Страница:
Восход солнца среди вздымающихся колонн водяных паров. Птицы, уходящие под воду, как летающие рыбы. Дневная луна, сияющая словно зеркало для бритья Бога. Почти невыразимая красота, и снова красота, и снова, особенно когда туманы поредели, поднялись и потом рассеялись, а внизу в утреннем свете осталась лежать вся эта земля, нетронутая и неведомая.
Как только рассеялся туман, Джон целый день составлял карту, ставил паруса и собирал судовое оружие: пять небольших катапульт с арбалетами из южной стали и лук, заряженный шестифутовыми гарпунами. Некоторые были отравлены — из той последней партии, что сделали они с Яном. Другие содержали разъедающие вещества или зажигательные бомбы, он готовил их по старинным рецептам и в прошлом году использовал против Ледяных Наездников. Хорошо они сделаны или нет, он не знал. Может и плохо. Если он столкнется с волшебником, который забрал его сына, они будут бесполезны.
Ян, — подумал он, — я делаю все, что могу.
Временами у него получалось не думать о глазах Яна, когда тот спускался с холма к дракону; получалось не думать об ужасающем золотисто-опаловом взгляде дракона, что повернулся встретить мальчика. Временами он не мог думать ни о чем другом.
Он играл на свистульке под щелканье машин и мягкий скрип такелажа. Сумрак покрывал горы впереди призрачными тенями, и в этих тенях он видел пятна света и факелы в воротах Бездны Тралчета.
С трудом сидя перед жаровней с углями от усталости, она видела, как из ворот вышли гномы, приземистые, закованные в броню фигуры с фантастическими гривами бледных волос, протащенных сквозь шипы шлемов; видела, как они окружили его алебардами и копьями. Джон, нимало этим не обеспокоенный, тыльной стороной своей шипастой перчатки отстранил от себя лезвия, шагнул к командиру охраны ворот, схватил его руку и потряс ее; она чуть не слышала, как он воскликнул:
— Маггичин, старина…, — или Малдиварп, или Гандиснетч, или кто там еще,
— …как дела? А Их Величества у себя? Дай-ка им знать, что тут Джон Аверсин, дружище.
Двери за ним закрылись — черная железная утроба. Она и прежде пыталась заглянуть в Бездну Тралчета с помощью магического стекла, разыскивая рабов, но выяснила, что Бездна окружена заклинаниями магического кристалла и магией гномов. Она оперлась руками на лоб.
Джон, подумала она, надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
Вот уже несколько дней в перерывах между перевязкой солдатских ран и плетением в очередной раз исцеляющей магии она возвращалась к своей арфе и заклинаниям музыки, которые направляла сквозь нее, сквозь воду на поросшем мхом камне в сожженной рощице к юной ведьме в лагере Балгодоруса. Она знала, что девушка все еще без сознания. Через день она уловила в ее разуме оранжевый дымный свет факела в переплетении жердей и соломы на крыше, а от выхваченной посредине наспех сделанной еды — каши-размазни и сыра — в носу остался привкус резкой вони дыма, а на языке — грубая смесь трав и дешевого ликера. Потом картина ускользала, а она оставалась с раскалывающейся головой и сведенным желудком.
Сейчас, когда над этой землей шепталось прохладное спокойствие ночи, она отбросила видение о Джоне, а вместе с ним и все мысли о нем, как делали драконы. С арфой, висевшей за спиной, она слезла со стены по веревке и тенью двинулась в леса.
Рядом с поросшим мхом камнем она смочила пальцы в росе, погладила шелковистые волокна лунного света, словно скручивая нитку. Из тех нитей она снова сплела паутину магии и светлым пологом набросила вокруг себя: лунный свет и тишина, сияние звезд и мир. А когда паутина была сплетена, она подняла арфу и нежно, мягко запела — о надежде, о тоске; о нежности, задушенной, похороненной и забытой на годы.
Дитя, думала она, еще не поздно.
Незадолго до рассвета она услышала шорох грубой шерсти в зарослях орешника и легчайший хруст травы под ногами, обутыми в мягкую обувь. Ей было трудно оторваться от мрачно сиявших пучин музыки. Она рассчитала, когда девушка перейдет через ручейки, один поменьше, другой побольше, услышала, как ее куртка из шкур смахнула березовые сучья прямо на вырубке.
В первую очередь взгляд девушки к камню притянула музыка, что выходила из водоема в нем. Открыв глаза, или скорее приспособив их к обычному зрению и обычному восприятию, Дженни увидела, что девушка не замечает ее, думая, что это еще одно дерево или скала чуть меньше первой.
Для своего возраста девушка-ведьма была высокой, худой, худобой тех несчастных охотников и ловчих, что год за годом прозябают в глуши лесов, едва ли видя кого-либо, кроме своих семей. Эти люди хотя и не совсем опускались до уровня мьюинков или грабби, но часто бывали чрезвычайно грубы. За долгое знакомство Дженни с ними у нее было полно сведений о жестокости, случайных убийствах и кровосмешении, о почти невероятном невежестве и нищете. Такими же преступлениями было отмечено и длинное узкое лицо девушки, угрюмое и грязное, на котором сквозь жесткую копну волос всматривались огромные глаза. Ее крупные губы были мягки и печальны. Она направилась к камню через вырубку и удивленно потянулась, чтобы обмакнуть пальцы в расщелину с водой, а потом коснулась мокрыми кончиками глаз, рта, висков.
Зная, что девушка еще не отошла от удара по голове, Дженни постаралась, чтобы ее голос прозвучал как во сне. — Чего ты хочешь, дитя?
Девушка покачала головой. — Мою маму, — ответила она от всего сердца.
— Как тебя зовут?
— Изулт. — Она подняла голову, удивившись при виде маленького темного силуэта Дженни во мраке под деревьями.
Будучи сама магом, девушка видела сквозь иллюзии, и Дженни не применила ни одной, только нежность, что она использовала для сыновей. — Балгодорус добр к тебе? — Дженни подумала, что она ненамного старше Яна.
Девушка кивнула. Потом она сказала:
— Нет. Но не хуже, чем папаша, когда напивался. Кое-кто из них хуже.
— Но ты не должна позволять им обижать себя, — мягко убеждала Дженни. — Для этого и существует магия.
Изулт засопела и потерла голову, не затылок, куда попал камень из пращи Дженни, а виски. Дженни заметила свежий синяк на глазу, треугольный шрам на тыльной стороне руки, похожий на след от раскаленного лезвия ножа. Были и более старые шрамы такой же формы, и след на подбородке, — отпечаток зубов, который остается у женщины, когда мужчина бьет кулаком в челюсть. — Я боюсь,
— сказала она. Ее короткие плотные пальцы теребили незавязанные концы рубашки. — Солдаты начинают вопить на меня и колотить, и я не могу думать. Я злюсь, словно могу призвать огонь и швырять в них горстями, но чаще всего это не работает. А Балгодорус, он говорит, что если кто-нибудь из солдат, кто-нибудь из них, пострадает, мне же будет хуже. Я не могу заставить это работать все время.
Исцарапанные пальцы крутили и теребили шнурки, а темные от кровоподтеков веки скрывали глаза.
Неверный источник, подумала Дженни. Никакого представления о том, откуда приходит сила, или как она меняется с фазами луны или перемещением звезд. Бедный ребенок вероятно, даже не знает, как отследить собственные лунные циклы, чтобы улучшить ауру тела.
— Ты бы хотела уйти от него?
Веки резко распахнулись, взгляд, как у оленя, которого заметили в чаще за миг до залпа. Тело девушки задрожало, когда она вставала на ноги.
— Что это? Не подходи. — В последнее слово она вложила Силу, мягкое касание, что можно было сбросить, как прикосновение застывшей руки. Губы девушки дрожали.
— Ты от Роклис.
Дженни покачала головой. — Я знаю командира Роклис, — сказала она. — Я не работаю для нее.
— Ты с ее людьми, теми, что в крепости. Ты пришла с ее солдатами. Ты хочешь забрать меня. Мне нужно идти.
— Пожалуйста, не надо.
— Ты ведьма.
— Как и ты.
— Я — нет. Не настоящая. — Она отступила почти к краю вырубки. Дженни знала заклинания, что могли бы принудить девушку, особенно когда ее сосредоточенность ослаблена страхом и истощением от ран. Но Изулт ощутила бы их и узнала бы, для чего они нужны.
— А хотела бы быть? — вместо этого спросила она. И когда глаза Изулт задумчиво расширились, — Мужчины не обижают ведьм.
Изулт опустилась на колени и вздохнула. Грязный палец исследовал ноздрю.
— Ты ведьма? — Сейчас это был вопрос, у Дженни было ощущение, что девушка впервые на нее взглянула. Видя ее такой, какая она была, а не такой, какой ее нарисовал страх.
Тьма над деревьями редела. Драконьи чувства Дженни донесли до нее путаницу голосов, крошечных и резких, как картинки в далеком кристалле:
— Я проучу эту сучку! — и — Не доверяйте никому, капитан, никому из них!
Голос ее прозвучал ровно. — Меня зовут Дженни. Если хочешь, я помогу тебе уйти от Балгодоруса.
Показались острые маленькие белые зубы, покусывая израненные и потрескавшиеся губы. — Он меня поймает.
— Нет
— Раньше он меня ловил. — Она дрожала, и Дженни ощутила прилив ярости по отношению к этим людям.
— Раньше у тебя не было настоящей волшебной защиты.
Треск в деревьях, удары по воде, по скалам. Не может быть, чтобы Изулт этого не слышала — или она даже этого не изучила?
— Ты пытаешься обхитрить меня. — Девушка снова отступила, ее темные зрачки были обведены белым. — Ты ведьма командира Роклис, а я слышала, что она делает с ведьмами. От Ледяных Наездников слышала.
— Ничего она не делает, — сказала Дженни. — Она пытается основать школу, чтобы помочь обучению магов.
— Это все ложь! — Голос Изулт был на грани истерики. — Она им лжет, чтобы заставить прийти, чтобы она могла скормить их демонам.
— Это не правда. — Дженни слышала эту старинную сказку дюжину раз в дюжине разных видов. Ее любили все Ледяные Наездники: мать Джона рассказала Дженни (еще ребенку) что короли древности пили кровь детей, рожденных ведьмами, или приносили их в жертву демонам на скалах вблизи океана или у подножия идолов, сделанных из латуни. В других историях говорилось, что они используют магические заклинания, чтобы превратить их в воробьев, или мышей, или котов.
— Она никогда не причиняла вреда ни мне, ни моему сыну, у которого тоже есть магическией дар.
— Ты мне лжешь! — Попав в ловушку между страхом перед Балгодорусом и ужасом неизвестного, Изулт вне себя от испуга завизжала:
— Ты просто хочешь, чтоб я помогла тебе навредить моему мужчине.
— Он не твой мужчина, — устало сказала Дженни. — Он…
Голова Изулт приподнялась. Во мраке за деревьями кричали голоса:
— Я с нее шкуру спущу, с этой суки! Отвечай, маленькая шлюха, или…
— Я здесь, — отчаянно завопила Изулт. — Я здесь. Она хочет меня схватить, убить меня! — Она грубо и неумело метнула заклинание, и живот Дженни, все тело свело от тошноты и боли. И тут же Дженни услышала, как закричал и согнулся от рвоты один из людей Балгодоруса. Ограничения. В ярости Дженни отшвырнула эту магию, в которой было не больше силы, чем в руке ребенка, и растворилась в темно-зеленых тенях деревьев.
— Не бей меня! — услышала она вскрик Изулт. — Она выманила меня колдовством. Она пошла туда, видишь, в деревьях?
Она указывала пальцем — на это ее магических способностей, по крайней мере, хватало — и Дженни повернулась и скользнула в сторону, укутавшись темным узором пледов, чтобы скрыть очертания тела. Балгодорус ударил девушку, отчего та упала на колени в прошлогоднюю мертвую листву, и Дженни кожей ощутила отчаянную вибрацию бесформенной магии, которую Изулт пыталась метнуть в него: заставить его забыть, заставить его любить ее, заставить его не бить ее, заставить его уйти…
Ничего не достигло бы цели, не будь даже эта магия ослаблена страхом девушки: и не только страхом, но и отчаянным желанием быть любимой хоть кем-то, пусть даже мужчиной, носок башмака которого врезался в ее ребра. — Это ж она делала эти заклинания! — всхлипывала Изулт. — Она только что наслала на тебя боль!
Люди расходились по лесу, вытащив мечи. Дженни затаилась, укутавшись туманами и тьмой, до тех пор, пока они не прошли мимо, а Балгодорус в это время за волосы поднял Изулт на ноги, стащил со спины корсаж и полосовал ее ремнем, и среди старых рубцов на белой коже спины загорались новые отметины. Только после того, как он пихнул ее перед собой — дрожащую, закрывающую тонкими руками голые груди — в заросли по направлению к лагерю, только тогда Дженни развернулась и направилась в поместье.
— И вот сижу я там на своей лошади, чувствую себя полным ослом со всеми этими гарпунами, стрелами и прочим — ну в смысле, я пойду против любого дракона в северных землях, но как, к черту, будешь сражаться с помойным ведром? — когда из ворот выезжает верхом мой сын и вопит, Я его отвлеку, па!
— и идет на эту штуку с копьем. Я на него заорал, но у этой штуки открывается что-то вроде крышки и появляется рука, металлическая рука вроде колодезного журавля, с железными когтями и хватает его, стаскивает с лошади и тащит внутрь. А я бросаю гарпуны, стреляю из арбалета, этой чертовой штуке ничего не делается, а рука появляется снова и как последнего идиота сбивает меня с лошади, вот только я цепляюсь башмаком за стремя и лошадь несется галопом через болото и волочет меня за собой…
Он заметил, что два короля-гнома с трудом сохраняют достоинство и манеры, плотнее закрывая рты, чтобы удержаться от смеха при виде такой картины, и знал, что в их глазах он не представляет никакой угрозы. Он бросил взгляд на ломоть светлого мяса в соусе, что капал с руки, словно только что вспомнив, что держит его, и проглотил, облизав пальцы и затем утонченно вымыв их в стеклянном бокале в форме лотоса рядом со своей тарелкой. Щипцы и ложка лежали рядом нетронутые, драгоценности на них мерцали в свете ламп, что свисали с потолка на длинных цепях. Ясный бледный свет, намного сильнее, чем от огня: хотвейзы, заполненные солнечным светом, вне всяких сомнений. Джон всегда считал, что показать свое дружелюбное варварство — изобразить танцующего медведя, как он это называл — это эффективный способ дать людям недооценить его, особенно тем, кто сидит за столом, как аршин проглотив. Или, в данном случае, тем, кто презирал всех долговязых людей, живущих над землей. Не пришлось им узнать, каких колотушек надавала бы ему тетя Джейн, увидев, как он ест руками.
— Я шел по следам этой твари три дня, — продолжил он чуть погодя. — Я уже сказал, что у нее были колеса? — Ну, что-то вроде колес — вроде как два внутри еще трех, и они двигались… — Он сделал неопределенный жест, пытаясь руками описать что-нибудь, что на самом деле ничего бы им не сказало. Он видел кое-какие явно ненормальные чертежи, когда изучал древних инженеров. Чем меньше говорить гномам о драконах или о магах, которые спасают их жизни, чтобы поработить, тем лучше. — Ну в общем, та штука, с которой я обычно их выслеживаю — это Джен соорудила, чтобы чуять магический амулет у Яна на шее
— выследила их на Пиках Горма, к северу от этого полуострова, а может, за островом Яртен. Не могу сказать, далеко слишком, и этому устройству Джен нужен гром-камень — кусочек звезды — чтоб оно работало как надо. И вот поэтому я здесь.
Он вытер пальцы о плед, поправил очки и подался вперед — на лице отчаяние, искренне беспокойство и наигранная серьезность человека, которого он перед ними изображал: варвара, хвастуна и ужасного глупца. — Мне, понимаете ли, нужны магические штуковины, — сказал он. — Штуковины, чтобы заставить прибор Джен работать и подобраться достаточно близко туда, где спрятался этот волшебник, чтобы я мог найти его и Яна. Вы знаете, что я служил вашим родичам в Вильдуме, и хорошо служил. И я пришел просить — умолять — может, я могу что-нибудь сделать, чтобы получить от вас эти вещи.
Бледные глаза Лорда Рагскара скользнули в сторону и встретились с глазами его брата-короля. Лорд Рагскар был самым маленьким гномом, которого Джон когда-либо видел, чуть больше двух футов ростом, с тревожно детским, безбородым лицом. Он и вправду был похож на ребенка — кричаще разодетого ребенка, с этим воротником и браслетами из тяжелого золота с пластинами опалов и бирюзы, кольцами с драгоценной филигранью (только гномы знали, как это делать) — пока не заметишь, как он двигается. Лорд Рингчин был больше, толще и старше, но очевидно, что именно Рагскар был мозгом этой пары.
— Вообще-то, можешь. — Лорд Рагскар опустил щипцы и вытер пальцы о салфетку: Джон использовал свою, чтобы обернуть ее вокруг пальцев, когда схватил кусок мяса. — Это бандит. — Он прокашлялся. И Джон подался вперед и изо всех сил постарался изобразить, что верит каждому слову. — Вор, который…э-э…проник в Бездну несколько недель назад, чтобы воровать. Ускользнув от стражи, он скрылся в шахтах, но напал на нескольких стражников
— чтобы украсть оружие, так что теперь он хорошо вооружен — и уже несколько раз пытался проникнуть на продовольственные склады Двенадцатой Бездны.
Он кивнул на самого главного среди Мудрейших, сурового гнома, похожего на сильно сморщенное яблоко, с бледными глазами, которые пристально смотрели из-под бровей, достаточно длинных, чтобы их заплести в косу. — Это Лорд Гоффиер, Лорд Двенадцатой Бездны — он попытался увидеть его в магическом кристалле, но Брэк — так его зовут — украл защитный кристалл и тем самым защитил себя от обнаружения. Более того, Брэк — человек, и может двигаться быстрее нас, особенно там, где уровни затоплены, а в узких проходах он сильнее нас в рукопашной схватке. Ты оказал бы нам большую услугу, если бы разобрался с этим человеком. А потом мы поговорим о награде.
— И я это сделаю. — Джон вскочил на ноги и при этом постарался столкнуть с низкого каменного стола тарелку, чашу и три столовых прибора — не так уж плохо для одного удара. — Ого. Извините. — Он протянул руку, хватая по очереди крошечные твердые мускулистые ручки ошарашенных королей. — Вы можете на меня расчитывать. О, а согласно Принципам Сирдасиса Скринуса, с этим пятном справится содовая.
Джон ни на миг не поверил, что какой-то вор в здравом уме, будь то мужчина или женщина, попытается воровать в Безднах гномов. На самом деле он думал, что его цель — вождь сбежавших рабов. Но он почувствовал себя лучше, просто плотно поев, а кроме того, Мудрейший Гоффиер пришел в комнату для гостей и дал лекарства для полузаживших ран.
Несмотря на этот услужливый уход, когда Гоффиер скрылся из вида, Джон очень тщательно обошел комнату, отодвигая гобелены и подпирая мебелью каждую часть стены нежных оттенков, за которой мог скрываться дверной проем. Он заснул, оставив гореть все лампы зелено-золотого стекла и привязав сумку с ядами к запястью. Мудрейший предпринял две осторожные попытки добраться до нее и не спускал с сумки глаз в течение всего визита.
Утром, еще раз хорошо поев, Джон изложил свои требования: осколок звезды, или гром-камень, который, как он знал, полнился магией, которой гномы никогда не делились; несколько унций заколдованной ртути — ее гномы тоже настойчиво охраняли; ну и, между делом, хотвейз, наполненный теплом, чтобы удержать Молочай в воздухе. Короли-гномы сказали, что рассмотрят этот вопрос. Потом он сам вооружился — камзол из железа и потертой кожи, железный шлем, кинжал и боевой меч — его лук в чернильной темноте туннелей будет бесполезен — закинул на плечо сумку с ядами и отправился к Двенадцатой бездне, где «бандита» заметили в последний раз.
Он рассчитывал, что хотя на обеде прошлым вечером присутствовали только слуги-гномы, по крайней мере, часть кухонной прислуги была людьми-рабами, и они сообщат о его присутствии своим собратьям, прячущимся в самых глубоких тоннелях. Даже не покинув еще коридоров, где ярко горели лампы, он почувствовал, что за ним самим наблюдают, хотя, возможно, это был Гоффиер. Двенадцатая бездна находилась там, где начинались рабочие шахты — и действующие пласты серебра, и заброшенные, что были затоплены или кишели всякими весьма неприятными существами, обитавшими под землей.
Они дали ему фонарь, который горел на масле, а не от хотвейза, и его свет, казалось, увядал, когда он углублялся во все менее и менее посещаемые территории. Откуда-то из каменного пласта возник запашок грязи: сырой камень, потом вонь паленой крови и серы. Среди скал загорелись голубизной отдельные огоньки.
Пройдя их, он втащил фонарь подальше в пустую шахту, потом отложил оружие и стянул камзол и шлем. Как он планировал — и надеялся — когда он вошел во тьму с поднятыми руками, беглецы взяли его довольно быстро. Невидимые руки схватили его в темноте и повели к Брэку, который был совершенно счастлив договориться с ним насчет достаточного количества снотворного, чтобы одолеть стражу, которая мешала их побегу и хорошей карты территории, что лежит между полуостровом Тралчет и первым из новых гарнизонов Короля.
— Так это правда, что Король снова послал войска, — сказал Брэк. У него был низкий музыкальный голос, произношение образованного южанина и придворные обороты речи. — Хорошие новости для всех, кроме торговцев рабами, бандитов и этих свиней здесь. — Джон услышал, как тот сплюнул. — А как насчет тебя, мой четырехглазый друг? Это правда, что тут болтается безумный волшебник, который нападает на гарнизоны и крадет лошадей в магическом железном ночном горшке? Или это просто байка, чтобы старый Рагскар поделился гром-камнем? Он, знаешь ли, этого не сделает. Я слышал, их магия сильна; достаточно сильна, чтобы время от времени прорывать защитные кристаллы, которыми мы окружили наше убежище.
— О, да я знаю, — беззаботно сказал Джон. — Что мне нужно, так это мощный хотвейз, заряженный теплом, чтобы удержать горячий воздух в моем воздушном шаре. Пришлось им чего-то наговорить, чтобы они позволили мне тут поболтать.
Брэк хихикнул — низкий насыщенный звук в темноте. — У нас тут есть хотвейзы, которые удержат тепло в течение двух недель, пока мы не сможем добраться до кузницы и пополнить их силу. Если мы пробьемся на открытый воздух, то как только мы сможем убраться туда, где дым от костров на нас не укажет, они не так уж будут нам нужны. Так что добро пожаловать за ними, друг мой. Мы оставим их там же, где ты оставишь карты, на северном склоне Пика Горм, поблизости от задних ворот шахт.
Так что Джон вернулся к братьям — королям и отказался от дальнейших поисков их «бандита». — Из того, что я успел увидеть в туннелях — а я только мельком глянул — мне показалось, их там много, а я не занимаюсь убийством собственного народа, который всего лишь пытается выйти на свободу.
— Это не рабы, — твердо сказал Король Рагскар странным низким голосом. — Этот бандит — злодей, который проник в наш мир со своими сторонниками.
— Может, и так, — сказал Джон. — Но я-таки не собираюсь работать ради выгоды торговцев рабами, и будь что будет.
Это был единственный раз в Бездне гномов, когда он всерьез подумал, что возможно, ему придется пробиваться к выходу, хотя знал, что физически не в состоянии это сделать. Он сомневался, что даже такие герои, как Алкмар Божественный, смогли бы пробиться сквозь коридоры и караулки, отделяющие его от главных ворот, — да и Брэк предупреждал его насчет Королей, особенно Гоффиера. — Рабство и предательство — меньшее из зол, с которыми здесь сражаются, друг мой, — сказал мягкий низкий голос. — Тут происходят вещи, которые мы с трудом можем представить. Лучше всего тебе уйти, и уйти быстро. И если ты увидишь, что Гоффиер идет к тебе с опалом или с хрустальным сосудом в руке, сражайся насмерть.
Но его представление прошлой ночью принесло свои плоды, он увидел это по презрению в глазах гномов-королей. Ни один не предложил продемонстрировать опал Гоффиера; они даже дали ему еды на дорогу. С сожалением Джон зарыл еду, не попробовав — Давай не будем вилкой копать себе могилу, Джонни — и потратил следующие несколько часов и остатки подъемной силы Молочая, снимая карту с окрестностей вокруг маленького заднего входа в Шахты Тралчета и долины у подножия Горма. Он оставил эти карты в расщелине огромной серой гранитной колонны. Когда он пешком вернулся на это место на следующий день, то обнаружил бледный камень размером с кулак и несколько камней поменьше, и воздух вокруг них дрожал от жара. А ниже на граните были написаны слова, Спасибо. Мы не забудем, — рукой и в стиле Двора юга.
Как только рассеялся туман, Джон целый день составлял карту, ставил паруса и собирал судовое оружие: пять небольших катапульт с арбалетами из южной стали и лук, заряженный шестифутовыми гарпунами. Некоторые были отравлены — из той последней партии, что сделали они с Яном. Другие содержали разъедающие вещества или зажигательные бомбы, он готовил их по старинным рецептам и в прошлом году использовал против Ледяных Наездников. Хорошо они сделаны или нет, он не знал. Может и плохо. Если он столкнется с волшебником, который забрал его сына, они будут бесполезны.
Ян, — подумал он, — я делаю все, что могу.
Временами у него получалось не думать о глазах Яна, когда тот спускался с холма к дракону; получалось не думать об ужасающем золотисто-опаловом взгляде дракона, что повернулся встретить мальчика. Временами он не мог думать ни о чем другом.
Он играл на свистульке под щелканье машин и мягкий скрип такелажа. Сумрак покрывал горы впереди призрачными тенями, и в этих тенях он видел пятна света и факелы в воротах Бездны Тралчета.
***
Во мраке, что находился в полостях самого жаркого огня, Дженни видела, как он поставил на якорь свое нелепое судно и пошел по дороге к Бездне Тралчета. Черт возьми, не СЕЙЧАС! — подумала она. Трижды за десять лет до них доходили слухи, что это гномы Тралчета стоят за бандитскими налетами на фермы за рабами, что Владыки этой Бездны — они были известны людям как Рагскар и Рингчин — используют людей для работы в самых глубоких туннелях рудников, где воздух загрязнен и обитают скелки, живущие в земле, и пещерные духи. Джон не сдерживался при разговорах на эту тему даже с гномами Вилдума, которым он служил. И именно это заставило его покинуть Вилдум ночью, втихаря.С трудом сидя перед жаровней с углями от усталости, она видела, как из ворот вышли гномы, приземистые, закованные в броню фигуры с фантастическими гривами бледных волос, протащенных сквозь шипы шлемов; видела, как они окружили его алебардами и копьями. Джон, нимало этим не обеспокоенный, тыльной стороной своей шипастой перчатки отстранил от себя лезвия, шагнул к командиру охраны ворот, схватил его руку и потряс ее; она чуть не слышала, как он воскликнул:
— Маггичин, старина…, — или Малдиварп, или Гандиснетч, или кто там еще,
— …как дела? А Их Величества у себя? Дай-ка им знать, что тут Джон Аверсин, дружище.
Двери за ним закрылись — черная железная утроба. Она и прежде пыталась заглянуть в Бездну Тралчета с помощью магического стекла, разыскивая рабов, но выяснила, что Бездна окружена заклинаниями магического кристалла и магией гномов. Она оперлась руками на лоб.
Джон, подумала она, надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
Вот уже несколько дней в перерывах между перевязкой солдатских ран и плетением в очередной раз исцеляющей магии она возвращалась к своей арфе и заклинаниям музыки, которые направляла сквозь нее, сквозь воду на поросшем мхом камне в сожженной рощице к юной ведьме в лагере Балгодоруса. Она знала, что девушка все еще без сознания. Через день она уловила в ее разуме оранжевый дымный свет факела в переплетении жердей и соломы на крыше, а от выхваченной посредине наспех сделанной еды — каши-размазни и сыра — в носу остался привкус резкой вони дыма, а на языке — грубая смесь трав и дешевого ликера. Потом картина ускользала, а она оставалась с раскалывающейся головой и сведенным желудком.
Сейчас, когда над этой землей шепталось прохладное спокойствие ночи, она отбросила видение о Джоне, а вместе с ним и все мысли о нем, как делали драконы. С арфой, висевшей за спиной, она слезла со стены по веревке и тенью двинулась в леса.
Рядом с поросшим мхом камнем она смочила пальцы в росе, погладила шелковистые волокна лунного света, словно скручивая нитку. Из тех нитей она снова сплела паутину магии и светлым пологом набросила вокруг себя: лунный свет и тишина, сияние звезд и мир. А когда паутина была сплетена, она подняла арфу и нежно, мягко запела — о надежде, о тоске; о нежности, задушенной, похороненной и забытой на годы.
Дитя, думала она, еще не поздно.
Незадолго до рассвета она услышала шорох грубой шерсти в зарослях орешника и легчайший хруст травы под ногами, обутыми в мягкую обувь. Ей было трудно оторваться от мрачно сиявших пучин музыки. Она рассчитала, когда девушка перейдет через ручейки, один поменьше, другой побольше, услышала, как ее куртка из шкур смахнула березовые сучья прямо на вырубке.
В первую очередь взгляд девушки к камню притянула музыка, что выходила из водоема в нем. Открыв глаза, или скорее приспособив их к обычному зрению и обычному восприятию, Дженни увидела, что девушка не замечает ее, думая, что это еще одно дерево или скала чуть меньше первой.
Для своего возраста девушка-ведьма была высокой, худой, худобой тех несчастных охотников и ловчих, что год за годом прозябают в глуши лесов, едва ли видя кого-либо, кроме своих семей. Эти люди хотя и не совсем опускались до уровня мьюинков или грабби, но часто бывали чрезвычайно грубы. За долгое знакомство Дженни с ними у нее было полно сведений о жестокости, случайных убийствах и кровосмешении, о почти невероятном невежестве и нищете. Такими же преступлениями было отмечено и длинное узкое лицо девушки, угрюмое и грязное, на котором сквозь жесткую копну волос всматривались огромные глаза. Ее крупные губы были мягки и печальны. Она направилась к камню через вырубку и удивленно потянулась, чтобы обмакнуть пальцы в расщелину с водой, а потом коснулась мокрыми кончиками глаз, рта, висков.
Зная, что девушка еще не отошла от удара по голове, Дженни постаралась, чтобы ее голос прозвучал как во сне. — Чего ты хочешь, дитя?
Девушка покачала головой. — Мою маму, — ответила она от всего сердца.
— Как тебя зовут?
— Изулт. — Она подняла голову, удивившись при виде маленького темного силуэта Дженни во мраке под деревьями.
Будучи сама магом, девушка видела сквозь иллюзии, и Дженни не применила ни одной, только нежность, что она использовала для сыновей. — Балгодорус добр к тебе? — Дженни подумала, что она ненамного старше Яна.
Девушка кивнула. Потом она сказала:
— Нет. Но не хуже, чем папаша, когда напивался. Кое-кто из них хуже.
— Но ты не должна позволять им обижать себя, — мягко убеждала Дженни. — Для этого и существует магия.
Изулт засопела и потерла голову, не затылок, куда попал камень из пращи Дженни, а виски. Дженни заметила свежий синяк на глазу, треугольный шрам на тыльной стороне руки, похожий на след от раскаленного лезвия ножа. Были и более старые шрамы такой же формы, и след на подбородке, — отпечаток зубов, который остается у женщины, когда мужчина бьет кулаком в челюсть. — Я боюсь,
— сказала она. Ее короткие плотные пальцы теребили незавязанные концы рубашки. — Солдаты начинают вопить на меня и колотить, и я не могу думать. Я злюсь, словно могу призвать огонь и швырять в них горстями, но чаще всего это не работает. А Балгодорус, он говорит, что если кто-нибудь из солдат, кто-нибудь из них, пострадает, мне же будет хуже. Я не могу заставить это работать все время.
Исцарапанные пальцы крутили и теребили шнурки, а темные от кровоподтеков веки скрывали глаза.
Неверный источник, подумала Дженни. Никакого представления о том, откуда приходит сила, или как она меняется с фазами луны или перемещением звезд. Бедный ребенок вероятно, даже не знает, как отследить собственные лунные циклы, чтобы улучшить ауру тела.
— Ты бы хотела уйти от него?
Веки резко распахнулись, взгляд, как у оленя, которого заметили в чаще за миг до залпа. Тело девушки задрожало, когда она вставала на ноги.
— Что это? Не подходи. — В последнее слово она вложила Силу, мягкое касание, что можно было сбросить, как прикосновение застывшей руки. Губы девушки дрожали.
— Ты от Роклис.
Дженни покачала головой. — Я знаю командира Роклис, — сказала она. — Я не работаю для нее.
— Ты с ее людьми, теми, что в крепости. Ты пришла с ее солдатами. Ты хочешь забрать меня. Мне нужно идти.
— Пожалуйста, не надо.
— Ты ведьма.
— Как и ты.
— Я — нет. Не настоящая. — Она отступила почти к краю вырубки. Дженни знала заклинания, что могли бы принудить девушку, особенно когда ее сосредоточенность ослаблена страхом и истощением от ран. Но Изулт ощутила бы их и узнала бы, для чего они нужны.
— А хотела бы быть? — вместо этого спросила она. И когда глаза Изулт задумчиво расширились, — Мужчины не обижают ведьм.
Изулт опустилась на колени и вздохнула. Грязный палец исследовал ноздрю.
— Ты ведьма? — Сейчас это был вопрос, у Дженни было ощущение, что девушка впервые на нее взглянула. Видя ее такой, какая она была, а не такой, какой ее нарисовал страх.
Тьма над деревьями редела. Драконьи чувства Дженни донесли до нее путаницу голосов, крошечных и резких, как картинки в далеком кристалле:
— Я проучу эту сучку! — и — Не доверяйте никому, капитан, никому из них!
Голос ее прозвучал ровно. — Меня зовут Дженни. Если хочешь, я помогу тебе уйти от Балгодоруса.
Показались острые маленькие белые зубы, покусывая израненные и потрескавшиеся губы. — Он меня поймает.
— Нет
— Раньше он меня ловил. — Она дрожала, и Дженни ощутила прилив ярости по отношению к этим людям.
— Раньше у тебя не было настоящей волшебной защиты.
Треск в деревьях, удары по воде, по скалам. Не может быть, чтобы Изулт этого не слышала — или она даже этого не изучила?
— Ты пытаешься обхитрить меня. — Девушка снова отступила, ее темные зрачки были обведены белым. — Ты ведьма командира Роклис, а я слышала, что она делает с ведьмами. От Ледяных Наездников слышала.
— Ничего она не делает, — сказала Дженни. — Она пытается основать школу, чтобы помочь обучению магов.
— Это все ложь! — Голос Изулт был на грани истерики. — Она им лжет, чтобы заставить прийти, чтобы она могла скормить их демонам.
— Это не правда. — Дженни слышала эту старинную сказку дюжину раз в дюжине разных видов. Ее любили все Ледяные Наездники: мать Джона рассказала Дженни (еще ребенку) что короли древности пили кровь детей, рожденных ведьмами, или приносили их в жертву демонам на скалах вблизи океана или у подножия идолов, сделанных из латуни. В других историях говорилось, что они используют магические заклинания, чтобы превратить их в воробьев, или мышей, или котов.
— Она никогда не причиняла вреда ни мне, ни моему сыну, у которого тоже есть магическией дар.
— Ты мне лжешь! — Попав в ловушку между страхом перед Балгодорусом и ужасом неизвестного, Изулт вне себя от испуга завизжала:
— Ты просто хочешь, чтоб я помогла тебе навредить моему мужчине.
— Он не твой мужчина, — устало сказала Дженни. — Он…
Голова Изулт приподнялась. Во мраке за деревьями кричали голоса:
— Я с нее шкуру спущу, с этой суки! Отвечай, маленькая шлюха, или…
— Я здесь, — отчаянно завопила Изулт. — Я здесь. Она хочет меня схватить, убить меня! — Она грубо и неумело метнула заклинание, и живот Дженни, все тело свело от тошноты и боли. И тут же Дженни услышала, как закричал и согнулся от рвоты один из людей Балгодоруса. Ограничения. В ярости Дженни отшвырнула эту магию, в которой было не больше силы, чем в руке ребенка, и растворилась в темно-зеленых тенях деревьев.
— Не бей меня! — услышала она вскрик Изулт. — Она выманила меня колдовством. Она пошла туда, видишь, в деревьях?
Она указывала пальцем — на это ее магических способностей, по крайней мере, хватало — и Дженни повернулась и скользнула в сторону, укутавшись темным узором пледов, чтобы скрыть очертания тела. Балгодорус ударил девушку, отчего та упала на колени в прошлогоднюю мертвую листву, и Дженни кожей ощутила отчаянную вибрацию бесформенной магии, которую Изулт пыталась метнуть в него: заставить его забыть, заставить его любить ее, заставить его не бить ее, заставить его уйти…
Ничего не достигло бы цели, не будь даже эта магия ослаблена страхом девушки: и не только страхом, но и отчаянным желанием быть любимой хоть кем-то, пусть даже мужчиной, носок башмака которого врезался в ее ребра. — Это ж она делала эти заклинания! — всхлипывала Изулт. — Она только что наслала на тебя боль!
Люди расходились по лесу, вытащив мечи. Дженни затаилась, укутавшись туманами и тьмой, до тех пор, пока они не прошли мимо, а Балгодорус в это время за волосы поднял Изулт на ноги, стащил со спины корсаж и полосовал ее ремнем, и среди старых рубцов на белой коже спины загорались новые отметины. Только после того, как он пихнул ее перед собой — дрожащую, закрывающую тонкими руками голые груди — в заросли по направлению к лагерю, только тогда Дженни развернулась и направилась в поместье.
***
— И черт меня побери, если это не оказалось что-то вроде железного помойного ведра, а вовсе никакой не дракон! — Джон подался вперед на низком диване с подушками, горячо жестикулируя пригоршней тушеной рыбы. Лорд Рагскар переглянулся с Лордом Рингчином, а потом с тремя другими гномами, которые замыкали круг за Высоким Столом Мудрейших под замысловатым пологом из резного песчаника. Все замерли от удивления, щипцы и ложки, инкрустированные золотом, застыли в руках. Слуги — только гномы, в ливреях из ярких мягких шелков, струящихся до самой земли, и с огромными искусно сделанными драгоценностями — подтянулись поближе, чтобы послушать, и Джон придал голосу оттенок глубокого горя.— И вот сижу я там на своей лошади, чувствую себя полным ослом со всеми этими гарпунами, стрелами и прочим — ну в смысле, я пойду против любого дракона в северных землях, но как, к черту, будешь сражаться с помойным ведром? — когда из ворот выезжает верхом мой сын и вопит, Я его отвлеку, па!
— и идет на эту штуку с копьем. Я на него заорал, но у этой штуки открывается что-то вроде крышки и появляется рука, металлическая рука вроде колодезного журавля, с железными когтями и хватает его, стаскивает с лошади и тащит внутрь. А я бросаю гарпуны, стреляю из арбалета, этой чертовой штуке ничего не делается, а рука появляется снова и как последнего идиота сбивает меня с лошади, вот только я цепляюсь башмаком за стремя и лошадь несется галопом через болото и волочет меня за собой…
Он заметил, что два короля-гнома с трудом сохраняют достоинство и манеры, плотнее закрывая рты, чтобы удержаться от смеха при виде такой картины, и знал, что в их глазах он не представляет никакой угрозы. Он бросил взгляд на ломоть светлого мяса в соусе, что капал с руки, словно только что вспомнив, что держит его, и проглотил, облизав пальцы и затем утонченно вымыв их в стеклянном бокале в форме лотоса рядом со своей тарелкой. Щипцы и ложка лежали рядом нетронутые, драгоценности на них мерцали в свете ламп, что свисали с потолка на длинных цепях. Ясный бледный свет, намного сильнее, чем от огня: хотвейзы, заполненные солнечным светом, вне всяких сомнений. Джон всегда считал, что показать свое дружелюбное варварство — изобразить танцующего медведя, как он это называл — это эффективный способ дать людям недооценить его, особенно тем, кто сидит за столом, как аршин проглотив. Или, в данном случае, тем, кто презирал всех долговязых людей, живущих над землей. Не пришлось им узнать, каких колотушек надавала бы ему тетя Джейн, увидев, как он ест руками.
— Я шел по следам этой твари три дня, — продолжил он чуть погодя. — Я уже сказал, что у нее были колеса? — Ну, что-то вроде колес — вроде как два внутри еще трех, и они двигались… — Он сделал неопределенный жест, пытаясь руками описать что-нибудь, что на самом деле ничего бы им не сказало. Он видел кое-какие явно ненормальные чертежи, когда изучал древних инженеров. Чем меньше говорить гномам о драконах или о магах, которые спасают их жизни, чтобы поработить, тем лучше. — Ну в общем, та штука, с которой я обычно их выслеживаю — это Джен соорудила, чтобы чуять магический амулет у Яна на шее
— выследила их на Пиках Горма, к северу от этого полуострова, а может, за островом Яртен. Не могу сказать, далеко слишком, и этому устройству Джен нужен гром-камень — кусочек звезды — чтоб оно работало как надо. И вот поэтому я здесь.
Он вытер пальцы о плед, поправил очки и подался вперед — на лице отчаяние, искренне беспокойство и наигранная серьезность человека, которого он перед ними изображал: варвара, хвастуна и ужасного глупца. — Мне, понимаете ли, нужны магические штуковины, — сказал он. — Штуковины, чтобы заставить прибор Джен работать и подобраться достаточно близко туда, где спрятался этот волшебник, чтобы я мог найти его и Яна. Вы знаете, что я служил вашим родичам в Вильдуме, и хорошо служил. И я пришел просить — умолять — может, я могу что-нибудь сделать, чтобы получить от вас эти вещи.
Бледные глаза Лорда Рагскара скользнули в сторону и встретились с глазами его брата-короля. Лорд Рагскар был самым маленьким гномом, которого Джон когда-либо видел, чуть больше двух футов ростом, с тревожно детским, безбородым лицом. Он и вправду был похож на ребенка — кричаще разодетого ребенка, с этим воротником и браслетами из тяжелого золота с пластинами опалов и бирюзы, кольцами с драгоценной филигранью (только гномы знали, как это делать) — пока не заметишь, как он двигается. Лорд Рингчин был больше, толще и старше, но очевидно, что именно Рагскар был мозгом этой пары.
— Вообще-то, можешь. — Лорд Рагскар опустил щипцы и вытер пальцы о салфетку: Джон использовал свою, чтобы обернуть ее вокруг пальцев, когда схватил кусок мяса. — Это бандит. — Он прокашлялся. И Джон подался вперед и изо всех сил постарался изобразить, что верит каждому слову. — Вор, который…э-э…проник в Бездну несколько недель назад, чтобы воровать. Ускользнув от стражи, он скрылся в шахтах, но напал на нескольких стражников
— чтобы украсть оружие, так что теперь он хорошо вооружен — и уже несколько раз пытался проникнуть на продовольственные склады Двенадцатой Бездны.
Он кивнул на самого главного среди Мудрейших, сурового гнома, похожего на сильно сморщенное яблоко, с бледными глазами, которые пристально смотрели из-под бровей, достаточно длинных, чтобы их заплести в косу. — Это Лорд Гоффиер, Лорд Двенадцатой Бездны — он попытался увидеть его в магическом кристалле, но Брэк — так его зовут — украл защитный кристалл и тем самым защитил себя от обнаружения. Более того, Брэк — человек, и может двигаться быстрее нас, особенно там, где уровни затоплены, а в узких проходах он сильнее нас в рукопашной схватке. Ты оказал бы нам большую услугу, если бы разобрался с этим человеком. А потом мы поговорим о награде.
— И я это сделаю. — Джон вскочил на ноги и при этом постарался столкнуть с низкого каменного стола тарелку, чашу и три столовых прибора — не так уж плохо для одного удара. — Ого. Извините. — Он протянул руку, хватая по очереди крошечные твердые мускулистые ручки ошарашенных королей. — Вы можете на меня расчитывать. О, а согласно Принципам Сирдасиса Скринуса, с этим пятном справится содовая.
Джон ни на миг не поверил, что какой-то вор в здравом уме, будь то мужчина или женщина, попытается воровать в Безднах гномов. На самом деле он думал, что его цель — вождь сбежавших рабов. Но он почувствовал себя лучше, просто плотно поев, а кроме того, Мудрейший Гоффиер пришел в комнату для гостей и дал лекарства для полузаживших ран.
Несмотря на этот услужливый уход, когда Гоффиер скрылся из вида, Джон очень тщательно обошел комнату, отодвигая гобелены и подпирая мебелью каждую часть стены нежных оттенков, за которой мог скрываться дверной проем. Он заснул, оставив гореть все лампы зелено-золотого стекла и привязав сумку с ядами к запястью. Мудрейший предпринял две осторожные попытки добраться до нее и не спускал с сумки глаз в течение всего визита.
Утром, еще раз хорошо поев, Джон изложил свои требования: осколок звезды, или гром-камень, который, как он знал, полнился магией, которой гномы никогда не делились; несколько унций заколдованной ртути — ее гномы тоже настойчиво охраняли; ну и, между делом, хотвейз, наполненный теплом, чтобы удержать Молочай в воздухе. Короли-гномы сказали, что рассмотрят этот вопрос. Потом он сам вооружился — камзол из железа и потертой кожи, железный шлем, кинжал и боевой меч — его лук в чернильной темноте туннелей будет бесполезен — закинул на плечо сумку с ядами и отправился к Двенадцатой бездне, где «бандита» заметили в последний раз.
Он рассчитывал, что хотя на обеде прошлым вечером присутствовали только слуги-гномы, по крайней мере, часть кухонной прислуги была людьми-рабами, и они сообщат о его присутствии своим собратьям, прячущимся в самых глубоких тоннелях. Даже не покинув еще коридоров, где ярко горели лампы, он почувствовал, что за ним самим наблюдают, хотя, возможно, это был Гоффиер. Двенадцатая бездна находилась там, где начинались рабочие шахты — и действующие пласты серебра, и заброшенные, что были затоплены или кишели всякими весьма неприятными существами, обитавшими под землей.
Они дали ему фонарь, который горел на масле, а не от хотвейза, и его свет, казалось, увядал, когда он углублялся во все менее и менее посещаемые территории. Откуда-то из каменного пласта возник запашок грязи: сырой камень, потом вонь паленой крови и серы. Среди скал загорелись голубизной отдельные огоньки.
Пройдя их, он втащил фонарь подальше в пустую шахту, потом отложил оружие и стянул камзол и шлем. Как он планировал — и надеялся — когда он вошел во тьму с поднятыми руками, беглецы взяли его довольно быстро. Невидимые руки схватили его в темноте и повели к Брэку, который был совершенно счастлив договориться с ним насчет достаточного количества снотворного, чтобы одолеть стражу, которая мешала их побегу и хорошей карты территории, что лежит между полуостровом Тралчет и первым из новых гарнизонов Короля.
— Так это правда, что Король снова послал войска, — сказал Брэк. У него был низкий музыкальный голос, произношение образованного южанина и придворные обороты речи. — Хорошие новости для всех, кроме торговцев рабами, бандитов и этих свиней здесь. — Джон услышал, как тот сплюнул. — А как насчет тебя, мой четырехглазый друг? Это правда, что тут болтается безумный волшебник, который нападает на гарнизоны и крадет лошадей в магическом железном ночном горшке? Или это просто байка, чтобы старый Рагскар поделился гром-камнем? Он, знаешь ли, этого не сделает. Я слышал, их магия сильна; достаточно сильна, чтобы время от времени прорывать защитные кристаллы, которыми мы окружили наше убежище.
— О, да я знаю, — беззаботно сказал Джон. — Что мне нужно, так это мощный хотвейз, заряженный теплом, чтобы удержать горячий воздух в моем воздушном шаре. Пришлось им чего-то наговорить, чтобы они позволили мне тут поболтать.
Брэк хихикнул — низкий насыщенный звук в темноте. — У нас тут есть хотвейзы, которые удержат тепло в течение двух недель, пока мы не сможем добраться до кузницы и пополнить их силу. Если мы пробьемся на открытый воздух, то как только мы сможем убраться туда, где дым от костров на нас не укажет, они не так уж будут нам нужны. Так что добро пожаловать за ними, друг мой. Мы оставим их там же, где ты оставишь карты, на северном склоне Пика Горм, поблизости от задних ворот шахт.
Так что Джон вернулся к братьям — королям и отказался от дальнейших поисков их «бандита». — Из того, что я успел увидеть в туннелях — а я только мельком глянул — мне показалось, их там много, а я не занимаюсь убийством собственного народа, который всего лишь пытается выйти на свободу.
— Это не рабы, — твердо сказал Король Рагскар странным низким голосом. — Этот бандит — злодей, который проник в наш мир со своими сторонниками.
— Может, и так, — сказал Джон. — Но я-таки не собираюсь работать ради выгоды торговцев рабами, и будь что будет.
Это был единственный раз в Бездне гномов, когда он всерьез подумал, что возможно, ему придется пробиваться к выходу, хотя знал, что физически не в состоянии это сделать. Он сомневался, что даже такие герои, как Алкмар Божественный, смогли бы пробиться сквозь коридоры и караулки, отделяющие его от главных ворот, — да и Брэк предупреждал его насчет Королей, особенно Гоффиера. — Рабство и предательство — меньшее из зол, с которыми здесь сражаются, друг мой, — сказал мягкий низкий голос. — Тут происходят вещи, которые мы с трудом можем представить. Лучше всего тебе уйти, и уйти быстро. И если ты увидишь, что Гоффиер идет к тебе с опалом или с хрустальным сосудом в руке, сражайся насмерть.
Но его представление прошлой ночью принесло свои плоды, он увидел это по презрению в глазах гномов-королей. Ни один не предложил продемонстрировать опал Гоффиера; они даже дали ему еды на дорогу. С сожалением Джон зарыл еду, не попробовав — Давай не будем вилкой копать себе могилу, Джонни — и потратил следующие несколько часов и остатки подъемной силы Молочая, снимая карту с окрестностей вокруг маленького заднего входа в Шахты Тралчета и долины у подножия Горма. Он оставил эти карты в расщелине огромной серой гранитной колонны. Когда он пешком вернулся на это место на следующий день, то обнаружил бледный камень размером с кулак и несколько камней поменьше, и воздух вокруг них дрожал от жара. А ниже на граните были написаны слова, Спасибо. Мы не забудем, — рукой и в стиле Двора юга.