– Первое и последнее красное предупреждение! Одна третья! Одна минута!
Я быстренько добрался до койки и расположился на ней. Когда начался разгон, я почувствовал себя значительно лучше – одна треть земного притяжения – это не так уж много, примерно такое же притяжение на поверхности Марса, насколько я помню, самое главное, что этого притяжения оказалось достаточно, чтобы привести в порядок мой желудок и сделать пол обычным, нормальным полом.
Минут примерно через пять в дверь постучали и вошел Дэк, не дожидаясь, пока я сам открою ему дверь.
– Как себя чувствуете, шеф?
– Привет, Дэк, очень рад снова увидеть вас.
– Я еще более рад, – устало сказал он. – Что в конце концов вернулся. Взглянув на мою койку, он спросил:
– Ничего, если я прилягу?
– Ради бога.
Он улегся на койку и медленно вздохнул.
– Совсем замотался! Кажется, дрых бы целую неделю… да, пожалуй, не меньше.
– Да и я бы не отказался. Эх… Ну, как, доставили его на борт?
– Конечно, хотя это было весьма и весьма нелегко.
– Я думаю! Впрочем, в таком небольшом порту, как этот, подобные вещи, наверное проходят легче, чем в большом. Здесь не нужны ухищрения, к которым вы прибегали на Земле, чтобы отправить меня в космос.
– Что? Вовсе нет. Здесь все устроить значительно сложнее.
– То есть как?
– Но это же очевидно. Здесь все знают всех – слухи быстро распространяются. – Дэк криво усмехнулся. – Мы доставили его на борт под видом контейнера с марсианскими креветками из каналов. Пришлось даже заплатить пошлину.
– Дэк, как он?
– Ну… – Дэк нахмурился. – Док Кэнек считает, что он полностью оправится – мол это только вопрос времени, – и с яростью добавил, – уж, если бы я только мог добраться до этих крыс. Если бы вы видели, что они с ним сделали, вы бы заорали от ужаса и негодования… а мы вынуждены оставить их в покое… ради него же самого.
Дэк и сам уже кричал во все горло. Я мягко сказал:
– Из того, что сказала мне Пенни, я понял, что его искалечили. Насколько тяжелы повреждения?
– Что? Вы просто не так поняли Пенни. Кроме того, что он был дьявольски грязен и нуждался в бритье, никаких физических повреждений у него не было.
Я недоумевающе посмотрел на него.
– А я думал, они его били. Что-то вроде избиения бейсбольной битой.
– Лучше бы, если б так! Что значат две-три сломанные кости? Нет, нет, все дело в том, что они сделали с его разумом.
– Ох… – мне вдруг стало плохо. – Промывание мозгов?
– Да. Да и нет. Пытаться вытянуть из него какие бы то ни было политические секреты у него было бессмысленно, потому что у него их не было. Он всегда играл в открытую и все это знали. Поэтому они просто старались держать его под контролем, чтобы он не пытался сбежать.
– Док считает, – продолжал он, – что они ежедневно вводили ему минимальную дозу, как раз достаточную для того, чтобы держать его в нужном состоянии, и делали так до того самого момента, как отпустили его. А в самый последний момент ему вломили такую лошадиную дозу, что от нее и слон превратился бы в ненормального. Лобные доли его мозга должно быть пропитаны этой дрянью, как губка.
Тут я почувствовал себя настолько дурно, что про себя поблагодарил судьбу за то, что ничего не ел. Как-то раз мне довелось кое-что почитать на эту тему. После этого вопрос о наркотиках и их применении каждый раз вызывает во мне такую ярость, что я сам удивляюсь. На мой взгляд в том, что играют с человеческой личностью, есть что-то невероятно аморальное и низменное. По сравнению с этим, убийство есть преступление чистенькое и естественное, просто маленький грешок. «Промывание мозгов» – термин, который дошел до нас из последнего периода Темных Веков; тогда его применяли для того, чтобы сломить волю человека и изменить его личность путем физических страданий и жестоких пыток. Но эти процедуры могли занять несколько месяцев, поэтому немного позже открыли «более быстрый путь» к достижению той же самой цели. Человека стало можно превратить в бездумного раба за считанные секунды – просто введя ему одно из нескольких производных коки в лобные доли мозга.
Эта омерзительная практика сначала получила применение в лечении буйных душевнобольных, чтобы сделать их пригодными для психотерапии. В том виде и в то время это было весьма ценным достижением, так как избавляло врачей от необходимости производить лоботомию – лоботомия, слово такое же устарелое, как и «пояс верности», но означает оно такое хирургическое вмешательство скальпеля нейрохирурга в мозг человека, которое приводит к потере им личности, не убивая его. Да, и применяли его довольно широко, совсем как когда-то избиение с целью изгнания дьявола.
В то время «промывание мозгов» с помощью наркотиков стало более чем эффективным и отточенным. Когда появились на исторической сцене Банды Братьев, они отточили этот способ до такой степени, что могли, введя человеку мельчайшие доли наркотиков, делать его просто очень склонным к подчинению – или могли начинить его до такой степени, что человек, что человек становился похожим на кучу инертной протоплазмы. И делалось это все во имя якобы священной заботы о благе ближних. Но судите сами, о каком благе может идти речь, если тот, во имя кого все это как будто делается, имеет упрямство скрывать какие-то секреты? Поэтому лучшей гарантией того, что он не затаил зла, будет ввести иглу рядом с глазным яблоком и впрыснуть чего следует прямо в мозг. Как говорится, омлета не сделаешь, не разбив яйца! Так рассуждают все негодяи!
Конечно, уже давным-давно наркотическое вмешательство в работу мозга было совершенно незаконным, не считая разумеется, некоторых видов лечения, где без него не обойтись, да и то, только с милостивого разрешения суда. Но этим методом все же иногда пользуются преступники, да и копы иногда закрывают глаза на закон, потому что им нужно развязать язык преступнику, а следов никаких не остается. Жертве можно даже приказать забыть все, что с ней делали.
Большую часть всего этого я знал и до того, как Дэк рассказал мне, что сделали с Бонфортом, а остальное я вычитал в корабельной «Энциклопедии Батавии». Смотрите статью «Психическое интегрирование», а также пытки.
Я потряс головой и попытался отогнать кошмары.
– Но все-таки он справится или нет?
– Док говорит, что наркотик не меняет структуры мозга. Он просто парализует его. Он утверждает, что кровь со временем вымывает и уносит из мозга эту дрянь, затем она попадает в почки и выводится из организма. Но на все это требуется время. – Дэк взглянул на меня. – Шеф?
– А? По-моему, как раз настало время отбросить всех этих «шефов», не правда ли? Ведь он вернулся.
– Как раз об этом я и хотел с вами поговорить. Не могли бы вы еще некоторое время побыть в его роли?
– Но зачем? Ведь здесь нет никого, перед кем нужно было бы ломать комедию?
– Это не совсем так, Лоренцо. Нам удалось сохранить все эти перипетии в удивительно полной тайне. Вот вы, вот я, – он отогнул два пальца. – А вот это Док, Родж и Билл. И разумеется Пенни. Там, на Земле, остался человек по имени Лонгстон, но вы его не знаете. Думаю, Джимми Вашингтон тоже что-то подозревает, но он так скрытен, что наверное не сказал бы правильного времени даже собственной матери. Я не знаю, сколько человек принимало участие в похищении, но уверен, что немного. Во всяком случае, говорить они не осмелятся – а самое смешное заключается в том, что им теперь не доказать, что Бонфорт когда-либо был похищен, даже если бы они этого захотели. Но дело вот в чем: здесь, на «Томми», есть экипаж и другие посторонние люди. Старина, как насчет того, чтобы вам еще немножко побыть шефом и каждый божий день показываться на глаза членам команды и Джимми Вашингтону с его девочками – только до тех пор, пока он не поправится? А? – М-м-м… Я, в общем-то, не вижу особых причин отказываться. А сколько времени займет выздоровление?
– Думаю, что ко времени возвращения на Землю все будет в порядке. Мы будем двигаться с небольшим ускорением. Вы будете довольны.
– О'кей, Дэк. И знаете что? Не нужно мне платить за это особо. Я согласен сделать это просто потому, что я всем сердцем ненавижу «промывание мозгов».
Дэк вскочил и сильно хлопнул меня по плечу.
– Мы с вами из одной породы людей, Лоренцо. А о плате не беспокойтесь, о вас позаботятся.
Тут же его поведение изменилось.
– Отлично, шеф. Утром увидимся, сэр.
– Доброе утро, мистер Бонфорт.
– Доброе утро, Пенни. – Я кивнул головой в направлении гостиной. Есть какие-нибудь новости?
– Нет, сэр. Все по-прежнему. Капитан шлет вам свои поздравления и приглашает, если вас это не затруднит, к себе в комнату.
– Отчего же.
Пенни проводила меня до капитанской каюты. Дэк был там, сидя на стуле и обвив его ногами, чтобы удержаться на месте. Родж и Билл сидели на койке, пристегнувшись к ней ремнями.
Увидев меня, Дэк сказал:
– Спасибо, что пришли, шеф. Нам нужна помощь.
– Доброе утро. А что, собственно, произошло?
Клифтон ответил на мое приветствие с обычной своей уважительностью и назвал меня шефом. Корисмен только кивнул. Дэк продолжал:
– Дело в том, что если мы хотим, чтобы все было в порядке, вам придется сказать еще одну речь.
– Как? Я думал…
– Секундочку. Оказывается, средства массовой информации ожидали от вас сегодня небольшой речи, касающейся вчерашнего события. Я думал, что Родж отменил ее, но Билл уже написал текст. Дело только за небольшим: выступите ли вы с этой речью?
Беда с кошками в том, что у них обязательно появляются котята.
– А где? В Годдард-Сити?
– О, нет. Прямо у вас в каюте. Мы передадим ее на Фобос, там ее запишут и передадут на Марс, а заодно, по линии срочной связи, в Новую Батавию, а уже оттуда ее передадут на Венеру, Ганимед и так далее. Таким образом, за какие-нибудь четыре часа она облетит всю Систему, а вам не придется даже носа высунуть из своей кабины.
В такой обширной сети вещания есть какая-то притягательность. Мои выступления никогда еще не транслировались на всю систему, если не считать одного раза. Но тогда мое лицо всплыло на экране только на двадцать семь секунд – это была эпизодическая роль. А тут такая прекрасная возможность…
Дэк решил, что я собираюсь отказаться и добавил:
– Если вам трудно, то мы можем сначала сделать запись, а потом просмотрим ее и заменим неудачные места.
– Ну хорошо. Где текст, Билл?
– У меня.
– Позвольте мне проверить его.
– Что вы имеете в виду? У вас еще будет куча времени изучить его?
– Он что, у вас не с собой?
– Нет, отчего же. С собой.
– Тогда позвольте мне прочитать его.
Корисмен забеспокоился.
– Вы получите его за час до записи. Такие вещи лучше читать спокойно. – Давно известно, что из всех экспромтов, самые лучшие – это заранее подготовленные, Билл. Ведь это моя профессия, так что я знаю лучше.
– Но ведь еще вчера вы прекрасно справились на взлетном поле вообще без подготовки. Эта сегодняшняя речь почти то же самое, и мне хотелось бы, чтобы вы прочитали ее примерно так же, как выступали перед корреспондентами.
Чем сильнее отнекивался Билл, тем сильнее проступала во мне личность Бонфорта. Наверное, Клифтон заметил, что я вот-вот рассержусь и начну метать громы и молнии, потому что он быстро сказал:
– Ради бога, Билл! Дай ты ему речь.
Корисмен фыркнул и бросил мне листки. В невесомости они не упали, но зато разлетелись по всей каюте. Пенни торопливо собрала их, сложила по порядку и вручила мне. Я поблагодарил ее и, ничего больше не сказав, углубился в чтение.
Быстро пробежав глазами текст, я поднял голову.
– Ну как? – спросил Родж.
– Здесь минут на пять рассказа о принятии в гнездо, а остальное – аргументы, свидетельствующие о правильности политики экспансионистов. В общем почти то же, что уже было в речах, которые мне давали раньше.
– Правильно, – согласился Клифтон. – Принятие в гнездо – это крюк, на котором держится все остальное. Как вы, наверное, знаете, мы собираемся вынести на голосование вотум доверия.
– Понимаю. И вы не можете упустить случая ударить в барабан. Может, это конечно и неплохо, но…
– Что «но»? Что-нибудь не так?
– Нет, просто дух, в котором выдержана речь… В нескольких местах придется заменить кое-какие выражения. Он бы так не выразился.
С уст Корисмена сорвалось слово, которое не следовало бы произносить в присутствии леди; я холодно взглянул на него.
– А теперь послушай меня, Смайт, – продолжал он. – Кто может знать, как выразился бы в этом случае Бонфорт? Вы? Или человек, который вот уже четыре года пишет за него все речи?
Я пытался сдержаться – в его словах была доля правды.
– И тем не менее, – ответил я, – место, которое в печатном тексте смотрится, не может прозвучать как следует в речи. Мистер Бонфорт – великий оратор, теперь я это знаю. Его можно поставить в один ряд с Черчиллем, Уэбстером и Демосфеном – величие мысли, выраженное простыми словами. А теперь, давайте возьмем хотя бы вот это слово «бескомпромиссность», которое вы употребили дважды. Я бы еще может и воспользовался им, потому что люблю многосложные слова. Да и люблю, знаете ли, показать свою эрудицию. Но мистер Бонфорт, наверняка сказал бы вместо этого «глупость», «ослиное упрямство» или «каприз». А сказал бы он так потому, что в этих словах, естественно, содержится больше чувства и выражено оно сильнее.
– Вы бы лучше думали о том, как лучше прочитать речь! А уж о словах позвольте побеспокоиться мне.
– Вы видимо не поняли меня, Билл. Меня совершенно не волнует, что представляет из себя эта речь с точки зрения политики. Мое дело – имперсонация. И я не могу вложить в уста своего героя слова, которые ему не свойственны. Это выглядело бы так же ненатурально и глупо, как козел, говорящий по-гречески. А вот если я прочитаю речь так, как он обычно читал их, это уже само по себе будет эффектно. Он великий оратор.
– Послушайте, Смайт, вас наняли не для того, чтобы писать речи. Вас наняли для того, чтобы…
– Тихо, Билл! – прикрикнул на него Дэк. – И давай-ка поменьше этих «Смайтов». Родж, ну а ты что скажешь?
– Как я понимаю, шеф, вы возражаете только против некоторых выражений? – спросил Клифтон.
– В общем-то да. На мой взгляд еще следовало бы вырезать личные нападки на мистера Квирогу и откровения на тему о том, кто стоит у него за спиной. Все это звучит как-то не по-бонфортовски.
Лицо его приняло застенчивое выражение.
– Вообще-то это место вставил я сам, но может быть вы и правы. Он всегда дает людям возможность подумать кое о чем самим. – Хорошо, сделайте сами все изменения, которые сочтете необходимыми. После этого мы запишем ваше выступление и просмотрим его. Если понадобится – изменим кое-что, в крайнем случае можем даже и вообще отменить его – «по техническим причинам». – Он мрачно улыбнулся. – Да, Билл, именно так мы и сделаем.
– Проклятье, но это совершенно вопиющий…
– Нет, именно так нам и следует поступить, Билл.
Корисмен резко встал и вылетел из каюты. Клифтон тяжело вздохнул. – Билл всегда ненавидел даже саму мысль о том, что кто-то кроме мистера Бонфорта может давать ему указания. Но человек он очень способный. Шеф, когда вы будете готовы к записи?
– Не знаю. Но буду готов, когда нужно.
Пенни вместе со мной вернулась в мой кабинет. Когда она закрыла дверь, я сказал:
– Пенни, детка, с час или около того вы мне не понадобитесь. Но если вам не трудно, зайдите к доку и попросите у него еще этих таблеток. Они могут мне понадобиться.
– Да, сэр, – она поплыла к двери. – Шеф?
– Да, Пенни?
– Просто я хотела вам сказать – не верьте, что Билл писал за него все речи.
– А я и не верю. Ведь я слышал его речи и читал эту.
– О, Билл, конечно, иногда писал всякую мелочь. Как и Родж, впрочем.
Даже я иногда занималась этим. Он – он готов использовать идеи, откуда бы они не исходили, если они нравились ему. Но когда он читал речь, то это была речь целиком его собственная. От первого до последнего слова.
– Я знаю, Пенни. Жаль только, что именно эту речь он не написал заранее.
– Просто постарайтесь сделать все, что в ваших силах.
Так я и сделал. Начал с того, что заменил гортанными германизмами «брюшные» латинские выспренности, которыми можно было вывихнуть челюсть. Но потом я вышел из себя, побагровел и порвал речь в клочки. Только импровизация может доставить удовлетворение актеру, и как редко приходится иметь с ней дело.
В качестве слушателя я выбрал только Пенни, и добился от Дэка заверения в том, что меня никто не подслушивает (хотя я подозреваю, что эта здоровенная орясина обманула меня и подслушивала сама). Через три минуты после того, как я начал говорить, Пенни разрыдалась, а к тому времени, как я закончил (двадцать восемь с половиной минут – ровно столько, сколько обещано было для передачи), она сидела неподвижно, в каком-то странном оцепенении. Боже упаси, я вовсе не позволил себе никаких вольностей с прямой и ясной доктриной экспансионизма, в том виде, в котором она была провозглашена ее официальным пророком Джоном Джозефом Бонфортом; я просто немного видоизменил облик его заветов, воспользовавшись главным образом выражениями из его прежних речей.
И вот ведь что странно – я верил каждому слову из того, что говорил.
Но, братцы, я вам доложу, и речь же у меня получилась!
– Ну как, Родж? Будем что-нибудь вырезать?
Он вынул изо рта сигару и ответил:
– Нет. Если хотите, чтобы все было в порядке, послушайте моего совета, шеф, пустите ее в том виде, в каком она есть.
Корисмен снова удалился – но зато мистер Вашингтон подошел ко мне со слезами на глазах – слезы в невесомости совершенно излишни – им некуда течь.
– Мистер Бонфорт, это было прекрасно!
– Спасибо, Джимми!
Пенни вообще не могла произнести ни слова.
После просмотра я отключился. Удачное представление всегда выжимает меня досуха. Я спал больше восьми часов, пока меня не разбудила корабельная сирена. Я привязался к койке – ненавижу плавать во сне по всей комнате – поэтому не мог двигаться. Но я понятия не имел о том, что мы стартуем и поэтому связался с рубкой, не дожидаясь второго предупреждения. – Капитан Бродбент?
– Секунду, сэр, – услышал я голос Эпштейна.
Затем мне ответил сам Дэк.
– Да, шеф? Мы стартуем по расписанию – в точности, как вы распорядились.
– Что? Ах, да, конечно.
– Думаю, что мистер Клифтон скоро будет у вас.
– Отлично, капитан. – Я снова откинулся на койку и стал ждать.
Как только мы стартовали при ускорении в одно «G», в каюту вошел Родж Клифтон. Он выглядел очень обеспокоенным. Я никак не мог понять, чем. Здесь были смешаны и триумф, и беспокойство и смущение.
– Что случилось, Родж?
– Шеф! Они нанесли нам удар! Правительство Квироги подало в отставку!
Глава 7
Я быстренько добрался до койки и расположился на ней. Когда начался разгон, я почувствовал себя значительно лучше – одна треть земного притяжения – это не так уж много, примерно такое же притяжение на поверхности Марса, насколько я помню, самое главное, что этого притяжения оказалось достаточно, чтобы привести в порядок мой желудок и сделать пол обычным, нормальным полом.
Минут примерно через пять в дверь постучали и вошел Дэк, не дожидаясь, пока я сам открою ему дверь.
– Как себя чувствуете, шеф?
– Привет, Дэк, очень рад снова увидеть вас.
– Я еще более рад, – устало сказал он. – Что в конце концов вернулся. Взглянув на мою койку, он спросил:
– Ничего, если я прилягу?
– Ради бога.
Он улегся на койку и медленно вздохнул.
– Совсем замотался! Кажется, дрых бы целую неделю… да, пожалуй, не меньше.
– Да и я бы не отказался. Эх… Ну, как, доставили его на борт?
– Конечно, хотя это было весьма и весьма нелегко.
– Я думаю! Впрочем, в таком небольшом порту, как этот, подобные вещи, наверное проходят легче, чем в большом. Здесь не нужны ухищрения, к которым вы прибегали на Земле, чтобы отправить меня в космос.
– Что? Вовсе нет. Здесь все устроить значительно сложнее.
– То есть как?
– Но это же очевидно. Здесь все знают всех – слухи быстро распространяются. – Дэк криво усмехнулся. – Мы доставили его на борт под видом контейнера с марсианскими креветками из каналов. Пришлось даже заплатить пошлину.
– Дэк, как он?
– Ну… – Дэк нахмурился. – Док Кэнек считает, что он полностью оправится – мол это только вопрос времени, – и с яростью добавил, – уж, если бы я только мог добраться до этих крыс. Если бы вы видели, что они с ним сделали, вы бы заорали от ужаса и негодования… а мы вынуждены оставить их в покое… ради него же самого.
Дэк и сам уже кричал во все горло. Я мягко сказал:
– Из того, что сказала мне Пенни, я понял, что его искалечили. Насколько тяжелы повреждения?
– Что? Вы просто не так поняли Пенни. Кроме того, что он был дьявольски грязен и нуждался в бритье, никаких физических повреждений у него не было.
Я недоумевающе посмотрел на него.
– А я думал, они его били. Что-то вроде избиения бейсбольной битой.
– Лучше бы, если б так! Что значат две-три сломанные кости? Нет, нет, все дело в том, что они сделали с его разумом.
– Ох… – мне вдруг стало плохо. – Промывание мозгов?
– Да. Да и нет. Пытаться вытянуть из него какие бы то ни было политические секреты у него было бессмысленно, потому что у него их не было. Он всегда играл в открытую и все это знали. Поэтому они просто старались держать его под контролем, чтобы он не пытался сбежать.
– Док считает, – продолжал он, – что они ежедневно вводили ему минимальную дозу, как раз достаточную для того, чтобы держать его в нужном состоянии, и делали так до того самого момента, как отпустили его. А в самый последний момент ему вломили такую лошадиную дозу, что от нее и слон превратился бы в ненормального. Лобные доли его мозга должно быть пропитаны этой дрянью, как губка.
Тут я почувствовал себя настолько дурно, что про себя поблагодарил судьбу за то, что ничего не ел. Как-то раз мне довелось кое-что почитать на эту тему. После этого вопрос о наркотиках и их применении каждый раз вызывает во мне такую ярость, что я сам удивляюсь. На мой взгляд в том, что играют с человеческой личностью, есть что-то невероятно аморальное и низменное. По сравнению с этим, убийство есть преступление чистенькое и естественное, просто маленький грешок. «Промывание мозгов» – термин, который дошел до нас из последнего периода Темных Веков; тогда его применяли для того, чтобы сломить волю человека и изменить его личность путем физических страданий и жестоких пыток. Но эти процедуры могли занять несколько месяцев, поэтому немного позже открыли «более быстрый путь» к достижению той же самой цели. Человека стало можно превратить в бездумного раба за считанные секунды – просто введя ему одно из нескольких производных коки в лобные доли мозга.
Эта омерзительная практика сначала получила применение в лечении буйных душевнобольных, чтобы сделать их пригодными для психотерапии. В том виде и в то время это было весьма ценным достижением, так как избавляло врачей от необходимости производить лоботомию – лоботомия, слово такое же устарелое, как и «пояс верности», но означает оно такое хирургическое вмешательство скальпеля нейрохирурга в мозг человека, которое приводит к потере им личности, не убивая его. Да, и применяли его довольно широко, совсем как когда-то избиение с целью изгнания дьявола.
В то время «промывание мозгов» с помощью наркотиков стало более чем эффективным и отточенным. Когда появились на исторической сцене Банды Братьев, они отточили этот способ до такой степени, что могли, введя человеку мельчайшие доли наркотиков, делать его просто очень склонным к подчинению – или могли начинить его до такой степени, что человек, что человек становился похожим на кучу инертной протоплазмы. И делалось это все во имя якобы священной заботы о благе ближних. Но судите сами, о каком благе может идти речь, если тот, во имя кого все это как будто делается, имеет упрямство скрывать какие-то секреты? Поэтому лучшей гарантией того, что он не затаил зла, будет ввести иглу рядом с глазным яблоком и впрыснуть чего следует прямо в мозг. Как говорится, омлета не сделаешь, не разбив яйца! Так рассуждают все негодяи!
Конечно, уже давным-давно наркотическое вмешательство в работу мозга было совершенно незаконным, не считая разумеется, некоторых видов лечения, где без него не обойтись, да и то, только с милостивого разрешения суда. Но этим методом все же иногда пользуются преступники, да и копы иногда закрывают глаза на закон, потому что им нужно развязать язык преступнику, а следов никаких не остается. Жертве можно даже приказать забыть все, что с ней делали.
Большую часть всего этого я знал и до того, как Дэк рассказал мне, что сделали с Бонфортом, а остальное я вычитал в корабельной «Энциклопедии Батавии». Смотрите статью «Психическое интегрирование», а также пытки.
Я потряс головой и попытался отогнать кошмары.
– Но все-таки он справится или нет?
– Док говорит, что наркотик не меняет структуры мозга. Он просто парализует его. Он утверждает, что кровь со временем вымывает и уносит из мозга эту дрянь, затем она попадает в почки и выводится из организма. Но на все это требуется время. – Дэк взглянул на меня. – Шеф?
– А? По-моему, как раз настало время отбросить всех этих «шефов», не правда ли? Ведь он вернулся.
– Как раз об этом я и хотел с вами поговорить. Не могли бы вы еще некоторое время побыть в его роли?
– Но зачем? Ведь здесь нет никого, перед кем нужно было бы ломать комедию?
– Это не совсем так, Лоренцо. Нам удалось сохранить все эти перипетии в удивительно полной тайне. Вот вы, вот я, – он отогнул два пальца. – А вот это Док, Родж и Билл. И разумеется Пенни. Там, на Земле, остался человек по имени Лонгстон, но вы его не знаете. Думаю, Джимми Вашингтон тоже что-то подозревает, но он так скрытен, что наверное не сказал бы правильного времени даже собственной матери. Я не знаю, сколько человек принимало участие в похищении, но уверен, что немного. Во всяком случае, говорить они не осмелятся – а самое смешное заключается в том, что им теперь не доказать, что Бонфорт когда-либо был похищен, даже если бы они этого захотели. Но дело вот в чем: здесь, на «Томми», есть экипаж и другие посторонние люди. Старина, как насчет того, чтобы вам еще немножко побыть шефом и каждый божий день показываться на глаза членам команды и Джимми Вашингтону с его девочками – только до тех пор, пока он не поправится? А? – М-м-м… Я, в общем-то, не вижу особых причин отказываться. А сколько времени займет выздоровление?
– Думаю, что ко времени возвращения на Землю все будет в порядке. Мы будем двигаться с небольшим ускорением. Вы будете довольны.
– О'кей, Дэк. И знаете что? Не нужно мне платить за это особо. Я согласен сделать это просто потому, что я всем сердцем ненавижу «промывание мозгов».
Дэк вскочил и сильно хлопнул меня по плечу.
– Мы с вами из одной породы людей, Лоренцо. А о плате не беспокойтесь, о вас позаботятся.
Тут же его поведение изменилось.
– Отлично, шеф. Утром увидимся, сэр.
* * *
Но одно тянет за собой другое. Мы перешли на другую, более далекую орбиту, где нас бы уже наверняка не застали журналисты, если бы захотели, воспользовавшись челноком, прилететь к нам в гости, чтобы получить еще какую-нибудь информацию. Я проснулся в невесомости, выпил таблетку и ухитрился даже кое-как позавтракать. Вскоре после завтрака появилась Пенни.– Доброе утро, мистер Бонфорт.
– Доброе утро, Пенни. – Я кивнул головой в направлении гостиной. Есть какие-нибудь новости?
– Нет, сэр. Все по-прежнему. Капитан шлет вам свои поздравления и приглашает, если вас это не затруднит, к себе в комнату.
– Отчего же.
Пенни проводила меня до капитанской каюты. Дэк был там, сидя на стуле и обвив его ногами, чтобы удержаться на месте. Родж и Билл сидели на койке, пристегнувшись к ней ремнями.
Увидев меня, Дэк сказал:
– Спасибо, что пришли, шеф. Нам нужна помощь.
– Доброе утро. А что, собственно, произошло?
Клифтон ответил на мое приветствие с обычной своей уважительностью и назвал меня шефом. Корисмен только кивнул. Дэк продолжал:
– Дело в том, что если мы хотим, чтобы все было в порядке, вам придется сказать еще одну речь.
– Как? Я думал…
– Секундочку. Оказывается, средства массовой информации ожидали от вас сегодня небольшой речи, касающейся вчерашнего события. Я думал, что Родж отменил ее, но Билл уже написал текст. Дело только за небольшим: выступите ли вы с этой речью?
Беда с кошками в том, что у них обязательно появляются котята.
– А где? В Годдард-Сити?
– О, нет. Прямо у вас в каюте. Мы передадим ее на Фобос, там ее запишут и передадут на Марс, а заодно, по линии срочной связи, в Новую Батавию, а уже оттуда ее передадут на Венеру, Ганимед и так далее. Таким образом, за какие-нибудь четыре часа она облетит всю Систему, а вам не придется даже носа высунуть из своей кабины.
В такой обширной сети вещания есть какая-то притягательность. Мои выступления никогда еще не транслировались на всю систему, если не считать одного раза. Но тогда мое лицо всплыло на экране только на двадцать семь секунд – это была эпизодическая роль. А тут такая прекрасная возможность…
Дэк решил, что я собираюсь отказаться и добавил:
– Если вам трудно, то мы можем сначала сделать запись, а потом просмотрим ее и заменим неудачные места.
– Ну хорошо. Где текст, Билл?
– У меня.
– Позвольте мне проверить его.
– Что вы имеете в виду? У вас еще будет куча времени изучить его?
– Он что, у вас не с собой?
– Нет, отчего же. С собой.
– Тогда позвольте мне прочитать его.
Корисмен забеспокоился.
– Вы получите его за час до записи. Такие вещи лучше читать спокойно. – Давно известно, что из всех экспромтов, самые лучшие – это заранее подготовленные, Билл. Ведь это моя профессия, так что я знаю лучше.
– Но ведь еще вчера вы прекрасно справились на взлетном поле вообще без подготовки. Эта сегодняшняя речь почти то же самое, и мне хотелось бы, чтобы вы прочитали ее примерно так же, как выступали перед корреспондентами.
Чем сильнее отнекивался Билл, тем сильнее проступала во мне личность Бонфорта. Наверное, Клифтон заметил, что я вот-вот рассержусь и начну метать громы и молнии, потому что он быстро сказал:
– Ради бога, Билл! Дай ты ему речь.
Корисмен фыркнул и бросил мне листки. В невесомости они не упали, но зато разлетелись по всей каюте. Пенни торопливо собрала их, сложила по порядку и вручила мне. Я поблагодарил ее и, ничего больше не сказав, углубился в чтение.
Быстро пробежав глазами текст, я поднял голову.
– Ну как? – спросил Родж.
– Здесь минут на пять рассказа о принятии в гнездо, а остальное – аргументы, свидетельствующие о правильности политики экспансионистов. В общем почти то же, что уже было в речах, которые мне давали раньше.
– Правильно, – согласился Клифтон. – Принятие в гнездо – это крюк, на котором держится все остальное. Как вы, наверное, знаете, мы собираемся вынести на голосование вотум доверия.
– Понимаю. И вы не можете упустить случая ударить в барабан. Может, это конечно и неплохо, но…
– Что «но»? Что-нибудь не так?
– Нет, просто дух, в котором выдержана речь… В нескольких местах придется заменить кое-какие выражения. Он бы так не выразился.
С уст Корисмена сорвалось слово, которое не следовало бы произносить в присутствии леди; я холодно взглянул на него.
– А теперь послушай меня, Смайт, – продолжал он. – Кто может знать, как выразился бы в этом случае Бонфорт? Вы? Или человек, который вот уже четыре года пишет за него все речи?
Я пытался сдержаться – в его словах была доля правды.
– И тем не менее, – ответил я, – место, которое в печатном тексте смотрится, не может прозвучать как следует в речи. Мистер Бонфорт – великий оратор, теперь я это знаю. Его можно поставить в один ряд с Черчиллем, Уэбстером и Демосфеном – величие мысли, выраженное простыми словами. А теперь, давайте возьмем хотя бы вот это слово «бескомпромиссность», которое вы употребили дважды. Я бы еще может и воспользовался им, потому что люблю многосложные слова. Да и люблю, знаете ли, показать свою эрудицию. Но мистер Бонфорт, наверняка сказал бы вместо этого «глупость», «ослиное упрямство» или «каприз». А сказал бы он так потому, что в этих словах, естественно, содержится больше чувства и выражено оно сильнее.
– Вы бы лучше думали о том, как лучше прочитать речь! А уж о словах позвольте побеспокоиться мне.
– Вы видимо не поняли меня, Билл. Меня совершенно не волнует, что представляет из себя эта речь с точки зрения политики. Мое дело – имперсонация. И я не могу вложить в уста своего героя слова, которые ему не свойственны. Это выглядело бы так же ненатурально и глупо, как козел, говорящий по-гречески. А вот если я прочитаю речь так, как он обычно читал их, это уже само по себе будет эффектно. Он великий оратор.
– Послушайте, Смайт, вас наняли не для того, чтобы писать речи. Вас наняли для того, чтобы…
– Тихо, Билл! – прикрикнул на него Дэк. – И давай-ка поменьше этих «Смайтов». Родж, ну а ты что скажешь?
– Как я понимаю, шеф, вы возражаете только против некоторых выражений? – спросил Клифтон.
– В общем-то да. На мой взгляд еще следовало бы вырезать личные нападки на мистера Квирогу и откровения на тему о том, кто стоит у него за спиной. Все это звучит как-то не по-бонфортовски.
Лицо его приняло застенчивое выражение.
– Вообще-то это место вставил я сам, но может быть вы и правы. Он всегда дает людям возможность подумать кое о чем самим. – Хорошо, сделайте сами все изменения, которые сочтете необходимыми. После этого мы запишем ваше выступление и просмотрим его. Если понадобится – изменим кое-что, в крайнем случае можем даже и вообще отменить его – «по техническим причинам». – Он мрачно улыбнулся. – Да, Билл, именно так мы и сделаем.
– Проклятье, но это совершенно вопиющий…
– Нет, именно так нам и следует поступить, Билл.
Корисмен резко встал и вылетел из каюты. Клифтон тяжело вздохнул. – Билл всегда ненавидел даже саму мысль о том, что кто-то кроме мистера Бонфорта может давать ему указания. Но человек он очень способный. Шеф, когда вы будете готовы к записи?
– Не знаю. Но буду готов, когда нужно.
Пенни вместе со мной вернулась в мой кабинет. Когда она закрыла дверь, я сказал:
– Пенни, детка, с час или около того вы мне не понадобитесь. Но если вам не трудно, зайдите к доку и попросите у него еще этих таблеток. Они могут мне понадобиться.
– Да, сэр, – она поплыла к двери. – Шеф?
– Да, Пенни?
– Просто я хотела вам сказать – не верьте, что Билл писал за него все речи.
– А я и не верю. Ведь я слышал его речи и читал эту.
– О, Билл, конечно, иногда писал всякую мелочь. Как и Родж, впрочем.
Даже я иногда занималась этим. Он – он готов использовать идеи, откуда бы они не исходили, если они нравились ему. Но когда он читал речь, то это была речь целиком его собственная. От первого до последнего слова.
– Я знаю, Пенни. Жаль только, что именно эту речь он не написал заранее.
– Просто постарайтесь сделать все, что в ваших силах.
Так я и сделал. Начал с того, что заменил гортанными германизмами «брюшные» латинские выспренности, которыми можно было вывихнуть челюсть. Но потом я вышел из себя, побагровел и порвал речь в клочки. Только импровизация может доставить удовлетворение актеру, и как редко приходится иметь с ней дело.
В качестве слушателя я выбрал только Пенни, и добился от Дэка заверения в том, что меня никто не подслушивает (хотя я подозреваю, что эта здоровенная орясина обманула меня и подслушивала сама). Через три минуты после того, как я начал говорить, Пенни разрыдалась, а к тому времени, как я закончил (двадцать восемь с половиной минут – ровно столько, сколько обещано было для передачи), она сидела неподвижно, в каком-то странном оцепенении. Боже упаси, я вовсе не позволил себе никаких вольностей с прямой и ясной доктриной экспансионизма, в том виде, в котором она была провозглашена ее официальным пророком Джоном Джозефом Бонфортом; я просто немного видоизменил облик его заветов, воспользовавшись главным образом выражениями из его прежних речей.
И вот ведь что странно – я верил каждому слову из того, что говорил.
Но, братцы, я вам доложу, и речь же у меня получилась!
* * *
После этого мы все вместе собрались прослушивать запись и мое стереоизображение. Здесь был и Джимми Вашингтон, присутствие которого держало в узде Билли Корисмена. Когда запись кончилась, я спросил:– Ну как, Родж? Будем что-нибудь вырезать?
Он вынул изо рта сигару и ответил:
– Нет. Если хотите, чтобы все было в порядке, послушайте моего совета, шеф, пустите ее в том виде, в каком она есть.
Корисмен снова удалился – но зато мистер Вашингтон подошел ко мне со слезами на глазах – слезы в невесомости совершенно излишни – им некуда течь.
– Мистер Бонфорт, это было прекрасно!
– Спасибо, Джимми!
Пенни вообще не могла произнести ни слова.
После просмотра я отключился. Удачное представление всегда выжимает меня досуха. Я спал больше восьми часов, пока меня не разбудила корабельная сирена. Я привязался к койке – ненавижу плавать во сне по всей комнате – поэтому не мог двигаться. Но я понятия не имел о том, что мы стартуем и поэтому связался с рубкой, не дожидаясь второго предупреждения. – Капитан Бродбент?
– Секунду, сэр, – услышал я голос Эпштейна.
Затем мне ответил сам Дэк.
– Да, шеф? Мы стартуем по расписанию – в точности, как вы распорядились.
– Что? Ах, да, конечно.
– Думаю, что мистер Клифтон скоро будет у вас.
– Отлично, капитан. – Я снова откинулся на койку и стал ждать.
Как только мы стартовали при ускорении в одно «G», в каюту вошел Родж Клифтон. Он выглядел очень обеспокоенным. Я никак не мог понять, чем. Здесь были смешаны и триумф, и беспокойство и смущение.
– Что случилось, Родж?
– Шеф! Они нанесли нам удар! Правительство Квироги подало в отставку!
Глава 7
Спросонья я все еще туго соображал, чтобы хоть немного прояснить свои мысли, я помотал головой.
– А отчего это вас так беспокоит, Родж? Ведь вы, кажется, именно этого и добивались?
– Да, конечно… Но… – он запнулся.
– Но что? Я не понимаю. Вы все годами работали и строили планы, как свалить правительство Квироги, а теперь вы добились своего – а выглядите как невеста, которая начинает перед самой свадьбой подумывать, не бросить ли ей всю эту затею. Почему? Нехорошие дяди ушли и теперь божьи дети вновь обретут кров над головой. Разве не так?
– Э-э-э… Вы еще мало сталкивались с политикой.
– Вы это знаете так же хорошо, как и я. Меня излечила от увлечения ею должность разведчика в нашей группе скаутов. – Так вот, видите ли, в политике главное – точно избранное время.
– Конечно, так всегда говорил и мой отец. А теперь, если я правильно вас понял, вы бы предпочли, чтобы Квирога по-прежнему находился у власти. Ведь вы сами сказали «нанесли удар».
– Позвольте, я объясню. На самом деле мы добивались того, чтобы на голосование был вынесен вотум доверия. Мы выиграли бы его и это привело бы к назначению новых выборов – но в то время, когда это было бы нам нужно, когда мы были бы уверены, что победим на выборах.
– Ах, вот оно что. А сейчас вы не уверены, что победите? Вы думаете, что Квирога будет вновь избран и еще пять лет будет возглавлять правительство – или, по крайней мере, его будет возглавлять сторонник партии человечества.
Клифтон задумался.
– Нет. Я думаю, что у нас довольно много шансов победить на выборах.
– Что? Может быть я все еще не проснулся? Разве вы не хотите победить?
– Конечно хотим. Но разве вы не понимаете, что означает для нас эта ставка?
– Кажется, нет.
– Так вот, правительство, стоящее у власти, может в течение конституционного срока своего правления, измеряющегося периодом в пять лет, в любое время назначить выборы. Обычно правительство предпринимает такой шаг тогда, когда наступает самый благоприятный момент. Но никто не стал бы подавать в отставку, перед самыми выборами, если только не оказано какое-то давление извне. Понимаете?
Я понял, что это действительно довольно странно, даже невзирая на всю мое антипатию к политике.
– Кажется, понимаю.
– А в данном случае правительство Квироги назначило всеобщие выборы, а затем подало в отставку полным составом, оставляя Империю вообще без какого-либо правительства. В такой ситуации монарх должен назначить кого-то, кто сформировал бы временное правительство, которое вело бы дела Империи до выборов. В соответствии с буквой закона, монарх может назначить любого из членов Ассамблеи, но в соответствии с историческими прецедентами, выбора у него нет. Когда правительство подает в отставку в полном составе – подчеркиваю, не просто перетасовываются портфели, а уходит в отставку целиком – в этом случае монарх должен назначить составителем временного правительства лидера оппозиции. И это неотделимо от нашей системы. Это не дает возможности сделать отставку просто жестом. В прошлом неоднократно использовались другие методы, иногда при этом правительства менялись так часто, как нижнее белье. Но при нашей системе гарантировано наличие ответственного правительства.
Я так старался успеть понять его объяснения, что чуть было не пропустил мимо ушей его последние слова.
– Таким образом, естественно, император вызывает мистера Бонфорта в Новую Батавию!
– Что? Новая Батавия? Ну, знаете ли! – я вдруг вспомнил, что никогда в жизни не был в столице Империи. В тот единственный раз, когда я был на Луне, превратности моей профессии лишили меня и денег, и возможности совершить побочную экскурсию. – Так вот почему мы стартовали. Ну что же, в принципе я не возражаю. У вас наверное всегда найдется возможность спровадить меня домой, на Землю, даже если «Томми» и не скоро окажется на ней.
– Что? Бога ради, не беспокойтесь о такой ерунде. Когда надо будет, капитан Бродбент сумеет найти десяток способов доставить вас обратно на Землю.
– Прошу прощения. Я совсем забыл, что у вас на уме сейчас более серьезные проблемы, Родж. Конечно, теперь, когда моя работа закончена, мне бы страшно хотелось вернуться домой, на Землю. Но я с радостью подожду сколько нужно на Луне – хоть несколько дней, хоть даже месяц. Спешить мне некуда. И большое спасибо вам за то, что вы не сочли за труд сообщить мне последние новости, – я следил за его лицом. – Родж, вы чертовски обеспокоены.
– Разве вы не понимаете? Император вызвал мистера Бонфорта. Сам Император, понимаете! А мистер Бонфорт не в состоянии сейчас появиться на людях. Они сделали рискованный ход – и возможно, поставят нам мат!
– Как? Минутку, минутку… Не спешите. Я вижу, к чему вы клоните, но, дружище, смотрите сами – ведь мы еще далеко от Новой Батавии. Мы ведь от нее в сотне миллионов миль или в двухстах миллионах или что-то в этом роде. А к тому времени, когда мы прилетим на место, док Кэнек поставит его на ноги. Разве нет?
– Что ж… Мы все очень надеемся на это.
– Но вы не уверены?
– Мы не можем быть уверены до конца. Кэнек говорит, что о действии таких огромных доз нет клинических данных. Все зависит от химии тела каждого отдельно взятого индивидуума и от того, какой именно наркотик ему введен.
– А отчего это вас так беспокоит, Родж? Ведь вы, кажется, именно этого и добивались?
– Да, конечно… Но… – он запнулся.
– Но что? Я не понимаю. Вы все годами работали и строили планы, как свалить правительство Квироги, а теперь вы добились своего – а выглядите как невеста, которая начинает перед самой свадьбой подумывать, не бросить ли ей всю эту затею. Почему? Нехорошие дяди ушли и теперь божьи дети вновь обретут кров над головой. Разве не так?
– Э-э-э… Вы еще мало сталкивались с политикой.
– Вы это знаете так же хорошо, как и я. Меня излечила от увлечения ею должность разведчика в нашей группе скаутов. – Так вот, видите ли, в политике главное – точно избранное время.
– Конечно, так всегда говорил и мой отец. А теперь, если я правильно вас понял, вы бы предпочли, чтобы Квирога по-прежнему находился у власти. Ведь вы сами сказали «нанесли удар».
– Позвольте, я объясню. На самом деле мы добивались того, чтобы на голосование был вынесен вотум доверия. Мы выиграли бы его и это привело бы к назначению новых выборов – но в то время, когда это было бы нам нужно, когда мы были бы уверены, что победим на выборах.
– Ах, вот оно что. А сейчас вы не уверены, что победите? Вы думаете, что Квирога будет вновь избран и еще пять лет будет возглавлять правительство – или, по крайней мере, его будет возглавлять сторонник партии человечества.
Клифтон задумался.
– Нет. Я думаю, что у нас довольно много шансов победить на выборах.
– Что? Может быть я все еще не проснулся? Разве вы не хотите победить?
– Конечно хотим. Но разве вы не понимаете, что означает для нас эта ставка?
– Кажется, нет.
– Так вот, правительство, стоящее у власти, может в течение конституционного срока своего правления, измеряющегося периодом в пять лет, в любое время назначить выборы. Обычно правительство предпринимает такой шаг тогда, когда наступает самый благоприятный момент. Но никто не стал бы подавать в отставку, перед самыми выборами, если только не оказано какое-то давление извне. Понимаете?
Я понял, что это действительно довольно странно, даже невзирая на всю мое антипатию к политике.
– Кажется, понимаю.
– А в данном случае правительство Квироги назначило всеобщие выборы, а затем подало в отставку полным составом, оставляя Империю вообще без какого-либо правительства. В такой ситуации монарх должен назначить кого-то, кто сформировал бы временное правительство, которое вело бы дела Империи до выборов. В соответствии с буквой закона, монарх может назначить любого из членов Ассамблеи, но в соответствии с историческими прецедентами, выбора у него нет. Когда правительство подает в отставку в полном составе – подчеркиваю, не просто перетасовываются портфели, а уходит в отставку целиком – в этом случае монарх должен назначить составителем временного правительства лидера оппозиции. И это неотделимо от нашей системы. Это не дает возможности сделать отставку просто жестом. В прошлом неоднократно использовались другие методы, иногда при этом правительства менялись так часто, как нижнее белье. Но при нашей системе гарантировано наличие ответственного правительства.
Я так старался успеть понять его объяснения, что чуть было не пропустил мимо ушей его последние слова.
– Таким образом, естественно, император вызывает мистера Бонфорта в Новую Батавию!
– Что? Новая Батавия? Ну, знаете ли! – я вдруг вспомнил, что никогда в жизни не был в столице Империи. В тот единственный раз, когда я был на Луне, превратности моей профессии лишили меня и денег, и возможности совершить побочную экскурсию. – Так вот почему мы стартовали. Ну что же, в принципе я не возражаю. У вас наверное всегда найдется возможность спровадить меня домой, на Землю, даже если «Томми» и не скоро окажется на ней.
– Что? Бога ради, не беспокойтесь о такой ерунде. Когда надо будет, капитан Бродбент сумеет найти десяток способов доставить вас обратно на Землю.
– Прошу прощения. Я совсем забыл, что у вас на уме сейчас более серьезные проблемы, Родж. Конечно, теперь, когда моя работа закончена, мне бы страшно хотелось вернуться домой, на Землю. Но я с радостью подожду сколько нужно на Луне – хоть несколько дней, хоть даже месяц. Спешить мне некуда. И большое спасибо вам за то, что вы не сочли за труд сообщить мне последние новости, – я следил за его лицом. – Родж, вы чертовски обеспокоены.
– Разве вы не понимаете? Император вызвал мистера Бонфорта. Сам Император, понимаете! А мистер Бонфорт не в состоянии сейчас появиться на людях. Они сделали рискованный ход – и возможно, поставят нам мат!
– Как? Минутку, минутку… Не спешите. Я вижу, к чему вы клоните, но, дружище, смотрите сами – ведь мы еще далеко от Новой Батавии. Мы ведь от нее в сотне миллионов миль или в двухстах миллионах или что-то в этом роде. А к тому времени, когда мы прилетим на место, док Кэнек поставит его на ноги. Разве нет?
– Что ж… Мы все очень надеемся на это.
– Но вы не уверены?
– Мы не можем быть уверены до конца. Кэнек говорит, что о действии таких огромных доз нет клинических данных. Все зависит от химии тела каждого отдельно взятого индивидуума и от того, какой именно наркотик ему введен.