно направился к сидевшему у дороги.
До Джулиана донеслось ржание лошади, которую он оставил невдалеке. Человек насторожился и мгновенно вскочил на ноги. В руке его блеснул пистолет.
Джулиан не стал дожидаться, пока незнакомец заметит его. Камень полетел в его голову. Тот рухнул, словно подкошенный, лицом вниз.
Джулиан подошел к незнакомцу. Тот был без сознания, словно труп. За поясом у него Джулиан обнаружил еще один пистолет, не раздумывая, взял оба и побежал к дому.
На бегу Джулиан успел заметить чьи-то свежие следы, примятую траву, сломанные ветви. Незнакомый человек, очевидно, шел, не разбирая дороги.
Новая волна страха за Пенелопу и злость на самого себя поднялись в груди Джулиана. Стало быть, Пен не зря опасалась за себя позавчера, увидев незнакомца в окрестностях особняка. Сам Джулиан, правда, не обнаружил тогда чужих следов, но, возможно, незнакомец нарочно оставил экипаж, на котором приехал, где-нибудь подальше.
Из дома не доносилось ни звука. Рядом с экипажем стояли на земле саквояжи Пен.
Джулиан уже был во дворе. Осторожно подошел к экипажу. Кучер – дородный детина с мясистым лицом и бесцветными волосами, торчавшими во все стороны из-под шляпы, напоминая солому. Он сидел внутри с отсутствующим видом, потягивая что-то из бутылки.
Толстяк заметил Джулиана, но в первый момент его лицо не выразило ничего, кроме тупого удивления. Его рассеянность сыграла на руку Джулиану. Уже в следующее мгновение в толстое брюхо кучера уткнулась холодная сталь дула. От шока глаза толстяка округлились. Он начал задыхаться. Лицо, и без того красное, стало багровым.
– Как вас зовут? – спросил Джулиан.
– Гарри... Гарри Дардли, – прохрипел тот.
– Кто был в экипаже вместе с вами?
– Мой напарник и тот джентльмен, что нанял нас. Напарник остался у дороги, стоит на шухере.
– Как зовут джентльмена?
– Он не сказал. Но джентльмен, судя по всему, солидный! Заплатил очень щедро...
Скорее всего, подумал Джулиан, этой впрямь сам Глазбери. Неудивительно, что использует не свой экипаж и не своих слуг, а нанятых людей, чтобы не было улик.
Тишина в особняке показалась Джулиану зловещей.
Джулиан ткнул пистолетом в живот толстяка.
– Пойдешь со мной, Гарри.
– Оставьте меня здесь, сэр! – заскулил тот. – Я никуда не уйду, обещаю вам!
– Ты что, не понял?! – сурово произнес Джулиан. – Пошевеливайся!
С трудом переваливая грузное тело, Гарри нехотя вылез. Лицо его из багрового стало бледным как смерть, когда он заметил у Джулиана второй пистолет.
Джулиан сделал жест в сторону особняка. Гарри поплелся с видом человека, идущего на эшафот.
– Гарри, – произнес Джулиан, – джентльмена, который нанял тебя, зовут граф Глазбери.
– Граф? – проворчал тот. – Черт побери, знал бы я, что он граф, не стал бы и связываться. Не хватало мне.
– Гарри, – перебил его Джулиан, – в особняке находится женщина. Если граф причинит ей какое-нибудь зло, ты будешь свидетелем. Ясно?
– Свидетелем? Умоляю вас, сэр! – заныл толстяк. – Я не буду свидетелем! Жена меня убьет!
– Будь мужчиной, Гарри! – Джулиан ткнул его пистолетом в спину. – Не раскисай!
Гарри с унылой покорностью пошел вперед.
Ни в кухне, ни в задних комнатах Джулиан не обнаружил ни души и направился в библиотеку.
Грузная фигура Гарри, остановившись в дверях, заняла весь проем. Джулиан не видел, что происходит внутри.
– О Господи! – проворчал толстяк.
– Гарри?! Что вы здесь делаете? – Сердитый голос явно принадлежал графу Глазбери. – Я, кажется, велел вам оставаться в экипаже!
Подтолкнув Гарри новым тычком в спину, Джулиан вошел в библиотеку.
Кровь хлынула ему в лицо от увиденной картины. Граф стоял посреди комнаты, заломив руку Пен едва ли не до самого затылка. Он пытался заставить ее встать на колени. В неестественной позе Пен противилась этому. Лицо ее исказила нечеловеческая боль. Судя по всему, она держалась из последних сил. Еще мгновение – и сдалась бы или, возможно, упала бы в обморок.
Пен первая увидела Джулиана. Глазбери, целиком поглощенный своей жертвой, поначалу даже не заметил, что Гарри не один.
Джулиан нацелился графу прямо в сердце, с трудом преодолевая искушение нажать на курок.
– Отпустите ее!
Голос Джулиана прозвучал на удивление спокойно. В глубине души он совсем не хотел, чтобы граф подчинился этой команде. Тогда у Джулиана было бы оправдание, чтобы его пристрелить.
Глазбери резко обернулся. На мгновение в его глазах промелькнул страх. Затем его лицо снова приняло обычное невозмутимое выражение.
– Вы не посмеете! – процедил он.
– Еще как посмею. Должен предупредить: стреляю я без промаха.
Глазбери колебался. Палец Джулиана многозначительно поглаживал курок.
Наконец с выражением величайшего недовольства граф отпустил Пен. Та поспешно отошла от него на несколько шагов.
Граф покосился на кучера.
– Что вы стоите, как столб, Гарри или как там вас? Эта женщина – моя жена, а тип этот лезет не в свое дело! Уберите его!
– Кого? Меня? – усмехнулся Джулиан.
– Я, кажется, неплохо заплатил вам, Гарри! Будьте любезны отработать свои деньги!
– Ваше сиятельство не видит, что у него два пистолета?!
– Он не посмеет выстрелить.
– Может быть, но я, черт побери, не намерен рисковать! – проворчал толстяк, демонстративно скрестив руки на могучей груди.
Джулиан посмотрел на Пенелопу. Лицо ее уже приобрело нормальный цвет, а выражение уже было не таким напуганным.
– Графиня, – произнес Джулиан, – во дворе стоит экипаж, ваши саквояжи там же. Ждите меня в нем!
– Вы хотите увезти от меня мою жену? – побагровел Глазбери. – Не кажется ли вам, сэр, что я имею полное право вам этого не позволить?
– Не кажется ли вам, граф, – спокойно ответила Пен, – что, кроме прав на жену, у вас есть еще и кое-какие обязанности по отношению к ней? Но вы же не спешите их соблюдать. И предъявлять после этого права на вашем месте я бы не спешила!
Пен направилась к выходу, как велел ей Джулиан. Когда она проходила мимо него, Джулиан вручил ей один из пистолетов.
– Возьмите, графиня, – произнес он. – На случай, если здесь окажутся какие-нибудь люди графа, кроме этого кучера и еще одного, которого я видел у дороги.
Пен посмотрела на увесистый пистолет в своей руке, зачтем на мужа. В ее взгляде ясно читалось, что за искушение испытывает она сейчас.
– Ждите меня в экипаже, графиня, – спокойно повторил Джулиан.
Собравшись с духом, Пен заставила себя побороть искушение выстрелить в ненавистного мужа. Она протиснулась мимо грузного Гарри. Джулиан заметил, что ее левая рука, та самая, которую выворачивал граф, безжизненно висит, как плеть.
Гарри мрачно покосился на Джулиана:
– Я правильно вас понял, сэр? Вы собираетесь украсть мой экипаж и моих лошадей? Не кажется ли вам...
– Если подчинитесь мне; Гарри, обещаю: платой останетесь довольны.
– Но это нонсенс! – проворчал граф. – Я нанял этот экипаж на целый день.
– Я оставлю вам экипаж, граф, – сказал Джулиан, – в том месте, где тропинка выходит на большую дорогу. Лошадей, правда, придется использовать чуть подольше. Оставлю их на полпути к Биллерикэю. За их, скажем так, аренду я заплачу вам, граф. Пять гиней вас устроит? Найдете их в экипаже.
– Какие, к черту, пять гиней?! – Граф был вне себя. – Не кажется ли вам, сэр, что взять чужой экипаж – форменное ограбление? Я этого так не оставлю! Если вы скроетесь с моим экипажем, я объявлю вас в розыск и...
– Ограбление? – усмехнулся Джулиан. – Позвольте напомнить вам, сэр, что я все-таки юрист и в законах кое-что смыслю. Тот, кто попользовавшись чужой собственностью, возвращает ее да еще платит пять гиней, уж никак не может быть назван вором!
–Да вы что, за идиота меня держите? – осклабился граф. – Вы всерьез считаете, что я соглашусь остаться в этой дыре без экипажа, без всего?
– Лишь на несколько часов. Я уже сказал, где оставлю экипаж и лошадей. Вашему Гарри не составит труда прогуляться до них пешком и вернуться за вами. Думаю, он управится с этим еще до вечера. – Джулиан повернулся к дверям. – Оставайтесь в доме, граф. Вы, Гарри, тоже. Графиня будет смотреть назад. Если она увидит, что кто-то из вас выходит из дома, уверяю, не поколеблется спустить курок. А если она и поколеблется, то меня уж точно ничто не сдержит.
– Что стоите, Гарри?! – снова прохрипел граф. – Остановите же его, черт возьми!
– Вам нужно – вы и останавливайте, – с презрением процедил тот. – Или вы, графы, только против женщин смелые? Графиня ваша еще слишком робкая. На ее месте моя жена вам бы показала.
Оставив обоих, Джулиан поспешил к экипажу. Пен уже сидела на месте кучера.
– Мы собираемся украсть экипаж, Джулиан? – спросила она.
По тону, с которым Пен задавала этот вопрос, было, однако, ясно, что на самом деле это ее мало волнует. Джулиан сел рядом с ней и взял в руки поводья.
– Скажем так, – усмехнулся он, – мы собираемся одолжить его с разрешения владельца.
Развернув экипаж, они отправились в путь. Джулиан покосился на Пен. Больная рука неподвижно лежала на колене, глаза закрыты, лицо казалось неподвижной маской. По всему было видно, что Пен стоически терпит боль, стараясь не показывать виду.
– Прости меня, Пен! – прошептал Джулиан. – Если бы ты знала, как я виню себя.
– Джулиан, ты ни в чем не виноват. Виноват здесь лишь один человек. Сам знаешь кто. А тебе я могу быть лишь благодарна, что все-таки появился в нужный момент. Не знаю, что произошло бы, если бы не ты!
«Да уж, наверняка ничего хорошего! – усмехнулся про себя Джулиан. – Если бы его сиятельство хотел просто вернуть жену, он бы поехал за ней при всем параде: в гербовой карете, с лакеями и так далее. Не стал бы нанимать каких-то сомнительных типов. Граф явно собирался заставить ее испытать как можно больше унижений, сделать ей больно. А для этого, разумеется, выгоднее иметь как можно меньше свидетелей. Одному Богу известно, что этот мерзавец мог с ней сделать!»
Перед мысленным взором Джулиана вдруг живо встал образ графа, подвергающего Пен отвратительным пыткам. Джулиан едва сдерживал себя, чтобы не поворотить экипаж и не убить этого изверга.
Пен дотронулась до его руки.
– Ничего страшного, Джулиан, мне не так уж больно, как ты, может быть, думаешь. Но прошу тебя, как только мы будем на более или менее ровной дороге, гони, пожалуйста, побыстрее. Я хочу скорее оказаться подальше – не от твоего дома, не подумай! Подальше от того, что произошло.
Джулиан и без того знал, что он должен гнать во весь опор. И дело было даже не в том, что Пен хотелось как можно быстрее забыть этот гнусный эпизод. Он знал, чем дальше Пен будет находиться от графа Глазбери, тем безопаснее для нее.
Глава 11
Когда они подъехали к месту, где Джулиан оставил свою карету, он выпряг лошадей из экипажа графа и впряг их вместе со своей. Чем больше лошадей, тем быстрее они домчатся. Карету же графа он оставил на дороге, как и обещал.
Попробовав пошевелить рукой, Пен с удовлетворением заметила, что она уже слушается ее, а не висит безжизненной плетью. Немилосердно сжатое графом запястье по-прежнему сильно болело. Под рукавом Пен не видела свою руку, но скорее всего там образовался огромный синяк.
Пен посмотрела на Джулиана. Сейчас он выглядел уже спокойным. Но перед глазами Пен по-прежнему стояло взволнованное лицо Джулиана в тот момент, когда он вошел в библиотеку. Никогда еще ей не приходилось видеть Джулиана в такой ярости. Пен была почти уверена, что Джулиан пристрелит Глазбери. В глубине души она даже молилась об этом. А когда он вложил один из пистолетов в ее руку, Пен сама лишь с огромным трудом смогла подавить желание нажать на курок.
– Ты по-прежнему хочешь видеть Клео? – спросил Джулиан.
– Да.
Пен действительно этого хотела. Свидетельства Клео были ей необходимы. Свет ей, может быть, и не поверит, но рассказу Клео поверить должен. Нужно припугнуть графа, что Клео может кое-что о нем рассказать. И это средство наверняка подействует.
Джулиан задумался.
– После того, что произошло, – заявил он, – в Биллерикэе тебе, пожалуй, будет небезопасно. Надо подыскать какое-нибудь другое убежище на эту ночь. И теперь уж, хочешь не хочешь, я ни на минуту не оставлю тебя одну!
– Но куда мы поедем? Уже, кажется, не осталось ни одного убежища, где я могла бы быть в безопасности!
– Одно осталось.
День клонился к закату, когда экипаж выехал на дорогу в Хэмпстед, по обеим сторонам которой росли густые тополя. Лошадей графа Джулиан, как и обещал, оставил на дороге где-то на полпути к Биллерикэю. Теперь экипаж везла всего лишь одна лошадка. Бедное животное явно притомилось: для него это был тяжелый день. Жалея его, Джулиан и Пен останавливались несколько раз. Но слишком расслабляться позволить они себе не могли: им хотелось поскорее оказаться как можно дальше от графа Глазбери.
Наконец впереди замаячил небольшой бревенчатый дом.
– Ты думаешь, он согласится? – осторожно спросила Пен.
– Держу пари! Не только согласится, а и почтет за честь. Убежден, он сможет дать отпор любому, кто посмеет сунуться, кто бы он ни был!
– Сомневаюсь, – поморщилась она. – Он все-таки уже не очень молод.
– Будь уверена, – усмехнулся Джулиан. – И со шпагой, и с пистолетом он по-прежнему даст сто очков вперед любому молодому!
Человек, о котором шла речь, услышав шум экипажа, сам вышел им навстречу. На вид он вовсе не казался таким непобедимым, как уверял Джулиан: седой, малорослый, щуплый... Но Пен знала, что шевалье Корбе действительно способен дать фору любому. Ей самой не раз приходилось видеть его в драках.
Подойдя к экипажу, шевалье кивнул Пен, приветствуя ее:
– Польщен честью вас видеть, графиня! Привет, Джулиан! Решил показать даме, на что ты способен в боевом искусстве? Что ж, я к твоим услугам. Хоть и поздний час, а поразмять кости, пожалуй, не откажусь.
– Извини, Луи, – прервал его Джулиан, – мне сейчас не до развлечений. Ты мог бы приютить графиню на день у себя? Должен, однако, предупредить: здесь могут, хотя это и маловероятно, появиться люди, которые ее преследуют. Так что твое мастерство может понадобиться.
Глаза шевалье просияли, словно весть о том, что ему, возможно, придется драться, безумно радовала его.
– Проявить мастерство я всегда не прочь, – улыбнулся он, помогая Пен выйти из экипажа. – А то не помню, когда я в последний раз дрался по-настоящему. Теперь брать в руки шпагу приходится разве что для уроков фехтования, которые я время от времени даю каким-нибудь юнцам. Вот только графиня бы не пострадала!
– Надеюсь, шевалье, завтра у вас нет никаких уроков? – осведомилась Пен.
– Если мне не изменяет память, на завтра я никому не назначал. А если кто-нибудь и заявится, скажу, что не могу. Располагайтесь, графиня! В моем доме вы можете чувствовать себя в безопасности.
Джулиан отнес вещи Пен в ту комнату, куда указал Корбе. После этого все трое присели выпить вина в другой комнате, находящейся рядом с залом, в котором шевалье давал свои уроки, знаменитые, кстати, на всю округу.
В доме шевалье Пен действительно чувствовала себя в безопасности, ведь она знала Луи долгие годы. Два ее брата – Леклер и Данте – были учениками шевалье. До сих пор еще они, Сент-Джон и Джулиан собирались иногда вчетвером, чтобы попрактиковаться со шпагой.
Посидев ради приличия с гостями минут пять, Луи вышел, чтобы дать шанс Джулиану и Пен остаться наедине. Джулиан зажег лампу и поставил ее на столик рядом с креслом Пен.
– Похоже, – заметила Пен, – Луи не очень-то удивлен, почему ты вдруг заявился к нему в столь поздний час, да еще со мной!
– Если и удивлен, то, как джентльмен, лишних вопросов задавать не станет. Однако будь уверена: ради твоей безопасности он готов, если надо, рисковать собственной жизнью.
Джулиан взял Пен за руку. В первый момент она подумала, что это просто дружеский жест, но тут Джулиан начал расстегивать, ее манжету.
– Ты хочешь осмотреть мой синяк? – спросила она. – Но мне совсем не хочется на него смотреть!
– Хочешь не хочешь – осмотреть надо. – Пальцы Джулиана осторожно расстегивали пуговки ее манжеты. – Странно, что Глазбери начал вдруг выворачивать тебе руку. Судя по твоим рассказам о нем, при всей его склонности к садизму подобное все-таки не в его духе.
– Раньше он действительно не позволял себе подобных вещей. Впрочем, я сама виновата: стала показывать, что его грубость мне отвратительна. Я прожила с мужем недолго, но за это время успела изучить его повадки. Он любит мучить людей, но ему нужно, чтобы его жертва при этом обязательно испытывала страх и боль. Если сделать вид, что тебе нравятся эти мучения (я знаю, что встречаются извращенцы, которым действительно нравится испытывать боль и унижение), то он просто не будет получать от этого удовольствие, тогда и мучить будет меньше.
Джулиан сердито сдвинул брови.
– Не смей потакать этой твари, Пен, слышишь?! И не вини себя ни в чем. В том, что этот мерзавец сделал тебе больно, виноват только я – оставил тебя одну.
Он закатал рукав Пен. Синяк был ужасен – все запястье почернело.
– Мерзавец! – Джулиан сверкнул глазами, – Тебе очень больно, Пен?
– Да нет, не очень, – солгала она.
Рука действительно нестерпимо болела, но прикосновения Джулиана, хотя и к больному месту, как ни странно, успокаивали боль. Должно быть, потому, что это были совсем другие прикосновения, чем прикосновения садиста мужа.
– Я попробую раздобыть какое-нибудь болеутоляющее, – сказал он.
– Не надо, Джулиан. Лучше поезжай побыстрее в Лондон. Я и сама о себе позабочусь. А если что, попрошу шевалье. Уж он-то знает и о травмах, и о том, как их лечить, получше нас с тобой!
– Хорошо, – неохотно согласился Джулиан. – Постараюсь как можно раньше, если удастся, то на рассвете вернусь со всем, что нам понадобится для путешествия.
– Хорошо, к рассвету постараюсь быть готова. Джулиан бережно поцеловал руку Пен.
– Клянусь, Пен, – торжественно произнес он, – пока я жив, этот мерзавец больше никогда не тронет тебя!
– Но как я мог заметить его, сэр? Он подошел сзади!
– Да вы-то куда смотрели, Джонс? За что же я вам плачу, черт возьми, если какой-то адвокатишка.
Глазбери недовольно мерил шагами крошечный номер – единственный, который смогли предложить ему в биллерикэйской гостинице. Настроение у него было препаршивейшее. Несколько часов он вынужден был проторчать в доме Хэмптона, пока Дардли ходил выручать экипаж и лошадей, которых этот идиот бросил где-то посреди дороги. Вернувшись же, кучер заявил, что, видите ли, в Лондон ехать уже поздно, придется им заночевать в гостинице! И теперь он торчит в этой дыре без лакея, без свежего белья, безо всего...
Джонс прищурил свои и без того казавшиеся поросячьими глазки на заплывшем лице.
– Не беспокойтесь, сэр! Я уверен, мы найдем их в Лондоне. Сказать по правде, у меня тоже чешутся руки расплатиться с этим Хэмптоном. – Джонс почесал болевший затылок, волосы на котором все еще были спекшимися от крови.
– С чего вы взяли, Джонс, что они непременно поедут в Лондон? Хэмптон, может быть, и не бог весть как хитер, но все же и не полный идиот! На его месте я бы, напротив, поспешил смыться куда-нибудь подальше от больших городов.
– Так где же, по-вашему, он может быть, сэр?
– Задайте вопрос полегче, Джонс! На вашем месте я бы вообще помалкивал! Смотреть по сторонам надо лучше, болван! Это по вашей милости мы их упустили! Да и теперь с вашей раной вы, поди, на целый день выйдете из строя. Хороших же помощничков я нанял, нечего сказать!
Глазбери пришел в ярость. Быть так близко у цели и потерпеть провал из-за таких идиотов! Глотнув немного вина (довольно мерзкого, но иного в гостинице не оказалось), граф выругался себе под нос. В его уме весь день прокручивались подробности встречи с Пенелопой. Пен уже много лет шантажировала его. Граф хотел дать ей понять, что все ее угрозы на самом деле не стоят выеденного яйца.
Попробовав пошевелить рукой, Пен с удовлетворением заметила, что она уже слушается ее, а не висит безжизненной плетью. Немилосердно сжатое графом запястье по-прежнему сильно болело. Под рукавом Пен не видела свою руку, но скорее всего там образовался огромный синяк.
Пен посмотрела на Джулиана. Сейчас он выглядел уже спокойным. Но перед глазами Пен по-прежнему стояло взволнованное лицо Джулиана в тот момент, когда он вошел в библиотеку. Никогда еще ей не приходилось видеть Джулиана в такой ярости. Пен была почти уверена, что Джулиан пристрелит Глазбери. В глубине души она даже молилась об этом. А когда он вложил один из пистолетов в ее руку, Пен сама лишь с огромным трудом смогла подавить желание нажать на курок.
– Ты по-прежнему хочешь видеть Клео? – спросил Джулиан.
– Да.
Пен действительно этого хотела. Свидетельства Клео были ей необходимы. Свет ей, может быть, и не поверит, но рассказу Клео поверить должен. Нужно припугнуть графа, что Клео может кое-что о нем рассказать. И это средство наверняка подействует.
Джулиан задумался.
– После того, что произошло, – заявил он, – в Биллерикэе тебе, пожалуй, будет небезопасно. Надо подыскать какое-нибудь другое убежище на эту ночь. И теперь уж, хочешь не хочешь, я ни на минуту не оставлю тебя одну!
– Но куда мы поедем? Уже, кажется, не осталось ни одного убежища, где я могла бы быть в безопасности!
– Одно осталось.
День клонился к закату, когда экипаж выехал на дорогу в Хэмпстед, по обеим сторонам которой росли густые тополя. Лошадей графа Джулиан, как и обещал, оставил на дороге где-то на полпути к Биллерикэю. Теперь экипаж везла всего лишь одна лошадка. Бедное животное явно притомилось: для него это был тяжелый день. Жалея его, Джулиан и Пен останавливались несколько раз. Но слишком расслабляться позволить они себе не могли: им хотелось поскорее оказаться как можно дальше от графа Глазбери.
Наконец впереди замаячил небольшой бревенчатый дом.
– Ты думаешь, он согласится? – осторожно спросила Пен.
– Держу пари! Не только согласится, а и почтет за честь. Убежден, он сможет дать отпор любому, кто посмеет сунуться, кто бы он ни был!
– Сомневаюсь, – поморщилась она. – Он все-таки уже не очень молод.
– Будь уверена, – усмехнулся Джулиан. – И со шпагой, и с пистолетом он по-прежнему даст сто очков вперед любому молодому!
Человек, о котором шла речь, услышав шум экипажа, сам вышел им навстречу. На вид он вовсе не казался таким непобедимым, как уверял Джулиан: седой, малорослый, щуплый... Но Пен знала, что шевалье Корбе действительно способен дать фору любому. Ей самой не раз приходилось видеть его в драках.
Подойдя к экипажу, шевалье кивнул Пен, приветствуя ее:
– Польщен честью вас видеть, графиня! Привет, Джулиан! Решил показать даме, на что ты способен в боевом искусстве? Что ж, я к твоим услугам. Хоть и поздний час, а поразмять кости, пожалуй, не откажусь.
– Извини, Луи, – прервал его Джулиан, – мне сейчас не до развлечений. Ты мог бы приютить графиню на день у себя? Должен, однако, предупредить: здесь могут, хотя это и маловероятно, появиться люди, которые ее преследуют. Так что твое мастерство может понадобиться.
Глаза шевалье просияли, словно весть о том, что ему, возможно, придется драться, безумно радовала его.
– Проявить мастерство я всегда не прочь, – улыбнулся он, помогая Пен выйти из экипажа. – А то не помню, когда я в последний раз дрался по-настоящему. Теперь брать в руки шпагу приходится разве что для уроков фехтования, которые я время от времени даю каким-нибудь юнцам. Вот только графиня бы не пострадала!
– Надеюсь, шевалье, завтра у вас нет никаких уроков? – осведомилась Пен.
– Если мне не изменяет память, на завтра я никому не назначал. А если кто-нибудь и заявится, скажу, что не могу. Располагайтесь, графиня! В моем доме вы можете чувствовать себя в безопасности.
Джулиан отнес вещи Пен в ту комнату, куда указал Корбе. После этого все трое присели выпить вина в другой комнате, находящейся рядом с залом, в котором шевалье давал свои уроки, знаменитые, кстати, на всю округу.
В доме шевалье Пен действительно чувствовала себя в безопасности, ведь она знала Луи долгие годы. Два ее брата – Леклер и Данте – были учениками шевалье. До сих пор еще они, Сент-Джон и Джулиан собирались иногда вчетвером, чтобы попрактиковаться со шпагой.
Посидев ради приличия с гостями минут пять, Луи вышел, чтобы дать шанс Джулиану и Пен остаться наедине. Джулиан зажег лампу и поставил ее на столик рядом с креслом Пен.
– Похоже, – заметила Пен, – Луи не очень-то удивлен, почему ты вдруг заявился к нему в столь поздний час, да еще со мной!
– Если и удивлен, то, как джентльмен, лишних вопросов задавать не станет. Однако будь уверена: ради твоей безопасности он готов, если надо, рисковать собственной жизнью.
Джулиан взял Пен за руку. В первый момент она подумала, что это просто дружеский жест, но тут Джулиан начал расстегивать, ее манжету.
– Ты хочешь осмотреть мой синяк? – спросила она. – Но мне совсем не хочется на него смотреть!
– Хочешь не хочешь – осмотреть надо. – Пальцы Джулиана осторожно расстегивали пуговки ее манжеты. – Странно, что Глазбери начал вдруг выворачивать тебе руку. Судя по твоим рассказам о нем, при всей его склонности к садизму подобное все-таки не в его духе.
– Раньше он действительно не позволял себе подобных вещей. Впрочем, я сама виновата: стала показывать, что его грубость мне отвратительна. Я прожила с мужем недолго, но за это время успела изучить его повадки. Он любит мучить людей, но ему нужно, чтобы его жертва при этом обязательно испытывала страх и боль. Если сделать вид, что тебе нравятся эти мучения (я знаю, что встречаются извращенцы, которым действительно нравится испытывать боль и унижение), то он просто не будет получать от этого удовольствие, тогда и мучить будет меньше.
Джулиан сердито сдвинул брови.
– Не смей потакать этой твари, Пен, слышишь?! И не вини себя ни в чем. В том, что этот мерзавец сделал тебе больно, виноват только я – оставил тебя одну.
Он закатал рукав Пен. Синяк был ужасен – все запястье почернело.
– Мерзавец! – Джулиан сверкнул глазами, – Тебе очень больно, Пен?
– Да нет, не очень, – солгала она.
Рука действительно нестерпимо болела, но прикосновения Джулиана, хотя и к больному месту, как ни странно, успокаивали боль. Должно быть, потому, что это были совсем другие прикосновения, чем прикосновения садиста мужа.
– Я попробую раздобыть какое-нибудь болеутоляющее, – сказал он.
– Не надо, Джулиан. Лучше поезжай побыстрее в Лондон. Я и сама о себе позабочусь. А если что, попрошу шевалье. Уж он-то знает и о травмах, и о том, как их лечить, получше нас с тобой!
– Хорошо, – неохотно согласился Джулиан. – Постараюсь как можно раньше, если удастся, то на рассвете вернусь со всем, что нам понадобится для путешествия.
– Хорошо, к рассвету постараюсь быть готова. Джулиан бережно поцеловал руку Пен.
– Клянусь, Пен, – торжественно произнес он, – пока я жив, этот мерзавец больше никогда не тронет тебя!
– Но как я мог заметить его, сэр? Он подошел сзади!
– Да вы-то куда смотрели, Джонс? За что же я вам плачу, черт возьми, если какой-то адвокатишка.
Глазбери недовольно мерил шагами крошечный номер – единственный, который смогли предложить ему в биллерикэйской гостинице. Настроение у него было препаршивейшее. Несколько часов он вынужден был проторчать в доме Хэмптона, пока Дардли ходил выручать экипаж и лошадей, которых этот идиот бросил где-то посреди дороги. Вернувшись же, кучер заявил, что, видите ли, в Лондон ехать уже поздно, придется им заночевать в гостинице! И теперь он торчит в этой дыре без лакея, без свежего белья, безо всего...
Джонс прищурил свои и без того казавшиеся поросячьими глазки на заплывшем лице.
– Не беспокойтесь, сэр! Я уверен, мы найдем их в Лондоне. Сказать по правде, у меня тоже чешутся руки расплатиться с этим Хэмптоном. – Джонс почесал болевший затылок, волосы на котором все еще были спекшимися от крови.
– С чего вы взяли, Джонс, что они непременно поедут в Лондон? Хэмптон, может быть, и не бог весть как хитер, но все же и не полный идиот! На его месте я бы, напротив, поспешил смыться куда-нибудь подальше от больших городов.
– Так где же, по-вашему, он может быть, сэр?
– Задайте вопрос полегче, Джонс! На вашем месте я бы вообще помалкивал! Смотреть по сторонам надо лучше, болван! Это по вашей милости мы их упустили! Да и теперь с вашей раной вы, поди, на целый день выйдете из строя. Хороших же помощничков я нанял, нечего сказать!
Глазбери пришел в ярость. Быть так близко у цели и потерпеть провал из-за таких идиотов! Глотнув немного вина (довольно мерзкого, но иного в гостинице не оказалось), граф выругался себе под нос. В его уме весь день прокручивались подробности встречи с Пенелопой. Пен уже много лет шантажировала его. Граф хотел дать ей понять, что все ее угрозы на самом деле не стоят выеденного яйца.