Страница:
– Ну… – промычала я, тщетно пытаясь разобраться.
– Ах, Джулс, – подала голос Джил, – во всем этом не было и капли твоей вины. Это я во всем виновата. Так глупо с моей стороны.
Она наконец подняла голову. Я попыталась изобразить сочувствие, но такое неприкрытое страдание заставило меня лишь содрогнуться. Лицо Джил было как после химического пилинга, когда с помощью кислоты сдирают верхний слой кожи.
– Мне казалось, что я справлюсь… что мне повезет… – всхлипывала она. – Я боялась бросить Джереми, потому что мне не хотелось остаться совсем одной, а потом я встретила Филипа, он казался мне душкой, я думала, что он не бросит меня одну, но я ошибалась… А сейчас я просто не знаю, что делать… Ах, какая же я дура…
– И теперь уверена, что жизнь кончена?
Тут до меня дошло, что Филип, какое бы отвращение он у меня ни вызывал, служил прикрытием для нас с Мэл. Когда нужно было отвлечь Джил от тяжелых моральных переживаний, он был тут как тут – развлекал ее и трахал. Теперь же весь груз ответственности упал на наши с Мэл плечи. И конечно, на саму Джил. Ей сейчас очень плохо, но на данный момент у меня и своих проблем с избытком.
Джил ревела все сильнее:
– Я не знаю, но я надеюсь… я надеюсь…
– Зря, – перебила Мэл, это воплощение здравого смысла. – Он заявил ей, что ему нужна передышка, мол, у него и так на работе фигня разная, и он просто не может, когда она тут еще ноет.
Что ж, яснее некуда.
– Но он обещал мне позвонить, – запротестовала Джил. – Он сказал, что непременно позвонит, чтобы проверить, как у меня дела, и если все более-менее наладится, то, может быть, тогда…
Мэл поставила на столик две дымящиеся кружки.
– Чай, виски, мед, – возвестила она. – То, что вам обеим нужно. А ну давайте – залпом.
– Ах, Мэл!
Она сама догадалась приготовить горячий пунш. Я зашмыгала и сгребла в объятия побитую жизнью Джил, которая лишь жалобно пискнула.
– Подружки мои, я вас так люблю! Я вас ужасно-ужасно-ужасно люблю! Я люблю тебя, Мэл, – всхлипывала я, одной рукой цепляясь за ее ладонь, а другой прижимая к себе Джил. – Я так люблю вас обеих, я так рада, что вы у меня есть, что мне даже не нужен ни мужик, ни мама…
Страсти уже выплескивались через край. Джил вновь завыла сиреной, зарываясь все глубже и глубже в мою подмышку. Дружный рев доставлял нам невыразимое и громадное облегчение. Должно быть, мы завывали как два диковатых привидения. Если одна из нас начинала утихать, другая испускала такой страдальческий стон, что мы, как по команде, начинали по новой (так бывает, когда пытаешься сдержать истерические смешки, но не можешь, хотя никто уже не помнит шутку). Джил-то точно знала, что она оплакивала. Для меня же слезы стали воплощением всех невзгод, выпавших на мою долю, всех пустот, которые надо было заполнить, наконец, тоски по Барту и скандала с мамой – всего того, из-за чего прежде я не позволяла себе плакать.
Когда рыдания утихли – в основном потому, что у нас просто не осталось сил, – навалилась усталость. Но это была совсем иная усталость – я знала, что подруги не отвернутся от меня, хоть я и устроила это безумное представление. Мэл смерила нас с Джил взглядом, в котором ясно читалось, что перед ней не иначе как парочка умалишенных, но что поделаешь, такова уж Мэл.
Да, и она заботливо прикрыла наши кружки, чтобы пунш не остыл, когда мы закончим свою слезливую сцену. Вот это я зову настоящей дружбой.
Глава двадцатая
Глава двадцать первая
– Ах, Джулс, – подала голос Джил, – во всем этом не было и капли твоей вины. Это я во всем виновата. Так глупо с моей стороны.
Она наконец подняла голову. Я попыталась изобразить сочувствие, но такое неприкрытое страдание заставило меня лишь содрогнуться. Лицо Джил было как после химического пилинга, когда с помощью кислоты сдирают верхний слой кожи.
– Мне казалось, что я справлюсь… что мне повезет… – всхлипывала она. – Я боялась бросить Джереми, потому что мне не хотелось остаться совсем одной, а потом я встретила Филипа, он казался мне душкой, я думала, что он не бросит меня одну, но я ошибалась… А сейчас я просто не знаю, что делать… Ах, какая же я дура…
– И теперь уверена, что жизнь кончена?
Тут до меня дошло, что Филип, какое бы отвращение он у меня ни вызывал, служил прикрытием для нас с Мэл. Когда нужно было отвлечь Джил от тяжелых моральных переживаний, он был тут как тут – развлекал ее и трахал. Теперь же весь груз ответственности упал на наши с Мэл плечи. И конечно, на саму Джил. Ей сейчас очень плохо, но на данный момент у меня и своих проблем с избытком.
Джил ревела все сильнее:
– Я не знаю, но я надеюсь… я надеюсь…
– Зря, – перебила Мэл, это воплощение здравого смысла. – Он заявил ей, что ему нужна передышка, мол, у него и так на работе фигня разная, и он просто не может, когда она тут еще ноет.
Что ж, яснее некуда.
– Но он обещал мне позвонить, – запротестовала Джил. – Он сказал, что непременно позвонит, чтобы проверить, как у меня дела, и если все более-менее наладится, то, может быть, тогда…
Мэл поставила на столик две дымящиеся кружки.
– Чай, виски, мед, – возвестила она. – То, что вам обеим нужно. А ну давайте – залпом.
– Ах, Мэл!
Она сама догадалась приготовить горячий пунш. Я зашмыгала и сгребла в объятия побитую жизнью Джил, которая лишь жалобно пискнула.
– Подружки мои, я вас так люблю! Я вас ужасно-ужасно-ужасно люблю! Я люблю тебя, Мэл, – всхлипывала я, одной рукой цепляясь за ее ладонь, а другой прижимая к себе Джил. – Я так люблю вас обеих, я так рада, что вы у меня есть, что мне даже не нужен ни мужик, ни мама…
Страсти уже выплескивались через край. Джил вновь завыла сиреной, зарываясь все глубже и глубже в мою подмышку. Дружный рев доставлял нам невыразимое и громадное облегчение. Должно быть, мы завывали как два диковатых привидения. Если одна из нас начинала утихать, другая испускала такой страдальческий стон, что мы, как по команде, начинали по новой (так бывает, когда пытаешься сдержать истерические смешки, но не можешь, хотя никто уже не помнит шутку). Джил-то точно знала, что она оплакивала. Для меня же слезы стали воплощением всех невзгод, выпавших на мою долю, всех пустот, которые надо было заполнить, наконец, тоски по Барту и скандала с мамой – всего того, из-за чего прежде я не позволяла себе плакать.
Когда рыдания утихли – в основном потому, что у нас просто не осталось сил, – навалилась усталость. Но это была совсем иная усталость – я знала, что подруги не отвернутся от меня, хоть я и устроила это безумное представление. Мэл смерила нас с Джил взглядом, в котором ясно читалось, что перед ней не иначе как парочка умалишенных, но что поделаешь, такова уж Мэл.
Да, и она заботливо прикрыла наши кружки, чтобы пунш не остыл, когда мы закончим свою слезливую сцену. Вот это я зову настоящей дружбой.
Глава двадцатая
Главной причиной, почему Мэл притащила Джил ко мне, было отнюдь не жгучее желание последней принести мне свои извинения. Просто Мэл не терпелось сбагрить кому-нибудь хнычущую Джил. Негодование я сдержала без особого труда. Разные друзья годятся для разных целей. Мэл, например, большой специалист по части отсева зерен от плевел, только она сумела выковырять истину из всего того бреда, что я несла, и назвать вещи своими именами – незатейливо простыми именами (как правило, из трех-четырех букв). Она оказалась единственным человеком, осмелившимся заявить мне в лицо, что Барт никогда не бросит азартные игры, хоть я тресни пополам, и если я не хочу пойти ко дну с ним вместе, то должна его бросить (и это при том, что Мэл он нравился). В разговоре начистоту нет человека бесстрашнее Мэл. Но вот запаса сюсюканий у нее хватает не более чем на полчаса.
Чтобы привести Джил в чувство, явно требовалось больше времени. По иронии, из всех нас троих именно Джил – неиссякаемый источник сочувствия. Сдерживаемый материнский инстинкт в нужных случаях просто сочится из нее. Я от природы отнюдь не так заботлива, как она, но у меня есть должок – ведь именно Джил нянькалась со мной больше всех, когда у меня был «кризис Барта».
Я вытерла ее зареванное лицо влажной салфеткой, включила спокойную музыку, села рядом и принялась кивать, поддакивать и вставлять теплые словечки, пока Джил, давясь и всхлипывая, повторяла свою горестную историю.
Препоручив Джил моим заботам, Мэл тем не менее осталась. Наше бормотание ее ничуть не смущало, просто она не хотела скакать во главе всей рати. Она прекрасно справлялась с несложными практическими заданиями: снабжала нас пуншем и даже принесла несколько тостов с маслом. Джил не могла проглотить ни кусочка, но все равно была страшно ей благодарна.
– Я так запуталась, так разбита, – жаловалась она, ухватившись за мою руку с силой человека, не чурающегося физического труда. – Мне так не хватает Джереми! То есть мне его всегда не хватало, но раньше я меньше об этом думала. Нет, помнила, конечно, но не в те моменты, когда…
– …трахалась с Филипом, – закончила Мэл. Я с укором взглянула на нее.
– Это все из-за мелочей, – продолжала Джил, проигнорировав слова Мэл. – Ты, Джулс, меня поймешь. Например… ах, да что угодно, например, мы с Джереми знали, класть ли друг другу в кофе сахар, или кто первым займет ванную, или… Понимаешь, когда долго живешь с кем-то, то узнаешь все мелочи, все пустячки, которые составляют сущность этого человека, все его привычки, и даже если иногда кажется, что ты вот-вот умрешь со скуки, то потом выясняется, что тебе очень-очень не хватает этих мелочей. Мне думалось, что узнать нового человека так увлекательно, в общем, так оно и было, но вскоре я поняла, что тоскую по Джереми, по устоявшейся жизни. Чтобы хорошо кого-то понять, требуется столько душевных сил! А у меня сели батарейки…
– Тебе всего лишь тридцать пять, Джил, – сурово заметила я, пытаясь разубедить не столько ее, сколько себя.
Если Джил в свои тридцать пять уже решила, что можно поставить на себе крест, то я, которая всего лишь двумя годами моложе, скоро последую ее примеру. Такая перспектива не прельщала. Ни капельки.
Мэл прочла мои мысли и по привычке закатила глаза.
Джил меня не слышала из-за водопада собственных жалоб.
– Я вечно забывала, что Филип пьет кофе с молоком, поэтому всегда проходила мимо молочного отдела в супермаркете, а это страшно раздражало его, и он говорил, что я не могу выбросить Джереми из головы и уделять должное внимание ему, Филипу, как личности. Это было ужасно. Но в то же время эти мелочи заставляли меня тосковать по Джереми, и я все вспоминала, как мы завтракали с ним, когда он собирался на работу…
Джил шмыгнула.
– Ну и козел! – возмутилась я наглостью Филипа. – И как у него хватило скотства думать, что ты выкинешь Джереми из головы? Ты прожила с ним десять лет, а рассталась – каких-нибудь пару недель назад! Он, однако, толстокожий, этот Филип!
Но Джил еще не созрела для критики.
– Нет-нет, – запротестовала она, – он не такой. Просто он немного ревновал, вот и все, и я его прекрасно понимаю, но я старалась его разубедить.
Просто иногда я не могла побороть уныние, и из-за этого он чувствовал себя неуверенно и злился. Но когда он приходил в себя, все было замечательно, я имею в виду секс. Это было великолепно…-Она снова зарыдала. – Просто мне не удалось привязать его к себе, – выла она белугой, – но я так старалась! Я делала все, что могла! Я лишь попросила его дать мне немного времени, а он изводил меня разговорами о разводе. А я не была готова встречаться с адвокатами, и я даже подумать не могла, чтобы начать делить наш скарб, дом… О господи! Я не хочу уезжать из нашего милого домика, даже подумать…
Еще бы. Над своим уютным гнездышком они квохтали долгие годы – с того момента, как Джереми начал получать приличные деньги, а карьера Джил сдвинулась с мертвой точки. Продажа дома станет большим потрясением для обоих. Боже, неужели и дом, и вся их шикарная мебель, и все тщательно подобранные украшения – все пойдет с молотка? Жуть. У меня, конечно, отличная квартирка, и мне бы не хотелось продавать ее, но это всего лишь холостяцкая берлога, а не заботливо унавоженная норка, в которой все продумано до мельчайших деталей. Этот дом – олицетворение долгой и счастливой совместной жизни, и, потеряв его, Джил и Джереми лишатся всего, останутся у разбитого корыта, вернутся назад на десяток лет, словно за все эти годы они так ничего и не достигли. Сердце мое обливалось кровью.
– Знаешь, Джулс, – Джил вонзила в мою руку ногти, – прости меня. Я так хотела попросить у тебя прощения. Скажи, сможешь ли ты меня простить?
– Ой, брось ты! Я не должна была оставлять этого глупого сообщения. Где была моя голова? Ты из-за меня так влипла!
Джил с недоумением посмотрела на меня:
– Какое сообщение? Ах да. Это был кошмар. Просто жуть была, когда Джереми все узнал.
– Я же сказала – прости, – угрюмо пробубнила я.
– Я ужасно на тебя разозлилась. Впрочем, сейчас это уже не имеет значения.
И она снова принялась всхлипывать.
– Так в чем ты собиралась покаяться перед Джулс? – встряла Мэл. – Я-то подумала, речь шла об этом сраном сообщении! Она так и завелась, повторяя, как ей жаль! – И Мэл озадаченно уставилась на меня.
– Я хотела извиниться, что не поддержала тебя, когда ты порвала с Бартом, – выговорила Джил сквозь потоки слез. – Я не помогала тебе, а только твердила, что все это к лучшему. Но тогда я не знала, как гнусно на душе, когда разрываешь отношения с любимым человеком, даже если это и впрямь к лучшему… Я люблю Джереми, я по правде его люблю, хотя Филипа я тоже люблю… Я никогда ни с кем до сих пор не рвала, разве что в колледже, но тогда я была такой соплячкой, что все забыла… Прости меня, прости…
– Что ушло, то прошло, – ответила я, сжимая ее руку.
Я была тронута. Помнится, сочувствие Джил и впрямь напоминало что-то вроде «я, конечно, понимаю, это тяжело, но все к лучшему, он же просаживал в казино твои деньги, а теперь ты можешь спокойно обратить внимание на какого-нибудь симпатичного положительного мужчину наподобие моего Джереми». И пусть прошло много времени, все равно было приятно услышать ее признание в собственной неправоте. Надо иметь храбрость, чтобы сказать об этом. Это означает, что я все-таки ей дорога.
Но Джил уже перескочила на другое:
– А что, если я скажу Филипу?.. Или напишу ему и объясню, как сложно мне сейчас, как я его люблю и что это очень нелегко – взять и разрушить брак… Или просто написать, что я хочу быть с ним на все сто процентов?.. Филип всегда жаловался, что…
Мы с Мэл переглянулись.
– Как же так, Джил? – осторожно начала я. – Мэл сказала, что Филип не хотел долговременных отношений…
– Но это неправда! Он же умолял меня переехать к нему, когда я еще была с Джереми!
– Да он объявил, что не хочет с тобой цацкаться, потому что у него и так полная херня на работе, – свирепо сказала Мэл.
Из Джил словно весь воздух выпустили, она вдруг до жути напомнила мне спущенную шину.
– Я знаю… Но он и правда был страшно занят, в его агентстве большие перемены, и на него давят…
Всему свое время. Можно подвести женщину к воде, но нельзя заставить ее вылакать все до капли, то есть малоприятную правду о ее бывшем, – по крайней мере, до поры до времени.
Вода. А вот это я могу для нее сделать. Я встала и пошла в кухню, чтобы намочить полотенце. Вернувшись, промокнула влажной тканью заплаканные глаза и горящие щеки Джил. Она покорно подчинилась, как только что накормленный младенец. Макияж уплыл с потоками слез еще много часов назад, и сейчас я лицезрела ее физиономию такой, какой она бывала только по утрам (я иногда оставалась у них с Джереми на ночлег). Из-за распухших век и глаз, погруженных в два красных мешочка, лицо Джил напоминало рыльце печального розового поросенка. Очень трогательно. Я крепко обняла ее.
– Я так устала, – выдохнула она в мое плечо. – Я так устала, Джулс. Я бы проспала сутки напролет.
– Без вопросов, – ответила я. – Можешь лечь на кровать. Я пока посижу, поболтаю с Мэл немножко, а затем подремлю на диване. Дай я только поменяю простыни.
Естественно, Джил пришлось уламывать добрых десять минут, так как она слишком хорошо воспитана, даже силой волочить в спальню и махать перед ее носом ночнушкой – только тогда она уступила. Когда Джил устроилась, я подоткнула одеяло и дала ей гомеопатическое снотворное. Она уснула раньше, чем я выключила свет.
– Ну, что скажешь? – спросила я, вернувшись в гостиную.
Я тоже была вымотана: Джил высосала остатки моей энергии. И тем не менее требовалось срочно все обсудить.
– По поводу? – Мэл закурила.
И хотя обычно я вовсе не против сигаретного дыма, сейчас почему-то зашлась в судорожном кашле, – наверное, из-за проклятого гриппа. Мэл не обратила на это ни малейшего внимания.
– Я про Филипа. Как думаешь, это истерика или все в самом деле кончено?
– Кончено, разумеется. На сто процентов кончено, как сказал бы Филип, – добавила Мэл не без сарказма. – Разве можно трахать замужнюю женщину и приставать к ней, чтобы она послала куда подальше своего благоверного, а через пару недель заявить: все, хана. Думаю, он просто издевался над ней. Тащился от того, что разбил прочный брак, а последствия ему по барабану. Ублюдок.
– Мне казалось, что он правда запал на Джил, – заметила я. – Ты просто не видела их вместе. Думаю, она и впрямь ему нравилась, но он приревновал ее, потому что она никак не могла забыть про Джереми и с головой окунуться в новую любовь. По-моему, все дело в ревности.
– Какая разница? – Мэл пожала плечами. – Нет, я вполне понимаю эту хрень с ревностью, но он мог бы взять себя в руки. Он ведь должен был очуметь от счастья, что Джил теперь вся его, да он имя свое должен был забыть от радости, так ни черта подобного!
Я вздохнула.
– Хочешь сказать ей об этом?
– Как ни крути, а этот парень – скотина, – вынесла вердикт Мэл. – Урод! Я с удовольствием открутила бы ему яйца.
– Джил тогда тебе голову открутила бы, – мрачно сказала я. – Вспомни, именно из-за них она все и устроила – Филип предоставил свои яйца в полное ее распоряжение.
– А Джереми, выходит, нет? Не знала, что тут собака зарыта.
– Я тоже не знаю наверняка. Не мог, не хотел… нет, в общем, судя по репликам Джил, скорее не хотел, чем не мог.
– Вот что меня всегда изумляло, – произнесла Мэл с чувством, – так это то, что некоторые отказываются трахаться, хотя у них есть все возможности. По-моему, самое большое извращение всех времен.
И она многозначительно глянула на меня. Но именно сейчас я не желала обсуждать свои сексуальные заморочки.
– Это ведь ты у нас самый большой эксперт по извращениям, – сострила я, отхлебнув пунша. От вина я отказалась, несмотря на все позывы страждущего организма, – из соображений здравоохранения. Благодаря парацетамолу ломота почти прошла, так что я чувствовала себя обновленной праведницей.
Мэл довольно хихикнула.
– Что о себе расскажешь? Только что-нибудь повеселее. Трахнула этого своего голландца? Или хотя бы паршивого архитектора? Надеюсь, что да, и без нервного срыва. Вашими рыданиями я сыта по горло!
Последние слова она почти выкрикнула, и я, нахмурившись, прижала палец к губам. Джил, конечно, спит, да и в гостиной играет музыка, но не дай бог проснется и услышит, как мы тут размазываем ее все еще ненаглядного Филипа.
Я тянула с ответом. На прошлой неделе я так замоталась, что не успела поставить Мэл в известность по поводу плачевного состояния моей личной – то есть половой – жизни. Впрочем, нет, вру. Я не звонила ей по другой причине. Сообщив лучшей подруге о своем фиаско, я окончательно впала бы в депрессию. Но теперь никуда не денешься.
Честно говоря, я не успела понять, что думаю по поводу трагического финала в романе Джил. Оптимист сказал бы, что данная история наглядно продемонстрировала, что никто не застрахован от несчастий, а мне следует воспрянуть духом, поскольку напрасно я завидовала Джил, что ей удалось так легко перейти с одного корабля на другой, не замочив ноги. Зато пессимист наверняка заметил бы, что все мы – за исключением разве что Мэл – лишь мечтаем найти любовь, которая бы не пускала побеги на сторону и не увяла бы с годами. Джил и Джереми казались как раз такой парой, экспонатом настоящей любви – и вот вам пожалуйста. И уж если Джил умудрилась все загубить, что ждет всех остальных?
Сказок со счастливым концом в природе попросту не существует. И все же мы скорее покончим с собой, чем перестанем мечтать в них верить.
С большой неохотой я пересказала Мэл события последних недель. До сих пор голода я не испытывала, а тут, повинуясь какому-то дремучему инстинкту, потянулась за тостом. Разве есть на свете лучшее утешение, чем еда?
– А почему ты не можешь его просто трахнуть? – раздраженно спросила Мэл. – Я имею в виду Йоха-на. Похоже, он на тебя здорово запал.
– Если ты не слышала, я повторю: он женат, – ответила я, вгрызаясь в подсохший хлеб.
Мэл пожала плечами и откинулась на спинку дивана, вертя на пальце перстень с аметистом. Свет от лампы золотистым сиянием ложился на одну половину ее лица, оставляя в тени другую. Сейчас Мэл больше обычного походила на ведьму.
– С чего это ты устроила возню? – спросила она. – Ты же просто хотела его трахнуть, верно? Ты же не собиралась за него замуж?
Мне вспомнилось, как я вела себя с Йоханом – выеживалась как могла, и, напротив, с Алексом я была такой, какая я есть.
– Господи помилуй. Дело не в этом. Я не могу больше играть в игру «вставил, вынул и привет». К тому же интрижка с женатым мужиком – все эти тайные свидания – выше моих сил. У меня и так дел по горло. И наконец, я ненавижу делиться.
– А ты взгляни на это по-другому. Как будто ты просто одолжила у женушки ее пупсика, ну до поры до времени, – предложила Мэл.
Смешно, но неубедительно.
– Грязные оргии в гостиничных номерах, – продолжала Мэл с удовольствием. – Выходные в Париже, дорогие подарки и никакой ответственности, не надо стирать его грязное белье…
– Звучит и впрямь заманчиво, – неохотно признала я.
– Женатики обычно страшно щедрые, – проинформировала Мэл. – Мне ли не знать, вся моя клиентура сплошь из женатых пупсиков состоит. У каждого дома милая женушка и пара сопляков. Что позволяет им считать себя «нормальными». – изобразив в воздухе кавычки, она приправила последнее слово изрядной долей сарказма. – Эти типы убеждены, что всего лишь потворствуют своей маленькой прихоти – дабы снять напряжение, й наотрез отказываются признать, что на самом деле они – законченные извращенцы. Так тащатся, когда связываешь их или подвешиваешь к балке, что дерьмо из них просто прет, иногда в буквальном смысле.
– Мэл, пожалуйста! – взмолилась я, не чувствуя в себе достаточно сил для таких подробностей. – Надеюсь, ты проводишь стерилизацию своего подвала после подобных процедур?
– Хочу нанять для этого твою мамочку, – злобно ответила Мэл. – Она чудненько справится. Ведь такая чистюля! Так и вижу, как она щеткой выметает какашки извращенцев, приговаривая «ай-ай-ай» и ворча по поводу инфекций.
Возможно, Мэл и не горазда на сочувствие, но рассмешить она может всегда. Я так расхохоталась, что перестала кашлять.
– Неужели тебе никогда не хотелось чего-нибудь другого? – спросила я, отсмеявшись.
– Ты о чем? – недоуменно подняла брови она.
– Ну… об отношениях. В общем, ты понимаешь, – поспешно добавила я, заметив на ее лице неприкрытый скепсис.
– Ты шутишь или как? Да ни за что! Я не доверяю мужикам. Папочка постарался.
Мэл ненавидела разговоры о своей семье и своей личной жизни. В детстве с ней стряслось нечто страшное, о чем она упоминала лишь вскользь, да и то крайне туманно.
– А в юности мне попадались одни лишь скользкие уроды, так что – нет. Никаких мужчин. Я им не доверяю, и точка. Я даже себе не доверяю, когда речь идет о мужиках. Одно время коллекционировала агрессивных козлов, потом все – достало. Не стоит оно того.
Никогда Мэл не говорила с такой откровенностью. Я почувствовала себя дико польщенной от того, что она позволила мне заглянуть в ее личную жизнь, и мне даже захотелось обнять ее. Но Мэл все-таки не Джил. Если в приступе сочувствия я протяну к ней руки, она попросту откусит их. Поэтому я ограничилась ненавязчивым «хм», опасаясь, что даже это будет перехлест.
– Ты знаешь, а я бы родила ребенка, – внезапно сказала Мэл. – Вопрос в том, чтобы…
– …найти отца? Она усмехнулась:
– Брось, не смешно. Залететь я завсегда сумею. Этот болван и не узнает, я же ему не стану рассказывать. Не-а, тут другое. Я боюсь, что угроблю детеныша: ну какая, на хрен, из меня мать? Понимаешь, у меня была не самая благополучная в мире семья, а говорят, человек всегда повторяет ошибки своих родителей. Да я убила бы себя, если бы изгадила жизнь своим маленьким вонючкам, как предки изгадили мою.
Господи, никогда не видела ее такой грустной.
– Мэл, твоя жизнь не такая уж гадкая, – возразила я уверенно, до смерти боясь ляпнуть что-нибудь не то, – уж во всяком случае, не гаже, чем у остальных.
Мэл изобразила улыбочку.
– Это ты меня утешаешь, так что ли?
– Да, черт тебя побери. – А, да чего там…
Она прикурила очередную сигарету от предыдущей. Все это время Мэл не переставая дымила. Разговор давался ей нелегко.
– Я всегда говорю, что мои клиенты – это мои дети. Это чистая правда. Толпа сопляков. Хорошо еще я не занимаюсь типами, которые любят мочиться в гигантские подгузники. Так, может, и хватит с меня детей? А то с настоящими возни не оберешься.
– Как знать, Мэл, – ответила я, покрываясь испариной от напряжения.
Инстинктивно я чувствовала, что стоит нажать чуть сильнее, и Мэл захлопнется плотнее, чем раковина с моллюском. Тут требовались отстраненность и беззаботность. Только тогда она позволит себе раскрыться до конца.
Мэл выпустила несколько колечек дыма.
– Ладно, там видно будет. Я об этом не так давно задумалась. Все это ерунда.
Я послушно кивнула.
– Хотя если я залечу, то тогда у меня точно появятся сиськи, – задумчиво добавила она. – Корсеты придется переделывать.
Мэл верна себе – серьезность, тесно сплетенная с насмешками.
– Я первая умру от смеха, если увижу тебя с грудью.
– Ты только представь, чем мне грозит беременность! Я же буду блевать каждую минуту! – Мэл посмотрела на свою плоскую грудь. – Черт, и неудивительно, что мужики сходят с ума из-за сисек. Если бы у меня были хоть чуточку побольше, я бы с ними наиграться не могла. Ладно, проехали.
Она одарила меня злым оскалом, давая понять, что обсуждение щекотливой темы завершено.
– А как там поживает мой новый дружок? По-прежнему забавляется прилюдно со старухами?
Я успела рассказать Мэл о причудах Лайама и Фелисити, что ее несказанно позабавило.
– Он из-за тебя просто потерял голову. При каждой встрече требует номер твоего телефона.
– Но ты ведь умница и не скажешь ему?
– Конечно, не скажу.
Мэл взъерошила волосы, но уже через секунду челка снова лежала ровной линией чуть выше бровей.
– Но он мне докучает, – призналась я, и это было сущей правдой.
Лайам просто свихнулся из-за Мэл, а ее очевидное пренебрежение лишь распаляло его.
– Ай-ай-ай, пора поставить малыша на место, – небрежно протянула она, однако глаза ее заблестели.
Я прекрасно видела, что, несмотря на все свои насмешки, Мэл всерьез заинтересовалась Лайамом. Впрочем, Мэл – единственная из моих подруг, кого я могу со спокойной душой оставить наедине с Лайамом. Она с ним справится, даже если ей связать руки за спиной. Хотя скорее всего это у него руки будут связаны, что, в принципе, дела не меняет.
– Ну, я ведь увижу его на презентации, – улыбнулась Мэл. – Посмотрим, не желает ли малыш, чтобы его отшлепали.
– Насчет Лайама можешь быть спокойна, – заверила я. – Он всегда желает, чтобы его отшлепали.
Чтобы привести Джил в чувство, явно требовалось больше времени. По иронии, из всех нас троих именно Джил – неиссякаемый источник сочувствия. Сдерживаемый материнский инстинкт в нужных случаях просто сочится из нее. Я от природы отнюдь не так заботлива, как она, но у меня есть должок – ведь именно Джил нянькалась со мной больше всех, когда у меня был «кризис Барта».
Я вытерла ее зареванное лицо влажной салфеткой, включила спокойную музыку, села рядом и принялась кивать, поддакивать и вставлять теплые словечки, пока Джил, давясь и всхлипывая, повторяла свою горестную историю.
Препоручив Джил моим заботам, Мэл тем не менее осталась. Наше бормотание ее ничуть не смущало, просто она не хотела скакать во главе всей рати. Она прекрасно справлялась с несложными практическими заданиями: снабжала нас пуншем и даже принесла несколько тостов с маслом. Джил не могла проглотить ни кусочка, но все равно была страшно ей благодарна.
– Я так запуталась, так разбита, – жаловалась она, ухватившись за мою руку с силой человека, не чурающегося физического труда. – Мне так не хватает Джереми! То есть мне его всегда не хватало, но раньше я меньше об этом думала. Нет, помнила, конечно, но не в те моменты, когда…
– …трахалась с Филипом, – закончила Мэл. Я с укором взглянула на нее.
– Это все из-за мелочей, – продолжала Джил, проигнорировав слова Мэл. – Ты, Джулс, меня поймешь. Например… ах, да что угодно, например, мы с Джереми знали, класть ли друг другу в кофе сахар, или кто первым займет ванную, или… Понимаешь, когда долго живешь с кем-то, то узнаешь все мелочи, все пустячки, которые составляют сущность этого человека, все его привычки, и даже если иногда кажется, что ты вот-вот умрешь со скуки, то потом выясняется, что тебе очень-очень не хватает этих мелочей. Мне думалось, что узнать нового человека так увлекательно, в общем, так оно и было, но вскоре я поняла, что тоскую по Джереми, по устоявшейся жизни. Чтобы хорошо кого-то понять, требуется столько душевных сил! А у меня сели батарейки…
– Тебе всего лишь тридцать пять, Джил, – сурово заметила я, пытаясь разубедить не столько ее, сколько себя.
Если Джил в свои тридцать пять уже решила, что можно поставить на себе крест, то я, которая всего лишь двумя годами моложе, скоро последую ее примеру. Такая перспектива не прельщала. Ни капельки.
Мэл прочла мои мысли и по привычке закатила глаза.
Джил меня не слышала из-за водопада собственных жалоб.
– Я вечно забывала, что Филип пьет кофе с молоком, поэтому всегда проходила мимо молочного отдела в супермаркете, а это страшно раздражало его, и он говорил, что я не могу выбросить Джереми из головы и уделять должное внимание ему, Филипу, как личности. Это было ужасно. Но в то же время эти мелочи заставляли меня тосковать по Джереми, и я все вспоминала, как мы завтракали с ним, когда он собирался на работу…
Джил шмыгнула.
– Ну и козел! – возмутилась я наглостью Филипа. – И как у него хватило скотства думать, что ты выкинешь Джереми из головы? Ты прожила с ним десять лет, а рассталась – каких-нибудь пару недель назад! Он, однако, толстокожий, этот Филип!
Но Джил еще не созрела для критики.
– Нет-нет, – запротестовала она, – он не такой. Просто он немного ревновал, вот и все, и я его прекрасно понимаю, но я старалась его разубедить.
Просто иногда я не могла побороть уныние, и из-за этого он чувствовал себя неуверенно и злился. Но когда он приходил в себя, все было замечательно, я имею в виду секс. Это было великолепно…-Она снова зарыдала. – Просто мне не удалось привязать его к себе, – выла она белугой, – но я так старалась! Я делала все, что могла! Я лишь попросила его дать мне немного времени, а он изводил меня разговорами о разводе. А я не была готова встречаться с адвокатами, и я даже подумать не могла, чтобы начать делить наш скарб, дом… О господи! Я не хочу уезжать из нашего милого домика, даже подумать…
Еще бы. Над своим уютным гнездышком они квохтали долгие годы – с того момента, как Джереми начал получать приличные деньги, а карьера Джил сдвинулась с мертвой точки. Продажа дома станет большим потрясением для обоих. Боже, неужели и дом, и вся их шикарная мебель, и все тщательно подобранные украшения – все пойдет с молотка? Жуть. У меня, конечно, отличная квартирка, и мне бы не хотелось продавать ее, но это всего лишь холостяцкая берлога, а не заботливо унавоженная норка, в которой все продумано до мельчайших деталей. Этот дом – олицетворение долгой и счастливой совместной жизни, и, потеряв его, Джил и Джереми лишатся всего, останутся у разбитого корыта, вернутся назад на десяток лет, словно за все эти годы они так ничего и не достигли. Сердце мое обливалось кровью.
– Знаешь, Джулс, – Джил вонзила в мою руку ногти, – прости меня. Я так хотела попросить у тебя прощения. Скажи, сможешь ли ты меня простить?
– Ой, брось ты! Я не должна была оставлять этого глупого сообщения. Где была моя голова? Ты из-за меня так влипла!
Джил с недоумением посмотрела на меня:
– Какое сообщение? Ах да. Это был кошмар. Просто жуть была, когда Джереми все узнал.
– Я же сказала – прости, – угрюмо пробубнила я.
– Я ужасно на тебя разозлилась. Впрочем, сейчас это уже не имеет значения.
И она снова принялась всхлипывать.
– Так в чем ты собиралась покаяться перед Джулс? – встряла Мэл. – Я-то подумала, речь шла об этом сраном сообщении! Она так и завелась, повторяя, как ей жаль! – И Мэл озадаченно уставилась на меня.
– Я хотела извиниться, что не поддержала тебя, когда ты порвала с Бартом, – выговорила Джил сквозь потоки слез. – Я не помогала тебе, а только твердила, что все это к лучшему. Но тогда я не знала, как гнусно на душе, когда разрываешь отношения с любимым человеком, даже если это и впрямь к лучшему… Я люблю Джереми, я по правде его люблю, хотя Филипа я тоже люблю… Я никогда ни с кем до сих пор не рвала, разве что в колледже, но тогда я была такой соплячкой, что все забыла… Прости меня, прости…
– Что ушло, то прошло, – ответила я, сжимая ее руку.
Я была тронута. Помнится, сочувствие Джил и впрямь напоминало что-то вроде «я, конечно, понимаю, это тяжело, но все к лучшему, он же просаживал в казино твои деньги, а теперь ты можешь спокойно обратить внимание на какого-нибудь симпатичного положительного мужчину наподобие моего Джереми». И пусть прошло много времени, все равно было приятно услышать ее признание в собственной неправоте. Надо иметь храбрость, чтобы сказать об этом. Это означает, что я все-таки ей дорога.
Но Джил уже перескочила на другое:
– А что, если я скажу Филипу?.. Или напишу ему и объясню, как сложно мне сейчас, как я его люблю и что это очень нелегко – взять и разрушить брак… Или просто написать, что я хочу быть с ним на все сто процентов?.. Филип всегда жаловался, что…
Мы с Мэл переглянулись.
– Как же так, Джил? – осторожно начала я. – Мэл сказала, что Филип не хотел долговременных отношений…
– Но это неправда! Он же умолял меня переехать к нему, когда я еще была с Джереми!
– Да он объявил, что не хочет с тобой цацкаться, потому что у него и так полная херня на работе, – свирепо сказала Мэл.
Из Джил словно весь воздух выпустили, она вдруг до жути напомнила мне спущенную шину.
– Я знаю… Но он и правда был страшно занят, в его агентстве большие перемены, и на него давят…
Всему свое время. Можно подвести женщину к воде, но нельзя заставить ее вылакать все до капли, то есть малоприятную правду о ее бывшем, – по крайней мере, до поры до времени.
Вода. А вот это я могу для нее сделать. Я встала и пошла в кухню, чтобы намочить полотенце. Вернувшись, промокнула влажной тканью заплаканные глаза и горящие щеки Джил. Она покорно подчинилась, как только что накормленный младенец. Макияж уплыл с потоками слез еще много часов назад, и сейчас я лицезрела ее физиономию такой, какой она бывала только по утрам (я иногда оставалась у них с Джереми на ночлег). Из-за распухших век и глаз, погруженных в два красных мешочка, лицо Джил напоминало рыльце печального розового поросенка. Очень трогательно. Я крепко обняла ее.
– Я так устала, – выдохнула она в мое плечо. – Я так устала, Джулс. Я бы проспала сутки напролет.
– Без вопросов, – ответила я. – Можешь лечь на кровать. Я пока посижу, поболтаю с Мэл немножко, а затем подремлю на диване. Дай я только поменяю простыни.
Естественно, Джил пришлось уламывать добрых десять минут, так как она слишком хорошо воспитана, даже силой волочить в спальню и махать перед ее носом ночнушкой – только тогда она уступила. Когда Джил устроилась, я подоткнула одеяло и дала ей гомеопатическое снотворное. Она уснула раньше, чем я выключила свет.
– Ну, что скажешь? – спросила я, вернувшись в гостиную.
Я тоже была вымотана: Джил высосала остатки моей энергии. И тем не менее требовалось срочно все обсудить.
– По поводу? – Мэл закурила.
И хотя обычно я вовсе не против сигаретного дыма, сейчас почему-то зашлась в судорожном кашле, – наверное, из-за проклятого гриппа. Мэл не обратила на это ни малейшего внимания.
– Я про Филипа. Как думаешь, это истерика или все в самом деле кончено?
– Кончено, разумеется. На сто процентов кончено, как сказал бы Филип, – добавила Мэл не без сарказма. – Разве можно трахать замужнюю женщину и приставать к ней, чтобы она послала куда подальше своего благоверного, а через пару недель заявить: все, хана. Думаю, он просто издевался над ней. Тащился от того, что разбил прочный брак, а последствия ему по барабану. Ублюдок.
– Мне казалось, что он правда запал на Джил, – заметила я. – Ты просто не видела их вместе. Думаю, она и впрямь ему нравилась, но он приревновал ее, потому что она никак не могла забыть про Джереми и с головой окунуться в новую любовь. По-моему, все дело в ревности.
– Какая разница? – Мэл пожала плечами. – Нет, я вполне понимаю эту хрень с ревностью, но он мог бы взять себя в руки. Он ведь должен был очуметь от счастья, что Джил теперь вся его, да он имя свое должен был забыть от радости, так ни черта подобного!
Я вздохнула.
– Хочешь сказать ей об этом?
– Как ни крути, а этот парень – скотина, – вынесла вердикт Мэл. – Урод! Я с удовольствием открутила бы ему яйца.
– Джил тогда тебе голову открутила бы, – мрачно сказала я. – Вспомни, именно из-за них она все и устроила – Филип предоставил свои яйца в полное ее распоряжение.
– А Джереми, выходит, нет? Не знала, что тут собака зарыта.
– Я тоже не знаю наверняка. Не мог, не хотел… нет, в общем, судя по репликам Джил, скорее не хотел, чем не мог.
– Вот что меня всегда изумляло, – произнесла Мэл с чувством, – так это то, что некоторые отказываются трахаться, хотя у них есть все возможности. По-моему, самое большое извращение всех времен.
И она многозначительно глянула на меня. Но именно сейчас я не желала обсуждать свои сексуальные заморочки.
– Это ведь ты у нас самый большой эксперт по извращениям, – сострила я, отхлебнув пунша. От вина я отказалась, несмотря на все позывы страждущего организма, – из соображений здравоохранения. Благодаря парацетамолу ломота почти прошла, так что я чувствовала себя обновленной праведницей.
Мэл довольно хихикнула.
– Что о себе расскажешь? Только что-нибудь повеселее. Трахнула этого своего голландца? Или хотя бы паршивого архитектора? Надеюсь, что да, и без нервного срыва. Вашими рыданиями я сыта по горло!
Последние слова она почти выкрикнула, и я, нахмурившись, прижала палец к губам. Джил, конечно, спит, да и в гостиной играет музыка, но не дай бог проснется и услышит, как мы тут размазываем ее все еще ненаглядного Филипа.
Я тянула с ответом. На прошлой неделе я так замоталась, что не успела поставить Мэл в известность по поводу плачевного состояния моей личной – то есть половой – жизни. Впрочем, нет, вру. Я не звонила ей по другой причине. Сообщив лучшей подруге о своем фиаско, я окончательно впала бы в депрессию. Но теперь никуда не денешься.
Честно говоря, я не успела понять, что думаю по поводу трагического финала в романе Джил. Оптимист сказал бы, что данная история наглядно продемонстрировала, что никто не застрахован от несчастий, а мне следует воспрянуть духом, поскольку напрасно я завидовала Джил, что ей удалось так легко перейти с одного корабля на другой, не замочив ноги. Зато пессимист наверняка заметил бы, что все мы – за исключением разве что Мэл – лишь мечтаем найти любовь, которая бы не пускала побеги на сторону и не увяла бы с годами. Джил и Джереми казались как раз такой парой, экспонатом настоящей любви – и вот вам пожалуйста. И уж если Джил умудрилась все загубить, что ждет всех остальных?
Сказок со счастливым концом в природе попросту не существует. И все же мы скорее покончим с собой, чем перестанем мечтать в них верить.
С большой неохотой я пересказала Мэл события последних недель. До сих пор голода я не испытывала, а тут, повинуясь какому-то дремучему инстинкту, потянулась за тостом. Разве есть на свете лучшее утешение, чем еда?
– А почему ты не можешь его просто трахнуть? – раздраженно спросила Мэл. – Я имею в виду Йоха-на. Похоже, он на тебя здорово запал.
– Если ты не слышала, я повторю: он женат, – ответила я, вгрызаясь в подсохший хлеб.
Мэл пожала плечами и откинулась на спинку дивана, вертя на пальце перстень с аметистом. Свет от лампы золотистым сиянием ложился на одну половину ее лица, оставляя в тени другую. Сейчас Мэл больше обычного походила на ведьму.
– С чего это ты устроила возню? – спросила она. – Ты же просто хотела его трахнуть, верно? Ты же не собиралась за него замуж?
Мне вспомнилось, как я вела себя с Йоханом – выеживалась как могла, и, напротив, с Алексом я была такой, какая я есть.
– Господи помилуй. Дело не в этом. Я не могу больше играть в игру «вставил, вынул и привет». К тому же интрижка с женатым мужиком – все эти тайные свидания – выше моих сил. У меня и так дел по горло. И наконец, я ненавижу делиться.
– А ты взгляни на это по-другому. Как будто ты просто одолжила у женушки ее пупсика, ну до поры до времени, – предложила Мэл.
Смешно, но неубедительно.
– Грязные оргии в гостиничных номерах, – продолжала Мэл с удовольствием. – Выходные в Париже, дорогие подарки и никакой ответственности, не надо стирать его грязное белье…
– Звучит и впрямь заманчиво, – неохотно признала я.
– Женатики обычно страшно щедрые, – проинформировала Мэл. – Мне ли не знать, вся моя клиентура сплошь из женатых пупсиков состоит. У каждого дома милая женушка и пара сопляков. Что позволяет им считать себя «нормальными». – изобразив в воздухе кавычки, она приправила последнее слово изрядной долей сарказма. – Эти типы убеждены, что всего лишь потворствуют своей маленькой прихоти – дабы снять напряжение, й наотрез отказываются признать, что на самом деле они – законченные извращенцы. Так тащатся, когда связываешь их или подвешиваешь к балке, что дерьмо из них просто прет, иногда в буквальном смысле.
– Мэл, пожалуйста! – взмолилась я, не чувствуя в себе достаточно сил для таких подробностей. – Надеюсь, ты проводишь стерилизацию своего подвала после подобных процедур?
– Хочу нанять для этого твою мамочку, – злобно ответила Мэл. – Она чудненько справится. Ведь такая чистюля! Так и вижу, как она щеткой выметает какашки извращенцев, приговаривая «ай-ай-ай» и ворча по поводу инфекций.
Возможно, Мэл и не горазда на сочувствие, но рассмешить она может всегда. Я так расхохоталась, что перестала кашлять.
– Неужели тебе никогда не хотелось чего-нибудь другого? – спросила я, отсмеявшись.
– Ты о чем? – недоуменно подняла брови она.
– Ну… об отношениях. В общем, ты понимаешь, – поспешно добавила я, заметив на ее лице неприкрытый скепсис.
– Ты шутишь или как? Да ни за что! Я не доверяю мужикам. Папочка постарался.
Мэл ненавидела разговоры о своей семье и своей личной жизни. В детстве с ней стряслось нечто страшное, о чем она упоминала лишь вскользь, да и то крайне туманно.
– А в юности мне попадались одни лишь скользкие уроды, так что – нет. Никаких мужчин. Я им не доверяю, и точка. Я даже себе не доверяю, когда речь идет о мужиках. Одно время коллекционировала агрессивных козлов, потом все – достало. Не стоит оно того.
Никогда Мэл не говорила с такой откровенностью. Я почувствовала себя дико польщенной от того, что она позволила мне заглянуть в ее личную жизнь, и мне даже захотелось обнять ее. Но Мэл все-таки не Джил. Если в приступе сочувствия я протяну к ней руки, она попросту откусит их. Поэтому я ограничилась ненавязчивым «хм», опасаясь, что даже это будет перехлест.
– Ты знаешь, а я бы родила ребенка, – внезапно сказала Мэл. – Вопрос в том, чтобы…
– …найти отца? Она усмехнулась:
– Брось, не смешно. Залететь я завсегда сумею. Этот болван и не узнает, я же ему не стану рассказывать. Не-а, тут другое. Я боюсь, что угроблю детеныша: ну какая, на хрен, из меня мать? Понимаешь, у меня была не самая благополучная в мире семья, а говорят, человек всегда повторяет ошибки своих родителей. Да я убила бы себя, если бы изгадила жизнь своим маленьким вонючкам, как предки изгадили мою.
Господи, никогда не видела ее такой грустной.
– Мэл, твоя жизнь не такая уж гадкая, – возразила я уверенно, до смерти боясь ляпнуть что-нибудь не то, – уж во всяком случае, не гаже, чем у остальных.
Мэл изобразила улыбочку.
– Это ты меня утешаешь, так что ли?
– Да, черт тебя побери. – А, да чего там…
Она прикурила очередную сигарету от предыдущей. Все это время Мэл не переставая дымила. Разговор давался ей нелегко.
– Я всегда говорю, что мои клиенты – это мои дети. Это чистая правда. Толпа сопляков. Хорошо еще я не занимаюсь типами, которые любят мочиться в гигантские подгузники. Так, может, и хватит с меня детей? А то с настоящими возни не оберешься.
– Как знать, Мэл, – ответила я, покрываясь испариной от напряжения.
Инстинктивно я чувствовала, что стоит нажать чуть сильнее, и Мэл захлопнется плотнее, чем раковина с моллюском. Тут требовались отстраненность и беззаботность. Только тогда она позволит себе раскрыться до конца.
Мэл выпустила несколько колечек дыма.
– Ладно, там видно будет. Я об этом не так давно задумалась. Все это ерунда.
Я послушно кивнула.
– Хотя если я залечу, то тогда у меня точно появятся сиськи, – задумчиво добавила она. – Корсеты придется переделывать.
Мэл верна себе – серьезность, тесно сплетенная с насмешками.
– Я первая умру от смеха, если увижу тебя с грудью.
– Ты только представь, чем мне грозит беременность! Я же буду блевать каждую минуту! – Мэл посмотрела на свою плоскую грудь. – Черт, и неудивительно, что мужики сходят с ума из-за сисек. Если бы у меня были хоть чуточку побольше, я бы с ними наиграться не могла. Ладно, проехали.
Она одарила меня злым оскалом, давая понять, что обсуждение щекотливой темы завершено.
– А как там поживает мой новый дружок? По-прежнему забавляется прилюдно со старухами?
Я успела рассказать Мэл о причудах Лайама и Фелисити, что ее несказанно позабавило.
– Он из-за тебя просто потерял голову. При каждой встрече требует номер твоего телефона.
– Но ты ведь умница и не скажешь ему?
– Конечно, не скажу.
Мэл взъерошила волосы, но уже через секунду челка снова лежала ровной линией чуть выше бровей.
– Но он мне докучает, – призналась я, и это было сущей правдой.
Лайам просто свихнулся из-за Мэл, а ее очевидное пренебрежение лишь распаляло его.
– Ай-ай-ай, пора поставить малыша на место, – небрежно протянула она, однако глаза ее заблестели.
Я прекрасно видела, что, несмотря на все свои насмешки, Мэл всерьез заинтересовалась Лайамом. Впрочем, Мэл – единственная из моих подруг, кого я могу со спокойной душой оставить наедине с Лайамом. Она с ним справится, даже если ей связать руки за спиной. Хотя скорее всего это у него руки будут связаны, что, в принципе, дела не меняет.
– Ну, я ведь увижу его на презентации, – улыбнулась Мэл. – Посмотрим, не желает ли малыш, чтобы его отшлепали.
– Насчет Лайама можешь быть спокойна, – заверила я. – Он всегда желает, чтобы его отшлепали.
Глава двадцать первая
Я боялась признаться в этом не только Мэл, но и самой себе – из страха, что оно и впрямь может случиться. Как только я уложила Джил в постель, передо мной во всей своей красе выросла жуткая перспектива: что, если Джил, пребывающая в смятении и душевном раздрае, спасует перед задачей приготовить тонны еды? Ведь до презентации, которая должна пройти с большой помпой, осталось каких-то четыре дня! Я уже видела, как Джил, погребенная в моей квартирке точно в склепе, изводит гигантские упаковки с бумажными платками, а я в это время ношусь обезглавленной курицей, пытаясь найти шеф-повара для вечеринки и поливая все вокруг кровью, фонтанчиком брызжущей из моей осиротевшей шеи. Приглашая Джил, я отнюдь не играла роль большого босса, проталкивающего свою протеже. Джил в готовке – величайший профессионал, и Ричард, хотя и знал, что она моя подруга, не моргнув глазом утвердил ее кандидатуру. Но если она подведет нас, это будет полная катастрофа.