Страница:
См. примеч. 18. С. 276.
Чжунхуа миньго — Китайская Республика. [с.290]
Мартелл Карл — предводитель французов, одержавших победу в 732 г в битве у Пуатье — самой северной точки на территории Франции, куда проникли арабы, пройдя Испанию. [с.290]
В 1683 г турецкие войска под командованием Кара Мустафы осадили Вену, но были отогнаны от города благодаря помощи польского короля Яна Собеского. [с.290]
В битве при Плесси (Бенгалия) в 1757 г. английский генерал Роберт Клайв разбил индийские войска. [с.291]
Завоевание Индии началось в XVI в. (португальцы, голландцы, французы, англичане) К середине XIX в она была полностью подчинена англичанами. [с.291]
В VII в. арабы, заселявшие Аравийский полуостров, начали военные походы, завершившиеся завоеваниями стран Ближнего и Среднего Востока, Северной Африки и Египта Было создано обширное феодально-теократическое государство — Арабский халифат В 712 г арабы вторглись в Индию и завоевали Синд — область по нижнему течению Инда, в 711-714 гг. захватили большую часть Пиренейского полуострова. При Аббасидах (750-1258) были захвачены Сицилия, Мальта, Крит, велись непрерывные войны с Византией Халифат прекратил свое существование в середине XIII в., когда его столицу покорили монгольские завоеватели (1258 г.). [с.291]
См. примеч. 28. С. 264. [с.291]
Сен Катаяма (1859-1933) — профессиональный революционер, организатор первого профсоюза в Японии, общества по изучению социальных проблем. [с.291]
Имеются в виду события в апреле 1919 г., когда британские войска подавили мирную 10-тысячную демонстрацию в Амритсаре (Пенджаб). 400 демонстрантов были убиты, около 1200 ранены.
Спустя несколько месяцев, 23 декабря 1919 г., был обнародован акт об управлении Индией. Этим актом Великобритания намеревалась предоставить Индии большую автономию. Реформа предусматривала, что Индия со временем сформирует собственное “ответственное” правительство. В соответствии с принципом диархии (двоевластие) в компетенции местных властей должны были находиться вопросы медицины, образования, местной промышленности, а контроль над наиболее важными сферами — финансами, юстицией, обороной — в руках британских губернаторов провинций.
Как видно, Индии предстоял еще долгий путь освободительной борьбы за свою независимость (1947). [с.291]
Тан Малака (1894-1949) — индонезийский коммунистический деятель. [с.291]
“Не навреди” (лат.). [с.291]
ГЛАВА IV
ПРИМЕЧАНИЯ
Чжунхуа миньго — Китайская Республика. [с.290]
Мартелл Карл — предводитель французов, одержавших победу в 732 г в битве у Пуатье — самой северной точки на территории Франции, куда проникли арабы, пройдя Испанию. [с.290]
В 1683 г турецкие войска под командованием Кара Мустафы осадили Вену, но были отогнаны от города благодаря помощи польского короля Яна Собеского. [с.290]
В битве при Плесси (Бенгалия) в 1757 г. английский генерал Роберт Клайв разбил индийские войска. [с.291]
Завоевание Индии началось в XVI в. (португальцы, голландцы, французы, англичане) К середине XIX в она была полностью подчинена англичанами. [с.291]
В VII в. арабы, заселявшие Аравийский полуостров, начали военные походы, завершившиеся завоеваниями стран Ближнего и Среднего Востока, Северной Африки и Египта Было создано обширное феодально-теократическое государство — Арабский халифат В 712 г арабы вторглись в Индию и завоевали Синд — область по нижнему течению Инда, в 711-714 гг. захватили большую часть Пиренейского полуострова. При Аббасидах (750-1258) были захвачены Сицилия, Мальта, Крит, велись непрерывные войны с Византией Халифат прекратил свое существование в середине XIII в., когда его столицу покорили монгольские завоеватели (1258 г.). [с.291]
См. примеч. 28. С. 264. [с.291]
Сен Катаяма (1859-1933) — профессиональный революционер, организатор первого профсоюза в Японии, общества по изучению социальных проблем. [с.291]
Имеются в виду события в апреле 1919 г., когда британские войска подавили мирную 10-тысячную демонстрацию в Амритсаре (Пенджаб). 400 демонстрантов были убиты, около 1200 ранены.
Спустя несколько месяцев, 23 декабря 1919 г., был обнародован акт об управлении Индией. Этим актом Великобритания намеревалась предоставить Индии большую автономию. Реформа предусматривала, что Индия со временем сформирует собственное “ответственное” правительство. В соответствии с принципом диархии (двоевластие) в компетенции местных властей должны были находиться вопросы медицины, образования, местной промышленности, а контроль над наиболее важными сферами — финансами, юстицией, обороной — в руках британских губернаторов провинций.
Как видно, Индии предстоял еще долгий путь освободительной борьбы за свою независимость (1947). [с.291]
Тан Малака (1894-1949) — индонезийский коммунистический деятель. [с.291]
“Не навреди” (лат.). [с.291]
ГЛАВА IV
ПРОРЫВЫ КАЖУЩЕГОСЯ ЕСТЕСТВЕННЫМ ПАНОБРАЗОВАНИЯ
Где мы видим на поверхности Земли отображение нарушений воплощенных панидей, кажущихся наиболее естественными, связанными с традиционными частями Света, другими, точно такими же или более мощными идейными кругами, предопределенными пространством или образом мыслей, укоренившимися на суше или порожденными морем или же вызванными чисто духовно — мировоззрением или общественной, экономической идеологией, чье распространение все-таки можно нанести на карту земной поверхности и таким образом сделать географически понятным и измеримым?
Прежде всего речь идет о противостоянии ислама, локально и пространственно более отчетливо постижимого, чем численно более мощные мировоззрения христианства и буддизма, в основном связанного с поясом пустынь Старого Света и примыкающей к нему степной окраиной, однако далеко простираясь и распространяя свое влияние за его пределы, который — в противоположность другим крупным, возникшим в Старом Свете мировоззрениям — отметил себя печатью исключительности своими панисламскими течениями (Richtungen).
Ведь ислам назвали религией пустыни, и о нем написаны труды, связавшие его с этим видом растительности более тесно, чем можно было бы в действительности связать (Индонезия! Восточная Бенгалия!). Однако фактом является то, что никакое другое духовное движение человечества не оказало в такой степени влияние на осложнение других истинных панобразований в Старом Свете, как распространение ислама вблизи пояса пустынь Старого Света и в районах искусственного орошения на его окраинах, через все без исключения переходные зоны (Landbrucken) между пан-Азией, пан-Европой и пан-Африкой. Другими культурно-политическими разрушителями панскрижалей являются эллинизм, культура Гандхары и индо-серийская культура; миграции малайцев, “бродячих людей” (orang malaiu) , которые “при самой малой численности оказывали огромнейшее влияние” (Ратцель); нарушителями, опирающимися на силу, были талассийские, средиземноморские имперские образования римлян, океанские — иберов [испанцев и португальцев], голландцев, французов и британцев, по мощи и экономической политике втиснувшийся между Азией и Европой Советский Союз.
Разрушительно по отношению к идеям организации частей Света или континентов в традиционном понимании неоднократно действовали и такие части создаваемого пространства, [с.292] которые на основе имперского мышления выросли в более крупные связности. Так случилось, когда первоначально прибрежные образования, как старая Генуя или Венеция, вышли в море и вовлекли окраинные острова Леванта , отделившиеся прибрежные полосы в государственные образования, чье попечительство, как нередко было с венецианским, быстро принесло европейцам худую славу (что уже испытала и Англия со своим японским союзом ); или когда более чем близкое к внешнему завершению паниндийское пространственное образование Восточной и Южной Африки, которое виделось как Индийская Америка и мечтам о котором предавалось полмиллиона переселившихся туда индийцев, было втянуто в тихоокеанский и австрало-азиатский островной мир.
Разрушающе действовало также преходящее имперское образование царской России на северном побережье Тихого океана, которая стремилась превратить Окраинное море (Берингово море) в закрытое русское море — в “mare clausum” и еще в первой трети XIX в., дабы преградить англосаксам доступ к тихоокеанскому побережью Северной Америки, заключила с испанской Южной и Центральной Америкой договоры, которые перекрывали Золотые ворота Сан-Франциско . Итак, новым является в действительности транстихоокеанская позиция США, позиция “primus inter pares” , первого среди партнеров, лишь с большим трудом поддерживающих видимость равенства на самом большом океане! Своеобразие этой позиции мы докажем при последующем рассмотрении морских панидей. Сейчас же ограничимся констатацией, что проникновение финикийцев в западную часть Средиземного моря воспринималось, само собой разумеется, как разрушение строгого разграничения между Азией, Европой и Африкой, как и последующее наступление эллинов в Азию, римлян — в Азию и Африку в противоположном смысле; разрушителями строгого деления на части Света явились и следовавшие один за другим чужеземные “покорители Индийского океана” (Баллард), и преодолевшие тихоокеанские просторы Бальбоа, Магеллан, Кук, Перри и многие другие. Они помогли подготовить разумное образование Пантихоокеанского союза, которое ныне угрожает подорвать панамериканские, как и паназиатские, интересы, австралийские желания обособления и великокитайские, паниндийские и великояпонские или малайские идеи в равной мере. Разрушителями скрижалей с паннадписями традиционного стиля являлись также — и это само собой понятно — великие трансконтинентальные переселения и военные экспедиции, оставлявшие за собой в некотором роде долговременные последствия, вызывавшие, правда в отдаленной перспективе, действия зачастую совершенно иных сил, чем те, что были призваны ими вначале.
Все же совсем нелегко в отдельных симптомах — описанных как великое переселение народов — кочевых перемещений в Старом Свете с амплитудой от Великой Китайской стены до [с.293] наскальных рисунков в Северной и Западной Европе и южноафриканских стенных росписей — распознать совокупность. Однако уже именно от этих переселений отпочковывается серия контактного метаморфоза и передвижений, коими насыщены Европа, Старый Свет. Поход Александра и нашествие монголов выступали, с одной стороны, носителями пандвижений, а с другой — в еще большей степени разрушителями панобразований, и далеко не в единственном смысле. В конце концов первые письмена пантихоокеанского региона (Umrandung) — на нечеткие следы которых напали интеллектуалы, такие, как Гриффит Тейлор, Фробениус, Фридеричи, Заппер и другие, — были принесены палеоазиатами из Северо-Восточной Азии — от пещерных форм тихоокеанского американского побережья до культуры майя, ацтеков и кишуа; следы, с которыми встретились, вероятно, по другую сторону островной дуги (Inselwolken) с последней промежуточной высадкой на острове Пасхи малайцы и полинезийцы и жители Юго-Восточной Азии.
Кажется почти чудом, что, несмотря на очень сильный натиск и ломку правил, представление о частях Света в традиционном стиле могло удерживаться так долго как основание для формирования панидей, как и то, что оно то тут, то там распадалось под мощным толчком и осколки или части пространств отчуждались тем или иным наднациональным имперским образованием. Такие утраченные части территорий, вроде бы мимолетно отделенные от части Света, порой отторгались в полном смысле слова на сотни и тысячи лет. Возврат к прежней окружающей среде им часто приходилось оплачивать наступлением упадка и краха, как пережили это Александрия, Циндао и как еще предстоит испытать Сингапуру или Шанхаю. Такую же участь разделили даже центральные ландшафты и их деловые центры — Афины, Дели или Рим.
Кого из знатоков жизни удивит, что в наступлении (im Aufkommen), в первом ударе нарушители гибких естественных порядков, которые кажутся прочно стоящими на Земле и в пространстве, временно, in statu nascendi , оказываются сильнее, чем сопротивляющиеся, стремящиеся лишь удержать существующее? Только во временной протяженности геополитический фактор доминирует над бурным желанием, сводит средний уровень к средней норме, ибо “крайности не продлевают вид, породу, расу” (Челлен).
Для способности панпорядков поддерживать новые пространственные законы, которые в первую очередь разрушают старые, решающее значение имеет, обладают они или нет пространственным инстинктом, биологическим умением приспосабливаться. В этом направлении удивительно то, что чисто духовные пан-движения, например великие мировые религии, полагались в этой сфере на благоразумие, как обдуманно вели себя они по отношению к сугубо насильственным движениям, народным волнениям или даже “с военной точки зрения из рук вон плохо [с.294] руководившемуся предприятию всемирной истории” — крестовым походам .
Как рассудительно и гибко принимает в расчет возникшая в Передней Азии, сложившаяся в Средиземноморье традиция христианства климатические условия северогерманцев и их представления о разделении политических пространств! Насколько податливой к изменениям показала себя буддийская панидея в своем продвижении, с одной стороны, по ландшафту Центральной Азии по пути Махаяны , а с другой — по прибрежным морским путям учения Хинаяны , что точно раскрывает доктор Вюст в своем исследовании ламаизма как формы культа ландшафта Центральной Азии. Как отчетливо прослеживаются прежде всего при зарождении и распространении пандвижения ислама отдельные фазы и повороты, при которых бурно выраженные паузы необходимого пространственного приспособления сменяются волевыми импульсами движения вперед (Weitertragen) сквозь преграды естественных пространств. Очень немногие пандвижения, как ислам — так называемая религия пустыни, находились под наблюдением и прослеживались столь внимательно с момента его зарождения панобразованиями, которым угрожала опасность, поэтому ислам по праву служит прототипом нарушающего пандвижения. Он следовал по многим путям предшествовавшей ему эллинистической культурной волны и раскрывает нам тем самым процесс, характерный для всех пандвижений, а именно при всем желании к обновлению они охотно пользуются геополитически уже опробованными путями. Так, эллинистический торговый язык увлек за собой в регион устья Инда арабский, а с возвращавшимися по муссонным трассам арабами, китайцами, японцами проник иберийский — ни один, ни другой не оставили бы отзвука, не заставили бы без него как-либо вступить на почву, где победитель следовал в пространстве за побежденным, приспосабливаясь к нему.
Мы видим это до определенной степени на примере экспансии морских, как и степных, народов в морские и степные пространства, являющиеся двумя воспитателями крупнопространственного мировоззрения, сильнейшими политико-пространственными соблазнителями, побуждающими к разработке проектов образований панидей.
Этот процесс можно проследить в последнее время на примере самой молодой крупнопространственной панидей, посредством которой американская культурная политика соорудила от панамериканского к паназиатскому образованию через смелое пантихоокеанское несколько искусственно связывающую дугу (Wolbung).
При этом и пантихоокеанская идея следовала по уже имеющимся опорным камням и разумно использовала их в меру пригодности для строительства. Доказательством этого, вероятно, является блестящая мысль сделать день памяти испанца Нуньеса де Бальбоа, 29 сентября 1513 г. впервые возвестившего [с.295] о возможности такого панстроительства, днем поминания идеи на всех тихоокеанских ландшафтах. Это, наверное, неожиданно для сведущих в истории, что на Филиппинах, которые в 1571 г. были включены в систему испанского господства на Тихом океане, в современном Шанхае, в Японии (чей великий сёгун Иеясу еще задавался вопросом, почему ему следовало бы бояться короля Испании, ведь он достаточно овладел искусством воина и способен ему противостоять) еще и сегодня в день св. Михаила можно видеть, как отмечают память человека, которого корона Испании позволила казнить в 1517 г. Эта скромная процессия (Zug) содержит в себе, пожалуй, гораздо больше доказательной силы превосходящей власти идеи, а также пространственной идеи в противовес краткосрочному насилию, чем многие другие доводы, которые мы могли бы привести далее на сей счет.
Отношение американцев Соединенных Штатов к пантихоокеанской идее — один из грандиозных примеров — подобного переменному току — воздействия духовного движения, родившегося из крупнопространственного мышления, на пространственное образование и обратного воздействия, что становится ощутимым на поверхности Земли, хотя и лишь в планах, проникнутых новым, наводящим духом. Это углубляющееся ощущение пространства наряду с его растущим покорением было неминуемо, как все такие движения, носителями которых поначалу были лишь одиночки, и требовались сильные изъявления, чтобы увлечь многих. И это все же заслуга тех, кто с готовностью вступили на этот путь крупнопространственного мышления и держали ответ вместе, как обычно большинство. Духовное движение за преодоление пространства было налицо еще до того, как появилась возможность осуществить его на практике, даже до того, как пространственные владения Соединенных Штатов приблизились к Тихому океану. Его образование объясняется, по нашему мнению, слиянием духа, построившего из океанского инстинкта Британскую мировую империю, с импульсом преодолевавшего континент “Westward ho” (“Вперед на Запад”), который увлек прежние прибрежные штаты времен Войны за независимость в глубь материка, во все большие пространства, ставя каждый раз более широкие пространственные проблемы так, что они, распространившись по другую сторону прерий и тихоокеанского “раздела” (главного водораздела части Света) на самом большом мировом море, переместили побуждающий к движению момент с прерий на океанские просторы и добавили к нему другой импульс к расширению [пространства], явно океанский, шедший от восточного побережья. Эти же проблемы пробудили вначале и японского соперника по другую сторону Тихого океана и ему ставили в упрек странный поворот (это слово, вероятно, родилось в австралийских устах) относительно его убеждения в “ошибке Иеясу”: что греховным упущением японцев и их мудрого сегуна было то, что они не хватались за тихоокеанский трезубец и возможность освоения тихоокеанских [с.296] островов и окраинных земель, а это обеспечило бы [Японии] многовековое превосходство. Правда, с начала XIX в. Соединенные Штаты Америки наверстывали упущенное: в 1813 г. отважными, полными приключений тихоокеанскими плаваниями, в 1842 г. — еще до того, как американцы добились права на тихоокеанское побережье, — декларацией о Гавайских островах, затем, в 1845-1858 гг., пробившись вначале северным, затем калифорнийским клином к побережью Тихого океана и сломав русско-испанский сговор , направленный на их сдерживание, наконец, покупкой Аляски и приобретением островных опорных пунктов завершили провидческий поворот к Тихому океану.
В повороте Соединенных Штатов лицом к Тихому океану прослеживаются на протяжении длительного времени два направления: одно, с отчетливо каботажной окраской, берущее начало в отношении мореплавателей восточных штатов к тихоокеанским островам, а именно к Гавайским, к Южным морям и Японии; и другое, более решительное, исходившее от импульса тихоокеанских прибрежных штатов, в особенности от Калифорнии. Это ведет к их в известной мере основанному на силе государственно-политическому объединению благодаря Мэхену и Рузвельту , к экономико-политическому — благодаря Бруксу Адамсу в последнем десятилетии XIX в.; наконец, к длительное время вызывавшей возбуждение культурно-политической консолидации, главными выразителями которой с самого начала были прозорливые тихоокеанские миссионеры. Своего апогея данное объединение достигает в блестящем успехе культурно-политического Тихоокеанского союза, Тихоокеанского института в Гонолулу и журнала “Pacific Affairs” с их тихоокеанскими конгрессами.
В культурно-политическом объединении был постепенно преодолен насильственный, бросавшийся в глаза грубый нажим тихоокеанских прибрежных штатов, а именно в пререканиях школ и запретах въезда в страну и в препятствиях даже для такого духовного лидера, как Рабиндранат Тагор (которому потому дали поворот от ворот Калифорнии!). Не случайно США направили послом в Японию Уильяма Р. Касла, ярко выраженного умиротворителя, сына человека, который оставил руководящий пост на Гавайских островах, не пожелав содействовать политизации миссии в пользу аннексионистского движения. Он родился еще при Калакауа — последнем туземном короле Гавайских островов, получил прекрасное образование в США и был направлен на ответственный пост за границу. Не случайно и то, что сенат Соединенных Штатов Америки — отступая от фронта очевидного политического и экономического империализма в западной части Тихого океана — готов теперь предоставить Филиппинам обещанную свободу, правда сохранив там в силе, несмотря ни на что, военно-политическое и экономическое преимущество США. И все же в этом скрыта нелегко добытая победа компромиссного пан-тихоокеанского культурного движения — вопреки могущественному государственному секретарю Стимсону . [с.297]
Пантихоокеанские силовые направления США: Американский четырехугольник
Das Machtviereck — четырехугольник, дающий власть (всемогущество)
Amer. Kabellinien — американские кабельные линии
В таких событиях ослабления напряженности ясно проступает отчетливо переносимая из чисто духовной позиции в пространственно-политическую область трансформированная и картографически зримая, находящаяся на подъеме сила культурно-политической панидеи, чья опорная точка для перенесения — прежде “сего благоприятное расположение Гавайских островов и неразумность включения Филиппин, принадлежащих к Восточной Азии, в силовую структуру западной части Тихого океана, даже если это зафиксировано в столь убедительной с военно-политической точки зрения форме, как “Американский четырехугольник” (“American Qudrilateral”) на больших морских просторах. Особый вопрос (Anhaftepunkt), имеющий трансокеанское морское значение (впадина!), также непременно сохраняется, упраздняется лишь пространственно-политическая нагрузка архипелага: иными словами, победа океанской тенденции над континентальной, над [с.298] пространством вместо состояния с трогательной примесью империалистического духа.
Несомненно, пантихоокеанская идея — охватывающая в равной мере и сам океан и прилегающие к нему районы и побережья, — чисто географическая панидея, являлась как бы континентальной; в то же время для паназиатской, как и для панамериканской, исключительности она имеет нарушающее, наступательное воздействие; и, конечно, пантихоокеанскую компромиссную мысль ощущали некоторые панидеи старого стиля в их стремлениях к власти, как колониальные империи и осколки колониальных империй Великобритании, Франции, Голландии, Португалии, а также великояпонские, малайско-монгольские мечты о будущем и жаждущие обновления носители сохранившегося в памяти китайского имперского мышления.
И все же мы считаем Тихоокеанский союз как морское, панокеанское движение самым сильным сегодня на Земле, в своем роде доступным пониманию, несмотря на кажущееся картографически более впечатляющим формирование империи Индийского моря, внутренняя, идеологическая несвязность которой слишком очевидна и которая, как ее многие предтечи в Индийском океане, в конце концов растворилась в сети особых опорных пунктов, отдельные из коих рано геополитически выделились и стали весьма устойчивыми, даже меняя своих хозяев. Пантихоокеанское движение, в особенности с британскими идеями морской империи, занимающими второе место на буксире, со склонностью к эволюции, является будущим достойным противником крупнейшей революционной континентальной панидеи: и та и другая исходят от держав, не входящих в Лигу Наций!
Наконец, в какой высокой степени охватывающая весь мир, объединенная океаном совокупность рассеянных владений, как Британская империя, в меньшей степени предшествовавшие ей заморские образования с опорными пунктами или крупные опорные части империи, нарушая, проникали в чужеземные панобразования, пока они сами не стали таковыми (пан-Британия, Великая Британия) или таковыми сумели себя сотворить (австралийское Сообщество), об этом свидетельствует любая добротная карта империи, любая из многих, здесь не названных работ, которые рассматривают такое строительство, вероятно лучше всего — статья в “Economist” “The evolution of the colonial empire” (“Эволюция колониальной империи”) . Ведь эта статья справедливо напоминает об остатке территории колониальной империи, которая после эволюции крупных доминионов в Британское Содружество наций все еще сохраняется (после принятия новой конституции Цейлона) , которая, раскинувшись по всей планете, считает все же своими основными жемчужинами тропический регион сообразно дополнительным потребностям метрополии. [с.299] Однако primum mobile является “the human factor”. Но в этом же месте обнаруживается и нарушающее пересечение с объединяющими местными или обусловленными морем локальными пан-устремлениями, а именно почти со всеми, где сосредоточивается большое затруднение для британского имперского союза. Пан-Азия, пан-Африка, пан-Америка, пан-Европа, все крупные организации частей Света (только не пан-Австралия, которая на 96% британская, но очень малозаселенная); пантихоокеанское движение (в которое искусно включились, но относятся к нему все же с недоверием как на представляющее тайные преобразовательные тенденции, угрожающие империи Индийского моря) и отказ со стороны США гарантировать владения в Атлантике; соображения о надгосударственной организации всех трех Срединных морей: панидеи старейшей христианской церкви, буддизма и ислама, ближневосточные, арабские, паниндийские, великокитайские, ма-лайско-монгольские и советские суждения, даже предстоящая в будущем панафриканская эмансипация — все они так или иначе сталкиваются с этой колониальной имперской цепью, прочные и гибкие узы которой образует следующая за атмосферой по пространственному охвату географическая сила Земли — Мировой океан! [с.300]
Прежде всего речь идет о противостоянии ислама, локально и пространственно более отчетливо постижимого, чем численно более мощные мировоззрения христианства и буддизма, в основном связанного с поясом пустынь Старого Света и примыкающей к нему степной окраиной, однако далеко простираясь и распространяя свое влияние за его пределы, который — в противоположность другим крупным, возникшим в Старом Свете мировоззрениям — отметил себя печатью исключительности своими панисламскими течениями (Richtungen).
Ведь ислам назвали религией пустыни, и о нем написаны труды, связавшие его с этим видом растительности более тесно, чем можно было бы в действительности связать (Индонезия! Восточная Бенгалия!). Однако фактом является то, что никакое другое духовное движение человечества не оказало в такой степени влияние на осложнение других истинных панобразований в Старом Свете, как распространение ислама вблизи пояса пустынь Старого Света и в районах искусственного орошения на его окраинах, через все без исключения переходные зоны (Landbrucken) между пан-Азией, пан-Европой и пан-Африкой. Другими культурно-политическими разрушителями панскрижалей являются эллинизм, культура Гандхары и индо-серийская культура; миграции малайцев, “бродячих людей” (orang malaiu) , которые “при самой малой численности оказывали огромнейшее влияние” (Ратцель); нарушителями, опирающимися на силу, были талассийские, средиземноморские имперские образования римлян, океанские — иберов [испанцев и португальцев], голландцев, французов и британцев, по мощи и экономической политике втиснувшийся между Азией и Европой Советский Союз.
Разрушительно по отношению к идеям организации частей Света или континентов в традиционном понимании неоднократно действовали и такие части создаваемого пространства, [с.292] которые на основе имперского мышления выросли в более крупные связности. Так случилось, когда первоначально прибрежные образования, как старая Генуя или Венеция, вышли в море и вовлекли окраинные острова Леванта , отделившиеся прибрежные полосы в государственные образования, чье попечительство, как нередко было с венецианским, быстро принесло европейцам худую славу (что уже испытала и Англия со своим японским союзом ); или когда более чем близкое к внешнему завершению паниндийское пространственное образование Восточной и Южной Африки, которое виделось как Индийская Америка и мечтам о котором предавалось полмиллиона переселившихся туда индийцев, было втянуто в тихоокеанский и австрало-азиатский островной мир.
Разрушающе действовало также преходящее имперское образование царской России на северном побережье Тихого океана, которая стремилась превратить Окраинное море (Берингово море) в закрытое русское море — в “mare clausum” и еще в первой трети XIX в., дабы преградить англосаксам доступ к тихоокеанскому побережью Северной Америки, заключила с испанской Южной и Центральной Америкой договоры, которые перекрывали Золотые ворота Сан-Франциско . Итак, новым является в действительности транстихоокеанская позиция США, позиция “primus inter pares” , первого среди партнеров, лишь с большим трудом поддерживающих видимость равенства на самом большом океане! Своеобразие этой позиции мы докажем при последующем рассмотрении морских панидей. Сейчас же ограничимся констатацией, что проникновение финикийцев в западную часть Средиземного моря воспринималось, само собой разумеется, как разрушение строгого разграничения между Азией, Европой и Африкой, как и последующее наступление эллинов в Азию, римлян — в Азию и Африку в противоположном смысле; разрушителями строгого деления на части Света явились и следовавшие один за другим чужеземные “покорители Индийского океана” (Баллард), и преодолевшие тихоокеанские просторы Бальбоа, Магеллан, Кук, Перри и многие другие. Они помогли подготовить разумное образование Пантихоокеанского союза, которое ныне угрожает подорвать панамериканские, как и паназиатские, интересы, австралийские желания обособления и великокитайские, паниндийские и великояпонские или малайские идеи в равной мере. Разрушителями скрижалей с паннадписями традиционного стиля являлись также — и это само собой понятно — великие трансконтинентальные переселения и военные экспедиции, оставлявшие за собой в некотором роде долговременные последствия, вызывавшие, правда в отдаленной перспективе, действия зачастую совершенно иных сил, чем те, что были призваны ими вначале.
Все же совсем нелегко в отдельных симптомах — описанных как великое переселение народов — кочевых перемещений в Старом Свете с амплитудой от Великой Китайской стены до [с.293] наскальных рисунков в Северной и Западной Европе и южноафриканских стенных росписей — распознать совокупность. Однако уже именно от этих переселений отпочковывается серия контактного метаморфоза и передвижений, коими насыщены Европа, Старый Свет. Поход Александра и нашествие монголов выступали, с одной стороны, носителями пандвижений, а с другой — в еще большей степени разрушителями панобразований, и далеко не в единственном смысле. В конце концов первые письмена пантихоокеанского региона (Umrandung) — на нечеткие следы которых напали интеллектуалы, такие, как Гриффит Тейлор, Фробениус, Фридеричи, Заппер и другие, — были принесены палеоазиатами из Северо-Восточной Азии — от пещерных форм тихоокеанского американского побережья до культуры майя, ацтеков и кишуа; следы, с которыми встретились, вероятно, по другую сторону островной дуги (Inselwolken) с последней промежуточной высадкой на острове Пасхи малайцы и полинезийцы и жители Юго-Восточной Азии.
Кажется почти чудом, что, несмотря на очень сильный натиск и ломку правил, представление о частях Света в традиционном стиле могло удерживаться так долго как основание для формирования панидей, как и то, что оно то тут, то там распадалось под мощным толчком и осколки или части пространств отчуждались тем или иным наднациональным имперским образованием. Такие утраченные части территорий, вроде бы мимолетно отделенные от части Света, порой отторгались в полном смысле слова на сотни и тысячи лет. Возврат к прежней окружающей среде им часто приходилось оплачивать наступлением упадка и краха, как пережили это Александрия, Циндао и как еще предстоит испытать Сингапуру или Шанхаю. Такую же участь разделили даже центральные ландшафты и их деловые центры — Афины, Дели или Рим.
Кого из знатоков жизни удивит, что в наступлении (im Aufkommen), в первом ударе нарушители гибких естественных порядков, которые кажутся прочно стоящими на Земле и в пространстве, временно, in statu nascendi , оказываются сильнее, чем сопротивляющиеся, стремящиеся лишь удержать существующее? Только во временной протяженности геополитический фактор доминирует над бурным желанием, сводит средний уровень к средней норме, ибо “крайности не продлевают вид, породу, расу” (Челлен).
Для способности панпорядков поддерживать новые пространственные законы, которые в первую очередь разрушают старые, решающее значение имеет, обладают они или нет пространственным инстинктом, биологическим умением приспосабливаться. В этом направлении удивительно то, что чисто духовные пан-движения, например великие мировые религии, полагались в этой сфере на благоразумие, как обдуманно вели себя они по отношению к сугубо насильственным движениям, народным волнениям или даже “с военной точки зрения из рук вон плохо [с.294] руководившемуся предприятию всемирной истории” — крестовым походам .
Как рассудительно и гибко принимает в расчет возникшая в Передней Азии, сложившаяся в Средиземноморье традиция христианства климатические условия северогерманцев и их представления о разделении политических пространств! Насколько податливой к изменениям показала себя буддийская панидея в своем продвижении, с одной стороны, по ландшафту Центральной Азии по пути Махаяны , а с другой — по прибрежным морским путям учения Хинаяны , что точно раскрывает доктор Вюст в своем исследовании ламаизма как формы культа ландшафта Центральной Азии. Как отчетливо прослеживаются прежде всего при зарождении и распространении пандвижения ислама отдельные фазы и повороты, при которых бурно выраженные паузы необходимого пространственного приспособления сменяются волевыми импульсами движения вперед (Weitertragen) сквозь преграды естественных пространств. Очень немногие пандвижения, как ислам — так называемая религия пустыни, находились под наблюдением и прослеживались столь внимательно с момента его зарождения панобразованиями, которым угрожала опасность, поэтому ислам по праву служит прототипом нарушающего пандвижения. Он следовал по многим путям предшествовавшей ему эллинистической культурной волны и раскрывает нам тем самым процесс, характерный для всех пандвижений, а именно при всем желании к обновлению они охотно пользуются геополитически уже опробованными путями. Так, эллинистический торговый язык увлек за собой в регион устья Инда арабский, а с возвращавшимися по муссонным трассам арабами, китайцами, японцами проник иберийский — ни один, ни другой не оставили бы отзвука, не заставили бы без него как-либо вступить на почву, где победитель следовал в пространстве за побежденным, приспосабливаясь к нему.
Мы видим это до определенной степени на примере экспансии морских, как и степных, народов в морские и степные пространства, являющиеся двумя воспитателями крупнопространственного мировоззрения, сильнейшими политико-пространственными соблазнителями, побуждающими к разработке проектов образований панидей.
Этот процесс можно проследить в последнее время на примере самой молодой крупнопространственной панидей, посредством которой американская культурная политика соорудила от панамериканского к паназиатскому образованию через смелое пантихоокеанское несколько искусственно связывающую дугу (Wolbung).
При этом и пантихоокеанская идея следовала по уже имеющимся опорным камням и разумно использовала их в меру пригодности для строительства. Доказательством этого, вероятно, является блестящая мысль сделать день памяти испанца Нуньеса де Бальбоа, 29 сентября 1513 г. впервые возвестившего [с.295] о возможности такого панстроительства, днем поминания идеи на всех тихоокеанских ландшафтах. Это, наверное, неожиданно для сведущих в истории, что на Филиппинах, которые в 1571 г. были включены в систему испанского господства на Тихом океане, в современном Шанхае, в Японии (чей великий сёгун Иеясу еще задавался вопросом, почему ему следовало бы бояться короля Испании, ведь он достаточно овладел искусством воина и способен ему противостоять) еще и сегодня в день св. Михаила можно видеть, как отмечают память человека, которого корона Испании позволила казнить в 1517 г. Эта скромная процессия (Zug) содержит в себе, пожалуй, гораздо больше доказательной силы превосходящей власти идеи, а также пространственной идеи в противовес краткосрочному насилию, чем многие другие доводы, которые мы могли бы привести далее на сей счет.
Отношение американцев Соединенных Штатов к пантихоокеанской идее — один из грандиозных примеров — подобного переменному току — воздействия духовного движения, родившегося из крупнопространственного мышления, на пространственное образование и обратного воздействия, что становится ощутимым на поверхности Земли, хотя и лишь в планах, проникнутых новым, наводящим духом. Это углубляющееся ощущение пространства наряду с его растущим покорением было неминуемо, как все такие движения, носителями которых поначалу были лишь одиночки, и требовались сильные изъявления, чтобы увлечь многих. И это все же заслуга тех, кто с готовностью вступили на этот путь крупнопространственного мышления и держали ответ вместе, как обычно большинство. Духовное движение за преодоление пространства было налицо еще до того, как появилась возможность осуществить его на практике, даже до того, как пространственные владения Соединенных Штатов приблизились к Тихому океану. Его образование объясняется, по нашему мнению, слиянием духа, построившего из океанского инстинкта Британскую мировую империю, с импульсом преодолевавшего континент “Westward ho” (“Вперед на Запад”), который увлек прежние прибрежные штаты времен Войны за независимость в глубь материка, во все большие пространства, ставя каждый раз более широкие пространственные проблемы так, что они, распространившись по другую сторону прерий и тихоокеанского “раздела” (главного водораздела части Света) на самом большом мировом море, переместили побуждающий к движению момент с прерий на океанские просторы и добавили к нему другой импульс к расширению [пространства], явно океанский, шедший от восточного побережья. Эти же проблемы пробудили вначале и японского соперника по другую сторону Тихого океана и ему ставили в упрек странный поворот (это слово, вероятно, родилось в австралийских устах) относительно его убеждения в “ошибке Иеясу”: что греховным упущением японцев и их мудрого сегуна было то, что они не хватались за тихоокеанский трезубец и возможность освоения тихоокеанских [с.296] островов и окраинных земель, а это обеспечило бы [Японии] многовековое превосходство. Правда, с начала XIX в. Соединенные Штаты Америки наверстывали упущенное: в 1813 г. отважными, полными приключений тихоокеанскими плаваниями, в 1842 г. — еще до того, как американцы добились права на тихоокеанское побережье, — декларацией о Гавайских островах, затем, в 1845-1858 гг., пробившись вначале северным, затем калифорнийским клином к побережью Тихого океана и сломав русско-испанский сговор , направленный на их сдерживание, наконец, покупкой Аляски и приобретением островных опорных пунктов завершили провидческий поворот к Тихому океану.
В повороте Соединенных Штатов лицом к Тихому океану прослеживаются на протяжении длительного времени два направления: одно, с отчетливо каботажной окраской, берущее начало в отношении мореплавателей восточных штатов к тихоокеанским островам, а именно к Гавайским, к Южным морям и Японии; и другое, более решительное, исходившее от импульса тихоокеанских прибрежных штатов, в особенности от Калифорнии. Это ведет к их в известной мере основанному на силе государственно-политическому объединению благодаря Мэхену и Рузвельту , к экономико-политическому — благодаря Бруксу Адамсу в последнем десятилетии XIX в.; наконец, к длительное время вызывавшей возбуждение культурно-политической консолидации, главными выразителями которой с самого начала были прозорливые тихоокеанские миссионеры. Своего апогея данное объединение достигает в блестящем успехе культурно-политического Тихоокеанского союза, Тихоокеанского института в Гонолулу и журнала “Pacific Affairs” с их тихоокеанскими конгрессами.
В культурно-политическом объединении был постепенно преодолен насильственный, бросавшийся в глаза грубый нажим тихоокеанских прибрежных штатов, а именно в пререканиях школ и запретах въезда в страну и в препятствиях даже для такого духовного лидера, как Рабиндранат Тагор (которому потому дали поворот от ворот Калифорнии!). Не случайно США направили послом в Японию Уильяма Р. Касла, ярко выраженного умиротворителя, сына человека, который оставил руководящий пост на Гавайских островах, не пожелав содействовать политизации миссии в пользу аннексионистского движения. Он родился еще при Калакауа — последнем туземном короле Гавайских островов, получил прекрасное образование в США и был направлен на ответственный пост за границу. Не случайно и то, что сенат Соединенных Штатов Америки — отступая от фронта очевидного политического и экономического империализма в западной части Тихого океана — готов теперь предоставить Филиппинам обещанную свободу, правда сохранив там в силе, несмотря ни на что, военно-политическое и экономическое преимущество США. И все же в этом скрыта нелегко добытая победа компромиссного пан-тихоокеанского культурного движения — вопреки могущественному государственному секретарю Стимсону . [с.297]
Пантихоокеанские силовые направления США: Американский четырехугольник
Das Machtviereck — четырехугольник, дающий власть (всемогущество)
Amer. Kabellinien — американские кабельные линии
В таких событиях ослабления напряженности ясно проступает отчетливо переносимая из чисто духовной позиции в пространственно-политическую область трансформированная и картографически зримая, находящаяся на подъеме сила культурно-политической панидеи, чья опорная точка для перенесения — прежде “сего благоприятное расположение Гавайских островов и неразумность включения Филиппин, принадлежащих к Восточной Азии, в силовую структуру западной части Тихого океана, даже если это зафиксировано в столь убедительной с военно-политической точки зрения форме, как “Американский четырехугольник” (“American Qudrilateral”) на больших морских просторах. Особый вопрос (Anhaftepunkt), имеющий трансокеанское морское значение (впадина!), также непременно сохраняется, упраздняется лишь пространственно-политическая нагрузка архипелага: иными словами, победа океанской тенденции над континентальной, над [с.298] пространством вместо состояния с трогательной примесью империалистического духа.
Несомненно, пантихоокеанская идея — охватывающая в равной мере и сам океан и прилегающие к нему районы и побережья, — чисто географическая панидея, являлась как бы континентальной; в то же время для паназиатской, как и для панамериканской, исключительности она имеет нарушающее, наступательное воздействие; и, конечно, пантихоокеанскую компромиссную мысль ощущали некоторые панидеи старого стиля в их стремлениях к власти, как колониальные империи и осколки колониальных империй Великобритании, Франции, Голландии, Португалии, а также великояпонские, малайско-монгольские мечты о будущем и жаждущие обновления носители сохранившегося в памяти китайского имперского мышления.
И все же мы считаем Тихоокеанский союз как морское, панокеанское движение самым сильным сегодня на Земле, в своем роде доступным пониманию, несмотря на кажущееся картографически более впечатляющим формирование империи Индийского моря, внутренняя, идеологическая несвязность которой слишком очевидна и которая, как ее многие предтечи в Индийском океане, в конце концов растворилась в сети особых опорных пунктов, отдельные из коих рано геополитически выделились и стали весьма устойчивыми, даже меняя своих хозяев. Пантихоокеанское движение, в особенности с британскими идеями морской империи, занимающими второе место на буксире, со склонностью к эволюции, является будущим достойным противником крупнейшей революционной континентальной панидеи: и та и другая исходят от держав, не входящих в Лигу Наций!
Наконец, в какой высокой степени охватывающая весь мир, объединенная океаном совокупность рассеянных владений, как Британская империя, в меньшей степени предшествовавшие ей заморские образования с опорными пунктами или крупные опорные части империи, нарушая, проникали в чужеземные панобразования, пока они сами не стали таковыми (пан-Британия, Великая Британия) или таковыми сумели себя сотворить (австралийское Сообщество), об этом свидетельствует любая добротная карта империи, любая из многих, здесь не названных работ, которые рассматривают такое строительство, вероятно лучше всего — статья в “Economist” “The evolution of the colonial empire” (“Эволюция колониальной империи”) . Ведь эта статья справедливо напоминает об остатке территории колониальной империи, которая после эволюции крупных доминионов в Британское Содружество наций все еще сохраняется (после принятия новой конституции Цейлона) , которая, раскинувшись по всей планете, считает все же своими основными жемчужинами тропический регион сообразно дополнительным потребностям метрополии. [с.299] Однако primum mobile является “the human factor”. Но в этом же месте обнаруживается и нарушающее пересечение с объединяющими местными или обусловленными морем локальными пан-устремлениями, а именно почти со всеми, где сосредоточивается большое затруднение для британского имперского союза. Пан-Азия, пан-Африка, пан-Америка, пан-Европа, все крупные организации частей Света (только не пан-Австралия, которая на 96% британская, но очень малозаселенная); пантихоокеанское движение (в которое искусно включились, но относятся к нему все же с недоверием как на представляющее тайные преобразовательные тенденции, угрожающие империи Индийского моря) и отказ со стороны США гарантировать владения в Атлантике; соображения о надгосударственной организации всех трех Срединных морей: панидеи старейшей христианской церкви, буддизма и ислама, ближневосточные, арабские, паниндийские, великокитайские, ма-лайско-монгольские и советские суждения, даже предстоящая в будущем панафриканская эмансипация — все они так или иначе сталкиваются с этой колониальной имперской цепью, прочные и гибкие узы которой образует следующая за атмосферой по пространственному охвату географическая сила Земли — Мировой океан! [с.300]
ПРИМЕЧАНИЯ
(с.299) “Economist”. 28.VII.1928. Р. 164-165.
(с.299) Parliamentary paper. 3131/28.
См. примеч. 6. С. 143. [с.300]
“Лесные малайцы” (малайск.). [с.300]
(с.299) Parliamentary paper. 3131/28.
См. примеч. 6. С. 143. [с.300]
“Лесные малайцы” (малайск.). [с.300]