Страница:
Кэтлин Харингтон
Обещай мне
С любовью и благодарностью посвящается Дороти Нортрап Персингер, моей золовке и второй матери моего Рика. Твое добросердечие и великодушие никогда не будут забыты.
Мешать соединенью двух сердец
Я не намерен. Может ли измена
Любви безмерной положить конец?
Любовь не знает убыли и тлена.
Любовь – над бурей поднятый маяк,
Не меркнущий во мраке и тумане.
Любовь – звезда, которою моряк
Определяет место в океане.
Любовь – не кукла жалкая в руках
У времени, стирающего розы
На пламенных устах и на щеках,
И не страшны ей времени угрозы.
А если я не прав и лжет сей стих, —
То нет любви и нет стихов моих![1]
Пролог
Бусако, Португалия Сентябрь 1810 года
– Вы найдете майора Шелбурна вон там, лейтенант-полковник. – Сержант вскочил со своего места у костра и, отдав честь, указал в сторону обрыва, где на фоне вечернего неба виднелась одинокая фигура.Сидевшие вокруг костра драгуны разглядывали человека, назвавшегося сэром Тобиасом Говардом, виконтом Рокингемом, с настороженным любопытством. Судя по мундиру, он был штабным офицером Веллингтона[2] и, возможно, сейчас привез приказ, от которого зависит их жизнь.
Завтрашний день тревожил солдат. Подавленное молчание царило вокруг костров, словно вокруг лагеря бесшумно бродила смерть, отмечая будущие жертвы.
Лишь слышалось звяканье сбруи, повизгивала сталь затачиваемых клинков, да бывалые бойцы, не раз глядевшие в лицо смерти, изредка обменивались шуточками.
– Наш майор предпочитает одиночество, – вполголоса продолжал сержант, потом с подавленным вздохом неохотно добавил: – Если желаете, сэр, я отведу вас к нему…
– В-в этом нет никакой необходимости, с-сер-жант, – заметно заикаясь, сказал сэр Тобиаc. – Мы с майором Шелбурпом ст-тарые друзья.
Он вскочил в седло и направил лошадь в сторону одинокой фигуры.
Майор Кортни Шелбурн, граф Уорбек (для друзей и близких просто Корт), стоял на самом краю обрыва и, рассеянно перебирая поводья лошади, смотрел на темную долину, расстилавшуюся у его ног. Невидящий взор, понуренные плечи… словно все несчастья мира обрушились на одного человека. Тобиаc подавил острую жалость к другу. Какого черта, раздраженно подумал он, этот идиот торчит на самом краю, будто только и ждет, чтобы земля осыпалась под ногами? Или надеется, что снизу кто-нибудь заметит его и всадит пулю в его дурацкое разбитое сердце?
Стук копыт вывел Кортни Шелбурна из задумчивости. Он повернулся на звук, не скрывая досады, однако, узнав старого друга, улыбнулся.
– Рокингем! – воскликнул он рокочущим басом, и улыбка его стала шире. – Вот кого, черт возьми, не ждал! Откуда ты свалился, дружище?
Гость спешился и позволил заключить себя в объятия которые без натяжки можно было назвать медвежьими.
– Я прибыл сюда с пакетом для К-крофорда. – объяснил Тобиаc, наконец вырвавшись из стальных тисков. – Наш грозный старикан, к-как обычно, приберег пару указаний на самый п-последний момент. К-как только я услышал, что «летучий эскадрон» обосновался зд-десь, на горке, сразу же отправился разыскивать тебя. Как тут тихо… а завтра поутру начнется ад к-кромешный.
Не сговариваясь, оба повернулись к обрыву. Где-то там внизу, под сенью раскидистых сосен, шестьдесят тысяч французов затаились в ожидании рассвета.
– Эскадрон получил приказ остановить или хотя бы замедлить наступление Массены[3], – негромко сказал Корт, затем, чуть смутившись, добавил: – Вот я и решил перед боем еще раз осмотреть местность.
– Немного т-темновато для этого, по-моему, – рассеянно заметил Тобиас, думая в эту минуту о завтрашнем бое.
Кавалерия Наполеона славилась безрассудной отвагой, это были отборные воины, вооруженные пиками, которыми владели в совершенстве. Тобиас вздрогнул: надвигался страшный день, и мало кто уцелеет в грядущем кровавом сражении.
– Я не могу ост-таваться с тобой долго, – сказал он, чувствуя себя почему-то виноватым. – – К-крофорд, наверное, уже подготовил ответ.
– Тогда поскорее рассказывай новости, которые привез, – оживился Корт. Он потрепал лошадь по холке. – Почта идет сюда так медленно, что новости устаревают еще в пути. Только представь себе, вот уже несколько месяцев я ни строчки не получал от леди Августы.
– М-можешь не сомневаться, твоя д-достойней-шая бабушка в добром зд-д-дравии, – начал Тобиас, и заикание, с которым он обычно неплохо справлялся, внезапно резко усилилось. – Мне п-п-пришлось побывать в Л-лонд-доне примерно месяц на-назад с расп… распоряжениями для п-поставщиков. Леди Авг-густа пре-восх-ходно себя чувст-твовала…
Тобиас старался говорить медленно, чуть растягивая слоги, но все было напрасно: он слишком нервничал. Новости, прибереженные им для друга, были не из тех, за которые гонцов осыпают благодарностями. Черт возьми, в древние времена за такую весть можно было лишиться головы.
– А как дела у Белль? – между тем спросил Корт с улыбкой. – Есть надежда, что на свет скоро появится маленький Рокингем?
– П-пока все, т-так ск-казать, впереди, – поспешно ответил Тобиас и добавил с некоторым смущением: – Но мы ст-тараемся как можем.
– Не сомневаюсь в этом, приятель. – И Корт так сердечно хлопнул друга по плечу, что тот едва не упал, затем хотел было что-то добавить, но, поймав виноватый взгляд Тобиаса, насторожился: – Что? Что ты мне хочешь сказать?
Тобиас собрался с духом и выпалил:
– Белль, черт возьми, получила письмо от Филиппы!
Корт резко вскинул голову, и по его лицу пробежала тень.
– Значит, она в добром здравии, я правильно понял? – Слова упали тяжело, словно свинцовые, а на виске забилась голубая жилка. – В добром здравии и в теплых, солнечных краях?
– Да, они оба в Вен-неции… оба зд-доровы и… и счастливы.
Корт равнодушно пожал плечами, словно судьба бывшей жены его нимало не интересовала, но лицо стало жестким.
– Что ж. – заметил он, помолчав, – было бы слишком хорошо, если бы корабль, на котором счастливая парочка отбыла в Венецию, налетел на скалы и затонул.
Тобиас молча слушал слова, полные сарказма. Любовником Филиппы был тот, с кем некогда их связывала крепкая дружба, нечасто встречающаяся среди отпрысков знатных родов. Троица озорников, известная всему Лондону, они были друзьями не разлей вода, вместе учились в Итоне, потом в Оксфорде, даже их поместья были рядом. И вот однажды Корт застал свою молодую жену в объятиях Артура Бентинка, маркиза Сэндхерста, которому верил, как себе. Когда он оправился от потрясения настолько, чтобы послать секундантов к бывшему другу, любовники уже покинули Англию, лишив его даже возможности отомстить.
– Эт-то еще не все, – прервал Тобиас тягостное молчание.
Больше всего ему хотелось поскорее покончить с этим долгом дружбы. Нет ничего хуже, чем бередить старую рану, но кто еще, кроме него, скажет Корту правду?
– Сэнди и Ф-филиппа узаконили свои от-тношения сразу после того, как получили известие, чт-то парламент одобрил ваш развод. В п-прошлом году у них родился реб-бенок… мальчик.
Корт зажмурился. В сгустившихся сумерках, при бледном свете луны его лицо казалось безжизненной Маской. Несколько минут друзья молча стояли друг против друга, и сильные пальцы Корта судорожно сжимали поводья.
– Будь они оба прокляты!.. – наконец едва слышно пробормотал он. – Чтоб им гореть в аду до скончания веков…
– Мне ужасно ж-жаль, – начал Тобиас и запнулся, не находя слов, которые могли бы выразить глубину его сочувствия.
Больше всего он сожалел о том, что вынужден был сообщить другу эту новость накануне сражения. Но он должен был это сделать, утешал себя Тобиас, Корту нужно знать правду, тем более… бог весть чем закончится для него завтрашний день.
– Лейтенант-полковник, – окликнули из темноты, – генерал хочет видеть вас. Ответ Веллингтону готов, можете отправляться в путь.
– Я буду ч-через пару м-минут, – ответил Тобиас и шагнул к другу. – М-мне пора.
– Прощай, старина.
По лицу Корта скользнула тень страдания. И без того встревоженный, Тобиас забеспокоился всерьез.
– Почему, с-собственно, «п-прощай»? – воскликнул он. – Т-ты ведь не будешь делать глупостей завтра? Полно, д-дружище, время лечит и не т-такие раны. Вот увидишь, к-когда война кончится и мы в-вер-немся в Кент, все п-покажется тебе в ином свете.
– Значит, время лечит? – саркастически хмыкнул Корт. – Что ж тогда оно не торопится? Филиппа сбежала с Сэнди два года назад, а боль ничуть не меньше… как, впрочем, и ненависть. Будь я проклят, если однажды не отомщу обоим!
– Тогда… – Тобиас еще раз всмотрелся в резко „ очерченные черты его лица. – Помоги тебе Бог.
– Завтра мне понадобится не Божья помощь, а выносливость лошади и сила руки! – отозвался Корт, надменно вскидывая подбородок, словно устыдившись минутной слабости. – А вот тебе, друг мой, удачи. Когда увидишь Белль, передай ей от меня привет.
На том они простились, и Тобиас медленно поехал вдоль пушек, возле которых суетились канониры. Его охватило предчувствие, что он никогда больше не увидит друга. Тобиас оглянулся. Тот по-прежнему стоял У края обрыва, вперив взгляд вниз, в темную долину. Неясная в сумерках фигура выглядела такой одинокой, что сердце невольно сжалось от боли. Вспомнив горькие складки у губ и потухший взгляд Корта, Тобиас с грустью подумал, что в нем не осталось ничего от самого бесшабашного дуэлянта Лондона, имя которого когда-то было окутано сомнительной, но волнующей славой любимца женщин. Только что он простился с человеком, считавшим для себя лучшим выходом пулю в грудь.
И Тобиас проклял Артура Бентинка, в котором раньше не чаял души.
Глава 1
Лондон Июнь 1814 года
– Вдовствующая маркиза Сэндхерст, ваша милость. Корт поднял взгляд от разложенных на столе бумаг и с недоумением взглянул на дворецкого. Он был бы поражен куда меньше, если бы добрейший Нэш объявил о прибытии в Уорбек-Хаус архангела Гавриила.– Леди Гарриэт? Как это возможно? Дворецкий ответствовал с достоинством поистине королевским:
– Ее милость изволит ожидать вас в голубой гостиной. Следует ли мне уведомить ее, что вас нет дома?
– Нет… – озадаченно хмурясь, Корт поднялся из-за стола. – Я приму ее.
Он искоса взглянул на секретаря. Судя по растерянному лицу Нейла Толандера, он был потрясен ничуть не меньше. Среди тех, кто служил в доме герцога Уорбека, будь то секретарь, дворецкий или мальчишка на побегушках, не было ни одного человека, который бы не сообразил, что предстоящая встреча может закончиться только скандалом. Да и как было не сообразить, если в доме строго-настрого запрещалось произносить само имя Сэндхерстов?
– Проводите леди Гарриэт в кабинет, – холодно сказал Корт, сожалея о том, что не может отказать крестной от дома.
Впрочем, он, конечно, не будет рассыпаться перед ней в любезностях только потому, что у нее хватило наглости явиться в его дом после всего, что произошло шесть лет назад.
– Ваша милость, я закончу со счетами в библиотеке, – секретарь поспешно сгреб разложенные на столе бумаги. – Когда ваша… ваша гостья отбудет, пошлите за мной. – И он почти бегом покинул арену предстоящего сражения.
Пару минут спустя в кабинет решительным шагом вошла леди Гарриэт Бентинк.
– Кортни! – провозгласила она басом, вызывающе вздернув массивный подбородок. – Как мило с твоей стороны принять меня!
Леди Гарриэт для утреннего визита – как того и требовали правила хорошего тона – выбрала бордовое платье. Сшитое по последней моде, оно не только не скрывало недостатки ее фигуры, но и подчеркивало их.
Завышенная талия увеличивала и без того внушительный бюст, а прямой крой юбки делал ее фигуру похожей на обрубок. Однако подобные мелочи маркизу беспокоили меньше всего. Она надменно взглянула на крестника и остановилась посередине комнаты, всем своим видом давая понять, что не сделает больше ни шагу, если ей не будут оказаны все необходимые знаки уважения.
Корт с трудом выбрался из-за стола и, тяжело опираясь на трость, направился к гостье, пристально глядевшей на него. Каждый раз, ловя на себе взгляды окружающих, он болезненно чувствовал свою хромоту. Леди Гарриэт, все эти шесть лет поддерживавшая дружеские отношения с его бабушкой, леди Августой, не могла не знать, что он искалечил ногу на фронте.
– Напротив, леди Гарриэт, это я польщен вашим вниманием, – ответил он насколько мог любезно.
– Лицемер! – отрезала та. – Я пришла не для того, чтобы просто поболтать с тобой, и ты достаточно умен, чтобы это сообразить. – И она царственно протянула руку, затянутую в перчатку лилового цвета.
Рукопожатие леди Гарриэт было под стать .мужскому, да и ростом она была повыше многих джентльменов, а о ее силе ходили легенды.
Корт подвел крестную к диванчику, и она тяжело опустилась на атласные подушки. Корт остался стоять, опершись обеими руками на набалдашник слоновой кости, вырезанный в виде головы дракона.
– Тогда зачем же вы здесь? – спросил он холодно.
– Во всяком случае, не затем, чтобы меня оскорбляли. Это я так, на всякий случай.
Корт против воли улыбнулся. Маркизу считали в свете эксцентричной и резкой особой, но он-то хорошо знал, что грубоватые манеры скрывали доброе и отзывчивое сердце. Леди Гарриэт была его крестной матерью, но заменила мать настоящую, слишком занятую собой, чтобы интересоваться сыном. Повзрослев, Корт под любым предлогом старался улизнуть в Сэндхерст-Холл и, по существу, проводил там времени больше, чем в родительском доме.
Он вдруг увидел, что когда-то рыжевато-каштановые локоны крестной стали седыми, и впервые понял, что скандал, разрушивший его жизнь, оставил глубокую рану и в ее сердце. Шесть лет вражды и ненависти. Между ними пролегла глубокая пропасть, но, может быть, леди Гарриэт все еще любит его. Почему бы и нет? Она дала ему больше любви, чем родители, чем кто бы то ни было.
Его всегда окружало множество людей, жаждущих расположения герцога Уорбека, особенно его любили родители девиц на выданье. Но если бы он взялся сосчитать тех, кто по-настоящему любил его, то вполне хватило бы пальцев одной руки.
Неожиданно для себя Корт предложил:
– Не хотите чаю, крестная?
Та энергично покачала головой, и лиловые перья на ее шляпке заколыхались.
– Я пришла к тебе потому, что на днях вернулась из Италии, – начала она решительно.
Корт замер, стиснув набалдашник трости до боли в пальцах.
– Вот как?
Он хотел, чтобы это «вот как?» прозвучало холодно и слегка насмешливо, но горло сжал спазм, и голос его сорвался. Это привело его в ярость: подумать только, после стольких лет даже мысль о бывшей жене совершенно выбивает его из колеи! Леди Гарриэт сделала вид, что ничего не заметила.
– Ну да, – безмятежно подтвердила она. – Что здесь странного? Ведь блокада снята, мир подписан. – Она окинула крестника взглядом, который должен был изображать простодушие, но светло-зеленые глаза смотрели слишком пристально. – Разве ты не знал, что меня не было в Англии два месяца?
– Откуда мне было знать? – Корт постарался скрыть горечь. – Бабушка держит меня в курсе всех светских новостей, но эту почему-то упустила из виду. Очевидно, цель вашего путешествия показалась ей слишком… э-э… интимной.
Несколько минут они смотрели друг на друга в напряженной тишине. Наконец леди Гарриэт нарушила затянувшуюся паузу.
– Я вижу, Кортни, ты скорее откусишь себе язык, чем спросишь о том, что, без сомнения, вызывает твое живейшее любопытство. Я отправилась в Венецию, чтобы привезти в Англию останки моего бедного сына.
Корт молча повернулся и, тяжело ступая, направился к столу. Чтобы не сгибать раненую ногу, он не стал садиться в кресло, а присел на край столешницы и с видом полного равнодушия осведомился:
– Вы полагаете, как человек воспитанный, я должен спросить, как поживает вдова?
– Вовсе нет. – Маркиза тяжело поднялась и подошла к крестнику. Тот смотрел на нее с вызовом. – Останки моего сына были доставлены на родную землю, чтобы быть погребенными в фамильном склепе. Я понимаю, это тебе совершенно безразлично, но думаю, ты не останешься равнодушным к известию, что леди Филиппа с сыном отныне будут жить в Англии.
– Боже милостивый! – вырвалось у Корта, и: он вскочил, не обращая внимания на резкую боль в ноге. – Вы шутите?
– Я никогда еще не была так серьезна, . – с достоинством откликнулась маркиза. – В данный момент они находятся в моем доме, на Кавендиш-сквер. Прошу тебя, Кортни, прошу как твоя крестная, не давай мстительным .чувствам завладеть тобой. Мальчик мой, человек не может, не должен все время жить прошлым, похорони его вместе с бедным Артуром, не вытаскивай снова на свет скандал, связанный с разводом. Если не ради меня, сделай это ради ребенка!
– Ради ребенка! – усмехнулся Корт. – А почему вы решили, что ублюдок Сэндхерста меня интересует?
– Кристофер не ублюдок, а законный наследник моего сына, маркиз Сэндхерст. Ты можешь ненавидеть Артура и Филиппу, но пятилетнее дитя не виновато в грехах родителей. Прошу тебя, обращайся с мальчиком, как он того заслуживает.
– Вот в этом вы можете быть совершенно уверены, – сквозь зубы сказал Корт. – Я буду обращаться с ним и его беспутной матерью именно так, как они того заслуживают!
– Что ж, теперь я верю тем, кто считает, что пять с половиной лет затворничества превратили тебя в чудовище! – воскликнула леди Гарриэт, вскакивая с дивана.
– Пять лет и десять месяцев, – поправил Корт и усмехнулся (как он надеялся, дьявольски).
– Еще я слыхала, кое-кто в Лондоне за глаза называет тебя не Уорбеком, а «уорлоком», злым колдуном. До сих пор меня это возмущало, но теперь я вижу, насколько они правы.
– До сих пор меня возмущали только отдельные члены семейства Бентинк, но теперь я вижу, что яблоко от яблони недалеко падает.
Их взгляды скрестились. В глазах леди Гарриэт были боль и разочарование, в глазах Корта – вызов. Не сказав больше ни слова, леди Гарриэт вышла из кабинета, с треском захлопнув за собой дверь.
В комнате воцарилась тишина. Лишь громкое тиканье маятника высоких старинных часов да звук тяжелых шагов нарушали ее. Наконец шаги замерли у окна. Корт глядел на идущих по улице людей, но не видел их. Сердце его гулко билось, в висках стучало, противоречивые чувства бурлили в душе, и самым сильным из них было торжество.
Он думал о том, что Бог, без сомнения, существует.
Бог устроил все так, чтобы Филиппа вернулась, потому что счел справедливой его жажду мести.
Несколькими часами позже Корт вошел в белую гостиную собственного дома.
– Вот и ты, дорогой мой, – улыбнулась ему леди Августа. – А я уже начала думать, что ты забыл о моем существовании. Я хотела поговорить с тобой до приема у Белль,
Леди Августа взяла со столика, стоявшего перед ней, китайский чайник, расписанный розами, и наполнила ароматной жидкостью две чашки тончайшего фарфора.
– Забыть тебя? Да разве это возможно? – преувеличенно возмутился Корт. – Я весь день только и жду пяти часов, когда мы будем пить с тобой чай.
– Мой мальчик, – с обычной иронией заметила леди Августа, – сдается мне, ты не ограничиваешься обществом своей престарелой бабушки. Я, знаешь ли, почитываю колонку светских сплетен, и твои подвиги для меня не тайна.
Впрочем, она знала, что внук действительно любит ее, и, приезжая по делам в Лондон, всегда останавливалась в его доме. В эти дни Корт, несмотря на занятость, никогда не пропускал пятичасового чая с бабушкой, и эти совместные чаепития доставляли удовольствие обоим.
День Корта был расписан по минутам. Утренняя верховая прогулка в Гайд-парке, затем деловые встречи, после обеда наступал черед переписки, которая была у Корта более чем обширной. Как герцог Уорбек, он должен был также посещать аристократические клубы и модные светские салоны. Нередко столь утомительный день заканчивался для Корта в каком-нибудь любовном гнездышке, на надушенных атласных простынях. Его ветреность ни для кого не была секретом, но создания, добивавшиеся его внимания, были не менее ветрены… Подвинув тяжелое кресло ближе к столику и удобно устроившись в нем, Корт взял фарфоровую чашку и с наслаждением вдохнул густой запах свежезаваренного чая.
– Так о чем ты хотела поговорить со мной? Что-нибудь срочное?
Леди Августа в свои семьдесят лет сохранила осанку и грацию, которой позавидовали бы молодые. И сейчас в бордовом домашнем платье, отделанном темными кружевами, она была похожа на прекрасных дам, строго смотревших с фамильных портретов, висевших по стенам белой гостиной.
– Значит, ты все же будешь на дне рождения у Белль? – осторожно осведомилась она, поднимая от чашки серые глаза, удивительно ясные для ее возраста.
– Не приехать на день рождения нашей несравненной Габриэль? Да она мне за это голову снимет! – воскликнул Корт и прищурился. – А что такое? В чем дело? Ты хочешь, чтобы я сопровождал тебя?
– Это ни к чему! – Леди Августа решительно взмахнула рукой. – Граф Рамбуйе с супругой заедут за мной. К тому же, – тут уголки ее выразительного рта изогнулись в саркастической усмешке, – не хочу лишить тебя шанса обольстить наконец это средоточие всех добродетелей.
Корт внимательно посмотрел на бабушку. Полгода назад, когда он объявил ей о своей помолвке, она не стала скрывать, что не одобряет его выбора, и, похоже, за прошедшее время мнение ее не изменилось.
– Может быть, мы хоть сегодня не будем спорить по поводу Клер? – спросил он со вздохом.
– А разве мы спорим? – театрально удивилась леди Августа, поднимая сразу обе брови. – Спорить – это когда один «за», а другой «против». Я же никогда не пыталась отговорить тебя, дорогой мой. Я только время от времени напоминаю, что ложиться с женой в постель тебе придется одетым, чтобы случайно не обморозиться. Иногда я задаюсь вопросом, как тебе удастся при таком положении дел обзавестись наследником… впрочем, это не моя забота.
– Хм, – Корт пожал плечами, неохотно признавая правоту бабушки, – Клер, конечно, не самая лучшая дебютантка этого сезона…
– Дебютантка! – Леди Августа возвела глаза к небесам и всплеснула руками. – Да она видела столько сезонов, что могла бы заарканить по меньшей мере десяток мужей. – И, выпустив эту последнюю стрелу, леди Августа вернулась к своему чаю. – Впрочем, я отвлеклась. У меня к тебе дело совсем иного рода.
Вдовствующая герцогиня Уорбек никогда не волновалась по пустякам, и сейчас, увидев тень тревоги, пробежавшую по ее лицу, Корт понял, что случилось нечто серьезное.
– Я вчера виделась с леди Гарриэт! – вдруг неестественно громко заявила она. – Леди Гарриэт собиралась нанести тебе визит.
Леди Августа смогла выдержать мгновенно заледеневший взгляд внука ровно две секунды, а потом принялась сосредоточенно переставлять на столе вазочки и тарелочки. Для Корта это было ново: впервые в жизни его выдержанная бабушка не могла скрыть волнения.
– Да, сегодня утром она была здесь, – в его спокойном голосе звучало предостережение.
Повисло напряженное молчание, и Корт уже было решил, что сумел нагнать страху на свою бестрепетную прародительницу. Но леди Августу не так-то просто было сбить с толку.
– Так вот, твоя крестная просила меня поговорить тобой относительно ее невестки и внука.
– То есть Филиппы Бентинк и ее отпрыска? – рявкнул Корт неожиданно для себя. – Ну и в чем же дело? Она боится, что при одном взгляде на эту особу я начну крушить все подряд?
– Очень надеюсь, что этого не произойдет!—резко ответила леди Августа. – Те немногие из твоих недоброжелателей, кто уже знает о приезде Филиппы, затаили дыхание и ждут не дождутся, когда ты снова выставишь себя полным болваном. В Лондоне слишком тесно, дорогой мой, чтобы вы с ней не столкнулись. Рано или поздно это случится – и что тогда? – Она помолчала, а потом продолжила с тем же напором: – Советую не устраивать нового скандала. Оставь Филиппу в покое, пусть живет, как считает нужным. Ей и так придется нелегко.
– Тебе-то какая печаль, что случится с этой порочной особой?
Корт со стуком поставил на стол чашку, и янтарная жидкость выплеснулась на инкрустированную поверхность столика. Леди Августа схватила салфетку и принялась преувеличенно тщательно вытирать мокрое пятно. Корт молча сверлил ее взглядом, наконец, не дождавшись ответа, поднялся и тяжело оперся на трость.
– Похоже, ты уже приняла их сторону, не так ли? Иначе почему ты не сказала мне, что леди Гарриэт собирается привезти безутешную вдову Артура Бентинка, в Англию?
– Дорогой мой, в первую очередь я беспокоюсь о семействе Уорбек, то есть о тебе. Если ты в этом сомневаешься хоть на маковое зернышко, то для меня загадка, почему все считают тебя умным человеком. – Леди Августа положила мокрую салфетку на край столика и твердо сказала: – Речь идет о невинном ребенке, Корт.
– Чтоб его черти взяли, этого ребенка!