Страница:
– Да, – согласился Руди, – хотя я лично не хотел бы отвечать за то, чтобы все время убирать с дороги этого старого обманщика.
– Смотрите, – сказал Ледяной Сокол. – Карст – небольшой город. Они поместят его в тюрьму Городского Зала, в подвалы под виллой Алвира или где-нибудь в летнем дворце аббатисы. Разделившись, мы сможем найти его за час. Тогда можно сделать то, что вы хотите сделать.
Дрожь в интонациях этого мягкого ровного голоса кольнула нервы Руди внезапным предчувствием несчастья, но непроницаемые морозно-белые глаза заставили его читать смысл в словах. Альда говорила, что все стражники – безумцы. Но достаточно ли они безумны, чтобы вытащить колдуна из темницы под носом у властей?
Руди задумался, хочет ли он попасть и в этот переплет.
С другой стороны, он понимал, что у него не было выбора. Либо взломать тюрьму в темноте, либо провести ночь или, один Бог знает, сколько еще ночей в этом мире. Даже стоя в тишине темной улицы, Руди почувствовал себя одиноко.
– О'кей, – сказал он с наибольшей бодростью, какую смог обнаружить в этих обстоятельствах. – Встречаемся за Городским Залом через час.
Они разделились, Руди поспешил назад, к воротам Алвирова сада, раздумывая, как следует действовать, чтобы найти правильный подход к Альде и, что более важно, к Медде, чтобы попасть внутрь и осмотреть виллу.
Джил и Ледяной Сокол двинулись в другом направлении, инстинктивно прижимаясь к стенам для защиты, ориентируясь по красноватому отражению огней на городской площади. Это была темная, немного облачная ночь, и Джил поеживалась, чувствуя себя как в западне на улице, ограниченной с боков и открытой спереди. Плащ и меч путались у нее в ногах, и ей приходилось торопиться, чтобы угнаться за широким шагом молодого человека перед ней.
Они были на виду у освещенной огнями толпы на площади, когда Ледяной Сокол остановился и поднял голову, вслушиваясь, как потревоженный зверь.
– Ты слышишь? – его голос был шепотом во тьме, лицо и бледные волосы – пятном, окаймленным розовым отблеском костров.
Джил тоже остановилась, прислушиваясь к холодной тишине ночи. Пахнущий сосной ветер доносил звуки из-за города, далекие звуки, искаженные мраком, но не вызывающие сомнений, что из тьмы лесов, окружавших город, ветер доносил вопли:
– Дарки в Карсте!
В Карсте не было битвы – только тысяча арьергардных стычек в наводненных Тьмой лесах групп стражников, воинов Церкви и личных войск знати и наместника. Патрули делали вылазки из горящей центральной крепости на освещенной красным городской площади и приводили сгрудившиеся кучки перепуганных беглецов, рассеянных по лесам и переживших первую атаку.
Джил вдруг обнаружила, что она с мечом в руке сражается вместе с людьми Ледяного Сокола, вспомнила тот первый хаотический ночной кошмар в Гее и удивилась, почему он казался ей страшным. По крайней мере, тогда она знала, откуда исходит опасность. В Гее были факелы, стены и люди. Но здесь ночной кошмар безмолвно струился через продуваемые ветром леса, появляясь, убивая и отступая с какой-то жуткой неторопливостью. Здесь не было предупреждения, только безбрежная плывущая Тьма, которая гасила факелы и мириады мерцающих глаз; мягкие, широкие зияющие рты, как купола обшитых бахромой парашютов, когти, тянущиеся, чтобы хватать и рвать. Здесь были жертвы: груда ободранных кровавых костей между жердями недостроенного лагеря или окровавленная сморщенная мумия мужчины, высосанная насухо, в ярде от его жены, стоящей на коленях и безнадежно кричащей при виде этого кошмара.
Ставшая хладнокровной, Джил не была ни беззащитной, ни, после первых нескольких жертв, слабой. Ее наполнили своего рода спокойствие и облегчающее голову неистовство, как у хищника, попавшего в западню, который, чтобы выжить, убивает без страха и раскаяния.
В первые хаотические минуты они с Ледяным Соколом повернули назад и бросились к дворцу стражи. Там они застали дикую неразбериху вооружающихся людей, формирующихся отрядов, глубокий гулкий голос Януса, пробивающийся через какофонию звуков, вызывающий добровольцев. Так как у нее был меч, кто-то сунул ее в один из отрядов – они были на полпути за городом, вооруженные факелами, все это было ничтожно мало для встречи с Тьмой. Джил пробралась в голову отряда и крикнула Ледяному Соколу:
– Но я не умею действовать мечом!
Тот бросил на нее холодный взгляд.
– Тогда нечего его носить, – парировал он.
Кто-то схватил ее за плечо – это оказалась Сейя, которую она встретила утром у повозок, – и оттащил назад.
– Целься в среднюю линию тела, – торопливо наставляла она Джил, – бей прямо вниз или прямо в стороны. Вот упор для запястий, видишь? Рукоятка в обеих руках – не так, так ты сломаешь пальцы. Тебе придется подходить близко, чтобы убить, если они больше, чем ты, а такими они будут, вот таких размеров. Поняла? Остальное узнаешь потом. Стой в центре отряда и не бери на себя то, с чем не справишься.
«Инструкция на ночь», – уныло подумала Джил.
Но удивительно, что в первый момент, когда Дарки, эти безмолвные массы, материализовались из туманной тьмы между деревьев, как много из этого сбивчивого урока она могла применить в деле. И Джил постигла первый принцип любого воинского искусства: выжить или не выжить в схватке – это последнее испытание любой системы, урока или техники.
С одной стороны, это было легко, потому что те смутные тела не оказывали большого сопротивления металлическому лезвию. Меткость и скорость значили больше, чем сила: при всей своей мягкой массе Дарки двигались быстро. Но Сейя не предупредила, что Дарки воняют гнилой кровью, и не сказала, как отрубленные куски корчатся, ползают и забрызгивают при распаде все человеческой кровью и черноватой жидкостью.
Это Джил обнаружила в том багровом аду огня и темных деревьев, смерти, бегства и боя. Еще она заметила, что нападать не так страшно, как обороняться, и что неважно, сколь мало ты ел или спал в последние двое суток, ты всегда можешь сражаться за свою жизнь.
Она билась плечом к плечу со стражниками из Гея в черной форме и оборванными добровольцами в домотканой одежде. Она бежала вместе с бойцами через леса, как в стае волков, собирая потерявшихся испуганных беглецов и сопровождая их назад в Карст. Холодная энергия упоения битвой наполнила ее огнем и вытеснила слабость и страх.
Время от времени около дюжины воинов Ледяного Сокола сбивали в кучу с полсотни беженцев. Они обступали их неплотной цепью и давали факелы всем, кто мог их нести; большинство пыталось взять имущество, деньги и еду, в основном это были женщины, несшие на руках детей. В третий раз за ночь они двинулись обратно в Карст. Леса и небо были совсем черными, темные деревья бились на ветру. Отовсюду доносились крики и вой. Это была картина Дантова ада, освещенная неверным светом факелов.
Кто-то позади нее вскрикнул. Посмотрев вверх, Джил увидела Дарка, материализующегося в черном воздухе, внезапно растекающегося слюнявыми крыльями и ударяющего шипастым хвостом. Она шагнула вперед и, чувствуя справа от себя Сейю, взмахнула что было силы мечом. Потом со всех сторон надвинулся ветер и огонь, она уже рубила вслепую. Беглецы за ее спиной жались ближе друг к другу, как овцы; дети визжали, мужчины кричали. Искромсанные клочья распадающейся протоплазмы скользили по земле, как полумертвые земноводные. Она увидела, как человек слева неловко повалился на колени, высохший, белый и весь забрызганный кровью, словно Тьма окрасила его розовым, как огромная хлюпающая воздушная капля. Волна за волной мрак продолжал изливаться из леса.
Ледяной Сокол возвысил свой голос до резкого дребезжания.
– Это будет последний рейд, мои сестры и братья. Их больше, чем было. Теперь нам придется защищать город.
В секундном затишье, когда Дарки скапливались, как бесцветная пелена бури, наверху, раздался крик:
– Оборонять этот город? Это сборище курятников, не защищенных стенами?
– Это единственный город, который у нас остался. Вперед!
И они побежали через черный ночной кошмар вражеского преследования, ветры дули им вслед, как дыхание какой-то невыразимой бездны... Это был кошмар лесов, темноты, волнистых полуразличимых фигур, пламени и парализующего ужаса. Они бежали в Карст, и Дарки преследовали их.
– Смотрите, – сказал Ледяной Сокол. – Карст – небольшой город. Они поместят его в тюрьму Городского Зала, в подвалы под виллой Алвира или где-нибудь в летнем дворце аббатисы. Разделившись, мы сможем найти его за час. Тогда можно сделать то, что вы хотите сделать.
Дрожь в интонациях этого мягкого ровного голоса кольнула нервы Руди внезапным предчувствием несчастья, но непроницаемые морозно-белые глаза заставили его читать смысл в словах. Альда говорила, что все стражники – безумцы. Но достаточно ли они безумны, чтобы вытащить колдуна из темницы под носом у властей?
Руди задумался, хочет ли он попасть и в этот переплет.
С другой стороны, он понимал, что у него не было выбора. Либо взломать тюрьму в темноте, либо провести ночь или, один Бог знает, сколько еще ночей в этом мире. Даже стоя в тишине темной улицы, Руди почувствовал себя одиноко.
– О'кей, – сказал он с наибольшей бодростью, какую смог обнаружить в этих обстоятельствах. – Встречаемся за Городским Залом через час.
Они разделились, Руди поспешил назад, к воротам Алвирова сада, раздумывая, как следует действовать, чтобы найти правильный подход к Альде и, что более важно, к Медде, чтобы попасть внутрь и осмотреть виллу.
Джил и Ледяной Сокол двинулись в другом направлении, инстинктивно прижимаясь к стенам для защиты, ориентируясь по красноватому отражению огней на городской площади. Это была темная, немного облачная ночь, и Джил поеживалась, чувствуя себя как в западне на улице, ограниченной с боков и открытой спереди. Плащ и меч путались у нее в ногах, и ей приходилось торопиться, чтобы угнаться за широким шагом молодого человека перед ней.
Они были на виду у освещенной огнями толпы на площади, когда Ледяной Сокол остановился и поднял голову, вслушиваясь, как потревоженный зверь.
– Ты слышишь? – его голос был шепотом во тьме, лицо и бледные волосы – пятном, окаймленным розовым отблеском костров.
Джил тоже остановилась, прислушиваясь к холодной тишине ночи. Пахнущий сосной ветер доносил звуки из-за города, далекие звуки, искаженные мраком, но не вызывающие сомнений, что из тьмы лесов, окружавших город, ветер доносил вопли:
– Дарки в Карсте!
В Карсте не было битвы – только тысяча арьергардных стычек в наводненных Тьмой лесах групп стражников, воинов Церкви и личных войск знати и наместника. Патрули делали вылазки из горящей центральной крепости на освещенной красным городской площади и приводили сгрудившиеся кучки перепуганных беглецов, рассеянных по лесам и переживших первую атаку.
Джил вдруг обнаружила, что она с мечом в руке сражается вместе с людьми Ледяного Сокола, вспомнила тот первый хаотический ночной кошмар в Гее и удивилась, почему он казался ей страшным. По крайней мере, тогда она знала, откуда исходит опасность. В Гее были факелы, стены и люди. Но здесь ночной кошмар безмолвно струился через продуваемые ветром леса, появляясь, убивая и отступая с какой-то жуткой неторопливостью. Здесь не было предупреждения, только безбрежная плывущая Тьма, которая гасила факелы и мириады мерцающих глаз; мягкие, широкие зияющие рты, как купола обшитых бахромой парашютов, когти, тянущиеся, чтобы хватать и рвать. Здесь были жертвы: груда ободранных кровавых костей между жердями недостроенного лагеря или окровавленная сморщенная мумия мужчины, высосанная насухо, в ярде от его жены, стоящей на коленях и безнадежно кричащей при виде этого кошмара.
Ставшая хладнокровной, Джил не была ни беззащитной, ни, после первых нескольких жертв, слабой. Ее наполнили своего рода спокойствие и облегчающее голову неистовство, как у хищника, попавшего в западню, который, чтобы выжить, убивает без страха и раскаяния.
В первые хаотические минуты они с Ледяным Соколом повернули назад и бросились к дворцу стражи. Там они застали дикую неразбериху вооружающихся людей, формирующихся отрядов, глубокий гулкий голос Януса, пробивающийся через какофонию звуков, вызывающий добровольцев. Так как у нее был меч, кто-то сунул ее в один из отрядов – они были на полпути за городом, вооруженные факелами, все это было ничтожно мало для встречи с Тьмой. Джил пробралась в голову отряда и крикнула Ледяному Соколу:
– Но я не умею действовать мечом!
Тот бросил на нее холодный взгляд.
– Тогда нечего его носить, – парировал он.
Кто-то схватил ее за плечо – это оказалась Сейя, которую она встретила утром у повозок, – и оттащил назад.
– Целься в среднюю линию тела, – торопливо наставляла она Джил, – бей прямо вниз или прямо в стороны. Вот упор для запястий, видишь? Рукоятка в обеих руках – не так, так ты сломаешь пальцы. Тебе придется подходить близко, чтобы убить, если они больше, чем ты, а такими они будут, вот таких размеров. Поняла? Остальное узнаешь потом. Стой в центре отряда и не бери на себя то, с чем не справишься.
«Инструкция на ночь», – уныло подумала Джил.
Но удивительно, что в первый момент, когда Дарки, эти безмолвные массы, материализовались из туманной тьмы между деревьев, как много из этого сбивчивого урока она могла применить в деле. И Джил постигла первый принцип любого воинского искусства: выжить или не выжить в схватке – это последнее испытание любой системы, урока или техники.
С одной стороны, это было легко, потому что те смутные тела не оказывали большого сопротивления металлическому лезвию. Меткость и скорость значили больше, чем сила: при всей своей мягкой массе Дарки двигались быстро. Но Сейя не предупредила, что Дарки воняют гнилой кровью, и не сказала, как отрубленные куски корчатся, ползают и забрызгивают при распаде все человеческой кровью и черноватой жидкостью.
Это Джил обнаружила в том багровом аду огня и темных деревьев, смерти, бегства и боя. Еще она заметила, что нападать не так страшно, как обороняться, и что неважно, сколь мало ты ел или спал в последние двое суток, ты всегда можешь сражаться за свою жизнь.
Она билась плечом к плечу со стражниками из Гея в черной форме и оборванными добровольцами в домотканой одежде. Она бежала вместе с бойцами через леса, как в стае волков, собирая потерявшихся испуганных беглецов и сопровождая их назад в Карст. Холодная энергия упоения битвой наполнила ее огнем и вытеснила слабость и страх.
Время от времени около дюжины воинов Ледяного Сокола сбивали в кучу с полсотни беженцев. Они обступали их неплотной цепью и давали факелы всем, кто мог их нести; большинство пыталось взять имущество, деньги и еду, в основном это были женщины, несшие на руках детей. В третий раз за ночь они двинулись обратно в Карст. Леса и небо были совсем черными, темные деревья бились на ветру. Отовсюду доносились крики и вой. Это была картина Дантова ада, освещенная неверным светом факелов.
Кто-то позади нее вскрикнул. Посмотрев вверх, Джил увидела Дарка, материализующегося в черном воздухе, внезапно растекающегося слюнявыми крыльями и ударяющего шипастым хвостом. Она шагнула вперед и, чувствуя справа от себя Сейю, взмахнула что было силы мечом. Потом со всех сторон надвинулся ветер и огонь, она уже рубила вслепую. Беглецы за ее спиной жались ближе друг к другу, как овцы; дети визжали, мужчины кричали. Искромсанные клочья распадающейся протоплазмы скользили по земле, как полумертвые земноводные. Она увидела, как человек слева неловко повалился на колени, высохший, белый и весь забрызганный кровью, словно Тьма окрасила его розовым, как огромная хлюпающая воздушная капля. Волна за волной мрак продолжал изливаться из леса.
Ледяной Сокол возвысил свой голос до резкого дребезжания.
– Это будет последний рейд, мои сестры и братья. Их больше, чем было. Теперь нам придется защищать город.
В секундном затишье, когда Дарки скапливались, как бесцветная пелена бури, наверху, раздался крик:
– Оборонять этот город? Это сборище курятников, не защищенных стенами?
– Это единственный город, который у нас остался. Вперед!
И они побежали через черный ночной кошмар вражеского преследования, ветры дули им вслед, как дыхание какой-то невыразимой бездны... Это был кошмар лесов, темноты, волнистых полуразличимых фигур, пламени и парализующего ужаса. Они бежали в Карст, и Дарки преследовали их.
7
«Дьявольская шутка над Алвиром! – Руди без сил рухнул в вестибюле виллы и закрыл глаза. Ничто не могло прогнать из сознания дрожащий блеск факелов, вопли, вгрызающиеся в его голову, и непомерную слабость от переутомления. – Все эти басни о том, что все прекрасно и давайте сделаем Карст столицей нового Королевства, вылетели в трубу. И Ингольд, что бы они, черт возьми, с ним ни сделали, был все равно прав».
Он снова открыл глаза, сияние зала кололо тело и мозг, словно багровыми ножами. Это походило на приемную Страшного суда. Зал и вестибюль с каждой стороны резной арки были забиты людьми от стены до стены, беглецы прибывали из лесов и с городской площади. Несчастные плакали, молились, ругались, все были на пределе; они толкались, словно охваченные ужасом овцы при виде волка, забравшегося в овчарню. Дикий грохот был подобен финальному аккорду рок-концерта, такой оглушительный, что нельзя было разобрать ни одного отдельного звука, и лица, освещенные кровавым светом факелов, казалось, исказились в бессмысленных гримасах.
В комнате стояла нестерпимая удушливая жара, воздух был тяжелый от дыма и человеческого страха.
Руди подумал, что он попал в один из кошмаров Джил. Но, с другой стороны, он был слишком голоден, и этот жгучий голод был реален. Руди надеялся, что конец света не будет столь шумным.
Как Сатана в огненном хаосе, в середине комнаты стоял Алвир. Кровь из раненой щеки оставила багровый след в липкой грязи его потного лица. Одной рукой он сжимал эфес меча, другой, черной и выразительной, жестикулировал. Он спорил с Янусом и Джованнин, которая стояла, опираясь на свой обнаженный меч, ее мантия была опоясана для боя. Несмотря на сражение, это тонкое лицо-череп было спокойно и бесстрастно. Руди сухо отметил про себя, что, похоже, все в городе умели владеть мечом, кроме него. Алвир что-то предлагал, и аббатиса качала головой в угрюмом отрицании. Яростный, настойчивый взмах руки канцлера охватывал всю комнату. У Руди было неприятное чувство, что он знает, о чем идет речь.
Оборона виллы была бесполезна.
Это стало очевидно. Они перебрались сюда, когда рухнули последние заслоны защитников площади, когда темнота, подобно туману, приглушила свет огней. Одну минуту, как казалось, Руди стоял в строю вооруженных людей, неловко сжимая рукоять меча, который кто-то сунул ему в руки, спиной к развеваемому ветром пылающему сиянию костров и диким крикам безоружных обитателей, сбежавшихся на площадь в поисках защиты и наблюдавших со страхом неутомимое движение во мраке по ту сторону огней. Когда темнота подступила ближе, колеблющиеся призраки смутных тел стали значительно ясней.
Оглядываясь, Руди видел бледное угасание костров. А потом он был подхвачен потоком слепого панического бегства к стенам, чтобы спрятаться за ними, к любому убежищу от этого вторгающегося ужаса. Беда стала безраздельным властелином площади и улиц.
Теперь, обозревая кровавое пространство перед собой, этот уголок, которого все они порывались достичь и которое было столь же пригодно для обороны, как птичья клетка, Руди подумал о горькой иронии судьбы.
Не требовалось долго изучать архитектуру, чтобы понять, что перед ними обыкновенный летний дворец. Все помещение было обустроено так, чтобы дать простор свету, воздуху и летним ветрам. Колоннады соединялись с открытыми галереями; изысканные трилистники арок открывали виды на комнаты с широкими окнами, длинная двойная лестница, поднимавшаяся от вестибюля слева, заканчивалась балконом-галереей, соединявшейся с остальной частью виллы серией воздушных перекрытий без стен. Все это было не полезней, чем кружевная скатерть в ураган. Не будь Руди полубесчувственным от изнурения и на расстоянии поцелуя от ужасной смерти, он бы мог рассмеяться.
Янус предложил другой план. Алвир покачал головой.
«Нет всему, что означает выход наружу», – подумал Руди.
Мрак, казалось, давил, как бестелесный организм, через длинные окна, вдоль одной из стен. Несколько минут назад сквозь них еще виднелся оранжевый отблеск огня. Теперь все погрузилось во мрак. Многоголосый вой беглецов начал стихать, мужчины и женщины с любопытством заглядывали в темную туманность зала приемов за аркой, словно в поисках более надежного убежища, не желая, однако, покидать основную толпу. Алвир показал вниз, на пол, или, как догадался Руди, на подвалы особняка. Аббатиса спросила его о чем-то, из-за чего его глаза вспыхнули от ярости.
Но прежде чем он мог что-то ответить, откуда-то из глубины Дома донесся рвущийся грохот, его сила потрясла основания каменных стен.
В наступившей тишине голос Януса был слышен до дальних углов зала.
– Восточная галерея, – коротко сказал он.
Кто-то истошно закричал. В нескольких футах от себя Руди увидел молодую женщину примерно его возраста, прижимавшую к себе кучу маленьких детей, которые в страхе вцепились в ее юбки. Толстый мужчина, вооруженный садовыми граблями, вскочил на ноги, озираясь вокруг, будто ожидая, что Тьма обрушится вниз из пульсирующего воздуха. Люди в комнате сгрудились, будто могли таким образом спастись от Тьмы.
Голоса поднялись до вопля дикого ужаса, через который тренированный низкий боевой голос Алвира прошел, как нож.
– За мной! Будем защищаться в подвалах!
Кто-то застонал:
– Только не подвалы! Не подземелье! Это верная смерть.
Руди поднялся, ругаясь, чуть не полоснув по пальцам мечом, который все еще держал. Он лично не беспокоился, куда им спрятаться, лишь бы там были хорошие толстые стены и только одна дверь. Люди кричали, метались, но все же устремлялись за Алвиром через сводчатую дверь в дальнем конце зала. Факелы снимали со стен, прыгающий красный свет отбрасывал на комнату нервную пляску теней.
Кто-то толкнул Руди в толпе, пробиваясь против течения в другую сторону, и он схватил знакомую руку.
– Куда, черт возьми, ты идешь?
Волосы Минальды были распущены и свисали на рваное и грязное платье.
– Тир там, наверху, – горячо сказала она, – я думала, Медда принесла его вниз.
Их толкали локтями, прижимая друг к другу. На фоне мертвой бледности лица ее глаза в свете факелов были цвета ирисов.
– Но теперь ты туда не можешь подняться! – Когда она яростно рванулась из его рук, Руди добавил: – Смотри, если двери закрыты и в комнате есть какой-нибудь свет, они минуют его, с ним ничего не случится. Тут внизу для них уйма добычи.
– Они знают, кто он, – прошептала она отчаянно, – они охотятся на него.
Быстрым рывком она освободила руки и бросилась к лестнице, угрем проскальзывая между сгрудившихся тел.
– Ты, чокнутая девка, ты же погибнешь! – Руди прокладывал путь следом за ней, но толпа неумолимо тащила его с собой. Он видел, как Альда остановилась в футе от лестницы и вытащила факел из держателя. Толкаясь локтями и бешено борясь, он добрался до этого места чуть позже, схватил другой факел и рванулся вверх за ней в темноту. Он схватил ее наверху и сжал руку до синяков.
– Пусти меня!
– Черта едва! – крикнул он в ответ. – Теперь слушай...
С яростным всхлипом она ткнула факелом ему в лицо. Он отпрыгнул назад, едва удержавшись, чтобы не слететь с лестницы, а она побежала, белый трепещущий отблеск в продуваемой ветром галерее, факел развевался за ней, как знамя. Руди кое-как двигался следом.
Несмотря на опасность, она инстинктивно оставила дверь детской открытой. Он, спотыкаясь, вошел и захлопнул ее за собой.
– Ты сумасшедшая, ты хоть знаешь это? – кричал он на нее. – Из-за тебя мы оба можем погибнуть! Ты даже не знаешь, жив ли еще ребенок...
Альда не слушала. Она наклонилась к позолоченной колыбели и взяла ребенка на руки. Тир не спал, но молчал, как в той заброшенной лачуге в апельсиновой роще в Калифорнии, темно-голубые глаза его были широко открыты во вполне осознанном страхе. Девушка отбросила прядь волос с лица и погладила пальцами круглую щеку ребенка. Руди заметил, что руки у нее дрожали.
– Вот, – грубо сказал он и потянул шаль со стола у кроватки. – Сделай лямки и прикрепи к себе ребенка. У тебя должны быть свободны руки для факелов. – Она молча, не глядя, повиновалась. – Не знаю, почему я сам не размозжил тебе голову. Это могло вбить в нее немного ума.
Она взяла факел из держателя, куда прежде его сунула, и повернулась к нему, в ее глазах был вызов. Руди поворчал, невольно уступая ее смелости, если уж не уму.
– Ты должна сказать мне, как найти эти подвалы, о которых они говорили.
– Вниз по лестнице, через арку в конце большого зала спуститься по ступенькам вправо, – сказала она тихим голосом. – Это будет главный подвал, где они хранили вино. Это единственная вместительная комната.
Он снова поднял свой факел и мельком оглядел маленькую восьмиугольную комнату с ее тусклыми золотыми драпировками и филигранной эбонитовой утварью. Потом обернулся к девушке, лицо которой побелело, как ее платье, в мерцающих тенях.
– М-да, если нас убьют... – начал он, но потом остановился. – А-а, – проворчал он, – мне все равно в последнее время везет на сумасшедших, одной больше, одной меньше...
Он дал ей свой факел и подошел к двери комнаты, сжав рукоятку меча обеими руками, как, он видел, делал Ингольд. Альда встала за ним без единого слова.
– Ты готова?
– Готова, – тихо сказала она.
Руди пробормотал:
– Вот идет чья-то возлюбленная, – и шагнул вперед.
В мгновенье ока он распахнул дверь и ударил сплеча. Дарк, который вплывал, как несильное облако протоплазмы, разбился об яркость лезвия, обдав всех троих зловонной жидкостью; второй, следовавший за первым, почти моментально превратился в порыв ветра. В темном коридоре, вытянувшемся перед ними, никого не было, только постоянное ощущение движения внизу, в самом углу. Он схватил Альду за руку и побежал.
Чудовищная тень его самого, девушки и ребенка преследовала их в зале. Свет факела бегло освещал открытые арки слева; но за ними видимость пропадала в бесконечной бездне дьявольской ночи. Руди чувствовал власть Тьмы вокруг. Дарки со странным, пугающим интеллектом ожидали только первой оплошности, чтобы напасть. С верха лестницы они посмотрели на пропасть зала, где оброненный факел, горящий на полу, освещал мусор, грязь, рваную одежду, брошенную обувь, обломки мебели, растоптанной во время бегства. У дальней арки и за ней были едва различимы разбросанные в беспорядке кости и обескровленные сморщенные тела, взглянув на которые, Руди понял, что случилось вскоре после того, как он побежал за Альдой по лестнице; а по ту сторону арки, скользя по телам, казалось, плавно струилась темнота.
У Руди перехватило дыхание. Хотя они были беззащитны на верху лестницы, ничто не могло заставить его спуститься в этот зал, попытаться перейти по этому полу. Рядом с ним Альда, задыхаясь, открыла рот, и он посмотрел, куда она показывала.
Четыре или пять существ, подобных черным раковинам улитки, липли к огромному сводчатому потолку комнаты; длинные хвосты свешивались вниз, покачиваясь в движущемся воздухе. Тусклый свет факелов играл в мерцании их блестящих спин, выхватывая когти, шипы и сверкающие потоки кислоты, стекавшие с их смердящих ртов вниз по каменным выступам стен. Потом один за другим они отделились, поплыв вниз по воздуху, меняя форму, меняя размер, растворяясь в тенях. Руди, хотя и видел, как они двинулись с места, но не представлял еще, куда они направятся.
Альда прошептала:
– Есть еще один путь в подвалы. С другой стороны. Поторопись!
«Не нужно терять времени, – подумал Руди, ступая за ней по галерее; мягкий зловещий ветер шевелил его длинные волосы. – Сколько же этих существ понадобится, чтобы погасить свет огня? Дюжина? Полдюжины? Четыре?»
Его рубашка и куртка пропитались потом, рука ныла от тяжести меча. Тени вокруг, казалось, двигались и давили на них. Свет факелов тускло отражался в глазах Тира. Они отворили дверь в коридор, где властвовал ветер и смрад Тьмы. Их не покидало ощущение преследования, кто-то тихо дышал им в спины. Дыхание Альды доносилось как прерывистая череда всхлипов, его собственные шаги казались чересчур громкими. Маленькая черная дверь вела к неожиданной изгибающейся спирали неосвещенной винтообразной лестницы, уходящей вниз и вниз, крутой, как трап, и очень скользкой; янтарный блеск факелов золотил каменные стены только на ярд.
Когда они наконец спустились, то почувствовали сырой азотистый запах подземелья.
– Где мы, черт возьми? – прошептал Руди. – В тюрьме, что ли?
Зеленоватая влага мерцала, как фосфор, на грубых стенах, стояла перламутровыми лужами на каменных плитах пола.
Альда кивнула и показала вниз по коридору:
– Туда.
Руди, взяв у нее еще один факел, держал его низко, чтобы не задевать пламенем каменный потолок.
– Это действительно была тюрьма?
– О да, – отозвалась девушка, – только давным-давно, конечно. Каждый великий Клан Королевства держал собственные войска и имел свои законы для своих людей. Правители Гея теперь все изменили; теперь каждый может обращаться от суда наместника или князя к королевскому суду. Это для гражданских дел, конечно, Церковь ведает своими. – Она поколебалась у развилки путей. Тюрьма представляла собой черный лабиринт узких сырых проходов; Руди удивился, как она может двигаться так уверенно. – Сюда.
Они пошли по узкому проходу, свет их факелов яркой позолотой касался закрытых дверей из тесаного тяжелого дуба, окованного бронзой и железом. Почти все двери были заперты, несколько – опечатаны лентой и свинцом. Одна или две были замурованы, от такого страшного финала правосудия у Руди вспотели ладони. До него снова дошло, что он в другом мире, мире фатально чужом его собственному, со своим особым обществом, особым правосудием и особым набором способов обращения с теми, кто пытался нарушить порядок.
Альда споткнулась, ухватившись за его руку. Остановившись, чтобы дать ей устоять на ногах, Руди почувствовал шевеление, движение воздуха, пахнувшего ему в лицо.
Он ничего не видел. Близкие края стен суживались в прямоугольник темноты, которую свет факела, казалось, не мог разогнать, темноты, движимой ветром и наполненной страшным ожиданием.
Ветер облизал пламя его факела, и Руди внезапно начал осознавать мрак, наполнивший проход, открытый для нападения с тыла. Это могло быть просто чрезмерное напряжение его нервов, переутомление от того, что приходилось держать себя в руках в течение бесконечных часов ночного кошмара, но ему показалось, что он видит движение во мраке прямо перед собой.
Парализованный от страха, он удивился тому, что мог хотя бы прошептать:
– Нам тут нечего делать, Альда, – хрипло пробормотал он. – Посмотрю, нет ли среди этих дверей незапертой.
Он не отводил глаз от теней. По изменению света факела сзади он понял, что она пошла назад, проверяя двери одну за другой. Свет его собственного факела казался жалко немощным по сравнению с давящей массой темноты вокруг них. Потом он услышал ее шепот: «Эта закрыта, но не заперта», – и медленно двинулся назад к ней.
Дверь была на уровне трех осклизлых ступеней, ее массивные засовы вделаны в камень на шесть дюймов. Руди отдал Альде свой факел и шагнул вниз, его душа противилась ловушке этой узкой ниши; он попытался перерезать мечом ленты, прикреплявшие огромные свинцовые печати к железу. Металл был ржавый и тугой, он скрипел с пронзительным протестом, пока Руди отодвигал засов; петли узкой двери ужасно завизжали, когда он толкнул ее, открыв наполовину.
Судя по тому, что он мог видеть в рассеянном свете факелов Альды, помещение было пустым, немногим больше, чем круглая яма мрака, с черной пустоглазой нишей в дальней стене и маленькой кучкой заплесневелой соломы и голых пыльных костей. Подозрительно стерильный запах вызвал у него отвращение, и он шагнул внутрь, осторожно напрягая глаза, чтобы преодолеть густой мрак.
Но даже при некоторой его готовности удар из темноты обрушился так быстро, что он не успел издать и звука. В промежутке между двумя ударами сердца его схватили за горло, и тяжесть, подобная руке смерти, прижала Руди к стене, вышибая из него дух. Он ударился головой о камень, его крик был придушен сокрушительным давлением сильной руки, он почувствовал, как меч вырвали у него из рук и острие укололо его в шею. Из темноты, окружившей его, прошипел голос:
– Ни звука.
Руди узнал этот голос и успел прохрипеть:
– Ингольд?
Удушающая рука ослабила хватку на его горле.
Он ничего не видел в темноте, но ткань мантии, задевшей его кисть, могла принадлежать только одному человеку. Он глотал воздух, пытаясь отдышаться.
– Что вы тут делаете?
Колдун фыркнул.
– Рискуя растолковывать очевидное, я взламываю камеру, как вульгарно выразились бы твои друзья, – съязвил скрипучий резкий голос. – Джил с тобой?
– Джил? – он не мог вспомнить, когда видел ее в последний раз. – Нет, я... Господи, Ингольд, – шептал Руди, неожиданно почувствовав себя потерянным и одиноким.
Усиливающийся свет качнулся в темной арке двери, сумасшедшие тени побежали по неровному камню стен. Минальда вошла и остановилась, ее глаза расширились от удивления при виде колдуна. Потом она опустила взор, медленная краска стыда залила ее лицо. Она заколебалась, будто желая снова выбежать в коридор.
Он снова открыл глаза, сияние зала кололо тело и мозг, словно багровыми ножами. Это походило на приемную Страшного суда. Зал и вестибюль с каждой стороны резной арки были забиты людьми от стены до стены, беглецы прибывали из лесов и с городской площади. Несчастные плакали, молились, ругались, все были на пределе; они толкались, словно охваченные ужасом овцы при виде волка, забравшегося в овчарню. Дикий грохот был подобен финальному аккорду рок-концерта, такой оглушительный, что нельзя было разобрать ни одного отдельного звука, и лица, освещенные кровавым светом факелов, казалось, исказились в бессмысленных гримасах.
В комнате стояла нестерпимая удушливая жара, воздух был тяжелый от дыма и человеческого страха.
Руди подумал, что он попал в один из кошмаров Джил. Но, с другой стороны, он был слишком голоден, и этот жгучий голод был реален. Руди надеялся, что конец света не будет столь шумным.
Как Сатана в огненном хаосе, в середине комнаты стоял Алвир. Кровь из раненой щеки оставила багровый след в липкой грязи его потного лица. Одной рукой он сжимал эфес меча, другой, черной и выразительной, жестикулировал. Он спорил с Янусом и Джованнин, которая стояла, опираясь на свой обнаженный меч, ее мантия была опоясана для боя. Несмотря на сражение, это тонкое лицо-череп было спокойно и бесстрастно. Руди сухо отметил про себя, что, похоже, все в городе умели владеть мечом, кроме него. Алвир что-то предлагал, и аббатиса качала головой в угрюмом отрицании. Яростный, настойчивый взмах руки канцлера охватывал всю комнату. У Руди было неприятное чувство, что он знает, о чем идет речь.
Оборона виллы была бесполезна.
Это стало очевидно. Они перебрались сюда, когда рухнули последние заслоны защитников площади, когда темнота, подобно туману, приглушила свет огней. Одну минуту, как казалось, Руди стоял в строю вооруженных людей, неловко сжимая рукоять меча, который кто-то сунул ему в руки, спиной к развеваемому ветром пылающему сиянию костров и диким крикам безоружных обитателей, сбежавшихся на площадь в поисках защиты и наблюдавших со страхом неутомимое движение во мраке по ту сторону огней. Когда темнота подступила ближе, колеблющиеся призраки смутных тел стали значительно ясней.
Оглядываясь, Руди видел бледное угасание костров. А потом он был подхвачен потоком слепого панического бегства к стенам, чтобы спрятаться за ними, к любому убежищу от этого вторгающегося ужаса. Беда стала безраздельным властелином площади и улиц.
Теперь, обозревая кровавое пространство перед собой, этот уголок, которого все они порывались достичь и которое было столь же пригодно для обороны, как птичья клетка, Руди подумал о горькой иронии судьбы.
Не требовалось долго изучать архитектуру, чтобы понять, что перед ними обыкновенный летний дворец. Все помещение было обустроено так, чтобы дать простор свету, воздуху и летним ветрам. Колоннады соединялись с открытыми галереями; изысканные трилистники арок открывали виды на комнаты с широкими окнами, длинная двойная лестница, поднимавшаяся от вестибюля слева, заканчивалась балконом-галереей, соединявшейся с остальной частью виллы серией воздушных перекрытий без стен. Все это было не полезней, чем кружевная скатерть в ураган. Не будь Руди полубесчувственным от изнурения и на расстоянии поцелуя от ужасной смерти, он бы мог рассмеяться.
Янус предложил другой план. Алвир покачал головой.
«Нет всему, что означает выход наружу», – подумал Руди.
Мрак, казалось, давил, как бестелесный организм, через длинные окна, вдоль одной из стен. Несколько минут назад сквозь них еще виднелся оранжевый отблеск огня. Теперь все погрузилось во мрак. Многоголосый вой беглецов начал стихать, мужчины и женщины с любопытством заглядывали в темную туманность зала приемов за аркой, словно в поисках более надежного убежища, не желая, однако, покидать основную толпу. Алвир показал вниз, на пол, или, как догадался Руди, на подвалы особняка. Аббатиса спросила его о чем-то, из-за чего его глаза вспыхнули от ярости.
Но прежде чем он мог что-то ответить, откуда-то из глубины Дома донесся рвущийся грохот, его сила потрясла основания каменных стен.
В наступившей тишине голос Януса был слышен до дальних углов зала.
– Восточная галерея, – коротко сказал он.
Кто-то истошно закричал. В нескольких футах от себя Руди увидел молодую женщину примерно его возраста, прижимавшую к себе кучу маленьких детей, которые в страхе вцепились в ее юбки. Толстый мужчина, вооруженный садовыми граблями, вскочил на ноги, озираясь вокруг, будто ожидая, что Тьма обрушится вниз из пульсирующего воздуха. Люди в комнате сгрудились, будто могли таким образом спастись от Тьмы.
Голоса поднялись до вопля дикого ужаса, через который тренированный низкий боевой голос Алвира прошел, как нож.
– За мной! Будем защищаться в подвалах!
Кто-то застонал:
– Только не подвалы! Не подземелье! Это верная смерть.
Руди поднялся, ругаясь, чуть не полоснув по пальцам мечом, который все еще держал. Он лично не беспокоился, куда им спрятаться, лишь бы там были хорошие толстые стены и только одна дверь. Люди кричали, метались, но все же устремлялись за Алвиром через сводчатую дверь в дальнем конце зала. Факелы снимали со стен, прыгающий красный свет отбрасывал на комнату нервную пляску теней.
Кто-то толкнул Руди в толпе, пробиваясь против течения в другую сторону, и он схватил знакомую руку.
– Куда, черт возьми, ты идешь?
Волосы Минальды были распущены и свисали на рваное и грязное платье.
– Тир там, наверху, – горячо сказала она, – я думала, Медда принесла его вниз.
Их толкали локтями, прижимая друг к другу. На фоне мертвой бледности лица ее глаза в свете факелов были цвета ирисов.
– Но теперь ты туда не можешь подняться! – Когда она яростно рванулась из его рук, Руди добавил: – Смотри, если двери закрыты и в комнате есть какой-нибудь свет, они минуют его, с ним ничего не случится. Тут внизу для них уйма добычи.
– Они знают, кто он, – прошептала она отчаянно, – они охотятся на него.
Быстрым рывком она освободила руки и бросилась к лестнице, угрем проскальзывая между сгрудившихся тел.
– Ты, чокнутая девка, ты же погибнешь! – Руди прокладывал путь следом за ней, но толпа неумолимо тащила его с собой. Он видел, как Альда остановилась в футе от лестницы и вытащила факел из держателя. Толкаясь локтями и бешено борясь, он добрался до этого места чуть позже, схватил другой факел и рванулся вверх за ней в темноту. Он схватил ее наверху и сжал руку до синяков.
– Пусти меня!
– Черта едва! – крикнул он в ответ. – Теперь слушай...
С яростным всхлипом она ткнула факелом ему в лицо. Он отпрыгнул назад, едва удержавшись, чтобы не слететь с лестницы, а она побежала, белый трепещущий отблеск в продуваемой ветром галерее, факел развевался за ней, как знамя. Руди кое-как двигался следом.
Несмотря на опасность, она инстинктивно оставила дверь детской открытой. Он, спотыкаясь, вошел и захлопнул ее за собой.
– Ты сумасшедшая, ты хоть знаешь это? – кричал он на нее. – Из-за тебя мы оба можем погибнуть! Ты даже не знаешь, жив ли еще ребенок...
Альда не слушала. Она наклонилась к позолоченной колыбели и взяла ребенка на руки. Тир не спал, но молчал, как в той заброшенной лачуге в апельсиновой роще в Калифорнии, темно-голубые глаза его были широко открыты во вполне осознанном страхе. Девушка отбросила прядь волос с лица и погладила пальцами круглую щеку ребенка. Руди заметил, что руки у нее дрожали.
– Вот, – грубо сказал он и потянул шаль со стола у кроватки. – Сделай лямки и прикрепи к себе ребенка. У тебя должны быть свободны руки для факелов. – Она молча, не глядя, повиновалась. – Не знаю, почему я сам не размозжил тебе голову. Это могло вбить в нее немного ума.
Она взяла факел из держателя, куда прежде его сунула, и повернулась к нему, в ее глазах был вызов. Руди поворчал, невольно уступая ее смелости, если уж не уму.
– Ты должна сказать мне, как найти эти подвалы, о которых они говорили.
– Вниз по лестнице, через арку в конце большого зала спуститься по ступенькам вправо, – сказала она тихим голосом. – Это будет главный подвал, где они хранили вино. Это единственная вместительная комната.
Он снова поднял свой факел и мельком оглядел маленькую восьмиугольную комнату с ее тусклыми золотыми драпировками и филигранной эбонитовой утварью. Потом обернулся к девушке, лицо которой побелело, как ее платье, в мерцающих тенях.
– М-да, если нас убьют... – начал он, но потом остановился. – А-а, – проворчал он, – мне все равно в последнее время везет на сумасшедших, одной больше, одной меньше...
Он дал ей свой факел и подошел к двери комнаты, сжав рукоятку меча обеими руками, как, он видел, делал Ингольд. Альда встала за ним без единого слова.
– Ты готова?
– Готова, – тихо сказала она.
Руди пробормотал:
– Вот идет чья-то возлюбленная, – и шагнул вперед.
В мгновенье ока он распахнул дверь и ударил сплеча. Дарк, который вплывал, как несильное облако протоплазмы, разбился об яркость лезвия, обдав всех троих зловонной жидкостью; второй, следовавший за первым, почти моментально превратился в порыв ветра. В темном коридоре, вытянувшемся перед ними, никого не было, только постоянное ощущение движения внизу, в самом углу. Он схватил Альду за руку и побежал.
Чудовищная тень его самого, девушки и ребенка преследовала их в зале. Свет факела бегло освещал открытые арки слева; но за ними видимость пропадала в бесконечной бездне дьявольской ночи. Руди чувствовал власть Тьмы вокруг. Дарки со странным, пугающим интеллектом ожидали только первой оплошности, чтобы напасть. С верха лестницы они посмотрели на пропасть зала, где оброненный факел, горящий на полу, освещал мусор, грязь, рваную одежду, брошенную обувь, обломки мебели, растоптанной во время бегства. У дальней арки и за ней были едва различимы разбросанные в беспорядке кости и обескровленные сморщенные тела, взглянув на которые, Руди понял, что случилось вскоре после того, как он побежал за Альдой по лестнице; а по ту сторону арки, скользя по телам, казалось, плавно струилась темнота.
У Руди перехватило дыхание. Хотя они были беззащитны на верху лестницы, ничто не могло заставить его спуститься в этот зал, попытаться перейти по этому полу. Рядом с ним Альда, задыхаясь, открыла рот, и он посмотрел, куда она показывала.
Четыре или пять существ, подобных черным раковинам улитки, липли к огромному сводчатому потолку комнаты; длинные хвосты свешивались вниз, покачиваясь в движущемся воздухе. Тусклый свет факелов играл в мерцании их блестящих спин, выхватывая когти, шипы и сверкающие потоки кислоты, стекавшие с их смердящих ртов вниз по каменным выступам стен. Потом один за другим они отделились, поплыв вниз по воздуху, меняя форму, меняя размер, растворяясь в тенях. Руди, хотя и видел, как они двинулись с места, но не представлял еще, куда они направятся.
Альда прошептала:
– Есть еще один путь в подвалы. С другой стороны. Поторопись!
«Не нужно терять времени, – подумал Руди, ступая за ней по галерее; мягкий зловещий ветер шевелил его длинные волосы. – Сколько же этих существ понадобится, чтобы погасить свет огня? Дюжина? Полдюжины? Четыре?»
Его рубашка и куртка пропитались потом, рука ныла от тяжести меча. Тени вокруг, казалось, двигались и давили на них. Свет факелов тускло отражался в глазах Тира. Они отворили дверь в коридор, где властвовал ветер и смрад Тьмы. Их не покидало ощущение преследования, кто-то тихо дышал им в спины. Дыхание Альды доносилось как прерывистая череда всхлипов, его собственные шаги казались чересчур громкими. Маленькая черная дверь вела к неожиданной изгибающейся спирали неосвещенной винтообразной лестницы, уходящей вниз и вниз, крутой, как трап, и очень скользкой; янтарный блеск факелов золотил каменные стены только на ярд.
Когда они наконец спустились, то почувствовали сырой азотистый запах подземелья.
– Где мы, черт возьми? – прошептал Руди. – В тюрьме, что ли?
Зеленоватая влага мерцала, как фосфор, на грубых стенах, стояла перламутровыми лужами на каменных плитах пола.
Альда кивнула и показала вниз по коридору:
– Туда.
Руди, взяв у нее еще один факел, держал его низко, чтобы не задевать пламенем каменный потолок.
– Это действительно была тюрьма?
– О да, – отозвалась девушка, – только давным-давно, конечно. Каждый великий Клан Королевства держал собственные войска и имел свои законы для своих людей. Правители Гея теперь все изменили; теперь каждый может обращаться от суда наместника или князя к королевскому суду. Это для гражданских дел, конечно, Церковь ведает своими. – Она поколебалась у развилки путей. Тюрьма представляла собой черный лабиринт узких сырых проходов; Руди удивился, как она может двигаться так уверенно. – Сюда.
Они пошли по узкому проходу, свет их факелов яркой позолотой касался закрытых дверей из тесаного тяжелого дуба, окованного бронзой и железом. Почти все двери были заперты, несколько – опечатаны лентой и свинцом. Одна или две были замурованы, от такого страшного финала правосудия у Руди вспотели ладони. До него снова дошло, что он в другом мире, мире фатально чужом его собственному, со своим особым обществом, особым правосудием и особым набором способов обращения с теми, кто пытался нарушить порядок.
Альда споткнулась, ухватившись за его руку. Остановившись, чтобы дать ей устоять на ногах, Руди почувствовал шевеление, движение воздуха, пахнувшего ему в лицо.
Он ничего не видел. Близкие края стен суживались в прямоугольник темноты, которую свет факела, казалось, не мог разогнать, темноты, движимой ветром и наполненной страшным ожиданием.
Ветер облизал пламя его факела, и Руди внезапно начал осознавать мрак, наполнивший проход, открытый для нападения с тыла. Это могло быть просто чрезмерное напряжение его нервов, переутомление от того, что приходилось держать себя в руках в течение бесконечных часов ночного кошмара, но ему показалось, что он видит движение во мраке прямо перед собой.
Парализованный от страха, он удивился тому, что мог хотя бы прошептать:
– Нам тут нечего делать, Альда, – хрипло пробормотал он. – Посмотрю, нет ли среди этих дверей незапертой.
Он не отводил глаз от теней. По изменению света факела сзади он понял, что она пошла назад, проверяя двери одну за другой. Свет его собственного факела казался жалко немощным по сравнению с давящей массой темноты вокруг них. Потом он услышал ее шепот: «Эта закрыта, но не заперта», – и медленно двинулся назад к ней.
Дверь была на уровне трех осклизлых ступеней, ее массивные засовы вделаны в камень на шесть дюймов. Руди отдал Альде свой факел и шагнул вниз, его душа противилась ловушке этой узкой ниши; он попытался перерезать мечом ленты, прикреплявшие огромные свинцовые печати к железу. Металл был ржавый и тугой, он скрипел с пронзительным протестом, пока Руди отодвигал засов; петли узкой двери ужасно завизжали, когда он толкнул ее, открыв наполовину.
Судя по тому, что он мог видеть в рассеянном свете факелов Альды, помещение было пустым, немногим больше, чем круглая яма мрака, с черной пустоглазой нишей в дальней стене и маленькой кучкой заплесневелой соломы и голых пыльных костей. Подозрительно стерильный запах вызвал у него отвращение, и он шагнул внутрь, осторожно напрягая глаза, чтобы преодолеть густой мрак.
Но даже при некоторой его готовности удар из темноты обрушился так быстро, что он не успел издать и звука. В промежутке между двумя ударами сердца его схватили за горло, и тяжесть, подобная руке смерти, прижала Руди к стене, вышибая из него дух. Он ударился головой о камень, его крик был придушен сокрушительным давлением сильной руки, он почувствовал, как меч вырвали у него из рук и острие укололо его в шею. Из темноты, окружившей его, прошипел голос:
– Ни звука.
Руди узнал этот голос и успел прохрипеть:
– Ингольд?
Удушающая рука ослабила хватку на его горле.
Он ничего не видел в темноте, но ткань мантии, задевшей его кисть, могла принадлежать только одному человеку. Он глотал воздух, пытаясь отдышаться.
– Что вы тут делаете?
Колдун фыркнул.
– Рискуя растолковывать очевидное, я взламываю камеру, как вульгарно выразились бы твои друзья, – съязвил скрипучий резкий голос. – Джил с тобой?
– Джил? – он не мог вспомнить, когда видел ее в последний раз. – Нет, я... Господи, Ингольд, – шептал Руди, неожиданно почувствовав себя потерянным и одиноким.
Усиливающийся свет качнулся в темной арке двери, сумасшедшие тени побежали по неровному камню стен. Минальда вошла и остановилась, ее глаза расширились от удивления при виде колдуна. Потом она опустила взор, медленная краска стыда залила ее лицо. Она заколебалась, будто желая снова выбежать в коридор.