Страница:
— Иди к себе, дорогая. Я попрошу Чарлза принести гостям извинения от твоего имени.
София гневно сверкнула глазами.
— Я не доставлю Джеральду такого удовольствия. Все последнее время он видел мою слабость и наслаждался, заставляя меня страдать. Я иду к гостям. Провалиться мне на месте, если Джеральд Стидолф снова заставит меня прятаться. — Она стояла спиной к гостиной, откуда доносились голоса и музыка, поэтому могла видеть только Эйдриана. — Я бы хотела, чтобы ты тоже остался.
— Ты справишься одна. Тебе не нужна моя поддержка.
— Я не позволю ему увидеть мою слабость, но не чувствую себя достаточно сильной. Он пугает меня. Его холодность, полное отсутствие страха наводят на меня ужас, словно сама смерть коснулась меня своей ледяной рукой. Может, ты прав, мне не нужна твоя поддержка, но мне бы хотелось остаток вечера провести с тобой. Останься со мной, Эйдриан. Сегодняшний вечер, возможно, последний.
— Тебе не кажется, что у нас слишком много «последних» вечеров? — улыбнулся Эйдриан.
— Пусть будет еще один, но я предпочла бы, чтобы их не было вовсе, — вздохнула София.
— Пока не улажены вопросы, касающиеся Стидолфа, я ничего не могу ответить тебе. Я обещаю, что отвечу, как только все кончится с ним.
— Тогда поторопись, хорошо? Ты планируешь закончить дело завтра, я угадала?
— Чем скорее, тем лучше. Возможно, завтра. — Целуя ее руку, он заглянул ей в глаза. — По правде говоря, этот человек действует на меня так же, как и на тебя. Когда я вижу его, кровь холодеет в жилах, и только твои объятия могут согреть меня.
И она согрела. Его прикосновения и взгляды, свет, мерцающий в глубине его глаз, наполнили и ее. Предвкушение удивительного покоя, который ждет ее в его объятиях через несколько часов, вселило в нее бесстрашие перед Джеральдом и желание показать ему, что он бессилен сломить ее дух.
София повернулась и направилась в музыкальный салон.
— Можно с ума сойти от всех предосторожностей, но сейчас не время отказываться от них. Я последую за тобой через несколько минут, — сказал ей Эйдриан.
Она думала, что он не хочет возвращаться к гостям и будет ждать ее в покоях, но он не собирался оставлять ее одну. Он будет там не для того, чтобы поддержать ее, но чтобы помочь ей выдержать трудное испытание. Собственно, он всегда поступал так.
София прошла по коридору туда, где среди прочих гостей поджидал Джеральд Стидолф.
Теперь она могла смотреть дьяволу и смерти в лицо, потому что знала, что позднее она обретет радость и покой в объятиях любимого.
На следующую ночь Эйдриан сидел за карточным столом в игорном доме Гордона вместе с Колином, Леклером и Сент-Джоном. Лишь часть его мыслей сосредоточивалась на игре.
Колин побеждал, Леклер проигрывал, Сент-Джон выигрывал с огромным счетом, а Эйдриан проиграл двадцать фунтов. Он решил, что это хорошая примета, хотя и был несуеверен.
— Гнедой подает большие надежды. Поработать с ним, и он, глядишь, примет участие на скачках в Эскоте, — предположил Колин, продолжая поддразнивать брата, что он и делал весь день, упорно таскаясь за Эйдрианом по Лондону. Колин не знал, что произошло в кабинете Софии, но предчувствие не обманывало его, и он не выпускал Эйдриана из виду.
— Прошлой весной он победил на скачках в Суссексе, разве нет? — спросил Леклер, поддерживая разговор.
Леклер нечасто посещал игорный дом Гордона. Эйдриан подозревал, что сегодня он прибыл специально, чтобы находиться рядом с ним. Решение Динкастера публично отречься от своего младшего сына сразу стало всем известно. Так как Леклер благодаря своей американской жене и сам едва ли мог служить образцом в глазах общества, Эйдриан понимал, что от его поддержки мало проку, но ему импонировало его участие.
Леклер пришел как друг, Дэниел Сент-Джон появился по просьбе Эйдриана. Сент-Джон не пытался завязать легкий разговор, и его глаза светились скрытым волнением, рождая напряжение, которое ощущал и сам Эйдриан.
Их взгляды встретились, возникло молчаливое понимание. Скоро. Очень скоро. Стидолфу придется понять, что другого выбора не существует.
На стол легла десятка. У него семерка. Эйдриан задумался перед тем, как взять еще одну карту из колоды.
Ледяной холодок пробежал по спине. Тень упала на карты. Сент-Джон напрягся, всем своим видом давая понять, кто появился.
— Стидолф, — приветствовал Леклер.
— Леклер? Вот уж не ожидал увидеть вас здесь.
— Честно говоря, меня не особенно привлекает игорное заведение, но здесь мои друзья.
— Похоже, что вы и в своих друзьях не особенно разборчивы.
Эйдриан повернулся и заметил, что голубые глаза Леклера застыли, словно два холодных кристалла.
— Вы ошибаетесь, я очень разборчив. Именно поэтому я попросил бы оставить нас.
— К сожалению, я не могу уйти. Я должен поговорить с вашим другом. Я имею в виду этого полукровку… — Кивком головы он указал на Эйдриана.
Игроки, сидевшие за соседними столами, услышали вызов. В зале повисла напряженная тишина.
Леклер бросил вопросительный взгляд на Эйдриана, который внешне оставался спокойным. Колин едва сдерживал раздражение. Сент-Джон потянулся к нему, удерживая его.
— Бросая вызов Берчарду, вы должны знать, что бросаете его всем нам, — предупредил Колин.
— Разве я сказал что-то оскорбительное? — Стидолф невозмутимо приподнял брови. — Динкастер наконец признал подобный факт официально.
Тишина разрасталась. Их стол притягивал всеобщее внимание. Несколько других игроков поднялись со своих мест и подошли ближе.
Взгляд Берчарда скрестился с взглядом Стидолфа.
— Если вы думаете спровоцировать меня, то не дождетесь. Я не собираюсь решать проблему подобным образом.
— Тогда мне придется отозвать вас в сторону, хотя, очевидно, в вас недостаточно благородства, чтобы принять вызов, Колин почти вскочил со своего стула. Сент-Джону удалось удержать его на месте.
Леклер напустил на себя все свое дворянское высокомерие.
— Пока нет веской причины для вызова, и ни один из присутствующих здесь мужчин не подумает плохо о Берчарде, если он откажется.
— Веская причина есть, и он знает ее. Серьезная причина. Честь женщины, герцогини Эвердон.
— Если герцогиня настаивает, что я каким-то образом обидел ее, пусть скажет. Не ваше дело вмешиваться в наши отношения.
— Не та герцогиня, Берчард, — усмехнулся Джеральд. — А вдовствующая герцогиня…
Селина.
Эйдриан не верил своим ушам: неужели Селина участвует в игре Стидолфа? Без сомнения, если бы она родила сына от Стидолфа, она бы вышла за него после смерти Алистэра. Она, наверное, всячески способствует женитьбе Стидолфа на Софии, с тех пор как поняла, что сама не может иметь детей. Если бы Джеральд вошел в клан Эвердонов благодаря Софии, он позволил бы Селине остаться. Жена — на одной половине, любовница — на другой. Селина пошла бы на такой шаг. Сохранить положение, купленное своей красотой, — все, что для нее имело значение.
Но не совсем. В конце концов она согласилась, чтобы ее имя фигурировало в постыдной интриге, дабы спасти шкуру любовника.
— Вдовствующая герцогиня не имеет ко мне никаких претензий, — заявил Эйдриан.
— Вы так думаете? Она призналась мне, что вы преследовали ее до того, как она вышла замуж, и продолжали свои происки потом. Она дала мне понять, что в нескольких случаях вы домогались ее и в последнее время, как раз совсем недавно, перешли границы. Ваше поведение не подлежит извинению.
— Абсурд, — вмешался Колин. — Все женщины придумывают такое, а уж ей-то никак нельзя верить.
— Помолчите, или мне придется вызвать вас обоих, — одернул его Стидолф.
— С превеликим удовольствием! — воскликнул Колин. — Но требую, чтобы вы учитывали, кто из нас старше. Так что я буду первым.
— Мой брат забыл, что мы больше не мальчишки и с играми покончено. Я не нуждаюсь в его защите.
— Вы дадите мне удовлетворение, или весь свет узнает, что вы не только полукровка, но и трус.
— Я, разумеется, дам вам удовлетворение. Я и не думал разочаровывать вас.
Стоило прозвучать словам о дуэли, как молчание прорвалось гулом голосов.
— Вы окажете мне честь, если попросите меня быть вашим секундантом, Берчард, — обратился к нему Леклер.
— Благодарю, но я уже сговорился с Сент-Джоном.
Брови Леклера едва приподнялись. Оказывается, многое из того, что предстояло сделать, уже организовано.
Сент-Джон принял свою роль с ледяным спокойствием.
— Я встречусь с вашим секундантом завтра, Стидолф.
— Сегодня, — возразил Стидолф.
— Хорошо, сегодня, — согласился Эйдриан.
— Тогда сегодня вечером.
Джеральд окинул зал победным взглядом и вышел. Несколько пар изумленных глаз провожали его, затем все повернулись к Эйдриану.
Он взялся за карты.
— Проклятый человек… Черт бы его побрал, — пробормотал Колин. — Кто бы ожидал…
— Я ожидал, — тихо произнес Эйдриан.
— Когда вы встретитесь с его секундантом, Сент-Джон, вы должны поискать возможность отменить вызов, — посоветовал Леклер. — Пройдет час-другой, и он пораскинет мозгами…
— Я настаиваю, чтобы никто не предпринимал ничего подобного, — предупредил Эйдриан.
Леклер нахмурился:
— Тогда позвольте мне предположить, что речь идет о чем-то большем, нежели честь вдовствующей герцогини?
— Да.
— Вы уверены, что дуэль необходима?
— Более того, она единственный способ восстановить справедливость.
Леклер взял очередную карту.
— Я должен напомнить вам, что дуэли запрещены. И после публичной ссоры ваша дуэль вряд ли останется в секрете.
— Все присутствующие слышали его оскорбительные слова, которые я не мог игнорировать. Ни один суд не посмеет осудить меня.
— Во Франции — может быть, но…
— Дуэль должна состояться завтра.
Леклер с печальным выражением взглянул на карту.
— А если вас, мой друг, постигнет неудача? Какая же тут будет справедливость?
— Если меня постигнет неудача, справедливость все равно восторжествует. Я оставлю письмо Веллингтону, он узнает все. А если не узнает он, то узнает другой.
Леклер повернул голову, внезапно заинтересовавшись молчаливым спокойствием Дэниела Сент-Джона.
— Какое оружие вы выбрали? — спросил Колин, не скрывая своей озабоченности. — Ты ведь не очень хорошо стреляешь?
Ответил Сент-Джон:
— Шпаги.
Колин обдумывал его слова.
— На правах старшего брата рискну заметить, что Стидолф служил в кавалерии. Он брал уроки у самых лучших фехтовальщиков Англии.
— Страшный человек, — заметил Сент-Джон. — Но с другой стороны, Эйдриан тренировался у лучших фехтовальщиков Турции.
Эйдриан потянулся за картой. Пятерка. Двадцать два. Черт побери, перебор!
София только что видела его во сне, а в следующий миг проснулась от его прихода. Она так тревожилась за него, что даже во сне беспокойство не оставляло ее.
Животные сегодня как-то особенно молчаливы и неподвижны, она не раз ловила настороженное выражение в их глазах. Они, должно быть, и подняли шум, когда он вошел. И успокоились только тогда, когда он прикрикнул на них.
Она не могла видеть его, но знала, что он стоит по другую сторону кровати, в темном углу.
— Эйдриан?
— Прости, я не хотел будить тебя.
— Как ты вошел?
— Через дверь в саду.
— Ты хочешь сказать, что у тебя есть опыт по открыванию дверей? — Ее не оставляло любопытство, касающееся его иностранных миссий, с тех пор как Жак выдвинул свои предположения относительно его службы.
— Некоторый есть, — усмехнулся Эйдриан.
— Ты расскажешь мне?
— Может быть.
Она повернулась на его голос.
— Зачем ты пришел?
— Хотел повидать тебя. Просто взглянуть, как ты спишь. Подышать одним воздухом.
Его тихий голос тронул ее больше, чем слова, но напряжение не уходило.
— . Случилось нечто такое, о чем ты не можешь сказать?
— Нет. Спи, дорогая.
Она протянула вперед руку:
— Подойди и посиди со мной. Если ты хочешь увидеть меня и подышать одним воздухом, подойди поближе.
Он колебался, затем вышел из угла. Снял пальто и присел на край кровати, опершись плечами на ее спинку и вытянув ноги поверх пледа.
Она нырнула под его руку. В комнате стояла такая темнота, что ей лишь казалось, что она видит его серьезное лицо, но его подавленное настроение мгновенно передалось ей.
— И все-таки что случилось, Эйдриан? Твое настроение имеет отношение к Стидолфу? Я понимаю, что рассказать о нем не просто, какие бы преступления он ни совершил, но…
— Что бы с ним ни случилось, София, я жалеть не стану, — отрезал Эйдриан. — Я не настолько сентиментален, чтобы вздыхать об этом подонке. Справедливость свершится завтра, и я не жалею ни о чем.
— Тогда почему, Эйдриан? Ты беспокоишь меня. Я никогда не видела тебя таким.
Он перебирал прядки ее волос.
— Горькая ирония, вот и все. Слишком много мыслей о прошлом, слишком много размышлений о будущем… Мы прекрасно знаем, как мимолетна жизнь, и все равно растрачиваем ее по пустякам. Я не хочу, чтобы моя меланхолия передалась тебе. Я пришел, значит, все прошло…
Неправда. Что бы ни привело его сюда, еще ничего не прошло. Она читала в его душе как в открытой книге и чувствовала его тревожное настроение, которое ранило ее сердце. Эйдриан никогда не грустил. Ей всегда казалось, что стоит ему щелкнуть пальцами, и любая душевная смута уйдет так же быстро, как и шумное беспокойство Юри.
Как эгоистично и необдуманно с ее стороны предполагать такое! Он перенес многое, как и она. И если он никогда не показывал, что творилось в его душе, то совсем не значит, что жизнь его всегда безмятежна.
Ей вдруг стало ужасно стыдно. Она открыла в нем лишь те качества, которые можно использовать. Его силу, его страсть. Она рассчитывала, что он заполнит зияющую пустоту ее жизни, но никогда не думала, что может то же самое сделать для него. София Роли, которую он привез из Парижа, посмеялась бы над тем, что она может иметь что-то серьезное с мужчиной. Она знала, что все мужчины хотели от нее одного: власти и денег.
Но благодаря Эйдриану София стала другой. Если он пришел сегодня, чтобы подышать с ней одним воздухом, может быть, она значит для него больше, чем ей кажется?
София повернулась и обняла его покрепче, словно старалась дотянуться до его сердца своим сердцем. Она попробует хоть ненамного удержать его. Возможно, она могла бы утешить его, как он утешал ее.
Он, кажется, понял, что она пытается сделать. Прижался щекой к ее голове. Молча, незримо, не говоря ни слова, дал понять, что открывает ей свои новые переживания.
Она не знала, что составляет их суть, но они передались ей, творя мучительную и острую близость. Ее сердце сжалось и открылось навстречу, принимая его смятение. Не ведая, что происходит с ним, она чувствовала, как необходима ему. И, стараясь принять его боль, надеялась сделать его ношу хоть немножко легче.
Долгие минуты прошли в полной тишине, София ощущала, как постепенно он успокаивается в ее объятиях. Он нежно целовал ее макушку, как бы в знак благодарности, подавая маленький сигнал, говоривший ей, что она смогла помочь. Он обрадовал ее.
Сладкая, утонченная чувственность окутала их. Глубокая. Священная, наполнившая ее эйфорией.
Легко и неожиданно любовь вышла из ее сердца, чтобы своей необъятностью окутать его, защитить, укрыть от зла, и никакие барьеры не могли разделить их.
София хотела отдать ему все, что имела, а он готов взять. Ее желание и его нужда объединились. Так никогда не происходило прежде. Она никогда не знала, что отдавать — значит дать любви цель и полноту. Но сейчас разъединенность и неуверенность больше не существовали для нее, она творил мир совершенного союза.
Она вся трепетала от того, что испытывала.
— Я рада, что ты пришел, — прошептала она.
— Я не могу остаться. Но знаю, что если просто побуду рядом с тобой, то это придаст мне сил. Даст мне ощущение, что я все могу, что я живой…
Живой… Да, у нее оставалось сходное чувство. Ощущать полноту жизни, сосредоточившись на реальности настоящего момента. Жить, чувствуя, как полно дышит грудь, как сильно бьется сердце.
Она потянулась и поцеловала его в шею. Лаская его, она ощущала его душу так же ясно, как его кожу.
Отдавать. Для нее такое чувство было внове, и оно сильно взволновало ее. Как запоздало она поняла, что может быть между мужчиной и женщиной. Любовь сделала их другими. В любви взять значило отдать. Без любви все иначе…
Она подвинулась, стараясь дотянуться до его губ.
Расстегнула его жилет, потом рубашку и целовала открывшуюся грудь. Душевное волнение наполняло ее.
— Я пришел не для того, чтобы заняться с тобой любовью, София.
Она взялась за его галстук и отвела его в сторону.
— Ты сможешь остановить меня? — Ее пальцы начали развязывать галстук.
Мрачное настроение все еще не оставляло его. Оно передавалось и ей, потому что она стала частью его, и она так хотела унять его смятение и непонятную тревогу. Не спрашивая ни о чем… Просто успокоить, утешить…
— Нет.
— Тогда не говори ничего, я не хочу ни о чем думать. Ей показалось, что он хотел ей что-то сказать, но, видимо, передумал.
— Мы не будем ни говорить, ни думать.
Она сняла с него рубашку. Он пребывал в необычной пассивности и не помогал ей. Ей нравилось это.
— Сними ночную сорочку, — попросил Эйдриан. — Я хочу видеть тебя.
Встав на колени, она через голову стянула сорочку. Его теплые ладони легли на ее грудь.
— Ты такая красивая. Как белый цветок в лунном свете. Белая роза. Красивая и удивительная.
Слова их первой ночи отозвались щемящей тоской в ее сердце. Даже тогда она поскупилась отдать побольше. Хотя она и отдала ему свою невинность, но щедрость принадлежала только ему.
Ее пальцы блуждали по его груди, путешествуя по очертаниям его мускулов.
— Только с тобой я такая красивая… Только для тебя.
Они с жадностью обменивались ласками, словно их руки могли сохранить на память очертания их тел. Их обоюдное удовольствие превратилось в молчаливый диалог. Ее грудь и кожа необыкновенно живо воспринимали его прикосновения. Неизведанная доселе душевная близость превратила удовольствие в разделенный экстаз.
София нагнулась, чтобы снять с него сапоги. Ловя на себе его восхищенный взгляд, она задыхалась от нетерпения. И раздевала его, не переставая дарить ему ласки и поцелуи.
Отдавать. Такая потребность наполнила все ее существо поразительной щедростью. Их сердца преисполнились взаимным притяжением.
София наклонилась, коснулась губами его сосков, позволила своему языку спуститься ниже по его груди, пока ее пальцы ласкали его бархатистый жезл. Все его тело напряглось в ответной реакции.
Положив щеку на его живот, она наблюдала, как ее ласки воздействуют на его возбуждение. Ее собственное желание разрасталось, поднимаясь на решительный уровень.
— Я хочу любить тебя, Эйдриан, — шептала она. — Хочу… Ты никогда не просил меня об этом. Ты хочешь, чтобы я любила тебя?
— Да. Но потом ты позволишь мне проникнуть внутрь тебя? Мне нужно прижать тебя к своему сердцу, София.
Ее губы и язык спускались все ниже и ниже… Он напрягся, заставляя ее отбросить последний стыд. Она становилась все агрессивнее. Низкий стон подтверждения вырвался из его уст.
Внезапно он, перевернув ее на спину и подтянув колени к груди, начал изводить ее мучительной лаской, так что она закричала от наслаждения и его поцелуев…
И тогда он взял ее. Казалось, все его смутное настроение вылилось в физическую силу. Вцепившись в его плечи, она крепко прижимала его к себе, помогая ему.
Когда все кончилось, он еще долго не отпускал ее. Прислушиваясь к его спокойному дыханию и чувствуя, что напряжение оставило его, она подумала, что он уснул.
София лежала рядом, запоминая каждую выпуклость, каждую впадинку его тела.
— Я люблю тебя, Эйдриан. Ты всегда будешь в моем сердце.
Он медленно повернул голову и посмотрел на нее сквозь темноту. Он не спал. Он слышал ее слова.
София снова проснулась, ощутив его присутствие. Эйдриан стоял рядом с кроватью и смотрел на нее. Перекинув сюртук через плечо, он удерживал его на одном пальце.
Она приподнялась и положила ладонь ему на грудь. Первый утренний свет окрасил его белоснежную рубашку в серебристый тон.
— Ты должен уйти?
— Мне нужно кое-что сделать сегодня утром.
— Джеральд? — Видимо, арест Стидолфа не позволяет Эйдриану остаться, подумала она.
— Да.
— Ты вернешься после?
— Конечно. А теперь поспи, еще рано.
Приподняв ее лицо за подбородок, он осторожно провел большим пальцем по очертаниям ее рта. Затем наклонился и нежно прижался к нему губами.
— Я люблю всю тебя. Храни меня в своем сердце, как обещала ночью.
Резко повернувшись, Эйдриан вышел из комнаты.
Она не могла объяснить почему, но поцелуй поселил в ее душе беспокойство, наполнив сердце нехорошим предчувствием.
Глава 28
София гневно сверкнула глазами.
— Я не доставлю Джеральду такого удовольствия. Все последнее время он видел мою слабость и наслаждался, заставляя меня страдать. Я иду к гостям. Провалиться мне на месте, если Джеральд Стидолф снова заставит меня прятаться. — Она стояла спиной к гостиной, откуда доносились голоса и музыка, поэтому могла видеть только Эйдриана. — Я бы хотела, чтобы ты тоже остался.
— Ты справишься одна. Тебе не нужна моя поддержка.
— Я не позволю ему увидеть мою слабость, но не чувствую себя достаточно сильной. Он пугает меня. Его холодность, полное отсутствие страха наводят на меня ужас, словно сама смерть коснулась меня своей ледяной рукой. Может, ты прав, мне не нужна твоя поддержка, но мне бы хотелось остаток вечера провести с тобой. Останься со мной, Эйдриан. Сегодняшний вечер, возможно, последний.
— Тебе не кажется, что у нас слишком много «последних» вечеров? — улыбнулся Эйдриан.
— Пусть будет еще один, но я предпочла бы, чтобы их не было вовсе, — вздохнула София.
— Пока не улажены вопросы, касающиеся Стидолфа, я ничего не могу ответить тебе. Я обещаю, что отвечу, как только все кончится с ним.
— Тогда поторопись, хорошо? Ты планируешь закончить дело завтра, я угадала?
— Чем скорее, тем лучше. Возможно, завтра. — Целуя ее руку, он заглянул ей в глаза. — По правде говоря, этот человек действует на меня так же, как и на тебя. Когда я вижу его, кровь холодеет в жилах, и только твои объятия могут согреть меня.
И она согрела. Его прикосновения и взгляды, свет, мерцающий в глубине его глаз, наполнили и ее. Предвкушение удивительного покоя, который ждет ее в его объятиях через несколько часов, вселило в нее бесстрашие перед Джеральдом и желание показать ему, что он бессилен сломить ее дух.
София повернулась и направилась в музыкальный салон.
— Можно с ума сойти от всех предосторожностей, но сейчас не время отказываться от них. Я последую за тобой через несколько минут, — сказал ей Эйдриан.
Она думала, что он не хочет возвращаться к гостям и будет ждать ее в покоях, но он не собирался оставлять ее одну. Он будет там не для того, чтобы поддержать ее, но чтобы помочь ей выдержать трудное испытание. Собственно, он всегда поступал так.
София прошла по коридору туда, где среди прочих гостей поджидал Джеральд Стидолф.
Теперь она могла смотреть дьяволу и смерти в лицо, потому что знала, что позднее она обретет радость и покой в объятиях любимого.
На следующую ночь Эйдриан сидел за карточным столом в игорном доме Гордона вместе с Колином, Леклером и Сент-Джоном. Лишь часть его мыслей сосредоточивалась на игре.
Колин побеждал, Леклер проигрывал, Сент-Джон выигрывал с огромным счетом, а Эйдриан проиграл двадцать фунтов. Он решил, что это хорошая примета, хотя и был несуеверен.
— Гнедой подает большие надежды. Поработать с ним, и он, глядишь, примет участие на скачках в Эскоте, — предположил Колин, продолжая поддразнивать брата, что он и делал весь день, упорно таскаясь за Эйдрианом по Лондону. Колин не знал, что произошло в кабинете Софии, но предчувствие не обманывало его, и он не выпускал Эйдриана из виду.
— Прошлой весной он победил на скачках в Суссексе, разве нет? — спросил Леклер, поддерживая разговор.
Леклер нечасто посещал игорный дом Гордона. Эйдриан подозревал, что сегодня он прибыл специально, чтобы находиться рядом с ним. Решение Динкастера публично отречься от своего младшего сына сразу стало всем известно. Так как Леклер благодаря своей американской жене и сам едва ли мог служить образцом в глазах общества, Эйдриан понимал, что от его поддержки мало проку, но ему импонировало его участие.
Леклер пришел как друг, Дэниел Сент-Джон появился по просьбе Эйдриана. Сент-Джон не пытался завязать легкий разговор, и его глаза светились скрытым волнением, рождая напряжение, которое ощущал и сам Эйдриан.
Их взгляды встретились, возникло молчаливое понимание. Скоро. Очень скоро. Стидолфу придется понять, что другого выбора не существует.
На стол легла десятка. У него семерка. Эйдриан задумался перед тем, как взять еще одну карту из колоды.
Ледяной холодок пробежал по спине. Тень упала на карты. Сент-Джон напрягся, всем своим видом давая понять, кто появился.
— Стидолф, — приветствовал Леклер.
— Леклер? Вот уж не ожидал увидеть вас здесь.
— Честно говоря, меня не особенно привлекает игорное заведение, но здесь мои друзья.
— Похоже, что вы и в своих друзьях не особенно разборчивы.
Эйдриан повернулся и заметил, что голубые глаза Леклера застыли, словно два холодных кристалла.
— Вы ошибаетесь, я очень разборчив. Именно поэтому я попросил бы оставить нас.
— К сожалению, я не могу уйти. Я должен поговорить с вашим другом. Я имею в виду этого полукровку… — Кивком головы он указал на Эйдриана.
Игроки, сидевшие за соседними столами, услышали вызов. В зале повисла напряженная тишина.
Леклер бросил вопросительный взгляд на Эйдриана, который внешне оставался спокойным. Колин едва сдерживал раздражение. Сент-Джон потянулся к нему, удерживая его.
— Бросая вызов Берчарду, вы должны знать, что бросаете его всем нам, — предупредил Колин.
— Разве я сказал что-то оскорбительное? — Стидолф невозмутимо приподнял брови. — Динкастер наконец признал подобный факт официально.
Тишина разрасталась. Их стол притягивал всеобщее внимание. Несколько других игроков поднялись со своих мест и подошли ближе.
Взгляд Берчарда скрестился с взглядом Стидолфа.
— Если вы думаете спровоцировать меня, то не дождетесь. Я не собираюсь решать проблему подобным образом.
— Тогда мне придется отозвать вас в сторону, хотя, очевидно, в вас недостаточно благородства, чтобы принять вызов, Колин почти вскочил со своего стула. Сент-Джону удалось удержать его на месте.
Леклер напустил на себя все свое дворянское высокомерие.
— Пока нет веской причины для вызова, и ни один из присутствующих здесь мужчин не подумает плохо о Берчарде, если он откажется.
— Веская причина есть, и он знает ее. Серьезная причина. Честь женщины, герцогини Эвердон.
— Если герцогиня настаивает, что я каким-то образом обидел ее, пусть скажет. Не ваше дело вмешиваться в наши отношения.
— Не та герцогиня, Берчард, — усмехнулся Джеральд. — А вдовствующая герцогиня…
Селина.
Эйдриан не верил своим ушам: неужели Селина участвует в игре Стидолфа? Без сомнения, если бы она родила сына от Стидолфа, она бы вышла за него после смерти Алистэра. Она, наверное, всячески способствует женитьбе Стидолфа на Софии, с тех пор как поняла, что сама не может иметь детей. Если бы Джеральд вошел в клан Эвердонов благодаря Софии, он позволил бы Селине остаться. Жена — на одной половине, любовница — на другой. Селина пошла бы на такой шаг. Сохранить положение, купленное своей красотой, — все, что для нее имело значение.
Но не совсем. В конце концов она согласилась, чтобы ее имя фигурировало в постыдной интриге, дабы спасти шкуру любовника.
— Вдовствующая герцогиня не имеет ко мне никаких претензий, — заявил Эйдриан.
— Вы так думаете? Она призналась мне, что вы преследовали ее до того, как она вышла замуж, и продолжали свои происки потом. Она дала мне понять, что в нескольких случаях вы домогались ее и в последнее время, как раз совсем недавно, перешли границы. Ваше поведение не подлежит извинению.
— Абсурд, — вмешался Колин. — Все женщины придумывают такое, а уж ей-то никак нельзя верить.
— Помолчите, или мне придется вызвать вас обоих, — одернул его Стидолф.
— С превеликим удовольствием! — воскликнул Колин. — Но требую, чтобы вы учитывали, кто из нас старше. Так что я буду первым.
— Мой брат забыл, что мы больше не мальчишки и с играми покончено. Я не нуждаюсь в его защите.
— Вы дадите мне удовлетворение, или весь свет узнает, что вы не только полукровка, но и трус.
— Я, разумеется, дам вам удовлетворение. Я и не думал разочаровывать вас.
Стоило прозвучать словам о дуэли, как молчание прорвалось гулом голосов.
— Вы окажете мне честь, если попросите меня быть вашим секундантом, Берчард, — обратился к нему Леклер.
— Благодарю, но я уже сговорился с Сент-Джоном.
Брови Леклера едва приподнялись. Оказывается, многое из того, что предстояло сделать, уже организовано.
Сент-Джон принял свою роль с ледяным спокойствием.
— Я встречусь с вашим секундантом завтра, Стидолф.
— Сегодня, — возразил Стидолф.
— Хорошо, сегодня, — согласился Эйдриан.
— Тогда сегодня вечером.
Джеральд окинул зал победным взглядом и вышел. Несколько пар изумленных глаз провожали его, затем все повернулись к Эйдриану.
Он взялся за карты.
— Проклятый человек… Черт бы его побрал, — пробормотал Колин. — Кто бы ожидал…
— Я ожидал, — тихо произнес Эйдриан.
— Когда вы встретитесь с его секундантом, Сент-Джон, вы должны поискать возможность отменить вызов, — посоветовал Леклер. — Пройдет час-другой, и он пораскинет мозгами…
— Я настаиваю, чтобы никто не предпринимал ничего подобного, — предупредил Эйдриан.
Леклер нахмурился:
— Тогда позвольте мне предположить, что речь идет о чем-то большем, нежели честь вдовствующей герцогини?
— Да.
— Вы уверены, что дуэль необходима?
— Более того, она единственный способ восстановить справедливость.
Леклер взял очередную карту.
— Я должен напомнить вам, что дуэли запрещены. И после публичной ссоры ваша дуэль вряд ли останется в секрете.
— Все присутствующие слышали его оскорбительные слова, которые я не мог игнорировать. Ни один суд не посмеет осудить меня.
— Во Франции — может быть, но…
— Дуэль должна состояться завтра.
Леклер с печальным выражением взглянул на карту.
— А если вас, мой друг, постигнет неудача? Какая же тут будет справедливость?
— Если меня постигнет неудача, справедливость все равно восторжествует. Я оставлю письмо Веллингтону, он узнает все. А если не узнает он, то узнает другой.
Леклер повернул голову, внезапно заинтересовавшись молчаливым спокойствием Дэниела Сент-Джона.
— Какое оружие вы выбрали? — спросил Колин, не скрывая своей озабоченности. — Ты ведь не очень хорошо стреляешь?
Ответил Сент-Джон:
— Шпаги.
Колин обдумывал его слова.
— На правах старшего брата рискну заметить, что Стидолф служил в кавалерии. Он брал уроки у самых лучших фехтовальщиков Англии.
— Страшный человек, — заметил Сент-Джон. — Но с другой стороны, Эйдриан тренировался у лучших фехтовальщиков Турции.
Эйдриан потянулся за картой. Пятерка. Двадцать два. Черт побери, перебор!
София только что видела его во сне, а в следующий миг проснулась от его прихода. Она так тревожилась за него, что даже во сне беспокойство не оставляло ее.
Животные сегодня как-то особенно молчаливы и неподвижны, она не раз ловила настороженное выражение в их глазах. Они, должно быть, и подняли шум, когда он вошел. И успокоились только тогда, когда он прикрикнул на них.
Она не могла видеть его, но знала, что он стоит по другую сторону кровати, в темном углу.
— Эйдриан?
— Прости, я не хотел будить тебя.
— Как ты вошел?
— Через дверь в саду.
— Ты хочешь сказать, что у тебя есть опыт по открыванию дверей? — Ее не оставляло любопытство, касающееся его иностранных миссий, с тех пор как Жак выдвинул свои предположения относительно его службы.
— Некоторый есть, — усмехнулся Эйдриан.
— Ты расскажешь мне?
— Может быть.
Она повернулась на его голос.
— Зачем ты пришел?
— Хотел повидать тебя. Просто взглянуть, как ты спишь. Подышать одним воздухом.
Его тихий голос тронул ее больше, чем слова, но напряжение не уходило.
— . Случилось нечто такое, о чем ты не можешь сказать?
— Нет. Спи, дорогая.
Она протянула вперед руку:
— Подойди и посиди со мной. Если ты хочешь увидеть меня и подышать одним воздухом, подойди поближе.
Он колебался, затем вышел из угла. Снял пальто и присел на край кровати, опершись плечами на ее спинку и вытянув ноги поверх пледа.
Она нырнула под его руку. В комнате стояла такая темнота, что ей лишь казалось, что она видит его серьезное лицо, но его подавленное настроение мгновенно передалось ей.
— И все-таки что случилось, Эйдриан? Твое настроение имеет отношение к Стидолфу? Я понимаю, что рассказать о нем не просто, какие бы преступления он ни совершил, но…
— Что бы с ним ни случилось, София, я жалеть не стану, — отрезал Эйдриан. — Я не настолько сентиментален, чтобы вздыхать об этом подонке. Справедливость свершится завтра, и я не жалею ни о чем.
— Тогда почему, Эйдриан? Ты беспокоишь меня. Я никогда не видела тебя таким.
Он перебирал прядки ее волос.
— Горькая ирония, вот и все. Слишком много мыслей о прошлом, слишком много размышлений о будущем… Мы прекрасно знаем, как мимолетна жизнь, и все равно растрачиваем ее по пустякам. Я не хочу, чтобы моя меланхолия передалась тебе. Я пришел, значит, все прошло…
Неправда. Что бы ни привело его сюда, еще ничего не прошло. Она читала в его душе как в открытой книге и чувствовала его тревожное настроение, которое ранило ее сердце. Эйдриан никогда не грустил. Ей всегда казалось, что стоит ему щелкнуть пальцами, и любая душевная смута уйдет так же быстро, как и шумное беспокойство Юри.
Как эгоистично и необдуманно с ее стороны предполагать такое! Он перенес многое, как и она. И если он никогда не показывал, что творилось в его душе, то совсем не значит, что жизнь его всегда безмятежна.
Ей вдруг стало ужасно стыдно. Она открыла в нем лишь те качества, которые можно использовать. Его силу, его страсть. Она рассчитывала, что он заполнит зияющую пустоту ее жизни, но никогда не думала, что может то же самое сделать для него. София Роли, которую он привез из Парижа, посмеялась бы над тем, что она может иметь что-то серьезное с мужчиной. Она знала, что все мужчины хотели от нее одного: власти и денег.
Но благодаря Эйдриану София стала другой. Если он пришел сегодня, чтобы подышать с ней одним воздухом, может быть, она значит для него больше, чем ей кажется?
София повернулась и обняла его покрепче, словно старалась дотянуться до его сердца своим сердцем. Она попробует хоть ненамного удержать его. Возможно, она могла бы утешить его, как он утешал ее.
Он, кажется, понял, что она пытается сделать. Прижался щекой к ее голове. Молча, незримо, не говоря ни слова, дал понять, что открывает ей свои новые переживания.
Она не знала, что составляет их суть, но они передались ей, творя мучительную и острую близость. Ее сердце сжалось и открылось навстречу, принимая его смятение. Не ведая, что происходит с ним, она чувствовала, как необходима ему. И, стараясь принять его боль, надеялась сделать его ношу хоть немножко легче.
Долгие минуты прошли в полной тишине, София ощущала, как постепенно он успокаивается в ее объятиях. Он нежно целовал ее макушку, как бы в знак благодарности, подавая маленький сигнал, говоривший ей, что она смогла помочь. Он обрадовал ее.
Сладкая, утонченная чувственность окутала их. Глубокая. Священная, наполнившая ее эйфорией.
Легко и неожиданно любовь вышла из ее сердца, чтобы своей необъятностью окутать его, защитить, укрыть от зла, и никакие барьеры не могли разделить их.
София хотела отдать ему все, что имела, а он готов взять. Ее желание и его нужда объединились. Так никогда не происходило прежде. Она никогда не знала, что отдавать — значит дать любви цель и полноту. Но сейчас разъединенность и неуверенность больше не существовали для нее, она творил мир совершенного союза.
Она вся трепетала от того, что испытывала.
— Я рада, что ты пришел, — прошептала она.
— Я не могу остаться. Но знаю, что если просто побуду рядом с тобой, то это придаст мне сил. Даст мне ощущение, что я все могу, что я живой…
Живой… Да, у нее оставалось сходное чувство. Ощущать полноту жизни, сосредоточившись на реальности настоящего момента. Жить, чувствуя, как полно дышит грудь, как сильно бьется сердце.
Она потянулась и поцеловала его в шею. Лаская его, она ощущала его душу так же ясно, как его кожу.
Отдавать. Для нее такое чувство было внове, и оно сильно взволновало ее. Как запоздало она поняла, что может быть между мужчиной и женщиной. Любовь сделала их другими. В любви взять значило отдать. Без любви все иначе…
Она подвинулась, стараясь дотянуться до его губ.
Расстегнула его жилет, потом рубашку и целовала открывшуюся грудь. Душевное волнение наполняло ее.
— Я пришел не для того, чтобы заняться с тобой любовью, София.
Она взялась за его галстук и отвела его в сторону.
— Ты сможешь остановить меня? — Ее пальцы начали развязывать галстук.
Мрачное настроение все еще не оставляло его. Оно передавалось и ей, потому что она стала частью его, и она так хотела унять его смятение и непонятную тревогу. Не спрашивая ни о чем… Просто успокоить, утешить…
— Нет.
— Тогда не говори ничего, я не хочу ни о чем думать. Ей показалось, что он хотел ей что-то сказать, но, видимо, передумал.
— Мы не будем ни говорить, ни думать.
Она сняла с него рубашку. Он пребывал в необычной пассивности и не помогал ей. Ей нравилось это.
— Сними ночную сорочку, — попросил Эйдриан. — Я хочу видеть тебя.
Встав на колени, она через голову стянула сорочку. Его теплые ладони легли на ее грудь.
— Ты такая красивая. Как белый цветок в лунном свете. Белая роза. Красивая и удивительная.
Слова их первой ночи отозвались щемящей тоской в ее сердце. Даже тогда она поскупилась отдать побольше. Хотя она и отдала ему свою невинность, но щедрость принадлежала только ему.
Ее пальцы блуждали по его груди, путешествуя по очертаниям его мускулов.
— Только с тобой я такая красивая… Только для тебя.
Они с жадностью обменивались ласками, словно их руки могли сохранить на память очертания их тел. Их обоюдное удовольствие превратилось в молчаливый диалог. Ее грудь и кожа необыкновенно живо воспринимали его прикосновения. Неизведанная доселе душевная близость превратила удовольствие в разделенный экстаз.
София нагнулась, чтобы снять с него сапоги. Ловя на себе его восхищенный взгляд, она задыхалась от нетерпения. И раздевала его, не переставая дарить ему ласки и поцелуи.
Отдавать. Такая потребность наполнила все ее существо поразительной щедростью. Их сердца преисполнились взаимным притяжением.
София наклонилась, коснулась губами его сосков, позволила своему языку спуститься ниже по его груди, пока ее пальцы ласкали его бархатистый жезл. Все его тело напряглось в ответной реакции.
Положив щеку на его живот, она наблюдала, как ее ласки воздействуют на его возбуждение. Ее собственное желание разрасталось, поднимаясь на решительный уровень.
— Я хочу любить тебя, Эйдриан, — шептала она. — Хочу… Ты никогда не просил меня об этом. Ты хочешь, чтобы я любила тебя?
— Да. Но потом ты позволишь мне проникнуть внутрь тебя? Мне нужно прижать тебя к своему сердцу, София.
Ее губы и язык спускались все ниже и ниже… Он напрягся, заставляя ее отбросить последний стыд. Она становилась все агрессивнее. Низкий стон подтверждения вырвался из его уст.
Внезапно он, перевернув ее на спину и подтянув колени к груди, начал изводить ее мучительной лаской, так что она закричала от наслаждения и его поцелуев…
И тогда он взял ее. Казалось, все его смутное настроение вылилось в физическую силу. Вцепившись в его плечи, она крепко прижимала его к себе, помогая ему.
Когда все кончилось, он еще долго не отпускал ее. Прислушиваясь к его спокойному дыханию и чувствуя, что напряжение оставило его, она подумала, что он уснул.
София лежала рядом, запоминая каждую выпуклость, каждую впадинку его тела.
— Я люблю тебя, Эйдриан. Ты всегда будешь в моем сердце.
Он медленно повернул голову и посмотрел на нее сквозь темноту. Он не спал. Он слышал ее слова.
София снова проснулась, ощутив его присутствие. Эйдриан стоял рядом с кроватью и смотрел на нее. Перекинув сюртук через плечо, он удерживал его на одном пальце.
Она приподнялась и положила ладонь ему на грудь. Первый утренний свет окрасил его белоснежную рубашку в серебристый тон.
— Ты должен уйти?
— Мне нужно кое-что сделать сегодня утром.
— Джеральд? — Видимо, арест Стидолфа не позволяет Эйдриану остаться, подумала она.
— Да.
— Ты вернешься после?
— Конечно. А теперь поспи, еще рано.
Приподняв ее лицо за подбородок, он осторожно провел большим пальцем по очертаниям ее рта. Затем наклонился и нежно прижался к нему губами.
— Я люблю всю тебя. Храни меня в своем сердце, как обещала ночью.
Резко повернувшись, Эйдриан вышел из комнаты.
Она не могла объяснить почему, но поцелуй поселил в ее душе беспокойство, наполнив сердце нехорошим предчувствием.
Глава 28
Все утро София думала о своей любви, несла ее в себе, словно драгоценную ношу, очарованная новизной чувства. Она даже забыла на некоторое время волнение, которое все еще гнездилось в глубине ее души из-за странного ухода Эйдриана.
София чувствовала, что и сама изменилась. Солнце, казалось, светило ярче, а воздух стал удивительно чистым. Даже слуги улыбались ей как-то особенно. Когда Дженни потащила ее в гардеробную, решительно призывая просмотреть все платья и выбросить все старье, обычное занятие превратилось в увлекательнейшую забаву.
Должно быть, ее настроение передалось Дженни. Улыбка не сходила с ее лица. Она беспрестанно что-то щебетала. Доставая одно платье за другим, они обсуждали, что с ними делать, продолжая веселиться.
— Возьми это себе, — предложила София, когда настала очередь желтого шелкового платья. — Оно всегда тебе нравилось.
— Но оно почти новое, — попыталась возразить Дженни.
— А я говорю: забирай. Теперь тряпки ничего не значат для меня.
Улыбка Дженни на какой-то момент угасла.
— Что вы говорите, миледи? — Она отложила желтое платье в сторону и вытащила следующее. — А как это?
— Это я хочу сохранить.
— Если честно, розовый цвет никогда не шел вам.
— Все равно я оставлю его. Я была в нем, когда Эйдриан впервые поцеловал меня.
Дженни быстро отвернулась.
— Что-то не так, Дженни?
— Нет, нет… — Девушка снова улыбнулась и занялась делом.
В одиннадцать часов появилась Дороти Берчард, крайне удивив Софию своим неожиданным визитом. С сияющими глазами, счастливая и оживленная, она ворвалась в гардеробную.
— Простите, милочка, но я прогуливалась неподалеку и решила заглянуть к вам на минутку. Вы не возражаете? Я попросила Чарлза пренебречь формальностями. Чем вы занимаетесь? Я обещаю не мешать вам.
Она присела рядом с Софией.
Ей показалось, подумала София, или Дженни действительно вздохнула с облегчением, когда появилась сестра Динкастера? Они быстро обменялись взглядами, и Дженни продолжала прерванное занятие.
Дот обещала не вмешиваться, но не сдержала слова. Посыпались вопросы о французских модистках, которые сшили такие великолепные платья, восхищение деталями и тканью… Ее суждения перемежались забавными историями о всяких портновских промахах, которые она наблюдала на балах за долгие годы пребывания в свете.
Улыбки, улыбки… Разговоры, разговоры…
Спустя полчаса дворецкий объявил о приходе виконтессы Леклер.
Удивленное молчание длилось довольно долго. Дороти и Дженни снова переглянулись.
— Виконтесса? Как чудесно! — воскликнула Дот. — Вы ведь примете ее, София? Почему бы нам не спуститься вниз и не попросить какао? На улице сегодня прохладно, и, я думаю, какао придется очень кстати.
Дот расплылась в улыбке. Дженни согласно кивала.
София наконец поняла, что происходит. Они старались всячески занять ее. Но, почему? Легкое беспокойство, которое она так удачно игнорировала, внезапно заявило о себе с новой силой.
Они нашли виконтессу в гостиной, одетую в амазонку темно-синего цвета. Она бросилась навстречу Софии, приветственно протягивая руки и натужно улыбаясь.
— Простите, что побеспокоила вас в такой неурочный час, — торопливо залепетала виконтесса. — Я возвращалась с прогулки по парку и подумала, что загляну к вам и поблагодарю за вчерашний прием. Обещайте, что не расскажете Леклеру, иначе он отругает свою американскую женушку за пренебрежение к правилам этикета. — Она удивленно вскинула брови, увидев Дороти. — Дороти? Не может быть! Подумать только, какое поразительное совпадение! У меня блестящая идея: учредить министерство в поддержку искусства. Я планировала поговорить об этом с герцогиней, но ваше участие в обсуждении вопроса как нельзя кстати.
— Прекрасная мысль, — одобрительно кивнула Дороти. — Вы непременно должны рассказать нам свои планы за какао, — предложила она.
— Какао? Чудесно! По утрам уже довольно-таки холодно. Боюсь, что это наступили последние летние деньки.
Подали какао. Дамы потягивали горячий напиток, а виконтесса излагала свои мысли, касающиеся петиции к высшим кругам в правительстве с просьбой поддержать юные дарования. Пока она говорила, границы покровительства все расширялись. Словно все уже уладилось.
София чувствовала, что и сама изменилась. Солнце, казалось, светило ярче, а воздух стал удивительно чистым. Даже слуги улыбались ей как-то особенно. Когда Дженни потащила ее в гардеробную, решительно призывая просмотреть все платья и выбросить все старье, обычное занятие превратилось в увлекательнейшую забаву.
Должно быть, ее настроение передалось Дженни. Улыбка не сходила с ее лица. Она беспрестанно что-то щебетала. Доставая одно платье за другим, они обсуждали, что с ними делать, продолжая веселиться.
— Возьми это себе, — предложила София, когда настала очередь желтого шелкового платья. — Оно всегда тебе нравилось.
— Но оно почти новое, — попыталась возразить Дженни.
— А я говорю: забирай. Теперь тряпки ничего не значат для меня.
Улыбка Дженни на какой-то момент угасла.
— Что вы говорите, миледи? — Она отложила желтое платье в сторону и вытащила следующее. — А как это?
— Это я хочу сохранить.
— Если честно, розовый цвет никогда не шел вам.
— Все равно я оставлю его. Я была в нем, когда Эйдриан впервые поцеловал меня.
Дженни быстро отвернулась.
— Что-то не так, Дженни?
— Нет, нет… — Девушка снова улыбнулась и занялась делом.
В одиннадцать часов появилась Дороти Берчард, крайне удивив Софию своим неожиданным визитом. С сияющими глазами, счастливая и оживленная, она ворвалась в гардеробную.
— Простите, милочка, но я прогуливалась неподалеку и решила заглянуть к вам на минутку. Вы не возражаете? Я попросила Чарлза пренебречь формальностями. Чем вы занимаетесь? Я обещаю не мешать вам.
Она присела рядом с Софией.
Ей показалось, подумала София, или Дженни действительно вздохнула с облегчением, когда появилась сестра Динкастера? Они быстро обменялись взглядами, и Дженни продолжала прерванное занятие.
Дот обещала не вмешиваться, но не сдержала слова. Посыпались вопросы о французских модистках, которые сшили такие великолепные платья, восхищение деталями и тканью… Ее суждения перемежались забавными историями о всяких портновских промахах, которые она наблюдала на балах за долгие годы пребывания в свете.
Улыбки, улыбки… Разговоры, разговоры…
Спустя полчаса дворецкий объявил о приходе виконтессы Леклер.
Удивленное молчание длилось довольно долго. Дороти и Дженни снова переглянулись.
— Виконтесса? Как чудесно! — воскликнула Дот. — Вы ведь примете ее, София? Почему бы нам не спуститься вниз и не попросить какао? На улице сегодня прохладно, и, я думаю, какао придется очень кстати.
Дот расплылась в улыбке. Дженни согласно кивала.
София наконец поняла, что происходит. Они старались всячески занять ее. Но, почему? Легкое беспокойство, которое она так удачно игнорировала, внезапно заявило о себе с новой силой.
Они нашли виконтессу в гостиной, одетую в амазонку темно-синего цвета. Она бросилась навстречу Софии, приветственно протягивая руки и натужно улыбаясь.
— Простите, что побеспокоила вас в такой неурочный час, — торопливо залепетала виконтесса. — Я возвращалась с прогулки по парку и подумала, что загляну к вам и поблагодарю за вчерашний прием. Обещайте, что не расскажете Леклеру, иначе он отругает свою американскую женушку за пренебрежение к правилам этикета. — Она удивленно вскинула брови, увидев Дороти. — Дороти? Не может быть! Подумать только, какое поразительное совпадение! У меня блестящая идея: учредить министерство в поддержку искусства. Я планировала поговорить об этом с герцогиней, но ваше участие в обсуждении вопроса как нельзя кстати.
— Прекрасная мысль, — одобрительно кивнула Дороти. — Вы непременно должны рассказать нам свои планы за какао, — предложила она.
— Какао? Чудесно! По утрам уже довольно-таки холодно. Боюсь, что это наступили последние летние деньки.
Подали какао. Дамы потягивали горячий напиток, а виконтесса излагала свои мысли, касающиеся петиции к высшим кругам в правительстве с просьбой поддержать юные дарования. Пока она говорила, границы покровительства все расширялись. Словно все уже уладилось.