Хэрриот Джеймс. И все они - создания природы

   Мне вспомнился наш разговор с Зигфридом. Ну, может быть, теперь Уитхорны все-таки снимут розовые очки!

37

   – Все в порядке, мистер Хэрриот? – Лайонел Браф озабоченно следил, как я на четвереньках проползаю через дыру в проволочной сетке.
   – Угу, – пропыхтел я.
   Тощий Лайонел змеей проскользнул сквозь отверстие, но я несколько плотноват для подобных упражнений.
   Некоторые наши клиенты содержали своих животных в довольно странных помещениях – например, в старых товарных вагонах, но пальму первенства я безоговорочно присудил бы Лайонелу.
   Нет, этот дорожный рабочий не был исключением: в те времена многие люди, жившие на скромное жалование, обзаводились кое-какой живностью – и не только ради пополнения бюджета, но просто из удовольствия. Одни держали трех-четырех коров, другие – десяток свиней, но Лайонел не стал себя ограничивать.
   Разместил он свой скотный двор в большом сарае рядом с домом, разделив сарай на множество закутков с помощью всевозможных подручных материалов. Это был настоящий лабиринт, плод вдохновенной импровизации, где перегородками служили кроватные сетки, листы фанеры и кровельного железа, а также ярды и ярды железной сетки. Ни дверей, ни проходов.
   Слегка отдуваясь, я поднялся на ноги.
   – Так где же теленок?
   – Уже недалеко, мистер Хэрриот.
   Мы пробрались мимо его единственной коровы, а в соседнем закутке, пока Лайонел развязывал веревки, чтобы открыть нам доступ в следующий, бойкие поросята порядком погрызли мои сапоги. Затем нас с полнейшим равнодушием оглядели две козы.
   – Удойные обе, лучше некуда, – объявил Лайонел. – Моя хозяйка такой сыр из их молока делает, пальчики оближешь. И оно ведь для здоровья полезное, верно!
   – Совершенно верно.
   В те дни туберкулез оставался еще вполне реальной угрозой, и относительно безопасное в этом отношении козье молоко весьма ценилось.
   Следующим препятствием на нашем пути оказался положенный на бок большой обеденный стол красного дерева, и я опасливо обошел обращенные внутрь ножки с колесиками, которые не раз оставляли синяки на моих голенях, и только потом перелез через него, наконец добравшись до телят. Их было трое, и узнать, кто из них болен, труда не составляло – у черного малыша в ноздрях запеклась гнойная слизь. Я нагнулся, чтобы смерить ему температуру и отогнал двух квохчущих кур. Жирная утка удалилась вперевалку сама. У пернатых обитателей сарая собственного помещения вроде бы не было, Они перепархивали и пробирались из закутка в закуток, как им хотелось, а то и выходили погулять на свежем воздухе. Выпрямившись, я полюбовался десятком кошек на подоконниках и перегородках, а из глубины сарая внезапно донеслось рычание – между тремя собаками Лайонела завязалась дружеская драка. За открытой дверью на лужке мирно паслись две овцы.
   Я вытащил термометр – тридцать девять и пять – и прослушал грудь.
   – Небольшой бронхит, Лайонел, но вы вовремя меня вызвали: в легких довольно сильные хрипы – так и до пневмонии недалеко. Но сейчас две-три инъекции его живо приведут в порядок.
   Дорожник удовлетворенно кивнул. Он был рассеянный, но добрый человек, и всем его животным, несмотря на оригинальность их обиталища, жилось сытно и удобно, – пол всегда густо устлан соломой, кормушки и корытца полны.
   Я ощупал карманы, которые перед тем, как нырнуть в лабиринт, битком набил флаконами, шприцами и прочим, что вдруг могло мне понадобиться. Не возвращаться же на четвереньках к машине за какой-нибудь непредусмотренной мелочью!
   Сделав инъекцию, я сказал:
   – Загляну завтра утром. Вы ведь в воскресенье не работаете?
   – Ага. Спасибо, мистер Хэрриот. – Он повернулся и повел меня назад тем же тернистым путем.
   На следующее утро теленок заметно повеселел.
   – Температура нормальная, Лайонел, – сообщил я. – И он сам встал. Видимо, все обойдется.
   Дорожник рассеянно кивнул. Его мысли витали где-то далеко.
   – Вот и хорошо… Вот и отлично. – Несколько секунд он продолжал смотреть на меня пустым взглядом, а затем внезапно вернулся с облаков на землю.
   – Мистер Хэрриот? – В его голосе появилась непривычная настойчивость. – Мне бы с вами посоветоваться надо.
   – Да?
   – Ага. Такое, значит, дело. Я думаю на одних свиней перейти.
   – А? Завести побольше свиней?
   – Во-во! Только их и держать. Чтоб все, как полагается.
   – Но ведь придется построить свинарник.
   Он ударил кулаком по ладони.
   – Так я ж про то и толкую. Свиньи мне всегда нравились, вот и охота устроить все по-настоящему. Хлев построю тут на лужке.
   Я посмотрел на него с удивлением.
   – Лайонел, но это же все недешево стоит. Потребуются большие…
   – Деньги? Так они у меня есть. Помните, я недавно дядю схоронил? Старик у нас не один год прожил, ну и оставил мне кое-что. Не сказать, чтоб богатство, а все-таки дело можно на настоящую ногу поставить.
   – Конечно, решать вам, – ответил я. – Но вы уверены, что действительно этого хотите? Мне казалось, у вас и так все обстоит прекрасно, а к тему же вы немолоды, верно? Вам ведь за пятьдесят перевалило?
   – Угу. Пятьдесят шесть стукнуло, но, как говорится, новому делу старость не помеха.
   Я улыбнулся.
   – Мне и самому так всегда казалось. И я только порадуюсь за вас… при условии, что, вы будете счастливы.
   Дорожник задумался и раза два почесал щеку. По-моему, счастливые люди далеко не всегда сознают, что счастливы, и Лайонел не составлял исключения.
   – Пошла, пошла отсюда, косолапая! – буркнул он и носком сапога оттолкнул утку, вознамерившуюся прошествовать у него между ног. Все в той же задумчивости он наклонился, извлек из вороха соломы в углу куриное яйцо и положил его в карман.
   – Нет, я сейчас опять прикинул, что и как, и мое решение твердо. Надо будет попробовать.
   – Ну и прекрасно, Лайонел. Желаю удачи!
   С быстротой, необычной для йоркширских холмов, на лужке вырос свинарник – ряды бетонных загонов, выходящих в крытый двор. В загоны незамедлительно водворились свиноматки с хряком, и скоро во дворе шуршало соломой и хрюкало порядочное стадо.
   На фоне древних каменных стенок, огораживающих луг, и могучего склона, уходящего к вересковой вершине, это современное сооружение резало взгляд, но я от души надеялся, что Лайонел обретет то, что ищет.
   Починкой дорог он занимался по-прежнему, и, чтобы задать свиньям корм и вычистить загоны, ему приходилось вставать до света, но он был очень крепок и, казалось, получал от новых забот большое удовольствие.
   Естественно, ему пришлось чаще прибегать к моим услугам, но поводы оказывались не слишком серьезными, и все мои пациентки быстро выздоравливали. Легкий мастит, затрудненный опорос, воспаление суставов у поросенка. Конечно, итоговая цифра в счете теперь была больше, но Лайонел не жаловался, потому что хорошо знал старинное присловье «Скотину завести, мошну растрясти».
   Огорчало меня лишь одно – прежде он любил постоять, опираясь на одну из многочисленных перегородок в сарае, и со вкусом покурить, а теперь же у него не оставалось на это времени: то он катил тачку, то накладывал корм в корыто, то убирал навоз, и во мне росло убеждение, что все это внутренне ему чуждо.
   Во всяком случае, от него уже не веяло тихим спокойствием. Нет, ухаживать за своими новыми подопечными ему нравилось, но выражение его лица стало непривычно серьезным, даже тревожным.
   Тревога послышалась и в его голосе, когда он позвонил мне как-то вечером.
   – Мистер Хэрриот, я с работы вернулся, а с поросятами что-то неладно…
   – Что с ними такое, Лайонел?
   – Они уже несколько дней квелыми были, тело набирали хуже остальных. Но ели вроде бы ничего, вот я и не хотел вас беспокоить.
   – Но теперь-то что?
   Он ответил, помолчав.
   – Вид у них какой-то другой. Задние ноги вроде как отнимаются, ну, и несет их… А один издох. Так вот мне и тревожно стало.
   Как и мне. Невыносимо тревожно. Слишком уж это было похоже на чуму свиней. В первые годы моей практики эти два слова жгли меня огнем, хотя для нынешних выпускников ветеринарных колледжей они – звук пустой.
   Примерно двадцать лет чума свиней была моим пугалом. Всякий раз, вскрывая издохшую свинью, я трепетал при мысли, что вот сейчас наткнусь на роковые кровоизлияния и «бутоны». Но еще больший трепет вызывала мысль, что я не сумею распознать болезнь и из-за моей небрежности вспыхнет эпидемия.
   Правда, в этом смысле чума свиней была легче ящура, но принципы действовали те же. Если я провороню симптомы, больные свиньи могут пойти в продажу и с рынка попасть на разные фермы, разделенные десятками миль. И каждая такая носительница инфекции перезаразит неизлечимой болезнью своих здоровых соседок. Тогда вмешается министерство сельского хозяйства и его специалисты добросовестно проследят источник эпидемии до Хэрриота, ветеринара, который положил ей начало, допустив непростительную небрежность.
   Кошмарный страх охватывал меня снова и снова, потому что в отличие от ящура чума свиней была тогда очень распространенной болезнью и подстерегала нас буквально за каждым углом. Иной раз я принимался мечтать, какой безоблачно счастливой стала бы моя жизнь, если бы эта проклятая хворь вдруг исчезла. И вспоминая, сколько из-за нее натерпелись все мои ровесники, я чувствую, что нынешним ветеринарам, пожалуй, следовало бы каждое утро вскакивать с постели и пускаться в ликующий пляс, распевая во все горло: «Ура! Ура! Ура! Нет более чумы свиней!!!»
   Лайонел повел меня в дальний конец двора и угрюмо указал на последний загон.
   – Они там.
   Я перегнулся через перегородку и меня обдала волна ледяного отчаяния. Десяток четырехмесячных поросят – и практически у всех одинаковые роковые симптомы.
   Все худые, словно бы облезлые, уши снаружи багровые, походка шаткая, а по обвисшим хвостикам стекает жидкая струйка поноса. Я измерил температуру у трех-четырех. Около сорока одного градуса!
   Классическая картина, прямо-таки из учебника, но Лайонелу я ничего не сказал. Собственно говоря, это запрещалось правила—ми: сначала мне предписывалось проделать сложнейший ритуал.
   – Откуда они у вас?
   – В Хавертоне купил, на рынке. Упитанные все были, бойкие, как на подбор. – Он подтолкнул носком резинового сапога трупик в углу – Один вот уже сдох..
   – Да… Лайонел, я должен его вскрыть, посмотреть, что там у него внутри. – Голос у меня стал устало-надтреснутым, опять мне предстояло мучительно вертеться на бессмысленной карусели. – Только схожу к машине за ножом.
   Вернувшись со специальным скальпелем, я перевернул мертвого поросенка на спину и вскрыл брюшную полость. Сколько раз я уже проделывал это в таком же напряжении?
   Руководства рекомендуют начинать поиски от места перехода подвздошной кишки в слепую. Но, вскрывая кишку, соскребая слизь с ее стенок, я не находил ничего, кроме кровоизлияний и небольших некротических пятен, темно-красных или желтоватых.
   Иногда неопровержимые доказательства обнаруживаются только в прямой кишке, и я все резал и резал ножницами петлю за петлей, но без особых результатов.
   Ну, вот опять! Я не сомневался, что поросенок погиб от чумы, но сказать об этом фермеру не имел права: прерогатива заключительного диагноза принадлежала министерству, и я обязан был ждать подтверждения оттуда.
   В почках и мочевом пузыре тоже были кровоизлияния, но нигде ни единой типичной язвы.
   Я откинулся, не вставая с корточек.
   – Мне очень жаль, Лайонел, но я обязан сообщить об этом, как о возможном случае чумы.
   – Эх, черт, скверная штука, верно?
   – Да… очень. Но пока министерство это не подтвердит, нам остается только ждать. Я возьму материал для анализа и отправлю в Суррей, в лабораторию.
   – И подлечить их вы не можете?
   – Боюсь, что нет. Болезнь вирусная. И лечения от нее не существует.
   – Ну, а остальные-то как? Она прилипчивая?
   До чего мне не хотелось отвечать! Но умалять опасность не имело смысла.
   – Да, и очень. Вам нужно будет принять все меры предосторожности. Перед загоном поставьте ящик с дезинфицирующим средством и, выходя оттуда, непременно наступайте в него. Но лучше будет воду и корм давать им снаружи – обязательно после всех остальных, а к ним не входить вовсе.
   – Что, если и другие перезаразились? Сколько их подохнет?
   Еще один страшный вопрос. Справочники указывают на смертность от 80 до 100 %, но мой собственный опыт, говорил – все, сколько есть.
   Я глубоко вздохнул.
   – Лайонел, выздоравливают они очень редко.
   Он медленно обвел взглядом новые бетонные загоны, поросят, сосущих матерей, привольно бродящих по двору боровков. Я почувствовал, что должен сказать хоть что-то.
   – Впрочем, может быть, я и ошибся. Подождем ответа из лаборатории. А пока давайте им вот эти порошки. Подмешивайте в корм или растворите и вливайте.
   Я уложил петли кишки в багажник, потом обошел свинарник, записывая его обитателей по категориям. Ибо меня поджидало еще одно тяжкое испытание – предстояло заполнить анкеты. Анкеты – мой вечный крест, чумная же анкета являла собой жуткое розовое полотнище с тесными строчками вопросов с обеих сторон – общее число маток, хряков, молочных поросят, боровков. И да смилуется небо над тем, кто напутает в счете!
   Дома я весь вечер мучился над розовым ужасом, а потом занялся совсем уж кошмарным делом – упаковкой кишки для отправки на анализ. Министерство снабжало нас на этот случай особой тарой. На первый взгляд она состояла из куска волнистого картона, нескольких кусков пергамента, моточков мохнатой веревочки и листа оберточной бумаги. Однако, приглядевшись повнимательней, вы обнаруживали, что картон складывается в небольшую квадратную коробку. Инструкция категорически требовала уложить кусок кишки длиной в три фута во всю длину на пергамент, затем завернуть края пергамента внутрь и обмотать веревочкой.
   Однако тут была одна загвоздка. К упаковке прилагались две черно-красные карточки с надписью: «Материал для анализа. Срочно!», а под ней – пунктиры для адреса фермы, где обнаружена болезнь, и еще много для чего. По краям обеих карточек имелись отверстия, через которые предлагалось продернуть концы веревочки, обвивавшей кишку, и только после этого закрыть коробку. Вторая карточка прикреплялась снаружи.
   Я добросовестно произвел все требуемые операции, в заключение продел веревочку сквозь дырки в наружной карточке, обернул коробку в бумагу, завязал ее, и почувствовал, что у меня не осталось никаких сил. Подобные процедуры всегда выматывали меня куда больше самого сложного отела.
   И вот тут-то, глядя остекленевшими глазами на два конверта, адресованные в министерство и в его филиал, – а также на готовую к отправке картонку, я обнаружил, что первая карточка безмятежно покоится на столе.
   – Сто тысяч чертей! – взвыл я не своим голосом. – Всякий раз так! Всякий раз я про нее забываю!
   Хелен, видимо, решила, что со мной припадок – во всяком случае, она опрометью вбежала в аптеку, где я готовил посылку.
   – Что с тобой? – испуганно спросила она.
   Я виновато повесил голову.
   – Извини, пожалуйста. Опять эта чертова чума свиней.
   – Только успокойся, Джим! – Она посмотрела на меня с некоторым сомнением. – И если можно, не кричи так, детей разбудишь.
   В мрачном молчании я распаковал коробку, вдел веревочку в карточку, снова запаковал… Сколько раз я проделывал это, и с какой ненавистью! Да, подумал я со злостью, для тихого вечера нет занятия приятней!
   Я отвез посылку на вокзал, отправил ее, вернулся домой и попробовал найти утешение в одной из моих ветеринарных Библий – «Практической ветеринарии» Юдолла. Но даже она не принесла мне утешения. Выводы этого светила только подкрепляли мои собственные подозрения. Правда, будучи американцем, болезнь он называл «свиной холерой», но в остальном описывал именно ту картину, которую я наблюдал у поросят Лайонела. Он рекомендовал инъекции сыворотки здоровым свиньям в качестве превентивной меры, но я уже прибегал к этому средству – и безрезультатно. Не хватает мне еще впустую тратить деньги Лайонела именно тогда, когда они будут ему особенно нужны.
   Ответ я получил через два-три дня: министерство не подтверждало наличия чумы свиней на указанной ферме. В тот же день мне позвонил Лайонел.
   – Им все хуже. От ваших порошков пользы никакой, и еще один сдох.
   Вновь я кинулся туда, произвел вскрытие и, разрезав кишку вдоль, решил, что на этот раз ошибки быть не может ведь все язвочки чуть приподняты и концентричны. Уж теперь министерство даст подтверждение, и нам хотя бы станет ясно, что делать.
   Еще один вечер ушел на заполнение анкеты и возню с упаковкой, но я твердо надеялся, что в ближайшие дни мои сомнения разрешатся. Когда из министерства пришел ответ, что установить чуму свиней не удалось, я готов был разрыдаться. И воззвал к Зигфриду.
   – В какие игры они играют, черт побери? Может, вы знаете, как в лаборатории устанавливают наличие или отсутствие чумы?
   – Разумеется! – Мой партнер окинул меня невозмутимым взглядом. – Кишку извлекают из обертки и швыряют в потолок. Прилипнет – реакция положительная, не прилипнет – отрицательная.
   Я горько засмеялся.
   – Это я уже слышал. И склонен поверить.
   – Ну, не будьте так строги к министерским мальчикам, – посоветовал Зигфрид. – Вспомните, подтверждение они могут дать, только если уверены на все сто процентов. Ведь ошибка поставит их в идиотское положение. А такая картина возникает по самым разным причинам. Некротические язвы, например, появляются и при гельминтозах.
   Я застонал.
   – Да знаю, знаю! Я их и не виню. Но бедняга Лайонел Браф сидит на краю пропасти, а я ничем не могу ему помочь.
   – Конечно, Джеймс, положение отвратительное. Как мне известно по горькому опыту.
   Два дня спустя Лайонел позвонил и сказал, что сдох еще один поросенок. Язвы оказались более типичными, и, хотя я не мог предсказать, какое заключение даст министерство, мне уже было абсолютно ясно, что требуется от меня. Видимо, мой мозг работал и во сне, так как теперь я не задумался ни на секунду.
   – Лайонел, вы должны немедленно забить всех ваших здоровых свиней!
   Он посмотрел на меня с глубоким недоумением.
   – Так они же еще тела не нагуляли? А супоросые матки как же?
   – Я знаю, но если бы болезнь получила официальное подтверждение, я был бы обязан рекомендовать вам избавиться от них. Отправить их на рынок вы права не имеете. Однако я могу дать вам справки для продажи всех здоровых свиней на консервную фабрику.
   – Так-то так, да…
   – Я хорошо понимаю, Лайонел, что вы чувствуете. Это огромная беда. Но если болезнь распространится на других ваших свиней, про справки придется забыть и вам останется только наблюдать, как они издыхают. А так вы все-таки вернете около двух тысяч фунтов.
   – Но те, которые на откорме… Еще бы два месяца… Я бы куда больше выручил.
   – Да, но сейчас вы за них пусть меньше, но что-то получите, а если они заболеют, вам уже не на что будет надеяться. Да и помимо денег, все-таки лучше, если их забьют без лишних страданий и им не придется чахнуть у вас на глазах, как вот этим, верно?
   Говоря это, я вновь остро ощутил трагичную сторону деревенской ветеринарной практики: очень большое число наших пациентов кончало жизнь на бойне, а какими бы симпатичными ни были обитатели скотного двора, подоплека нашей работы с ними оставалась чисто коммерческой.
   – Право уж, и не знаю… Это ведь не пустяк какой-нибудь. – Он опять обвел взглядом новый свинарник и его обитателей, которых так лелеял и холил, а потом повернулся и посмотрел мне прямо в глаза. – Ну а что, если у них не чума?
   Действительно – что? Но солгать ему прямо в глаза я не мог.
   – В таком случае, Лайонел, я не сберегу вам тысячи, а разорю вас на тысячи.
   – Да… это я понимаю. Но вы-то сами уверены?
   – Я вам уже объяснил, что поставить окончательный диагноз не имею права, но сомнений у меня никаких нет.
   Он кивнул.
   – Ладно, мистер Хэрриот. Садитесь, пишите ваши справки. Я вам как-никак доверяю.
   «Как-никак доверяю» в устах простого йоркширца было большим комплиментом, мне оставалось лишь уповать, что я его доверия не обману. Достав голубые бланки, я принялся их заполнять.
   Очень скоро новый свинарник опустел. Оставшиеся больные поросята гибли один за другим. Как ни страшна чума свиней, я был убежден, что особых страданий она не причиняет, и единственным проблеском света в этой черной беде была мысль, что больные животные тихо истаяли, а остальные тоже встретили легкую смерть. Никто из них не мучился.
   Под конец пришло извещение из министерства, что болезнь подтвердилась. Я заехал с ним к Лайонелу, и, водрузив на нос очки, дорожник внимательно прочел его с начала и до конца.
   – Значит, ваша правда была, – сказал он. – И хорошо, что мы сделали то, что сделали. – Сложив извещение, он вернул его мне. – Фабрика мне прилично заплатила, а стали бы мы тянуть, я бы вовсе ни при чем остался. Так что очень я вам благодарен.
   Вот что мне сказал этот простодушный дорожный рабочий, после того как у него на глазах рухнул и рассеялся его воздушный замок. Ни стенаний, ни упреков – только благодарность.
   Разные люди реагировали по-разному, когда чума поражала их свиней, но, слава богу, все это давно в прошлом. Сначала была найдена действенная вакцина, а затем министерство сельского хозяйства ввело обязательный забой, как при ящуре, и чуме свиней пришел конец. В течение уже почти тридцати лет мне не доводилось ни сталкиваться с подозрительными случаями, ни заполнять простыни анкет, ни возиться с картонными коробками и пергаментной бумагой. Но память о них все еще свежа.
   А пока я спрашивал себя, как думает Лайонел использовать свою новую постройку. Он тщательно вычистил и продезинфицировал свинарник, но ничего объяснять не стал. Прошло четыре месяца, и я решил, что коммерческое животноводство его больше не манит, но ошибся.
   Как то вечером, осмотрев несколько собак и кошек, я снова заглянул в приемную и увидел, что в углу сидит Лайонел.
   – Мистер Хэрриот, – объявил он с места в карьер, – я хочу опять за то же взяться.
   – Завести свиней?
   – Ну да! Чтобы хлев пустым не стоял. А то глядеть на него больно.
   – Но вы абсолютно уверены? – спросил я, помолчав. – После такой беды? Я думал, у вас всякая охота пропала.
   – Да нет, куда ей пропадать? Свиньи самое для меня милое дело. Одна только зацепка, почему я к вам и приехал. Могли с того раза там микробы остаться?
   Не люблю я таких вопросов. Теоретически говоря, никакой инфекции в свинарнике к этому времени остаться не могло, но мне приходилось слышать, что от чумы свиней избавиться не так-то просто. Правда, четыре месяца… Конечно, свинарник должен быть уже вполне безопасным.
   Но что толку, если ветеринар говорит «не знаю»? Лайонелу был нужен конкретный ответ.
   – Я уверен, что поместить туда свиней можно без всяких опасений… если вы твердо решили.
   – Чего уж. Значит, пора за дело браться. – Он вскочил и вышел из приемной, словно не хотел терять ни минуты.
   И действительно, очень скоро свинарник огласился хрюканьем, фырканьем и визгом. Не замедлила и судьба с новым ударом.
   Когда Лайонел позвонил, мне показалось, что я еще ни разу не слышал в его голосе такой тревоги.
   – Я только с работы вернулся, а со свинками худо: валяются по всему двору.
   Мое сердце мячиком отскочило от ребер.
   – То есть как валяются?
   – Ну, вроде в припадке.
   – В припадке?
   – Ну да. Лежат на боку, ногами дрыгают, рыло все в пене, а и встанут, так трех шагов не сделают, снова валятся.
   – Еду!
   Трубка ударилась о рычаг. У меня подгибались ноги. Я ведь заверил беднягу, что он может спокойно завести новое стадо, а чума свиней иногда дает и такие нервные симптомы. Я схватил Юдолла и лихорадочно перелистнул страницы. Черт, вот оно! «В начале возможны моторные расстройства – движение кругами, мышечные подергивания и даже судороги»
   Я гнал машину по узкой дороге, ничего не видя по сторонам – ни мелькающих мимо деревьев, ни зеленых вершин за ними. Перед глазами маячила жуткая картина, которую мне предстояло увидеть.
   Но она оказалась даже хуже, чем я ожидал. Много хуже. Двор был буквально устлан свиньями всех возрастов и размеров, от поросят до огромных супоросых маток. Некоторые еще пошатывались, падали на солому, снова поднимались, но остальные лежали на боку, дрожа, отчаянно дергая задранными ногами, а в пастях у них клубилась пена. Юдолл упомянул судороги, а уж таких судорог я в жизни не видывал.
   Лайонел, землисто-бледный, молча вел меня от загона к загону. Кормящие матки лежали, вытянувшись, содрогаясь всем телом, а поросята отталкивали друг друга и дрались пытаясь добраться до сосков. Хряк кружил по загону, словно слепой, натыкался на стены, оглушенно присаживался на задние ноги, точно собака. И ни единого здорового животного! Во всяком случае, такое создавалось впечатление.
   Лайонел повернулся ко мне, стараясь улыбнуться.
   – На этот раз вам ни единой справки писать не придется. Все полегли.
   Я мог только уныло покачать головой в полном недоумении. Наконец, ко мне вернулась способность говорить:
   – Когда это началось?
   – Утром все были здоровы. Визжали, как всегда, чтобы я им скорее корм задал. Я вернулся – они уже в таком виде.
   – Но, черт подери, Лайонел! – Мне с трудом удалось удержать истошный вопль. – Так сразу не бывает! Тут что-то не то!