Херберт Фрэнк. Досадийский эксперимент

скрыться. Более вероятно, что патруль все-таки задержал этого идиота.
Ободный Сброд настойчиво продолжал проверять защиту Чу, несмотря на
повторяющиеся с утомительным постоянством плачевные результаты. Это было
просто отчаяние. Снайперы редко ждали наступления разгара дня, часов,
когда патрули становятся реже и на улице появляются даже некоторые из
самых сильных мира сего.
"Это симптомы, все это симптомы".
Вылазки Обода представляли собой только один из многих досадийских
симптомов, которые она научилась распознавать во время своего опасного
восхождения к вершине, от самых ранних стадий подъема и до
кульминационного пункта в этой комнате. Мысль о симптомах была не просто
случайной, скорее это было чувство чего-то знакомого, осознанного, чего-то
возвращающегося к ней в странные и непроизвольные моменты ее жизни.
"У нас запутанные отношения с нашим прошлым, которые религия не может
объяснить. Непонятным образом мы примитивны, наши жизни сотканы из
знакомого и чужеродного, разумного и безумного".
Это обстоятельство делало некоторые сумасшедшие варианты изумительно
привлекательными.
"Неужели я выбрала безумный вариант?"
"Нет!"
Данные в ее мозгу говорили сами за себя, это были факты, которые она не
могла изменить, сделав вид, что их не существует. Планета Досади была
искусственно спроектирована кем-то как собрание космических случайных
элементов: "Дадим им немного того и еще того и потом вот то..."
Она создана из несовместимых сочетаний.
Полиция - Демопол - при помощи которой Досади жонглировала своим
контролируемым компьютерами обществом, не вписывалась в мир, использующий
энергию, передаваемую со спутника на геостационарной орбите. Демопол
отдавал примитивным невежеством, обществом, которое слишком далеко зашло
по пути законности - закон для всего, и все управляется законом.
Догматическое утверждение, что несколько особей, получивших божеское
откровение, избрали каньон реки Чу и построили в нем город, изолированный
от этой отравленной планеты, и что это произошло двадцать или что-то около
этого поколений назад было неудобоваримым. А этот энергетический спутник,
висящий под барьером Стены Бога - он вообще говорил о долгой и сложной
эволюции, во время которой нечто настолько ошибочное как Демопол было бы
давно изжито.
Это было космической свалкой, созданной для специальной цели, и этот
факт распознали предки Кейлы.
"Мы не эволюционировали на этой планете".
Это место не подходит ни для Говачинов, ни для людей. На Досади
использовали как компьютерную память, так и папки с бумагами для одних и
тех же целей. А еще число наркотических веществ, которые можно было найти
на Досади, было возмутительно огромным. Тем не менее, эта карта
разыгрывалась вопреки официальной религии с такой изобретательностью, с
таким вульгарным стремлением к "простой вере", что оба эти условия,
религия и "простая вера", находились в непрекращающемся состоянии войны.
Мистики умирали за свои "новые озарения", в то время как приверженцы
"простой веры" использовали контроль за наркотиками, чтобы захватить все
больше и больше власти. Единственная настоящая досадийская вера
заключалась в том, что выживают имеющие власть, а власть можно получить,
контролируя то, что необходимо другим для выживания. Их общество отлично
разбиралось в медицинских тонкостях бактериального, вирусного и мозгового
контроля, но не могло уничтожить Обод и подполье Уоррена, где религиозные
целители-"джабуа" излечивали своих пациентов дымом трав.
И еще они не могли уничтожить (пока еще) Кейлу Джедрик, потому что она
видела то, что она видела. Одна за другой пары несовместимых друг с другом
вещей проплывали вокруг нее в городе Чу и в окружающем Ободе. Во всех
случаях было одно и то же: общество, которое использовало одну из этих
вещей, не могло естественным образом использовать другую.
"Не могло ЕСТЕСТВЕННЫМ образом".
Все вокруг в городе Чу, и Джедрик ощущала это, было наполнено полярно
несовместимыми случаями. У них было два вида разумных существ: люди и
Говачины. Почему только два? Разве во вселенной нет других видов?
Некоторые данные, полученные на основе археологических находок на Досади,
указывали на эволюцию конечностей, отличающихся от гибких пальцев
Говачинов и людей.
Почему на всей Досади только один город?
Догма не могла ответить на это.
Орды с Обода держались вблизи от города, все время пытаясь найти
лазейку в изолированную чистоту Чу. Но ведь сзади за ними была целая
планета. Пусть она отравлена, но на ней есть и другие реки, другие
потенциально подходящие для поселения места. Выживание обоих видов
требовало постройки большего числа безопасных для проживания мест, намного
больше, чем эта жалкая дыра, которую по преданию придумали Гар и Трайя.
Но... город Чу оставался единственным - почти двадцать километров в ширину
и сорок в длину, построенный на холмах и наносных речных островах, там где
река замедляла свое течение в каньоне. По последнему учету здесь проживало
восемьдесят миллионов человек, а втрое больше перебивалось на Ободе -
настойчиво стараясь прорваться и захватить место в очищенном от ядов
городе.
"Отдайте нам свои драгоценные тела, глупый Ободный Сброд!"
А они слышали этот приказ, знали его скрытый смысл и всеми силами
сопротивлялись ему. Что же такое сделали досадийские люди, что их заточили
на этой планете? Что сделали их предки? На ненависти к таким предкам с
полным правом можно было выстроить целую религию... если, конечно, эти
предки действительно в чем-то провинились.
Джедрик наклонилась к окну и посмотрела на Стену Бога, эту
полупрозрачную молочно-белую завесу, которая держала в заточении планету.
Но через эту стену такие, как этот самый Джордж Х.Маккай, могли проходить
беспрепятственно, когда только пожелают. У Кейлы прямо чесались руки
встретиться с Маккаем лично, убедиться в том, что он не заражен, как
заражен этой планетой Хевви.
Именно Маккай ей был сейчас необходим. Прозрачно задуманная сущность
Досади говорила ей, что здесь должен - быть какой-нибудь Маккай. Джедрик
чувствовала себя охотником, и естественной добычей ее должен быть Маккай.
Фиктивная личность, которую она построила себе в этой комнате, тоже была
частью ее приманки. И теперь, когда наступил сезон охоты на Маккаев, все
это подспудное религиозное ханжество, на котором власть имущие строили
свои иллюзии, рассыплется в прах. Кейла уже видела начало этого краха,
очень скоро это увидят все.
Она сделала глубокий вдох. В том, что должно случиться, было какое-то
очищение, упрощение. Она сама собиралась вот-вот сбросить с себя одну из
жизней и все сознание направить на личность другой Кейлы Джедрик, которую
планета Досади вскоре еще узнает. Ее люди хорошо хранили ее секрет,
скрывая толстую и белокурую персону от своих досадийских
соотечественников, показывая ровно столько, сколько необходимо, чтобы при
соответствующих обстоятельствах власти за Стеной Бога могли на это
среагировать. Кейла почувствовала какое-то облегчение при мысли о том, что
ее вторая, скрытая жизнь, начала терять свою важность. Теперь она целиком
выплывет в другом месте. И эта метаморфоза предопределена скорым
появлением Маккая. Мысли Джедрик были теперь прямыми и отчетливыми: "Приди
в мою ловушку, Маккай. С твоей помощью я проникну еще выше, чем дворцовые
апартаменты Консульского Холма.
Или в самый глубокий ад, глубже, чем может присниться в самом страшном
кошмаре".


Как начать войну? Потакайте своей скрытой жажде власти.
Забудьте, что только сумасшедшие стремятся к власти ради
нее самой. Пусть такой сумасшедший получит власть, даже
если этот сумасшедший - вы сами. И пусть он действует,
прикрывшись своей обычной маской нормальности. И вот,
несмотря на то, будет ли эта маска соткана из заблуждений
о защите или прикрыта теологической аурой закона, война
придет.
Говачинский афоризм


Будильник разбудил Джорджа Х.Маккая струей лимонного запаха. На
какое-то мгновение пробуждающееся сознание обмануло его.
Маккаю показалось, что он все еще на Туталси, мягко покачивается на
волнах планетарного океана на своем украшенном гирляндами острове. На его
плавучем острове росли лимоны, здесь были берега, покрытые гибискусом и
пушистые ковры пряного алиссума. Его тенистый коттедж лежал на пути
пахучих морских ветров, и запах лимона...
Сознание Маккая пробудилось. Он был вовсе не Туталси со своей
возлюбленной подругой, он лежал на тренированной собакопостели среди
бронированных своих апартаментов на планете Централь Централей, он снова
был в самом сердце Бюро Саботажа, он снова был на работе.
Маккай содрогнулся.
Сегодня погибнет планета, полная людей... сегодня или завтра.
Это случится, если кто-нибудь не распутает эту досадийскую тайну. Зная
Говачинов настолько хорошо, как знал Маккай, можно было в этом не
сомневаться. Говачины способны на самые жестокие решения, особенно если на
карту поставлена честь их вида или по каким-нибудь другим причинам,
которые другим разумным видам могут быть и не понятны. Билдун, его
начальник Бюро, оценивал этот кризис точно так же. Со времени Калебанской
проблемы такое чудовищное преступление еще не появлялось на горизонте
Консента.
Кроме того, где же находится подвергающаяся опасности планета, эта
Досади?
После ночи, когда сознание Маккая было подавлено сном, инструктаж о
Досади снова со всей яркостью всплыл в его мозгу, как будто часть его
продолжала работать и во сне, заостряя детали. Рапорт был составлен двумя
оперативными работниками, один из которых был Врев, а другой - Лаклак. Эта
пара была надежной и изобретательной. Их источники были отличными, хотя
информация и считалась скудной. Кроме того, эта пара проявляла рвение в
погоне за повышением, в то время как Вревы и Лаклаки намекали на
дискриминацию своих видов. Рапорт требовал специальной проверки. Ни один
агент Бюсаба, независимо от того, к какому разумному виду он принадлежит,
не освобождался от некоторого внутреннего тестирования. Эта уловка была
введена для того, чтобы ослабить Бюро и облегчить условия, позволяющие
занять директорский пост.
Тем не менее, директором Бюсаба все еще был Билдун, представитель вида
Пан Спечи в облике человека, четвертый с этим именем среди членов своей
креш-ячейки. С первых слов Билдуна было ясно, что он верит полученному
рапорту.
- Маккай, эта вещь может заставить людей и Говачинов вцепиться друг
другу в горло.
Идиоматическое выражение было понятным, хотя фактически, чтобы привести
такую угрозу в исполнение по отношению к Говачину, необходимо скорее
нацелиться не на его горло, а на паховую область. Маккай уже познакомился
с рапортом и не по некоторым подспудным чертам, к которым он стал
чувствительным после длительного общения с Говачинами, разделял точку
зрения Билдуна. Усевшись в серое собакокресло перед столом директора в
маленьком кабинете без окон, который последнее время предпочитал Билдун,
Маккай рассеянно перекладывал рапорт из одной руки в другую. Некоторое
время спустя, осознав свою нервную привычку, он положил рапорт на стол.
Рапорт был записан на мнемопроволоке, и специально тренированный сене мог
воспроизвести его, пропуская проволоку сквозь пальцы или какие-нибудь
другие чувствительные придатки.
- Почему они не могут точно установить положение Досади? - спросил
Маккай.
- Оно известно только Калебанцам.
- Ну что ж, они...
- Калебанцы отказываются предоставить эти данные.
Маккай пристально посмотрел через стол на Билдуна. На полированной
поверхности стола виднелся второй, отраженный образ директора Бюсаба,
перевернутое изображение, в точности повторяющее прямое. Маккай посмотрел
на отражение. Если не концентрировать внимание на фасетчатых глазах
Билдуна (как же они похожи на глаза насекомого!), этот Пан Спечи ничем не
отличался от мужского представителя человеческого рода с темными волосами
и приятным круглым лицом. Может быть, он имел в себе даже что-то большее
от человека, чем просто плоть, которой придали человеческую форму. На лице
Билдуна отражались эмоции, которые Маккай читал в человеческих терминах.
Директор выглядел раздраженным.
Маккай был озабочен.
- Отказываются?
- Калебанцы не отрицают, что Досади существует и что эта планета
подвергается опасности. Они только отказываются обсуждать эту проблему.
- Значит, мы имеем дело с калебанским контрактом, и они подчиняются
условиям этого контракта.
Вспоминая как раз этот разговор с Билдуном, Маккай проснулся в своих
апартаментах и, лежа, тихо размышлял. Является ли Досади каким-то новым
продолжением калебанского вопроса?
МЫ ВПРАВЕ БОЯТЬСЯ ТОГО, ЧЕГО НЕ ПОНИМАЕМ.
Тайна Калебанцев ускользала от исследователей конфедерации Консент
слишком долго. Маккай подумал о своем недавнем разговоре с Фанни Мэ. В тот
момент, когда думаешь, что тебе удалось ухватить нечто конкретное, оно
проскальзывает между пальцами. До того как Калебаны подарили миру
прыжковые двери, Консент был небольшой федерацией известных чувствующих
видов существ. Вселенная была замкнута в поделенном на участки
пространстве с известными размерами. В те дни Консент рос подобно растущим
пузырям, он был линейным.
Калебанские прыжковые двери придали всем аспектам жизни взрывное
ускорение, они стали немедленным разрушительным орудием власти. Они
добавили бесконечное число полезных измерений, они подразумевали многое
другое, едва-едва понятное. Пройдя через прыжковую дверь, вы могли попасть
из комнаты на Туталси в коридор здесь, на Централи Централей. Вы входили в
прыжковую дверь здесь и оказывались в саду на Пагинуи. Соответствующее
этому "нормальное пространство" может измеряться в световых годах или
парсеках, но переход из одного места в другое игнорировал эти старые
концепции. До сего дня исследователи Консента не понимали, как работают
прыжковые двери. Такие понятия, как "релятивистское пространство", не
объясняли этого феномена; они только добавляли таинственности.
Маккай раздраженно заскрипел зубами. Попытки понять Калебанцев
неизбежно вызывали у него раздражение. Какой смысл думать о Калебанцах как
о видимых звездах в том пространстве, в котором находится и его тело? Он
мог взглянуть вверх с любой планеты, куда перенесет его прыжковая дверь, и
осмотреть ночное небо. Видимые звезды, увы, да. Это Калебанцы. И что же из
этого следует?
Существовала имеющая многих сторонников теория, что Калебанцы являются
всего лишь более сложным аспектом таких же загадочных Тапризиотов.
Федерация приняла и нанимала Тапризиотов уже тысячи стандартных лет.
Тапризиоты имели размеры и форму чувствующих существ. Они были похожи,
ровно срезанные сверху и снизу, на обрубки стволов деревьев со странно
торчащими короткими конечностями. На ощупь Тапризиоты были теплыми и
эластичными. Ну и конечно, они были дружественными партнерами по Консенту.
Как Калебанцы переносили ваше тело через парсеки расстояния, Тапризиоты
переносили через те же парсеки ваше сознание, чтобы слить с другим
сознанием.
Тапризиоты представляли собой устройства связи.
Однако общепринятая теория гласила, что Тапризиоты появились, чтобы
подготовить федерацию Консент к Калебанцам.
Опасно было считать Тапризиотов всего лишь удобным средством связи.
Точно так же опасно думать о Калебанцах, как о "транспортных средствах".
Взгляните только на социально-разрушительный эффект прыжковых дверей! А
когда вы нанимали Тапризиота, у вас тоже постоянно было перед глазами
напоминание об опасности: коммуникационный транс, который превращал вас в
дергающегося зомби на время сеанса. Но... ни Калебанцы, ни Тапризиоты не
должны приниматься безоговорочно.
За исключением, может быть, Пан Спечи, ни один из разумных видов не
знал о феномене Калебанцев и Тапризиотов ничего, кроме их экономического
значения и личного использования. Значение их, действительно, было велико,
и этот факт отражался на ценах за прыжковые двери и сеансы дальней связи.
Пан Спечи отрицали, что они могут объяснить эти вещи, однако Пан Спечи
были известны своей скрытностью. Они представляли собой вид, у которого
каждая личность имела пять тел и только одно доминирующее "эго". Четыре
запасных тела лежали где-то в скрытом месте, называемом "крешем". Билдун
тоже вышел из такого "креша", восприняв общее "эго" от своего
креш-партнера, о дальнейшей судьбе которого можно только предполагать. Пан
Спечи отказывались обсуждать внутренние дела креша и подтверждали лишь то,
что и так было очевидно: что они могут произвольно выращивать тело,
симулирующее любой из большинства известных видов разумных существ в
Консенте.
Маккай почувствовал, что его охватывает мгновенный приступ ксенофобии.
"Мы верим слишком многому в объяснениях людей, у которых есть
достаточные поводы лгать".
Маккай уселся не открывая глаз. Собакопостель мягко пульсировала под
его ягодицами.
"Черт подери этих Калебанцев! Черт подери Фанни Мэ!"
Он уже связывался с Фанни Мэ, спрашивая о планете Досади. Результат
этого сеанса заставил его усомниться, действительно ли он понимает, что
имеют в виду Калебанцы под дружбой.
"Предоставление информации не допускается".
И что же это за ответ? Особенно если учесть, что это единственное, чего
он смог добиться.
"Не допускается?"
Главное раздражение вызывал все тот же старый вопрос: у Бюсаба не было
никаких способов оказать "мягкое давление" на Калебанцев.
Известно было, что Калебанцы никогда не лгут. Они были болезненно и
исключительно честны... настолько, насколько их вообще можно было понять.
Но в данном случае они, очевидно, скрывали информацию. Не допускается!
Возможно ли, чтобы они стали сообщниками в уничтожении планеты и всего ее
населения?
Маккаю пришлось согласиться в мыслях, что это возможно.
Калебанцы могут сделать это по неведению или руководствуясь каким-либо
аспектом своей морали, который остальная часть федерации не разделяет или
не понимает. Они говорили, что смотрят на все живое, как на "драгоценные
узлы существования", но все равно оставались какие-то смутные намеки на
исключения. Что это сказала однажды Фанни Мэ?
"Этот узел растворился хорошо".
Как можно смотреть на жизнь личности, как на "узел"?
Если знакомство с Калебанцами и научило Маккая чему-либо, то только
тому, что понимание между разумными видами является в лучшем случае весьма
скудным, а попытки понять Калебанцев могут свести человека с ума. И в
какой среде растворяется узел?
Маккай вздохнул.
Что ж, на данной стадии досадийский рапорт агентов Врева и Лаклака
должен быть принят на его собственных ограниченных условиях. Некая
обладающая властью группа в Говачинской Федерации изолировала на
незарегистрированной планете людей и Говачинов. Планета Досади -
местонахождение неизвестно, но она служит полигоном для неких
экспериментов и тестов над заключенным на ней населением. Агенты
настаивали, что эти данные правдивы. Если это подтвердится, то такое
действие вызовет скандал. Люди-лягушки это наверняка осознают. И чтобы не
позволить вытащить на свет этот позорный факт, они могут привести в
исполнение угрозу, о которой докладывали два агента: взорвать захваченную
планету, а вместе с ней население и все улики.
Маккай содрогнулся.
Досади, планета с разумными существами - сенсами. Если Говачины
выполнят свою ужасную угрозу, то целый живой мир превратится в облако
раскаленных газов и плазмы из атомных частиц. Где-то, может быть, за
пределами видимого что-то низвергнет из пустоты огонь. Вся трагедия
продлится менее стандартной секунды. Самая мимолетная мысль о такой
катастрофе потребовала бы больше времени, чем сама эта катастрофа.
Но если это произойдет и остальные члены Консента получат стопроцентные
доказательства случившегося... да, тогда Консент может развалиться. Кто
станет пользоваться прыжковыми дверями, если будет подозревать, что его
забросят в какой-нибудь отвратительный эксперимент? Кто станет доверять
соседу, если привычки, язык и тело соседа отличаются от его собственных?
Да... произойдет нечто более худшее, чем то, что люди и Говачины "вцепятся
друг другу в горло". Это то, чего боялись все разумные виды. Билдун это
понимает. Угроза таинственной планете Досади - угроза всему.
Маккай не мог избавиться от ужасной картины взрыва, яркой вспышки, за
которой последует тьма. И если Консент узнает об этом... в тот момент,
перед тем как их вселенная расколется подобно скале под ударом молнии,
какие извинения можно будет привести в оправдание отсутствия здравого
смысла и неспособности предотвратить такую угрозу?
"Здравый смысл?"
Маккай встряхнул головой и открыл глаза. Бесполезно размышлять о самых
худших перспективах. Он позволил сонному мраку апартаментов проникнуть в
сознание и сосредоточился на знакомой обстановке.
"Я - специальный агент, и у меня есть работа, которую необходимо
сделать".
Ему проще было думать о Досади, как об очередной работе. Решение
проблемы часто зависело от стремления к успеху, от отточенных способностей
и средств. Бюсаб обладал такими средствами и такими способностями.
Маккай поднял руки над головой и потянулся, напружинив мускулистый
торс. Собакопостель заколыхалась от удовольствия при его движениях. Он
тихонько свистнул и зажмурился от ворвавшегося в комнату утреннего света,
когда сработала система контроля окон. Его рот растянулся в зевке. Маккай
соскользнул с собакопостели и прошлепал через комнату к окну. Под небом,
похожим на испещренную пятнами голубую бумагу, открылся вид на город.
Маккай посмотрел на шпили и крыши Централи Централей. Здесь располагалось
сердце главной планеты, откуда Бюро Саботажа раскинуло свои разнообразные
щупальца.
Он прищурился от яркого света и глубоко вздохнул.
Бюро. Вездесущее, всеведущее, всепоглощающее Бюро. Единственный
источник неконтролируемого правительством насилия, оставшийся в Консенте.
Здесь находится норма, по которой здравомыслие проверяет само себя. Каждое
принимаемое здесь решение требовало максимальной осторожности. Их общим
врагом была никогда не затухающая тяга сенсов к абсолютным решениям. И
каждый час каждого нового рабочего дня Бюсаб во всех своих частях
спрашивал себя: "Что случится, если мы отступим перед распоясавшимся
насилием?"
Ответ на это был глубоко осознанным: "Тогда мы бесполезны".
Правительство Консента работало, потому что, несмотря ни на что, члены
его верили, что общая справедливость для личности достижима.
Правительство работало, потому что в его ядре сидел Бюсаб, подобно
ужасному сторожевому псу способный атаковать себя самого или любой другой
появившийся сгусток власти с тонко сбалансированной неуязвимостью.
Правительство работало, потому что были места, где оно не могло
действовать без сопротивления. Возможность обратиться в Бюсаб делала
отдельную личность такой же сильной, как и весь Консент. Все сводилось к
циничному, стремящемуся остаться в тени поведению тщательно отобранных
щупалец Бюсаба.
"Я не чувствую себя щупальцем Бюсаба сегодня утром", - подумал Маккай.
С возрастом к нему все чаще приходили по утрам подобные мысли. У него
был свой собственный метод борьбы с такими настроениями: он с головой
погружался в работу.
Маккай отвернулся от окна и подошел к излучателю в ванной комнате, где
подверг свое тело запрограммированным процедурам утреннего туалета.
Психозеркало на дальней стене ванной комнаты отражало его тело, обследуя и
подстраиваясь к его внутреннему состоянию. Глаза Маккая сообщили ему, что
он все еще выглядит крепким, смуглым и низкорослым представителем
человеческого рода с рыжими волосами. Черты лица его были настолько
крупными, что напрашивалось даже невозможное родство с людьми-лягушками
Говачина. Зеркало не отражало ум Маккая, считавшийся многими самым острым
разрешенным орудием в федерации Консент.
Когда Маккай вынырнул из ванной, Планировщик Дня встретил его музыкой.
ПД подстроил мелодию под его движения в соответствии с комбинированным
анализом его психофизического состояния.
- Доброе утро, сэр, - флейтой прожурчал ПД.
Маккай, который мог интерпретировать анализ своего настроения по тону
ПД, подавил в себе импульс разочарования. Конечно, он опять чувствует себя
раздраженным и озабоченным. Кто бы чувствовал себя иначе при таких
обстоятельствах?
- Доброе утро, тупой неодушевленный предмет, - проворчал Маккай. Он
натянул через голову гибкий бронированный пуловер тускло-зеленого цвета,
материал которого имел вид обычной ткани.
- Вы хотели, чтобы я напомнил вам, сэр, что сегодня в девять по
местному времени состоится конференция Дирекции Бюро, однако...
- Каждая глупая... - реплика Маккая остановила ПД. Маккай уже давно
хотел перепрограммировать эту проклятую штуку. Как бы тщательно вы их ни
настраивали, они всегда ляпнут что-нибудь не к месту. Он даже не
постарался скрыть раздражения, ключевые слова вырвались у него непрерывным
эмоциональным потоком: - А теперь послушай меня, машина: никогда не смей