Страница:
Нет ничего лучше обеда на свежем воздухе, когда ветерок шуршит над головой листьями и пчелы мирно гудят среди цветов жимолости. Бревенчатые стены постоялого двора «Черный лебедь», сложенные еще в шестнадцатом веке, почти совершенно скрывал буйно разросшийся плющ, покрытый скромными, милыми цветами. Солнечные зайчики бегали по белой в красную клетку скатерти, от недавно политого водой каменного пола поднималась свежесть, а от жареной курятины в тарелках – упоительный аромат.
Филиппа не проронила почти ни слова за все время обеда. Странные чувства теснились в ее груди. Она слушала вполуха и не поднимала глаз от тарелки, но из-под ресниц то и дело бросала взгляд на смуглые руки герцога, так ловко управлявшиеся с вилкой и ножом. Они умели не только это, руки Уорбека. Сколько бессонных ночей провела Филиппа, мечтая о том, чтобы они снова сжали ее в жадном объятии. За два недолгих месяца брака эти руки разбудили в ней чувства, о которых она не подозревала, они приносили наслаждение. За время почти шестилетней ссылки она так и не сумела забыть о неистовых ночах с этим человеком.
О дьявол! Почему одно его присутствие выбивает ее из колеи, почему она не может избавиться от прошлого окончательно и бесповоротно? С каждой новой встречей прошлое все больше затягивает ее, и смятение становится все сильнее. Что же это? Ведь не любовь же.», нет, невозможно! После стольких лет, после всей боли, которую причинил ей Уорбек! А если любовь, то зачем она, если он не верит ей и не поверит никогда.
Странная молчаливость Филиппы, кажется, совершенно не трогала Кита и Уорбека. Они болтали, словно старые друзья, встретившиеся после долгой разлуки. Кит забросал Уорбека самыми неожиданными вопросами, начиная с того, каково это – ночью спать в палатке, и кончая тем, сколько лет было герцогу, когда ему впервые позволили прокатиться на пони. Уорбек отвечал с удовольствием и очень подробно. Филиппа была поражена происшедшей с ним переменой. Это был совсем другой человек, ничем не похожий на яростного обвинителя, метавшего гром и молнии накануне.
Филиппа вспомнила свадебное путешествие, во время которого Уорбек был сама нежность, само внимание. Сейчас он напоминал себя прежнего, человека, которого она любила когда-то до самозабвения. В конце концов, все не так уж плохо, если ненависть Уорбека направлена только на нее и не распространяется на Кита. Возможно, он решил, что детей не стоит винить за грехи родителей.
Когда принесли десерт, Кит начал приставать с вопросами, куда они направятся теперь. Он соскочил со стула, подбежал к Филиппе и, прыгая вокруг нее, как мячик, стал повторять: «А что теперь? А что теперь?» Торопливо дожевывая, Филиппа помахала рукой, словно просила его подождать.
– Ну, мама! – не унимался Кит, хватая ее за рукав и начиная уже приплясывать от нетерпения. – Давай еще раз заглянем в магазин игрушек?
– Мама еще обедает, – спокойно, но твердо сказал Уорбек. – Умей ждать, пока взрослые не освободятся и не займутся тобой.
Совершенно незнакомый с дисциплиной, мальчик был поражен неожиданным выговором и чуть было не обиделся, но, встретив взгляд нового знакомого, выпустил рукав матери и виновато потупился.
– Я уже поела, и мы можем подождать остальных на улице, – предложила леди Гарриэт, послав Уорбеку одобрительный взгляд. Она взяла из соломенной плетенки несколько ломтей черного хлеба и протянула их Киту. – Вот, возьми. Здесь совсем рядом пруд, пойдем покормить уток. Ты ведь любишь уточек, правда? Мама пока спокойно доест клубнику, а его милость герцог, которого ты, должно быть, совершенно замучил вопросами, хоть немного от них отдохнет.
Мальчик в полном восторге сорвался с места, и скоро сквозь живую изгородь можно было видеть, как он со всех ног несется к пруду, а за ним, не слишком отставая, шагает его энергичная бабушка.
Филиппа тоже встала из-за стола, но, поймав насмешливый взгляд, осталась. Обратиться в бегство – значит выдать Уорбеку, насколько ей не по себе в его присутствии. Он вдруг взялся за трость, и Филиппа уже было обрадовалась, но оказалось, что он всего лишь собрался пересесть на место Кита, откуда лучше были видны пруд и утки, жадно хватающие кусочки хлеба.
Несколько минут прошло в напряженной тишине, нарушаемой только доносящимся с пруда кряканьем.
Корт посмотрел на Филиппу. Она как раз доедала последнюю клубничку. На верхней губе остался след от сливок, и она медленно слизнула его. В ту же секунду, к изумлению и досаде Корта, у него забилось сердце.
Солнечные блики играли на лице Филиппы, предательски притягивая взгляд к ее прекрасному профилю и нежной, едва тронутой загаром коже. Выбившийся из прически локон норовил попасть в рот, и Корт движением, которое в этот момент казалось ему совершенно естественным, протянул руку, чтобы поправить его. К счастью, он вовремя очнулся от наваждения и схватился за кружку с элем.
– Благодарю, что вы так терпеливо отвечали на вопросы Кита, милорд, – нарушила молчание Филиппа. – Вы очень добры.
Корт ничего не ответил, продолжая осмотр. Если эта женщина являлась в его сны в течение шести лет, то он имел полное право разглядеть, какова же она в действительности.
Филиппа надела на прогулку широкополую соломенную шляпу, сдвинув ее немного вперед и влево – – привычка, которую когда-то он находил простодушно кокетливой. На ней было голубое муслиновое платье в цветочек, с завышенной талией, подчеркнутой широкой лентой.
Бессмысленно и глупо отрицать тот факт, что он все еще страстно желает эту женщину. Знала ли она, как он обожал ее в те первые месяцы? Он готов был достать с неба луну, если бы она захотела. Чего же еще ей было нужно, что за слова нашептал ей Сэндхерст, чтобы добиться своего?
Что ж, красноречие никогда не относилось к числу достоинств Корта. До встречи с Филиппой он в нем попросту не нуждался. Женщинам, с которыми ему приходилось иметь дело, вполне хватало его страсти, а его ненасытность не оставляла времени для долгих разговоров. Ему просто не приходило в голову, что не все представительницы прекрасного пола одинаковы и не напрасно придумана поговорка, что женщина любит ушами…
– Скажите, милорд, вы долго были в Португалии? Корт посмотрел на Филиппу, нервно вертевшую в руках ложечку. Щеки ее горели, словно она подслушала его мысли.
И какой дьявол надоумил его снова заглянуть туда, где были спрятаны воспоминания, приносившие боль? Она не стоит этого, изменница, обманщица! Все эти годы он снова и снова принимал и прощал ее в своих снах, она же отняла у него сына! Единственное чувство, которого она заслуживала, это ненависть. Нет, еще презрение!
– Нет, мадам, я был в Португалии совсем недолго. Год или чуть более. После поражения при Бусако английская армия отступила к Лиссабону, а я, как тяжелораненый, был отправлен морем домой.
– Как же вы были ранены? Шрапнелью? – спросила Филиппа тоном, весьма похожим на сострадание.
– Нет.
Она подождала, но Корт больше ничего не прибавил, и Филиппа сделала еще одну попытку.
– Значит, это была мушкетная пуля?
– Нет.
Корт слишком живо помнил сражение, из которого вернулся калекой. Какого черта ей вздумалось притворяться, будто ее волнует то, что с ним случилось? Если она мало интересовалась им в первые месяцы брака, то нелепо изображать заинтересованность после шести лет разлуки. Лицемерные расспросы заставили его остро почувствовать свою неполноценность.
Он готов был ответить резкостью на новый вопрос, но его не последовало. Очевидно, Филиппе надоело поддерживать беседу с таким неразговорчивым собеседником. Она отложила ложечку и переключила свое внимание на то, что происходило у пруда. Леди Гарриэт стояла, в притворном испуге приподняв сложенный зонтик, а Кит бегал вокруг нее за пронзительно крякающей пестрой уткой. Несколько раз ему удавалось коснуться хвоста кончиками пальцев, и тогда он издавал вопль восторга. Это зрелище заставило Филиппу совершенно забыться, и она повернулась к Корту, смеясь и блестя глазами.
– Кит никогда не сдается первым! – сказала Филиппа, сияя улыбкой. – Он будет преследовать это бестолковое создание до тех пор, пока не поймает его или пока утка не догадается искать спасения в воде!
– Хороший мальчик, – согласился Корт, но голос прозвучал настолько неестественно, что с лица Филиппы исчезло оживление, сменившись прежней настороженностью.
– О да!.. – только и ответила она почти шепотом.
Фиалковые глаза вдруг затуманились, наполнились печалью, плечи поникли, и она стала похожа на совсем юную девушку, трогательно беззащитную и уязвимую.
Это всегда вызывало в Корте властное физическое тяготение, сильнейшее желание, которое он был бессилен подавить, и одновременно бессознательную потребность уберечь ее от всех опасностей. В их совместном счастливом прошлом он с наслаждением поддавался этому желанию, сжимая Филиппу в объятиях. Сейчас это было невозможно. Проклятая! Зачем она вернулась? Он так мучительно и долго старался навсегда похоронить бесполезные чувства – и что же? Одним своим появлением она пробудила их! Гнев, сожаление, жажда мести, обида и желание сплелись в один клубок.
Филиппа остро чувствовала, как нарастает напряжение, словно воздух под сенью вяза накалялся с каждой секундой.
– Милорд… – начала она и запнулась. – Милорд, мне кажется, будет неблагоразумно с вашей стороны и дальше видеться с Кристофером. И для него, и для всех нас будет лучше, если вы забудете дорогу в Сэндхерст-Холл…
– Вот как? —перебил Уорбек насмешливо, и жесткое выражение его лица заставило ее сердце испуганно встрепенуться. – Вы не можете воспрепятствовать моим свиданиям с сыном. Нет такой силы, которая разлучит нас.
– Кит не ваш сын! Он законный наследник Сэнди. Вы не имеете права вторгаться в его жизнь, а если все-таки попытаетесь, то двери Сэндхерст-Холла окажутся для вас закрытыми.
Уорбек поднялся. Его глубокий низкий голос был спокоен.
– А моя крестная? Что думает она по этому поводу?
– Это решать мне, и леди Гарриэт должна будет подчиниться! – отрезала Филиппа. – Милорд! Я – его родная мать и одна имею право распоряжаться его жизнью. Кого допускать к сыну, а кого нет, решать мне!
Несколько секунд Уорбек смотрел на лужайку перед прудом, где продолжалась веселая возня, потом неожиданно резко наклонился, и его гневное лицо оказалось очень близко от лица Филиппы.
– Тебе не удастся поставить на своем, запомни это, Филиппа. Я буду видеться с Китом, когда захочу и сколько захочу. Более того, в самом ближайшем будущем ты больше не сможешь распоряжаться жизнью моего сына. Я добьюсь этого, даже если мне придется потратить все свое состояние до последнего шиллинга! Он схватил перчатки и пошел к выходу.
Два дня спустя, в тот час, когда Корт обычно бывал занят в кабинете со своим секретарем, дворецкий передал ему визитную карточку. На ней стояло имя человека, которого Корт ожидал с нетерпением. Посмотрев на карточку, он едва не смял ее в кулаке от волнения, потом кивнул дворецкому.
Когда дверь закрылась, он бросил карточку на необъятный, заваленный бумагами стол, пару секунд выбивал пальцами дробь на каминной полке и наконец обратился к Нейлу Толандеру.
– Прошу извинить меня, Нейл, но я хотел бы переговорить с этим человеком наедине.
Секретарь поднял голову от бумаг, и лицо его, обычно бесстрастное, выразило удивление. Он служил у герцога Уорбека давно и успел привыкнуть к тому, что хозяин от него ничего не скрывал. Он был доверенным лицом герцога и гордился этой честью.
– Можете считать, что меня уже нет, ваша милость, – сказал Нейл, вскакивая из-за стола и сгребая бумаги, над которыми работал. – Если вдруг понадоблюсь, я буду у себя.
Только после того, как шаги Толандера затихли в коридоре, дверь открылась, и на пороге появился мистер Эмори Фрай.
– Ваша милость! – Он наклонил голову. – Я поспешил сюда в ту же минуту, как получил письмо.
Корт протянул руку, и мужчины обменялись рукопожатием. Мистеру Фраю было около тридцати лет. Довольно хрупкого на вид сложения, невысокий и угловатый, он был одет, несмотря на жаркую погоду, в плотный твидовый костюм темного цвета. Котелок, точно в тон одежде, он сейчас держал в руке, тем самым давая возможность видеть преждевременную лысину, окруженную венчиком светлых волос, тщательно подстриженных и расчесанных. Темно-карие глаза, несколько выпуклые, смотрели внимательно и будто с подозрением.
– Прошу, входите и располагайтесь. – Корт указал на кресло, которое недавно занимал секретарь. – Благодарю, что так быстро откликнулись на мою просьбу.
Он уселся за стол, открыл серебряную коробку с сигарами и предложил гостю.
– Я не курю – жена не переносит табачного дыма. – Мистер Фрай поудобнее устроился в кресле и внимательно посмотрел на Корта. – Итак, ваша милость, чем могу быть полезен?
– Мне порекомендовал обратиться к вам мой адвокат, Эфрейн Боулинг. По его словам, в Лондоне нет лучшего частного сыщика, чем вы, мистер Фрай… постойте, он, кажется, говорил «во всей Англии»! Что скажете на это?
– Делаю, что могу, ваша милость, – ответил гость, не выказывая ни ложной скромности, ни самомнения. – Я учился своему ремеслу у дяди, одного из тех, кого обычно называют «сыщик с Боу-стрит». Но я счел разумным заняться частным сыском. Вся эта подотчетность, контроль – не по мне.
– Вполне с вами согласен. Скажите, вы хотя бы отдаленно представляете, зачем понадобились мне? – Нет, ваша милость.
Теперь Корт, в свою очередь, изучал сыщика. Внешне неприметный, типичный представитель среднего класса, но есть в нем что-то хищное, что-то от ищейки, неумолимой и упорной. Но способен ли он провести расследование деликатного рода?
Корт вышел из-за стола и медленно подошел к окну. По дороге, ведущей из розария к дому, шествовала леди Августа, За ней с корзиной цветов шел садовник.
– Мистер Фрай, то, что я собираюсь сказать, не должно выйти за стены этой комнаты, —начал Корт, не поворачиваясь. – Независимо от того, возьметесь вы за расследование или нет, я требую, чтобы вы дали слово не разглашать ничего из того, что я доведу до вашего сведения. – Тут он наконец повернулся к сыщику и спросил: – Вы даете слово?
– Разумеется, ваша милость, – неторопливо и весомо ответил Фрай, глядя ему прямо в глаза.
– Вас не отпугнет необходимость совершить поездку… дальнюю поездку?
– Мне приходилось немало путешествовать, ваша милость. Можно сказать, я объездил большую часть Европы: на север до самой Варшавы, на восток до самой Вены. Куда прикажете отправиться?
– В Венецию. Я хочу, чтобы вы скрупулезно расследовали обстоятельства появления на свет ребенка мужского пола. Разыщите повитуху, принимавшую роды, официальное лицо, регистрировавшее рождение, и кормилицу, на чье попечение был отдан Новорожденный. Выудите из них все что можно, каждую крупицу сведений, вплоть до тех, которые на первый взгляд могут показаться несущественными. Поверьте, в этом деле нельзя упускать ничего.
Фрай кивнул, потом некоторое время сидел молча, постукивая пальцами по колену.
– Чей это ребенок? – спросил он наконец.
– Мой.
Сыщик ничего не сказал на это, только приподнял светлые брови в знак того, что ждет дальнейших указаний.
– Кроме того, вам следует переговорить по возможности с каждым, кто знал мою бывшую жену, леди Филиппу Бентинк, и ее второго, ныне покойного, мужа, маркиза Сэндхерста. Эта пара бежала в Италию пять лет и десять месяцев назад. У меня есть основания думать, что в момент отплытия из Англии леди, о которой идет речь, уже была беременна моим ребенком.
– Но в тот момент вам ничего не было известно об этом?
– Если бы у меня была хоть тень подозрения, я бы вернул ее, – сказал Корт, не скрывая горечи. – Но я ничего не знал и потому обратился в парламент с прошением о разводе.
– Дата рождения ребенка известна?
– Его мать утверждает, что он родился через два дня после того, как она была обвенчана с Сэндхерстом.
– Если это так, – произнес Фрай с выражением приличествующего сочувствия на лице, – то в соответствии с английскими законами ребенок является наследником второго мужа леди независимо от того, чье семя его зачало.
– А если она лжет? Если он родился раньше венчания?
– Тогда существуют две возможности, – задумчиво сказал сыщик, морща лоб. – Если билль о разводе был проведен парламентом до зарегистрированной даты рождения ребенка, тогда…– он помедлил, как бы не решаясь затронуть тему столь щекотливую, но потом хладнокровно продолжал: – Тогда ребенок считается незаконнорожденным, то есть не имеет законного отца.
В этом случае невозможно будет доказать, кто является отцом фактическим. Осмелюсь дать вашей милости совет: если ситуация именно такова, разумнее будет не ворошить обстоятельств рождения ребенка, так сказать, не выносить сор из избы.
Взгляды мужчин скрестились.
– Что ж, – сказал Корт, – если откроется, что ребенок незаконнорожденный, мы оба забудем о том, что этот разговор состоялся. В глазах всего света он навсегда останется ребенком покойного маркиза Сэндхерста. Разумеется, каков бы ни был результат, ваши услуги будут щедро оплачены.
– Решено. А теперь назовите имя ребенка.
– Кристофер Бентинк, шестой маркиз Сэндхерст.
Леди Августа оглянулась как раз вовремя, чтобы заметить, как из боковой двери, ведущей в личные апартаменты ее внука, вышел довольно молодой человек хрупкого сложения, но весьма энергичного вида, в дешевом твидовом костюме. Его ожидал наемный экипаж.
– Если это не сыщик, я съем букет роз, – пробормотала леди Августа себе под нос, а когда садовник вопросительно посмотрел на нее, распорядилась: – Продолжайте, Уискис!
Сложив зонтик и приподняв край легкого крепового платья, она заторопилась к парадным дверям. Как она и предполагала, Корта она нашла в кабинете. Он стоял перед пустым камином, уставившись на начищенную решетку, словно впервые в жизни видел нечто подобное.
– Можно узнать, кто только что вышел от тебя? – с порога спросила леди Августа с самым беспечным видом. – Твоему гостю вовсе ни к чему было так спешить. Можно было оставить его пообедать с нами.
Она держала в руке, одетой в грубую перчатку, с десяток недавно распустившихся роз, собираясь поставить их в вазу. Корт рассеянно улыбнулся, но когда она устроилась на кожаном диване, явно намереваясь поболтать, он снова нахмурился.
– Это был деловой визит, – неохотно объяснил он. – Этот человек не нашего круга.
– Потому что он сыщик с Боу-стрит, не так ли? – прямо спросила леди Августа и добавила: – Надеюсь, ты не станешь отрицать, что его приход имеет какое-то отношение к Киту?
– Бабушка! – с мрачным видом воскликнул Корт, нимало не порадованный такой догадливостью.—Тебя это совершенно не касается!
– Не тебе решать, что меня касается, а что нет, – возразила престарелая леди, не только не раздосадованная, а даже позабавленная его вспышкой. – Например, меня касается все, что имеет отношение к моему правнуку.
Второй раз за день Корт подошел к окну, раскрытому в сад. Он взвешивал, что лучше – сказать правду или солгать. Упрямство леди Августы порой раздражало его безмерно, а сейчас и подавно привело в ярость.
– Для начала мистер Фрай не с Боу-стрит, – процедил он. – У него частное сыскное агентство, и, насколько мне известно, он считается лучшим в своем деле.
– И чего ради ты все это затеял, Кортни? Чтобы доказать, что Кит незаконнорожденный? Допустим, так оно и есть – что дальше? Что тебе это даст? Если мне не изменяет память, ты вот-вот женишься. Клер Броунлоу нарожает тебе столько детей, сколько захочешь.
– Мне не нужны дети от Клер Броунлоу!
– Вот как! – с непередаваемым сарказмом в голосе воскликнула леди Августа.
– О дьявол! – рявкнул Корт, осознав сказанное. – Я не хотел, чтобы это прозвучало вот так…
– Какая поразительная деликатность, – заметила леди Августа, поднимаясь с дивана и тоже подходя к окну. – Ты сказал то, что хотел сказать, Кортни. Я надеялась, что обручение с мисс Броунлоу заставит тебя смягчиться, но, вижу, напрасно.
– Мне бесконечно жаль, что я не оправдал твоих ожиданий. Мои усопшие предки, должно быть, переворачиваются в гробу от стыда за меня.
– Что до меня, Кортни, то я предпочитаю иметь дело с прожженным волокитой, повесой и дуэлянтом, каким ты был в юности, чем с бесчувственным чурбаном, в которого ты превратился. С тех самых пор как вернулся из Португалии, думал ли ты хоть о чем-нибудь, кроме денег? Рядом с тобой задыхаешься, Кортни.
– Да? А мне казалось, тебе нравится мое общество. Так или иначе, если это все, что ты хотела сказать, бабушка, то давай распрощаемся, и я вернусь к делам, которых у меня невпроворот.
Но леди Августу еще никому не удавалось выпроводить, как не вовремя заскочившую горничную.
– Я еще не все сказала, дорогой мой внук. Единственное, что не позволит твоему сердцу высохнуть окончательно, это настоящая любовь. Тебе нужна не снежная королева, которую ты имел глупость выбрать себе в невесты, а земная женщина, способная воспламенить твою кровь и озарить светом твою душу. Поверь, никто так живо не чувствует романтику любви, как отъявленный циник.
– Так называемая «романтика любви» – это выдумка идиотов, – презрительно бросил Корт. – Любовь, романтика? Слова, ничего больше. Когда-то, полагая, что ее влечет романтика любви, моя мать пустилась в разврат. Если бы это закончилось только ее собственной гибелью, еще бы ничего, но она погубила также и мужа, а ребенка оставила сиротой.
– Ты никогда и ничего не прощаешь, правда?
– Судьба моей матери и то, что я оказался несчастен в браке, имеют прямую связь.
– Вот тут я не стану спорить, Кортни, и нечего ухмыляться. Вся твоя жизнь связана с судьбой матери. Ты не способен поверить женщине, ты боишься, что измена неминуема. Бог знает почему, ты уверен, что каждая женщина только и ждет случая, чтобы променять мужа на целый полк любовников.
– А разве это не так?
– Да-да, смейся, смейся, это смех над самим собой. Еще ни один циник на свете не был счастлив, потому что цинизм – это щит, за которым скрывается ранимая душа. Вот что я скажу тебе, Кортни. Когда ты пришел ко мне с известием, что сделал предложение Клер Броунлоу, я сразу поняла, что за этим скрывается. Твоей единственной холодной, расчетливой целью был наследник. У меня и в мыслях не было, что ваш брак станет счастливым. Но как бы то ни было, ты обручен. Должна ли я напоминать тебе, что уже назначен день венчания? Ты называешь себя джентльменом, Кортни, а джентльмен не может взять назад свое слово. Учитывая все это, почему бы тебе не оставить в покое Кита и его мать?
Во время своей долгой речи леди Августа шаг за шагом отступала к двери и с последними словами вышла из комнаты, хлопнув дверью. Оказавшись в коридоре и убедившись, что поблизости нет посторонних глаз, она потерла руки, как бы говоря: все идет в точности так, как нужно, – и довольно улыбнулась.
Глава 8
Филиппа не проронила почти ни слова за все время обеда. Странные чувства теснились в ее груди. Она слушала вполуха и не поднимала глаз от тарелки, но из-под ресниц то и дело бросала взгляд на смуглые руки герцога, так ловко управлявшиеся с вилкой и ножом. Они умели не только это, руки Уорбека. Сколько бессонных ночей провела Филиппа, мечтая о том, чтобы они снова сжали ее в жадном объятии. За два недолгих месяца брака эти руки разбудили в ней чувства, о которых она не подозревала, они приносили наслаждение. За время почти шестилетней ссылки она так и не сумела забыть о неистовых ночах с этим человеком.
О дьявол! Почему одно его присутствие выбивает ее из колеи, почему она не может избавиться от прошлого окончательно и бесповоротно? С каждой новой встречей прошлое все больше затягивает ее, и смятение становится все сильнее. Что же это? Ведь не любовь же.», нет, невозможно! После стольких лет, после всей боли, которую причинил ей Уорбек! А если любовь, то зачем она, если он не верит ей и не поверит никогда.
Странная молчаливость Филиппы, кажется, совершенно не трогала Кита и Уорбека. Они болтали, словно старые друзья, встретившиеся после долгой разлуки. Кит забросал Уорбека самыми неожиданными вопросами, начиная с того, каково это – ночью спать в палатке, и кончая тем, сколько лет было герцогу, когда ему впервые позволили прокатиться на пони. Уорбек отвечал с удовольствием и очень подробно. Филиппа была поражена происшедшей с ним переменой. Это был совсем другой человек, ничем не похожий на яростного обвинителя, метавшего гром и молнии накануне.
Филиппа вспомнила свадебное путешествие, во время которого Уорбек был сама нежность, само внимание. Сейчас он напоминал себя прежнего, человека, которого она любила когда-то до самозабвения. В конце концов, все не так уж плохо, если ненависть Уорбека направлена только на нее и не распространяется на Кита. Возможно, он решил, что детей не стоит винить за грехи родителей.
Когда принесли десерт, Кит начал приставать с вопросами, куда они направятся теперь. Он соскочил со стула, подбежал к Филиппе и, прыгая вокруг нее, как мячик, стал повторять: «А что теперь? А что теперь?» Торопливо дожевывая, Филиппа помахала рукой, словно просила его подождать.
– Ну, мама! – не унимался Кит, хватая ее за рукав и начиная уже приплясывать от нетерпения. – Давай еще раз заглянем в магазин игрушек?
– Мама еще обедает, – спокойно, но твердо сказал Уорбек. – Умей ждать, пока взрослые не освободятся и не займутся тобой.
Совершенно незнакомый с дисциплиной, мальчик был поражен неожиданным выговором и чуть было не обиделся, но, встретив взгляд нового знакомого, выпустил рукав матери и виновато потупился.
– Я уже поела, и мы можем подождать остальных на улице, – предложила леди Гарриэт, послав Уорбеку одобрительный взгляд. Она взяла из соломенной плетенки несколько ломтей черного хлеба и протянула их Киту. – Вот, возьми. Здесь совсем рядом пруд, пойдем покормить уток. Ты ведь любишь уточек, правда? Мама пока спокойно доест клубнику, а его милость герцог, которого ты, должно быть, совершенно замучил вопросами, хоть немного от них отдохнет.
Мальчик в полном восторге сорвался с места, и скоро сквозь живую изгородь можно было видеть, как он со всех ног несется к пруду, а за ним, не слишком отставая, шагает его энергичная бабушка.
Филиппа тоже встала из-за стола, но, поймав насмешливый взгляд, осталась. Обратиться в бегство – значит выдать Уорбеку, насколько ей не по себе в его присутствии. Он вдруг взялся за трость, и Филиппа уже было обрадовалась, но оказалось, что он всего лишь собрался пересесть на место Кита, откуда лучше были видны пруд и утки, жадно хватающие кусочки хлеба.
Несколько минут прошло в напряженной тишине, нарушаемой только доносящимся с пруда кряканьем.
Корт посмотрел на Филиппу. Она как раз доедала последнюю клубничку. На верхней губе остался след от сливок, и она медленно слизнула его. В ту же секунду, к изумлению и досаде Корта, у него забилось сердце.
Солнечные блики играли на лице Филиппы, предательски притягивая взгляд к ее прекрасному профилю и нежной, едва тронутой загаром коже. Выбившийся из прически локон норовил попасть в рот, и Корт движением, которое в этот момент казалось ему совершенно естественным, протянул руку, чтобы поправить его. К счастью, он вовремя очнулся от наваждения и схватился за кружку с элем.
– Благодарю, что вы так терпеливо отвечали на вопросы Кита, милорд, – нарушила молчание Филиппа. – Вы очень добры.
Корт ничего не ответил, продолжая осмотр. Если эта женщина являлась в его сны в течение шести лет, то он имел полное право разглядеть, какова же она в действительности.
Филиппа надела на прогулку широкополую соломенную шляпу, сдвинув ее немного вперед и влево – – привычка, которую когда-то он находил простодушно кокетливой. На ней было голубое муслиновое платье в цветочек, с завышенной талией, подчеркнутой широкой лентой.
Бессмысленно и глупо отрицать тот факт, что он все еще страстно желает эту женщину. Знала ли она, как он обожал ее в те первые месяцы? Он готов был достать с неба луну, если бы она захотела. Чего же еще ей было нужно, что за слова нашептал ей Сэндхерст, чтобы добиться своего?
Что ж, красноречие никогда не относилось к числу достоинств Корта. До встречи с Филиппой он в нем попросту не нуждался. Женщинам, с которыми ему приходилось иметь дело, вполне хватало его страсти, а его ненасытность не оставляла времени для долгих разговоров. Ему просто не приходило в голову, что не все представительницы прекрасного пола одинаковы и не напрасно придумана поговорка, что женщина любит ушами…
– Скажите, милорд, вы долго были в Португалии? Корт посмотрел на Филиппу, нервно вертевшую в руках ложечку. Щеки ее горели, словно она подслушала его мысли.
И какой дьявол надоумил его снова заглянуть туда, где были спрятаны воспоминания, приносившие боль? Она не стоит этого, изменница, обманщица! Все эти годы он снова и снова принимал и прощал ее в своих снах, она же отняла у него сына! Единственное чувство, которого она заслуживала, это ненависть. Нет, еще презрение!
– Нет, мадам, я был в Португалии совсем недолго. Год или чуть более. После поражения при Бусако английская армия отступила к Лиссабону, а я, как тяжелораненый, был отправлен морем домой.
– Как же вы были ранены? Шрапнелью? – спросила Филиппа тоном, весьма похожим на сострадание.
– Нет.
Она подождала, но Корт больше ничего не прибавил, и Филиппа сделала еще одну попытку.
– Значит, это была мушкетная пуля?
– Нет.
Корт слишком живо помнил сражение, из которого вернулся калекой. Какого черта ей вздумалось притворяться, будто ее волнует то, что с ним случилось? Если она мало интересовалась им в первые месяцы брака, то нелепо изображать заинтересованность после шести лет разлуки. Лицемерные расспросы заставили его остро почувствовать свою неполноценность.
Он готов был ответить резкостью на новый вопрос, но его не последовало. Очевидно, Филиппе надоело поддерживать беседу с таким неразговорчивым собеседником. Она отложила ложечку и переключила свое внимание на то, что происходило у пруда. Леди Гарриэт стояла, в притворном испуге приподняв сложенный зонтик, а Кит бегал вокруг нее за пронзительно крякающей пестрой уткой. Несколько раз ему удавалось коснуться хвоста кончиками пальцев, и тогда он издавал вопль восторга. Это зрелище заставило Филиппу совершенно забыться, и она повернулась к Корту, смеясь и блестя глазами.
– Кит никогда не сдается первым! – сказала Филиппа, сияя улыбкой. – Он будет преследовать это бестолковое создание до тех пор, пока не поймает его или пока утка не догадается искать спасения в воде!
– Хороший мальчик, – согласился Корт, но голос прозвучал настолько неестественно, что с лица Филиппы исчезло оживление, сменившись прежней настороженностью.
– О да!.. – только и ответила она почти шепотом.
Фиалковые глаза вдруг затуманились, наполнились печалью, плечи поникли, и она стала похожа на совсем юную девушку, трогательно беззащитную и уязвимую.
Это всегда вызывало в Корте властное физическое тяготение, сильнейшее желание, которое он был бессилен подавить, и одновременно бессознательную потребность уберечь ее от всех опасностей. В их совместном счастливом прошлом он с наслаждением поддавался этому желанию, сжимая Филиппу в объятиях. Сейчас это было невозможно. Проклятая! Зачем она вернулась? Он так мучительно и долго старался навсегда похоронить бесполезные чувства – и что же? Одним своим появлением она пробудила их! Гнев, сожаление, жажда мести, обида и желание сплелись в один клубок.
Филиппа остро чувствовала, как нарастает напряжение, словно воздух под сенью вяза накалялся с каждой секундой.
– Милорд… – начала она и запнулась. – Милорд, мне кажется, будет неблагоразумно с вашей стороны и дальше видеться с Кристофером. И для него, и для всех нас будет лучше, если вы забудете дорогу в Сэндхерст-Холл…
– Вот как? —перебил Уорбек насмешливо, и жесткое выражение его лица заставило ее сердце испуганно встрепенуться. – Вы не можете воспрепятствовать моим свиданиям с сыном. Нет такой силы, которая разлучит нас.
– Кит не ваш сын! Он законный наследник Сэнди. Вы не имеете права вторгаться в его жизнь, а если все-таки попытаетесь, то двери Сэндхерст-Холла окажутся для вас закрытыми.
Уорбек поднялся. Его глубокий низкий голос был спокоен.
– А моя крестная? Что думает она по этому поводу?
– Это решать мне, и леди Гарриэт должна будет подчиниться! – отрезала Филиппа. – Милорд! Я – его родная мать и одна имею право распоряжаться его жизнью. Кого допускать к сыну, а кого нет, решать мне!
Несколько секунд Уорбек смотрел на лужайку перед прудом, где продолжалась веселая возня, потом неожиданно резко наклонился, и его гневное лицо оказалось очень близко от лица Филиппы.
– Тебе не удастся поставить на своем, запомни это, Филиппа. Я буду видеться с Китом, когда захочу и сколько захочу. Более того, в самом ближайшем будущем ты больше не сможешь распоряжаться жизнью моего сына. Я добьюсь этого, даже если мне придется потратить все свое состояние до последнего шиллинга! Он схватил перчатки и пошел к выходу.
Два дня спустя, в тот час, когда Корт обычно бывал занят в кабинете со своим секретарем, дворецкий передал ему визитную карточку. На ней стояло имя человека, которого Корт ожидал с нетерпением. Посмотрев на карточку, он едва не смял ее в кулаке от волнения, потом кивнул дворецкому.
Когда дверь закрылась, он бросил карточку на необъятный, заваленный бумагами стол, пару секунд выбивал пальцами дробь на каминной полке и наконец обратился к Нейлу Толандеру.
– Прошу извинить меня, Нейл, но я хотел бы переговорить с этим человеком наедине.
Секретарь поднял голову от бумаг, и лицо его, обычно бесстрастное, выразило удивление. Он служил у герцога Уорбека давно и успел привыкнуть к тому, что хозяин от него ничего не скрывал. Он был доверенным лицом герцога и гордился этой честью.
– Можете считать, что меня уже нет, ваша милость, – сказал Нейл, вскакивая из-за стола и сгребая бумаги, над которыми работал. – Если вдруг понадоблюсь, я буду у себя.
Только после того, как шаги Толандера затихли в коридоре, дверь открылась, и на пороге появился мистер Эмори Фрай.
– Ваша милость! – Он наклонил голову. – Я поспешил сюда в ту же минуту, как получил письмо.
Корт протянул руку, и мужчины обменялись рукопожатием. Мистеру Фраю было около тридцати лет. Довольно хрупкого на вид сложения, невысокий и угловатый, он был одет, несмотря на жаркую погоду, в плотный твидовый костюм темного цвета. Котелок, точно в тон одежде, он сейчас держал в руке, тем самым давая возможность видеть преждевременную лысину, окруженную венчиком светлых волос, тщательно подстриженных и расчесанных. Темно-карие глаза, несколько выпуклые, смотрели внимательно и будто с подозрением.
– Прошу, входите и располагайтесь. – Корт указал на кресло, которое недавно занимал секретарь. – Благодарю, что так быстро откликнулись на мою просьбу.
Он уселся за стол, открыл серебряную коробку с сигарами и предложил гостю.
– Я не курю – жена не переносит табачного дыма. – Мистер Фрай поудобнее устроился в кресле и внимательно посмотрел на Корта. – Итак, ваша милость, чем могу быть полезен?
– Мне порекомендовал обратиться к вам мой адвокат, Эфрейн Боулинг. По его словам, в Лондоне нет лучшего частного сыщика, чем вы, мистер Фрай… постойте, он, кажется, говорил «во всей Англии»! Что скажете на это?
– Делаю, что могу, ваша милость, – ответил гость, не выказывая ни ложной скромности, ни самомнения. – Я учился своему ремеслу у дяди, одного из тех, кого обычно называют «сыщик с Боу-стрит». Но я счел разумным заняться частным сыском. Вся эта подотчетность, контроль – не по мне.
– Вполне с вами согласен. Скажите, вы хотя бы отдаленно представляете, зачем понадобились мне? – Нет, ваша милость.
Теперь Корт, в свою очередь, изучал сыщика. Внешне неприметный, типичный представитель среднего класса, но есть в нем что-то хищное, что-то от ищейки, неумолимой и упорной. Но способен ли он провести расследование деликатного рода?
Корт вышел из-за стола и медленно подошел к окну. По дороге, ведущей из розария к дому, шествовала леди Августа, За ней с корзиной цветов шел садовник.
– Мистер Фрай, то, что я собираюсь сказать, не должно выйти за стены этой комнаты, —начал Корт, не поворачиваясь. – Независимо от того, возьметесь вы за расследование или нет, я требую, чтобы вы дали слово не разглашать ничего из того, что я доведу до вашего сведения. – Тут он наконец повернулся к сыщику и спросил: – Вы даете слово?
– Разумеется, ваша милость, – неторопливо и весомо ответил Фрай, глядя ему прямо в глаза.
– Вас не отпугнет необходимость совершить поездку… дальнюю поездку?
– Мне приходилось немало путешествовать, ваша милость. Можно сказать, я объездил большую часть Европы: на север до самой Варшавы, на восток до самой Вены. Куда прикажете отправиться?
– В Венецию. Я хочу, чтобы вы скрупулезно расследовали обстоятельства появления на свет ребенка мужского пола. Разыщите повитуху, принимавшую роды, официальное лицо, регистрировавшее рождение, и кормилицу, на чье попечение был отдан Новорожденный. Выудите из них все что можно, каждую крупицу сведений, вплоть до тех, которые на первый взгляд могут показаться несущественными. Поверьте, в этом деле нельзя упускать ничего.
Фрай кивнул, потом некоторое время сидел молча, постукивая пальцами по колену.
– Чей это ребенок? – спросил он наконец.
– Мой.
Сыщик ничего не сказал на это, только приподнял светлые брови в знак того, что ждет дальнейших указаний.
– Кроме того, вам следует переговорить по возможности с каждым, кто знал мою бывшую жену, леди Филиппу Бентинк, и ее второго, ныне покойного, мужа, маркиза Сэндхерста. Эта пара бежала в Италию пять лет и десять месяцев назад. У меня есть основания думать, что в момент отплытия из Англии леди, о которой идет речь, уже была беременна моим ребенком.
– Но в тот момент вам ничего не было известно об этом?
– Если бы у меня была хоть тень подозрения, я бы вернул ее, – сказал Корт, не скрывая горечи. – Но я ничего не знал и потому обратился в парламент с прошением о разводе.
– Дата рождения ребенка известна?
– Его мать утверждает, что он родился через два дня после того, как она была обвенчана с Сэндхерстом.
– Если это так, – произнес Фрай с выражением приличествующего сочувствия на лице, – то в соответствии с английскими законами ребенок является наследником второго мужа леди независимо от того, чье семя его зачало.
– А если она лжет? Если он родился раньше венчания?
– Тогда существуют две возможности, – задумчиво сказал сыщик, морща лоб. – Если билль о разводе был проведен парламентом до зарегистрированной даты рождения ребенка, тогда…– он помедлил, как бы не решаясь затронуть тему столь щекотливую, но потом хладнокровно продолжал: – Тогда ребенок считается незаконнорожденным, то есть не имеет законного отца.
В этом случае невозможно будет доказать, кто является отцом фактическим. Осмелюсь дать вашей милости совет: если ситуация именно такова, разумнее будет не ворошить обстоятельств рождения ребенка, так сказать, не выносить сор из избы.
Взгляды мужчин скрестились.
– Что ж, – сказал Корт, – если откроется, что ребенок незаконнорожденный, мы оба забудем о том, что этот разговор состоялся. В глазах всего света он навсегда останется ребенком покойного маркиза Сэндхерста. Разумеется, каков бы ни был результат, ваши услуги будут щедро оплачены.
– Решено. А теперь назовите имя ребенка.
– Кристофер Бентинк, шестой маркиз Сэндхерст.
Леди Августа оглянулась как раз вовремя, чтобы заметить, как из боковой двери, ведущей в личные апартаменты ее внука, вышел довольно молодой человек хрупкого сложения, но весьма энергичного вида, в дешевом твидовом костюме. Его ожидал наемный экипаж.
– Если это не сыщик, я съем букет роз, – пробормотала леди Августа себе под нос, а когда садовник вопросительно посмотрел на нее, распорядилась: – Продолжайте, Уискис!
Сложив зонтик и приподняв край легкого крепового платья, она заторопилась к парадным дверям. Как она и предполагала, Корта она нашла в кабинете. Он стоял перед пустым камином, уставившись на начищенную решетку, словно впервые в жизни видел нечто подобное.
– Можно узнать, кто только что вышел от тебя? – с порога спросила леди Августа с самым беспечным видом. – Твоему гостю вовсе ни к чему было так спешить. Можно было оставить его пообедать с нами.
Она держала в руке, одетой в грубую перчатку, с десяток недавно распустившихся роз, собираясь поставить их в вазу. Корт рассеянно улыбнулся, но когда она устроилась на кожаном диване, явно намереваясь поболтать, он снова нахмурился.
– Это был деловой визит, – неохотно объяснил он. – Этот человек не нашего круга.
– Потому что он сыщик с Боу-стрит, не так ли? – прямо спросила леди Августа и добавила: – Надеюсь, ты не станешь отрицать, что его приход имеет какое-то отношение к Киту?
– Бабушка! – с мрачным видом воскликнул Корт, нимало не порадованный такой догадливостью.—Тебя это совершенно не касается!
– Не тебе решать, что меня касается, а что нет, – возразила престарелая леди, не только не раздосадованная, а даже позабавленная его вспышкой. – Например, меня касается все, что имеет отношение к моему правнуку.
Второй раз за день Корт подошел к окну, раскрытому в сад. Он взвешивал, что лучше – сказать правду или солгать. Упрямство леди Августы порой раздражало его безмерно, а сейчас и подавно привело в ярость.
– Для начала мистер Фрай не с Боу-стрит, – процедил он. – У него частное сыскное агентство, и, насколько мне известно, он считается лучшим в своем деле.
– И чего ради ты все это затеял, Кортни? Чтобы доказать, что Кит незаконнорожденный? Допустим, так оно и есть – что дальше? Что тебе это даст? Если мне не изменяет память, ты вот-вот женишься. Клер Броунлоу нарожает тебе столько детей, сколько захочешь.
– Мне не нужны дети от Клер Броунлоу!
– Вот как! – с непередаваемым сарказмом в голосе воскликнула леди Августа.
– О дьявол! – рявкнул Корт, осознав сказанное. – Я не хотел, чтобы это прозвучало вот так…
– Какая поразительная деликатность, – заметила леди Августа, поднимаясь с дивана и тоже подходя к окну. – Ты сказал то, что хотел сказать, Кортни. Я надеялась, что обручение с мисс Броунлоу заставит тебя смягчиться, но, вижу, напрасно.
– Мне бесконечно жаль, что я не оправдал твоих ожиданий. Мои усопшие предки, должно быть, переворачиваются в гробу от стыда за меня.
– Что до меня, Кортни, то я предпочитаю иметь дело с прожженным волокитой, повесой и дуэлянтом, каким ты был в юности, чем с бесчувственным чурбаном, в которого ты превратился. С тех самых пор как вернулся из Португалии, думал ли ты хоть о чем-нибудь, кроме денег? Рядом с тобой задыхаешься, Кортни.
– Да? А мне казалось, тебе нравится мое общество. Так или иначе, если это все, что ты хотела сказать, бабушка, то давай распрощаемся, и я вернусь к делам, которых у меня невпроворот.
Но леди Августу еще никому не удавалось выпроводить, как не вовремя заскочившую горничную.
– Я еще не все сказала, дорогой мой внук. Единственное, что не позволит твоему сердцу высохнуть окончательно, это настоящая любовь. Тебе нужна не снежная королева, которую ты имел глупость выбрать себе в невесты, а земная женщина, способная воспламенить твою кровь и озарить светом твою душу. Поверь, никто так живо не чувствует романтику любви, как отъявленный циник.
– Так называемая «романтика любви» – это выдумка идиотов, – презрительно бросил Корт. – Любовь, романтика? Слова, ничего больше. Когда-то, полагая, что ее влечет романтика любви, моя мать пустилась в разврат. Если бы это закончилось только ее собственной гибелью, еще бы ничего, но она погубила также и мужа, а ребенка оставила сиротой.
– Ты никогда и ничего не прощаешь, правда?
– Судьба моей матери и то, что я оказался несчастен в браке, имеют прямую связь.
– Вот тут я не стану спорить, Кортни, и нечего ухмыляться. Вся твоя жизнь связана с судьбой матери. Ты не способен поверить женщине, ты боишься, что измена неминуема. Бог знает почему, ты уверен, что каждая женщина только и ждет случая, чтобы променять мужа на целый полк любовников.
– А разве это не так?
– Да-да, смейся, смейся, это смех над самим собой. Еще ни один циник на свете не был счастлив, потому что цинизм – это щит, за которым скрывается ранимая душа. Вот что я скажу тебе, Кортни. Когда ты пришел ко мне с известием, что сделал предложение Клер Броунлоу, я сразу поняла, что за этим скрывается. Твоей единственной холодной, расчетливой целью был наследник. У меня и в мыслях не было, что ваш брак станет счастливым. Но как бы то ни было, ты обручен. Должна ли я напоминать тебе, что уже назначен день венчания? Ты называешь себя джентльменом, Кортни, а джентльмен не может взять назад свое слово. Учитывая все это, почему бы тебе не оставить в покое Кита и его мать?
Во время своей долгой речи леди Августа шаг за шагом отступала к двери и с последними словами вышла из комнаты, хлопнув дверью. Оказавшись в коридоре и убедившись, что поблизости нет посторонних глаз, она потерла руки, как бы говоря: все идет в точности так, как нужно, – и довольно улыбнулась.
Глава 8
После необычной июньской жары первая неделя июля показалась особенно холодной. Дожди, почти не прекращавшиеся в течение трех дней, превратили в болота немощеные сельские дороги. Однако, несмотря на серые тучи и тяжелый от влаги воздух, окна в библиотеке Сэндхерст-Холла были распахнуты.
Полускрытая массивным книжным шкафом, Филиппа незаметно наблюдала за собравшимися. К ней подошла леди Гарриэт и ободряюще потрепала по руке.
– Пора! – решительно провозгласила леди Гарриэт.
– Да-да, – поддержала ее Филиппа, – нет смысла откладывать процедуру, через которую все равно придется пройти.
Финеас Ларпент, нотариус Сэндхерстов, заранее представил обеим леди Бентинк список персон, упомянутых в завещании усопшего, и имя Уорбека было в атом списке первым. Филиппа уверяла себя, что нет никаких причин для беспокойства: Сэнди не мог включить в завещание ничего, что не было бы на пользу ей и Киту – но не могла избавиться от тревоги. Почему имя Уорбека попало в завещание?
Под руку с леди Гарриэт Филиппа прошла к своему месту. Помимо знатных гостей, здесь собрались слуги Сэндхерст-Холла, жившие в доме много лет, – дворецкий, экономка, старшая горничная и садовник, кучер и кухарка. Приехали управляющие из других поместий Сэндхерстов. В хорошо сшитой строгой одежде, они всем своим видом подчеркивали, что относятся скорее к господам, нежели к слугам. Филиппа заметила среди них управляющего Сэндхерст-Холла Стэнли Томпкинсона, долгие годы занимавшегося всеми финансовыми делами Сэндхерстов.
Завещание было написано в последние дни итальянской ссылки, когда Сэнди понял, что смерть уже близка. Завещание вложили в специальный пакет, скрепленный фамильной печатью, и доверенный курьер доставил его в Англию, Финеасу Ларпенту. В конторе нотариуса, в несгораемом шкафу для ценных документов, оно хранилось в ожидании, пока морские пути снова станут безопасными и вся семья покойного соберется в Сэндхерст-Холле, чтобы выслушать его последнюю волю. Сэнди отдал необходимые распоряжения, чтобы его вдове и сыну ежемесячно выплачивалась щедрая сумма на содержание, а старшему управляющему выдавались средства на хозяйственные нужды. Он поставил непременное условие: чтение завещания должно состояться не раньше, чем его останки будут захоронены в фамильном склепе…
Полускрытая массивным книжным шкафом, Филиппа незаметно наблюдала за собравшимися. К ней подошла леди Гарриэт и ободряюще потрепала по руке.
– Пора! – решительно провозгласила леди Гарриэт.
– Да-да, – поддержала ее Филиппа, – нет смысла откладывать процедуру, через которую все равно придется пройти.
Финеас Ларпент, нотариус Сэндхерстов, заранее представил обеим леди Бентинк список персон, упомянутых в завещании усопшего, и имя Уорбека было в атом списке первым. Филиппа уверяла себя, что нет никаких причин для беспокойства: Сэнди не мог включить в завещание ничего, что не было бы на пользу ей и Киту – но не могла избавиться от тревоги. Почему имя Уорбека попало в завещание?
Под руку с леди Гарриэт Филиппа прошла к своему месту. Помимо знатных гостей, здесь собрались слуги Сэндхерст-Холла, жившие в доме много лет, – дворецкий, экономка, старшая горничная и садовник, кучер и кухарка. Приехали управляющие из других поместий Сэндхерстов. В хорошо сшитой строгой одежде, они всем своим видом подчеркивали, что относятся скорее к господам, нежели к слугам. Филиппа заметила среди них управляющего Сэндхерст-Холла Стэнли Томпкинсона, долгие годы занимавшегося всеми финансовыми делами Сэндхерстов.
Завещание было написано в последние дни итальянской ссылки, когда Сэнди понял, что смерть уже близка. Завещание вложили в специальный пакет, скрепленный фамильной печатью, и доверенный курьер доставил его в Англию, Финеасу Ларпенту. В конторе нотариуса, в несгораемом шкафу для ценных документов, оно хранилось в ожидании, пока морские пути снова станут безопасными и вся семья покойного соберется в Сэндхерст-Холле, чтобы выслушать его последнюю волю. Сэнди отдал необходимые распоряжения, чтобы его вдове и сыну ежемесячно выплачивалась щедрая сумма на содержание, а старшему управляющему выдавались средства на хозяйственные нужды. Он поставил непременное условие: чтение завещания должно состояться не раньше, чем его останки будут захоронены в фамильном склепе…