– Сынок?
   – Да, – ответил Уоллс, сгорая от стыда и злости. Частично он был зол на себя, частично на этого Мистера Белого с его озабоченным голосом, а еще на того, кто послал его в эту комнату для белых, где сейчас улетучивались секунды и была готова к пуску эта гребаная ракета.
   – Гм, сынок, скажи мне… – голос старался оставаться спокойным, хотя сквозь него доносились звуки стрельбы. Уоллс миллион раз слышал такой голос, он звучал, когда белый человек вдруг обнаруживал, что имеет дело с тупым, неграмотным ниггером.
   – Послушай, сынок, а буквы ты знаешь? Алфавит знаешь? Не слова, нет, буквы ты различаешь?
   Уоллс снова вспыхнул от стыда и закрыл глаза. Он почувствовал на лице горячие слезы и с такой силой стукнул по телефону, что даже подумал, не расколол ли его пополам.
   – Начат стартовый отсчет, – снова оповестила белая сучка, что еще больше разозлило Уоллса. Ему захотелось убить эту белую дрянь.
   – Да, – ответил он, – буквы я знаю хорошо. – Говорил он медленно, прямо как мальчик-слуга, черт побери.
   – Отлично, здорово. Просто здорово. Если мы будем действовать вместе, доверяя друг другу и не паникуя, то все будет в порядке, времени хватит и мы все сделаем по буквам. Отлично, сынок. Договорились?
   Уоллс почувствовал в голосе мужчины внезапный страх, словно вырвавшийся из забитого комками горла.
   – Да, – ответил он, успокаивая говорившего, подыгрывая ему, чтобы он улыбнулся. – Будем все делать медленно, без паники, так что все будет хорошо.
   – Ну и отлично. А теперь, если ты говоришь по телефону, то сидишь в кресле, так?
   – Так, – ответил Уоллс, послушно опускаясь в кресло.
   – Теперь посмотри на телефонную розетку, туда, где шнур уходит в стену. Посмотрел, да?
   – Посмотрел. – Он уставился на стенку, в которую уходил телефонный шнур.
   – Подними глаза на пару дюймов. Слева там есть маленькая ручка. Еще там есть выступ, а на выступе панель управления, она как бы наклонена от тебя. Не под прямым углом, а наклонена от тебя, правильно?
   – Да.
   – Хорошо, на этой вот панели посмотри на самую левую сторону… там полно всяких выключателей. Там пять групп по две колонки, всего десять колонок. Колонки идут вниз, и они тоже разбиты на группы, группа из шести кнопок, по три в каждой колонке, потом группа из восьми кнопок, по четыре в колонке, потом группа из четырех кнопок, по две в каждой колонке. А групп всего пять, верно?
   Черт бы тебя побрал, подумал Уоллс. Неверно, неверно и еще раз неверно.
   Там был какой-то лабиринт, путаница из маленьких белых коробочек, выключателей, проводов – кошмар сплошной. Он закрыл глаза в надежде, что эта путаница исчезнет и все прояснится, но когда открыл глаза, все осталось по-прежнему.
   – Видишь? – спросил тревожный голос.
   – Ничего я не вижу.
   – Смотри! Смотри, ублюдок, черт бы тебя побрал!
   Теперь уже в голосе говорившего звучала истерия, паника, ужас.
   Уоллс снова посмотрел туда, пытаясь все же отыскать… Перед глазами мелькали выключатели, принимая форму каких-то странных животных, а потом они меняли форму, как фантастические зародыши в каком-то кино, которые нападали на людей.
   – Стартовый отсчет продолжается, – прозвучал голос белой сучки, сладкий, как сахар. – Стартовый отсчет продолжается.
   И тут он увидел это! Да, да, черт побери, он видел это! Сдвоенные колонки кнопок, разбитые на маленькие группы, всего пять сдвоенных колонок.
   – Да чтоб тебя разорвало! – заорал Уоллс. – Эй, парень, я нашел эту суку, нашел!
   – Отлично, отлично. Здорово, отлично! Превосходно! А теперь…
   И тут телефон замолк.
   – Не работает, не работает, телефон не работает! – завопил Питер. – Боже, он не работает!
   – Продолжается стартовый отсчет, – возвестил голос Бетти по громкоговорителю.
   Кто-то схватил Питера, это был сержант, пытавшийся успокоить его.
   – Возьмите себя в руки.
   Питер посмотрел в никакие глаза сержанта. Неужели ты не понимаешь, что происходит? Неужели не понимаешь, какова цена всего этого? Это же…
   – Они разбили распределительный щит, доктор. Посмотрите.
   Офицер показал на ящик, расположенный высоко на стене. Он был разбит огнем спецназовцев, автоматная очередь разворотила его, провода и выключатели свисали оттуда, словно кишки.
   – А другой телефон здесь есть? – спросил офицер. – Здесь, в коридоре, другой телефон. Может быть, есть где-то?
   Телефоны! Да кто же помнит о телефонах! Но сейчас Питер, который провел целую жизнь в изучении чертежей шахты Саут Маунтин, пытался воскресить в памяти расположение телефонов, на которые никогда не обращал внимания. Да, здесь должен быть еще телефон. Он вспомнил, вон там!
   – Дальше по коридору, – вымолвил он. – Футах в двадцати. Там еще один телефон, чуть подальше.
   Все с сомнением смотрели на него.
   – Но вы же будете на виду у русских, доктор.
   – Ракета сейчас взлетит, черт побери!
   – Доктор, да они же изрешетят вас.
   – Этот чертов телефон нужен мне всего на одну минуту.
   – Мы прикроем вас огнем, – предложил офицер, – из всего имеющегося у нас оружия.
   – Я пойду с ним, – сказал кто-то. – Надо, чтобы кто-то был рядом с ним и тоже стрелял.
   Питер посмотрел на солдата. Чумазое лицо, немного застенчивое, но определенно знакомое. И Питер вспомнил: это вовсе не военный, а молодой агент ФБР по фамилии Акли. Какого черта он здесь?
   – Пошли, – сказал Питер.
   Он подбежал к углу, за которым находилась баррикада русских и телефон. Из-за угла десантники группы Дельта вели огонь по русским, шум стрельбы был громким и пугающим. Питер ненавидел этот шум, ненавидел все: автоматы, грохот, нависшее над ним чувство смертельной опасности, а больше всего ненавидел собственный страх, который, похоже, стал неотъемлемой частью всего его существа. А еще он ненавидел ее, Бетти, которая была Меган, и она любила и ненавидела его.
   – Стартовый отсчет продолжается, – напомнила Меган.
   Акли стоял рядом, в каждой руке у него было по немецкому пистолету-пулемету с длинными магазинами. Он тоже выглядел испуганным.
   Стоявшие за углом десантники группы Дельта заряжали оружие или были заняты еще чем-то, что положено было делать перед атакой.
   – Готовы, доктор?
   – Дд-а-а, – с трудом выдавил Питер.
   – Отлично. Ребята, по моему сигналу! – крикнул молодой офицер. – Вперед!
   Десантники выскочили в коридор и открыли огонь. Грохот стрельбы усилился, Питеру показалось, что это катится вниз по металлической лестнице бочка из-под бензина, наполовину загруженная болтами и гайками. Он в панике рванулся вперед, разбрызгивая ногами воду. В воздухе мелькали вспышки, поднимались вверх облака тумана, коридор был полон криков. И во всем этом не было ни малейшего смысла.
   Питер добежал до ниши в стене, где висел телефон, и попытался втиснуться в нее.
   Рядом ударила пуля, вырвав из стены кусок цемента, который больно его стукнул.
   Пули летали повсюду, было что-то неестественное, даже безумное в том, как быстро они носились по коридору. Они порхали, как насекомые, стукались о стены, вздымали брызги воды на полу. Акли вел огонь с двух рук, прикрывая Питера от огня русских. Втолкнув его в темную нишу, он прижал Питера к стене своим теплым телом.
   Питер снял трубку телефона.
   Он молчал.
   Питер запаниковал, но тут до него дошло, что это другая линия. Он нажал кнопку и в ухо ему ударил гудок.
   – Быстрее, – закричал Акли, продолжая вести огонь.
   – Стартовый отсчет продолжается, – напомнила Меган.
   Заткнись, Меган! Питер набрал номер.
* * *
   Каким-то чудом Григорий все же добрался до стола. Его удивило, что он еще жив. Теперь проблема заключалась в том, чтобы подняться. Обе раны обильно кровоточили, на полу остался кровавый след, брюки Григория насквозь пропитались кровью. В ушах стоял какой-то странный шум, сливавшийся с хриплым, тяжелым дыханием; с таким шумом обычно из аккордеона выходит воздух, когда у него продырявлены меха. Тут до него дошло, что это звучит его собственное тело, а продырявлено его собственное легкое. Григорий сглотнул подступившую к горлу кровь.
   А потом он встал, сам не понимая, откуда взялись силы в его толстом, рыхлом, неповоротливом теле. Преодолевая неимоверную боль и шатаясь, он все-таки поднялся с пола, ухватился за чемодан, в котором лежала бомба. Дышал он хрипло, на груди пузырилась кровь, голова болела, в висках стучало, большая часть тела онемела, пальцы не слушались его. Сухой язык во рту еле ворочался, губы застыли, словно известка.
   Григорий положил ладонь на бомбу. Она лежала спокойно, хотя ему почудилось, как она дрожит от вибрации.
   23:58.35
   23:58.36
   23:58.37
   Цифры прыгали, и никакая сила на земле не могла остановить их. Григорий заворожено смотрел, как они стремились к последнему своему значению 24:00, тогда бомба взорвется, и во всем мире наступит полночь.
   Он заплакал.
   Что мог сделать обычный человек с этим колдовством?
   Его толстые, неуклюжие пальцы принялись тыкать в кнопки на крышке бомбы, но он даже не направлял их движение, не чувствовал, что это его пальцы.
   Григорий еле стоял.
   Слеза человека упала на черную, гладкую поверхность пульта бомбы. Да, прыгающие красные цифры стремительно неслись вперед. Кроме часового механизма, на пульте находилась кнопка взрывателя, из которого уже давно выдернули предохранительную чеку. А кнопка была нажата, она покоилась в своем маленьком гнездышке. Это было устройство взрывного действия. Сфера мощного взрывчатого вещества окружала сферу из плутония, внутри которой находился бериллиевый стержень, представляющий собой нейтронный источник. В долю секунды сила взрыва соединит плутоний и бериллий, образуется критическая масса и начнется цепная реакция.
   Как же помешать этому?
   23:58.56
   23:58.57
   23:58.58
* * *
   Снова зазвонил телефон.
   Ошарашенный Уоллс посмотрел на него и схватил трубку.
   – Да?
   – Уоллс! – раздался пронзительный крик. – Ты меня слышишь?
   – Черт, слышу.
   – У нас с тобой всего несколько… ох… ох! Извини, я просто… ох, черт, ногу больно. О, Господи, послушай… ты в порядке? Тут у нас жарко.
   – Продолжай, парень.
   – Хорошо, слушай меня. Ты нашел эти колонки?
   – Все в порядке.
   – Отлично, здорово. Отсчитай третью слева.
   Уоллс так и сделал.
   – Нашел эту чертову колонку.
   – Хорошо, а теперь наклонись поближе, я хочу, чтобы ты смотрел на первые буквы на каждой табличке. Только на первую букву.
   – Готово.
   – Найди табличку, которая начинается с буквы "Р".
   Уоллс приложил к колонке палец и стал искать букву "Р", нашел ее. На табличке было написано «Проверка электрической системы наведения».
   – Нашел.
   – Нажми кнопку.
   Уоллс нажал.
   – А теперь ищи букву "А".
   С буквы "А" начиналась табличка «Механика передовых схем».
   – Есть.
   – Нажимай… ох, черт. О Боже, нажимай. Господи, они ранили этого парня. Нажимай!
   Уоллс нажал.
   – Теперь букву "I".
   Уоллс нашел "I". «Проверка цепи инерциального наведения».
   Нажал и эту кнопку.
   – Отлично, осталось немного. Ох, проклятье. Господи, совсем рядом.
   Уоллс слышал в трубке шум стрельбы и крики.
   – Теперь "М", ищи "М", парень.
   Он легко нашел "М". «Ручная перезарядка».
   Нажал кнопку.
   – Готово!
   – Отлично, а теперь "В". Найди "В" и все в порядке.
   Уоллс разглядывал буквы на табличках, он пробежал глазами колонку до конца и испугался. Его пронзила боль, на глаза навернулись слезы, мешая видеть.
   – Нашел? Ищи, черт побери, осталась всего одна кнопка, давай, она где-то в середине.
   Уоллс всхлипнул.
   – Да нет здесь никакой "В".
   – Ищи, черт бы тебя побрал. Ищи! "В" идет после "А", ищи же, черт возьми!
   Уоллс снова пробежал глазами таблички.
   – Да нет здесь "В", – закричал он, ненавидя себя за то, что не в силах был изменить ужасную реальность происходящего. – "В" нет.
   – Последняя предпусковая стадия, – вполне обоснованно объявила Бетти.

 

 
   Пуллер стоял недалеко от дверей лифта и слушал по рации сообщения о ходе боя. Звук стрельбы в длинном коридоре был похож на рокот прибоя.
   – Дельта-6, доктор говорит по телефону, похоже, дозвонился, спецназовцы стреляют по нему. Ох, Господи, они попали в парня рядом с ним.
   – Прикройте их огнем! – рявкнул Пуллер.
   – Делаем все возможное, Дельта-6, вижу, как доктор говорит по телефону, он кричит… ох, черт…
   – Ранили?
   – Нет, это голос компьютера, она говорит, что началась последняя предпусковая стадия, ох, дьявол, не думаю…
   Пуллер дышал с большим трудом, ощущение было такое, словно он на грани жестокого сердечного приступа. Полковник отвернулся, вглядываясь в холодную темноту, и вдруг в отдалении, слева, раздался взрыв. Сильный взрыв, это ощущалось даже здесь. Взрывной волной его сбило с ног, он лежал ошеломленный и видел, что упали еще несколько человек, сбитые с ног неожиданной ударной волной. Но это взорвалась не ракета.
   – Отстрелило крышку люка пусковой шахты, – сказал кто-то, – сейчас птичка взлетит.
   Конечно, это взорвалась крышка люка пусковой шахты. Это означало только одно: до пуска осталось тридцать секунд.
   Из пусковой шахты вырвался столб света, высокий и прямой, как лезвие шпаги, он сужался, уходя в темное ночное небо, показывая путь, по которому сейчас последует ракета.
   – Проклятье, – выругался кто-то, – мы не остановили ее.
   Люди начали разбегаться по изрытой окопами и снарядами поверхности горы.
   Послышался гул, это заработало основное зажигание, из газовых рулей в ночное небо повалили четыре столба белого дыма.
   – Взлетает! Взлетает! Взлетает! – Крики неслись со всех сторон.
   Пуллер подумал, как это будет выглядеть, представил себе, как ракета выходит из шахты и устремляется в небо, сзади нее яркое пламя. Сначала она покажется величественной, почти неподвижной, потом наберет скорость и с неимоверной быстротой рванет вверх; свет ее пламени постепенно потускнеет, потом совсем исчезнет, и небо снова станет черным.
   – Мы не смогли, – сказал кто-то вроде бы со смешком, но Пуллер понял, что это было всхлипывание. – Мы не остановили ее. Эти сволочи победили нас.

 

 
   – Ладно, – закричал Питер, придавленный в темноте телом Акли, кровь Акли капала ему на лицо, – а сейчас я хочу, чтобы ты назвал мне первые буквы по всей колонке. У нас все получится. Давай, Уоллс.
   – Эс, – раздался голос Уоллса. «Проверка интегрированного программного обеспечения».
   – Дальше.
   – Пи.
   Пуля ударила в стену рядом с плечом Питера.
   «Проверка электрической системы наведения».
   – Дальше.
   – Эй.
   «Механика передовых схем».
   – Дальше.
   – Ай.
   Питер слышал, как стучат автоматы десантников группы Дельта, громко стучат. Когда они стреляли, он чувствовал тепло пороховых газов, а стреляли вокруг него все. В коридор пробилась еще одна группа десантников, они обступили Питера. Стреляные гильзы их автоматов вылетали прямо на него, и Питеру подумалось, что падающие на пол гильзы похожи на дождевые капли.
   – Нет, мне кажется, это "L", очень похоже.
   – Черт, да конечно "L".
   «Механизм отвода обслуживающей башни».
   – Дальше.
   – Ай.
   «Проверка цепи инерциального наведения».
   – Дальше.
   – Эс.
   Одного из десантников ранили, и он с глухим стуком рухнул перед Питером.
   «Проверка механизма отбрасывания кожуха».
   – Дальше.
   – Эй.
   Питер принялся мучительно припоминать, что это еще может быть за буква «эй».
   – Точно «эй»?
   Пуля ударила в стену в двух дюймах от его головы, осколки цемента оцарапали лицо. Боль была довольно сильной. Боже! Питер вздрогнул.
   Откуда, черт побери, взялась эта буква?
   – Уоллс, назови мне остальные буквы, которые идут за ней.
   Питер услышал голос Уоллса, медленно называвшего буквы.
   – А-В-О-Т-И-М-И-Р-В. Что за чертовщина?
* * *
   Григорий чувствовал себя полным идиотом. Он вышел на атомную бомбу со швейцарским армейским ножом. Мысли его лихорадочно метались. Он смотрел на прыгающие цифры. Интересно, что он почувствует при взрыве бомбы?
   Своими толстыми, непослушными пальцами он с трудом оттянул лезвие. Всего несколько часов назад этим ножом он открыл окно в машине! Ведь это было совсем в другом мире! Григорий почувствовал слабость. Лезвие ножа тюкнулось в кнопку взрывателя, Григорий попытался поддеть кнопку, лезвие во что-то уперлось, и он надавил на него.
   Раздался щелчок, и кнопка вылетела из гнезда. Ему удалось вытащить ее!
   Григорий наклонился ближе, но не увидел ничего, кроме провода, уходившего через отверстие в бронированный футляр.
   Он тупо уставился на бомбу.
   Из легких вырвался хрип, словно прозвучала издали последняя протяжная мелодия. Он чувствовал себя глупцом, несмышленым ребенком. Разве может человек справиться с этим безумием?
   А цифры продолжали бежать, подталкивая мир в огонь, в никуда. Все внутри у него протестовало против этого безумия, злоба все усиливалась и перешла, наконец, просто в животную ярость. И от всего этого Григорий закричал, он кричал снова и снова, словно крик мог остановить цифры.
   Цифры расплылись у него перед глазами.
   Григорий поморгал, и они снова встали на место.
   23:59.18
   23:59.19
   23:59.20
   Он снова закричал.
   Потом поднял свой пистолет и сунул его ствол в отверстие, где раньше была кнопка.
   И выстрелил.
   Пистолет дернулся и вылетел из руки. В нос ударил запах пороха.
   Григорий засмеялся.
   То он пытался ударить, а теперь попробовал застрелить атомную бомбу!
   По крайней мере, чувство юмора не покинуло его перед концом света.
   А глупые цифры все скакали. В глазах поплыло, потом вообще все исчезло, словно он ослеп. Боль внутри стала просто невыносимой, как будто в кишки забралась собака и пожирала их.
   Водка! Водка!
   Он сунул руку в карман. Бутылка была там! Григорий вытащил бутылку и, побоявшись, что не удержит, пока будет открывать, просто разбил горлышко об стол.
   Горячий огонь скользнул внутрь, сосредоточив в себе все милосердие веков.
   За водку, я пью за водку!
   Григорий поднял бутылку, словно провозглашал тост, а секунды летели к последней черте, к финалу, к полночи, к Вечности.
   – Я пью за бомбу! – крикнул Григорий.
   – Я пью за Родину!
   – Я пью за товарища генерала Аркадия Пашина!
   Он решил угостить бомбу водкой. В отверстие, где была кнопка и куда он выстрелил из пистолета, Григорий вылил остатки водки.
   – Пей, сволочь! – крикнул он. – Утопи своя печали, как это делали лучшие люди!
   Бомба проглотила водку.
   23:59.52
   23:59.53
   23:59.54
   Григорий покосился на цифры со все возрастающим безразличием. Они были похожи на кровавую красную реку, стремящуюся затопить мир. С губ его сорвался смешок. Он смотрел, как цифры спешат к полуночи…
   23:59.55
   23:59.56
   23:59.57
   23:59.58 .58 .58
   Григорий уставился на цифры: на часах застыла цифра 58.
   У него потемнело в глазах.
   Упал он головой вперед, распластался на полу и тихонько умер от потери крови.
* * *
   Это была шутка!
   Какая-то дьявольская шутка!
   «А вот и МИРВ».
   – На чем это написано? На листке бумаги или на чем-нибудь еще?
   – На карточке, она приклеена лентой к…
   – Сорви ее! Сорви! – закричал Питер. Он подождал секунду.
   – Какая там буква?
   – Би.
   "В"! «Проверка режима начального отделения»!
   – Последняя предпусковая стадия, – раздался голос Меган.
   – Нажми кнопку!
   Это была та самая секунда, когда мир повис на волоске.
   – Нажимай! Нажимай! Нажимай! – кричал Питер.
   – Пуск остановлен, – объявила Меган. – Пуск остановлен.
   Коридор заполнили восторженные крики десантников из группы Дельта.
   – Ты сделал это, Уоллс! – закричал Питер, шатаясь от необычайной радости, от необъяснимого удовольствия. Он посмотрел на часы, чтобы зафиксировать этот момент, и увидел, что после полуночи прошло десять секунд. Но они сделали это!
   Сделали!
   Я победил тебя, Меган.
   Питер разрыдался.
   Я люблю тебя, Меган, Боже, как я люб…



После полуночи


   Звонок раздался в половине второго ночи. Он разбудил Меган, которая спала на кушетке в маленькой комнате, примыкающей к студии. Она помотала головой, стряхивая оцепенение сна, поморгала глазами, и на мгновение мелькнула мысль, что это снова звонит Питер. В памяти всплыл его голос, искаженный телефоном, но все равно такой знакомый. Сердце Меган забилось, она увидела его лицо, почувствовала его залах, ей показалось даже, что она дотронулась до него. Но потом она услышала шум, крики, вопли. Агенты ФБР вели себя, как дети во время празднования Дня Независимости, как молодежь, собравшаяся на вечеринку, и Меган стало не по себе оттого, что кто-то веселится. Она испугалась.
   Меган встала и пошла в студию. Агенты продолжали хлопать друг друга по спинам, поздравляли друг друга, обнимались, а ее охватило какое-то ужасное чувство непричастности ко всему этому. Тут она увидела, что самый пожилой из агентов, которого называли Лео, не участвует в общем веселье.
   Он подошел к Меган. Черт побери, я обязан выполнить свой долг, было написано на его осунувшемся лице. И хотя видно было, что у него приподнятое настроение, предстоящая миссия явно не доставляла ему удовольствия, а вызывала неподдельную боль.
   – Миссис Тиокол, около полуночи группе Дельта удалось захватить ракетную шахту Саут Маунтин и обезвредить ракету буквально перед самым пуском.
   – Значит, третьей мировой войны не будет? – отрешенно поинтересовалась Меган, словно ее действительно волновал этот вопрос.
   – Во всяком случае, не сегодня ночью, – ответил Лео. Было еще что-то такое в его лице, и Меган поняла, в чем дело.
   – Питер погиб, да?
   – Да, мадам, очень сожалею, но он погиб. Пуля попала ему в голову через секунду после того, как группа Дельта остановила пуск.
   – Понимаю.
   Меган глубоко вздохнула и подумала о сплющенных консервных банках, разбросанных по полу. Ему разнесло голову пулей. Питер лежал на полу секретного государственного объекта среди солдат, сражающихся за свое существование.
   Картина была настолько глупой, что Меган чуть не рассмеялась.
   – Если для вас это имеет какое-то значение, то они сообщили, что он вел себя просто геройски. Настоящий герой.
   Ох как здорово. Герой. Ах, отвяжись от меня, идиот. Кого теперь это волнует? Или вы уже считаете меня своей? Может быть, мне даже дадут маленькую, поганую медаль?
   – Нет, нет, для меня это не имеет значения, – ответила Меган и вернулась в свою комнату, чтобы они не видели ее горя.

 

 
   Уоллс молча сидел в кресле, глядя на омертвевшую панель с выключателями.
   Он чувствовал себя абсолютно без сил. Такое ощущение, что он снова в карцере, в маленькой камере, на двери которой было нацарапано «Трахай ниггеров».
   Он улыбнулся.
   Сегодня он прошел через несколько дверей.
   Так Уоллс ждал в центре запуска еще примерно час, просто сидел, пытаясь понять, что он чувствует. Но единственным реальным чувством было чувство голода. Он просто умирал с голоду. Заметив на столе сверток в промасленной коричневой бумаге, Уоллс развернул его и обнаружил бутерброд с арахисовым маслом, пакетик хрустящего картофеля и яблоко. Бутерброд он проглотил мгновенно, голод это не утолило, а на то, чтобы открыть пакет с хрустящим картофелем, у него, похоже, просто не осталось сил.
   Снова зазвонил телефон. Уоллс взял трубку.
   – Да?
   – Уоллс, говорит Дельта-6. Мы добили русских, можешь выходить.
   – Понял, сэр. Вы бы прислали сюда врача, тут парень тяжело ранен.
   – Хорошо, врач будет.
   Уоллс взял свой обрез, подошел к двери, открутил тяжелый запор и шагнул в коридор. Но вышел он не в коридор, а шагнул в историю.
   Как только он переступил порог комнаты, сверкнула вспышка фотоаппарата, но Уоллс не обратил на это внимания. Кто-то из рейнджеров сообразил взять с собой в шахту «Никон», и через четыре дня эта фотография появилась на обложках «Тайм» и «Ньюсуик» вместе со статьей «За день до полуночи». Журналисты называли эту статью сенсацией десятилетия, а может, и всей второй половины века. Фотография запечатлела симпатичного темнокожего парня с красным платком, повязанным вокруг головы. Лицо у него было грязным и осунувшимся, блестящим от пота и по-своему даже сексуальным. Он выглядел крепким, красивым и довольно опасным парнем каким, собственно, и был – и очень, очень храбрым. Глаза его были глазами солдата, уставшего от боя, в них таилась настороженность и что-то еще, что-то очень человеческое. В руках он как-то небрежно держал обрез, камуфлированный комбинезон промок от пота. Узкие бедра, широкие плечи, на руках вздувшиеся жилы и мускулы.
   Он стал иконой для всех, кто сражался и умер за Саут Маунтин. Журналы подробно расписали все его действия: как он пробирался по тоннелям, как убивал людей, как использовал любой ничтожный шанс, как ему сопутствовала удача, каким он был сообразительным и хладнокровным. Сообщили и о его неграмотности, и о том, что он осужден за уголовное преступление, но здесь журналы заговорили об общем падении культуры и нравов в Америке конца 80-х годов, что сделало героя обычной массовой жертвой, а не каким-то исключительным тупицей и злодеем. Но храбрость его, конечно, была неоспоримой. Один генерал заявил в интервью для «Тайм», что отдал бы все свои награды, только бы совершить то, что сделал Уоллс, ведь это один из величайших подвигов в истории войн. Естественно, Уоллс не провел ни единого дня в тюрьме, он покончил со старой жизнью и зажил новой.