Хантер Мэдлин. Строптивая герцогиня

   Закончив свою речь, он, третий сын графа Динкастера, покинул свое место, чтобы присоединиться к членам парламента, не разделяющим взглядов партии. Он понимал, что его речь означает конец его политической карьеры.
   Он не мог предположить, что девять членов парламента, выдвинутых герцогиней, последуют за ним.
   После окончания заседания он отправился к Софии Роли.

Глава 24

   Эйдриан ехал верхом вдоль реки. Джеральд Стидолф, который ехал рядом с ним, злорадно улыбался.
   — Отличный спектакль, Берчард. Прямо монолог из греческой трагедии.
   — А я думаю, что произнес лучшую речь из всех, ранее мною произнесенных.
   — Дуглас рассказал мне, что вчера устроила герцогиня. Затея ваша? Веллингтон вам голову снимет. Или вы предпочитаете, как античный персонаж, броситься на собственный меч?
   — Палата общин не занимается пустяками. Я просто поступил по совести. Я не жду понимания, во всяком случае, от вас.
   — Что ж, все к лучшему. Мне не придется тратить время на то, чтобы сломить вас. Вы все сами сделали за меня. Я вас переоценил.
   — Ваши суждения обо мне всегда неверны. Как и ваше мнение о Софии. Поэтому вы потерпите неудачу.
   — Не заставляйте меня заканчивать работу, которую вы сегодня начали. Стоит правильно вложить пятьдесят фунтов, и ваши избиратели отзовут вас. С умом сказать пятьдесят слов о вашем происхождении, и вас не пустят ни в один приличный дом. Без поддержки Динкастера и покровительства Веллингтона вы никто, полукровка без семьи и состояния. А что касается ваших отношений с Софией, если вы и дальше будете преследовать ее, то я превращу вас в ничтожество, каким вы и являетесь по рождению. — Джеральд повернул лошадь и пустил ее рысью.
   Эйдриан поехал в Эвердон-Хаус, где Чарлз с гримасой сожаления сообщил ему, что герцогини нет дома.
   — Ее действительно нет или она не хочет меня принимать?
   — Ее нет, сэр. Она поехала по магазинам. Как вы знаете она всегда так делает, когда не в духе. Думаю, она заехала в другой дом и взяла с собой своих друзей. Они живут там, с тех пор как мы переехали сюда.
   Эйдриан уже знал это. Ее друзья свободно пользовались уютным гнездышком. Еще одно решение герцогини Эвердон, которое ему не слишком нравилось.
   Чарлз печально смотрел на Эйдриана.
   — Она взяла большую карету. У нее был такой вид, сэр. Думаю, сегодняшний день ей дорого обойдется, — вздохнул он.
   — Тогда мне следует остановить ее, прежде чем ей придется заложить имение. Лучше я пойду пешком. Займитесь моей лошадью.
   Эйдриан без труда нашел Софию. Стоявшая на Риджент-стрит карета Эвердонов уже ломилась от множества свертков. Эйдриан представил, сколько там шляпок, перчаток и украшений. Визит в Марли ничего не изменил. София пыталась спрятать сильные эмоции под экстравагантностью.
   Находясь в модной лавке вместе с Аттилой и Жаком, она сосредоточенно изучала фасоны. Белокурый англичанин с двумя темноволосыми иностранцами склонились над гравюрами. Хокинз присоединился к кружку почитателей герцогини.
   — Думаю, вот эти три жилета, — она указала на картинку, — с золотыми пуговицами.
   — Вы слишком щедры, дорогая. Латунные вполне подойдут.
   — О, только не латунные, они будут смотреться бедно. Нет, непременно золотые.
   Портной кивнул с профессиональным одобрением:
   — Леди права. Только золотые. И для сюртука, который вы заказали, тоже. Теперь, джентльмены, могу я вам показать костюмы для верховой езды?
   Эйдриан остановился позади них и всматривался в разложенные веером гравюры, представлявшие образцы современной моды.
   Хокинз первым заметил его. Вид у самонадеянного молодого человека, которого поймали на том, что он принимает столь дорогие подарки от женщины, стал виноватым.
   — Наряжаете своих куколок, герцогиня?
   Все повернулись на его голос. Аттила выглядел обиженным, Жак — оскорбленным. София надула губы.
   Однако молодые люди быстро проявили благоразумие и углубились в изучение других фасонов.
   Эйдриан присел рядом с Софией.
   Она вновь переключила внимание на гравюры.
   — Я не думала, что ты можешь прийти. Ты не предупредил меня.
   — Если ты попросишь меня, я всегда готов прийти. Она перелистала гравюры и остановилась на одной.
   — Я представляю тебя вот таким, но ты никогда не примешь мой подарок. Ты никогда ничего не брал от меня.
   — Неправда. Я взял самое ценное, что ты могла предложить. Я всегда буду благодарить тебя за твой подарок. Так же как и Хокинз. Что он тут делает?
   — Когда он в Лондоне, он останавливается у сестры. У нее трое детей, и он не может найти тишины и покоя, которых требует его поэзия. Теперь он перебрался в маленький дом к Аггиле и Жаку.
   — Чтобы улучшить некоторые сонеты, требуется нечто большее, чем тишина. Ты дала ему кров, а сегодня покупаешь одежду?
   — Я не могла оставить его дома, когда заехала за остальными.
   — Он понимает, что происходит? Что своей благосклонностью ты покупаешь только дружбу, не больше?
   — Как я вижу, твое настроение со вчерашнего дня не улучшилось.
   — Пять минут назад оно было иным.
   Она тяжело вздохнула и отбросила гравюры в сторону.
   — Я хочу уехать.
   — Какое несчастье для нашего светловолосого друга! Он угодил к концу твоего увлечения коллекционированием молодых людей.
   — Ты меня оскорбляешь, Эйдриан. Ты собираешься увести меня отсюда или нет?
   Он подошел к молодым людям и сообщил, что герцогиня уезжает. Подав руку Софии, он проводил ее к карете. Ему пришлось переложить массу свертков, чтобы освободить место.
   — Не смотри так и не ворчи. Я могу себе позволить такие мелочи. Я поразилась, узнав, насколько я богата.
   — Я и не думал ворчать. Приехав в Лондон, ты обеспечила работой массу швей и модисток. Рост экономики Англии зависит от тебя. Я уверен, что сегодня ты заказала дюжину новых платьев, ведь так?
   — Я знаю, что ты думаешь. Что я совершила малодушный поступок… Своеобразный вид бегства…
   — Я думал, что причина поездки в Марли — стремление покончить с малодушием. От чего ты бежишь теперь?
   Она посмотрела ему прямо в глаза:
   — От тебя. От нас. От сознания того, что ты всегда понимал, какой жалкий подарок я тебе подарила. Чтобы не увидеть остального. Я боюсь…
   Прямота Софии поразила его. Он не ожидал услышать от нее признания в том, что она дала ему меньше, чем он желал.
   Ее сожаление взволновало его больше, чем признание в любви. Он хотел утешить ее и не смог.
   Карета все еще стояла у лавки портного.
   — Куда ты хочешь отправиться?
   — Отвези меня в парк. Покажи мне черного лебедя, о котором ты упоминал, когда приехали Аттила и Жак. Я слышала много разговоров о нем.
   — Нет там никакого черного лебедя. О нем мужчины рассказывают, чтобы завлечь женщин в укромное место.
   — Укромное?
   Как она посмотрела! Ее взгляд не оставлял сомнений. Приглашение удивило его. Более того, мгновенно разожгло желание, которое он только-только учился обуздывать.
   — Не в том смысле, — объяснил Эйдриан.
   — Тогда отвези меня к себе домой.
   — Новое бегство, София?
   — Да, я хочу еще немного побыть на свободе. Сбежать в твои объятия, где опять стану красивой и удивительной. Я хочу спрятаться, пока не пойму, что готовит мне жизнь — рай или ад.
   Воспоминания об их любви заполонили его ум. Он разрывался между желанием и голосом разума, твердившим, что не Следует потакать ей. Если не ради нее, то хотя бы ради себя.
   — Твою карету узнают.
   — Ты хочешь сказать, что мой будущий избранник узнает о нас? Меня подобный факт не волнует. Если он не будет знать, я ему расскажу. Если я выйду замуж за какого-нибудь лорда, он будет Эвердоном, а не я. Не я. — Решительная линия ее рта дрогнула, глаза затуманились. — Пожалуйста… Прежде чем герцогиня Эвердон встретится с реальностью, которую сама сотворит.
   Ее печаль и несчастье, как всегда, тронули его. Постучав по стенке кареты, он окликнул кучера и отдал распоряжения. Потом опустил занавески, и София упала в его объятия.
   Ее любовь молила об освобождении, негодуя из-за ограничений. Она кричала, словно живое существо, заключенное в стеклянный панцирь. Она рвалась на свободу, но натыкалась на невидимые преграды.
   Во имя любви София сражалась с барьерами неистово. Желание становилось таким болезненным, что она молила о сексуальной разрядке.
   Он не дал ее. Прервав мучительную ласку, он остановился.
   Их единение пронизывали глубокие и невысказанные чувства. Его объятия и движения говорили о его печали и гневе.
   Она поняла его решение, что их сегодняшнее любовное свидание последнее. Она могла бы сказать, что он задумал свести ее с ума и заставить страдать до конца жизни.
   Эйдриан коснулся ее щеки, вдыхая ее аромат.
   — Ты всегда будешь в моем сердце, — пообещал он.
   Он произнес прощальные слова человека, принявшего окончательное решение.
   Ее пальцы сжимали его плечи, она вторила его движениям, стремясь довести их слияние до наивысшего блаженства.
   На краткий миг ей вдруг почудилось, что больше никогда не будет одиночества. Его красота, его великолепие насытили ее. Он заполнил ее всю, не оставив пустоты.
   От мощи полного завершения вдруг треснули стеклянные преграды, и сладкий покой начал медленно вливаться в ее сердце. Довериться… верить… отдавать…
   София прижалась к нему, прислушиваясь к новому, хрупкому ощущению. Будет ли так, когда она останется одна? Стеклянные оковы ее сердца разбиты не окончательно. И старые горести могут восстановить барьеры.
   Она повернулась на бок, прижалась щекой к его груди, вслушиваясь в стук его сердца, счастливая и несчастная больше, чем когда-либо прежде.
   — Спасибо, что пришла на заседание палаты, — поблагодарил он.
   — Я не могла не прийти, особенно после того, как погубила твою жизнь.
   — Может быть, мне следует поблагодарить тебя и за это.
   — Почему ты так поступил?
   — Я понял, что позволил своему происхождению руководить мною. Я всегда испытывал комплексы и стремился стать больше англичанином, чем все остальные. Наверное, для того, чтобы примириться с той частью меня, которая вовсе не английская. Такое поведение наложило отпечаток на мой характер, так же как все, что стоит за фамилией Эвердон, повлияло на тебя. Я воображал, что, если вступлю в союз с великим героем Англии и буду поддерживать старые традиции, никто не заметит, что я другой.
   — Великий герой Англии знает?
   — Я встречался с ним сегодня утром. Он не одобрил мою затею, но понял меня. Он не оскорбил меня, но, конечно, теперь наши отношения не могут продолжаться. Я понял, что не слишком возражаю против его решения. В своем отказе от независимости я зашел гораздо дальше, чем представлял. Я презирал Дугласа, но сам оказался не лучше. Даже хуже, потому что я считался в партии игроком, а не пешкой.
   — Ты говорил, что компромисс необходим в политике. Ты не мог найти оправдание еще одному?
   — Бывают моменты, когда компромиссы позорны. Каждый знает, когда наступает такой момент.
   — Что ты теперь будешь делать?
   — Возможно, попробую организовать археологическую экспедицию. Уехать на некоторое время будет полезно.
   Надолго. Далеко. От нее.
   — Я все запутала. Я хотела, чтобы ты поступал, как считаешь нужным.
   — Что в точности и произошло. Ты ни в чем не виновата.
   Она прижалась теснее, уютно свернувшись рядом. Их сердца бились в унисон, отмеряя последние часы, которые они проведут вместе. Ожидание разлуки пронизывало их горестной нежностью.
   Три дня она молчала о решении, которое лелеяла в своей душе. То, что он не пришел к ней сразу после ее приезда из Марли, поколебало ее уверенность. Но она не могла больше ждать.
   — Эйдриан, ты никогда не говорил о том, что хотел бы жениться на мне. Почему?
   — Ты знаешь почему.
   — Из-за твоего происхождения?
   — Оно является непреодолимым барьером, но, в сущности, я никогда не думал, что тебя волнует данный вопрос.
   — И все-таки, почему? Ты даже не обдумывал такие варианты?
   Он резко выпрямился, повернул ее на спину и приподнялся на локте, чтобы видеть ее глаза.
   — Не думай, что из-за отсутствия благородства с моей стороны. Если ты хочешь сбежать, я тебе позволю. Я даже спрячу тебя. Но не потерплю оскорблений потом. Что, если бы я заговорил о браке? Чтобы ты подумала?
   — Что ты хочешь заботиться обо мне и защищать меня.
   — Для этого не нужно жениться.
   — Значит, ты любил меня и хотел остаться со мной?
   — Ты готова поверить в чистоту моих намерений? Только твое полное самоотречение может победить твой долг, и ни один мужчина, делающий предложение герцогине Эвердон, не может требовать большего.
   — Твои слова звучат горько. Вчера ты сказал, что не винишь меня за то, кто я есть, но сейчас ты обвиняешь.
   — Кто ты — это одно. А как обстоят дела между нами — это другое.
   — Так все из-за меня? Из-за моего недоверия? Из-за того, что прошлое лишило меня способности верить в искренность чувств и проявление самоотверженности? Ты так думаешь?
   Он сердито отодвинулся и лег на спину рядом с ней.
   — Да, черт возьми. Ты удовлетворена? Не понимаю, почему ты завела подобный разговор. Мы и так знали все.
   — Разве? Я, например, только теперь узнала, что ты думал над предложением. Неужели ты считал, что я так уверена в себе? Ты ошибаешься, Эйдриан. Когда ты не пришел ко мне после моего возвращения, я стала думать, что ошиблась. Мы, женщины, переживаем по малейшему поводу.
   — Ты могла предположить подобное, но я отказываюсь признать, что ты в это поверила. Ты прекрасно знаешь, что наши отношения далеки от случайного увлечения.
   — И все-таки я волновалась и беспокоилась, как ты отнесешься к моему решению по поводу голосования и ко всему остальному.
   — Ах да, ко всему остальному. Ты хотела рассказать мне о своем решении. Если ты имеешь в виду твои планы выйти замуж и исполнить свой долг перед кланом Эвердонов, должен предупредить тебя, что я плохо к ним отношусь. Лучше не трогать горькую тему и не портить нашу встречу подобными разговорами.
   «Нашу встречу. Нашу последнюю встречу».
   — Боюсь, что должна рискнуть. Я хочу рассказать тебе.
   Он вздохнул с раздражением мужчины, припертого к стене женщиной, у которой не хватает здравого смысла закончить разговор. Она лежала рядом с ним, глядя в потолок, пугаясь того, что все происходит не так, как она себе представляла.
   Взяв его за руку, она переплела свои пальцы с его пальцами.
   — Я хочу, чтобы ты принял решение вместе со мной, Эйдриан. Я хочу, чтобы ты помог мне.
   — Если ты ждешь от меня совета по поводу твоего брака, ты хочешь слишком многого. Поговори с Дот. Она, вероятно, больше понимает в подобных делах, чем я.
   — Нет, мне не нужен совет. Я сама все решила. Я уже сделала выбор. Все, что мне нужно, — чтобы ты одобрил его.
   Он повернулся, чтобы видеть ее.
   — Что ты сказала?
   Она сделала глубокий вдох и молилась про себя, чтобы он не зашел чересчур далеко в своем самоотречении и благородстве.
   — Ты женишься на мне, Эйдриан?
   Минуты тишины тянулись и тянулись. Она ждала, не смея взглянуть на него. Пока она понимала только одно — что он потрясен.
   Вот он взял ее за подбородок, повернул ее голову так, чтобы она не смогла избежать его взгляда.
   — Снова фантазии, герцогиня?
   — Не говори так. Я приняла решение задолго до сегодняшнего дня, еще до того, как отправилась в Марли. Я собиралась спросить тебя о нем в первый же вечер после моего возвращения. Хотя сегодня я горжусь твоим поступком, он не имеет никакого значения.
   — Тогда почему? Ты так ненавидишь все связанное с именем Эвердона, что готова осчастливить полукровку?
   — Зачем приписывать мне столь жестокие намерения? Не смей так резко говорить со мной.
   — Резко? Ты еще не то услышишь от других.
   — Меня не волнует, что станут говорить другие.
   — Не зарекайся! Брак со мной станет скандалом года. Я верю, что в твоих намерениях нет умышленной жестокости, но тем не менее хочу выяснить, каковы они.
   — Ты можешь помочь мне заботиться о Марли и других поместьях. Кому еще я могу довериться?
   — Хорошему управляющему.
   — Тебе я больше доверяю.
   — Тогда найми меня. Сейчас как раз тот момент, когда я готов согласиться, поскольку будущее мое неопределенно.
   — Совсем не то ты говоришь. Я хочу, чтобы мои дети имели хорошего отца.
   — Нет никаких оснований, что я им буду. У меня нет опыта общения с детьми, и с хорошими отцами тоже.
   — Ты будешь замечательным отцом. Но и с остальным ты отлично справишься. Например, будешь заседать в палате лордов. Я знаю, ты прекрасно распорядишься местом Эвердона.
   — И буду выступать от твоего имени?
   — От имени Эвердонов. Мы вместе будем обсуждать дела, но я не стану диктовать тебе. Я не так наивна, чтобы пытаться.
   София не только изложила причины, но и перечислила преимущества. Ей показалось, что он ждал большего. Ей вдруг захотелось, чтобы он пошел на компромисс со своими политическими принципами, что облегчило бы его взаимоотношения с другими членами палаты.
   — Я не хочу выходить замуж ни за кого другого. Ты мой лучший друг, Эйдриан. В известном смысле мой единственный друг.
   — У тебя есть и другие друзья. Аттила и Жак преданы тебе и останутся такими, даже если твоя щедрость сегодня закончится. Но у тебя уже вошло в привычку покупать друзей, София, и я поймал себя на мысли, что сейчас ты покупаешь меня.
   — Что делать, во мне течет кровь Эвердона. — Она сокрушенно вздохнула.
   — Но ты можешь удержаться от того, чтобы долг перед Эвердоном служил причиной твоего предложения.
   Разочарование затуманило ее глаза.
   — Чего еще ты хочешь от меня, Эйдриан? Я предложила тебе все, что имею.
   — Неправда, черт побери!
   Он собирается отказать ей. Отчаяние захлестнуло ее. София рисовала себе скучную, однообразную жизнь, которую ей предстоит вести. Мысль о браке с навязанным ей мужчиной вызывала тошноту.
   Она прикрыла глаза, чтобы сдержать слезы, но они медленно текли по щекам. Не зря Алистэр указывал ей на ее излишнюю импульсивность и эмоциональность.
   Стеклянный панцирь все еще сковывал ее сердце, но истинные эмоции просачивались сквозь трещины, образовавшиеся в нем. Сколько потребуется времени, чтобы превратить ее любовь к Эйдриану в нечто спокойное и умиротворенное?
   Слишком много.
   Ей хотелось солгать, но она знала, что он сразу распознает ложь.
   Она повернулась и в отчаянии обняла его.
   — Послушай меня. Пожалуйста, выслушай и поверь. Сделать тебе предложение заставил меня не долг. Совсем нет. Дело в том, что я хочу, чтобы ты всегда оставался рядом. Что бы я всегда могла держать тебя в своих объятиях, как сейчас, и больше не знала одиночества. Быть любимой и любить, как я способна. Я даже и подумать не могла, что мне дано так любить. И, вкусив рая, я не хочу искать место в аду.
   Его руки обвились вокруг нее, он притянул ее к себе, целуя ее мокрые щеки, нос, губы…
   Она жаждала полной близости. Она ласкала его, торопя его возбуждение, пока ее сердце кричало от страстного желания.
   — Я никогда не мог устоять перед твоей печалью, София. Но мне нужно время, чтобы подумать, будем ли мы счастливы вместе.

Глава 25

   На следующее утро Эйдриан встретился с Колином на аукционе в Кенте. Речь шла о продаже лошадей некоего расточительного лорда, чьи карточные долги перешли все границы разумного. Он нашел брата у загона, Колин разглядывал гнедого мерина поразительной красоты.
   — Вот и ты, Эйдриан. Надеюсь, я не слишком рано потревожил тебя? Вчера вечером я хотел зайти, но увидел за углом карету Софии и ограничился запиской.
   Слова Колина невольно напомнили Эйдриану о бурной ночи любви и о предложении Софии.
   Он сам не понимал свою реакцию на ее предложение. Только глупец стал бы колебаться. Если герцогиня по собственной воле хочет выйти замуж за человека сомнительного происхождения, да еще и без состояния, то нужно быть идиотом, чтобы не согласиться.
   Он же с большой осторожностью отнесся к ее предложению, хотя не сомневался в ее любви и привязанности и готов всю оставшуюся жизнь заботиться о ней. Однако он едва сдерживал досаду.
   Он не мог отделаться от мысли, что брак с ней сделает его еще одной копией Аттилы или Хокинза, может быть, даже более дорогой и интимной. А ей будет гораздо удобнее, если их отношения станут такими. Власть и богатство, которые она передаст ему, позволят ей вернуться к прежней жизни, к прежним интересам. Крошечная дистанция, все еще разделяющая их, может остаться непреодолимой, и ему придется всю жизнь тяготиться своим положением.
   Может быть, через несколько дней он посмотрит на все иначе. Но сейчас, еще окрыленный обретением свободы после вчерашнего выступления в палате, он не склонен снова превращаться в зависимого человека.
   — Из твоего послания я понял, что нам лучше встретиться здесь, Колин. Есть еще какая-то причина, кроме того, что ты решил купить какую-нибудь лошадь?
   Колин потрепал гнедого мерина по холке и отвел Эйдриана в сторону.
   — К несчастью, да. Я не хотел, чтобы ты приходил в Динкастер-Хаус.
   — Как я понимаю, граф недоволен моей речью.
   — Недоволен — не то слово, чтобы описать его вчерашнее настроение. Он рвал и метал, с пафосом требуя, чтобы ноги «этого предателя» больше не было в его доме. Он проклинал себя за то, что не отказался от тебя сразу после твоего рождения, и заявил, что с сегодняшнего дня он не признает тебя.
   — В сущности, он давно отказался от меня.
   — Дороти страшно переживает и думает повлиять на него, когда обстановка в доме немного успокоится.
   — Я постараюсь увидеться с Дот и убедить ее, что все не так страшно, как ей кажется.
   — Он приказал ей как можно скорее устроить бал, на который ты не будешь приглашен, и тем самым сообщить обществу, как обстоят дела.
   — Я так долго жил вдали от света, что изгнание из общества мало что значит для меня.
   Они направились к месту проведения аукциона.
   — Знаешь, Эйдриан, я горжусь твоим вчерашним выступлением. Меня не было в городе, но я вернулся как раз вовремя, чтобы послушать тебя. Я стоял на галерее, но сомневаюсь, что ты заметил кого-нибудь, кроме Софии.
   — Я заметил. Спасибо.
   — Прекрасная речь. Все понимают, чего она тебе стоила. Даже консерваторов ты ею тронул. А когда остальные поднялись и присоединились к тебе… тебя долго будут помнить.
   Как долго? Год? Пять? Помнить имя многообещающего молодого человека, погубившего свое будущее ради принципов?
   — Я разбудил тебя не только для того, чтобы предупредить о настроении графа, Эйдриан. У меня есть новости.
   — Какие новости?
   — Я нашел его. Капитана Брута.
   Гнедого мерина вывели на демонстрационный круг, и Эйдриану пришлось терпеливо ждать, пока Колин закончит делать ставки.
   — Я испытываю удовольствие от того, каким я оказался сообразительным, — объяснил Колин, когда они направились оформлять документы. — Я вспомнил, ты как-то рассказывал, что герцогиня описывала его как образованного человека. Что ж, подумал я, стоит пройтись по университетам. В Кембридже я нашел преподавателя, который помнил светловолосого радикально настроенного студента. Угадай, как его звали?
   — Джон Брут.
   — Черт возьми, как ты догадался?
   — Мне интересно, подлинное ли у него имя.
   — Джон Брут Маршем, если точно. Сын священника из Йорка. Я поехал в Йорк навестить его отца, и, представляешь, он сам оказался там, в гостиной, словно поджидал меня.
   — Отец?
   — Ты меня не слушаешь? Капитан Брут собственной персоной. Я же сказал, что нашел его.
   — Ты его предупредил? Сказал от моего имени, чтобы держался подальше от Софии, иначе его действия будут стоить ему жизни?
   — Вот тут-то и начинается путаница. Позволь, я расплачусь и все объясню.
   Пока Колин оплачивал счет и отдавал распоряжения отправить мерина в конюшню Динкастеров, Эйдриан топтался рядом. Четверть часа спустя они направились к своим лошадям.
   — Он возвратился в Англию почти год назад, — продолжал Колин, — вернулся другим человеком.
   — Не сомневаюсь. Вместо того чтобы жечь молотилки, он поджигает дома и угрожает женщинам. Тяжелая жизнь превратила его в жестокого человека.
   — Кажется, произошло обратное. В Кембридже он готовится к экзамену, чтобы принять сан. Пока учился, он вновь открыл для себя духовную жизнь. Он отвергает все формы насилия. Все еще остается радикалом, но теперь поддерживает мирные формы убеждения.
   — Но существующие улики противоречат тому, что ты рассказываешь. Я не сомневался, что негодяй станет увиливать.
   Они остановились около лошадей. Колин пожал плечами и провел рукой по светлым волосам.
   — Я ему верю.
   Эйдриан давно рисовал в своем воображении, как изобьет капитана Брута. Утверждение Колина поколебало его уверенность.
   — Я не сомневаюсь в твоих способностях судить о людях, но события показывают, что он тебе солгал.
   — Возможно. Однако мое суждение о нем не единственное. Он клянется, что с тех пор, как вернулся десять месяцев назад, не покидал Йорка, и встревожился, узнав, что кто-то использовал его имя и угрожал герцогине. Если он лгун, то и его отец тоже. Выходит, они оба лгут? Вряд ли.
   Эйдриан обдумывал скрытый смысл фразы. Если предположение Колина верно, то оно проливает новый свет на события последних нескольких месяцев.