Страница:
— Люсьен де Монфор.
Это она произнесла вслух.
Но он не материализовался из темноты, как призрак из тумана.
Еще один глоток вина придал девушке храбрости отдаться во власть воображения — да, воспоминанию, еще очень свежему, об их последней встрече. Здесь она могла вновь представить то великолепное тело, вспомнить, как прекрасно он выглядел, когда вошел в свою спальню. В ее крови загорелся огонь, и она вздрогнула, прогоняя воспоминание прочь.
Но оно не уходило.
От одной мысли о Блэкхите у нее начало покалывать соски.
— Проклятие! — Она должна прогнать Блэкхита из головы, как муху с шеи лошади. В чем здесь дело? Невозможно, чтобы какой-нибудь мужчина мог завладеть ее мыслями. Они все ей безразличны. Нелепо теперь сожалеть о том, что она не приняла заманчивого предложения Блэкхита. Его непреодолимую власть… «Соблазни меня».
Внезапно Эве стало жарко. Во рту пересохло. Она снова увидела перед собой его бесстрастное лицо с внимательными, чарующими глазами. И снова ощутила твердое тело, прижимающееся к ней, кожа к коже, сердца, словно бившиеся в поединке. Девушка прикрыла глаза, стараясь справиться с внезапно охватившей ее дрожью. Может, Франклин и прав. Возможно, ей следовало соблазнить Блэкхита; в конце концов, когда у нее в последний раз был мужчина вроде него? Нет, начнем с того, когда у нее вообще в последний раз был мужчина?!
Ни разу с тех пор, как она застала Жака со своей служанкой.
Кровь заледенела у Эвы в жилах. Пальцы непроизвольно сжались в кулак, а вино во рту словно превратилось в соус. Мужчины. Зачем вообще думать, что Блэкхит может отличаться от всех остальных? Все они одинаковы, все до единого. Она усвоила тот урок, сидя на коленях у матери, страшно подумать, сколько лет назад… Ее мать, лежащая в могиле. Она сильнее этого. Она всегда была сильнее. С окаменевшим лицом Эва выплеснула оставшиеся полстакана вина в камин, вернулась на свое место и стала вглядываться в темноту за окном.
Леди Нерисса де Монфор сидела за столом и писала ответное письмо, когда со двора послышался приближающийся стук копыт.
Она отложила в сторону перо, встала и поспешила к окну. Было серое утро, небо висело так низко, что, казалось, потянись — и достанешь пальцами тяжелые, мрачные тучи.Всадник явно торопился в замок. Она видела, как тот спрыгнул со своего коренастого вороного коня и направился к воротам.
Холод пробрал Нериссу до костей. Вся дрожа, она обняла себя за плечи и подошла к камину, стараясь избавиться от внезапно охватившего ее необъяснимого ужаса. «Что-то случилось с одним из моих братьев. — Сердце девушки забилось, словно пойманная птица. — О Боже, что-то случилось!» Подобрав юбки, она быстро вышла из гостиной и направилась на половину Люсьена, изо всех сил стараясь не пуститься во весь опор.
Дверь в библиотеку была закрыта. Оттуда послышались голоса, затем дверь распахнулась, и лакей отправился провожать посыльного.
Нерисса глянула на брата. Люсьен сидел за столом, его лицо было непроницаемым, а глаза такими черными и пустыми, каких она никогда у него не видела. Он заметил ее, и выражение неприкрытого ужаса в его глазах мгновенно исчезло, сменившись обычным невозмутимым спокойствием.
Когда брат поднялся, она кинулась к нему.
— Люсьен… что это за вести?
Он посмотрел на нее долгим взглядом, затем глубоко вздохнул и сказал:
— Присядь, моя дорогая.
Но Нерисса не хотела садиться. Нет, она не станет садиться, если что-то случилось с тем, кого она любит, не станет, если ей предстоит услышать известие, которое может навсегда изменить ее жизнь. «О Боже, прошу тебя, пусть время остановится на этой минуте, когда все, кого я знаю и люблю, еще живы и здоровы. Не давай времени течь дальше, потому что я просто не выдержу того, что может принести следующая минута».
Но нет. Она де Монфор, храбрая и сильная. Она тряхнула волосами и прямо взглянула герцогу в глаза, впервые заметив, что его лицо неестественно бледно. Почти бескровно.
Он предложил ей бокал бренди.
— Это Перри, — тихо произнес он. Бокал выпал из ее вдруг онемевших пальцев. Она в немом, холодном отчаянии смотрела на брата.
— Корабль, на котором он плыл в Испанию, был атакован американским капером неподалеку от побережья Франции, — продолжал герцог каким-то странным, бесцветным голосом. — Капитан показал себя молодцом, но силы оказались слишком неравными. Корабль пошел ко дну, и все, кто остался в живых, были подобраны американцами и отправлены во французский порт.
— Господи, — простонала Нерисса, заломив руки. — Перри… он… он…
— Мы не знаем. Его имя не упоминается в списке выживших.
Нерисса попятилась, у нее дрожали колени. Она смотрела на брата и качала головой, не в силах говорить, думать, осознать то, что он только что сказал.
— Мне жаль, моя дорогая. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы выяснить его судьбу. Если он жив, то будь уверена: я его найду и верну в Англию. Если же нет…
Нерисса ощутила, как кровь отхлынула от ее щек и мириады черных точек заплясали перед глазами. Ее милый Перри, с которым она поссорилась, разорван в куски ядром, застрелен из мушкета… утонул…
Люсьен подхватил упавшую в обморок девушку на руки. Он долго стоял, прижимая к сердцу свою маленькую сестру, смотрел на мерцающий оранжевый огонь. Он слышал, как посланец ускакал прочь от замка. Слышал, как застучал дождь, который начал снаружи покрывать каплями окно.
А в голове у него звучали слова Фокса: «Клянусь Господом, Люсьен, как-нибудь вы зайдете слишком далеко, все эти хитроумные махинации обернутся против вас…»
Он глубоко вздохнул, не в состоянии признать, что н этот раз он и впрямь зашел слишком далеко.
Одно было ясно. Нерисса никогда не должна узнать, что это он подстроил отъезд Перри. Он закрыл глаза. «Бог и дьявол, она никогда не должна узнать, что я наделал, иначе она возненавидит меня навсегда».
Нельзя было терять ни минуты. Держа сестру на руках, он вышел из комнаты и кликнул слуг.
— Фелпс, достань дорожную одежду и скажи в конюшне, чтобы приготовили мой экипаж. Я еду в Париж.
Глава 5
Глава 6
Это она произнесла вслух.
Но он не материализовался из темноты, как призрак из тумана.
Еще один глоток вина придал девушке храбрости отдаться во власть воображения — да, воспоминанию, еще очень свежему, об их последней встрече. Здесь она могла вновь представить то великолепное тело, вспомнить, как прекрасно он выглядел, когда вошел в свою спальню. В ее крови загорелся огонь, и она вздрогнула, прогоняя воспоминание прочь.
Но оно не уходило.
От одной мысли о Блэкхите у нее начало покалывать соски.
— Проклятие! — Она должна прогнать Блэкхита из головы, как муху с шеи лошади. В чем здесь дело? Невозможно, чтобы какой-нибудь мужчина мог завладеть ее мыслями. Они все ей безразличны. Нелепо теперь сожалеть о том, что она не приняла заманчивого предложения Блэкхита. Его непреодолимую власть… «Соблазни меня».
Внезапно Эве стало жарко. Во рту пересохло. Она снова увидела перед собой его бесстрастное лицо с внимательными, чарующими глазами. И снова ощутила твердое тело, прижимающееся к ней, кожа к коже, сердца, словно бившиеся в поединке. Девушка прикрыла глаза, стараясь справиться с внезапно охватившей ее дрожью. Может, Франклин и прав. Возможно, ей следовало соблазнить Блэкхита; в конце концов, когда у нее в последний раз был мужчина вроде него? Нет, начнем с того, когда у нее вообще в последний раз был мужчина?!
Ни разу с тех пор, как она застала Жака со своей служанкой.
Кровь заледенела у Эвы в жилах. Пальцы непроизвольно сжались в кулак, а вино во рту словно превратилось в соус. Мужчины. Зачем вообще думать, что Блэкхит может отличаться от всех остальных? Все они одинаковы, все до единого. Она усвоила тот урок, сидя на коленях у матери, страшно подумать, сколько лет назад… Ее мать, лежащая в могиле. Она сильнее этого. Она всегда была сильнее. С окаменевшим лицом Эва выплеснула оставшиеся полстакана вина в камин, вернулась на свое место и стала вглядываться в темноту за окном.
Леди Нерисса де Монфор сидела за столом и писала ответное письмо, когда со двора послышался приближающийся стук копыт.
Она отложила в сторону перо, встала и поспешила к окну. Было серое утро, небо висело так низко, что, казалось, потянись — и достанешь пальцами тяжелые, мрачные тучи.Всадник явно торопился в замок. Она видела, как тот спрыгнул со своего коренастого вороного коня и направился к воротам.
Холод пробрал Нериссу до костей. Вся дрожа, она обняла себя за плечи и подошла к камину, стараясь избавиться от внезапно охватившего ее необъяснимого ужаса. «Что-то случилось с одним из моих братьев. — Сердце девушки забилось, словно пойманная птица. — О Боже, что-то случилось!» Подобрав юбки, она быстро вышла из гостиной и направилась на половину Люсьена, изо всех сил стараясь не пуститься во весь опор.
Дверь в библиотеку была закрыта. Оттуда послышались голоса, затем дверь распахнулась, и лакей отправился провожать посыльного.
Нерисса глянула на брата. Люсьен сидел за столом, его лицо было непроницаемым, а глаза такими черными и пустыми, каких она никогда у него не видела. Он заметил ее, и выражение неприкрытого ужаса в его глазах мгновенно исчезло, сменившись обычным невозмутимым спокойствием.
Когда брат поднялся, она кинулась к нему.
— Люсьен… что это за вести?
Он посмотрел на нее долгим взглядом, затем глубоко вздохнул и сказал:
— Присядь, моя дорогая.
Но Нерисса не хотела садиться. Нет, она не станет садиться, если что-то случилось с тем, кого она любит, не станет, если ей предстоит услышать известие, которое может навсегда изменить ее жизнь. «О Боже, прошу тебя, пусть время остановится на этой минуте, когда все, кого я знаю и люблю, еще живы и здоровы. Не давай времени течь дальше, потому что я просто не выдержу того, что может принести следующая минута».
Но нет. Она де Монфор, храбрая и сильная. Она тряхнула волосами и прямо взглянула герцогу в глаза, впервые заметив, что его лицо неестественно бледно. Почти бескровно.
Он предложил ей бокал бренди.
— Это Перри, — тихо произнес он. Бокал выпал из ее вдруг онемевших пальцев. Она в немом, холодном отчаянии смотрела на брата.
— Корабль, на котором он плыл в Испанию, был атакован американским капером неподалеку от побережья Франции, — продолжал герцог каким-то странным, бесцветным голосом. — Капитан показал себя молодцом, но силы оказались слишком неравными. Корабль пошел ко дну, и все, кто остался в живых, были подобраны американцами и отправлены во французский порт.
— Господи, — простонала Нерисса, заломив руки. — Перри… он… он…
— Мы не знаем. Его имя не упоминается в списке выживших.
Нерисса попятилась, у нее дрожали колени. Она смотрела на брата и качала головой, не в силах говорить, думать, осознать то, что он только что сказал.
— Мне жаль, моя дорогая. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы выяснить его судьбу. Если он жив, то будь уверена: я его найду и верну в Англию. Если же нет…
Нерисса ощутила, как кровь отхлынула от ее щек и мириады черных точек заплясали перед глазами. Ее милый Перри, с которым она поссорилась, разорван в куски ядром, застрелен из мушкета… утонул…
Люсьен подхватил упавшую в обморок девушку на руки. Он долго стоял, прижимая к сердцу свою маленькую сестру, смотрел на мерцающий оранжевый огонь. Он слышал, как посланец ускакал прочь от замка. Слышал, как застучал дождь, который начал снаружи покрывать каплями окно.
А в голове у него звучали слова Фокса: «Клянусь Господом, Люсьен, как-нибудь вы зайдете слишком далеко, все эти хитроумные махинации обернутся против вас…»
Он глубоко вздохнул, не в состоянии признать, что н этот раз он и впрямь зашел слишком далеко.
Одно было ясно. Нерисса никогда не должна узнать, что это он подстроил отъезд Перри. Он закрыл глаза. «Бог и дьявол, она никогда не должна узнать, что я наделал, иначе она возненавидит меня навсегда».
Нельзя было терять ни минуты. Держа сестру на руках, он вышел из комнаты и кликнул слуг.
— Фелпс, достань дорожную одежду и скажи в конюшне, чтобы приготовили мой экипаж. Я еду в Париж.
Глава 5
— Дамы и господа, тост! За храброго генерала Вашингтона!
Повсюду в сверкающем парижском банкетном зале раздались приветственные клики. Эва де ла Мурье, стоя рядом с доктором Франклином и другими известными американцами, улыбаясь, подняла свой бокал и выпила шампанское.
— Теперь у французов нет выбора, кроме как сесть и задуматься, — предсказал Франклин. — Капитуляция Бэргойна, атака Вашингтона на британскую армию у Джермантауна… Благодарение Господу, теперь мы скоро увидим, как Франция вступит в эту войну, друзья мои! Он повернулся к Эве.
— А вот и генерал Лависсон. Нашепчи ему, пожалуйста, о нашей победе… он близок к королю, поэтому обрати на него весь свой шарм. — Он наблюдал за тем, как генерал идет к ним через переполненный зал. — Ты передала эликсир королеве?
— Я увижу ее в субботу.
— Хорошо. Ну вот и Лависсон. Каждый мужчина в этом зале жаждет хоть немного потанцевать с тобой, моя дорогая… Иди, заставь их всех завидовать нашему безнадежно напившемуся генералу.
Лависсон поклонился Эве.
— Мадам, — проговорил он, окидывая взглядом ее лицо, — вы видение. Не удостоите ли бедного солдата чести танцевать с вами?
— С удовольствием, — промурлыкала Эва, предлагая свою затянутую в перчатку руку.
Он увлек ее на середину зала. Лависсон был коренастым, мускулистым мужчиной с бледно-голубыми хищными глазами и крючковатым носом. Он выглядел как истинный француз.
— Должен поздравить вас, американцев, с пленением Бэргойна, — галантно заметил он. — Таких подвигов достаточно, чтобы заново взглянуть на воинское искусство ваших соотечественников.
— Ах, ведь мы привыкли на границах иметь дело с индейцами и всевозможными опасностями, — беспечно прощебетала Эва. — Уверена, что мы справимся и с несколькими напыщенными британцами. — Она улыбнулась, понимая, что он изо всех сил старается оторвать взгляд от ее смелого декольте.
— Ненавижу британцев. Они тщеславны и самоуверенны, хвастливы и горды. То, что Бог поместил их по другую сторону Ла-Манша от нас, это шутка, которой радуется он один…
Он замолчал, когда по залу пронесся шепот. Внезапно по спине Эвы пополз холодок, возникло подсознательное ощущение опасности. Она насторожилась, подняла глаза и сбилась с ритма, едва не споткнувшись о ботинок Лависсона. Он вовремя подхватил ее, не дав упасть, а Эва, прищурившись, уже осматривала зал. Все вокруг замолчали, а головы повернулись к большим двустворчатым дверям. Оркестр прекратил играть. Среди разряженной публики, словно ветер, прошел затихающий ропот, и все стали вытягивать шеи, чтобы увидеть, чье появление вызвало такую реакцию присутствующих.
У дверей стоял человек, одетый в изысканный бархатный камзол. Эва увидела его лицо.
Решительный подбородок. Пронзительные черные глаза. Холодный взгляд, обращенный на нее одну. «Герцог Блэкхит!»
Сердце Эвы замерло. Она стояла с приоткрытым ртом, не веря своим глазам, волна возбуждения непроизвольно заставила быстрее бежать кровь в ее жилах. Что он здесь делает? Для чего приехал во Францию? Может, он специально приехал за ней, чтобы отомстить за уничтоженный флакон с эликсиром?
А может, он узнал, что она украла настоящее снадобье?
Милостивый Господь!
Ее сердце вновь ожило. И отчаянно заколотилось.
— Да, мадам, как я уже говорил, британцы — самоуверенный народ… А что, только англичанин способен набраться наглости, чтобы прийти на бал в честь победы над его собственным народом. Только англичанин может посметь показаться на вечере, который устраивает противник. Только англичанин…
Но Эва уже забыла о присутствии Лависсона. Ей стало душно. Внезапно появившееся ощущение тягостной жары и невыносимого запаха человеческих тел, духов, свечей заставило Эву почувствовать себя дурно. А Блэкхит пробирался через ошеломленную толпу, то кивая знакомому, то кланяясь даме, и не обращал никакого внимания на взгляды и шепот, преследовавшие его. Он шел через зал с единственной, безошибочной целью.
К ней.
Под бриллиантовым колье на шее Эвы, которое теперь, казалось, душит ее, забилась голубая жилка. Она отпрянула от Лависсона и стала высматривать наиболее удобный путь для бегства.
Но убежать было невозможно. Она попалась. Все, что ей оставалось, это вскинуть голову, изобразить на лице возможно более надменное выражение и попытаться сохранить преимущество, которое она получила при их последней встрече.
— Эва де ла Мурье, — негромко произнес герцог своим густым, бархатным голосом, так хорошо ей знакомым. Его глаза казались бездонными провалами, в которых бушевал черный огонь. В них не отражалось никаких чувств, только ледяной, жуткий жар, который одновременно» морозил и жег ее. Он бросил на Лависсона величественный взгляд, заставивший возмущенно затрепетать ноздри француза, взял руку Эвы, сначала глубоко склонился над ней, а затем повлек ее прочь от генерала на середину зала, где музыканты уже взяли первые аккорды вальса.
— На тот случай, если вы не заметили, я была занята с генералом Лависсоном, — сквозь зубы проговорила Эва, ощущая странное волнение от дерзости Блэкхита — и злость от его неприкрытой уверенности в том, что она принадлежит ему. Она отчетливо представляла твердое, холеное тело, к которому сейчас прижималась. Господи, что подумает Франклин? Что подумают другие американцы? Что подумают французы, видя ее в компании врага? — Все англичане так грубы, как вы?
— Напротив. Я намного грубее многих из них.
— Вы только что это доказали. Я не припоминаю, что обещала вам танец.
— А я не припоминаю, что просил вас об этом. — Он улыбнулся ей с высоты своего роста, его чарующий взгляд, лаская, скользнул по ее белой шее, по груди, и она смутилась и вздрогнула. — Просто есть вещи, которые я беру без спроса.
— А-а, значит, вы думаете взять меня, не так ли?
— Мадам, я только что сделал именно это. А теперь закройте рот и перестаньте поедать меня глазами. Не хотите же вы, чтобы люди подумали, что вам… не нравится наш небольшой танец?
Эва сузила глаза, и это было единственное, что она могла сделать, чтобы не ударить по этому жестокому, с правильными чертами лицу, когда рука Блэкхита, изящество которой подчеркивали обрамляющие ее дорогие кружева, еще плотнее обвилась вокруг ее талии. Сопротивление бесполезно. Сопротивляться ему было невозможно, когда он с изумительной отвагой кружил ее по залу. Он плотно прижимал ее к себе. Слишком плотно. Он был так близко, что она ощущала тепло его тела, чувствовала его горящий взгляд, осознавала неукротимую, едва сдерживаемую страсть, бьющую из него, как фонтаны огня от солнца. Ей хотелось убежать от него; ей хотелось быть ближе к нему. Она перевела дух, изо всех сил стараясь не сбиться с такта — и сопротивляться его странному, жуткому влиянию на нее.
— Вы в высшей степени неуловимое создание, моя дорогая. Тогда я потратил почти всю ночь, пытаясь вас найти. Примите мои поздравления по поводу столь молниеносного бегства. — Он остановил на ней насмешливый взгляд. — Надеюсь, ваши колени не очень болят?
Она одарила его самой ядовитой улыбкой.
— Уверена, что они чувствуют себя значительно лучше, чем ваше бедро. Кстати, вам пришлось зашивать рану, ваша светлость?
— Боюсь, что да, хотя нельзя сказать, что эта рана особенно опасна для жизни. Вы намеренно пытались убить меня или просто хотели уничтожить снадобье, чтобы не досталось ни мне, ни вам?
— Прекратите, Блэкхит. Если бы я пыталась вас убить, то, будьте уверены, я бы не промахнулась.
— Ага. Значит, вы просто хотели уничтожить снадобье.
Глаза Эвы засверкали. «Скажи ему. О, скажи ему, хотя бы для того, чтобы увидеть его изумление и злость из-за того, что его так хитро провели!» А почему бы и нет? Это будет минута ее торжества, которую в противном случае она могла бы только представлять после того, как направит ему язвительное письмо. «Скажи ему!»
— Напротив, ваша светлость. Видите ли, я вовсе не уничтожила эликсир.
— Моя дорогая мадам, уверяю вас, что видел собственными глазами, как флакон разлетелся вдребезги.
— Я тоже видела, — усмехнулась она, ее просто распирало от предвкушения триумфа. — Но это было не настоящее снадобье.
Его улыбка внезапно погасла.
— Прошу прощения?
— Что ж, мне очень хотелось, чтобы вы знали. Вы так умело одурачили всех нас, подменив эликсир, что я решила, что вам просто необходимо вновь познакомиться со своей фальшивкой. Да, фальшивкой. Я подумала, что раз вы так потрудились над ней, то, наверное, хотите получить ее назад.
Герцог пронзил ее ледяным взглядом, его глаза мерцали, как черный янтарь.
— Вы хотите сказать, что во флаконе, который вы разнесли в куски, находилась моя подделка?
— Господи, для мужчины вы слишком туго соображаете. Именно это я и говорю. После того как я влезла в вашу спальню — и, должна добавить, в ваш тайник, — я взяла настоящий эликсир и положила его в сумку, а вместо него предложила вам поддельный. Жаль, что вы отказались его попробовать. Тогда вы провели бы ночь возле своей ночной вазы… вместо того чтобы гоняться за мной. — Его лицо окаменело. Потемнело, предвещая грозу. — А теперь, если вы не против, танец окончен, у меня еще есть дела. Всего доброго, ваша светлость.
Он молниеносным движением поймал ее руку.
— Прошу прощения. У меня тоже есть дело. — Его глаза были черны как ночь. — К вам.
— Отпустите сейчас же мою руку, — приказала она, улыбка сбежала с ее губ.
— Или что? Вы вытащите пистолет и прострелите мне сердце? Объявите меня грубияном? О нет, мадам. Вы выглядите слегка… бледной. — Он наградил ее пугающей улыбкой. — Думаю, немного свежего воздуха вам не повредит.
Взяв ее под локоть, он потащил ее через толпу, по-прежнему улыбаясь знакомым, кивая при встрече с представителями французской знати. Все смотрели на них во все глаза. С невероятной скоростью обмахиваясь веерами, дамы вовсю обсуждали возмутительную самоуверенность и дерзость, которые демонстрировал английский герцог. Эву охватила ярость, но она не доставит удовольствия Блэкхиту, устроив сцену. О нет, она будет с достоинством идти рядом с ним. На ее лице Застыла улыбка, хотя каждая клеточка души жаждала нанести ему какое-нибудь серьезное физическое увечье. Жаждала унизить его так, чтобы он запомнил навсегда.
Жаждала узнать, каков он в постели.
«Хватит!»
Он направился прямо к дверям. Все еще сжимая ее локоть, он провел ее мимо последней группы гостей на улицу. Ночь была морозной. Ясная, холодная луна сияла в темно-кобальтовом небе. Он отпустил ее ровно настолько, чтобы снять плащ и набросить его на плечи своей спутницы, а затем, приподняв бровь, предложил ей руку.
Будто у нее есть какой-нибудь выбор! Дрожа от ярости, Эва подчинилась. Молча он провел ее мимо замерзшего фонтана, где с рук каменного херувима свисали сосульки. Под ногами хрустел мерзлый гравий, дыхание облачками срывалось с губ. Напряжение нарастало. Напряжение — и неукротимое плотское влечение, которое Эва изо всех сил старалась подавить.
Старалась — но тщетно.
Блэкхит отвел ее на некоторое расстояние от дома, затем, к ее удивлению, отпустил.
— Не уходите, пока не выслушаете меня.
Эва в смущении сделала шаг назад, чтобы между ними была какая-то дистанция, и поправила у себя на плечах его бархатный плащ. Он хранил тепло его тела. Ее кожа ощущала его ласкающую тяжесть, пропитанную неповторимым мужским запахом герцога. Она едва удержалась, чтобы не зарыться в него носом.
— Слушаю вас, — осторожно произнесла она, пытаясь не замечать, как бьется сердце, как в предвкушении лихорадочно покалывает все тело. — Что вы хотите?
Он посмотрел на нее потухшим взглядом.
— Вашей помощи.
Из всех причин, по которым сильный опасный мужчина может утащить женщину в ночь, об этой Эва могла подумать в последнюю очередь. Его ответ совершенно сбил ее с толку. Заставил почувствовать неожиданное разочарование. Несколько секунд она находилась в замешательстве и едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться. Сама мысль о том, что это самонадеянное, всеми манипулирующее чудовище просит помощи, казалась забавной.
— Моей помощи, — усмехнулась она, бросив на него лукавый, сожалеющий взгляд. — Да, Блэкхит, вы нашли к кому обратиться. Честь и хвала вашему остроумию.
— Уверен, что за определенную плату вы дадите мне все, что угодно.
— Некоторые вещи нельзя купить.
— Да, некоторые вещи можно только дать, — холодно отозвался он. — Я знаю, что вы делаете все, чтобы доказать мне свою бессердечность, но я не совсем в этом убежден.
Она томно улыбнулась.
— Нет? После того, что я сделала с вашими братьями? После того, что я едва не сделала с вами? Вам нужны иные доказательства?
— Помогите мне, и я буду считать, что все забыто. Лишь ради семьи я искал вас.
Эва подняла бровь.
Он чуть отодвинулся от нее, несомненно, пытаясь обуздать враждебность, которую, естественно, должен испытывать к ней. Она почти воочию видела, как он старается взять себя в руки. Спрятаться под маской безупречного аристократизма, которую будет носить независимо от того, какие чувства испытывает. Но нет. Она ошибалась. В молчаливом величии ночи его глаза были темнее глубин океана, и на мгновение, всего лишь на одно мгновение, он позволил ей увидеть на их дне душевную муку, боль, которую, как она думала, он не в состоянии ощущать.
Что-то в ее душе смягчилось в ответ на это откровение. Значит, в нем есть что-то человеческое.
Приятно.
— У меня есть сестра, — продолжал он, глядя в ночь. Он стоял к ней спиной. — Ее зовут Нерисса. Она для меня дороже всего на белом свете.
Эва ничего не сказала, просто смотрела на него с возрастающим недоумением.
— Она молода и романтична, к тому же безнадежно влюблена в парня, который не имеет ни малейшего желания остепеняться. — Он повернулся и, снова предложив ей руку, пошел. «Замерз», — подумала Эва. Неудивительно — отдав ей плащ, он остался в шелковой рубашке и легком жилете. Но он ни разу не поежился, не застучал зубами, его ровный голос не дрогнул от холода. «Железное самообладание», — отметила Эва. — Две недели назад этот ее кавалер, граф Брукхэмптон, отравился в Испанию на английском корабле «Сара Роз». Неподалеку от побе режья Франции судно было атаковано и потоплено американским капером.
Она почувствовала, что смягчается, — опасная вещь. Это испугало ее, а потому она отреагировала насмешливой враждебностью.
— Ах да, — растягивая слова, проговорила она. — Я действительно слышала об этой убедительной победе моей страны.
На скулах герцога заходили желваки, но он не показал, что задет.
— Лорд Брукхэмптон в числе тех, кто, как опасаются, утонул вместе с кораблем. Моя сестра безутешна.
— Зачем он вообще поехал в Испанию? Лицо Блэкхита застыло.
— Это не важно. Важно найти его и привезти в Англию. Живым и невредимым.
— Что ж, тогда я поспрашиваю рыб и крабов в Ла-Манше, не встречали ли они его.
На этот раз герцог не смог сдержать злости. Он резко повернулся к ней, его глаза были так черны и страшны, что Эва бессознательно отшатнулась.
— Это мерзко с вашей стороны. Сейчас речь идет о жизни человека.
— Речь идет об англичанине, который мечтает убийствами, голодом и кнутом поставить американцев на колени.
— Если вы так считаете, то просто глупы, — холодно ответил он. — По всей Англии есть друзья Америки. Люди, которые хотят, чтобы эта война закончилась, которые выступают против американской политики Джорджа, которые готовы принять требования вашей страны.
— И вы в их числе? — спросила она ядовито-сладким голоском.
Его глаза метали молнии.
— Две мои невестки — американки. Мой брат Чарлз, которого вы чуть не убили, служил в армии в Бостоне. Там он понял и полюбил американцев. Он обязан им жизнью. Да, мадам, могу заверить вас, что я — один из них, и чем скорее закончится этот проклятый конфликт, тем счастливее я буду себя чувствовать.
Эва отвела глаза, вдруг пожалев о своих едких словах.
— Так что вы хотите от меня?
— Вашего содействия. Я прошу выяснить, что случилось с лордом Брукхэмптоном.
Она пожала плечами.
— Не знаю, насколько это в моих силах. Если в отчетах сказано, что он пошел ко дну вместе с кораблем, то, возможно, именно это и произошло.
— Отчеты могли подделать. Перри к тому же мог назваться другим именем, чтобы сохранить инкогнито. Мог быть и ранен, и захвачен в заложники… Возможно все, что угодно. Я не успокоюсь, пока не узнаю всей правды.
— А разве вы сами это выяснить не можете?
— Как вы только что напомнили мне, мадам, я англичанин и не обязательно друг Франции, а в скором времени, возможно, и враг, если вам, янки, удастся выполнить задуманное. — Эва внутренне вздрогнула, хотя ей было известно, что англичане благодаря своим шпионам прекрасно осведомлены о том, чего добиваются американцы. — Вы же можете беспрепятственно вращаться в высших сферах французского общества. Я хочу, чтобы вы выяснили, остался ли Перри в живых. Если да, то хочу, чтобы вы узнали, где его содержат. Я хочу, чтобы вы помогли мне вернуть жизнь моей сестре.
«Я хочу, чтобы вы помогли мне вернуть жизнь моей сестре». Никакие другие его слова не могли бы повлиять на нее сильнее. Блэкхит говорил, что она молода, романтична и влюблена. Эва помнила, что это такое. Когда-то она и сама была такой. Она помнила это с горьким чувством, которое заставляло ее страдать все эти годы, вызывая спазмы в горле от первого предательства, утраты невинности, несбывшейся мечты. У нее не было никакого желания помогать герцогу. Но его сестра… Она тяжело вздохнула.
— Я сделаю все, что в моих силах, Блэкхит. Но не для вас. Для вашей сестры.
— Несмотря на то что никогда не видели ее?
— Это не имеет значения. Она женщина. Она страдает. Я слишком хорошо знаю, что это такое.
— Вы полагаете, что мужчины не страдают?
— Нет. Как они могут страдать? У них нет сердец, потому-то им и доставляет такое удовольствие разбивать наши.
Он посмотрел на женщину долгим взглядом, и Эва непостижимым образом почувствовала, что он видит все ее давным-давно похороненные и скрытые от всех тайны. Она поежилась от благоговейного страха и робости.
И от горящего внутри ее страстного желания.
— Вам холодно?
— Да, — солгала она.
— Я вас согрею, — произнес он.
И, заключив в объятия, поцеловал ее.
Повсюду в сверкающем парижском банкетном зале раздались приветственные клики. Эва де ла Мурье, стоя рядом с доктором Франклином и другими известными американцами, улыбаясь, подняла свой бокал и выпила шампанское.
— Теперь у французов нет выбора, кроме как сесть и задуматься, — предсказал Франклин. — Капитуляция Бэргойна, атака Вашингтона на британскую армию у Джермантауна… Благодарение Господу, теперь мы скоро увидим, как Франция вступит в эту войну, друзья мои! Он повернулся к Эве.
— А вот и генерал Лависсон. Нашепчи ему, пожалуйста, о нашей победе… он близок к королю, поэтому обрати на него весь свой шарм. — Он наблюдал за тем, как генерал идет к ним через переполненный зал. — Ты передала эликсир королеве?
— Я увижу ее в субботу.
— Хорошо. Ну вот и Лависсон. Каждый мужчина в этом зале жаждет хоть немного потанцевать с тобой, моя дорогая… Иди, заставь их всех завидовать нашему безнадежно напившемуся генералу.
Лависсон поклонился Эве.
— Мадам, — проговорил он, окидывая взглядом ее лицо, — вы видение. Не удостоите ли бедного солдата чести танцевать с вами?
— С удовольствием, — промурлыкала Эва, предлагая свою затянутую в перчатку руку.
Он увлек ее на середину зала. Лависсон был коренастым, мускулистым мужчиной с бледно-голубыми хищными глазами и крючковатым носом. Он выглядел как истинный француз.
— Должен поздравить вас, американцев, с пленением Бэргойна, — галантно заметил он. — Таких подвигов достаточно, чтобы заново взглянуть на воинское искусство ваших соотечественников.
— Ах, ведь мы привыкли на границах иметь дело с индейцами и всевозможными опасностями, — беспечно прощебетала Эва. — Уверена, что мы справимся и с несколькими напыщенными британцами. — Она улыбнулась, понимая, что он изо всех сил старается оторвать взгляд от ее смелого декольте.
— Ненавижу британцев. Они тщеславны и самоуверенны, хвастливы и горды. То, что Бог поместил их по другую сторону Ла-Манша от нас, это шутка, которой радуется он один…
Он замолчал, когда по залу пронесся шепот. Внезапно по спине Эвы пополз холодок, возникло подсознательное ощущение опасности. Она насторожилась, подняла глаза и сбилась с ритма, едва не споткнувшись о ботинок Лависсона. Он вовремя подхватил ее, не дав упасть, а Эва, прищурившись, уже осматривала зал. Все вокруг замолчали, а головы повернулись к большим двустворчатым дверям. Оркестр прекратил играть. Среди разряженной публики, словно ветер, прошел затихающий ропот, и все стали вытягивать шеи, чтобы увидеть, чье появление вызвало такую реакцию присутствующих.
У дверей стоял человек, одетый в изысканный бархатный камзол. Эва увидела его лицо.
Решительный подбородок. Пронзительные черные глаза. Холодный взгляд, обращенный на нее одну. «Герцог Блэкхит!»
Сердце Эвы замерло. Она стояла с приоткрытым ртом, не веря своим глазам, волна возбуждения непроизвольно заставила быстрее бежать кровь в ее жилах. Что он здесь делает? Для чего приехал во Францию? Может, он специально приехал за ней, чтобы отомстить за уничтоженный флакон с эликсиром?
А может, он узнал, что она украла настоящее снадобье?
Милостивый Господь!
Ее сердце вновь ожило. И отчаянно заколотилось.
— Да, мадам, как я уже говорил, британцы — самоуверенный народ… А что, только англичанин способен набраться наглости, чтобы прийти на бал в честь победы над его собственным народом. Только англичанин может посметь показаться на вечере, который устраивает противник. Только англичанин…
Но Эва уже забыла о присутствии Лависсона. Ей стало душно. Внезапно появившееся ощущение тягостной жары и невыносимого запаха человеческих тел, духов, свечей заставило Эву почувствовать себя дурно. А Блэкхит пробирался через ошеломленную толпу, то кивая знакомому, то кланяясь даме, и не обращал никакого внимания на взгляды и шепот, преследовавшие его. Он шел через зал с единственной, безошибочной целью.
К ней.
Под бриллиантовым колье на шее Эвы, которое теперь, казалось, душит ее, забилась голубая жилка. Она отпрянула от Лависсона и стала высматривать наиболее удобный путь для бегства.
Но убежать было невозможно. Она попалась. Все, что ей оставалось, это вскинуть голову, изобразить на лице возможно более надменное выражение и попытаться сохранить преимущество, которое она получила при их последней встрече.
— Эва де ла Мурье, — негромко произнес герцог своим густым, бархатным голосом, так хорошо ей знакомым. Его глаза казались бездонными провалами, в которых бушевал черный огонь. В них не отражалось никаких чувств, только ледяной, жуткий жар, который одновременно» морозил и жег ее. Он бросил на Лависсона величественный взгляд, заставивший возмущенно затрепетать ноздри француза, взял руку Эвы, сначала глубоко склонился над ней, а затем повлек ее прочь от генерала на середину зала, где музыканты уже взяли первые аккорды вальса.
— На тот случай, если вы не заметили, я была занята с генералом Лависсоном, — сквозь зубы проговорила Эва, ощущая странное волнение от дерзости Блэкхита — и злость от его неприкрытой уверенности в том, что она принадлежит ему. Она отчетливо представляла твердое, холеное тело, к которому сейчас прижималась. Господи, что подумает Франклин? Что подумают другие американцы? Что подумают французы, видя ее в компании врага? — Все англичане так грубы, как вы?
— Напротив. Я намного грубее многих из них.
— Вы только что это доказали. Я не припоминаю, что обещала вам танец.
— А я не припоминаю, что просил вас об этом. — Он улыбнулся ей с высоты своего роста, его чарующий взгляд, лаская, скользнул по ее белой шее, по груди, и она смутилась и вздрогнула. — Просто есть вещи, которые я беру без спроса.
— А-а, значит, вы думаете взять меня, не так ли?
— Мадам, я только что сделал именно это. А теперь закройте рот и перестаньте поедать меня глазами. Не хотите же вы, чтобы люди подумали, что вам… не нравится наш небольшой танец?
Эва сузила глаза, и это было единственное, что она могла сделать, чтобы не ударить по этому жестокому, с правильными чертами лицу, когда рука Блэкхита, изящество которой подчеркивали обрамляющие ее дорогие кружева, еще плотнее обвилась вокруг ее талии. Сопротивление бесполезно. Сопротивляться ему было невозможно, когда он с изумительной отвагой кружил ее по залу. Он плотно прижимал ее к себе. Слишком плотно. Он был так близко, что она ощущала тепло его тела, чувствовала его горящий взгляд, осознавала неукротимую, едва сдерживаемую страсть, бьющую из него, как фонтаны огня от солнца. Ей хотелось убежать от него; ей хотелось быть ближе к нему. Она перевела дух, изо всех сил стараясь не сбиться с такта — и сопротивляться его странному, жуткому влиянию на нее.
— Вы в высшей степени неуловимое создание, моя дорогая. Тогда я потратил почти всю ночь, пытаясь вас найти. Примите мои поздравления по поводу столь молниеносного бегства. — Он остановил на ней насмешливый взгляд. — Надеюсь, ваши колени не очень болят?
Она одарила его самой ядовитой улыбкой.
— Уверена, что они чувствуют себя значительно лучше, чем ваше бедро. Кстати, вам пришлось зашивать рану, ваша светлость?
— Боюсь, что да, хотя нельзя сказать, что эта рана особенно опасна для жизни. Вы намеренно пытались убить меня или просто хотели уничтожить снадобье, чтобы не досталось ни мне, ни вам?
— Прекратите, Блэкхит. Если бы я пыталась вас убить, то, будьте уверены, я бы не промахнулась.
— Ага. Значит, вы просто хотели уничтожить снадобье.
Глаза Эвы засверкали. «Скажи ему. О, скажи ему, хотя бы для того, чтобы увидеть его изумление и злость из-за того, что его так хитро провели!» А почему бы и нет? Это будет минута ее торжества, которую в противном случае она могла бы только представлять после того, как направит ему язвительное письмо. «Скажи ему!»
— Напротив, ваша светлость. Видите ли, я вовсе не уничтожила эликсир.
— Моя дорогая мадам, уверяю вас, что видел собственными глазами, как флакон разлетелся вдребезги.
— Я тоже видела, — усмехнулась она, ее просто распирало от предвкушения триумфа. — Но это было не настоящее снадобье.
Его улыбка внезапно погасла.
— Прошу прощения?
— Что ж, мне очень хотелось, чтобы вы знали. Вы так умело одурачили всех нас, подменив эликсир, что я решила, что вам просто необходимо вновь познакомиться со своей фальшивкой. Да, фальшивкой. Я подумала, что раз вы так потрудились над ней, то, наверное, хотите получить ее назад.
Герцог пронзил ее ледяным взглядом, его глаза мерцали, как черный янтарь.
— Вы хотите сказать, что во флаконе, который вы разнесли в куски, находилась моя подделка?
— Господи, для мужчины вы слишком туго соображаете. Именно это я и говорю. После того как я влезла в вашу спальню — и, должна добавить, в ваш тайник, — я взяла настоящий эликсир и положила его в сумку, а вместо него предложила вам поддельный. Жаль, что вы отказались его попробовать. Тогда вы провели бы ночь возле своей ночной вазы… вместо того чтобы гоняться за мной. — Его лицо окаменело. Потемнело, предвещая грозу. — А теперь, если вы не против, танец окончен, у меня еще есть дела. Всего доброго, ваша светлость.
Он молниеносным движением поймал ее руку.
— Прошу прощения. У меня тоже есть дело. — Его глаза были черны как ночь. — К вам.
— Отпустите сейчас же мою руку, — приказала она, улыбка сбежала с ее губ.
— Или что? Вы вытащите пистолет и прострелите мне сердце? Объявите меня грубияном? О нет, мадам. Вы выглядите слегка… бледной. — Он наградил ее пугающей улыбкой. — Думаю, немного свежего воздуха вам не повредит.
Взяв ее под локоть, он потащил ее через толпу, по-прежнему улыбаясь знакомым, кивая при встрече с представителями французской знати. Все смотрели на них во все глаза. С невероятной скоростью обмахиваясь веерами, дамы вовсю обсуждали возмутительную самоуверенность и дерзость, которые демонстрировал английский герцог. Эву охватила ярость, но она не доставит удовольствия Блэкхиту, устроив сцену. О нет, она будет с достоинством идти рядом с ним. На ее лице Застыла улыбка, хотя каждая клеточка души жаждала нанести ему какое-нибудь серьезное физическое увечье. Жаждала унизить его так, чтобы он запомнил навсегда.
Жаждала узнать, каков он в постели.
«Хватит!»
Он направился прямо к дверям. Все еще сжимая ее локоть, он провел ее мимо последней группы гостей на улицу. Ночь была морозной. Ясная, холодная луна сияла в темно-кобальтовом небе. Он отпустил ее ровно настолько, чтобы снять плащ и набросить его на плечи своей спутницы, а затем, приподняв бровь, предложил ей руку.
Будто у нее есть какой-нибудь выбор! Дрожа от ярости, Эва подчинилась. Молча он провел ее мимо замерзшего фонтана, где с рук каменного херувима свисали сосульки. Под ногами хрустел мерзлый гравий, дыхание облачками срывалось с губ. Напряжение нарастало. Напряжение — и неукротимое плотское влечение, которое Эва изо всех сил старалась подавить.
Старалась — но тщетно.
Блэкхит отвел ее на некоторое расстояние от дома, затем, к ее удивлению, отпустил.
— Не уходите, пока не выслушаете меня.
Эва в смущении сделала шаг назад, чтобы между ними была какая-то дистанция, и поправила у себя на плечах его бархатный плащ. Он хранил тепло его тела. Ее кожа ощущала его ласкающую тяжесть, пропитанную неповторимым мужским запахом герцога. Она едва удержалась, чтобы не зарыться в него носом.
— Слушаю вас, — осторожно произнесла она, пытаясь не замечать, как бьется сердце, как в предвкушении лихорадочно покалывает все тело. — Что вы хотите?
Он посмотрел на нее потухшим взглядом.
— Вашей помощи.
Из всех причин, по которым сильный опасный мужчина может утащить женщину в ночь, об этой Эва могла подумать в последнюю очередь. Его ответ совершенно сбил ее с толку. Заставил почувствовать неожиданное разочарование. Несколько секунд она находилась в замешательстве и едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться. Сама мысль о том, что это самонадеянное, всеми манипулирующее чудовище просит помощи, казалась забавной.
— Моей помощи, — усмехнулась она, бросив на него лукавый, сожалеющий взгляд. — Да, Блэкхит, вы нашли к кому обратиться. Честь и хвала вашему остроумию.
— Уверен, что за определенную плату вы дадите мне все, что угодно.
— Некоторые вещи нельзя купить.
— Да, некоторые вещи можно только дать, — холодно отозвался он. — Я знаю, что вы делаете все, чтобы доказать мне свою бессердечность, но я не совсем в этом убежден.
Она томно улыбнулась.
— Нет? После того, что я сделала с вашими братьями? После того, что я едва не сделала с вами? Вам нужны иные доказательства?
— Помогите мне, и я буду считать, что все забыто. Лишь ради семьи я искал вас.
Эва подняла бровь.
Он чуть отодвинулся от нее, несомненно, пытаясь обуздать враждебность, которую, естественно, должен испытывать к ней. Она почти воочию видела, как он старается взять себя в руки. Спрятаться под маской безупречного аристократизма, которую будет носить независимо от того, какие чувства испытывает. Но нет. Она ошибалась. В молчаливом величии ночи его глаза были темнее глубин океана, и на мгновение, всего лишь на одно мгновение, он позволил ей увидеть на их дне душевную муку, боль, которую, как она думала, он не в состоянии ощущать.
Что-то в ее душе смягчилось в ответ на это откровение. Значит, в нем есть что-то человеческое.
Приятно.
— У меня есть сестра, — продолжал он, глядя в ночь. Он стоял к ней спиной. — Ее зовут Нерисса. Она для меня дороже всего на белом свете.
Эва ничего не сказала, просто смотрела на него с возрастающим недоумением.
— Она молода и романтична, к тому же безнадежно влюблена в парня, который не имеет ни малейшего желания остепеняться. — Он повернулся и, снова предложив ей руку, пошел. «Замерз», — подумала Эва. Неудивительно — отдав ей плащ, он остался в шелковой рубашке и легком жилете. Но он ни разу не поежился, не застучал зубами, его ровный голос не дрогнул от холода. «Железное самообладание», — отметила Эва. — Две недели назад этот ее кавалер, граф Брукхэмптон, отравился в Испанию на английском корабле «Сара Роз». Неподалеку от побе режья Франции судно было атаковано и потоплено американским капером.
Она почувствовала, что смягчается, — опасная вещь. Это испугало ее, а потому она отреагировала насмешливой враждебностью.
— Ах да, — растягивая слова, проговорила она. — Я действительно слышала об этой убедительной победе моей страны.
На скулах герцога заходили желваки, но он не показал, что задет.
— Лорд Брукхэмптон в числе тех, кто, как опасаются, утонул вместе с кораблем. Моя сестра безутешна.
— Зачем он вообще поехал в Испанию? Лицо Блэкхита застыло.
— Это не важно. Важно найти его и привезти в Англию. Живым и невредимым.
— Что ж, тогда я поспрашиваю рыб и крабов в Ла-Манше, не встречали ли они его.
На этот раз герцог не смог сдержать злости. Он резко повернулся к ней, его глаза были так черны и страшны, что Эва бессознательно отшатнулась.
— Это мерзко с вашей стороны. Сейчас речь идет о жизни человека.
— Речь идет об англичанине, который мечтает убийствами, голодом и кнутом поставить американцев на колени.
— Если вы так считаете, то просто глупы, — холодно ответил он. — По всей Англии есть друзья Америки. Люди, которые хотят, чтобы эта война закончилась, которые выступают против американской политики Джорджа, которые готовы принять требования вашей страны.
— И вы в их числе? — спросила она ядовито-сладким голоском.
Его глаза метали молнии.
— Две мои невестки — американки. Мой брат Чарлз, которого вы чуть не убили, служил в армии в Бостоне. Там он понял и полюбил американцев. Он обязан им жизнью. Да, мадам, могу заверить вас, что я — один из них, и чем скорее закончится этот проклятый конфликт, тем счастливее я буду себя чувствовать.
Эва отвела глаза, вдруг пожалев о своих едких словах.
— Так что вы хотите от меня?
— Вашего содействия. Я прошу выяснить, что случилось с лордом Брукхэмптоном.
Она пожала плечами.
— Не знаю, насколько это в моих силах. Если в отчетах сказано, что он пошел ко дну вместе с кораблем, то, возможно, именно это и произошло.
— Отчеты могли подделать. Перри к тому же мог назваться другим именем, чтобы сохранить инкогнито. Мог быть и ранен, и захвачен в заложники… Возможно все, что угодно. Я не успокоюсь, пока не узнаю всей правды.
— А разве вы сами это выяснить не можете?
— Как вы только что напомнили мне, мадам, я англичанин и не обязательно друг Франции, а в скором времени, возможно, и враг, если вам, янки, удастся выполнить задуманное. — Эва внутренне вздрогнула, хотя ей было известно, что англичане благодаря своим шпионам прекрасно осведомлены о том, чего добиваются американцы. — Вы же можете беспрепятственно вращаться в высших сферах французского общества. Я хочу, чтобы вы выяснили, остался ли Перри в живых. Если да, то хочу, чтобы вы узнали, где его содержат. Я хочу, чтобы вы помогли мне вернуть жизнь моей сестре.
«Я хочу, чтобы вы помогли мне вернуть жизнь моей сестре». Никакие другие его слова не могли бы повлиять на нее сильнее. Блэкхит говорил, что она молода, романтична и влюблена. Эва помнила, что это такое. Когда-то она и сама была такой. Она помнила это с горьким чувством, которое заставляло ее страдать все эти годы, вызывая спазмы в горле от первого предательства, утраты невинности, несбывшейся мечты. У нее не было никакого желания помогать герцогу. Но его сестра… Она тяжело вздохнула.
— Я сделаю все, что в моих силах, Блэкхит. Но не для вас. Для вашей сестры.
— Несмотря на то что никогда не видели ее?
— Это не имеет значения. Она женщина. Она страдает. Я слишком хорошо знаю, что это такое.
— Вы полагаете, что мужчины не страдают?
— Нет. Как они могут страдать? У них нет сердец, потому-то им и доставляет такое удовольствие разбивать наши.
Он посмотрел на женщину долгим взглядом, и Эва непостижимым образом почувствовала, что он видит все ее давным-давно похороненные и скрытые от всех тайны. Она поежилась от благоговейного страха и робости.
И от горящего внутри ее страстного желания.
— Вам холодно?
— Да, — солгала она.
— Я вас согрею, — произнес он.
И, заключив в объятия, поцеловал ее.
Глава 6
Ночь была очень холодной, воздух — хрупким как стекло, но, ощутив на своих губах губы Блэкхита, Эва почувствовала, как по всему телу разливается жгучий, всепоглощающий жар.
Его руки скользнули под бархатный плащ и стали исследовать ее тело, при этом большие пальцы касались обтянутой шелком груди, а ладони, огладив бока, опустились на изящный изгиб талии и принялись ласкать бедра и попку. Он сильнее прижал женщину к себе. Эва и не думала сопротивляться. Она положила ладони ему на грудь, ощущая упругие, рельефные мышцы, слыша ровный стук его сердца. Как же приятно быть в таких мощных объятиях! Как же опасно и безрассудно это внезапное забвение собственных принципов и убеждений! Она забыла о своей злости; забыла о сожалении, возмущении, негодовании. Были только его губы, требовательные, нетерпеливые, твердые и восхитительные.
Его руки скользнули под бархатный плащ и стали исследовать ее тело, при этом большие пальцы касались обтянутой шелком груди, а ладони, огладив бока, опустились на изящный изгиб талии и принялись ласкать бедра и попку. Он сильнее прижал женщину к себе. Эва и не думала сопротивляться. Она положила ладони ему на грудь, ощущая упругие, рельефные мышцы, слыша ровный стук его сердца. Как же приятно быть в таких мощных объятиях! Как же опасно и безрассудно это внезапное забвение собственных принципов и убеждений! Она забыла о своей злости; забыла о сожалении, возмущении, негодовании. Были только его губы, требовательные, нетерпеливые, твердые и восхитительные.