Страница:
– Браво, приступайте к штурму. Чем дольше вы ждете, тем труднее будет штурм. Стройте людей в штурмовые группы и вперед, на гору.
– Полковник, – вмешался Скейзи, – разрешите мне туда. Я смогу…
– Заткнитесь, майор. Браво, вы меня слышите?
– Некоторые из моих людей не хотят покидать грузовики.
– Боже, он даже не высадил их из грузовиков, – бросил Пуллер, не обращаясь ни к кому специально.
– Браво, я – Дельта-6.
– Слушаю вас, Дельта.
– Послушай, сынок, позволь мне кое-что сказать тебе, ладно? В свое время мне приходилось несколько раз штурмовать высоты. – Голос Дика вновь звучал уверенно, властно. Ему надо было привести капитана в чувство и заставить его выполнить задачу.
– Понимаю, сэр, – ответил капитан и продолжил уже совсем не уставным тоном, – мы тоже тренировались в течение нескольких лет. Но тут… тут совсем другое дело.
– Мандраж в боевой обстановке обычное дело, сынок. Вам нужно выйти на рубеж атаки, после, если сможете, развернитесь в линию по взводам и отделениям так, чтобы при встрече с противником повести интенсивный огонь широким фронтом. Понял меня?
– Да, сэр.
– Сержанты должны командовать людьми, – продолжил Пуллер, прекрасно понимая, что сержанты там могут оказаться либо лентяями, либо просто бестолочами, и все же сержанты были теми шестеренками, которые обеспечивали жизнедеятельность армии – любой армии.
– Опирайся на сержантов, собери их вместе с офицерами и поговори непосредственно с каждым. Объясни им все, чтобы тебя правильно поняли. Может быть, твои офицеры не слишком близки с личным составом, а солдатам нужна поддержка людей, которых они хорошо знают.
– Да, сэр.
В эфире наступила тишина, медленно ползли минуты. Дик прикусил очередную сигарету, это его чуть успокоило. Вокруг него с биноклями толпились офицеры из группы Дельта.
– Ему надо было заранее определить рубеж атаки и разворачиваться с ходу, прямо с грузовиков, – заметил один из офицеров.
– Да, согласовать свои тактические шаги с авиацией и действовать под ее прикрытием, – добавил второй.
Конечно, они правы, но вместе с тем и не правы, подумал Пуллер.
Необстрелянных солдат надо подбадривать, учить, воспитывать. Для первого боя им нужна мать, а уж для последующих – отец. Потом им понадобится психиатр или мешок для переноски трупов.
Командир национальных гвардейцев, Томас Барнард, понимал неподьемность поставленной задачи. Воздушный налет выявил огневую мощь обороняющихся. Она его потрясла и заставила еще раз задуматься о противнике. Кто же перед ними? Приказ губернатора штата предписывал его подразделению по сигналу «угроза ядерного нападения» поступить в распоряжение Вооруженных сил США. Его люди почти завершили двухнедельные сборы, и их совсем не обрадовала перспектива погрузиться на машины и отправиться из Форт-Ричи в это проклятое место.
И уж совсем им не понравилась необходимость вылезти из грузовиков и принять участие в чем-то непонятном, похожем на кинофильм. Национальные гвардейцы были в основном молодыми конторскими служащими из Балтимора, добровольно записавшимися в Национальную гвардию только потому, что один уикэнд в месяц и раз в год двухнедельные и вовсе не утомительные военные сборы давали некую прибавку к семейному бюджету. И вдруг они встряли в маленькую войну, которая прежде всего испугала их тем, что им выдали большое количество боевых патронов и гранат. Боевые патроны нервировали людей, а особенно гранаты, ведь на учебных сборах с ними обращались с такой осторожностью, словно это было ядерное оружие – настолько они считались опасными. А теперь они были буквально обвешаны гранатами, как какие-то коммандос. И это пугало ребят. Никто из них не испытывал желания уподобляться Рэмбо.
– Слушайте меня, – обратился Барнард к своим сержантам и офицерам со всей проникновенностью, – рассредоточьте людей повзводно среди деревьев.
Все разом посмотрели на него.
– Том, эти гребаные профессионалы сидят там, внизу, на своих задницах. Почему нас послали сюда? Я слышал пулеметные очереди, у этих ребят на горе есть ракеты.
– Мы действуем по сигналу «угроза ядерного нападения». Приказ губернатора. Нам отдали приказ, мы будем его выполнять. Послушайте, руководитель этой операции сказал мне, что самолеты так проутюжили наших друзей на горе, что главной нашей трудностью, похоже, будет перебираться через трупы. Так что вперед ребята, поняли?
– Оружие зарядить и поставить на предохранители?
– Заряди-ить и поста-авить на предохранители! – пропел Барнард. – Пусть ребята пристегнут магазины, а подсумки оставят открытыми на тот случай, если придется много стрелять и перезаряжать оружие. И прошу вас, передайте своим людям, чтобы действовали осторожно, я не хочу, чтобы какой-нибудь мазила прострелил себе ногу.
Недовольные подчиненные начали расходиться. Барнард вернулся к рации, сейчас он чувствовал себя уже более уверенно, потому что офицеры и сержанты исполняли его приказы. Он слышал, как они кричали, отдавая приказания, гвардейцы ворчали, но все покинули грузовики и рассредоточились в лесу.
– Дельта-6, я Браво, мы готовы к штурму.
– Отличная работа, капитан. Теперь вот что, у вас ведь есть пулеметы М-60, да?
– Да, сэр.
– Поставьте пулеметчиков впереди. По опыту Вьетнама знаю, что поддержка своих пулеметов помогает наступающим.
– Понял, сэр.
– Санитары пусть рассредоточатся за наступающими, не собирайте их где-то в одном месте. Людям нравится видеть санитаров, это им помогает.
– Слушаюсь, сэр.
– И вот что очень важно, капитан. Не тяните с открытием огня. Пулеметы огневой поддержки пусть начинают вести огонь сразу, как только вы перейдете рубеж атаки, поняли? Я хочу слышать побольше шума. Если кто-то из этих захватчиков остался в живых, пусть ваши ребята уничтожают их, поднявшись на вершину. Патронов не жалеть. Вы меня поняли?
– Понял, Дельта-6.
– Отлично, сынок, – ласковым голосом произнес Дик. – И последнее. Атака должна быть стремительной, не позволяй людям останавливаться и залегать. Пусть ведут на ходу интенсивный огонь и целятся пониже к земле, рикошет тоже убивает.
– Хорошо, сэр, – ответил Барнард.
Он повернулся к радисту.
– Уолли, ты все время будешь держаться возле меня, ладно?
– Слушаюсь, сэр. Нет проблем.
– Это прямо-таки девиз нашего подразделения, – сказал Барнард. – Нет проблем.
Он взял свою винтовку М-16, достал из подсумка тридцатизарядный магазин и пристегнул его к винтовке. Впереди капитан видел деревья и рассредоточившихся среди них людей. День был прекрасный, яркий, солнце слепило глаза, небо было голубым, как мечта.
Боже, подумал Барнард, мне тридцать семь лет, я бухгалтер, специалист по налогам. Я должен сидеть за своим столом.
– Отлично, – обратился он к своему помощнику. – Тогда вперед. Отлично.
Но эта бодрая фраза не отражала его истинных чувств.
Пламя напоминало серебряную иглу или, скорее, клинок. Пламя разрушало все, к чему прикасалось. Даже сквозь толстые темные очки и летящие искры он видел его неимоверную мощь, способность расплавить весь мир.
Джек Хаммел держал плазменную электрогазовую горелку перед металлом и наблюдал, как пламя пожирает титан. Здесь внизу, в шахте, все было ясно и логично. Ему следовало выполнить работу, которую он много раз выполнял раньше и которую почти любил. Сейчас он просто резал металл, проделывая глубокое отверстие в этом гладком блоке.
Вместе с тем, несмотря на гипнотическое очарование пламени, полыхавшего в нескольких дюймах перед глазами, Джеку никак не удавалось сосредоточиться. Все было так странно. Джек с ужасом осознавал, что делает что-то нехорошее. Ему следовало быть тверже, пусть уж лучше бы они избили его.
Но это же не моя вина, подумал он. Все произошло так быстро. Мне было… было трудно отказаться, я очутился в безвыходной ситуации.
Он продолжал думать о том, что миру нужны героические люди, а вместо этого в нем живут такие, как он, Джек Хаммел, сварщик из провинциального городишка, бывший спортсмен, бывшая гордость института, а на самом деле просто трусливая крыса. Он начал ненавидеть себя.
Поганый трус, мысленно заклеймил он себя.
Но Джек понимал: эти люди убили бы его, убили бы его детей. А впрочем, какое это имеет значение, если они все равно намерены взорвать весь мир?
Барнард просто изумился, как все пошло гладко. Его ребята-гвардейцы отнеслись к этой атаке, как к какой-то дикой игре в ковбоев и индейцев. Они резво сновали между деревьев, поднимаясь по склону во взводных порядках, держа правильную дистанцию и подбадривая друг друга. Даже пулеметчики с их тяжелыми пулеметами и патронташами оказались впереди, хотя на тренировочных сборах они обычно отставали, пропуская более резвую молодежь, быстроногую, как олени.
Барнард присмотрел ярдах в пятидесяти дерево и определил его как рубеж атаки, достигнув которого, следует открыть огонь. Ему уже была видна вершина горы, бело-красная радиомачта, поднимавшаяся в голубое небо, и какой-то низкий, темный, плохо различимый брезентовый тент. Вокруг все было тихо. Штурмовики А10 повалили много деревьев, у капитана создалось впечатление, что они пробираются по территории взорванной лесопилки, а земля была буквально изрыта двадцатимиллиметровыми снарядами.
– Браво, я Дельта-6.
– Дельта, сопротивления пока не встретил. Все тихо. Наверное, они уже ушли.
– Браво, пусть пулеметчики начинают прикрывающий огонь.
– Мне кажется, надо подождать…
– Открывайте огонь. Браво, это приказ.
– Понял вас, Дельта, – ответил Барнард, возвращая микрофон радисту.
– Огонь! – крикнул он.
Пробиравшиеся сквозь поваленные деревья гвардейцы открыли на ходу огонь из винтовок М-16. Барнард увидел, как полетел вверх снег, вздымаемый врезавшимися в землю пулями калибра 5,56 мм.
– Вперед! – снова закричал капитан. – Вперед, черт побери, быстрее!
Сержанты продублировали его команды, огонь усилился, гвардейцы рвались вперед, стреляя на ходу. Настолько возбуждающим и страшным был этот момент, что они тоже начали кричать, непроизвольные, громкие крики рвались из их легких.
Это был величественный момент: рвущаяся вперед, орущая пехота на фоне белой горы под голубым небом, грохот выстрелов, нарастающая дробь пулеметов с флангов атакующей цепи. Они поливали свинцом все, что было видно на вершине горы, – уже менее чем в ста ярдах впереди…
Выстрелив из винтовки 0-3 с оптическим прицелом с расстояния примерно двести метров, Алекс попал офицеру в горло. Он целился в голову, но капитан, бежавший рядом с радистом в цепи атакующих, должно быть, наступил на поваленное дерево или на что-то еще, поэтому он приподнялся как раз в тот момент, когда палец Алекса спокойно и осторожно нажал на спусковой крючок.
И все-таки Алекс получил то, на что рассчитывал. Он знал, что при первой же возможности нужно вывести из строя командира: ничто так не ввергает в панику атакующих, как тот факт, что человек, командовавший ими много лет, на их глазах падает с простреленной головой. И Алекс поймал командира на мушку сразу, как только атакующие выбежали из-за деревьев.
Отряд Алекса открыл огонь, он увидел, как противник побежал назад.
Пуля Алекса не попала капитану в голову, а разорвала мышцы слева от гортани. И поскольку была пуля в металлической оболочке НАТОвского образца калибра 7,62 мм, то она не расплющилась, вызвав при этом убийственное разрушение тканей, а аккуратно вышла себе навылет. У капитана было такое чувство, словно ему по горлу со всего размаха залепили бейсбольной битой. Мир в его глазах моментально разлетелся на куски, и он упал на спину в снег. Однако через несколько секунд в голове прояснилось, и первая мысль капитана была не о себе, а о своих людях. Он увидел, как многие из них попадали, как устремились к ним трассеры, словно ленты серпантина, разбрасываемые на празднике. В воздухе стоял шум и треск.
– О Боже, Боже мой, сэр! Капитан, проклятье, капитан! – услышал он крик рядом с собой. Радиста ранило в живот.
– Санитар! – позвал Барнард.
Непрекращающаяся стрельба вздымала снег и щепки, и они сыпались на капитана. Он плотнее вжался в землю, вся левая часть тела онемела, ужасно болела голова. Капитан с трудом повернулся, пытаясь глубже вдохнуть воздух.
– Капитан, капитан, что нам делать?! – крикнул кто-то.
В распоряжении Алекса было только два тяжелых пулемета – М-60, который привезли на фургоне, и «хеклер энд кох-21». Он понимал, что ему нужно перехватить атаку в первые же секунды, иначе его люди станут жертвами интенсивного огня, ведущегося по всему фронту.
Поэтому Алекс расположил оба пулемета в самом центре обороны, что вообще-то противоречило всем боевым пехотным наставлениям, поскольку одна граната или просто прицельный огонь могли вывести из строя сразу оба пулемета. Он даже соединил вместе несколько пулеметных лент, чтобы пулеметчики молотили без остановки целую минуту. Стволы перегревались, поэтому – надо же додуматься! – возле каждого пулемета лежал солдат с огнетушителем. Во время стрельбы солдат поливал ствол пулемета холодной углекислотой и все было нормально.
Пулеметы строчили целую минуту – полная минута сплошного автоматического огня. Точность стрельбы не волновала Алекса, важно было продемонстрировать силу и мощь огня, поливая бесконечными очередями атакующих.
И все-таки пулеметы стреляли убийственно точно.
– Браво, я Дельта-6. Я Дельта-6, слышите меня? Браво, как у вас обстановка? Мы слышим интенсивный огонь. Что происходит? Браво, не позволяйте людям залегать, заставляйте их продвигаться вперед. Действуйте решительно. Браво, вы должны действовать решительно, – кричал Пуллер в микрофон. Он понимал, что нарушает основной принцип, запрещающий вмешиваться в действие атакующих войск. Из опыта операции «Пустыня-1» он уяснил, что команды по радио только мешают людям. Но уж больно внушительным и пугающим был огонь на горе.
– По-моему, вы говорите с мертвым человеком, полковник, – заметил Скейзи.
Здесь внизу, в лагере, они услышали, как пулеметы работали, не стихая, целую минуту. Затем наступила тишина, лишь изредка нарушаемая одиночными выстрелами или отдельными очередями.
– Стреляйте по ним, черт побери! – закричал Барнард, чуть оправившись от шока. Ярость, подавленность и даже горечь начали охватывать его. Он осмотрелся вокруг в поисках своей винтовки М-16, нашел ее и повернулся на живот. Надо хотя бы отвечать им огнем, подумал капитан.
Где же тогда всемогущая Дельта? Сидит на заднице у подножия горы! Все это вранье, что пишут в журналах о группе Дельта, она преспокойненько отсиживается в безопасности, а рота 123-го батальона легкой пехоты Национальной гвардии штата Мэриленд, куда входят и мясник, и булочник, и производитель свечей, добывает ей славу и награды.
Барнард прижал к плечу черный пластиковый приклад. Через прицел ему были видны вспышки огня на горе, но капитана это не особенно пугало. Он не спеша повел ответный огонь короткими очередями. Отдача у винтовки была очень слабая, Барнард расстрелял весь магазин, перезарядил винтовку и снова открыл огонь. И все-таки было в этом что-то глупое.
– Капитан!
Кто-то упал на снег рядом с ним. Лейтенант Дилл из второго взвода, школьный учитель физики из Балтимора.
– Капитан Барнард, у меня много убитых и раненых. Боже мой, давайте убираться отсюда к чертовой матери.
Капитан молча посмотрел на него.
– Боже, сэр, да вы весь в крови! Санитар, сюда!
– Не надо санитара, – остановил его капитан, – рана не такая опасная. Послушайте, если мы начнем отступать, они всех нас покрошат. Я поползу туда, где должны находиться пулеметы, и попробую организовать огневое прикрытие. Когда я начну стрелять, вы через пару минут можете отводить людей. Не оставляйте никого, лейтенант!
– Слушаюсь, сэр.
– А сейчас прикажите людям стрелять. Они ничем нам не помогут, если не будут стрелять.
Барнард пополз по снегу. Вокруг него свистели пули, но он продолжал ползти, буквально вжимаясь в снег, и нашел-таки ротный пулемет. Пулемет валялся на боку, рядом в снегу темнела пустая лента и куча гильз. Капитан узнал пулеметчика, рабочего со сталелитейного завода, половину головы ему снесла пуля крупного калибра.
Капитан подполз ближе, тяжело дыша. Боже, сейчас он почувствовал холод.
Кровь вроде бы остановилась, но он весь промок. Подтащив к себе пулемет окоченевшими, распухшими пальцами, капитан сумел отвести затвор и перезарядить пулемет.
– Еще шевелятся? – спросил Алекс пулеметчика. В поверженные перед ними стволы деревьев впилась пуля, взметнув фонтанчик снега.
– Вон там, слева, какая-то группа.
Пулеметчик развернул «хеклер энд кох-21». Небольшая группа людей вроде бы двигалась вперед, а может, и не вперед, просто металась по сторонам.
– Да, там, – показал Алекс, – уложи их, пожалуйста.
Пулеметчик выпустил длинную очередь, Алекс увидел, как трассеры понеслись в направлении противника. Пули взметнули снег, и люди исчезли в его вихре.
– Вон еще, в центре, – подсказал кто-то, – правда, похоже, они отступают.
– В любом случае, угостим их свинцом, – сказал Алекс. – Будет наука следующим атакующим.
Снова застучал пулемет, трассеры устремились по склону горы, находя свои цели.
– Достаточно ужасная картина, – заметил один из заряжающих.
– Да, – согласился Алекс, – это не те элитные войска, которых я ожидал. По-моему, какие-то любители. Наши потери?
– Двое убиты и трое ранены, сэр.
– Что ж, они все-таки сумели нанести нам урон. Да и боеприпасов мы много потратили за такое короткое время. Пожалуй, это тоже урон для нас. Но и заплатили они дорого, не думаю, что эти парни собирались умирать вот так, по-глупому.
Капитан плотнее прижался к пулемету. Перед ним была колючая проволока, дым, чертов брезент и огромное голубое небо над головой. Много это или мало?
Больше всего ему хотелось сбросить усталость. На склоне горы он увидел тела. Тридцать пять, а может быть, сорок? Боже, они застали нас врасплох, на открытом пространстве, подпустили поближе и расстреляли.
Капитан прищурился, глядя поверх ствола пулемета. Да, их не возьмешь даже пулеметом.
Ему подумалось, что он будет видеть гораздо лучше, если встанет. Да, в этом был смысл. Он просто – ох! – встанет и тогда сможет гораздо лучше вести огонь.
Он встал. Получилось! Теперь капитан видел их, во всяком случае, видел головы, передвигавшиеся в центре линии обороны позади колючей проволоки.
Молодец я, что догадался встать, подумал Барнард. Все логично, он прикроет своих ребят огнем, и большинство из них вырвутся из этой смертельной зоны.
Поэтому мне и присвоили звание капитана. Я очень умный.
И с этой мыслью он открыл огонь.
Очередь была длинной, он стрелял в центр обороны и видел, как вдалеке поднялись фонтанчики от пуль. Вести такую стрельбу из пулемета оказалось на удивление легко, несмотря на тяжелый ствол и двуногу. Вся премудрость состояла в том, чтобы выпускать короткие очереди, а потом корректировать прицел.
Испытывая даже некоторое удовольствие, капитан медленно водил стволом пулемета, наблюдая, как пули вздымают землю. Горячие медные гильзы вылетали из затвора, как монеты при выигрыше из игрального автомата. От пулемета повалил пар, это таял и испарялся снег, забившийся в отверстия для воздушного охлаждения.
Капитан не имел понятия, насколько точно он стреляет, за тридцать секунд он израсходовал всю ленту.
Израсходовал и начал проворно перезаряжать пулемет.
– Справа, справа, черт побери, справа! – закричал Алекс. Кто же стрелял по ним? Меньше чем за тридцать секунд Алекс потерял семь человек, а одна из пуль заклинила затвор пулемета «хеклер энд кох-21», выведя его из строя. Пули свистели вокруг, Алекс слышал их удары. Один из пулеметчиков лежал на грязном дне окопа, пуля разворотила ему правый глаз.
– Справа! – снова закричал Алекс, прижимаясь к земле, так как снова послышался свист пуль. В ответ по всей линии обороны начали стрелять его люди.
Алекс схватил бинокль и примерно в двухстах метрах впереди и правее увидел пулеметчика. Вокруг него пули подымали фонтанчики снега, но он продолжал стоять и стрелять. Он стоял! Как герой. И все-таки пули нашли его.
– Прекратить огонь! – скомандовал Алекс.
– Сэр, небольшой группе удалось уйти, пока он стрелял, а наш пулемет молчал.
– Ты видел их?
– Да, двадцать или тридцать человек, они вскочили и побежали вниз.
– Что ж, кто бы ни был этот парень, он был настоящим солдатом. Должен отметить это.
– Если моя женитьба имела определенный сценарий, – начал Питер Тиокол, обращаясь не к агентам ФБР, а к кому-то в воздухе, – то написан он был Вуди Алленом и Германом Каном.
– Не понимаю, какое отношение к этому имеет Герман Кан, – заметил один из агентов.
– В том смысле, что все следовало по классической схеме, определенной Германом. Медленное, постепенное нагнетание враждебности, затем настоящая гонка вооружений, разрыв связей, вплоть до того, когда открытый конфликт кажется уже наименьшим из двух зол. Вот тогда вы и получаете классическую войну с одновременным и кратковременным использованием всех средств вооруженной борьбы. Ну, вы знаете, многократные запуски ракет с обеих сторон, многочисленные ядерные удары, мировая катастрофа, ядерная зима. Конец цивилизации. Такой была драма моей супружеской жизни. В конце концов, мы уничтожили друг друга.
Агенты молчали.
– Это был тесный союз, – продолжал Питер, но не сразу. – Я сказал ей тогда в Оксфорде, что изучаю политехнические науки, что в общем-то было правдой. Я не говорил ей о своей работе над бомбой, о сотрудничестве с ВВС и прочее. Это было потом. Я… я не могу на самом деле понять, как проговорился об этом, ведь поначалу она вообще мало интересовалась тем, чем я занимаюсь. Она была довольно независима. И прекрасна, я никогда не видел такой прекрасной женщины.
– Так когда же она все-таки выяснила, чем вы зарабатываете на жизнь? – поинтересовался более сообразительный из агентов.
– Ох, в конце концов, я рассказал ей. В 1974 году. Мы тогда год прожили в Вашингтоне, я только что перешел из группы изучения стратегии в комитет по определению целей. Для меня это было серьезным повышением, а прибавка к жалованью составила около десяти тысяч в год. Не то чтобы мы нуждались в деньгах, у ее родителей было полно денег, но внезапное благополучие обрадовало, и жена сказала, что наконец-то поняла, что означает стратегия.
– А что она означает? – спросил он тогда.
– Она означает бомбы, не так ли?
– Да.
– Ты думаешь о бомбах. Ты все дни думаешь о войне. Я полагала, это что-то более абстрактное, ну, просто рассуждаешь о стратегии, вроде как в шахматной партии, или об истории, вроде твоего проекта в Оксфорде. Но на самом деле это очень специфическая штука, правда?
– Да, очень специфическая, – согласился он.
Весь тот день Питер провел в расчетах результатов действия воздушного ядерного взрыва боеголовки W53/Мк-6 мощностью девять мегатонн, доставляемой к цели на высоту четыре тысячи футов ракетой «Титан II», и в расчете результатов того же взрыва на высоте двух тысяч футов. Он определял светящуюся сферу ядерного взрыва и радиус поражения для слабо защищенной цели – вроде промышленного города размером примерно с Владивосток.
– Я смотрю на это, как на рассуждения о мире, – ответил ей Питер. – Как на пути сохранения мира.
– Создавая при этом все более усовершенствованные бомбы?
Он вздохнул, но не от глупости этих слов, а от понимания того, что с этого момента пути назад не будет.
– И как ваша жена восприняла эту новость?
– Не слишком хорошо.
– Без шуток?
– Она частенько говорила, что бомба – это наш ребенок. Меган была слишком красива, чтобы иметь детей, она не хотела портить талию. Никогда в этом не признавалась, но так оно и было. А бомба взорвала не мир, она взорвала ее.
Меган восприняла бомбу на свой счет, она все воспринимала на свой счет.
Питер, спросила она его однажды, ты понимаешь, что являешься единственным человеком в западном мире, сожалеющим о том, что ядерные бомбы не взрываются?
– Ваша жена известная личность?
– В очень узком кругу. Она делает абстрактные скульптуры, получает хорошие отзывы и продает их за большие деньги. Мне это нравилось, есть в этом что-то впечатляющее. Мне думается, она не бросала меня по той причине, что я и моя работа были для нее источником вдохновения. Она делала страшные скульптуры из консервных банок, штукатурки и разрисованных поверхностей. Это был наш старый приятель, мистер Бомба.
– Была ли она неискренней?
Питеру понадобилось несколько секунд для осмысления вопроса, он был необычным и довольно забавным.
– Не знаю. Раз в месяц или в шесть недель она уезжала в Нью-Йорк, говорила, что ей надо изредка покидать Вашингтон. Поначалу и я ездил вместе с ней, но на самом деле мне не нравился круг ее знакомых. Мерзкие личности, все без исключения, я был, да и всегда останусь для них чужаком.
– А как насчет ее политических взглядов? Не участвовала ли она в каком-нибудь антиядерном движении? Что-нибудь в этом роде?
– Нет. Она была слишком тщеславна, чтобы примыкать к каким-то движениям. Меган не вступила бы ни в какую группу, если бы ей при этом не отводилась роль лидера. Потом я опубликовал свое эссе, стал знаменитостью, и это на самом деле здорово ущемило ее самолюбие.
– Полковник, – вмешался Скейзи, – разрешите мне туда. Я смогу…
– Заткнитесь, майор. Браво, вы меня слышите?
– Некоторые из моих людей не хотят покидать грузовики.
– Боже, он даже не высадил их из грузовиков, – бросил Пуллер, не обращаясь ни к кому специально.
– Браво, я – Дельта-6.
– Слушаю вас, Дельта.
– Послушай, сынок, позволь мне кое-что сказать тебе, ладно? В свое время мне приходилось несколько раз штурмовать высоты. – Голос Дика вновь звучал уверенно, властно. Ему надо было привести капитана в чувство и заставить его выполнить задачу.
– Понимаю, сэр, – ответил капитан и продолжил уже совсем не уставным тоном, – мы тоже тренировались в течение нескольких лет. Но тут… тут совсем другое дело.
– Мандраж в боевой обстановке обычное дело, сынок. Вам нужно выйти на рубеж атаки, после, если сможете, развернитесь в линию по взводам и отделениям так, чтобы при встрече с противником повести интенсивный огонь широким фронтом. Понял меня?
– Да, сэр.
– Сержанты должны командовать людьми, – продолжил Пуллер, прекрасно понимая, что сержанты там могут оказаться либо лентяями, либо просто бестолочами, и все же сержанты были теми шестеренками, которые обеспечивали жизнедеятельность армии – любой армии.
– Опирайся на сержантов, собери их вместе с офицерами и поговори непосредственно с каждым. Объясни им все, чтобы тебя правильно поняли. Может быть, твои офицеры не слишком близки с личным составом, а солдатам нужна поддержка людей, которых они хорошо знают.
– Да, сэр.
В эфире наступила тишина, медленно ползли минуты. Дик прикусил очередную сигарету, это его чуть успокоило. Вокруг него с биноклями толпились офицеры из группы Дельта.
– Ему надо было заранее определить рубеж атаки и разворачиваться с ходу, прямо с грузовиков, – заметил один из офицеров.
– Да, согласовать свои тактические шаги с авиацией и действовать под ее прикрытием, – добавил второй.
Конечно, они правы, но вместе с тем и не правы, подумал Пуллер.
Необстрелянных солдат надо подбадривать, учить, воспитывать. Для первого боя им нужна мать, а уж для последующих – отец. Потом им понадобится психиатр или мешок для переноски трупов.
Командир национальных гвардейцев, Томас Барнард, понимал неподьемность поставленной задачи. Воздушный налет выявил огневую мощь обороняющихся. Она его потрясла и заставила еще раз задуматься о противнике. Кто же перед ними? Приказ губернатора штата предписывал его подразделению по сигналу «угроза ядерного нападения» поступить в распоряжение Вооруженных сил США. Его люди почти завершили двухнедельные сборы, и их совсем не обрадовала перспектива погрузиться на машины и отправиться из Форт-Ричи в это проклятое место.
И уж совсем им не понравилась необходимость вылезти из грузовиков и принять участие в чем-то непонятном, похожем на кинофильм. Национальные гвардейцы были в основном молодыми конторскими служащими из Балтимора, добровольно записавшимися в Национальную гвардию только потому, что один уикэнд в месяц и раз в год двухнедельные и вовсе не утомительные военные сборы давали некую прибавку к семейному бюджету. И вдруг они встряли в маленькую войну, которая прежде всего испугала их тем, что им выдали большое количество боевых патронов и гранат. Боевые патроны нервировали людей, а особенно гранаты, ведь на учебных сборах с ними обращались с такой осторожностью, словно это было ядерное оружие – настолько они считались опасными. А теперь они были буквально обвешаны гранатами, как какие-то коммандос. И это пугало ребят. Никто из них не испытывал желания уподобляться Рэмбо.
– Слушайте меня, – обратился Барнард к своим сержантам и офицерам со всей проникновенностью, – рассредоточьте людей повзводно среди деревьев.
Все разом посмотрели на него.
– Том, эти гребаные профессионалы сидят там, внизу, на своих задницах. Почему нас послали сюда? Я слышал пулеметные очереди, у этих ребят на горе есть ракеты.
– Мы действуем по сигналу «угроза ядерного нападения». Приказ губернатора. Нам отдали приказ, мы будем его выполнять. Послушайте, руководитель этой операции сказал мне, что самолеты так проутюжили наших друзей на горе, что главной нашей трудностью, похоже, будет перебираться через трупы. Так что вперед ребята, поняли?
– Оружие зарядить и поставить на предохранители?
– Заряди-ить и поста-авить на предохранители! – пропел Барнард. – Пусть ребята пристегнут магазины, а подсумки оставят открытыми на тот случай, если придется много стрелять и перезаряжать оружие. И прошу вас, передайте своим людям, чтобы действовали осторожно, я не хочу, чтобы какой-нибудь мазила прострелил себе ногу.
Недовольные подчиненные начали расходиться. Барнард вернулся к рации, сейчас он чувствовал себя уже более уверенно, потому что офицеры и сержанты исполняли его приказы. Он слышал, как они кричали, отдавая приказания, гвардейцы ворчали, но все покинули грузовики и рассредоточились в лесу.
– Дельта-6, я Браво, мы готовы к штурму.
– Отличная работа, капитан. Теперь вот что, у вас ведь есть пулеметы М-60, да?
– Да, сэр.
– Поставьте пулеметчиков впереди. По опыту Вьетнама знаю, что поддержка своих пулеметов помогает наступающим.
– Понял, сэр.
– Санитары пусть рассредоточатся за наступающими, не собирайте их где-то в одном месте. Людям нравится видеть санитаров, это им помогает.
– Слушаюсь, сэр.
– И вот что очень важно, капитан. Не тяните с открытием огня. Пулеметы огневой поддержки пусть начинают вести огонь сразу, как только вы перейдете рубеж атаки, поняли? Я хочу слышать побольше шума. Если кто-то из этих захватчиков остался в живых, пусть ваши ребята уничтожают их, поднявшись на вершину. Патронов не жалеть. Вы меня поняли?
– Понял, Дельта-6.
– Отлично, сынок, – ласковым голосом произнес Дик. – И последнее. Атака должна быть стремительной, не позволяй людям останавливаться и залегать. Пусть ведут на ходу интенсивный огонь и целятся пониже к земле, рикошет тоже убивает.
– Хорошо, сэр, – ответил Барнард.
Он повернулся к радисту.
– Уолли, ты все время будешь держаться возле меня, ладно?
– Слушаюсь, сэр. Нет проблем.
– Это прямо-таки девиз нашего подразделения, – сказал Барнард. – Нет проблем.
Он взял свою винтовку М-16, достал из подсумка тридцатизарядный магазин и пристегнул его к винтовке. Впереди капитан видел деревья и рассредоточившихся среди них людей. День был прекрасный, яркий, солнце слепило глаза, небо было голубым, как мечта.
Боже, подумал Барнард, мне тридцать семь лет, я бухгалтер, специалист по налогам. Я должен сидеть за своим столом.
– Отлично, – обратился он к своему помощнику. – Тогда вперед. Отлично.
Но эта бодрая фраза не отражала его истинных чувств.
Пламя напоминало серебряную иглу или, скорее, клинок. Пламя разрушало все, к чему прикасалось. Даже сквозь толстые темные очки и летящие искры он видел его неимоверную мощь, способность расплавить весь мир.
Джек Хаммел держал плазменную электрогазовую горелку перед металлом и наблюдал, как пламя пожирает титан. Здесь внизу, в шахте, все было ясно и логично. Ему следовало выполнить работу, которую он много раз выполнял раньше и которую почти любил. Сейчас он просто резал металл, проделывая глубокое отверстие в этом гладком блоке.
Вместе с тем, несмотря на гипнотическое очарование пламени, полыхавшего в нескольких дюймах перед глазами, Джеку никак не удавалось сосредоточиться. Все было так странно. Джек с ужасом осознавал, что делает что-то нехорошее. Ему следовало быть тверже, пусть уж лучше бы они избили его.
Но это же не моя вина, подумал он. Все произошло так быстро. Мне было… было трудно отказаться, я очутился в безвыходной ситуации.
Он продолжал думать о том, что миру нужны героические люди, а вместо этого в нем живут такие, как он, Джек Хаммел, сварщик из провинциального городишка, бывший спортсмен, бывшая гордость института, а на самом деле просто трусливая крыса. Он начал ненавидеть себя.
Поганый трус, мысленно заклеймил он себя.
Но Джек понимал: эти люди убили бы его, убили бы его детей. А впрочем, какое это имеет значение, если они все равно намерены взорвать весь мир?
Барнард просто изумился, как все пошло гладко. Его ребята-гвардейцы отнеслись к этой атаке, как к какой-то дикой игре в ковбоев и индейцев. Они резво сновали между деревьев, поднимаясь по склону во взводных порядках, держа правильную дистанцию и подбадривая друг друга. Даже пулеметчики с их тяжелыми пулеметами и патронташами оказались впереди, хотя на тренировочных сборах они обычно отставали, пропуская более резвую молодежь, быстроногую, как олени.
Барнард присмотрел ярдах в пятидесяти дерево и определил его как рубеж атаки, достигнув которого, следует открыть огонь. Ему уже была видна вершина горы, бело-красная радиомачта, поднимавшаяся в голубое небо, и какой-то низкий, темный, плохо различимый брезентовый тент. Вокруг все было тихо. Штурмовики А10 повалили много деревьев, у капитана создалось впечатление, что они пробираются по территории взорванной лесопилки, а земля была буквально изрыта двадцатимиллиметровыми снарядами.
– Браво, я Дельта-6.
– Дельта, сопротивления пока не встретил. Все тихо. Наверное, они уже ушли.
– Браво, пусть пулеметчики начинают прикрывающий огонь.
– Мне кажется, надо подождать…
– Открывайте огонь. Браво, это приказ.
– Понял вас, Дельта, – ответил Барнард, возвращая микрофон радисту.
– Огонь! – крикнул он.
Пробиравшиеся сквозь поваленные деревья гвардейцы открыли на ходу огонь из винтовок М-16. Барнард увидел, как полетел вверх снег, вздымаемый врезавшимися в землю пулями калибра 5,56 мм.
– Вперед! – снова закричал капитан. – Вперед, черт побери, быстрее!
Сержанты продублировали его команды, огонь усилился, гвардейцы рвались вперед, стреляя на ходу. Настолько возбуждающим и страшным был этот момент, что они тоже начали кричать, непроизвольные, громкие крики рвались из их легких.
Это был величественный момент: рвущаяся вперед, орущая пехота на фоне белой горы под голубым небом, грохот выстрелов, нарастающая дробь пулеметов с флангов атакующей цепи. Они поливали свинцом все, что было видно на вершине горы, – уже менее чем в ста ярдах впереди…
Выстрелив из винтовки 0-3 с оптическим прицелом с расстояния примерно двести метров, Алекс попал офицеру в горло. Он целился в голову, но капитан, бежавший рядом с радистом в цепи атакующих, должно быть, наступил на поваленное дерево или на что-то еще, поэтому он приподнялся как раз в тот момент, когда палец Алекса спокойно и осторожно нажал на спусковой крючок.
И все-таки Алекс получил то, на что рассчитывал. Он знал, что при первой же возможности нужно вывести из строя командира: ничто так не ввергает в панику атакующих, как тот факт, что человек, командовавший ими много лет, на их глазах падает с простреленной головой. И Алекс поймал командира на мушку сразу, как только атакующие выбежали из-за деревьев.
Отряд Алекса открыл огонь, он увидел, как противник побежал назад.
Пуля Алекса не попала капитану в голову, а разорвала мышцы слева от гортани. И поскольку была пуля в металлической оболочке НАТОвского образца калибра 7,62 мм, то она не расплющилась, вызвав при этом убийственное разрушение тканей, а аккуратно вышла себе навылет. У капитана было такое чувство, словно ему по горлу со всего размаха залепили бейсбольной битой. Мир в его глазах моментально разлетелся на куски, и он упал на спину в снег. Однако через несколько секунд в голове прояснилось, и первая мысль капитана была не о себе, а о своих людях. Он увидел, как многие из них попадали, как устремились к ним трассеры, словно ленты серпантина, разбрасываемые на празднике. В воздухе стоял шум и треск.
– О Боже, Боже мой, сэр! Капитан, проклятье, капитан! – услышал он крик рядом с собой. Радиста ранило в живот.
– Санитар! – позвал Барнард.
Непрекращающаяся стрельба вздымала снег и щепки, и они сыпались на капитана. Он плотнее вжался в землю, вся левая часть тела онемела, ужасно болела голова. Капитан с трудом повернулся, пытаясь глубже вдохнуть воздух.
– Капитан, капитан, что нам делать?! – крикнул кто-то.
В распоряжении Алекса было только два тяжелых пулемета – М-60, который привезли на фургоне, и «хеклер энд кох-21». Он понимал, что ему нужно перехватить атаку в первые же секунды, иначе его люди станут жертвами интенсивного огня, ведущегося по всему фронту.
Поэтому Алекс расположил оба пулемета в самом центре обороны, что вообще-то противоречило всем боевым пехотным наставлениям, поскольку одна граната или просто прицельный огонь могли вывести из строя сразу оба пулемета. Он даже соединил вместе несколько пулеметных лент, чтобы пулеметчики молотили без остановки целую минуту. Стволы перегревались, поэтому – надо же додуматься! – возле каждого пулемета лежал солдат с огнетушителем. Во время стрельбы солдат поливал ствол пулемета холодной углекислотой и все было нормально.
Пулеметы строчили целую минуту – полная минута сплошного автоматического огня. Точность стрельбы не волновала Алекса, важно было продемонстрировать силу и мощь огня, поливая бесконечными очередями атакующих.
И все-таки пулеметы стреляли убийственно точно.
– Браво, я Дельта-6. Я Дельта-6, слышите меня? Браво, как у вас обстановка? Мы слышим интенсивный огонь. Что происходит? Браво, не позволяйте людям залегать, заставляйте их продвигаться вперед. Действуйте решительно. Браво, вы должны действовать решительно, – кричал Пуллер в микрофон. Он понимал, что нарушает основной принцип, запрещающий вмешиваться в действие атакующих войск. Из опыта операции «Пустыня-1» он уяснил, что команды по радио только мешают людям. Но уж больно внушительным и пугающим был огонь на горе.
– По-моему, вы говорите с мертвым человеком, полковник, – заметил Скейзи.
Здесь внизу, в лагере, они услышали, как пулеметы работали, не стихая, целую минуту. Затем наступила тишина, лишь изредка нарушаемая одиночными выстрелами или отдельными очередями.
– Стреляйте по ним, черт побери! – закричал Барнард, чуть оправившись от шока. Ярость, подавленность и даже горечь начали охватывать его. Он осмотрелся вокруг в поисках своей винтовки М-16, нашел ее и повернулся на живот. Надо хотя бы отвечать им огнем, подумал капитан.
Где же тогда всемогущая Дельта? Сидит на заднице у подножия горы! Все это вранье, что пишут в журналах о группе Дельта, она преспокойненько отсиживается в безопасности, а рота 123-го батальона легкой пехоты Национальной гвардии штата Мэриленд, куда входят и мясник, и булочник, и производитель свечей, добывает ей славу и награды.
Барнард прижал к плечу черный пластиковый приклад. Через прицел ему были видны вспышки огня на горе, но капитана это не особенно пугало. Он не спеша повел ответный огонь короткими очередями. Отдача у винтовки была очень слабая, Барнард расстрелял весь магазин, перезарядил винтовку и снова открыл огонь. И все-таки было в этом что-то глупое.
– Капитан!
Кто-то упал на снег рядом с ним. Лейтенант Дилл из второго взвода, школьный учитель физики из Балтимора.
– Капитан Барнард, у меня много убитых и раненых. Боже мой, давайте убираться отсюда к чертовой матери.
Капитан молча посмотрел на него.
– Боже, сэр, да вы весь в крови! Санитар, сюда!
– Не надо санитара, – остановил его капитан, – рана не такая опасная. Послушайте, если мы начнем отступать, они всех нас покрошат. Я поползу туда, где должны находиться пулеметы, и попробую организовать огневое прикрытие. Когда я начну стрелять, вы через пару минут можете отводить людей. Не оставляйте никого, лейтенант!
– Слушаюсь, сэр.
– А сейчас прикажите людям стрелять. Они ничем нам не помогут, если не будут стрелять.
Барнард пополз по снегу. Вокруг него свистели пули, но он продолжал ползти, буквально вжимаясь в снег, и нашел-таки ротный пулемет. Пулемет валялся на боку, рядом в снегу темнела пустая лента и куча гильз. Капитан узнал пулеметчика, рабочего со сталелитейного завода, половину головы ему снесла пуля крупного калибра.
Капитан подполз ближе, тяжело дыша. Боже, сейчас он почувствовал холод.
Кровь вроде бы остановилась, но он весь промок. Подтащив к себе пулемет окоченевшими, распухшими пальцами, капитан сумел отвести затвор и перезарядить пулемет.
– Еще шевелятся? – спросил Алекс пулеметчика. В поверженные перед ними стволы деревьев впилась пуля, взметнув фонтанчик снега.
– Вон там, слева, какая-то группа.
Пулеметчик развернул «хеклер энд кох-21». Небольшая группа людей вроде бы двигалась вперед, а может, и не вперед, просто металась по сторонам.
– Да, там, – показал Алекс, – уложи их, пожалуйста.
Пулеметчик выпустил длинную очередь, Алекс увидел, как трассеры понеслись в направлении противника. Пули взметнули снег, и люди исчезли в его вихре.
– Вон еще, в центре, – подсказал кто-то, – правда, похоже, они отступают.
– В любом случае, угостим их свинцом, – сказал Алекс. – Будет наука следующим атакующим.
Снова застучал пулемет, трассеры устремились по склону горы, находя свои цели.
– Достаточно ужасная картина, – заметил один из заряжающих.
– Да, – согласился Алекс, – это не те элитные войска, которых я ожидал. По-моему, какие-то любители. Наши потери?
– Двое убиты и трое ранены, сэр.
– Что ж, они все-таки сумели нанести нам урон. Да и боеприпасов мы много потратили за такое короткое время. Пожалуй, это тоже урон для нас. Но и заплатили они дорого, не думаю, что эти парни собирались умирать вот так, по-глупому.
Капитан плотнее прижался к пулемету. Перед ним была колючая проволока, дым, чертов брезент и огромное голубое небо над головой. Много это или мало?
Больше всего ему хотелось сбросить усталость. На склоне горы он увидел тела. Тридцать пять, а может быть, сорок? Боже, они застали нас врасплох, на открытом пространстве, подпустили поближе и расстреляли.
Капитан прищурился, глядя поверх ствола пулемета. Да, их не возьмешь даже пулеметом.
Ему подумалось, что он будет видеть гораздо лучше, если встанет. Да, в этом был смысл. Он просто – ох! – встанет и тогда сможет гораздо лучше вести огонь.
Он встал. Получилось! Теперь капитан видел их, во всяком случае, видел головы, передвигавшиеся в центре линии обороны позади колючей проволоки.
Молодец я, что догадался встать, подумал Барнард. Все логично, он прикроет своих ребят огнем, и большинство из них вырвутся из этой смертельной зоны.
Поэтому мне и присвоили звание капитана. Я очень умный.
И с этой мыслью он открыл огонь.
Очередь была длинной, он стрелял в центр обороны и видел, как вдалеке поднялись фонтанчики от пуль. Вести такую стрельбу из пулемета оказалось на удивление легко, несмотря на тяжелый ствол и двуногу. Вся премудрость состояла в том, чтобы выпускать короткие очереди, а потом корректировать прицел.
Испытывая даже некоторое удовольствие, капитан медленно водил стволом пулемета, наблюдая, как пули вздымают землю. Горячие медные гильзы вылетали из затвора, как монеты при выигрыше из игрального автомата. От пулемета повалил пар, это таял и испарялся снег, забившийся в отверстия для воздушного охлаждения.
Капитан не имел понятия, насколько точно он стреляет, за тридцать секунд он израсходовал всю ленту.
Израсходовал и начал проворно перезаряжать пулемет.
– Справа, справа, черт побери, справа! – закричал Алекс. Кто же стрелял по ним? Меньше чем за тридцать секунд Алекс потерял семь человек, а одна из пуль заклинила затвор пулемета «хеклер энд кох-21», выведя его из строя. Пули свистели вокруг, Алекс слышал их удары. Один из пулеметчиков лежал на грязном дне окопа, пуля разворотила ему правый глаз.
– Справа! – снова закричал Алекс, прижимаясь к земле, так как снова послышался свист пуль. В ответ по всей линии обороны начали стрелять его люди.
Алекс схватил бинокль и примерно в двухстах метрах впереди и правее увидел пулеметчика. Вокруг него пули подымали фонтанчики снега, но он продолжал стоять и стрелять. Он стоял! Как герой. И все-таки пули нашли его.
– Прекратить огонь! – скомандовал Алекс.
– Сэр, небольшой группе удалось уйти, пока он стрелял, а наш пулемет молчал.
– Ты видел их?
– Да, двадцать или тридцать человек, они вскочили и побежали вниз.
– Что ж, кто бы ни был этот парень, он был настоящим солдатом. Должен отметить это.
– Если моя женитьба имела определенный сценарий, – начал Питер Тиокол, обращаясь не к агентам ФБР, а к кому-то в воздухе, – то написан он был Вуди Алленом и Германом Каном.
– Не понимаю, какое отношение к этому имеет Герман Кан, – заметил один из агентов.
– В том смысле, что все следовало по классической схеме, определенной Германом. Медленное, постепенное нагнетание враждебности, затем настоящая гонка вооружений, разрыв связей, вплоть до того, когда открытый конфликт кажется уже наименьшим из двух зол. Вот тогда вы и получаете классическую войну с одновременным и кратковременным использованием всех средств вооруженной борьбы. Ну, вы знаете, многократные запуски ракет с обеих сторон, многочисленные ядерные удары, мировая катастрофа, ядерная зима. Конец цивилизации. Такой была драма моей супружеской жизни. В конце концов, мы уничтожили друг друга.
Агенты молчали.
– Это был тесный союз, – продолжал Питер, но не сразу. – Я сказал ей тогда в Оксфорде, что изучаю политехнические науки, что в общем-то было правдой. Я не говорил ей о своей работе над бомбой, о сотрудничестве с ВВС и прочее. Это было потом. Я… я не могу на самом деле понять, как проговорился об этом, ведь поначалу она вообще мало интересовалась тем, чем я занимаюсь. Она была довольно независима. И прекрасна, я никогда не видел такой прекрасной женщины.
– Так когда же она все-таки выяснила, чем вы зарабатываете на жизнь? – поинтересовался более сообразительный из агентов.
– Ох, в конце концов, я рассказал ей. В 1974 году. Мы тогда год прожили в Вашингтоне, я только что перешел из группы изучения стратегии в комитет по определению целей. Для меня это было серьезным повышением, а прибавка к жалованью составила около десяти тысяч в год. Не то чтобы мы нуждались в деньгах, у ее родителей было полно денег, но внезапное благополучие обрадовало, и жена сказала, что наконец-то поняла, что означает стратегия.
– А что она означает? – спросил он тогда.
– Она означает бомбы, не так ли?
– Да.
– Ты думаешь о бомбах. Ты все дни думаешь о войне. Я полагала, это что-то более абстрактное, ну, просто рассуждаешь о стратегии, вроде как в шахматной партии, или об истории, вроде твоего проекта в Оксфорде. Но на самом деле это очень специфическая штука, правда?
– Да, очень специфическая, – согласился он.
Весь тот день Питер провел в расчетах результатов действия воздушного ядерного взрыва боеголовки W53/Мк-6 мощностью девять мегатонн, доставляемой к цели на высоту четыре тысячи футов ракетой «Титан II», и в расчете результатов того же взрыва на высоте двух тысяч футов. Он определял светящуюся сферу ядерного взрыва и радиус поражения для слабо защищенной цели – вроде промышленного города размером примерно с Владивосток.
– Я смотрю на это, как на рассуждения о мире, – ответил ей Питер. – Как на пути сохранения мира.
– Создавая при этом все более усовершенствованные бомбы?
Он вздохнул, но не от глупости этих слов, а от понимания того, что с этого момента пути назад не будет.
– И как ваша жена восприняла эту новость?
– Не слишком хорошо.
– Без шуток?
– Она частенько говорила, что бомба – это наш ребенок. Меган была слишком красива, чтобы иметь детей, она не хотела портить талию. Никогда в этом не признавалась, но так оно и было. А бомба взорвала не мир, она взорвала ее.
Меган восприняла бомбу на свой счет, она все воспринимала на свой счет.
Питер, спросила она его однажды, ты понимаешь, что являешься единственным человеком в западном мире, сожалеющим о том, что ядерные бомбы не взрываются?
– Ваша жена известная личность?
– В очень узком кругу. Она делает абстрактные скульптуры, получает хорошие отзывы и продает их за большие деньги. Мне это нравилось, есть в этом что-то впечатляющее. Мне думается, она не бросала меня по той причине, что я и моя работа были для нее источником вдохновения. Она делала страшные скульптуры из консервных банок, штукатурки и разрисованных поверхностей. Это был наш старый приятель, мистер Бомба.
– Была ли она неискренней?
Питеру понадобилось несколько секунд для осмысления вопроса, он был необычным и довольно забавным.
– Не знаю. Раз в месяц или в шесть недель она уезжала в Нью-Йорк, говорила, что ей надо изредка покидать Вашингтон. Поначалу и я ездил вместе с ней, но на самом деле мне не нравился круг ее знакомых. Мерзкие личности, все без исключения, я был, да и всегда останусь для них чужаком.
– А как насчет ее политических взглядов? Не участвовала ли она в каком-нибудь антиядерном движении? Что-нибудь в этом роде?
– Нет. Она была слишком тщеславна, чтобы примыкать к каким-то движениям. Меган не вступила бы ни в какую группу, если бы ей при этом не отводилась роль лидера. Потом я опубликовал свое эссе, стал знаменитостью, и это на самом деле здорово ущемило ее самолюбие.