Люди любят узнавать новость из первых рук, а в Отервилле руки Талера считались наипервейшими. Распространение шло гладко. Половина тех, кому я сообщил новость, старались разнести ее не хуже меня — просто чтобы показать, что они в курсе.
Когда я начинал, на Айка Буша ставили семь к четырем и два к трем, что он выиграет нокаутом. К двум часам ставки были уже равные, а к половине четвертого на Малыша Купера ставили два против одного.
Последняя моя остановка была в забегаловке, где я, поедая сандвич с горячей котлетой, подбросил новость официанту и двум посетителям.
Когда я вышел, то обнаружил, что у двери меня ждет какой-то человек. У него были кривые ноги, а длинная нижняя челюсть выдавалась вперед, как у кабана. Он кивнул и пошел рядом со мной, грызя зубочистку и искоса на меня поглядывая. На углу он сказал:
— Я точно знаю, что это туфта.
— Что? — спросил я.
— Да что Айк Буш продует. Точно говорю, туфта.
— Тогда что вам беспокоиться? Все ставят два против одного на Купера. Но ему не выиграть, если Айк сам не поддастся.
Кабанья челюсть выплюнула измочаленную зубочистку и осклабилась, показав желтые зубы.
— Айк сам мне сказал вчера вечером, что побьет Купера, а мне он врать не станет.
— Дружите с ним?
— Не то чтобы дружим, но он знает, что я… Слушайте-ка, это точно, что Шепот вам свистнул, по-честному?
— По-честному.
Он злобно выругался.
— А я-то последние тридцать пять монет поставил на этого гада Айка, поверил ему. Да мне ничего не стоит засадить его за то… — Он замолчал и стал смотреть вдаль.
— За что засадить? — спросил я.
— Есть за что, — сказал он. — Ну, ладно.
У меня возникло предложение:
— Если вы что-нибудь такое о нем знаете, может, потолкуем? По мне, все едино, выиграет Буш или проиграет. Но раз можно прищемить ему хвост, отчего бы не попробовать?
Он взглянул на меня, на тротуар, выудил из жилетного кармана еще одну зубочистку, сунул ее в рот и пробурчал:
— Вы кто такой?
Я назвался каким-то именем — Хантер, Хант или Хантингтон — и спросил, как его зовут. Он сказал, что его зовут Максуэйн, Боб Максуэйн, и что его в городе знают все.
Я сказал, что верю и так, и спросил:
— Так как же? Прижмем Буша?
Хищные огоньки зажглись у Максуэйна в глазах и тут же потухли.
— Нет, — выдохнул он. — Я не из таких. Я в жизни…
— Вы в жизни небось только и делали, что давали себя обдурить. Вам не придется ему показываться, Максуэйн. Скажите мне, что вы про него знаете, а я сыграю за вас.
Он задумался над моим предложением и облизнул губы. Зубочистка выпала и прилипла к пиджаку.
— Не выдадите меня? — спросил он. — Я местный, если это выплывет, мне крышка. И его не засадите? Просто заставите его драться как следует?
— Точно.
Он возбужденно схватил меня за руку и зашептал:
— Ей-Богу?
— Ей-Богу.
— Его настоящая кличка Эл Кеннеди. Два года назад в Филадельфии ребята из банды Ножичка Хаггерти обчистили банк «Кистоун» и замочили двух сторожей. Эл был с ними. Он не убивал, но разгон держал вместе со всеми. Эл тогда вообще ошивался в Филадельфии. Их всех замели, а он смылся. Вот почему он залег здесь в кустах. Вот почему не позволяет печатать свою карточку в газетах и афишах. Перебивается по мелочам, хотя сам из высшей лиги. Поняли? Этот Айк Буш на самом деле Эл Кеннеди, которого фараоны в Филли ищут за кистоунский разбой. Поняли? Он с ними вместе…
— Понял, понял, — остановил я эту карусель. — Теперь надо до него добраться. Как это сделать?
— Он ночует в гостинице Максуэлла на Юнион-стрит. Наверное и сейчас там, отдыхает перед рубкой.
— Чего ему отдыхать? Он же не знает, что ему придется драться. Хорошо, попробуем туда зайти.
— То есть как попробуем? С чего вы взяли, что я туда пойду? Вы же обещали, побожились даже, что я буду в стороне.
— Угу, — сказал я, — теперь вспомнил. Какой он на вид?
— Волосы черные, сам худощавый, одно ухо расплющено, брови срослись. Вряд ли вы его с ходу узнаете.
— Попробую справиться. Где вас потом искать?
— В бильярдной Марри. Так не продавайте меня. Вы обещали.
Гостиница Максуэлла была неотличима от десятка ей подобных на Юнион-стрит — узкий парадный вход, зажатый между витринами лавчонок, и обшарпанная лестница, ведущая в регистратуру на втором этаже. У Максуэлла регистратура была прямо в коридоре. Доска для ключей висела за деревянной стойкой, которую давно пора было покрасить. На стойке рядом с медным колокольчиком лежала грязная книга для записи постояльцев. Вокруг не было ни души.
Мне пришлось проглядеть восемь страниц, пока я нашел запись «Айк Буш, Солт-Лейк-Сити, — № 214». Ключа от комнаты на доске не было. Я одолел еще несколько ступеней и постучал в дверь с указанным номером. Ничего не произошло. Я сделал еще две-три попытки и зашагал обратно.
Кто-то поднимался по лестнице. Я остановился на площадке и попытался рассмотреть того, кто шел мне навстречу. Света для этого как раз хватало.
Это был худой мускулистый парень в армейской рубашке, синем костюме и серой кепке. Его черные брови срослись в прямую линию.
Я сказал:
— Привет.
Он кивнул, не останавливаясь и не отвечая.
— Выиграешь сегодня? — спросил я.
— Надеюсь, — коротко бросил он, проходя мимо.
Я дал ему сделать четыре шага к двери и сказал:
— И я надеюсь. Не хотелось бы отправлять тебя обратно в Филадельфию, Эл.
Он сделал еще один шаг, очень медленно обернулся, оперся плечом о стену и хмыкнул:
— Чего?
— Жаль, если тебя сковырнет в шестом или каком там раунде такой слизняк, как Малыш Купер, — сказал я. — Не делай этого, Эл. Ты же не хочешь обратно в Филли.
Парень вдавил подбородок в шею и пошел на меня. На расстоянии вытянутой руки он остановился и слегка развернулся левым боком. Руки у него свободно висели. Я держал свои в карманах пальто.
Он повторил:
— Чего?
Я сказал:
— Постарайся запомнить — если Айк Буш сегодня проиграет, завтра Эл Кеннеди поедет на восток.
Он приподнял левое плечо. Я немного подвигал в кармане револьвером, как раз столько, сколько надо. Он проворчал:
— С чего ты взял, что я проиграю?
— Болтают разное. Я и решил, что ты с этого ничего не будешь иметь, разве что бесплатную поездку в Филли.
— Тебе бы челюсть своротить, жулик толстый.
— Это лучше прямо сейчас, — посоветовал я. — Ведь если ты выиграешь, то больше меня не увидишь. А если проиграешь — увидишь, только на тебе будут наручники.
Я нашел Максуэйна в бильярдной Марри на Бродвее.
— Были у него? — спросил он.
— Угу. Все в порядке. Конечно, если он не смоется из города, или не проболтается своим покровителям, или не пропустит мои слова мимо ушей, или…
Максуэйн занервничал.
— Вы лучше поберегитесь, — предупредил он. — Черт их знает, может, они попробуют вас убрать. Он… Мне тут надо повидать кой-кого… — И Максуйэн помчался прочь, только пятки засверкали.
Боксом в Отравилле любуются на краю города, посреди заброшенного Луна-парка, в большом деревянном здании — бывшем казино. Когда я прибыл туда в восемь тридцать, большинство зрителей было уже на местах. Они плотно забили тесные ряды складных стульев в партере и еще плотнее — скамейки на двух узких балкончиках.
Дым. Вонь. Жара. Шум.
У меня было место в третьем ряду, возле ринга. Пробираясь туда, я обнаружил неподалеку, возле прохода, Дэна Ролфа, а рядом с ним Дину Бранд. Она наконец постриглась и завилась и, облаченная в пышную серую меховую шубу, выглядела на миллион долларов.
— Поставили на Купера? — спросила она, когда мы обменялись приветствиями.
— Нет. А вы много в него вложили?
— Не так много, как хотелось бы. Мы все придерживали, думали, что нам предложат ставку повыше, но черта с два.
— Кажется, весь город знает, что Буш сковырнется, — сказал я. — Пять минут назад я видел, как на Купера ставили сотню при ставке четыре против одного. — Я перегнулся через Ролфа, приблизил губы к тому месту, где в сером меховом воротнике пряталось ухо Дины, и прошептал:
— Проигрыш Буша отменяется. Поставьте наоборот, пока есть время.
Ее большие воспаленные глаза расширились и потемнели от тревоги, алчности, любопытства, подозрительности.
— Это точно? — хрипло спросила она.
— Ага.
Она прикусила жирно намазанные губы, нахмурилась, потом сказала:
— Откуда вам это известно?
Я промолчал. Она прикусила губу посильнее.
— Макс в курсе?
— Я его не видел. Он здесь?
— Наверное, — ответила она рассеянно, с отсутствующим выражением лица. Губы у нее шевелились, словно она что-то про себя подсчитывала.
Я сказал:
— Не хотите — не верьте, но это точно.
Она подалась вперед, впилась в меня взглядом, открыла сумку и извлекла оттуда пачку денег толщиной с кофейную банку. Часть пачки сунула Ролфу.
— На, Дэн, поставь на Буша. У нас еще час в запасе.
Ролф взял деньги и ушел выполнять поручение. Я сел на его место. Она положила руку мне на плечо и сказала:
— Если из-за вас я потеряю столько монет, начинайте молиться.
Я сделал вид, что мне смешно это слышать. Начались предварительные бои — схватки по четыре раунда между всякой шушерой. Я искал взглядом Талера, но не находил. Дина ерзала возле меня, не обращая внимания на ринг. Она то и дело возвращалась к вопросу, откуда у меня такие сведения, а в промежутках грозила мне адским пламенем и вечными муками, если они окажутся враньем.
Шел полуфинал, когда Ролф вернулся и отдал ей пригоршню билетов. Пока она щурясь разглядывала их, я встал и пошел на место. Она бросила вдогонку, не поднимая головы:
— Когда кончится, дождитесь нас у выхода.
Я еще протискивался к своему стулу, а на ринг уже поднялся Малыш Купер, коренастый крепыш с соломенными волосами, изрытым шрамами лицом и некоторым избытком мяса над резинкой лиловых трусов. Айк Буш, он же Эл Кеннеди, пролез сквозь веревки в углу напротив. Тело у него на вид было получше — подтянутое, по-змеиному гибкое, — а лицо бледное и угрюмое.
Они пожали друг другу руки, выслушали в центре ринга обычные наставления, разошлись по своим углам, сбросили халаты. Прозвучал гонг, и стычка началась.
Купер был неуклюж и бездарен. Все, чем он располагал, — это размашистые боковые, попади они в цель — могли бы причинить боль, но любой человек на двух ногах сумел бы от них уйти. Вот Буш — тот был классным боксером: легкие ноги, точная и быстрая левая рука, проворная правая. Выпускать Купера на ринг против этого стройного парнишки выглядело чистым убийством — если бы Буш хоть немного постарался. Но как раз этого он и не делал. Он не старался выиграть. Напротив, старался не выиграть, и делал это изо всех сил.
Купер топтался по рингу на своих плоских стопах и закидывал свои боковые куда попало — от ламп до углов. Система у него была простая — дать рукам волю, а там видно будет. Буш двигался вокруг толстячка, время от времени доставая его перчаткой, но в удар не вкладывал ничего.
Зрители завыли еще до конца первого раунда. Второй оказался таким же позорищем. Я чувствовал себя неважно. На Буша, похоже, не слишком повлияла наша маленькая беседа. Краем глаза я видел, как Дина Бранд пытается привлечь мое внимание. Вид у нее был разгоряченный. Я позаботился о том, чтобы мое внимание оказалось прикованным к чему-то совсем в другой стороне.
Полюбовная забава на ринге продолжалась и в третьем раунде, на сей раз под вопли зрителей: «Вон с ринга!», «Дай ему раза!» и «Пусть дерутся!». Вальсируя, противники очутились в ближнем ко мне углу как раз в тот момент, когда крики на миг оборвались.
Я сложил ладони рупором и заорал:
— Обратно в Филли, Эл!
Буш был ко мне спиной. Он подтолкнул Купера к веревкам, развернул его и оказался ко мне лицом.
Издали, с другой стороны зала, донесся еще чей-то вопль:
— Обратно в Филли, Эл!
Это Максуэйн, решил я.
Какой-то пьяница рядом со мной поднял отекшее лицо и заорал то же самое, смеясь, как над удачной шуткой. Остальные подхватили крик, не понимая, в чем дело, но заметив, что эти слова раздражают Буша.
Глаза его метались из стороны в сторону под черной полосой бровей.
Одним из своих шальных ударов Купер заехал стройному парнишке сбоку в челюсть.
Буш свалился мешком к ногам судьи.
За две секунды судья досчитал до пяти, но его оборвал гонг.
Я посмотрел на Дину Бранд и засмеялся — а что мне еще оставалось делать? Она, однако, смотрела на меня без улыбки. Лицо у нее было больное, как у Дэна Ролфа, только гораздо злее.
Секунданты поволокли Буша в угол и стали растирать, не вкладывая в это особой души. Он открыл глаза и посмотрел себе на ноги. Ударил гонг.
Малыш Купер затопал на середину, поддергивая трусы. Буш дождался, когда дурень приблизится, и быстро пошел на него.
Левая перчатка Буша нырнула вниз и буквально утонула в брюхе Купера. Купер сказал: «Ух» — и попятился, сложившись пополам.
Буш выпрямил его ударом правой в зубы и утопил свою левую снова. Купер опять сказал: «Ух», и у него начались неприятности с коленями.
Буш врезал ему с обеих сторон по голове, взвел свою правую как пружину, длинным ударом левой аккуратно установил лицо Купера в нужном положении и выбросил правую руку прямо из-под своей челюсти в челюсть Купера.
Все, кто был в зале, почувствовали удар.
Купер грохнулся на пол, подпрыгнул и лег смирно. Судье потребовалось полминуты, чтобы отсчитать десять секунд. Он мог считать хоть полчаса. Малыш Купер был в отключке.
Осилив, наконец, счет, судья поднял руку Буша. Вид у обоих был невеселый.
Наверху что-то сверкнуло, притянув мой взгляд. С узкого балкона метнулась вниз серебряная полоска.
Раздался женский крик.
Полет серебряной полоски закончился на ринге звуком, в котором смешались глухой удар и хлопок.
Айк Буш высвободил руку из пальцев судьи и свалился на Малыша Купера. Из шеи у него торчала черная рукоятка ножа.
10. Требуются преступления любой давности
11. Потрясающий черпак
Когда я начинал, на Айка Буша ставили семь к четырем и два к трем, что он выиграет нокаутом. К двум часам ставки были уже равные, а к половине четвертого на Малыша Купера ставили два против одного.
Последняя моя остановка была в забегаловке, где я, поедая сандвич с горячей котлетой, подбросил новость официанту и двум посетителям.
Когда я вышел, то обнаружил, что у двери меня ждет какой-то человек. У него были кривые ноги, а длинная нижняя челюсть выдавалась вперед, как у кабана. Он кивнул и пошел рядом со мной, грызя зубочистку и искоса на меня поглядывая. На углу он сказал:
— Я точно знаю, что это туфта.
— Что? — спросил я.
— Да что Айк Буш продует. Точно говорю, туфта.
— Тогда что вам беспокоиться? Все ставят два против одного на Купера. Но ему не выиграть, если Айк сам не поддастся.
Кабанья челюсть выплюнула измочаленную зубочистку и осклабилась, показав желтые зубы.
— Айк сам мне сказал вчера вечером, что побьет Купера, а мне он врать не станет.
— Дружите с ним?
— Не то чтобы дружим, но он знает, что я… Слушайте-ка, это точно, что Шепот вам свистнул, по-честному?
— По-честному.
Он злобно выругался.
— А я-то последние тридцать пять монет поставил на этого гада Айка, поверил ему. Да мне ничего не стоит засадить его за то… — Он замолчал и стал смотреть вдаль.
— За что засадить? — спросил я.
— Есть за что, — сказал он. — Ну, ладно.
У меня возникло предложение:
— Если вы что-нибудь такое о нем знаете, может, потолкуем? По мне, все едино, выиграет Буш или проиграет. Но раз можно прищемить ему хвост, отчего бы не попробовать?
Он взглянул на меня, на тротуар, выудил из жилетного кармана еще одну зубочистку, сунул ее в рот и пробурчал:
— Вы кто такой?
Я назвался каким-то именем — Хантер, Хант или Хантингтон — и спросил, как его зовут. Он сказал, что его зовут Максуэйн, Боб Максуэйн, и что его в городе знают все.
Я сказал, что верю и так, и спросил:
— Так как же? Прижмем Буша?
Хищные огоньки зажглись у Максуэйна в глазах и тут же потухли.
— Нет, — выдохнул он. — Я не из таких. Я в жизни…
— Вы в жизни небось только и делали, что давали себя обдурить. Вам не придется ему показываться, Максуэйн. Скажите мне, что вы про него знаете, а я сыграю за вас.
Он задумался над моим предложением и облизнул губы. Зубочистка выпала и прилипла к пиджаку.
— Не выдадите меня? — спросил он. — Я местный, если это выплывет, мне крышка. И его не засадите? Просто заставите его драться как следует?
— Точно.
Он возбужденно схватил меня за руку и зашептал:
— Ей-Богу?
— Ей-Богу.
— Его настоящая кличка Эл Кеннеди. Два года назад в Филадельфии ребята из банды Ножичка Хаггерти обчистили банк «Кистоун» и замочили двух сторожей. Эл был с ними. Он не убивал, но разгон держал вместе со всеми. Эл тогда вообще ошивался в Филадельфии. Их всех замели, а он смылся. Вот почему он залег здесь в кустах. Вот почему не позволяет печатать свою карточку в газетах и афишах. Перебивается по мелочам, хотя сам из высшей лиги. Поняли? Этот Айк Буш на самом деле Эл Кеннеди, которого фараоны в Филли ищут за кистоунский разбой. Поняли? Он с ними вместе…
— Понял, понял, — остановил я эту карусель. — Теперь надо до него добраться. Как это сделать?
— Он ночует в гостинице Максуэлла на Юнион-стрит. Наверное и сейчас там, отдыхает перед рубкой.
— Чего ему отдыхать? Он же не знает, что ему придется драться. Хорошо, попробуем туда зайти.
— То есть как попробуем? С чего вы взяли, что я туда пойду? Вы же обещали, побожились даже, что я буду в стороне.
— Угу, — сказал я, — теперь вспомнил. Какой он на вид?
— Волосы черные, сам худощавый, одно ухо расплющено, брови срослись. Вряд ли вы его с ходу узнаете.
— Попробую справиться. Где вас потом искать?
— В бильярдной Марри. Так не продавайте меня. Вы обещали.
Гостиница Максуэлла была неотличима от десятка ей подобных на Юнион-стрит — узкий парадный вход, зажатый между витринами лавчонок, и обшарпанная лестница, ведущая в регистратуру на втором этаже. У Максуэлла регистратура была прямо в коридоре. Доска для ключей висела за деревянной стойкой, которую давно пора было покрасить. На стойке рядом с медным колокольчиком лежала грязная книга для записи постояльцев. Вокруг не было ни души.
Мне пришлось проглядеть восемь страниц, пока я нашел запись «Айк Буш, Солт-Лейк-Сити, — № 214». Ключа от комнаты на доске не было. Я одолел еще несколько ступеней и постучал в дверь с указанным номером. Ничего не произошло. Я сделал еще две-три попытки и зашагал обратно.
Кто-то поднимался по лестнице. Я остановился на площадке и попытался рассмотреть того, кто шел мне навстречу. Света для этого как раз хватало.
Это был худой мускулистый парень в армейской рубашке, синем костюме и серой кепке. Его черные брови срослись в прямую линию.
Я сказал:
— Привет.
Он кивнул, не останавливаясь и не отвечая.
— Выиграешь сегодня? — спросил я.
— Надеюсь, — коротко бросил он, проходя мимо.
Я дал ему сделать четыре шага к двери и сказал:
— И я надеюсь. Не хотелось бы отправлять тебя обратно в Филадельфию, Эл.
Он сделал еще один шаг, очень медленно обернулся, оперся плечом о стену и хмыкнул:
— Чего?
— Жаль, если тебя сковырнет в шестом или каком там раунде такой слизняк, как Малыш Купер, — сказал я. — Не делай этого, Эл. Ты же не хочешь обратно в Филли.
Парень вдавил подбородок в шею и пошел на меня. На расстоянии вытянутой руки он остановился и слегка развернулся левым боком. Руки у него свободно висели. Я держал свои в карманах пальто.
Он повторил:
— Чего?
Я сказал:
— Постарайся запомнить — если Айк Буш сегодня проиграет, завтра Эл Кеннеди поедет на восток.
Он приподнял левое плечо. Я немного подвигал в кармане револьвером, как раз столько, сколько надо. Он проворчал:
— С чего ты взял, что я проиграю?
— Болтают разное. Я и решил, что ты с этого ничего не будешь иметь, разве что бесплатную поездку в Филли.
— Тебе бы челюсть своротить, жулик толстый.
— Это лучше прямо сейчас, — посоветовал я. — Ведь если ты выиграешь, то больше меня не увидишь. А если проиграешь — увидишь, только на тебе будут наручники.
Я нашел Максуэйна в бильярдной Марри на Бродвее.
— Были у него? — спросил он.
— Угу. Все в порядке. Конечно, если он не смоется из города, или не проболтается своим покровителям, или не пропустит мои слова мимо ушей, или…
Максуэйн занервничал.
— Вы лучше поберегитесь, — предупредил он. — Черт их знает, может, они попробуют вас убрать. Он… Мне тут надо повидать кой-кого… — И Максуйэн помчался прочь, только пятки засверкали.
Боксом в Отравилле любуются на краю города, посреди заброшенного Луна-парка, в большом деревянном здании — бывшем казино. Когда я прибыл туда в восемь тридцать, большинство зрителей было уже на местах. Они плотно забили тесные ряды складных стульев в партере и еще плотнее — скамейки на двух узких балкончиках.
Дым. Вонь. Жара. Шум.
У меня было место в третьем ряду, возле ринга. Пробираясь туда, я обнаружил неподалеку, возле прохода, Дэна Ролфа, а рядом с ним Дину Бранд. Она наконец постриглась и завилась и, облаченная в пышную серую меховую шубу, выглядела на миллион долларов.
— Поставили на Купера? — спросила она, когда мы обменялись приветствиями.
— Нет. А вы много в него вложили?
— Не так много, как хотелось бы. Мы все придерживали, думали, что нам предложат ставку повыше, но черта с два.
— Кажется, весь город знает, что Буш сковырнется, — сказал я. — Пять минут назад я видел, как на Купера ставили сотню при ставке четыре против одного. — Я перегнулся через Ролфа, приблизил губы к тому месту, где в сером меховом воротнике пряталось ухо Дины, и прошептал:
— Проигрыш Буша отменяется. Поставьте наоборот, пока есть время.
Ее большие воспаленные глаза расширились и потемнели от тревоги, алчности, любопытства, подозрительности.
— Это точно? — хрипло спросила она.
— Ага.
Она прикусила жирно намазанные губы, нахмурилась, потом сказала:
— Откуда вам это известно?
Я промолчал. Она прикусила губу посильнее.
— Макс в курсе?
— Я его не видел. Он здесь?
— Наверное, — ответила она рассеянно, с отсутствующим выражением лица. Губы у нее шевелились, словно она что-то про себя подсчитывала.
Я сказал:
— Не хотите — не верьте, но это точно.
Она подалась вперед, впилась в меня взглядом, открыла сумку и извлекла оттуда пачку денег толщиной с кофейную банку. Часть пачки сунула Ролфу.
— На, Дэн, поставь на Буша. У нас еще час в запасе.
Ролф взял деньги и ушел выполнять поручение. Я сел на его место. Она положила руку мне на плечо и сказала:
— Если из-за вас я потеряю столько монет, начинайте молиться.
Я сделал вид, что мне смешно это слышать. Начались предварительные бои — схватки по четыре раунда между всякой шушерой. Я искал взглядом Талера, но не находил. Дина ерзала возле меня, не обращая внимания на ринг. Она то и дело возвращалась к вопросу, откуда у меня такие сведения, а в промежутках грозила мне адским пламенем и вечными муками, если они окажутся враньем.
Шел полуфинал, когда Ролф вернулся и отдал ей пригоршню билетов. Пока она щурясь разглядывала их, я встал и пошел на место. Она бросила вдогонку, не поднимая головы:
— Когда кончится, дождитесь нас у выхода.
Я еще протискивался к своему стулу, а на ринг уже поднялся Малыш Купер, коренастый крепыш с соломенными волосами, изрытым шрамами лицом и некоторым избытком мяса над резинкой лиловых трусов. Айк Буш, он же Эл Кеннеди, пролез сквозь веревки в углу напротив. Тело у него на вид было получше — подтянутое, по-змеиному гибкое, — а лицо бледное и угрюмое.
Они пожали друг другу руки, выслушали в центре ринга обычные наставления, разошлись по своим углам, сбросили халаты. Прозвучал гонг, и стычка началась.
Купер был неуклюж и бездарен. Все, чем он располагал, — это размашистые боковые, попади они в цель — могли бы причинить боль, но любой человек на двух ногах сумел бы от них уйти. Вот Буш — тот был классным боксером: легкие ноги, точная и быстрая левая рука, проворная правая. Выпускать Купера на ринг против этого стройного парнишки выглядело чистым убийством — если бы Буш хоть немного постарался. Но как раз этого он и не делал. Он не старался выиграть. Напротив, старался не выиграть, и делал это изо всех сил.
Купер топтался по рингу на своих плоских стопах и закидывал свои боковые куда попало — от ламп до углов. Система у него была простая — дать рукам волю, а там видно будет. Буш двигался вокруг толстячка, время от времени доставая его перчаткой, но в удар не вкладывал ничего.
Зрители завыли еще до конца первого раунда. Второй оказался таким же позорищем. Я чувствовал себя неважно. На Буша, похоже, не слишком повлияла наша маленькая беседа. Краем глаза я видел, как Дина Бранд пытается привлечь мое внимание. Вид у нее был разгоряченный. Я позаботился о том, чтобы мое внимание оказалось прикованным к чему-то совсем в другой стороне.
Полюбовная забава на ринге продолжалась и в третьем раунде, на сей раз под вопли зрителей: «Вон с ринга!», «Дай ему раза!» и «Пусть дерутся!». Вальсируя, противники очутились в ближнем ко мне углу как раз в тот момент, когда крики на миг оборвались.
Я сложил ладони рупором и заорал:
— Обратно в Филли, Эл!
Буш был ко мне спиной. Он подтолкнул Купера к веревкам, развернул его и оказался ко мне лицом.
Издали, с другой стороны зала, донесся еще чей-то вопль:
— Обратно в Филли, Эл!
Это Максуэйн, решил я.
Какой-то пьяница рядом со мной поднял отекшее лицо и заорал то же самое, смеясь, как над удачной шуткой. Остальные подхватили крик, не понимая, в чем дело, но заметив, что эти слова раздражают Буша.
Глаза его метались из стороны в сторону под черной полосой бровей.
Одним из своих шальных ударов Купер заехал стройному парнишке сбоку в челюсть.
Буш свалился мешком к ногам судьи.
За две секунды судья досчитал до пяти, но его оборвал гонг.
Я посмотрел на Дину Бранд и засмеялся — а что мне еще оставалось делать? Она, однако, смотрела на меня без улыбки. Лицо у нее было больное, как у Дэна Ролфа, только гораздо злее.
Секунданты поволокли Буша в угол и стали растирать, не вкладывая в это особой души. Он открыл глаза и посмотрел себе на ноги. Ударил гонг.
Малыш Купер затопал на середину, поддергивая трусы. Буш дождался, когда дурень приблизится, и быстро пошел на него.
Левая перчатка Буша нырнула вниз и буквально утонула в брюхе Купера. Купер сказал: «Ух» — и попятился, сложившись пополам.
Буш выпрямил его ударом правой в зубы и утопил свою левую снова. Купер опять сказал: «Ух», и у него начались неприятности с коленями.
Буш врезал ему с обеих сторон по голове, взвел свою правую как пружину, длинным ударом левой аккуратно установил лицо Купера в нужном положении и выбросил правую руку прямо из-под своей челюсти в челюсть Купера.
Все, кто был в зале, почувствовали удар.
Купер грохнулся на пол, подпрыгнул и лег смирно. Судье потребовалось полминуты, чтобы отсчитать десять секунд. Он мог считать хоть полчаса. Малыш Купер был в отключке.
Осилив, наконец, счет, судья поднял руку Буша. Вид у обоих был невеселый.
Наверху что-то сверкнуло, притянув мой взгляд. С узкого балкона метнулась вниз серебряная полоска.
Раздался женский крик.
Полет серебряной полоски закончился на ринге звуком, в котором смешались глухой удар и хлопок.
Айк Буш высвободил руку из пальцев судьи и свалился на Малыша Купера. Из шеи у него торчала черная рукоятка ножа.
10. Требуются преступления любой давности
Когда полчаса спустя я вышел на улицу, Дина Бранд сидела за рулем маленькой голубой машины и разговаривала с Максом Талером, стоявшим рядом.
Квадратный подбородок Дины выдавался вперед, ее крупные яркие губы грубо выплевывали слова, морщинки по углам рта стали глубокими и жесткими.
У игрока был такой же неприятный вид. Красивое лицо пожелтело и затвердело, словно деревянное. Тонкие губы вытянулись в нитку.
Все это напоминало веселую семейную сцену. Я бы не стал в нее вмешиваться, если бы девушка не увидела меня и не позвала:
— Господи, Боже, я уж думала, вы никогда не выйдете.
Я подошел к машине. Талер взглянул на меня поверх крыши без особого дружелюбия.
— Вчера вечером я советовал тебе уехать во Фриско. — Шепот у него был резче, чем крик. — Сейчас я тебе приказываю.
— И на этом спасибо, — ответил я, влезая в машину.
Пока Дина возилась с зажиганием, Макс сказал ей:
— Не в первый раз ты меня продаешь. Это был последний.
Она тронула машину с места, обернулась и пропела ему через плечо:
— Пошел ты к черту, любовь моя!
До города мы добрались быстро.
— Буш умер? — спросила она, сворачивая на Бродвей.
— Конечно. Когда его перевернули, острие ножа торчало спереди.
— Мог бы сообразить, что с ними шутки плохи. Зайдем куда-нибудь поесть. Мне отломилось сегодня почти одиннадцать сотен, так что мой дружок может дуться, пока не лопнет. А вам сколько перепало?
— Я не ставил. Значит, вашему Максу это не понравилось?
— Не ставил?! — воскликнула она. — Ну не осел ли! Где это слыхано, чтобы человек не ставил, когда он такое знает?
— Я не был до конца уверен. Значит, Максу не понравился такой оборот дел?
— Нетрудно догадаться. Он много просадил. А теперь еще злится, что у меня хватило ума вовремя переметнуться и взять свое. — Она яростно затормозила у китайского ресторана. — Да пошел он к черту, дешевка плюгавая!
Глаза у нее блестели — от влаги. Вылезая из машины, она промокнула их платком.
— Господи, есть-то как хочется, — сказала Дина, таща меня за собой. — Закажете мне свинины с лапшой, целую тонну?
С тонной она бы не справилась, но умяла полную тарелку и еще половину моей порции. Потом мы сели в машину и поехали к ней домой.
Дэн Ролф был в столовой. Перед ним на столе стоял стакан и коричневая бутылка без наклейки. Он сидел прямо, уставившись на бутылку. В комнате пахло настойкой опия.
Дина Бранд сбросила шубу, которая соскользнула со стула на пол, и, щелкнув пальцами перед лицом чахоточного, нетерпеливо осведомилась:
— Деньги получил?
Не отрывая глаз от бутылки, он вынул из внутреннего кармана пиджака пачку банкнот и бросил на стол. Девушка схватила ее, дважды пересчитала, причмокнула и запихнула деньги в сумку.
Она пошла на кухню и стала колоть лед. Я сел и закурил. Ролф глядел на бутылку. У нас с ним никогда не находилось, о чем поговорить. Наконец Дина принесла джин, лимонный сок, сельтерскую и лед.
Мы выпили, и она сказала Ролфу:
— Макс злой как черт. Узнал, что ты побежал в последнюю минуту ставить на Буша, и думает, обезьяна, что я его надула. Я-то здесь при чем? Сделала то, что сделал бы любой нормальный человек, — взяла свое. Я чиста, как младенец, правда? — спросила она меня.
— Правда.
— Еще бы. Макс просто боится, что те, другие, подумают, будто мы с ним были заодно. Будто Дэн ставил и его деньги вместе с моими. Ну это проблемы Макса. Может хоть утопиться, паршивец плюгавый. Еще капельку, хорошо пошла.
Она налила по новой себе и мне. Ролф не дотронулся и до первой порции. Он сказал, по-прежнему глядя на коричневую бутылку:
— Вряд ли можно было рассчитывать, что его это сильно обрадует.
Девушка насупилась:
— Как хочу, так и рассчитываю. А он не имеет права так со мной разговаривать. Он меня не купил. Я ему докажу.
Она осушила стакан, со стуком поставила его на стол и повернулась в мою сторону.
— Это правда, что Илайхью Уилсон дал вам десять тысяч долларов на очистку города?
— Угу.
Ее воспаленные глаза жадно блеснули.
— А если я вам помогу, перепадет мне что-нибудь из этих…
— Так нельзя, Дина. — Ролф говорил с трудом, но ласково и настойчиво, как с ребенком. — Это была бы крайняя подлость.
Девушка медленно обратила к Дэну лицо. На нем появилось такое же выражение, как при разговоре с Талером.
— Нет, можно, — сказала она. — Значит, я подлая, да?
Он не ответил, не поднял глаз от бутылки. Лицо у нее стало красным, грубым, жестоким, а голос, напротив, мягким, воркующим:
— Как жаль, что такой чистый джентльмен, пусть и слегка чахоточный, связался с такой низкой тварью, как я.
— Это можно исправить, — медленно сказал Ролф, вставая. Он был налит опием до краев.
Дина Бранд вскочила и обежала вокруг стола. Дэн Ролф смотрел на нее пустыми одурманенными глазами. Она вплотную приблизила к нему лицо и спросила:
— Значит, теперь я для тебя слишком подлая, да?
Он сказал, не повышая голоса:
— Я сказал, что предавать друзей подло, так оно и есть.
Она поймала его за тонкое запястье и стала выкручивать, пока Дэн не очутился на коленях. Другой рукой она принялась с размаху бить его по впалым щекам. Голова его моталась из стороны в сторону. Свободной рукой он мог защитить лицо, но не стал этого делать.
Дина отпустила запястье, повернулась к Ролфу спиной и потянулась за джином с сельтерской. Она улыбалась. Эта улыбка мне не нравилась.
Ролф, моргая, поднялся с колен. Запястье у него покраснело, лицо распухло. Он потверже встал на ноги и посмотрел на меня тусклыми глазами.
Все с тем же выражением лица и пустых глаз он сунул руку под пиджак, достал черный автоматический пистолет и выстрелил в меня.
Но он слишком трясся — ему недоставало ни скорости, ни точности. Я успел швырнуть в него стакан и попал в плечо. Пуля ушла куда-то вверх.
Я прыгнул на Ролфа, пока он не успел выстрелить вновь, и сумел выбить пистолет. Вторая пуля ушла в пол.
Я дал ему в челюсть. Дэн свалился ничком и остался лежать.
Я обернулся.
Дина Бранд собиралась стукнуть меня по голове тяжелым сифоном с сельтерской, который раздробил бы мне череп.
— Стойте! — заорал я.
— А зачем вы его так? — огрызнулась она.
— Что теперь делать. Лучше приведите его в чувство.
Дина поставила сифон на место, и я помог ей перенести Дэна в спальню. Когда у него задергались веки, я предоставил ей заканчивать работу и вернулся в столовую. Она пришла через пятнадцать минут.
— Все в порядке, — сказала она. — Но можно было обойтись и без этого.
— Я это сделал ради него. Знаете, почему он в меня стрелял?
— Чтобы я не продала вам Макса?
— Нет. Потому что я видел, как вы задали ему взбучку.
— Глупость какая-то, — сказала она. — Ведь это я его била, а не вы.
— Он в вас влюблен, и вы с ним не первый раз так обходитесь. Он уже знает, что с вами меряться силой не стоит. Но нельзя ожидать, что он согласится получать от вас пощечины при другом мужчине.
— А я-то думала, что знаю мужчин, — посетовала она. — Все они сумасшедшие, черт бы их побрал.
— Я ему вмазал, чтобы поддержать его достоинство. Понимаете, обошелся с ним как с мужчиной, а не как с жалким типом, которого бьют бабы.
— Ну, знаете, — вздохнула она, — вам виднее. Надо бы выпить.
Мы выпили, и я начал:
— Вы сказали, что согласны работать со мной, если вам перепадет что-нибудь из денег Уилсона. Это можно.
— Сколько?
— Сколько заработаете. Посмотрим, сколько от вас будет пользы.
— А поточнее нельзя?
— Откуда я знаю, какой от вас будет прок?
— Ах, не знаете? Много будет проку, братец, не сомневайтесь. Я Отравилл знаю вдоль и поперек. — Она оглядела свои колени, обтянутые серыми чулками, и негодующе воскликнула: — Полюбуйтесь — опять поехали! Видели вы что-нибудь подобное? Честное слово, лучше носить туфли на босу ногу.
— У вас ноги слишком велики, — сообщил я ей. — Материал не выдерживает.
— Хватит острить. Как вы собираетесь очистить нашу деревню?
— Если мне не наврали, то Отравилл превратили в этот благоухающий рай Талер, Пит Финн, Лу Ярд и Нунан. Старик Илайхью тоже не без греха, но, возможно, он не во всем виноват. Кроме того, он мой клиент, хоть и против его собственной воли, так что придется обращаться с ним полегче. Буду копать, пока не найду какое-нибудь грязное дело, в котором они замешаны, и вытащу его на свет божий. Мне сгодится преступление любой давности. Если репутация этих ребят соответствует действительности, нетрудно будет найти дельце-другое, которое можно им пришить.
— Вы к этому и вели, когда затеяли историю с боксом?
— То был просто эксперимент. Хотел посмотреть, что получится.
— Значит, вот как вы работаете, ученые детективы. Господи, такой толстый, упрямый парень, уже в годах, и вроде знает, что почем, а действует наобум.
— Иногда хорошо работать по плану, — сказал я. — А иногда лучше просто помешать палкой в болоте. Только при этом надо ухитриться остаться в живых. И еще — поглядывать по сторонам, чтобы не упустить то самое, что тебе нужно, когда оно всплывет.
— За это стоит выпить, — сказала она.
Квадратный подбородок Дины выдавался вперед, ее крупные яркие губы грубо выплевывали слова, морщинки по углам рта стали глубокими и жесткими.
У игрока был такой же неприятный вид. Красивое лицо пожелтело и затвердело, словно деревянное. Тонкие губы вытянулись в нитку.
Все это напоминало веселую семейную сцену. Я бы не стал в нее вмешиваться, если бы девушка не увидела меня и не позвала:
— Господи, Боже, я уж думала, вы никогда не выйдете.
Я подошел к машине. Талер взглянул на меня поверх крыши без особого дружелюбия.
— Вчера вечером я советовал тебе уехать во Фриско. — Шепот у него был резче, чем крик. — Сейчас я тебе приказываю.
— И на этом спасибо, — ответил я, влезая в машину.
Пока Дина возилась с зажиганием, Макс сказал ей:
— Не в первый раз ты меня продаешь. Это был последний.
Она тронула машину с места, обернулась и пропела ему через плечо:
— Пошел ты к черту, любовь моя!
До города мы добрались быстро.
— Буш умер? — спросила она, сворачивая на Бродвей.
— Конечно. Когда его перевернули, острие ножа торчало спереди.
— Мог бы сообразить, что с ними шутки плохи. Зайдем куда-нибудь поесть. Мне отломилось сегодня почти одиннадцать сотен, так что мой дружок может дуться, пока не лопнет. А вам сколько перепало?
— Я не ставил. Значит, вашему Максу это не понравилось?
— Не ставил?! — воскликнула она. — Ну не осел ли! Где это слыхано, чтобы человек не ставил, когда он такое знает?
— Я не был до конца уверен. Значит, Максу не понравился такой оборот дел?
— Нетрудно догадаться. Он много просадил. А теперь еще злится, что у меня хватило ума вовремя переметнуться и взять свое. — Она яростно затормозила у китайского ресторана. — Да пошел он к черту, дешевка плюгавая!
Глаза у нее блестели — от влаги. Вылезая из машины, она промокнула их платком.
— Господи, есть-то как хочется, — сказала Дина, таща меня за собой. — Закажете мне свинины с лапшой, целую тонну?
С тонной она бы не справилась, но умяла полную тарелку и еще половину моей порции. Потом мы сели в машину и поехали к ней домой.
Дэн Ролф был в столовой. Перед ним на столе стоял стакан и коричневая бутылка без наклейки. Он сидел прямо, уставившись на бутылку. В комнате пахло настойкой опия.
Дина Бранд сбросила шубу, которая соскользнула со стула на пол, и, щелкнув пальцами перед лицом чахоточного, нетерпеливо осведомилась:
— Деньги получил?
Не отрывая глаз от бутылки, он вынул из внутреннего кармана пиджака пачку банкнот и бросил на стол. Девушка схватила ее, дважды пересчитала, причмокнула и запихнула деньги в сумку.
Она пошла на кухню и стала колоть лед. Я сел и закурил. Ролф глядел на бутылку. У нас с ним никогда не находилось, о чем поговорить. Наконец Дина принесла джин, лимонный сок, сельтерскую и лед.
Мы выпили, и она сказала Ролфу:
— Макс злой как черт. Узнал, что ты побежал в последнюю минуту ставить на Буша, и думает, обезьяна, что я его надула. Я-то здесь при чем? Сделала то, что сделал бы любой нормальный человек, — взяла свое. Я чиста, как младенец, правда? — спросила она меня.
— Правда.
— Еще бы. Макс просто боится, что те, другие, подумают, будто мы с ним были заодно. Будто Дэн ставил и его деньги вместе с моими. Ну это проблемы Макса. Может хоть утопиться, паршивец плюгавый. Еще капельку, хорошо пошла.
Она налила по новой себе и мне. Ролф не дотронулся и до первой порции. Он сказал, по-прежнему глядя на коричневую бутылку:
— Вряд ли можно было рассчитывать, что его это сильно обрадует.
Девушка насупилась:
— Как хочу, так и рассчитываю. А он не имеет права так со мной разговаривать. Он меня не купил. Я ему докажу.
Она осушила стакан, со стуком поставила его на стол и повернулась в мою сторону.
— Это правда, что Илайхью Уилсон дал вам десять тысяч долларов на очистку города?
— Угу.
Ее воспаленные глаза жадно блеснули.
— А если я вам помогу, перепадет мне что-нибудь из этих…
— Так нельзя, Дина. — Ролф говорил с трудом, но ласково и настойчиво, как с ребенком. — Это была бы крайняя подлость.
Девушка медленно обратила к Дэну лицо. На нем появилось такое же выражение, как при разговоре с Талером.
— Нет, можно, — сказала она. — Значит, я подлая, да?
Он не ответил, не поднял глаз от бутылки. Лицо у нее стало красным, грубым, жестоким, а голос, напротив, мягким, воркующим:
— Как жаль, что такой чистый джентльмен, пусть и слегка чахоточный, связался с такой низкой тварью, как я.
— Это можно исправить, — медленно сказал Ролф, вставая. Он был налит опием до краев.
Дина Бранд вскочила и обежала вокруг стола. Дэн Ролф смотрел на нее пустыми одурманенными глазами. Она вплотную приблизила к нему лицо и спросила:
— Значит, теперь я для тебя слишком подлая, да?
Он сказал, не повышая голоса:
— Я сказал, что предавать друзей подло, так оно и есть.
Она поймала его за тонкое запястье и стала выкручивать, пока Дэн не очутился на коленях. Другой рукой она принялась с размаху бить его по впалым щекам. Голова его моталась из стороны в сторону. Свободной рукой он мог защитить лицо, но не стал этого делать.
Дина отпустила запястье, повернулась к Ролфу спиной и потянулась за джином с сельтерской. Она улыбалась. Эта улыбка мне не нравилась.
Ролф, моргая, поднялся с колен. Запястье у него покраснело, лицо распухло. Он потверже встал на ноги и посмотрел на меня тусклыми глазами.
Все с тем же выражением лица и пустых глаз он сунул руку под пиджак, достал черный автоматический пистолет и выстрелил в меня.
Но он слишком трясся — ему недоставало ни скорости, ни точности. Я успел швырнуть в него стакан и попал в плечо. Пуля ушла куда-то вверх.
Я прыгнул на Ролфа, пока он не успел выстрелить вновь, и сумел выбить пистолет. Вторая пуля ушла в пол.
Я дал ему в челюсть. Дэн свалился ничком и остался лежать.
Я обернулся.
Дина Бранд собиралась стукнуть меня по голове тяжелым сифоном с сельтерской, который раздробил бы мне череп.
— Стойте! — заорал я.
— А зачем вы его так? — огрызнулась она.
— Что теперь делать. Лучше приведите его в чувство.
Дина поставила сифон на место, и я помог ей перенести Дэна в спальню. Когда у него задергались веки, я предоставил ей заканчивать работу и вернулся в столовую. Она пришла через пятнадцать минут.
— Все в порядке, — сказала она. — Но можно было обойтись и без этого.
— Я это сделал ради него. Знаете, почему он в меня стрелял?
— Чтобы я не продала вам Макса?
— Нет. Потому что я видел, как вы задали ему взбучку.
— Глупость какая-то, — сказала она. — Ведь это я его била, а не вы.
— Он в вас влюблен, и вы с ним не первый раз так обходитесь. Он уже знает, что с вами меряться силой не стоит. Но нельзя ожидать, что он согласится получать от вас пощечины при другом мужчине.
— А я-то думала, что знаю мужчин, — посетовала она. — Все они сумасшедшие, черт бы их побрал.
— Я ему вмазал, чтобы поддержать его достоинство. Понимаете, обошелся с ним как с мужчиной, а не как с жалким типом, которого бьют бабы.
— Ну, знаете, — вздохнула она, — вам виднее. Надо бы выпить.
Мы выпили, и я начал:
— Вы сказали, что согласны работать со мной, если вам перепадет что-нибудь из денег Уилсона. Это можно.
— Сколько?
— Сколько заработаете. Посмотрим, сколько от вас будет пользы.
— А поточнее нельзя?
— Откуда я знаю, какой от вас будет прок?
— Ах, не знаете? Много будет проку, братец, не сомневайтесь. Я Отравилл знаю вдоль и поперек. — Она оглядела свои колени, обтянутые серыми чулками, и негодующе воскликнула: — Полюбуйтесь — опять поехали! Видели вы что-нибудь подобное? Честное слово, лучше носить туфли на босу ногу.
— У вас ноги слишком велики, — сообщил я ей. — Материал не выдерживает.
— Хватит острить. Как вы собираетесь очистить нашу деревню?
— Если мне не наврали, то Отравилл превратили в этот благоухающий рай Талер, Пит Финн, Лу Ярд и Нунан. Старик Илайхью тоже не без греха, но, возможно, он не во всем виноват. Кроме того, он мой клиент, хоть и против его собственной воли, так что придется обращаться с ним полегче. Буду копать, пока не найду какое-нибудь грязное дело, в котором они замешаны, и вытащу его на свет божий. Мне сгодится преступление любой давности. Если репутация этих ребят соответствует действительности, нетрудно будет найти дельце-другое, которое можно им пришить.
— Вы к этому и вели, когда затеяли историю с боксом?
— То был просто эксперимент. Хотел посмотреть, что получится.
— Значит, вот как вы работаете, ученые детективы. Господи, такой толстый, упрямый парень, уже в годах, и вроде знает, что почем, а действует наобум.
— Иногда хорошо работать по плану, — сказал я. — А иногда лучше просто помешать палкой в болоте. Только при этом надо ухитриться остаться в живых. И еще — поглядывать по сторонам, чтобы не упустить то самое, что тебе нужно, когда оно всплывет.
— За это стоит выпить, — сказала она.
11. Потрясающий черпак
Мы снова выпили.
Она поставила стакан, облизала губы и произнесла:
— Если ваш метод — мешать в болоте, у меня есть для вас потрясающий черпак. — Слышали когда-нибудь про Тима, брата Нунана? Он покончил с собой на озере Мок года два назад.
— Нет.
— Ничего хорошего вы про него все равно не услышали бы. Но дело в том, что он не покончил с собой. Его убил Макс.
— Да?
— Да проснитесь вы, ради Бога. Я вам дело говорю. Нунан для Тима был как отец. Дайте ему доказательства, и он раздавит Макса как клопа. Вам ведь это нужно?
— А у вас есть доказательства?
— Два человека были рядом с Тимом перед смертью, и он сказал им, что это сделал Макс. Оба еще в городе, хотя одному жить осталось недолго. Как, годится?
Вид у нее был такой, словно она говорила правду, хотя у женщин, особенно голубоглазых, внешность порой обманчива.
— Послушаем всю историю, — сказал я. — Люблю подробности.
— Подробности обещаю. Вы были когда-нибудь на озере Мок? Это наш летний курорт, в пятидесяти километрах отсюда по ущелью. Местечко дрянь, но летом там прохладно, вот все туда и едут. Это было позапрошлым летом, в последнюю субботу августа. Я там была с парнем по имени Холли. Он сейчас вернулся в Англию, но это неважно — Холли ни при чем. Забавный он был экземпляр — носил белые шелковые носки наизнанку, чтобы швами не натереть ноги. На той неделе я получила от него письмо. Оно где-то валяется, но это опять же неважно.
Так вот, мы там были, и Макс тоже — с девушкой, с которой он тогда встречался, Мертл Дженнисон ее звали. Она сейчас в больнице, умирает от воспаления почек или чего-то такого. Тогда это была классная девчонка, стройная блондиночка, мне она всегда нравилась. Разве что любила пошуметь, когда выпьет. Тим Нунан по ней с ума сходил, но в то лето она ни на кого не смотрела, кроме Макса.
Тим не давал ей проходу. Он был такой здоровенный красивый ирландец, но бестолочь и дешевый жулик. Только на том и выезжал, что у него брат — шеф полиции. Где Мертл ни появится — глядишь, и он тут как тут. Она ничего не говорила Максу — не хотела чтобы у Макса испортились отношения с шефом, братом Тима.
Ну и, конечно, в ту субботу Тим заявился на озеро Мок. Мертл и Макс были там вдвоем, без компании. Мы-то с Холли приехали вместе с целой оравой. Я разговорилась с Мертл, и она сказала, что получила от Тима записку — он просил вечером встретиться с ним на несколько минут в беседке возле гостиницы. Писал, что, если она не придет, он покончит с собой. Мы, конечно, посмеялись над этим враньем. Я уговаривала Мертл не ходить. Но она уже накачалась, развеселилась и сказала, что пойдет и выложит все, что о нем думает.
Она поставила стакан, облизала губы и произнесла:
— Если ваш метод — мешать в болоте, у меня есть для вас потрясающий черпак. — Слышали когда-нибудь про Тима, брата Нунана? Он покончил с собой на озере Мок года два назад.
— Нет.
— Ничего хорошего вы про него все равно не услышали бы. Но дело в том, что он не покончил с собой. Его убил Макс.
— Да?
— Да проснитесь вы, ради Бога. Я вам дело говорю. Нунан для Тима был как отец. Дайте ему доказательства, и он раздавит Макса как клопа. Вам ведь это нужно?
— А у вас есть доказательства?
— Два человека были рядом с Тимом перед смертью, и он сказал им, что это сделал Макс. Оба еще в городе, хотя одному жить осталось недолго. Как, годится?
Вид у нее был такой, словно она говорила правду, хотя у женщин, особенно голубоглазых, внешность порой обманчива.
— Послушаем всю историю, — сказал я. — Люблю подробности.
— Подробности обещаю. Вы были когда-нибудь на озере Мок? Это наш летний курорт, в пятидесяти километрах отсюда по ущелью. Местечко дрянь, но летом там прохладно, вот все туда и едут. Это было позапрошлым летом, в последнюю субботу августа. Я там была с парнем по имени Холли. Он сейчас вернулся в Англию, но это неважно — Холли ни при чем. Забавный он был экземпляр — носил белые шелковые носки наизнанку, чтобы швами не натереть ноги. На той неделе я получила от него письмо. Оно где-то валяется, но это опять же неважно.
Так вот, мы там были, и Макс тоже — с девушкой, с которой он тогда встречался, Мертл Дженнисон ее звали. Она сейчас в больнице, умирает от воспаления почек или чего-то такого. Тогда это была классная девчонка, стройная блондиночка, мне она всегда нравилась. Разве что любила пошуметь, когда выпьет. Тим Нунан по ней с ума сходил, но в то лето она ни на кого не смотрела, кроме Макса.
Тим не давал ей проходу. Он был такой здоровенный красивый ирландец, но бестолочь и дешевый жулик. Только на том и выезжал, что у него брат — шеф полиции. Где Мертл ни появится — глядишь, и он тут как тут. Она ничего не говорила Максу — не хотела чтобы у Макса испортились отношения с шефом, братом Тима.
Ну и, конечно, в ту субботу Тим заявился на озеро Мок. Мертл и Макс были там вдвоем, без компании. Мы-то с Холли приехали вместе с целой оравой. Я разговорилась с Мертл, и она сказала, что получила от Тима записку — он просил вечером встретиться с ним на несколько минут в беседке возле гостиницы. Писал, что, если она не придет, он покончит с собой. Мы, конечно, посмеялись над этим враньем. Я уговаривала Мертл не ходить. Но она уже накачалась, развеселилась и сказала, что пойдет и выложит все, что о нем думает.