"Госсекретарь Соединенных Штатов Кордуэлл Холл сегодня, 26 ноября, собирается вручить японским послам Кичисабуро Номура и Сабуро Курусу специальную ноту, в которой, очевидно, будет сформулирована окончательная позиция США на переговорах".
   Проходя 28 ноября мимо Формозы, мы поймали сообщение, переданное местной штаб-квартирой флота:
   "Две неопознанные подводные лодки, очевидно американские, замечены идущими северным курсом в водах восточнее Формозы".
   "Боевая готовность No 2" предоставляла возможность командирам кораблей предпринимать "боевые действия только в случае абсолютной необходимости". Я связался с гидроакустическим постом:
   - Будьте внимательны! Возможно, что вблизи нас действуют подводные лодки противника.
   Спокойный профессиональный голос ответил:
   - Понял вас. Аппаратура включена и действует в режиме поиска.
   1 декабря радисты поймали новое сообщение: "Английское военно-морское соединение из пяти боевых кораблей, включая линкор "Принс оф Уэлс", полным ходом следует на Дальний Восток".
   Вся напряженность, порожденная неизвестностью и ожиданием, несколько спала, когда на горизонте появились зеленые берега острова Палау.
   В 13:00 мы отдали якорь в порту. За пять суток плавания мы попали из зимы в жаркое, цветущее лето. Заросли зеленых кокосовых пальм на берегу располагали к покою и отдыху. Но атмосфера, царящая на самой базе, грубо возвращала в предвоенную действительность. Бухта была забита транспортами с войсками. Солдаты постоянно проводили учения по высадке с транспортов, карабкаясь вверх и вниз по штормтрапам и грузовым сетям.
   Вечером следующего дня, 2 декабря, мы приняли историческую радиограмму, переданную из штаба Объединенного флота: "Ниитака Яма Ноборе 1208". В переводе это означало: "Взбирайтесь на гору Ниитака. 1208".
   Прочтя эту радиограмму я понял ее значение, даже не заглядывая в секретную шифровальную книгу. Расшифровка этой радиограммы была такой: "НАЧИНАЙТЕ ВОЙНУ ПРОТИВ США И АНГЛИИ 8 ДЕКАБРЯ".
   Вскоре после этого все командиры кораблей собрались в салоне контр-адмирала Райцо Танака для получения последних инструкций относительно атаки на Давао. инструктируя нас, Танака постоянно повторял:
   - Помните, что в Вашингтоне еще продолжаются переговоры. Мы должны быть готовыми, что в любой момент поступит приказ, отменяющий всю операцию. Если переговоры закончатся успешно, нам останется только одно: развернуться и вернуться в Японию.
   - От острова Палау, - сказал я, - всего в 500 милях находится Давао крупнейшая американская военно-морская база на Филиппинах, а в 700 милях к юго-западу - еще одна крупная база на Гуаме. Я уверен, что большое количество американских подводных лодок постоянно наблюдают за сосредоточением наших кораблей здесь. Что мы должны сделать, если до официального начала войны мы установим контакт с какой-нибудь из этих лодок?
   - Я думаю, что утопить, - ответил адмирал. - "Боевая готовность No 2" дает нам на это право в случае абсолютной необходимости.
   Затем мы разъехались по своим кораблям. Я все еще продолжал скептически относиться к войне с Америкой и надеялся, что в конце концов в высших сферах возобладает здравый смысл. Я тогда, конечно, не знал, что нота Государственного Департамента США от 1 декабря была расценена нашим правительством как ультиматум, требующий капитуляции Японии без боя. А потому было принято решение начать войну с Америкой и ее союзниками. Как говаривал великий Сун-Ци: "Настоящий великий полководец выигрывает войну без боя".
   6 декабря в 01:30 шесть наших эсминцев, ведомые легким крейсером, покинули обширную гавань острова Палау, имея целью очистить филиппинские воды от вражеских подводных лодок и открыть путь к Минданао авианосцу, двум тяжелым крейсерам и транспортам с десантом.
   Выйдя через узкий проход в коралловых рифах западной части атолла, мы, включив гидроакустику, начали миля за милей прочесывать море. Текло время, но ничего обнаружить не удавалось. Только около 16:00 с гидроакустического поста доложили:
   - Шумы, похожие на подводную лодку. Пеленг 60, дистанция 2500.
   Я развернул корабль в указанном направлении и дал команду приготовиться к сбросу глубинных бомб. На мачте был поднят трехфлажный сигнал "АВХ" ("Атакую глубинными бомбами"), продублированный длинными свистками сирены.
   - Десять градусов вправо. Дистанция 2000 метров, - снова доложили с гидроакустического поста. - Шумы постоянно указывают на подводную лодку.
   Я развернул корабль в указанном направлении и увеличил скорость до 21 узла, поскольку на меньшей скорости эсминец рискует получить повреждения от собственных глубоководных бомб. Все стояли по местам, готовые к атаке, ожидая только моей команды. Меня самого охватил охотничий азарт, и я дрожал от возбуждения. Я уже был готов дать команду, но в последний момент проглотил вырывающиеся слова и приказал:
   - Отставить атаку глубинными бомбами! Отставить!
   Я считаю, что это было одно из самых важных решений, которые мне пришлось принимать в ходе войны. Мое решение основывалось на том, что день "Д" был назначен на 8 декабря, до которого оставалось еще двое суток. Со всех точек зрения было бы неразумно атаковать в открытом море чью-либо подводную лодку, которая не продемонстрировала по отношению к нам никакой враждебности. Не говоря уже о многом другом, подобная атака могла сорвать внезапность нашей собственной атаки на американцев. Кроме того, мне совсем не хотелось, чтобы первый выстрел в этой войне сделал именно я.
   Отказавшись от атаки, я развернулся и присоединился к отряду.
   В этот момент мы соединились с авианосцем "Рюдзе" и двумя тяжелыми крейсерами, вышедшими вслед за нами из Палау. Построившись в круговой ордер, все двенадцать кораблей двинулись на запад со скоростью 18 узлов.
   Воспользовавшись первым же удобным случаем, я приказал собрать на верхней палубе экипаж эсминца и кратко объяснил им обстановку и поставленную перед нами задачу. Меня удивила их спокойная реакция на такую страшную новость, как начало войны. Возможно, что они сами уже догадались обо всем по многим событиям двух последних недель.
   Когда офицеры и матросы вернулись на свои места, я сел за штурманский столик в ходовой рубке и стал изучать карту прибрежных вод Давао. Спускалась ночь. Погода стояла тихая и прекрасная. Океан был спокоен. Полностью затемненные корабли нашего круглого ордера продолжали идти заданным курсом.
   В рубке внезапно появился рассыльный, совсем юный, семнадцатилетний матрос 2-го класса Такео Мурата, пришедший на эсминец лишь накануне выхода из Куре. Он принес радиограмму. На мгновение у меня в душе шевельнулась жалость к этому мальчику, вынужденному идти на войну вместе со взрослыми мужчинами.
   Радиограмма снова оказалась разведсводкой, в которой говорилось: "В районе Легаспи кораблей противника не обнаружено. 19:00, 6 декабря".
   Следующие доставленные на мостик радиограммы оказались просто перехваченными сообщениями прессы. В одном из них говорилось:
   "Японские послы Номура и Курусу возобновили переговоры с госсекретарем Холлом и президентом Рузвельтом относительно последних американских предложений..."
   А во втором:
   "Представитель Министерства Иностранных дел сегодня объявил, что пассажирский пароход "Татсута-Мару", вышедший из Иокогамы на прошлой неделе в Лос-Анджелес, получил инструкцию совершить визит в Мексику. В связи с этим он прибудет в Лос-Анджелес 14 декабря, а выйдет в обратный рейс 16 декабря. Прибытие парохода в Манзанилло ожидается 19 декабря".
   Ничего не говорило о приближающейся войне. Кто мог тогда подумать, что столь длинное сообщение об изменении графика рейса "Татсута-Мару" маскировало тот факт, что пароход уже получил приказ ложиться на обратный курс и возвращаться в Японию?
   Следующий день, 7 декабря, прошел столь же монотонно. Время от времени приходили радиограммы, очень напоминающие предыдущие. Приказа об отмене операции не поступало, а мы еще находились довольно далеко от цели нашего нападения - в 50 милях восточнее мыса Сант-Августино и в 100 милях восточное Давао.
   Я утомился, находясь двое суток на мостике, а потому позволил себе вздремнуть в командирском кресле прямо в рубке, оставив командовать кораблем старшего лейтенанта Тосио Кояма - молодого, но уже очень опытного штурмана. Меня разбудил шум дождя. Корабли вошли в полосу тропического ливня. Было 3 часа 30 минут ночи 8 декабря - дня "Д"!
   Я даже ощутил угрызения совести, что проспал начало столь великого дня. Я тут же позвонил в радиорубку, чтобы узнать, не было ли каких-нибудь новых сообщений. Оказалось, что не было. Я все еще чувствовал себя сонным и злился, что в такой день я не могу сконцентрироваться на выполнении боевых задач, поскольку война может начаться в любую минуту.
   На рассвете (05:00) двадцать бомбардировщиков и истребителей взлетели с палубы авианосца "Рюдзе", находившегося в 100 милях восточнее Давао. Вид самолетов, взлетающих с палубы авианосца, оказал на меня вдохновляющее воздействие, и я окончательно проснулся. Теперь я чувствовал себя полностью готовым к бою.
   После взлета самолетов с "Рюдзе", эсминцы "Хаяшио", "Нацушио", "Курошио" и "Ояшио", выйдя из кругового ордера, построились в кильватерную колонну и устремились 30-узловой скоростью к Давао, чтобы нанести постоявшим там американским кораблям координированный удар с авиацией. Оставшиеся восемь кораблей перестроились в строй фронта с дистанцией 1500 метров друг от друга, осуществляя охранение авианосца и ожидая возвращения его самолетов.
   "Рюдзе" был единственным авианосцем, использованным в Филиппинской операции. Первоначально планировалось использовать его вместе с двумя вспомогательными авианосцами для удара по острову Лусон.
   Пробиваясь через редкие облака, сверкало и немилосердно палило солнце. Стоял практически полный штиль, и мы, обливаясь потом, в течение четырех с половиной часов продолжали монотонное хождение невычисленными кругами вокруг авианосца. В 09:30 девятнадцать самолетов вернулись на "Рюдзе". Двадцатый самолет совершил вынужденную посадку на воду из-за отказа мотора.
   Удар наших самолетов и эсминцев по Давао получился шумным, но совершенно бесполезным, поскольку был нанесен в пустоту. Два американских военных корабля, о которых разведсводки сообщали накануне, в течение ночи исчезли из гавани. Ни в воздухе, ни на море нашим силам не было оказано ни малейшего сопротивления. Наши истребители обстреляли и подожгли два американских гидросамолета, которые, судя по всему, были просто брошены в порту. Японские самолеты кружились над Давао более двух часов, но ни единого самолета противника в воздухе так и не появилось.
   Поведение американских вооруженных сил на Давао в день открытия военных действий до сего дня остается загадкой. Из-за разницы во времени между Гавайями и Филиппинами, американцы должны были заблаговременно быть предупрежденными о начале боевых действий. Однако штаб американской армии, находящийся в Маниле, не предпринял никаких мер, и когда наши бомбардировщики с Формозы атаковали крупнейшую на Филиппинах американскую авиабазу Кларк, а это произошло примерно через четыре часа после нашего ухода из района Давао, находящиеся там самолеты мирно стояли на рулежках без всяких признаков тревоги.
   (Загадка подобного поведения американской авиации на авиабазе Кларк до сих пор не решена. Луис Мортон в своей книге "Падение Филиппин" пишет: "Все подразделения американских вооруженных сил на Филиппинах знали о нападении на Перл-Харбор за несколько часов до того как первые японские бомбардировщики появились над Лусоном. Предрассветная атака на Давао отчетливо дала понять, что японцы не имеют намерений обойти Филиппины. Все это становится еще более непонятным, если учесть, что до массированного налета на авиабазу Кларк японские самолеты на рассвете уже бомбили другие цели на Лусоне. Казалось бы, что всего этого было вполне достаточно, чтобы принять необходимые меры. Однако ровно ничего сделано не было. Также мало удалось выяснить и на следствии. Полковник Кэмпбелл своими показаниями подтвердил, что на авиабазу Кларк предупреждение о возможной японской атаке поступало заблаговременно. Однако полковник Обенк решительно заявляет, что никакого предупреждения не было. Другие офицеры говорят о каких-то нарушениях в системе связи как раз в этот критический момент". Разобраться во всех этих противоречивых показаниях совершенно невозможно. Однако о результатах японской атаки не существует двух мнений. Были уничтожены 18 из 35 "летающих крепостей" "В-17", 53 новейших истребителя "Р-40", три истребителя "Р-35" и около 30 разных других самолетов. "За один день, отмечает Мортон, - наша дальневосточная авиация уменьшилась наполовину и перестала существовать как эффективная боевая сила". Потери японцев составили 7 истребителей.)
   Когда мы, возвращаясь назад, находились в 50 милях восточное пролива Сант-Августино, мне и командиру "Хацукадзе" был передан новый приказ, соответственно которому мы должны следовать к Легаспи на соединение с ушедшими туда тяжелыми крейсерами "Миоко" и "Начи".
   Авианосец в сопровождении двух эсминцев уже ушел в Палау. Крейсер "Дзинтцу" под флагом адмирала Танака и четыре других эсминца последовали за ними.
   В течение недели я оставался в водах Легаспи, ведя противолодочное патрулирование и эскортируя транспорты с войсками. Противник никак не давал о себе знать и потому главным впечатлением от тех дней была монотонная скука корабельной жизни. Мы фактически обеспечивали безопасность тылового района, пока проводилась главная десантная операция на острове Лусон. Только 9 декабря в течение примерно 24 часов меня заставила поволноваться перехваченная в 17:10 радиограмма с подводной лодки "Джи-65", доложившая об обнаружении двух крупных английских кораблей, идущих полным ходом в направлении японского десантного конвоя у побережья Малайи.
   Затем по радио хлынул поток сообщений о японских воздушных атаках на английский линкор "Принс оф Уэлс" и линейный крейсер "Рипалс". С нескрываемым волнением читал сообщение за сообщением об этом сражении, разыгравшемся примерно в 1000 миль от нас.
   Мне очень хотелось принять участие в этом бою, но |на войне находишься не там, где хочешь, а где приказано. Поначалу я чувствовал сильное беспокойство. В Малайских водах мы имели только два линкора: "Харуна" и "Киришима". Это были старые корабли, построенные в 1912 и 1913 гг., то есть самыми старыми из всех, находящихся в строю Императорского флота. Мне казалось, что им придется туго с "непотопляемым" "Принс оф Уэлс" и грозным "Рипалсом".
   Поток первых сообщений был противоречивым и путаным. Командир 3-й эскадры эсминцев контр-адмирал Синтаро Хасимото кому-то докладывал, что его кораблям будет трудно перехватить противника. Подводная лодка "Джи-65" сообщила, что потеряла английские корабли из вида в дождевом шквале. Радиосообщения забивали друг друга, в эфире отсутствовала элементарная дисциплина, разведсводки не поступали. Как это ни странно, но ни единого американского корабля не было и в помине, чтобы хоть как-то помешать нашему вторжению на Филиппины. Но надо честно признать, что появление двух английских кораблей привело в близкое к панике состояние весь этот огромный район.
   В 14:00 10 декабря обстановка несколько прояснилась, когда поступило сообщение: "Английские корабли следуют без воздушного прикрытия". Затем снова посыпались радиограммы одна за другой.
   "22-я эскадрилья бомбит линкор противника. 14:20".
   "Линкор противника торпедирован. 14:30".
   "Попадание авиационной торпеды в крейсер противника. 14:40. Корабль потерял ход и тяжело кренится на левый борт".
   "Один из пяти эсминцев противника горит".
   "Один из тяжелых кораблей противника взорвался и затонул. 14:50".
   Теперь и я был окончательно сбит с толку. Казалось невероятным, что японским самолетам одним удалось утопить "Принс оф Уэлс" и "Рипалс".
   Результаты японского нападения на Перл-Харбор никогда не служили для меня веским доводом для использования авиации против кораблей, поскольку противник был полностью захвачен врасплох. Я признаюсь, что не имел должной широты взглядов, будучи влюбленным в эсминцы. Но уничтожение английских линкора и линейного крейсера у берегов Малайи потрясло меня до глубины души. Я никогда не считал самолеты столь мощным оружием.
   Надо сказать, что мои заблуждения хотя и были поколеблены, но все-таки не до конца. Я продолжал относиться скептически к авиации, главным образом из-за ее сильной зависимости от условий погоды.
   Конечно, я не мог тогда предвидеть, что через три года и четыре месяца отряд японских кораблей, где я буду командовать крейсером, попадет почти в такое же положение, как и английские корабли у Малайи, и также будет уничтожен одной авиацией противника.
   15 декабря главное командование, удовлетворенное ходом Филиппинской операции, пришло к выводу, что больше нет надобности патрулировать воды в районе Легаспи и отдало приказ нашим кораблям возвращаться в Палау. Пока мы пополняли в Палау запасы топлива и снабжения, пришел новый приказ эскортировать десантные транспорты в Давао.
   17 декабря в 07:00 конвой из транспортов с войсками, разбившись на три эшелона, вышел из Палау. Эскортировали конвой семь эсминцев и два сторожевика. Руководил операцией контр-адмирал Танака со своего флагманского крейсера "Дзинтцу".
   Через 45 минут после выхода из Палау я получил доклад гидроакустиков об обнаружении ими подводной |лодки всего в 2000 метров по пеленгу 80 градусов правого борта. Это было почти точное повторение ситуации, случившейся в день "Д". На этот раз никакие сомнения меня больше не мучили. Увеличив скорость до 21 узла и сблизившись с целью на 1000 метров, я сбросил серию из шести глубинных бомб. Затем развернулся на 230 градусов и сбросил еще шесть бомб. Бомбы взорвались, подняв огромные фонтаны воды, но никаких результатов нашей атаки мы не обнаружили. Я снова занял свое место в эскорте с правого борта второго эшелона из четырех транспортов, идущих зигзагом со скоростью 10 узлов.
   В 13:00 того же самого дня пришло сообщение с эсминца "Курошио", идущего в эскорте первого эшелона:
   "Обнаружена подводная лодка противника. Взаимодействуя с противолодочным самолетом, атаковали лодку глубинными бомбами. На поверхности разлилось большое пятно мазута. Считаем лодку уничтоженной".
   Мы, на "Амацукадзе", чуть не умерли от зависти и разочарования.
   20 декабря, еще до рассвета, конвой вошел в тихие воды бухты Давао, не повстречав ни одного самолета или корабля противника. У меня уже был опыт подобных высадок, когда лет пять назад я высаживал солдат в Шанхае. На этот раз действовал такой же приказ: огня не открывать, если не будет сопротивления. Мы желали захватить базу целой с минимумом повреждений. Два первых эшелона уже высадились успешно в глубине бухты.
   Эскортные корабли медленно вошли в порт, который выглядел тихо и мирно. Я спустил моторный катер с призовой партией примерно в тридцать человек, приказав им захватить все малые суда, буксиры и катера, которые они обнаружат в порту. Через несколько минут на пирсе появились сотни две американских солдат, которые открыли огонь по моему катеру. Сигнальщик закричал:
   - Катер обстрелян! Есть раненые!
   Я немедленно приказал открыть огонь по пирсу. Действительно повторялась вся шанхайская история, причем повторялась настолько топорно, что я всегда ругаю себя, вспоминая о ней.
   Наши шесть 120-мм орудий грохнули залпом. Ни один снаряд в противника не попал, но причал, разумеется мгновенно опустел.
   - Прекратить огонь! - приказал я, но раздался второй залп. Один из снарядов угодил в небольшую цистерну с бензином, находящуюся примерно в 50 метрах от причала, и все вокруг заполыхало огнем.
   Признаться, я растерялся, и из уверенного в себе командира эсминца превратился в зеленого новичка, не знающего, что делать дальше. Между тем на эсминец вернулся катер, на котором оказался один убитый. Это был унтер-офицер 2-го класса Тсунео Хори - первый из моих подчиненных, погибших в этой войне. А проклятая цистерна горела еще три дня и три ночи.
   Вскоре пришли сообщения о жертвах на других японских эсминцах. Было очевидно, что корабли, принимавшие участие в операции против острова Уэйк, действовали еще хуже, чем мы в Давао.
   11 декабря эсминец "Кисагари" был потоплен самолетами морской пехоты США, базировавшимися на острове Уэйк. В тот же день американская береговая батарея на Уэйке потопила еще один эсминец - "Хаяте". Но и это было еще не все. Эсминец "Синономе" подорвался на мине и затонул у побережья острова Борнео. В секретном рапорте по этому случаю говорилось, что так и не удалось разобраться, чья это была мина: японская или голландская?
   Я буквально пришел в ярость, узнав, что там же, у Борнео, был торпедирован подводной лодкой и потоплен эсминец "Сагири". Это произошло 24 декабря! Но как на эсминце, чья главная задача уничтожать подводные лодки противника, могли подобное допустить?! Позднее удалось выяснить, что успеха добилась голландская подводная лодка "К-16".
   Даже в нашем дивизионе не обошлось без неприятностей. Эсминец "Курошио", тот самый, что передал сообщение о потоплении им подводной лодки, 23 декабря, будучи в полной уверенности, что самолетов противника уже не существует в природе, внезапно подвергся атаке с воздуха. Вынырнувший из-под солнца на малой высоте бомбардировщик "В-17" сбросил целую серию бомб, одна из которых попала в эсминец, серьезно ранив четырех матросов.
   Конечно, обо всех этих печальных событиях ничего публично не сообщалось. Тогда их просто не замечали на фоне блестящих успехов нашего внезапно начавшегося наступления на всех фронтах. Но я, узнав о первых потерях, не мог уже отделаться от беспокойства. Как говорят, война - это серия последовательных ошибок, совершенных обеими сторонами. Кто совершит их меньше - тот и победит. Но Япония никак не могла позволить себе такого количества ошибок.
   4 января 1942 года четырнадцать наших крупных боевых кораблей, составляющих почти все наши надводные силы в этом районе, стояли на якоре в небольшом порту Малалаг на западном побережье бухты Давао. Вход в порт был очень узким, и командующий соединением приказал перегородить его противолодочными сетями.
   Я завтракал, когда услышал голос сигнальщика:
   - Воздушная тревога!
   Выскочив на мостик, я увидел высоко в небе девять четырехмоторных американских "летающих крепостей" "В-17". Ошибиться было невозможно, поскольку единственным японским четырехмоторным самолетом в те времена была летающая лодка "Каваниси" ("Эмиль").
   Прервав завтрак, все разбежались по боевым постам. Но что мы могли сделать? Зажатые в узкой акватории маленького порта корабли были совершенно беспомощными, а выход в море был перегорожен сетями.
   Другими словами, мы не были в состоянии что либо сделать. Зенитный огонь не доставал до противника, идущего на высоте около 10 000 метров, а ни одного японского истребителя в воздухе не было.
   Мне оставалось только молиться, когда я увидел, как бомбы, отделившись от самолетов, полетели вниз. К счастью, американские бомбардировщики, вылетевшие очевидно с острова Ява, не несли много бомб, да и прицел у них был не очень удачным. Тем не менее, одна 100-килограммовая бомба угодила в башню главного калибра No 2 тяжелого крейсера "Миоко", стоявшего в центре гавани. 23 человека при этом были убиты и 40 - ранены. Осколки этой бомбы ударили по гидроавиатранспорту "Читозе", стоявшему в 500 метрах от крейсера, повредив пять самолетов на его палубе.
   Мой "Амацукадзе" стоял настолько близко к берегу, что у меня не было даже дюйма для маневра уклонения от бомб. Хорошо еще, что повезло, и в корабль попала только одна бомба. Я не помню, чтобы когда-либо чувствовал себя столь гнусно, когда наблюдал с мостика, как тяжелый крейсер "Миоко" (12 374 т), входивший в состав нашего соединения с первого дня войны, выполз из бухты Давао и поковылял в Японию на ремонт.
   4
   В январе 1942 года я принял участие во вторжении в Голландскую Ост-Индию, обеспечивая поддержку высадке десантов в Менадо и Кендари.
   В обоих случаях сопротивление местных гарнизонов можно было назвать ничтожным, но уже тогда бросалась в глаза исключительно слабая поддержка высадки с воздуха, что было грозным предзнаменованием.
   Японский флот не имел достаточного количества самолетов, чтобы должным образом прикрыть морские десантные операции. А те немногочисленные самолеты, что были выделены для этой цели, комплектовались совершенно неопытными пилотами. Этим недостаточно обученным летчикам постоянно мерещились корабли, которых не существовало, они то и дело бомбили китов, приняв их за подводные лодки и даже сбивали свои же транспортные самолеты.
   Мой собственный опыт охоты за подводными лодками тоже нельзя было назвать удовлетворительным. В ночь на 31 января, эскортируя транспорты с десантом на остров Амбон в бухте Билла, я обнаружил подводную лодку в надводном положении, попавшую в луч прожектора. Мы успели дать по ней три залпа, но не попали, и лодка ушла.
   Хотя акустики ничего не сообщали о контакте с подводной лодкой, я успокоился только когда около часа ночи мы подошли к месту высадки.