Страница:
Один крупный английский военный геополитик пишет: “Ныне сердце нашей империи стало самым ранимым органом”. Не должно ли это предупреждение призывать к мирным решениям, как и другое военно-геополитическое предупреждение: “Стомильный канал от Суэца до Порт-Саида протянулся к двухтысячемильному каналу от Порт-Саида до Гибралтара”. Многое схожим образом обесценено из того, что некогда было британской силой, и новые трещины и разрывы зияют в здании самой большой мировой империи.
К тому же звучит погребальная песня Гомера Ли о том, что судный день англосаксонства забрезжит тогда, когда немцы, русские и японцы объединятся (мотив из “The day of the Saxon”).
С другой стороны, многие окраинные острова — когда-то прочные опоры мощи, бесспорные по ценности базы флота — стали благодаря авиации и телемеханике доступными для наступательных операций на большие расстояния, которым не может более с уверенностью противостоять никакой флот: Гибралтар, Мальта, Гонконг, даже Скапа Флоу; Бермуды, Багама, Ямайка, Британский Гондурас, Фолклендские острова либо оказались в 500-километровом американском оборонительном поясе, либо стали объектом американской алчности.
Нефтяные месторождения, как линия Киркук — Хайфа, как Абадан, были гораздо больше открыты для континентального наступления, чем казалось при их приобретении, и обнажены для смертоносной схватки на суше; но компания “Датч-Шелл” боится океанской державы [т.е. Японии], которая уже давно больше не робеет перед атлантическими силами Европы, но хотела бы сдерживать Соединенные Штаты, и поэтому туда был направлен послом мудрейший экономист и политик Мацуока, которого сменил адмирал Номура . [с.391]
Плацдармы Англии на Балтике для высадки войск стали русскими сходнями. Итак, подтверждается предсказание Китченера, высказанное по другому поводу, что британцы и немцы ведут друг с другом войну ради американцев и японцев, а все издержки приходятся на Европу, которой, естественно, и Южная Америка как клиент не верна, торгуя с Северной Америкой и Восточной Азией. Удушение торговли Малой и Средней Европы Англией, чего с удовольствием хотел добиться Черчилль посредством ее втягивания в войну с самыми крупными и самыми сильными европейскими государствами и о чем он и Осуцкий и их израильские друзья шепчутся между Лондоном и Прагой, — секрет полишинеля. Им неприятно, что война велась гуманно, и они полагают, что “должен же кто-нибудь начинать с опустошения открытых городов, с тем чтобы возникла необходимая ненависть” .
С важной, не потерявшей силу за давностью лет претензией на свое справедливо приобретенное участие в доступе к тропическим сырьевым ресурсам своих бывших колоний в атлантическом и тихоокеанском пространствах Германия вступила в 1940 год.
Эта претензия недавно подтверждена доказательствами, которые приводит неутомимый исследователь леса Ф. Хеске в своем известном во всем мире журнале “Zeitschrift fur Weltforstwirtschaft”, в замечательном авторском обобщении “Тропический лес как источник сырья” , представляющем собой несравненный синтез эстетики и экономики и воинствующих разъяснений против хищничества и опустошения, в чем повинны старые колониальные державы, например, в Африке. Ныне Смэтс топчет там все добрые посевы немецкого и южноафриканского происхождения, о которых заботился Герцог .
То, что сделано Хеске для сохранения растительного покрова поверхности Земли, обозревает Карл Заппер в интересах переселенцев (иммигрантов) в резюме “Об акклиматизационных способностях белых в тропиках” , признавая особо благотворные достижения Вилли Гельпаха, Роденвальдта, Клауса Шиллинга и др. в области тропической гигиены, Фишера и др. Здесь поколение корифеев смыкается со средним поколением в полной боевой готовности решительно отстаивать не потерявшие силу за давностью лет права нашего народа на содействие улучшению земли на всем земном шаре сообразно ее продуктивности, а не в рамках оставленного пустующим, захваченного грабежом владения как следствие наглых разбойничьих действий в былые минуты слабости всемирной истории. Такие действия не могут быть основаны на прочном праве, а берут начало еще в дерзком пиратстве “разбойников моря” или “разбойников степи”. [с.392]
Эту правдивую характеристику, данную британцем Макиндером, нужно помнить всегда: все-таки она оправдывает внутри разодранной немецкой сферы всевозможные усилия по ее вооружению и раскрывает причины расчленения Ближнего Востока, близкого к завершению освобождения Индии от рабства, а также “нового порядка” в Восточной Азии. Каждое из таких пострадавших пространств на свой манер избавляется от засилья британцев!
Когда— нибудь народы поймут, кто их эксплуатирует, -кто снова и снова заставляет их проливать кровь и покушается на их земли!
Это должно было вести к губительнейшим самообманам для Малой Европы (подлинные передовые борцы которой были незамедлительно ограничены проводившейся западными державами кампанией ненависти против жизненного пространства Центральной Европы и ее возможности дышать и пространственных успехов Советского Союза), если смотреть сквозь пальцы на то, что предстоят и готовятся на международной арене геополитические перемены огромнейшего масштаба.
К таким переменам относятся не только внушительное продвижение Советского Союза в Европу на всем протяжении его западной границы, отграничение Нового Света посредством гибкого оборонительного морского и территориального пояса, который, смотря по потребностям, согласно разъяснению Панамы, расширяется до 500 км, а согласно другим разъяснениям государственного секретаря Хэлла — всего лишь до 5 км. К таким переменам относится и тот факт, что Канада, вероятно, вмешается в войну в Европе, но на другой стороне, как составная часть Америки, защищенная доктриной Монро. Правда, в 1914-1919 гг. австралийцы и новозеландцы также проявляли ничем не спровоцированную враждебность; однако на сей раз они держатся в стороне, испытывая страх перед Японией — “the Smell of the East in the Northwind” , и это давление идет так далеко, что опубликованное в газете “Stampa” сообщение из Сингапура может дать повод поверить всерьез, будто в качестве ответного дара японцам предлагались австралийские гарантии Новой Гвинее и окружающим ее островам. Японцы вновь строят перегон железной дороги протяженностью 580 км для перевозки руды и угля во Внутреннюю Монголию как часть задуманной магистрали, которая должна пойти на Запад через Западный Китай, Памир, Афганистан и Иран. С другой стороны, Япония ищет новые торговые пути в Южную и Центральную Америку, где Мехико самым ординарным способом пытается завладеть спасенным там немецким пароходом, подобно тому как “Ниппон Юзен Кайса” принадлежит от 60 до 200 тыс. т немецкого тоннажа, укрытого в безопасном месте на Дальнем Востоке — хотя Япония уже имеет 5,6 млн. т торгового тоннажа. Рукопашная схватка в Малой Европе ослабляет всех ее участников перед предстоящей борьбой, даже если Англия списывает [с.393] со счетов Балтийское море как сферу немецкого господства , подобно тому как весь восточноазиатский прибрежный морской коридор стал частным морем Японии.
При последующем развитии японо-русских отношений на рубеже 1939-1940 гг. в хорошие и лучшие для согласованной политики в Евразии нам не следует забывать, что старты аналогичных попыток 1902, 1909-10, 1917, 1922, 1925 и 1933 гг. препятствовали открыть двери к миру участникам войн 1904-1905 и 1918-1922 гг., между которыми, собственно говоря, с 1937 г. не прекращались пограничные бои. Имеются в виду столкновения у Чжанго фын [сопка Заозерная] 62 и Номон-Хан [район Номон-Кан Бурд Обо — 16-20 км восточнее реки Халхин-Гол], о которых громче всех раструбили по миру, из них последнее продолжалось пять месяцев, пока 20 сентября 1939 г. в Чанчунь-мяо не состоялось захватывающее зрелище богослужения по павшим, на котором присутствовали высшие советские и японские офицеры, что делает честь военно-философской гибкости генерала Потапова 63 .
Более широкопространственное и геополитическое мышление и меньшее увлечение идеологией позволили бы избежать на всем протяжении “оси” Берлин — Москва — Токио с 1901 по 1940 г. многих, часто в сущности совсем ненужных жертв и трений. Как еще в 1896 г. американцы Брукс Адамс и Мэхен проницательно заметили, насколько широко могла бы способствовать Япония согласию с Россией и Германией, так же писала “New York Times” в 1939 г. по поводу урегулирования пограничного конфликта у Номон-Хана: “Оно [урегулирование] может стать первым шагом к “новому порядку” между державами на далекую перспективу, причем Советский Союз, Германия и Япония пришли бы к общему соглашению о своих методах и мотивах с потенциальными последствиями невиданного значения и важности для всех других наций” (“which might take Japan far” 64 ), — написал с прозорливостью недоброжелателя в середине того промежутка времени снова американец.
Но действительно ли Япония и Германия держат в руках транстихоокеанский и трансатлантический бинокль и используют его, чтобы распознать столь близкую геополитическую выгоду, которую обсуждали со мной еще в 1909 г. такие крупные государственные мужи, как советники японского императора Ито, Кацура, Ямагата, и откровеннее всего граф Гото, а затем учитывал ее, несмотря на Портсмут (США) 65 , видный инициатор строительства Сибирской железной дороги Витте и которая убедила Радека и Чичерина, — ибо “the Soviets will be realistic and see that their own interest are furthered” 66 . А они по крайней мере обладают тонким слухом, чтобы понимать данное геополитическое преимущество и при этом отбросить идеологические предрассудки и при заключении любого пакта с теми, кто достаточно умен, всегда учитывать собственные выгоды. [с.394]
Только партнер должен быть надежным, способным отклонить нежелательные, не сходные по духу идеологические товары. Однако это внутренний вопрос духовной стабильности и духовной структуры народа и того, чему прежде всего доверяют с культурно-политической точки зрения, учитывая производительную и творческую силу, для обновленной Восточной Азии Великая Япония, а для укрепившейся на новых направлениях Центральной Европы — Великая Германия.
Поэтому та странная война, которая на Западном фронте Центральной Европы направлена в сторону моря, а на Западном фронте Японии и культуры Восточной Азии — в сторону суши, в гораздо большей степени культурно-политическая и хозяйственная, чем военно-политическая схватка, и как чисто военный акт она завершилась с распадом Польши на Западе Евразии и эвакуацией правительства [Чан Кайши] в Ханькоу 67 на ее Востоке. В 1940 г. перед всеми тремя евро-азиатскими партнерами стояла прежде всего задача позаботиться о новой устойчивости лучшей, признанной даже противниками взвешенной организации приобретенных пространств. Ведь каждая победа в конечном счете выражена в пространстве и приз победы — приобретенная территория. Но она должна быть действительно приобретена и стать таковой.
Итак, пространственно-политический прогноз зависит в первую очередь от высокого качества новой пространственно-политической реорганизации и улучшения национально-политической структуры, от способности больших сухопутных пространственных организмов Старого Света окончательно исключить опасность извечных трений для малопространственного рассеянного поселения. Но на это уйдут не годы, а десятилетия. Да и затем еще сохранятся остаточные состояния, требующие доброй воли.
Они коренятся не в последнюю очередь в явлениях роста городов (урбанизм).
Военно— геополитическая опасность урбанизации для каждого вида борьбы за существование и беспомощность и беззащитность крупного города в войне ярко обнаруживаются в судьбе Варшавы. Только с позиции предупреждений, высказывавшихся на протяжении многих лет журналом “Geopolitik” в этом смысле и вытекающих из пережитого Смирной, Шанхаем, Ханькоу, Чанша, Мадридом и Кантоном, объяснимо правдивое высказывание “Journal de Geneve”:
“Еще сегодня на улицах Варшавы можно видеть следы баррикад, окопов и минных гнезд. Каждая улица — окоп, каждый дом — крепость. Я осмотрел некоторые четырехугольники домов, которые были оборудованы по всем правилам искусства для уличных сражений. Простенки были снабжены выходами, так что защитники из этого целого четырехугольника домов могли уйти, не пересекая улицы. Кроме того, между собой дома были связаны подземными переходами” . [с.395]
Если история действительно имеет смысл, то судьба Варшавы служит предупреждением всем военачальникам: открытые города 68 не следует превращать в укрепленный лагерь, чтобы ограничить ненужные жертвы среди гражданского населения и ужасы войны.
Таких геополитических предостережений делалось, разумеется, задолго вполне достаточно.
В данном случае быстрое разрушение городского водоснабжения немецкой авиацией сократило, пожалуй, единственно возможным, скорейшим, а поэтому гуманным образом страдания скопившихся в Варшаве двух миллионов жителей; вообще немецкая полевая военно-медицинская служба проявила весомое, достойное похвалы участие в быстром преодолении следов “блицкрига” и в обезвреживании эндемических и эпидемических очагов заболеваний в большей части отошедшей к Советскому Союзу Восточной Польши, над чем, как мы знаем, успешно трудился бесстрашный поборник геомедицинского мышления профессор Цейц. В рейхе понимали военно-геополитические опасности урбанизации и делали все возможное для того, чтобы противостоять ей. Не удивительно, что Англия с ее на 95 процентов урбанизированным населением (против 60-73 процентов в старой Германской империи) испытывает неприятные чувства при сравнении этих цифр.
Принявшие городской вид ландшафты являются ныне более благоприятными, чем открытая страна, инкубаторами истерии и других духовных и душевных массовых заболеваний, а также пандемических и эндемических психических эпидемий — главных объектов военной медицины. Напротив, сопротивление на протяжении трех лет Китая, обладающего явно недостаточными военно-техническими средствами, было бы невозможным без его стойкого иммунитета против урбанизации при соотношении приблизительно 80 процентов оседлого сельского населения против лишь 20 процентов не привязанного к земле, странствующего; вместе с тем можно обнаружить множество известных с древности городских центров — носителей культуры, например, в Индии. Быстрая урбанизация нынешнего советского пространства (33 процента) — при плотности населения всего лишь 8 человек на кв. км, максимум 70 человек на Украине, — рассматриваемая с геополитической точки зрения, — вероятно, опаснейший признак на самом по себе удовлетворительном, слабозаселенном гигантском пространстве, возросшем с одной седьмой части обитаемой поверхности Земли до одной шестой. Следовательно, в государствах с высокой плотностью населения важно сделать их урбанизированные части устойчивыми к кризисам. В отношении Польши, разумеется, оправдались мудрые слова одного британского дипломата о том, что “немецкая военная сила проскользнет на Восток как нож сквозь масло”. Но при всей беспорядочности политических связей польское пространство тяготеет все [с.396] же скорее к условиям существования Малой Европы, чем Евразии, в пользу которой оно потеряло в 1939 г. 13 млн. населения 69 . Как и в 1812 г., все своеобразие восточного русского театра военных действий с военно-геополитической точки зрения проявилось лишь по ту сторону Немана и Вилии 70 и Буга. “Гласис” Карпат как целое, конечно, относился в значительной мере к военно-политическим условиям Малой Европы. В нем новое разграничение разрывает сегодня старую оборонительную линию и военную дорогу Краков — Лемберг (Львов) — Черновцы — Констанца на Буге и Днестре, которая так долго была “закрытым путем” Центральной Европы, перед Трансильванским бастионом и сырыми окопами на Висле, Сане, Днестре и Пруте.
Британский господствующий слой сражается против Центральной Европы за право “каждому [иметь] свое”; а немецкий народ, напротив, — за последнюю возможность жить в условиях свободы и чести. Сообразно с этим оценивается участие каждого. Европа повсюду несет расходы и оплачивает их прежде всего остатками своей позиции в мире.
На рубеже 1908-1909 гг. в форте Уилльям у Калькутты лорд Китченер сказал, когда мы сидели у камина, что если бы Англия и Германия повели между собой войну лишь ради американцев и японцев, а при завершении ее были бы, по меньшей мере в Тихом океане, скорбящими родственниками, то он вряд ли предчувствовал, в какой мере его мудрое высказывание воплотится в реальность. Еще меньше он предвидел, сколь внушительное положение посредника с возможностью давления на все три океана вернули бы России всего лишь преждевременные родовые схватки второго издания этой войны 1939 г., чтобы она — вопреки всем предостережениям сэра Хэлфорда Макиндера — снова стала, по крайней мере для Старого Света, “географической осью истории” благодаря ошибочной британской политике. В отношении Индии следует лишь признать индийское самоопределение, оказать поддержку шаху Ирана, если он захочет снова взять в свои руки нефтяные месторождения и Абадан или, наконец, если Турция предпримет обманный ход, чтобы направиться маршем на Киркут через Армению для освобождения армян и курдов, перерезать жизненный нерв военного флота властителей Индии [т.е. Англии], поскольку он не может привозить нефть из Америки или же должен быстро убираться из Индонезии почти под дулами японских пушек. Но если Япония достигнет компромисса с Советским Союзом, то русским вовсе не надо будет добиваться на Тихом океане роли третьего радующегося; в таком случае старая дальневосточная островная империя позаботится обо всем, что может в дальнейшем произойти в Китае и Океании в ущерб обеим империалистическим державам, в свое время ввергнувшим Россию вместе с Турцией в Крымскую войну.
“Политический выигрыш в результате европейской войны 1939 г. может в 1940 г. быть весьма большим для всех способных к самостоятельным действиям владельцев индо-тихоокеанского [с.397] пространства, так что нам самим и другим вовсе не надо воевать, чтобы наполнить наши амбары”. Примерно так думают многие в индо-тихоокеанском пространстве. Один из выразителей этих взглядов раскрывает данные намерения в скромном приложении к журналу “Oriental Economist”: “Japan prepares for Continental Construction” 71 . Приложение содержит всего 40 страниц, но достойно прочтения и обдумывания всеми хорошими и плохими европейцами, которые все еще не выходят за рамки чисто атлантической оценки событий 1939 г., но способны размышлять о конструктивной созидательной политике Старого Света.
Когда был подготовлен к печати октябрьский номер “Oriental Economist”, экономические круги, давшие ему старт, еще надеялись, что Япония под первым впечатлением германо-русского соглашения о складывающемся евразийском блоке 72 отойдет от старых колониальных держав и их восточноамериканских сторонников. Под знаком таких надежд был напечатан “Обзор международного положения” с достойной благодарности короткой историей “Инцидентов”, которые вновь раскрыли геополитическую несовместимость путей к конечным целям западных держав и Японии.
Восстановление треугольника Берлин — Рим — Токио 27 сентября 1940 г. 73 проложило ясную дорогу на более высоком уровне.
К тому же если бы удалось смело согнутую дугу треугольника Берлин — Рим — Токио привести к обоюдной выгоде в соответствие с солидным массивом пространства и изобилием сырья в Советском Союзе и таким образом придать этому треугольнику неприступную глубину “хинтерланда” и устойчивость, тогда все старания “третьих держав” (как мило говорит “Oriental Economist”) были бы исчерпаны, что уже прогнозировали Гомер Ли и сэр Хэлфорд Макиндер; Евразия и западная часть Тихого океана могли бы освободиться от англосаксонской опеки и достичь действительного самоопределения, к чему в то время самостоятельно стремились также Индия и, возможно, сопредельный с ней мир.
Такое рассуждение должно было раскрывать всем участникам их естественные, геополитические точки зрения. Затемнение путей, ведущих к этому, было главной целью британской и французской пропаганды в области культуры и экономики. По той причине, что последним завершающим итогом враждебной Европе насильственной политики ее западных держав могло также стать их самоизгнание из Азии.
Но при такой перспективе допускалось в широком плане взаимопонимание между Японией и даже Китаем в рамках “нового порядка” в Восточной Азии, Россией как азиатской державой, младоиндийцами с их евро-американскими склонностями и мечтами о самоопределении, арабами, исламом с желательными решениями азиатских вопросов в качестве предварительного этапа к последующему согласованию их совместного натиска, направленного против хозяев “золотой бахромы на нищенском рубище Азии”. Ведь об этом контрасте знал не только лорд [с.398] Керзон, он был также особенно очевиден жителям Азии “в нищенском рубище”. Не зря же многие годы смотрят они со скудных высокогорий на лежащие внизу плодородные земли, беззащитные ходят под пальмами лишь с легкой повязкой на бедрах и наблюдают, как их богатства — алмазы, пряности, олово, хлопок — к чужой выгоде уплывают в другие части Света. Все это должны были бы признать владельцы богатейших частей Азии, прежде чем начинать корыстную войну против Havenots — неимущих, очень плохо замаскированную, как большинство всех империалистических войн, превентивную наступательную войну, и ее вели против бедных народов Земли великие империи, с пиратского облика которых Молотов сорвал добродетельные маски 74 .
Население индо-тихоокеанского пространства по-иному относится ко второй, открыто империалистической войне грабительских держав, чем к первой, как войне разбойников, в которой народы Азии часто неосознанно действовали против собственных интересов. Осознание же действительных целей войны не позволит, как в 1914-1919 гг., набросить завесу или заставить государства с малым пространством выступать в роли псевдонейтралов. Это осознание благодаря трем великим державам разливается широким потоком по Земле, даже если оно будет с далеко идущими целями фальсифицироваться в США. В Москве, Риме и Токио знают, как, используя печать и радио, найти путь к еще недостаточно развитому общественному мнению индо-тихоокеанского пространства и миллиарду его населения, и по меньшей мере добиваются того, что оно не служит ни пассивно, ни тем более активно своим эксплуататорам. Но такое развитие сдерживает также военную помощь европейским театрам военных действий, которая могла бы быть направлена им, особенно из заселенных белыми доминионов в индо-тихоокеанском пространстве, и не только в виде произведенных на их территории и в США смертоносных средств наряду с елейными клятвами патрона. Мир цветных видит это хотя бы теперь и потому задумывается.
То, что делает пока еще непонятными для западных держав Европы процессы расширения Германией и Японией своих “жизненных пространств” по сравнению с такими же процессами в находящейся в центре [Британской] империи, — так это мессианское мышление, которое пронизывает эти процессы, и пространственное единство, в котором оно излучается, в противовес тому пространственно-политически чисто внешнему рассеянному владению, что в высшей степени характерно для Британской империи и в меньшей степени для основанной преимущественно в Еврафрике Французской империи.
Напротив, Итальянскую империю, как полагают, легче сдерживать, несмотря на провал санкций 75 , с ней можно бороться более знакомыми средствами, так как прежде всего бросается в глаза разобщенность разделенных Средиземным морем ее [с.399] составных частей, отсутствие между Альпами и восточным мысом Африки цементирующей воедино идеи, которая толкает к связи через Средиземное море по воздуху, воде и в конечном счете также по суше или же по меньшей мере к безопасности сообщения (Суэцкий канал и Трансафриканская авиалиния).
При таком положении очень важно использовать и закрепить любой симптом, делающий более определенными сведения о пространственно-политических представлениях наряду с идеологическими, которые создавала Япония своей восточноазиатской миссией.
Важный мотив звучит в журнале “Cultural Nippon” (“Японская культура”) vi , где Ямасаки-Сейдзун весьма открыто высказывается на тему “The New East Asia and Capitalism” 76 , ибо выдвинутая там теория строительства единства в Восточной Азии (Toakyodotai), основанная на сотрудничестве, находится в непримиримом противоречии с эксплуататорскими методами крупных демоплутократий; в то же время представляется вполне возможным довольно гибкое сосуществование с другими крупными или малыми азиатскими и евроазиатскими державами, включая Советский Союз.
К тому же звучит погребальная песня Гомера Ли о том, что судный день англосаксонства забрезжит тогда, когда немцы, русские и японцы объединятся (мотив из “The day of the Saxon”).
С другой стороны, многие окраинные острова — когда-то прочные опоры мощи, бесспорные по ценности базы флота — стали благодаря авиации и телемеханике доступными для наступательных операций на большие расстояния, которым не может более с уверенностью противостоять никакой флот: Гибралтар, Мальта, Гонконг, даже Скапа Флоу; Бермуды, Багама, Ямайка, Британский Гондурас, Фолклендские острова либо оказались в 500-километровом американском оборонительном поясе, либо стали объектом американской алчности.
Нефтяные месторождения, как линия Киркук — Хайфа, как Абадан, были гораздо больше открыты для континентального наступления, чем казалось при их приобретении, и обнажены для смертоносной схватки на суше; но компания “Датч-Шелл” боится океанской державы [т.е. Японии], которая уже давно больше не робеет перед атлантическими силами Европы, но хотела бы сдерживать Соединенные Штаты, и поэтому туда был направлен послом мудрейший экономист и политик Мацуока, которого сменил адмирал Номура . [с.391]
Плацдармы Англии на Балтике для высадки войск стали русскими сходнями. Итак, подтверждается предсказание Китченера, высказанное по другому поводу, что британцы и немцы ведут друг с другом войну ради американцев и японцев, а все издержки приходятся на Европу, которой, естественно, и Южная Америка как клиент не верна, торгуя с Северной Америкой и Восточной Азией. Удушение торговли Малой и Средней Европы Англией, чего с удовольствием хотел добиться Черчилль посредством ее втягивания в войну с самыми крупными и самыми сильными европейскими государствами и о чем он и Осуцкий и их израильские друзья шепчутся между Лондоном и Прагой, — секрет полишинеля. Им неприятно, что война велась гуманно, и они полагают, что “должен же кто-нибудь начинать с опустошения открытых городов, с тем чтобы возникла необходимая ненависть” .
С важной, не потерявшей силу за давностью лет претензией на свое справедливо приобретенное участие в доступе к тропическим сырьевым ресурсам своих бывших колоний в атлантическом и тихоокеанском пространствах Германия вступила в 1940 год.
Эта претензия недавно подтверждена доказательствами, которые приводит неутомимый исследователь леса Ф. Хеске в своем известном во всем мире журнале “Zeitschrift fur Weltforstwirtschaft”, в замечательном авторском обобщении “Тропический лес как источник сырья” , представляющем собой несравненный синтез эстетики и экономики и воинствующих разъяснений против хищничества и опустошения, в чем повинны старые колониальные державы, например, в Африке. Ныне Смэтс топчет там все добрые посевы немецкого и южноафриканского происхождения, о которых заботился Герцог .
То, что сделано Хеске для сохранения растительного покрова поверхности Земли, обозревает Карл Заппер в интересах переселенцев (иммигрантов) в резюме “Об акклиматизационных способностях белых в тропиках” , признавая особо благотворные достижения Вилли Гельпаха, Роденвальдта, Клауса Шиллинга и др. в области тропической гигиены, Фишера и др. Здесь поколение корифеев смыкается со средним поколением в полной боевой готовности решительно отстаивать не потерявшие силу за давностью лет права нашего народа на содействие улучшению земли на всем земном шаре сообразно ее продуктивности, а не в рамках оставленного пустующим, захваченного грабежом владения как следствие наглых разбойничьих действий в былые минуты слабости всемирной истории. Такие действия не могут быть основаны на прочном праве, а берут начало еще в дерзком пиратстве “разбойников моря” или “разбойников степи”. [с.392]
Эту правдивую характеристику, данную британцем Макиндером, нужно помнить всегда: все-таки она оправдывает внутри разодранной немецкой сферы всевозможные усилия по ее вооружению и раскрывает причины расчленения Ближнего Востока, близкого к завершению освобождения Индии от рабства, а также “нового порядка” в Восточной Азии. Каждое из таких пострадавших пространств на свой манер избавляется от засилья британцев!
Когда— нибудь народы поймут, кто их эксплуатирует, -кто снова и снова заставляет их проливать кровь и покушается на их земли!
Это должно было вести к губительнейшим самообманам для Малой Европы (подлинные передовые борцы которой были незамедлительно ограничены проводившейся западными державами кампанией ненависти против жизненного пространства Центральной Европы и ее возможности дышать и пространственных успехов Советского Союза), если смотреть сквозь пальцы на то, что предстоят и готовятся на международной арене геополитические перемены огромнейшего масштаба.
К таким переменам относятся не только внушительное продвижение Советского Союза в Европу на всем протяжении его западной границы, отграничение Нового Света посредством гибкого оборонительного морского и территориального пояса, который, смотря по потребностям, согласно разъяснению Панамы, расширяется до 500 км, а согласно другим разъяснениям государственного секретаря Хэлла — всего лишь до 5 км. К таким переменам относится и тот факт, что Канада, вероятно, вмешается в войну в Европе, но на другой стороне, как составная часть Америки, защищенная доктриной Монро. Правда, в 1914-1919 гг. австралийцы и новозеландцы также проявляли ничем не спровоцированную враждебность; однако на сей раз они держатся в стороне, испытывая страх перед Японией — “the Smell of the East in the Northwind” , и это давление идет так далеко, что опубликованное в газете “Stampa” сообщение из Сингапура может дать повод поверить всерьез, будто в качестве ответного дара японцам предлагались австралийские гарантии Новой Гвинее и окружающим ее островам. Японцы вновь строят перегон железной дороги протяженностью 580 км для перевозки руды и угля во Внутреннюю Монголию как часть задуманной магистрали, которая должна пойти на Запад через Западный Китай, Памир, Афганистан и Иран. С другой стороны, Япония ищет новые торговые пути в Южную и Центральную Америку, где Мехико самым ординарным способом пытается завладеть спасенным там немецким пароходом, подобно тому как “Ниппон Юзен Кайса” принадлежит от 60 до 200 тыс. т немецкого тоннажа, укрытого в безопасном месте на Дальнем Востоке — хотя Япония уже имеет 5,6 млн. т торгового тоннажа. Рукопашная схватка в Малой Европе ослабляет всех ее участников перед предстоящей борьбой, даже если Англия списывает [с.393] со счетов Балтийское море как сферу немецкого господства , подобно тому как весь восточноазиатский прибрежный морской коридор стал частным морем Японии.
При последующем развитии японо-русских отношений на рубеже 1939-1940 гг. в хорошие и лучшие для согласованной политики в Евразии нам не следует забывать, что старты аналогичных попыток 1902, 1909-10, 1917, 1922, 1925 и 1933 гг. препятствовали открыть двери к миру участникам войн 1904-1905 и 1918-1922 гг., между которыми, собственно говоря, с 1937 г. не прекращались пограничные бои. Имеются в виду столкновения у Чжанго фын [сопка Заозерная] 62 и Номон-Хан [район Номон-Кан Бурд Обо — 16-20 км восточнее реки Халхин-Гол], о которых громче всех раструбили по миру, из них последнее продолжалось пять месяцев, пока 20 сентября 1939 г. в Чанчунь-мяо не состоялось захватывающее зрелище богослужения по павшим, на котором присутствовали высшие советские и японские офицеры, что делает честь военно-философской гибкости генерала Потапова 63 .
Более широкопространственное и геополитическое мышление и меньшее увлечение идеологией позволили бы избежать на всем протяжении “оси” Берлин — Москва — Токио с 1901 по 1940 г. многих, часто в сущности совсем ненужных жертв и трений. Как еще в 1896 г. американцы Брукс Адамс и Мэхен проницательно заметили, насколько широко могла бы способствовать Япония согласию с Россией и Германией, так же писала “New York Times” в 1939 г. по поводу урегулирования пограничного конфликта у Номон-Хана: “Оно [урегулирование] может стать первым шагом к “новому порядку” между державами на далекую перспективу, причем Советский Союз, Германия и Япония пришли бы к общему соглашению о своих методах и мотивах с потенциальными последствиями невиданного значения и важности для всех других наций” (“which might take Japan far” 64 ), — написал с прозорливостью недоброжелателя в середине того промежутка времени снова американец.
Но действительно ли Япония и Германия держат в руках транстихоокеанский и трансатлантический бинокль и используют его, чтобы распознать столь близкую геополитическую выгоду, которую обсуждали со мной еще в 1909 г. такие крупные государственные мужи, как советники японского императора Ито, Кацура, Ямагата, и откровеннее всего граф Гото, а затем учитывал ее, несмотря на Портсмут (США) 65 , видный инициатор строительства Сибирской железной дороги Витте и которая убедила Радека и Чичерина, — ибо “the Soviets will be realistic and see that their own interest are furthered” 66 . А они по крайней мере обладают тонким слухом, чтобы понимать данное геополитическое преимущество и при этом отбросить идеологические предрассудки и при заключении любого пакта с теми, кто достаточно умен, всегда учитывать собственные выгоды. [с.394]
Только партнер должен быть надежным, способным отклонить нежелательные, не сходные по духу идеологические товары. Однако это внутренний вопрос духовной стабильности и духовной структуры народа и того, чему прежде всего доверяют с культурно-политической точки зрения, учитывая производительную и творческую силу, для обновленной Восточной Азии Великая Япония, а для укрепившейся на новых направлениях Центральной Европы — Великая Германия.
Поэтому та странная война, которая на Западном фронте Центральной Европы направлена в сторону моря, а на Западном фронте Японии и культуры Восточной Азии — в сторону суши, в гораздо большей степени культурно-политическая и хозяйственная, чем военно-политическая схватка, и как чисто военный акт она завершилась с распадом Польши на Западе Евразии и эвакуацией правительства [Чан Кайши] в Ханькоу 67 на ее Востоке. В 1940 г. перед всеми тремя евро-азиатскими партнерами стояла прежде всего задача позаботиться о новой устойчивости лучшей, признанной даже противниками взвешенной организации приобретенных пространств. Ведь каждая победа в конечном счете выражена в пространстве и приз победы — приобретенная территория. Но она должна быть действительно приобретена и стать таковой.
Итак, пространственно-политический прогноз зависит в первую очередь от высокого качества новой пространственно-политической реорганизации и улучшения национально-политической структуры, от способности больших сухопутных пространственных организмов Старого Света окончательно исключить опасность извечных трений для малопространственного рассеянного поселения. Но на это уйдут не годы, а десятилетия. Да и затем еще сохранятся остаточные состояния, требующие доброй воли.
Они коренятся не в последнюю очередь в явлениях роста городов (урбанизм).
Военно— геополитическая опасность урбанизации для каждого вида борьбы за существование и беспомощность и беззащитность крупного города в войне ярко обнаруживаются в судьбе Варшавы. Только с позиции предупреждений, высказывавшихся на протяжении многих лет журналом “Geopolitik” в этом смысле и вытекающих из пережитого Смирной, Шанхаем, Ханькоу, Чанша, Мадридом и Кантоном, объяснимо правдивое высказывание “Journal de Geneve”:
“Еще сегодня на улицах Варшавы можно видеть следы баррикад, окопов и минных гнезд. Каждая улица — окоп, каждый дом — крепость. Я осмотрел некоторые четырехугольники домов, которые были оборудованы по всем правилам искусства для уличных сражений. Простенки были снабжены выходами, так что защитники из этого целого четырехугольника домов могли уйти, не пересекая улицы. Кроме того, между собой дома были связаны подземными переходами” . [с.395]
Если история действительно имеет смысл, то судьба Варшавы служит предупреждением всем военачальникам: открытые города 68 не следует превращать в укрепленный лагерь, чтобы ограничить ненужные жертвы среди гражданского населения и ужасы войны.
Таких геополитических предостережений делалось, разумеется, задолго вполне достаточно.
В данном случае быстрое разрушение городского водоснабжения немецкой авиацией сократило, пожалуй, единственно возможным, скорейшим, а поэтому гуманным образом страдания скопившихся в Варшаве двух миллионов жителей; вообще немецкая полевая военно-медицинская служба проявила весомое, достойное похвалы участие в быстром преодолении следов “блицкрига” и в обезвреживании эндемических и эпидемических очагов заболеваний в большей части отошедшей к Советскому Союзу Восточной Польши, над чем, как мы знаем, успешно трудился бесстрашный поборник геомедицинского мышления профессор Цейц. В рейхе понимали военно-геополитические опасности урбанизации и делали все возможное для того, чтобы противостоять ей. Не удивительно, что Англия с ее на 95 процентов урбанизированным населением (против 60-73 процентов в старой Германской империи) испытывает неприятные чувства при сравнении этих цифр.
Принявшие городской вид ландшафты являются ныне более благоприятными, чем открытая страна, инкубаторами истерии и других духовных и душевных массовых заболеваний, а также пандемических и эндемических психических эпидемий — главных объектов военной медицины. Напротив, сопротивление на протяжении трех лет Китая, обладающего явно недостаточными военно-техническими средствами, было бы невозможным без его стойкого иммунитета против урбанизации при соотношении приблизительно 80 процентов оседлого сельского населения против лишь 20 процентов не привязанного к земле, странствующего; вместе с тем можно обнаружить множество известных с древности городских центров — носителей культуры, например, в Индии. Быстрая урбанизация нынешнего советского пространства (33 процента) — при плотности населения всего лишь 8 человек на кв. км, максимум 70 человек на Украине, — рассматриваемая с геополитической точки зрения, — вероятно, опаснейший признак на самом по себе удовлетворительном, слабозаселенном гигантском пространстве, возросшем с одной седьмой части обитаемой поверхности Земли до одной шестой. Следовательно, в государствах с высокой плотностью населения важно сделать их урбанизированные части устойчивыми к кризисам. В отношении Польши, разумеется, оправдались мудрые слова одного британского дипломата о том, что “немецкая военная сила проскользнет на Восток как нож сквозь масло”. Но при всей беспорядочности политических связей польское пространство тяготеет все [с.396] же скорее к условиям существования Малой Европы, чем Евразии, в пользу которой оно потеряло в 1939 г. 13 млн. населения 69 . Как и в 1812 г., все своеобразие восточного русского театра военных действий с военно-геополитической точки зрения проявилось лишь по ту сторону Немана и Вилии 70 и Буга. “Гласис” Карпат как целое, конечно, относился в значительной мере к военно-политическим условиям Малой Европы. В нем новое разграничение разрывает сегодня старую оборонительную линию и военную дорогу Краков — Лемберг (Львов) — Черновцы — Констанца на Буге и Днестре, которая так долго была “закрытым путем” Центральной Европы, перед Трансильванским бастионом и сырыми окопами на Висле, Сане, Днестре и Пруте.
Британский господствующий слой сражается против Центральной Европы за право “каждому [иметь] свое”; а немецкий народ, напротив, — за последнюю возможность жить в условиях свободы и чести. Сообразно с этим оценивается участие каждого. Европа повсюду несет расходы и оплачивает их прежде всего остатками своей позиции в мире.
На рубеже 1908-1909 гг. в форте Уилльям у Калькутты лорд Китченер сказал, когда мы сидели у камина, что если бы Англия и Германия повели между собой войну лишь ради американцев и японцев, а при завершении ее были бы, по меньшей мере в Тихом океане, скорбящими родственниками, то он вряд ли предчувствовал, в какой мере его мудрое высказывание воплотится в реальность. Еще меньше он предвидел, сколь внушительное положение посредника с возможностью давления на все три океана вернули бы России всего лишь преждевременные родовые схватки второго издания этой войны 1939 г., чтобы она — вопреки всем предостережениям сэра Хэлфорда Макиндера — снова стала, по крайней мере для Старого Света, “географической осью истории” благодаря ошибочной британской политике. В отношении Индии следует лишь признать индийское самоопределение, оказать поддержку шаху Ирана, если он захочет снова взять в свои руки нефтяные месторождения и Абадан или, наконец, если Турция предпримет обманный ход, чтобы направиться маршем на Киркут через Армению для освобождения армян и курдов, перерезать жизненный нерв военного флота властителей Индии [т.е. Англии], поскольку он не может привозить нефть из Америки или же должен быстро убираться из Индонезии почти под дулами японских пушек. Но если Япония достигнет компромисса с Советским Союзом, то русским вовсе не надо будет добиваться на Тихом океане роли третьего радующегося; в таком случае старая дальневосточная островная империя позаботится обо всем, что может в дальнейшем произойти в Китае и Океании в ущерб обеим империалистическим державам, в свое время ввергнувшим Россию вместе с Турцией в Крымскую войну.
“Политический выигрыш в результате европейской войны 1939 г. может в 1940 г. быть весьма большим для всех способных к самостоятельным действиям владельцев индо-тихоокеанского [с.397] пространства, так что нам самим и другим вовсе не надо воевать, чтобы наполнить наши амбары”. Примерно так думают многие в индо-тихоокеанском пространстве. Один из выразителей этих взглядов раскрывает данные намерения в скромном приложении к журналу “Oriental Economist”: “Japan prepares for Continental Construction” 71 . Приложение содержит всего 40 страниц, но достойно прочтения и обдумывания всеми хорошими и плохими европейцами, которые все еще не выходят за рамки чисто атлантической оценки событий 1939 г., но способны размышлять о конструктивной созидательной политике Старого Света.
Когда был подготовлен к печати октябрьский номер “Oriental Economist”, экономические круги, давшие ему старт, еще надеялись, что Япония под первым впечатлением германо-русского соглашения о складывающемся евразийском блоке 72 отойдет от старых колониальных держав и их восточноамериканских сторонников. Под знаком таких надежд был напечатан “Обзор международного положения” с достойной благодарности короткой историей “Инцидентов”, которые вновь раскрыли геополитическую несовместимость путей к конечным целям западных держав и Японии.
Восстановление треугольника Берлин — Рим — Токио 27 сентября 1940 г. 73 проложило ясную дорогу на более высоком уровне.
К тому же если бы удалось смело согнутую дугу треугольника Берлин — Рим — Токио привести к обоюдной выгоде в соответствие с солидным массивом пространства и изобилием сырья в Советском Союзе и таким образом придать этому треугольнику неприступную глубину “хинтерланда” и устойчивость, тогда все старания “третьих держав” (как мило говорит “Oriental Economist”) были бы исчерпаны, что уже прогнозировали Гомер Ли и сэр Хэлфорд Макиндер; Евразия и западная часть Тихого океана могли бы освободиться от англосаксонской опеки и достичь действительного самоопределения, к чему в то время самостоятельно стремились также Индия и, возможно, сопредельный с ней мир.
Такое рассуждение должно было раскрывать всем участникам их естественные, геополитические точки зрения. Затемнение путей, ведущих к этому, было главной целью британской и французской пропаганды в области культуры и экономики. По той причине, что последним завершающим итогом враждебной Европе насильственной политики ее западных держав могло также стать их самоизгнание из Азии.
Но при такой перспективе допускалось в широком плане взаимопонимание между Японией и даже Китаем в рамках “нового порядка” в Восточной Азии, Россией как азиатской державой, младоиндийцами с их евро-американскими склонностями и мечтами о самоопределении, арабами, исламом с желательными решениями азиатских вопросов в качестве предварительного этапа к последующему согласованию их совместного натиска, направленного против хозяев “золотой бахромы на нищенском рубище Азии”. Ведь об этом контрасте знал не только лорд [с.398] Керзон, он был также особенно очевиден жителям Азии “в нищенском рубище”. Не зря же многие годы смотрят они со скудных высокогорий на лежащие внизу плодородные земли, беззащитные ходят под пальмами лишь с легкой повязкой на бедрах и наблюдают, как их богатства — алмазы, пряности, олово, хлопок — к чужой выгоде уплывают в другие части Света. Все это должны были бы признать владельцы богатейших частей Азии, прежде чем начинать корыстную войну против Havenots — неимущих, очень плохо замаскированную, как большинство всех империалистических войн, превентивную наступательную войну, и ее вели против бедных народов Земли великие империи, с пиратского облика которых Молотов сорвал добродетельные маски 74 .
Население индо-тихоокеанского пространства по-иному относится ко второй, открыто империалистической войне грабительских держав, чем к первой, как войне разбойников, в которой народы Азии часто неосознанно действовали против собственных интересов. Осознание же действительных целей войны не позволит, как в 1914-1919 гг., набросить завесу или заставить государства с малым пространством выступать в роли псевдонейтралов. Это осознание благодаря трем великим державам разливается широким потоком по Земле, даже если оно будет с далеко идущими целями фальсифицироваться в США. В Москве, Риме и Токио знают, как, используя печать и радио, найти путь к еще недостаточно развитому общественному мнению индо-тихоокеанского пространства и миллиарду его населения, и по меньшей мере добиваются того, что оно не служит ни пассивно, ни тем более активно своим эксплуататорам. Но такое развитие сдерживает также военную помощь европейским театрам военных действий, которая могла бы быть направлена им, особенно из заселенных белыми доминионов в индо-тихоокеанском пространстве, и не только в виде произведенных на их территории и в США смертоносных средств наряду с елейными клятвами патрона. Мир цветных видит это хотя бы теперь и потому задумывается.
То, что делает пока еще непонятными для западных держав Европы процессы расширения Германией и Японией своих “жизненных пространств” по сравнению с такими же процессами в находящейся в центре [Британской] империи, — так это мессианское мышление, которое пронизывает эти процессы, и пространственное единство, в котором оно излучается, в противовес тому пространственно-политически чисто внешнему рассеянному владению, что в высшей степени характерно для Британской империи и в меньшей степени для основанной преимущественно в Еврафрике Французской империи.
Напротив, Итальянскую империю, как полагают, легче сдерживать, несмотря на провал санкций 75 , с ней можно бороться более знакомыми средствами, так как прежде всего бросается в глаза разобщенность разделенных Средиземным морем ее [с.399] составных частей, отсутствие между Альпами и восточным мысом Африки цементирующей воедино идеи, которая толкает к связи через Средиземное море по воздуху, воде и в конечном счете также по суше или же по меньшей мере к безопасности сообщения (Суэцкий канал и Трансафриканская авиалиния).
При таком положении очень важно использовать и закрепить любой симптом, делающий более определенными сведения о пространственно-политических представлениях наряду с идеологическими, которые создавала Япония своей восточноазиатской миссией.
Важный мотив звучит в журнале “Cultural Nippon” (“Японская культура”) vi , где Ямасаки-Сейдзун весьма открыто высказывается на тему “The New East Asia and Capitalism” 76 , ибо выдвинутая там теория строительства единства в Восточной Азии (Toakyodotai), основанная на сотрудничестве, находится в непримиримом противоречии с эксплуататорскими методами крупных демоплутократий; в то же время представляется вполне возможным довольно гибкое сосуществование с другими крупными или малыми азиатскими и евроазиатскими державами, включая Советский Союз.