Страница:
Блуждавший по обломкам луч фонаря нащупывал лишь новую блестящую стену угля и грязи. Уоллс понял, что погребен.
Мертвый, подумал он, мертвый, мертвый, я мертвый.
Он обернулся, осматривая свой маленький саркофаг, но в свете фонаря глаза натыкались только на стены. Вот такую стену они и обнаружили перед тем, как начался бой. Она напомнила Уоллсу дверь его камеры. «Трахай ниггеров».
Он засмеялся.
– Ты умрешь медленно, а не быстро, – сказал себе Уоллс. – Будем считать, что белые мальчики все-таки добрались до твоей черной задницы.
Но откуда этот жуткий запах? Он вздрогнул, моментально узнав этот запах гниения, ему так часто приходилось сталкиваться с ним во Вьетнаме, когда вьетконговцы не могли вытащить своих мертвых из катакомб и оставляли их в стенных нишах. От взрывов трупы или куски трупов вываливались потом из стен, и был у них такой же ужасный запах.
Что же может так жутко пахнуть? Только ли твоя смерть, старина?
Уоллс задумался, ему даже стало любопытно. Ведь он же идет откуда-то, этот запах. Он не мог взяться ниоткуда, а до взрыва его не было. Он принялся обнюхивать свой закуток, стараясь определить, где пахло сильнее всего. Следуя за носом, пальцы ощупывали стену. Это не заняло у него много времени.
Черт, вот она. Да, сэр, вот она. Уоллс нашел ее. Что-то вроде расщелины в стене, из этой расщелины, находившейся возле пола, дул легкий ветерок, принося с собой сырость, промозглость и этот ужасный запах.
Рука Уоллса зашарила на ремне. Да, черт побери, у него сохранилась проклятая саперная лопатка. Он вспомнил теперь, как эта чертова штука шлепала его по ногам во время боя. Отцепив с ремня, Уоллс с силой обрушил ее на стену, скалывая уголь. Пыли в воздухе стало еще больше, она забивала глаза, но он продолжал свою работу, удивляясь тому, как быстро она продвигается. И вдруг стена перед ним осела. Уоллс отступил назад. В луче фонарика вихрем кружилась пыль, и все-таки он увидел. Да, да, это был тоннель.
Выход.
А может, и не выход. Но все же он куда-то вел.
Лица. Весь мир превратился в сплошные лица.
– А здесь американские военные, миссис Тиокол. Это досье мы собирали наспех, но здесь имеются фотографии людей, обладающих необходимой квалификацией, чтобы спланировать и осуществить такого рода операцию, с какой мы имеем дело в Саут Маунтин.
Меган даже удивило, как были неприятны ей эти солдафоны. Как раз тот тип людей, который никогда не привлекал ее, нагонял на нее скуку и хандру. Если бы она увидела подобные невыразительные, хмурые лица на какой-нибудь вечеринке, то наверняка сбежала бы оттуда. Они выглядели как страховые агенты со своими аккуратными короткими стрижками, с такими ясными глазами, квадратными головами на сильных квадратных плечах, с аккуратно отглаженными лацканами формы, с мозаикой знаков отличия на квадратных же, мощных грудных клетках. Они выглядели такими скучными. Их профессия предполагала возможность погибнуть, а они были похожи на оптовых торговцев компьютерами фирмы «IВМ». Суровые, нацеленные на выполнение приказа, ужасно самонадеянные и тупые.
Правда, иногда попадались и более интересные экземпляры, у одних чувствовалось что-то вроде боли в глазах, у других был отсутствующий взгляд или типичный взгляд охотника. А в некоторых глазах читалось даже что-то дьявольское, если их владелец наслаждался могуществом смерти, которая была его профессией.
– А вот этот.
– Этот? Вы знаете его?
– Нет, нет, просто любопытно. Похоже, у него была интересная жизнь.
Один из агентов тяжело вздохнул.
– Он был полковником войск специального назначения. Семь лет воевал во Вьетнаме и долгое время провел в Индокитае.
Меган не могла себе представить, что это означает.
– Да, у него была интересная жизнь. Сейчас он в Таиланде, в Бангкоке, где командует отлично подготовленной частной армией, охраняющей торговца героином. Не могли бы вы продолжить, миссис Тиокол?
– Мало от меня толку, да?
– Не беспокойтесь об этом, миссис Тиокол. Важно все-таки найти человека, который стоит за всем этим. Это главное. Фред, не нальешь мне еще кофе?
Меган продолжала рассматривать фотографии, но никто на них не был похож на того обаятельного, волевого мужчину из израильского консульства.
– Простите, но они все начинают у меня сливаться. Я уже несколько часов смотрю на них. Не думаю, что он здесь. Что-то подсказывает мне, что его здесь нет.
– Вы смотрите на них всего полчаса. И, как мне кажется, не очень внимательно.
Это замечание агента разозлило Меган.
– Я смотрю внимательно, у меня хорошая зрительная память, и лицо этого человека запечатлено в ней. Я знаю это лицо, помню его. Хотите, чтобы я просмотрела все еще раз?
– Нет.
– Возможно, если бы у вас был специалист по составлению фотороботов, я смогла бы описать этого человека, а потом компьютер помог бы вам найти его.
– Это долгая история. Да и статистика свидетельствует, что это редко срабатывает.
– Может быть, я смогу нарисовать его. Я имею в виду…
Агенты смотрели друг на друга, как самые настоящие Тупицы, в их раскрытые рты мог залететь самолет. А Меган ее предложение показалось просто элементарным.
– Она же художница, черт побери! – воскликнул один из Тупиц. – Проклятье! Какого черта мы не подумали об этом раньше?
– Это моя вина, я должна была…
– Не беспокойтесь об этом. Фред, дай ей бумагу и… ручку, да?
– Ручка подойдет.
Меган взяла шариковую ручку и положила перед собой чистый лист бумаги.
– Отлично, – сказала она, глубоко вздохнув. Меган не рисовала уже много лет, она почувствовала, как налилась тяжестью ручка в ее руке. Она робко провела линию, потом другую, еще одну… и вдруг работа захватила ее. Рисуя, Меган ощущала, как из памяти всплывают детали, она припомнила его доброжелательность, уверенность в себе. Создавалось впечатление, что у этого человека все получается. Она ведь даже подумала, что он еврей, герой Израиля.
Как же она могла так ошибиться? Меган поймала себя на том, что так и рисует еврея, героя Израиля. Потому что было в нем что-то такое, что делало его в ее глазах правдивым, даже несмотря на все коварство и хитроумный обман. И Меган решила, что он на самом деле герой, наверное, такой же храбрый, как любой герой Израиля, и эту его храбрость она тоже пыталась нарисовать. Попыталась она передать и его своеобразие, необычайный дар подчинять своей воле людей. В глазах какой-то блеск и внутренняя сила духа, выступающий подбородок, резко очерченный рот, решительная поза, ясный взгляд. Она запомнила его манеру поворачивать к собеседнику лицо целиком, а не вполоборота или в три четверти – жест человека, который любит думать о себе, как об обаятельном. Все это Меган попыталась нарисовать. У нее даже заболели пальцы, так сильно она сжимала ручку. Ее глаза и рука не солгали. Меган посмотрела на рисунок. Да, это был он.
Именно так, это он. Возможно, она не смогла с достоверностью передать его возраст, а блеск в глазах скрыл внутреннее напряжение, но это был он. Может быть, не удались и волосы, обычно она не обращает на них внимания. Но это был он.
Агенты столпились вокруг, наблюдая за работой.
– Ну вот, – наконец вымолвила Меган. – Похож на кого-нибудь?
Агенты молчали, затем стали высказываться один за другим.
– Нет. Но портрет хорош. У вас он прямо как живой. Но нет, нет, я его никогда не видел, – сказал первый Тупица.
– Минутку, – произнес второй, – напоминает полковника из стратегического командования ВВС, которого мы допрашивали семь лет назад, когда он проходил по делу о махинациях с недвижимостью. С утра его считали одним из самых вероятных кандидатов, пока не отыскали его в Батте, штат Монтана, где он преподает в средней школе.
Тянулись секунды, не слышали еще третьего Тупицу, самого молодого, который звонил по телефону и подавал кофе.
– Фред?
– Думаю, надо посмотреть в досье ЦРУ.
Он подошел к столу, где лежали еще четыре или пять громадных фотоальбомов, прочитал заглавия на обложках, выбрал один и подошел к Меган. Она почувствовала, как его дыхание сделалось хриплым. Меган не видела, что это был за альбом, Фред быстро раскрыл его и нашел нужную страницу, С нее на Меган смотрели шесть человек, все в форме. Но это была не американская форма, как в альбоме с теми военными, который она уже просмотрела.
Мундиры со стоячими воротниками и вшитыми плечами, украшенные множеством наград. Лица были суровыми, напряженными, официальными.
Меган вытянула палец и дотронулась до одной из фотографий.
На фотографии он был полнее на несколько фунтов и не улыбался. Никакого обаяния, только сила. Но это был тот же седовласый мужчина с умными глазами, уверенный и целеустремленный. Все это было на фотографии, правда, в скрытой форме.
– Это он, – вымолвила Меган.
– Вы уверены, миссис Тиокол?
– Лео, посмотри сам. Это то лицо, которое она нарисовала! Это он!
Но Лео было трудно убедить.
– Вы абсолютно уверены, миссис Тиокол?
– Лео, посмотри на рисунок!
– К черту рисунок. Миссис Тиокол? Меган, посмотрите на меня. Посмотрите на меня. Это самое важное дело в вашей жизни. Посмотрите на меня и скажите, этого ли человека вы принимали за консула Израиля в Нью-Йорке.
– Но она же нарисовала портрет по памяти, – вмешался Фред. – Она не могла его больше нигде видеть.
– Да, это он, – заявила Меган.
– Лео, – не унимался Фред, – я же знаю, я девять лет проработал в контрразведке. В свое время он доставил нам массу неприятностей. Мы следили за ним по всему Нью-Йорку, когда он еще занимался оперативной работой. Должен сказать, что он профессионал чертовски высокого класса.
– Ты лучше позвони в Белый дом и людям на Саут Маунтин, – ответил Лео.
– Кто он? – спросила Меган, но все опустили глаза.
Лео, самый старший из Трех Тупиц, повернулся к ней и сказал:
– Вы только что опознали генерал-лейтенанта, начальника Первого управления ГРУ СССР, миссис Тиокол. Начальника русской военной разведки.
Меган не поверила ему.
– Я… – начала было она, но замолчала.
Подождав некоторое время, она все же спросила:
– Как его зовут? Скажите мне его имя, мне просто хочется знать его.
– Его зовут Аркадий Пашин.
В луче фонарика Уоллса, освещавшего дыру, висела угольная пыль. В нос бил плотный, холодный воздух, насквозь пропитанный запахом гниения. Уоллс повалился на пол, его вырвало, тело еще долго сотрясали рвотные позывы, хотя желудок уже был абсолютно пуст. В конце концов, он поднялся.
Парень, подумал он, я не хочу идти туда, нет, сэр.
Пойдешь, мальчик. Тебе больше некуда идти. Может быть, найдешь там что-нибудь. А теперь вперед, малыш.
Проклятье.
Прекрати ругаться. Иди вперед, иначе умрешь. Черт побери, это то же самое, что улицы, обычный тоннель. Вставай, парень, будь настоящим гордым негром, иди вперед. Никто там тебя не тронет.
Гордый негр, подумал Уоллс. Гордый негр!
Он пригнулся и заставил себя двинуться вперед. Когда луч его фонаря осветил это, Уоллс задрожал, его потрясло увиденное.
Гордый негр, сказал он себе, пытаясь держаться, да, сэр, гордый негр!
Это было лицо смерти. Конечно, ему приходилось видеть его множество раз на карикатурных пиратских флагах, на карнавальных масках, в фильмах ужасов и даже на коробках с воздушной кукурузой. Но то было шутливое, карикатурное изображение, а тут никаких шуток: злобного вида череп, отвратительная гримаса.
Уоллса трясло еще оттого, что на белых костях черепа сохранилось сгнившее мясо.
Глаз не было, или они так неестественно распухли, что больше не напоминали глаза? Жесткие пряди волос, свисая на лицо, торчали на голове, которую покрывала металлическая шахтерская каска. Тонкие, длинные, хрупкие кости рук держали кирку, лежавшую на груди скелета. В гниющей плоти грудной клетки зашевелились какие-то твари, встревоженные светом фонарика.
Уоллс быстро посветил фонарем по сторонам, и везде его луч выхватывал из темноты одну и ту же картину: мертвые люди с инструментами. Он вдруг почувствовал, что не один здесь, потревоженные светом твари, разжиревшие от обилия пищи, двигались на него, тряся чешуйчатыми хвостами.
Уоллс упал, в его сознании вспыхнула картина гибели мира, совсем как эта отвратительная пещера с горами гниющих трупов.
Гордый негр! – сказал он себе.
И тут его снова начало рвать. Уоллс даже не наклонялся, чтобы не испачкаться, ему уже и рвать было нечем. Казалось, легкие и грудная клетка разорвутся от рвотных позывов. Трясясь всем телом, Уоллс поднялся, думая только о том, сможет ли двигаться вперед. И все-таки смог, шагнул вперед, ощутив, как ботинок провалился во что-то.
Он-таки во что-то вляпался.
Вытащив ботинок, Уоллс продолжил движение вперед. Повсюду лежали блестящие, кишащие червями трупы – жуткая картина разложения. Спотыкаясь, он прошел дальше, очутился в более просторной пещере и увидел всю картину свершившейся здесь драмы. Луч его фонарика осветил обвалившийся тоннель, рухнувший уголь не оставил никакой надежды выбраться отсюда. Эти люди – сколько их? около пятидесяти? – попали в ловушку, ставшую для них могилой. Они понимали, что им не выбраться назад через завал, и начали пробивать горизонтальный лаз из своего тоннеля – как его, Кэти, что ли? Что-то на букву К – в его тоннель Элизабет. Но Элизабет, эта сучка, эта белая сучка, предала их точно так же, как предала его самого. Ведь до нее оставалось всего несколько дюймов, но кончился кислород и углекислый газ задушил их, всех до единого, и они умерли, хотя изо всех сил пытались спастись.
Уоллсу стало жаль их. Белые мальчики, в тоннеле они отчаянно боролись за жизнь. Люди, связавшие свою жизнь с тоннелями, как и он сам. Эх, ребята, не стоит умирать под землей. Уоллс знал это, в свое время он повидал много подобных смертей.
Но почему трупы начали гнить совсем недавно?
Уоллс напряженно шевелил мозгами и наконец сообразил. Конечно. Они пролежали в этой герметичной могиле почти полвека, а без воздуха трупы не разлагались. Они просто превратились в мумии, заморозились в холоде. Но потом Уоллс попытался припомнить все, что слышал об этих местах, – шахта много лет оставалась открытой, а прошлым летом, когда строилась ракетная установка, шло очень много дождей; дождевые воды проникали в гору, пробивали уголь и, в конце концов, достигли этой гробницы. Герметичность нарушилась, и появились могильные черви, миллионы маленьких тварей, превративших человеческую плоть в эту ужасную картину.
Шевелись, малыш!
Уоллс вошел в основной тоннель, где находились трупы остальных шахтеров.
Фонарик осветил их. Потолок в тоннеле был низким. Уоллс пытался не думать о погибших шахтерах, но не мог совладать с собой, представляя, как они оказались в кромешной темноте, с каким трудом дышали, ожидая спасателей, которые не смогли прийти к ним на помощь.
Он прошел вперед, стукнулся головой о свод, пригнулся и прошел еще немного. Уоллс почувствовал приток холодного воздуха и вдруг представил, что это мелкие черви проникают к нему в легкие, вгрызаются в плоть. Он едва не запаниковал, и это он, Уоллс, лучшая тоннельная крыса всех времен, да и на улице не последний парень, благодарю вас, мадам. Пожалуй, это был худший момент в его жизни: он стоял среди трупов, идти было некуда, оставалось, похоже, только присоединиться к ним. Он представил себя: искромсанный, рыхлый кусок гнилого мяса, украшающий несколько старых африканских костей. Через несколько лет сюда придут белые люди, кто-нибудь поднимет его кость и с отвращением скажет: «Боже мой, Ральф, костям этого парня в свое время доставалось больше, чем другим, должно быть, он был цветным!» Но тут Уоллс сказал себе: «слушаюсь, сэр» и еще несколько раз повторил: «гордый негр, гордый негр!». И страх выпорхнул из его груди, найдя себе место в чьей-нибудь другой груди. Он снова был прежним Уоллсом.
Ничто не может сломить этого ниггера, нет, сэр!
А этот парень выживет, как ты считаешь?
Уоллс медленно двинулся вперед, фонарик теперь ему был не нужен. Он выключил фонарик. Ему ничего не было нужно. Уоллс любил темноту, он был человеком темноты, темнота была его домом, неотъемлемой его частью. Он победил этот тоннель, этот негодяй был его, и его задница тоже принадлежала ему.
Уоллс шел, вытянув руки, он был один на один со смертью, но больше уже не боялся.
И вдруг он увидел свет. Бледно-молочный, мерцающий, далекий, но все же это был свет.
Вот так-то, ублюдок, подумал Уоллс.
Он ощущал легкий ветерок, удивляясь его сильному и приятному запаху. Уоллс полез через трупы, чувствуя, как они рассыпаются под ним. Но они не могли сделать ничего плохого, ведь это были просто мертвецы.
Наконец он добрался. Воздух проникал из дыры в потолке. Уоллс поднял голову. Высоко над ним был свет, до него надо было долго карабкаться вверх, как по дымовой трубе. Но это был свет. Свет в конце… чего-то.
Отлично, Джек, подумал Уоллс. А вот и Уоллс.
Он крепко привязал к телу своего друга и напарника – обрез 12-го калибра и двинулся навстречу свету.
В самом центре металла уже образовалась глубокая щель.
– Мистер Хаммел?
– Да, сэр?
– Долго еще?
– Когда я измерял последний раз, то прошел сто двадцать пять сантиметров. Значит, осталось сантиметров десять или пятнадцать.
– Сколько это займет времени?
– Ну, скажем, три или четыре часа. К полуночи. Мы закончим к полуночи.
– Отлично. А после этого все разойдемся по домам.
Хаммел резал металл уже в течение многих часов, руки болели неимоверно – приходилось держать горелку глубоко внутри металла. Тем не менее Джек гордился своей работой. Не многие могли бы сделать то, что делал он. Прекрасная работа, чистая, элегантная, точная. Еще немного – и все будет закончено.
Но все же ему по-прежнему было страшно.
– А военные, они ведь наверху и пытаются ворваться сюда, так ведь?
– Да, так, мистер Хаммел.
– А что будет со мной, когда эти парни выломают двери и начнут стрелять?
– Они не смогут попасть сюда.
– Придумают что-нибудь, они ведь умные ребята.
– Никто не может быть умным настолько.
– А вы кто? Скажите мне, наконец.
– Патриоты.
– Я знаю, что все солдаты считают себя патриотами.
– Нет, большинство солдат циники. А мы настоящие солдаты.
– Но если вы запустите эту штуку, то все умрут. Потому что русские в ответ выпустят все свои ракеты, и тогда умрут все!
Джек испугался, что его слова вызовут гнев этого человека, но они вырвались непроизвольно.
Генерал лучезарно улыбнулся.
– Мистер Хаммел, я никогда не допущу полномасштабной ядерной войны. Вы правы, это будет смерть для всей планеты. И вы думаете, я убедил всех моих людей пойти на этот отчаянный шаг только ради конца света?
Джек просто молча смотрел на генерала.
– Понимаете, мистер Хаммел, война не имеет смысла, если в результате этого все погибнут, не так ли? Но если мы можем победить? Что тогда? Разве это не моральный долг профессионального солдата воспользоваться преимуществами ситуации? Разве не в этом его высшее предназначение? Разве это не спасет мир, вместо того чтобы уничтожить его? Погибнут миллионы, но это все же лучше, чем впоследствии погибнут миллиарды! Лучше мертвая страна, чем мертвая планета. Особенно если миллионы, которым предстоит погибнуть, живут во вражеской стране. Так ведь?
Глаза генерала светились верой и убеждением, они излучали страсть и безумие. Испуганный Джек сглотнул слюну.
– Надеюсь, вы знаете, что делаете.
– Уверяю вас, что знаю, мистер Хаммел. А теперь, пожалуйста, продолжайте работу.
Джек сунул горелку в щель, испытывая при этом ужасное чувство вины.
– Мы закончили, – объявил сержант-сапер.
– Наконец-то! – воскликнул Алекс. – Вы здорово потрудились, ребята. Снимайте брезент.
Солдаты из Красного взвода с усилием стащили и сбросили тяжелые полотна брезента, закрывавшие их работу.
Алексу было плохо видно в темноте, но он и так знал, что там.
– Через это они никогда не прорвутся, – сказал он. – Мы-то знаем, да? Не раз проверено?
– Да, сэр, – согласился сержант-сапер.
Воздух был свежий и морозный, над головой светили звезды. Вокруг было тихо, слышался только шум ветра среди деревьев, да иногда кто-нибудь тихонько говорил или шевелился в темноте.
– И как раз вовремя, – похвалил Алекс. – Скоро они начнут уже крупными силами.
– Еще нет признаков штурма?
– Нет, внизу все тихо. Несколько минут назад подъехали какие-то грузовики.
– Пополнение, – заметил кто-то. – Мы их здорово потрепали, так что им не обойтись без пополнения.
– Сэр!
Кричали одновременно из десятка мест по всему периметру. Алекс повернулся на шум, подняв к глазам бинокль. Сначала он ничего не увидел, но потом кто-то крикнул:
– На дороге! На дороге!
Алекс снова поднес к глазам бинокль и даже на таком расстоянии рассмотрел все очень хорошо. Самолет шел на посадку, и хотя у него горели только посадочные огни, мигалки на концах крыльев и свет в кабине, было ясно, что это транспортный самолет. Колеса шасси коснулись прямого полотна шоссе, самолет подпрыгнул раз, другой, дернулся слегка, когда раскрылся тормозной парашют, и замедлил ход.
– С-130, – сказал Алекс.
Самолет остановился, из него выгрузились люди, а потом машина просто свернула с дороги в поле, освобождая место для другого самолета, который приземлился через несколько секунд, осуществив ту же рискованную посадку. За ними приземлился третий самолет и последний, четвертый.
– Тонкая работа, – одобрил Алекс. – Здорово, отличные летчики, храбрые ребята, приземлились прямо на шоссе.
– К нам еще посетители? – поинтересовался кто-то из солдат.
– Элитные войска, полагаю, рейнджеры. Что ж, следующие несколько часов обещают быть интересными.
Алекс посмотрел на часы. Полночь приближалась. Но скоро ли она наступит?
Мертвый, подумал он, мертвый, мертвый, я мертвый.
Он обернулся, осматривая свой маленький саркофаг, но в свете фонаря глаза натыкались только на стены. Вот такую стену они и обнаружили перед тем, как начался бой. Она напомнила Уоллсу дверь его камеры. «Трахай ниггеров».
Он засмеялся.
– Ты умрешь медленно, а не быстро, – сказал себе Уоллс. – Будем считать, что белые мальчики все-таки добрались до твоей черной задницы.
Но откуда этот жуткий запах? Он вздрогнул, моментально узнав этот запах гниения, ему так часто приходилось сталкиваться с ним во Вьетнаме, когда вьетконговцы не могли вытащить своих мертвых из катакомб и оставляли их в стенных нишах. От взрывов трупы или куски трупов вываливались потом из стен, и был у них такой же ужасный запах.
Что же может так жутко пахнуть? Только ли твоя смерть, старина?
Уоллс задумался, ему даже стало любопытно. Ведь он же идет откуда-то, этот запах. Он не мог взяться ниоткуда, а до взрыва его не было. Он принялся обнюхивать свой закуток, стараясь определить, где пахло сильнее всего. Следуя за носом, пальцы ощупывали стену. Это не заняло у него много времени.
Черт, вот она. Да, сэр, вот она. Уоллс нашел ее. Что-то вроде расщелины в стене, из этой расщелины, находившейся возле пола, дул легкий ветерок, принося с собой сырость, промозглость и этот ужасный запах.
Рука Уоллса зашарила на ремне. Да, черт побери, у него сохранилась проклятая саперная лопатка. Он вспомнил теперь, как эта чертова штука шлепала его по ногам во время боя. Отцепив с ремня, Уоллс с силой обрушил ее на стену, скалывая уголь. Пыли в воздухе стало еще больше, она забивала глаза, но он продолжал свою работу, удивляясь тому, как быстро она продвигается. И вдруг стена перед ним осела. Уоллс отступил назад. В луче фонарика вихрем кружилась пыль, и все-таки он увидел. Да, да, это был тоннель.
Выход.
А может, и не выход. Но все же он куда-то вел.
Лица. Весь мир превратился в сплошные лица.
– А здесь американские военные, миссис Тиокол. Это досье мы собирали наспех, но здесь имеются фотографии людей, обладающих необходимой квалификацией, чтобы спланировать и осуществить такого рода операцию, с какой мы имеем дело в Саут Маунтин.
Меган даже удивило, как были неприятны ей эти солдафоны. Как раз тот тип людей, который никогда не привлекал ее, нагонял на нее скуку и хандру. Если бы она увидела подобные невыразительные, хмурые лица на какой-нибудь вечеринке, то наверняка сбежала бы оттуда. Они выглядели как страховые агенты со своими аккуратными короткими стрижками, с такими ясными глазами, квадратными головами на сильных квадратных плечах, с аккуратно отглаженными лацканами формы, с мозаикой знаков отличия на квадратных же, мощных грудных клетках. Они выглядели такими скучными. Их профессия предполагала возможность погибнуть, а они были похожи на оптовых торговцев компьютерами фирмы «IВМ». Суровые, нацеленные на выполнение приказа, ужасно самонадеянные и тупые.
Правда, иногда попадались и более интересные экземпляры, у одних чувствовалось что-то вроде боли в глазах, у других был отсутствующий взгляд или типичный взгляд охотника. А в некоторых глазах читалось даже что-то дьявольское, если их владелец наслаждался могуществом смерти, которая была его профессией.
– А вот этот.
– Этот? Вы знаете его?
– Нет, нет, просто любопытно. Похоже, у него была интересная жизнь.
Один из агентов тяжело вздохнул.
– Он был полковником войск специального назначения. Семь лет воевал во Вьетнаме и долгое время провел в Индокитае.
Меган не могла себе представить, что это означает.
– Да, у него была интересная жизнь. Сейчас он в Таиланде, в Бангкоке, где командует отлично подготовленной частной армией, охраняющей торговца героином. Не могли бы вы продолжить, миссис Тиокол?
– Мало от меня толку, да?
– Не беспокойтесь об этом, миссис Тиокол. Важно все-таки найти человека, который стоит за всем этим. Это главное. Фред, не нальешь мне еще кофе?
Меган продолжала рассматривать фотографии, но никто на них не был похож на того обаятельного, волевого мужчину из израильского консульства.
– Простите, но они все начинают у меня сливаться. Я уже несколько часов смотрю на них. Не думаю, что он здесь. Что-то подсказывает мне, что его здесь нет.
– Вы смотрите на них всего полчаса. И, как мне кажется, не очень внимательно.
Это замечание агента разозлило Меган.
– Я смотрю внимательно, у меня хорошая зрительная память, и лицо этого человека запечатлено в ней. Я знаю это лицо, помню его. Хотите, чтобы я просмотрела все еще раз?
– Нет.
– Возможно, если бы у вас был специалист по составлению фотороботов, я смогла бы описать этого человека, а потом компьютер помог бы вам найти его.
– Это долгая история. Да и статистика свидетельствует, что это редко срабатывает.
– Может быть, я смогу нарисовать его. Я имею в виду…
Агенты смотрели друг на друга, как самые настоящие Тупицы, в их раскрытые рты мог залететь самолет. А Меган ее предложение показалось просто элементарным.
– Она же художница, черт побери! – воскликнул один из Тупиц. – Проклятье! Какого черта мы не подумали об этом раньше?
– Это моя вина, я должна была…
– Не беспокойтесь об этом. Фред, дай ей бумагу и… ручку, да?
– Ручка подойдет.
Меган взяла шариковую ручку и положила перед собой чистый лист бумаги.
– Отлично, – сказала она, глубоко вздохнув. Меган не рисовала уже много лет, она почувствовала, как налилась тяжестью ручка в ее руке. Она робко провела линию, потом другую, еще одну… и вдруг работа захватила ее. Рисуя, Меган ощущала, как из памяти всплывают детали, она припомнила его доброжелательность, уверенность в себе. Создавалось впечатление, что у этого человека все получается. Она ведь даже подумала, что он еврей, герой Израиля.
Как же она могла так ошибиться? Меган поймала себя на том, что так и рисует еврея, героя Израиля. Потому что было в нем что-то такое, что делало его в ее глазах правдивым, даже несмотря на все коварство и хитроумный обман. И Меган решила, что он на самом деле герой, наверное, такой же храбрый, как любой герой Израиля, и эту его храбрость она тоже пыталась нарисовать. Попыталась она передать и его своеобразие, необычайный дар подчинять своей воле людей. В глазах какой-то блеск и внутренняя сила духа, выступающий подбородок, резко очерченный рот, решительная поза, ясный взгляд. Она запомнила его манеру поворачивать к собеседнику лицо целиком, а не вполоборота или в три четверти – жест человека, который любит думать о себе, как об обаятельном. Все это Меган попыталась нарисовать. У нее даже заболели пальцы, так сильно она сжимала ручку. Ее глаза и рука не солгали. Меган посмотрела на рисунок. Да, это был он.
Именно так, это он. Возможно, она не смогла с достоверностью передать его возраст, а блеск в глазах скрыл внутреннее напряжение, но это был он. Может быть, не удались и волосы, обычно она не обращает на них внимания. Но это был он.
Агенты столпились вокруг, наблюдая за работой.
– Ну вот, – наконец вымолвила Меган. – Похож на кого-нибудь?
Агенты молчали, затем стали высказываться один за другим.
– Нет. Но портрет хорош. У вас он прямо как живой. Но нет, нет, я его никогда не видел, – сказал первый Тупица.
– Минутку, – произнес второй, – напоминает полковника из стратегического командования ВВС, которого мы допрашивали семь лет назад, когда он проходил по делу о махинациях с недвижимостью. С утра его считали одним из самых вероятных кандидатов, пока не отыскали его в Батте, штат Монтана, где он преподает в средней школе.
Тянулись секунды, не слышали еще третьего Тупицу, самого молодого, который звонил по телефону и подавал кофе.
– Фред?
– Думаю, надо посмотреть в досье ЦРУ.
Он подошел к столу, где лежали еще четыре или пять громадных фотоальбомов, прочитал заглавия на обложках, выбрал один и подошел к Меган. Она почувствовала, как его дыхание сделалось хриплым. Меган не видела, что это был за альбом, Фред быстро раскрыл его и нашел нужную страницу, С нее на Меган смотрели шесть человек, все в форме. Но это была не американская форма, как в альбоме с теми военными, который она уже просмотрела.
Мундиры со стоячими воротниками и вшитыми плечами, украшенные множеством наград. Лица были суровыми, напряженными, официальными.
Меган вытянула палец и дотронулась до одной из фотографий.
На фотографии он был полнее на несколько фунтов и не улыбался. Никакого обаяния, только сила. Но это был тот же седовласый мужчина с умными глазами, уверенный и целеустремленный. Все это было на фотографии, правда, в скрытой форме.
– Это он, – вымолвила Меган.
– Вы уверены, миссис Тиокол?
– Лео, посмотри сам. Это то лицо, которое она нарисовала! Это он!
Но Лео было трудно убедить.
– Вы абсолютно уверены, миссис Тиокол?
– Лео, посмотри на рисунок!
– К черту рисунок. Миссис Тиокол? Меган, посмотрите на меня. Посмотрите на меня. Это самое важное дело в вашей жизни. Посмотрите на меня и скажите, этого ли человека вы принимали за консула Израиля в Нью-Йорке.
– Но она же нарисовала портрет по памяти, – вмешался Фред. – Она не могла его больше нигде видеть.
– Да, это он, – заявила Меган.
– Лео, – не унимался Фред, – я же знаю, я девять лет проработал в контрразведке. В свое время он доставил нам массу неприятностей. Мы следили за ним по всему Нью-Йорку, когда он еще занимался оперативной работой. Должен сказать, что он профессионал чертовски высокого класса.
– Ты лучше позвони в Белый дом и людям на Саут Маунтин, – ответил Лео.
– Кто он? – спросила Меган, но все опустили глаза.
Лео, самый старший из Трех Тупиц, повернулся к ней и сказал:
– Вы только что опознали генерал-лейтенанта, начальника Первого управления ГРУ СССР, миссис Тиокол. Начальника русской военной разведки.
Меган не поверила ему.
– Я… – начала было она, но замолчала.
Подождав некоторое время, она все же спросила:
– Как его зовут? Скажите мне его имя, мне просто хочется знать его.
– Его зовут Аркадий Пашин.
В луче фонарика Уоллса, освещавшего дыру, висела угольная пыль. В нос бил плотный, холодный воздух, насквозь пропитанный запахом гниения. Уоллс повалился на пол, его вырвало, тело еще долго сотрясали рвотные позывы, хотя желудок уже был абсолютно пуст. В конце концов, он поднялся.
Парень, подумал он, я не хочу идти туда, нет, сэр.
Пойдешь, мальчик. Тебе больше некуда идти. Может быть, найдешь там что-нибудь. А теперь вперед, малыш.
Проклятье.
Прекрати ругаться. Иди вперед, иначе умрешь. Черт побери, это то же самое, что улицы, обычный тоннель. Вставай, парень, будь настоящим гордым негром, иди вперед. Никто там тебя не тронет.
Гордый негр, подумал Уоллс. Гордый негр!
Он пригнулся и заставил себя двинуться вперед. Когда луч его фонаря осветил это, Уоллс задрожал, его потрясло увиденное.
Гордый негр, сказал он себе, пытаясь держаться, да, сэр, гордый негр!
Это было лицо смерти. Конечно, ему приходилось видеть его множество раз на карикатурных пиратских флагах, на карнавальных масках, в фильмах ужасов и даже на коробках с воздушной кукурузой. Но то было шутливое, карикатурное изображение, а тут никаких шуток: злобного вида череп, отвратительная гримаса.
Уоллса трясло еще оттого, что на белых костях черепа сохранилось сгнившее мясо.
Глаз не было, или они так неестественно распухли, что больше не напоминали глаза? Жесткие пряди волос, свисая на лицо, торчали на голове, которую покрывала металлическая шахтерская каска. Тонкие, длинные, хрупкие кости рук держали кирку, лежавшую на груди скелета. В гниющей плоти грудной клетки зашевелились какие-то твари, встревоженные светом фонарика.
Уоллс быстро посветил фонарем по сторонам, и везде его луч выхватывал из темноты одну и ту же картину: мертвые люди с инструментами. Он вдруг почувствовал, что не один здесь, потревоженные светом твари, разжиревшие от обилия пищи, двигались на него, тряся чешуйчатыми хвостами.
Уоллс упал, в его сознании вспыхнула картина гибели мира, совсем как эта отвратительная пещера с горами гниющих трупов.
Гордый негр! – сказал он себе.
И тут его снова начало рвать. Уоллс даже не наклонялся, чтобы не испачкаться, ему уже и рвать было нечем. Казалось, легкие и грудная клетка разорвутся от рвотных позывов. Трясясь всем телом, Уоллс поднялся, думая только о том, сможет ли двигаться вперед. И все-таки смог, шагнул вперед, ощутив, как ботинок провалился во что-то.
Он-таки во что-то вляпался.
Вытащив ботинок, Уоллс продолжил движение вперед. Повсюду лежали блестящие, кишащие червями трупы – жуткая картина разложения. Спотыкаясь, он прошел дальше, очутился в более просторной пещере и увидел всю картину свершившейся здесь драмы. Луч его фонарика осветил обвалившийся тоннель, рухнувший уголь не оставил никакой надежды выбраться отсюда. Эти люди – сколько их? около пятидесяти? – попали в ловушку, ставшую для них могилой. Они понимали, что им не выбраться назад через завал, и начали пробивать горизонтальный лаз из своего тоннеля – как его, Кэти, что ли? Что-то на букву К – в его тоннель Элизабет. Но Элизабет, эта сучка, эта белая сучка, предала их точно так же, как предала его самого. Ведь до нее оставалось всего несколько дюймов, но кончился кислород и углекислый газ задушил их, всех до единого, и они умерли, хотя изо всех сил пытались спастись.
Уоллсу стало жаль их. Белые мальчики, в тоннеле они отчаянно боролись за жизнь. Люди, связавшие свою жизнь с тоннелями, как и он сам. Эх, ребята, не стоит умирать под землей. Уоллс знал это, в свое время он повидал много подобных смертей.
Но почему трупы начали гнить совсем недавно?
Уоллс напряженно шевелил мозгами и наконец сообразил. Конечно. Они пролежали в этой герметичной могиле почти полвека, а без воздуха трупы не разлагались. Они просто превратились в мумии, заморозились в холоде. Но потом Уоллс попытался припомнить все, что слышал об этих местах, – шахта много лет оставалась открытой, а прошлым летом, когда строилась ракетная установка, шло очень много дождей; дождевые воды проникали в гору, пробивали уголь и, в конце концов, достигли этой гробницы. Герметичность нарушилась, и появились могильные черви, миллионы маленьких тварей, превративших человеческую плоть в эту ужасную картину.
Шевелись, малыш!
Уоллс вошел в основной тоннель, где находились трупы остальных шахтеров.
Фонарик осветил их. Потолок в тоннеле был низким. Уоллс пытался не думать о погибших шахтерах, но не мог совладать с собой, представляя, как они оказались в кромешной темноте, с каким трудом дышали, ожидая спасателей, которые не смогли прийти к ним на помощь.
Он прошел вперед, стукнулся головой о свод, пригнулся и прошел еще немного. Уоллс почувствовал приток холодного воздуха и вдруг представил, что это мелкие черви проникают к нему в легкие, вгрызаются в плоть. Он едва не запаниковал, и это он, Уоллс, лучшая тоннельная крыса всех времен, да и на улице не последний парень, благодарю вас, мадам. Пожалуй, это был худший момент в его жизни: он стоял среди трупов, идти было некуда, оставалось, похоже, только присоединиться к ним. Он представил себя: искромсанный, рыхлый кусок гнилого мяса, украшающий несколько старых африканских костей. Через несколько лет сюда придут белые люди, кто-нибудь поднимет его кость и с отвращением скажет: «Боже мой, Ральф, костям этого парня в свое время доставалось больше, чем другим, должно быть, он был цветным!» Но тут Уоллс сказал себе: «слушаюсь, сэр» и еще несколько раз повторил: «гордый негр, гордый негр!». И страх выпорхнул из его груди, найдя себе место в чьей-нибудь другой груди. Он снова был прежним Уоллсом.
Ничто не может сломить этого ниггера, нет, сэр!
А этот парень выживет, как ты считаешь?
Уоллс медленно двинулся вперед, фонарик теперь ему был не нужен. Он выключил фонарик. Ему ничего не было нужно. Уоллс любил темноту, он был человеком темноты, темнота была его домом, неотъемлемой его частью. Он победил этот тоннель, этот негодяй был его, и его задница тоже принадлежала ему.
Уоллс шел, вытянув руки, он был один на один со смертью, но больше уже не боялся.
И вдруг он увидел свет. Бледно-молочный, мерцающий, далекий, но все же это был свет.
Вот так-то, ублюдок, подумал Уоллс.
Он ощущал легкий ветерок, удивляясь его сильному и приятному запаху. Уоллс полез через трупы, чувствуя, как они рассыпаются под ним. Но они не могли сделать ничего плохого, ведь это были просто мертвецы.
Наконец он добрался. Воздух проникал из дыры в потолке. Уоллс поднял голову. Высоко над ним был свет, до него надо было долго карабкаться вверх, как по дымовой трубе. Но это был свет. Свет в конце… чего-то.
Отлично, Джек, подумал Уоллс. А вот и Уоллс.
Он крепко привязал к телу своего друга и напарника – обрез 12-го калибра и двинулся навстречу свету.
В самом центре металла уже образовалась глубокая щель.
– Мистер Хаммел?
– Да, сэр?
– Долго еще?
– Когда я измерял последний раз, то прошел сто двадцать пять сантиметров. Значит, осталось сантиметров десять или пятнадцать.
– Сколько это займет времени?
– Ну, скажем, три или четыре часа. К полуночи. Мы закончим к полуночи.
– Отлично. А после этого все разойдемся по домам.
Хаммел резал металл уже в течение многих часов, руки болели неимоверно – приходилось держать горелку глубоко внутри металла. Тем не менее Джек гордился своей работой. Не многие могли бы сделать то, что делал он. Прекрасная работа, чистая, элегантная, точная. Еще немного – и все будет закончено.
Но все же ему по-прежнему было страшно.
– А военные, они ведь наверху и пытаются ворваться сюда, так ведь?
– Да, так, мистер Хаммел.
– А что будет со мной, когда эти парни выломают двери и начнут стрелять?
– Они не смогут попасть сюда.
– Придумают что-нибудь, они ведь умные ребята.
– Никто не может быть умным настолько.
– А вы кто? Скажите мне, наконец.
– Патриоты.
– Я знаю, что все солдаты считают себя патриотами.
– Нет, большинство солдат циники. А мы настоящие солдаты.
– Но если вы запустите эту штуку, то все умрут. Потому что русские в ответ выпустят все свои ракеты, и тогда умрут все!
Джек испугался, что его слова вызовут гнев этого человека, но они вырвались непроизвольно.
Генерал лучезарно улыбнулся.
– Мистер Хаммел, я никогда не допущу полномасштабной ядерной войны. Вы правы, это будет смерть для всей планеты. И вы думаете, я убедил всех моих людей пойти на этот отчаянный шаг только ради конца света?
Джек просто молча смотрел на генерала.
– Понимаете, мистер Хаммел, война не имеет смысла, если в результате этого все погибнут, не так ли? Но если мы можем победить? Что тогда? Разве это не моральный долг профессионального солдата воспользоваться преимуществами ситуации? Разве не в этом его высшее предназначение? Разве это не спасет мир, вместо того чтобы уничтожить его? Погибнут миллионы, но это все же лучше, чем впоследствии погибнут миллиарды! Лучше мертвая страна, чем мертвая планета. Особенно если миллионы, которым предстоит погибнуть, живут во вражеской стране. Так ведь?
Глаза генерала светились верой и убеждением, они излучали страсть и безумие. Испуганный Джек сглотнул слюну.
– Надеюсь, вы знаете, что делаете.
– Уверяю вас, что знаю, мистер Хаммел. А теперь, пожалуйста, продолжайте работу.
Джек сунул горелку в щель, испытывая при этом ужасное чувство вины.
– Мы закончили, – объявил сержант-сапер.
– Наконец-то! – воскликнул Алекс. – Вы здорово потрудились, ребята. Снимайте брезент.
Солдаты из Красного взвода с усилием стащили и сбросили тяжелые полотна брезента, закрывавшие их работу.
Алексу было плохо видно в темноте, но он и так знал, что там.
– Через это они никогда не прорвутся, – сказал он. – Мы-то знаем, да? Не раз проверено?
– Да, сэр, – согласился сержант-сапер.
Воздух был свежий и морозный, над головой светили звезды. Вокруг было тихо, слышался только шум ветра среди деревьев, да иногда кто-нибудь тихонько говорил или шевелился в темноте.
– И как раз вовремя, – похвалил Алекс. – Скоро они начнут уже крупными силами.
– Еще нет признаков штурма?
– Нет, внизу все тихо. Несколько минут назад подъехали какие-то грузовики.
– Пополнение, – заметил кто-то. – Мы их здорово потрепали, так что им не обойтись без пополнения.
– Сэр!
Кричали одновременно из десятка мест по всему периметру. Алекс повернулся на шум, подняв к глазам бинокль. Сначала он ничего не увидел, но потом кто-то крикнул:
– На дороге! На дороге!
Алекс снова поднес к глазам бинокль и даже на таком расстоянии рассмотрел все очень хорошо. Самолет шел на посадку, и хотя у него горели только посадочные огни, мигалки на концах крыльев и свет в кабине, было ясно, что это транспортный самолет. Колеса шасси коснулись прямого полотна шоссе, самолет подпрыгнул раз, другой, дернулся слегка, когда раскрылся тормозной парашют, и замедлил ход.
– С-130, – сказал Алекс.
Самолет остановился, из него выгрузились люди, а потом машина просто свернула с дороги в поле, освобождая место для другого самолета, который приземлился через несколько секунд, осуществив ту же рискованную посадку. За ними приземлился третий самолет и последний, четвертый.
– Тонкая работа, – одобрил Алекс. – Здорово, отличные летчики, храбрые ребята, приземлились прямо на шоссе.
– К нам еще посетители? – поинтересовался кто-то из солдат.
– Элитные войска, полагаю, рейнджеры. Что ж, следующие несколько часов обещают быть интересными.
Алекс посмотрел на часы. Полночь приближалась. Но скоро ли она наступит?
19.00
На самом деле, думать тут особо было нечего. Больше всего Дик Пуллер верил в простоту и огневую мощь, а не во всякие там хитроумные штучки. То, что происходило сейчас, казалось ему эпизодом второй мировой войны, чем-то вроде высадки в Нормандии, ставшей легендой для рейнджеров.
Здесь, как и там, рейнджерам предстоял штурм основного плацдарма, осуществить который они должны были с тех же позиций, с которых уже раньше пыталась атаковать рота Национальной гвардии. Рейнджеров было больше, и обладали они несравненно лучшей подготовкой. Их командир, старый сослуживец Пуллера, прямо из самолетов уже отправил своих людей на гору. Рейнджеры уже поднимались по склону. С правого фланга их будет поддерживать 3-й пехотный батальон, прикрывая рейнджеров огнем своих дальнобойных винтовок М-14, а когда те достигнут периметра, вслед за ними двинется пехота.
Позывной рейнджеров для радиосвязи будет Хавбек, а 3-го пехотного батальона – Бинсталк.
– Лейтенант Дилл?
– Да, сэр?
– Вам повезло, Дилл. Вы со своими людьми на этот раз будете в резерве. Расположитесь слева, в стороне от атакующих, как можно выше к гребню. Ваши обязанности: в случае больших потерь нам могут понадобиться люди для переноски раненых, могут понадобиться посыльные, если эти ребята разобьют или заглушат наши рации, но может понадобиться и дополнительная огневая поддержка на тот случай, если они попытаются прорваться с горы вниз в вашем направлении. На карте место вашей дислокации помечено Лима-92, нашли? Сможете отыскать это место в темноте?
– Понял, – ответил Дилл, стараясь не выдать голосом своей радости.
Пуллер продолжал объяснять задачу. Штурмовой отряд группы Дельта, которому надлежит спуститься в шахту, ворваться в коридор, пробиться в центр запуска и предотвратить пуск ракеты, будет выброшен с вертолетов после захвата наземного здания пункта управления пуском. С ними пойдет и Питер Тиокол, готовый сразиться (Пуллер надеялся на это) со своей противницей – дверью шахты.
– Есть какие-нибудь успехи относительно двери, доктор Тиокол?
Питер выдавил из себя жалкую улыбку. Его твидовый пиджак был помят, на cветло-голубой рубашке проступил пот, воротник ее был расстегнут и оттуда выглядывала белая футболка.
– Я работаю над этим, – заявил он. – Вероятность высока.
Пуллер кивнул.
– Штурм, – сказал он, – начнется в 22.00, до этого времени все подразделения должны занять свои позиции. Мистер Тиокол сообщил нам о затруднениях противника с хранилищем для ключей, те люди в шахте смогут проникнуть в него не ранее полуночи.
– Вы уверены в этом? – Питер слышал этот вопрос уже в сотый раз.
Да, уверен. Пожалуй, это было единственным, в чем он был уверен. Питер кивнул.
Пуллер повернулся к другим присутствующим.
– Есть вопросы?
– Какой сигнал для начала операции? – спросил кто-то.
– Начинаем по сигналу «Рушатся небеса», это строчка из старого стихотворения. Запомнили? Рушатся небеса.
Один из офицеров поинтересовался проблемой эвакуации раненых. Ему ответили, что штурмовые вертолеты группы Дельта будут выполнять роль санитарных вертолетов, но только после высадки группы.
– А как насчет поддержки с воздуха?
– Два вертолета группы Дельта оснащены мелкокалиберными пушками «Эмерсон» калибра 7,62 мм, установленными на подвесках. Они похожи на внешний двигатель «Джонсон» 1934 года и свисают над полозковыми шасси. В самом начале штурма эти вертолеты с позывными Сиксган-1 и Сиксган-2 смогут вести подавляющий огонь по укрепленным пунктам противника, но так как вертолетов не хватает, они будут держаться на высоте тысячи футов над целью и атаковать не больше двадцати пяти секунд, чтобы их не сбили зенитными ракетами «Стингер», как это уже было.
Здесь, как и там, рейнджерам предстоял штурм основного плацдарма, осуществить который они должны были с тех же позиций, с которых уже раньше пыталась атаковать рота Национальной гвардии. Рейнджеров было больше, и обладали они несравненно лучшей подготовкой. Их командир, старый сослуживец Пуллера, прямо из самолетов уже отправил своих людей на гору. Рейнджеры уже поднимались по склону. С правого фланга их будет поддерживать 3-й пехотный батальон, прикрывая рейнджеров огнем своих дальнобойных винтовок М-14, а когда те достигнут периметра, вслед за ними двинется пехота.
Позывной рейнджеров для радиосвязи будет Хавбек, а 3-го пехотного батальона – Бинсталк.
– Лейтенант Дилл?
– Да, сэр?
– Вам повезло, Дилл. Вы со своими людьми на этот раз будете в резерве. Расположитесь слева, в стороне от атакующих, как можно выше к гребню. Ваши обязанности: в случае больших потерь нам могут понадобиться люди для переноски раненых, могут понадобиться посыльные, если эти ребята разобьют или заглушат наши рации, но может понадобиться и дополнительная огневая поддержка на тот случай, если они попытаются прорваться с горы вниз в вашем направлении. На карте место вашей дислокации помечено Лима-92, нашли? Сможете отыскать это место в темноте?
– Понял, – ответил Дилл, стараясь не выдать голосом своей радости.
Пуллер продолжал объяснять задачу. Штурмовой отряд группы Дельта, которому надлежит спуститься в шахту, ворваться в коридор, пробиться в центр запуска и предотвратить пуск ракеты, будет выброшен с вертолетов после захвата наземного здания пункта управления пуском. С ними пойдет и Питер Тиокол, готовый сразиться (Пуллер надеялся на это) со своей противницей – дверью шахты.
– Есть какие-нибудь успехи относительно двери, доктор Тиокол?
Питер выдавил из себя жалкую улыбку. Его твидовый пиджак был помят, на cветло-голубой рубашке проступил пот, воротник ее был расстегнут и оттуда выглядывала белая футболка.
– Я работаю над этим, – заявил он. – Вероятность высока.
Пуллер кивнул.
– Штурм, – сказал он, – начнется в 22.00, до этого времени все подразделения должны занять свои позиции. Мистер Тиокол сообщил нам о затруднениях противника с хранилищем для ключей, те люди в шахте смогут проникнуть в него не ранее полуночи.
– Вы уверены в этом? – Питер слышал этот вопрос уже в сотый раз.
Да, уверен. Пожалуй, это было единственным, в чем он был уверен. Питер кивнул.
Пуллер повернулся к другим присутствующим.
– Есть вопросы?
– Какой сигнал для начала операции? – спросил кто-то.
– Начинаем по сигналу «Рушатся небеса», это строчка из старого стихотворения. Запомнили? Рушатся небеса.
Один из офицеров поинтересовался проблемой эвакуации раненых. Ему ответили, что штурмовые вертолеты группы Дельта будут выполнять роль санитарных вертолетов, но только после высадки группы.
– А как насчет поддержки с воздуха?
– Два вертолета группы Дельта оснащены мелкокалиберными пушками «Эмерсон» калибра 7,62 мм, установленными на подвесках. Они похожи на внешний двигатель «Джонсон» 1934 года и свисают над полозковыми шасси. В самом начале штурма эти вертолеты с позывными Сиксган-1 и Сиксган-2 смогут вести подавляющий огонь по укрепленным пунктам противника, но так как вертолетов не хватает, они будут держаться на высоте тысячи футов над целью и атаковать не больше двадцати пяти секунд, чтобы их не сбили зенитными ракетами «Стингер», как это уже было.