Хэмбли Барбара. Время тьмы

   Руди недоумевал при виде такой реакции, когда старик пересек комнату и вежливо взял у нее один из факелов.
   – Дитя мое, благородный человек никогда не помнит, что сказала ему дама в пылу гнева или другой подобной страсти, – сказал он ласково. – Считай, я все забыл.
   Это заставило покраснеть ее еще больше. Она попыталась отвернуться, но он мягко поймал ее руку и отстранил шелковую завесу волос, полускрывавших ребенка, сидевшего у ее груди. Он нежно коснулся детских волос и снова посмотрел в глаза девушки. В его тоне не было вопроса, когда он сказал:
   – Значит, они пришли в конце концов.
   Она молча кивнула, и сжатые губы Ингольда выдали его досаду. Словно вспомнив об опасности, Альда выскользнула из его рук в потянулась к двери, чтобы закрыть ее.
   Ингольд резко сказал:
   – Не надо.
   Она вопросительно переводила глаза с него на Руди, прося подтверждения.
   Ингольд продолжал:
   – Если ты закроешь эту дверь, она исчезнет, и мы можем быть погребены здесь навсегда, – он показал на пол маленькой стенной ниши, где из стены печально выглядывал череп. – На эту камеру наложено заклятие, которое даже я не могу преодолеть.
   – Но снаружи Тьма, Ингольд, – прошептал Руди. – Тут, наверху, должно быть, сотни мертвых людей, тысячи – на площади, в лесах. Они везде, как привидения. Это безнадежно, мы никогда...
   – Всегда есть надежда, – спокойно сказал колдун. – С печатями на двери этой камеры у меня не было способа отсюда выбраться, но я знал, что кто-то придет, кого я смогу побороть, если понадобится. И вот кто-то пришел.
   – Да, но это была всего лишь... случайность.
   Глаза Ингольда сверкнули.
   – Не говори мне, что ты все еще веришь в случайности, Руди, – он вернул меч. – Ты найдешь особые печати, висящие на дверных засовах. Сними их и положи туда в нишу на время. Я закрою вас, когда выйду. Здесь, по крайней мере, единственное место во всем Карсте, где вы будете в безопасности, пока я не смогу вернуться за вами или послать кого-нибудь выпустить вас. Это рискованно, – продолжал он, видя, как расширились от страха глаза Минальды, – но по крайней мере я буду уверен, что Тьма сюда не проникнет. Вы останетесь?
   Руди смущенно смотрел то на Альду, то на череп, скалившийся в темной нише.
   – Вы имеете в виду, – спросил он осторожно, – что раз эта дверь закрыта, мы не сможем выйти?
   – Именно так. Дверь невидима лишь изнутри.
   Открытая дверь выглядела вполне обычно, по ту сторону был затененный мрак коридора, тревоживший Руди. Тусклый желтый свет факелов очерчивал массивное железо ее оковки и грубые, древние закопченные дубовые доски. Ветер, гудевший в коридоре, шевелил печати на лентах, свешивающихся с засовов, будто живших собственной жизнью. Руди заметил, что, хотя Ингольд стоял близко к двери, подняв факел в одной руке, он ее не касался.
   – Быстро, – сказал колдун, – у нас нет времени.
   – Руди, – голос Альды был робким, глаза – огромными в свете факелов. – Если я буду в безопасности – больше в безопасности, чем в любом месте города сегодня ночью – то лучше бы ты пошел с Ингольдом. Если что-нибудь... случится... я буду чувствовать себя лучше, если двое будут знать, где мы, а не один.
   Руди поежился от того, что подразумевалось под этими словами.
   – Тебе не будет тут страшно одной?
   – Не больше, чем было.
   – Тогда возьми печать, – сказал Ингольд, – и пойдем.
   Руди осторожно шагнул к двери, тлеющий желтый свет из камеры освещал узкую приоткрытую щель и ничего больше. Печать все еще свисала на своей разрезанной черной ленте, круглая тарелка тусклого свинца, которая, казалось, скорее поглощала, чем отражала свет. С обеих сторон она была помечена буквой алфавита Дарвета; коснувшись ее, он почувствовал необъяснимое отвращение. В этой вещи было что-то глубоко пугающе.
   – Нельзя ли просто оставить ее здесь?
   – Я не могу миновать ее, – просто сказал Ингольд.
   Ужас, иррациональная мерзость, сконцентрированная в этой маленькой серой булле, была такой, что Руди раздумал расспрашивать его дальше. Он просто поднял ее за черную ленту и понес на вытянутой руке, чтобы забросить глубоко в тень ниши. Он заметил, что Альда отступила назад, когда он проходил мимо нее, как будто исходящая от этой вещи аура была подобна энергии зла.
   Альда вставила конец своего факела в расщелину каменной кладки стены и повернулась назад к ним, баюкая ребенка обеими руками.
   – Мы обязательно пошлем кого-нибудь за тобой, – мягко пообещал Руди, – не беспокойся.
   Она покачала головой, избегая взгляда Ингольда; последнее, что видел Руди, была тонкая белая фигура с ребенком на руках.
   Мрак дверного проема заключал их в рамки, как позолоченная, исполненная по обету гробница. Потом он закрыл дверь и задвинул ржавые засовы.
   – Что это была за вещь? – прошептал Руди, чувствуя, что не хочет даже коснуться засовов там, где она висела.
   – Это Руна Уз, – тихо сказал Ингольд, встав на верху истертых ступеней, чтобы осмотреть коридор по ту сторону. – Сама камера имеет заклятие, заключенное в ее стенах, чтобы никто изнутри не мог найти или открыть дверь. Я знаю, что Руна Уз направлена против меня, и поэтому даже если бы я и сумел найти дверь, я бы не смог выйти из нее. Вероятно, меня бы тут оставили, пока не забыли, или, вполне возможно, пока я не умер бы от голода.
   – Но они... не сделали бы этого, да? – слабо спросил Руди.
   Ингольд пожал плечами.
   – А кто бы им помешал? Обычно колдуны помогают друг другу, но глава Магов исчез, и город Магов лежит окруженный кольцами собственных чар. Я предоставлен самому себе, – видя выражение лица Руди, сочетавшее страх и обескураженность, Ингольд улыбнулся, жестокости в его глазах поубавилось. – Но, как видишь, я выбрался наружу, с помощью магии или без нее. Я рад, что ты взял Альду с ребенком с собой. Это было лучшее, что ты мог сделать. Здесь, по крайней мере, они будут в безопасности от Тьмы.
   Ингольд поднял факел, его теплящийся свет едва рассеивал темноту прохода.
   Сюда, решил он, определив направление, в котором раньше двигались Руди и Альда.
   – Эй, – тихо позвал Руди, когда они пошли по темному, продуваемому ветром коридору. Колдун оглянулся через плечо. – Что это с ней было?
   Ингольд пожал плечами.
   – В нашу последнюю встречу юная леди грозилась убить меня – ни больше, ни меньше, – хотя причина не имеет значения. Я так и не понял, раскаивается ли она искренне, или только играет на публику. Если кто-нибудь собирается...
   И тут какой-то звук сотряс подземелья, глубокий, глухой гул, похожий на удар чудовищного кулака, от его силы задрожали сами стены. Ингольд остановился, глаза его сузились, сосредоточенно сверкая, когда он прислушивался; потом зашагал по коридору. Руди следовал за ним с обнаженным мечом. Завернув за угол, Руди увидел, что колдун преобразил факел в руках, грубое дерево, казалось, удлинилось в шестифутовый посох, огонь на его конце усилился и побелел до алмазного сияния магниевого факела, опаляя, как трепещущий кристалл, каждую трещину этих грязных древних стен. Держа сияющий посох наполовину как светильник, наполовину – как оружие, колдун шел впереди, потертый плащ развевался следом, как крылья. Руди поспешил за ним, темнота снова сгущалась вокруг.
   Где-то совсем рядом раздался второй толчок, потрясший камень у них под ногами. Замерзший, голодный и уставший, Руди, дрожа, спрашивал себя, уцелеют ли они, но эта же мысль была в то же время до странности безразличной. Коридоры сливались, расширяя мрак там, где они шли; теперь он мог чувствовать запах воды и плесени и везде вокруг них разъедающее камень зловоние Тьмы. Где-то теперь все, что осталось от толпы, укрывшейся на вилле Алвира, – горсть стражников и воинов Церкви, толстяк с садовыми граблями, и молодая женщина с кучей детей, и все другие лица, кружившиеся в ослепительном водовороте наверху, скрываемые мрачными прыгающими тенями подземелья, смотревшие испуганными глазами на могущество Дарков, срывавших с петель запертые железные двери – единственную линию обороны.
   Могущество Тьмы! Руди почувствовал его, как удар по лицу, когда третий толчок потряс остов дома, он ощутил давление воздуха и присутствие дьявольского разума, наблюдавшего за ними. Ветры начали хлестать по проходу, как предвестники бури, развевая мантию Ингольда и спутывая его длинные волосы.
   Свет посоха в руке колдуна расширялся, как сияние жаркого полудня, выжигая тайны мрака. В его ослепительном блеске они повернули за угол главного прохода и увидели огромные двери на полу коридора.
   Хотя Руди не видел ни единого существа в темноте, он чувствовал злобу, сотрясавшую воздух движением тысяч невидимых крыльев. Их могущество, казалось, давило, как стена. Едва различимая в клубке теней, виднелась широкая линия факелов под запертыми дверями. Ни звука не доносилось от людей за теми дверьми. Те, кто добрались до этого последнего убежища в подземелье, встречали Тьму молча.
   Он почувствовал изменение в Тьме, неожиданную волну этой ужасной враждебной силы, и грохот взрыва ударил ему в уши, когда он увидел выгнувшиеся и рухнувшие двери, отброшенные внутрь летящим ураганом деревянных обломков. Ослабевший свет факелов высветил лица за сломанными дверьми и дымящиеся силуэты, внезапно обретшие форму во мраке.
   И в этот мрак бросился Ингольд, разрывая его своими шагами, холодный свет метался вокруг него, как пламя взорвавшейся звезды. Руди последовал за ним, прижимаясь к свету, как к мантии, и в один короткий ужасный миг ему показалось, что мрак нахлынет на них, покрыв и задушив этот алмазный сияющий свет.
   Усталость ли сказалась на его сознании, или какая-то магия Тьмы, Руди не знал. Но в первый момент был мрак, разлитый вокруг света. А в следующий момент был лишь свет, белый и холодный, окружающий сильную фигуру старика в потрепанной одежде, шествовавшего по пустому коридору. Струясь через разбитые двери, белый свет падал на восковые искаженные лица, отражаясь в испуганных глазах и краях лезвий в руках редкой цепочки солдат, вытянувшейся между сгрудившейся толпой простых беженцев и дверьми. Потом свет угас, сжавшись от ослепительного сияния до желтого пятна пламени факела.
   Руди знал, что Тьма ушла. Он ощущал это, хотя сам не мог понять, как и когда именно это случилось.
   Их не было в подземельях, не осталось в вилле над головами. Следуя за Ингольдом к дверям – их шаги гулко отдавались в тенях коридора, – он чувствовал пустоту, разлившуюся вокруг и позади него в темноте. Отступила Тьма перед гневом колдуна или просто исчезла, пресытившись ночными убийствами, он не знал. В какой-то мере это сейчас не имело значения. Имело значение лишь то, что она ушла. Он был спасен. Он пережил ночь.
   Внезапно на него навалилась слабость, как будто силы разом покинули его тело. Он споткнулся и схватился за стену, пытаясь удержаться. Ингольд двигался к слоеному порогу, где три фигуры отделились от линии стражи и встали, обрамленные обломками дерева и железа. Под грязью и потом битвы Руди узнал Алвира, Януса и аббатису Джованнин.
   Без единого слова Янус шагнул вперед, опустился на колено перед колдуном и поцеловал его морщинистую руку. При этом знаке преданности канцлер и аббатиса за спиной стражника обменялись загадочными неодобрительными взглядами. В пустом коридоре эхом отозвались слова начальника стражи.
   – Мы думали, ты ушел.
   Ингольд коснулся его склоненной рыжей головы, потом поднял его, глядя на Алвира.
   – Я поклялся, что доставлю Тира в безопасное место, – спокойно сказал он. – Так я и сделал. Я никуда не уходил. Я был просто заключен в тюрьму.
   – Заключен в тюрьму? – Густые брови Януса сошлись над красноватыми звериными глазами. – По чьему приказу?
   – Приказ об аресте не был подписан, – тихо сказал колдун. – Просто заверен королевской печатью. Это мог сделать тот, кто имеет к ней доступ. – Свет оплывшего факела у него в руках играл во впадинах усталых глаз. – Камера была запечатана Руной Уз.
   – Использование таких вещей незаконно, – заметила Джованнин, скрестив тонкие руки на животе, ее черные ящероподобные глаза были бесстрастны. – Как это чудовищно глупо – отдать приказ в такое время.
   Алвир покачал головой:
   – Я заявляю, что не скреплял печатью такой приказ, – сказал он недоуменно. – Что же до Руны – говорили, что она есть где-то в сокровищницах Дворца в Гее, но я все время думал, что это просто легенда. Я только благодарен, что тебе, кажется, удалось вырваться вовремя, чтобы прийти нам на помощь. Твой арест, очевидно, был чьей-то роковой ошибкой.
   Колдун перевел взгляд с лица канцлера на аббатису и сказал с легкой усмешкой:
   – Очевидно.
   Утром Руди вернулся к их камере без двери, теперь пустой и открытой, с тем, чтобы взять темную печать и бросить ее в колодец. Но кто-то другой явно побывал там до него, потому что от печати не осталось и следа.

8

   – Как вы думаете, она скоро поправится?
   – Если рука не загноится.
   Голоса отчетливо дошли до Джил, как что-то услышанное во сне. Как во сне, она могла определить, чьи они, но не смогла бы внятно объяснить, как ей это удалось. Она словно лежала на дне колодца, могла смотреть вверх и видеть вдалеке высокую фигуру Алвира, закрывавшую солнце, как облако; рядом с ним был Ледяной Сокол, легкий и холодный, как ветер. Но вода в колодце, где она лежала, была переполнена болью, кристально-чистой, пульсирующей, гложущей болью.
   Мелодичный голос Алвира продолжал:
   – Если рана загноится, она потеряет руку.
   И Ледяной Сокол спросил:
   – Где Ингольд?
   – Кто знает? Ему свойственно время от времени исчезать.
   «Будь он проклят, – в отчаянии подумала Джил, – будь он проклят, будь он проклят, будь он проклят...»
   Алвир отошел, и полоса солнечного света упала ей на глаза, как удар ножа. Она конвульсивно отвернула голову в сторону, и движение вызвало бурлящую боль, охватившую кисть левой руки. Джил заплакала от боли.
   В бредовых снах она видела его. Из темноты, где она стояла, Джил могла заглянуть в свою освещенную кухню в квартире на Кларк Стрит – вечный беспорядок старых чашек из-под кофе и бумаг на столе, и полузаконченное исследование, разбросанное по комнате, как опавшие осенние листья. Казалось, надо было сделать шаг, чтобы добраться до этого, словно несколько шагов отделяли ее от дома, от университета, от тихой жизни, учебы, друзей и безопасности собственного мира.
   Она смутно слышала телефонный звонок и знала, что звонит одна из подруг и что они звонят уже два дня. Они должны быть встревожены, скоро начнут ее искать. Мысль об их волнениях и страхах за нее мучила Джил почти так же, как и раненая рука, и она попыталась пойти на кухню и снять трубку телефона, но увидела, что Ингольд стоит у нее на дороге. Накрытый капюшоном, с мечом, пылающим, как магниевый факел, он поднимался перед ней – темная фигура, развевавшаяся и колеблющаяся на ветру. Как бы Джил не металась и изворачивалась, он все время был у нее на дороге, всегда препятствуя ей.
   Она начала кричать в беспомощной ярости:
   – Дай мне пройти! Дай мне пройти!
   Потом его подхватил ветер, завертев коричневую мантию в черное облако тени, а на его месте по вихрящемуся ветру плыл Дарк. Джил хотела бежать, и это было сверх ее сил; она пыталась отбиваться мечом, который внезапно оказался у нее в руке, но когда нанесла удар, его огромный слюнявый рот схватил ее, оставив след кислоты на ее руке, который жег плоть так, что она закричала от боли.
   Потом Джил увидела свою руку – кость и клочья мяса. И другую руку, трогавшую это, укладывая рваные обрывки мышц. В полусне ей вспомнился человек, размешивающий цветную глину. Это была рука Ингольда, с зарубками, метками старых шрамов и с мозолями от меча – да, это был он, усталый и молчаливый, с черными кругами вокруг голубых прозрачных глаз. Она ударила его здоровой рукой, слабо всхлипывая, ругаясь, потому что он не позволяет ей вернуться, потому что он поймал ее здесь в ловушку, проклиная его и сопротивляясь его сильным, уверенным прикосновениям. Потом угасло и это видение, и ее поглотила полная темнота.
   Со ступеней Городского Зала Руди смотрел, как те, кто остался из правителей Королевства, шли на Совет. Это была первая половина дня, темные облака делали серым дневной свет. Он поел, поспал, потом помог страже и тем из переживших ужас последней ночи, кто был все еще способен на целенаправленные действия, в страшной работе – очищать от обескровленных трупов и голых костей кровавую грязь площади. Теперь он замерз, устал и чувствовал себя совершенно больным.
   Даже после того, как убрали самое страшное – безнадежные скрюченные останки, которые когда-то были живыми людьми, – площадь все равно имела вид полного опустошения. В грязи были разбросаны и растоптаны жалкие следы бегства – одежда, посуда, книги, рваные, перепачканные грязью вещи, спасенные из Гея, чьи хозяева больше уже никогда не воспользуются ими. Убирая трупы, Руди нашел целое состояние из драгоценных камней, перемешанных со взбитой грязью на площади.
   Карст стал городом смерти. Люди слепо бродили по его улицам, спотыкаясь от усталости, шока или горя. Во всем городе стояли скорбь и плач, как вчера – запах дыма и зловоние. Дома, которые еще совсем недавно были так переполнены, теперь оказались полупустыми. Люди бродили бесцельно по улицам, смотрели друг на друга, но никто не осмеливался спросить: ЧТО ЖЕ ДАЛЬШЕ?
   «Хороший вопрос», – горько думал Руди.
   Что же дальше, когда Дарки заполонили все вокруг, когда он – узник чужого мира, прячущийся и изворачивающийся, но лишь до тех пор, пока что-нибудь – Тьма, холод, чума или что-то еще – не настигнет его прежде, чем он сможет вернуться в безопасность своего мира. И кто знает, сколь долго это будет продолжаться? Может, даже Ингольд не знает. В любом случае, что будет, если кто-нибудь опять захочет бросить в тюрьму Ингольда и на этот раз никто не придет ему на помощь? Или что будет, если кто-нибудь бросит в тюрьму его самого? Это не исключено – он был чужаком, незнакомым с обычаями, не знающим законов, что могло довести его до одной из тех замурованных дверей, мимо которых он шел прошлой ночью. Черт, он даже не знал языка, если уж о том зашла речь.
   Руди вполне отдавал себе отчет, что не сказал ни слова по-английски с тех пор, как очутился здесь. Как он понимал, не говоря уж о том, как изъяснялся на Вос, общем языке Королевства, он даже не пытался выяснить. Но Ингольд что-то говорил насчет того, как это бывает, там, в Калифорнии, когда он еще принимал старика за безобидного дурачка.
   Руди увидел Ингольда и Алвира, лишний раз подивившись странности их тандема. Канцлер шагал, кутаясь в складки своего обгорелого темно-красного плаща, рубины сверкали, как кровь, на оленьей коже его перчаток; Ингольд шел рядом, опираясь на посох, как усталый старик. Бог знает каким путем, но колдун вернул меч и посох.
   Его голос, сильный и резкий, с характерными бархатными перепадами тона, донесся до Руди, когда они оба поднимались по ступенькам:
   – ...глядя нам в лицо, всем нам. Наш образ жизни, наш внешний мир изменился, и мы были бы глупцами, если бы стали отрицать это. Все структуры власти бессильны, и никакими интригами, магией, силой или верой мы не сможем сохранить то, что имеем.
   Глубокий сочный голос Алвира ответил:
   – И ты, друг мой. Магия повержена тоже. Где теперь твой Глава Магов? И Совет Кво? Эта хвастливая магия...
   Они прошли мимо – бордовая и коричневая фигуры.
   «Тут он прав, – устало подумал Руди, – может быть, я и не образован, но я не дурак. Как лагерь беженцев или колыбель новой цивилизации этот город погиб».
   Он осмотрел безмолвную площадь. Вчера тут можно было продать недвижимость по пятьдесят долларов за квадратный фут. Теперь это был обанкротившийся рынок, грязь, состоящая из земли, дождя и пролитой крови.
   Он узнал некоторых других, идущих через площадь на собрание Совета. Это были аристократы Королевства, которых люди показывали ему, – Господи, неужели это было только вчера? – когда он слонялся по Карсту, ни о чем в мире не заботясь, изучая расположение города. Он узнал пару наместников Королевства, которые направлялись в Гей на помощь последнему королю и потом отступили в Карст, – молодой белокурый атлет и огромный, покрытый шрамами старик, выглядевший, как Джон Вейн, играющий ноттингемского шерифа; Янус из стражи, в чистой черной форме, но побитый, как ирландский коп после потасовки ночью в пятницу, с черными глазами и красным рубцом сбоку на лице; аббатиса Джованнин, опирающаяся на руку сопровождающего священника, и пара растерянных местных купцов, которые торговали на черном рынке едой и водой, когда из-за нехватки пищи поднимались цены.
   Руди взглянул на затененный угол у фонтана. Совет может длиться большую часть дня – они должны определить дальнейший план действий, прежде чем снова наступит ночь. Руди подумал, удастся ли ему перехватить Ингольда, когда это кончится, чтобы, может быть, посмотреть, нет ли какого-нибудь способа вернуться без того, чтобы позволить всем Даркам в мире последовать за ними через Пустоту. Возможно, Глава Магов, Лохиро из Кво, может иметь какие-нибудь идеи на этот счет – он был, в конце концов, шефом Ингольда, – если они сумеют найти этого парня, вот в чем дело.
   Но потом Руди заметил на площади еще одно знакомое лицо, и все раздумья улетучились у него из головы. Теперь она была одета в черный бархат вместо вчерашнего простого белого платья; с волосами, заплетенными и кольцеобразно свернутыми аккуратными блестящими петлями, девушка выглядела на несколько лет старше. Она напоминала ему молодую яблоню в первом цветении, изящная, парящая в воздухе, грациозная, как танцовщица.
   Он спустился по ступенькам навстречу ей.
   – Я вижу, ты в порядке, – сказал он. – Извини, что не смог вернуться за тобой сам, но в тот момент все, что я хотел – это найти какой-нибудь укромный уголок и поспать.
   Она застенчиво улыбнулась ему.
   – Все в порядке. Люди, которых послал Алвир, без труда нашли то место. И после того, что ты сделал прошлой ночью, мне было бы стыдно, если бы ты вместо сна ходил за мной и проверял, не попала ли я в новую беду, – она выглядела усталой и напряженной, более хрупкой, чем в прошлую ночь. Руди чувствовал, что может поднять ее одной рукой. – Я обязана тебе своей жизнью, а Тир – дважды.
   – Да, гм, я все еще думаю, это был сумасшедший трюк – бежать в то первое помещение. Перед тем как я пошел за тобой, следовало бы проверить, все ли в порядке у меня с головой.
   – Я говорила тебе однажды, что ты смелый, – она улыбнулась, дразня. – Теперь ты ведь не можешь этого отрицать.
   – Черта с два, – осклабился Руди.
   Фиалковые глаза девушки прищурились.
   – Даже когда ты шел за мной по лестнице?
   – О, черт, я не мог позволить тебе идти одной, – он посмотрел на нее в замешательстве с минуту, вспоминая ужас той продуваемой ветром открытой галереи и адских лабиринтов подземелий. – Ты должна была заботиться о ребенке, чтобы вернуться за ним в такой обстановке.
   Она взяла его за руку, короткое пожатие ее пальцев было слабым и теплым.
   – Да, действительно, – просто сказала она. – Тир мой сын. Если бы я одна умерла прошлой ночью, это могло ничего не значить ни для кого. Но я всегда буду благодарна тебе за его спасение.
   Она повернулась и пошла вверх по ступенькам, двигаясь с живой легкостью танцовщицы. Стражники у входа приветствовали ее изящным поклоном, и она исчезла в тенях огромных дверей, оставив Руди стоять с открытым ртом в грязи площади.
   Казарма стражи в задней части города когда-то была конюшенным двором какой-то огромной виллы. Для опытного глаза Джил слишком усложненная отделка гербов на надвратном помещении и оконные амбразуры говорили о шальных деньгах и страшном комплексе неполноценности нувориша. С того места, где она лежала на наспех устроенной кровати из сена и позаимствованных плащей, страдая от слабости и боли, выглядывая из туманных голубых теней на импровизированные казармы, в холодном дневном свете была видна большая часть двора.
   Свет скупо освещал это место. Пристройка, которая протянулась вдоль трех сторон каменной стены двора, была наскоро переделана в казармы, и доспехи, оружие, скатки примерно семидесяти стражников в беспорядке валялись среди тюков с фуражом. В середине двора блестела липкая жирная грязь. В углу у фонтана кто-то готовил овсяную кашу, и дым, разносимый ветром, резал глаза Джил. На грязном пространстве открытой земли тренировались порядка сорока стражников, пот стекал по их лицам.
   Но работали они отлично. Даже на неопытный взгляд Джил, скорость и координация казались очевидными, это были профессиональные воины, элитный корпус. Лежа здесь большую часть дня, Джил видела, как они приходили с дежурства, знала, что все они сражались ночью и многие, как она, ранены.
   В суматохе прошлой ночи она заметила, что лишь немногие из убитых были стражниками, и теперь поняла почему: скорость, выносливость и мгновенная реакция профессионалов были отработаны у них до автоматизма. Они тренировались с расщепленными деревянными клинками, подобными японским «синаи», – оружием, которое не убивало и не увечило, но оставляло ужасные синяки. Ни у кого не было доспехов или хотя бы щита. Джил смотрела на них с благоговейным страхом и пониманием.