Хесс Нора. Очарование нежности

   Молодая женщина ничего не ответила ста­рику, а только ошеломленно посмотрела на него. По пути домой она долго раздумывала над эти­ми словами. Джиггерс недвусмысленно наме­кал о том, что вина за то, что Трэю этой зимой пришлось очень трудно, лежит на ней.
   «Неужели я все это время была несправед­лива к нему? Неужели он продолжал хранить верность мне, как и утверждал?» – думала она.
   Добравшись до ранчо и сдав Гнедую кому-то из конюхов, Лэйси предалась радости от предвкушения того «десерта», который она по­даст своему супругу в спальне…
   В это утро у них возник своего рода обы­чай, продолжавшийся до окончания клейме­ния животных. Теперь они не только регуляр­но проводили вместе послеобеденное время, но и, как положено, делили супружеское ложе по ночам. Любовные игры их затягивались далеко за полночь, и обычно, когда Трэй ут­ром приезжал на работу, остальные ковбои к этому времени успевали заклеймить не одного теленка.
   В одно прекрасное утро Джиггерс не удер­жался и заметил:
   – Знаешь, сынок, ты бы поберег себя ма­лость. А то худеешь прямо на глазах. Кончай ты эту свою ночную смену.
   В ответ Трэй лишь ухмыльнулся.
   – Я скорее дам огрубить себе правую руку – ответил он.
 
   Однажды Лэйси, несмотря на царившее в этот день пекло, решила отправиться в Марен­го за нитками – накопилось множество руба­шек Трэя, которые требовали немедленной и основательной починки. Стоило появиться дыр­ке на одной, как тут же начинали рваться и остальные.
   Когда она зашла в магазин, Нэлли Дулитл встретила ее улыбкой до ушей.
   – А у меня для тебя письмо, – объявила она. Сунув руку куда-то под прилавок, женщи­на достала конверт. – Судя по обратному адре­су – из Сан-Франциско!
   Надорвав его, Лэйси тут же поняла, что письмо от Итэна Рида.
   Она пробежала глазами по строчкам, напи­санным мужской рукой.
 
   «Дорогая Лэйси!
   Надеюсь, что это послание благополучно доберется до тебя и к тому времени, как ты его прочтешь, вы с Трэем уже позабудете о пре­жних семейных неурядицах, которые имели место в вашей совместной жизни, и будете счастливы, как мы с Сэлли Джо.
   Не упади в обморок от удивления, когда будешь читать следующие строки – мы с женой ждем потомства. Можешь вообразить себе наше состояние! Мы никогда не хотели обзаводиться детьми, будучи уверенными, что им при нашем образе жизни появляться на свет не следует.
   Но, так или иначе, а это произошло, и теперь мы уже ждем не дождемся, когда наш карапуз появится на свет. Я уже говорил Сэлли, что если родится девочка, то мы назовем ее Лэйси. Она не против.
   У нас скоро будет свой собственный салун, с комнатами наверху, как мы и планировали. Правда, он небольшой, но вполне приличный. Никаких замарашек!
   Пожалуйста, напиши мне. Дай знать, как ты живешь. Если от меня что-нибудь нужно – мой адрес на конверте.
   С приветом Итэн».
 
   Губы Лэйси невольно растянулись в улыб­ке. Сложив письмо, она подняла взгляд на Нэлли, которой не терпелось узнать, кто же это пишет.
   – Это от Итэна Рида, – пояснила моло­дая женщина и вкратце передала содержание письма.
   – Ну разве это не здорово! – только и вымолвила Нэлли. По лицу Лэйси она поняла, что та не горит желанием обсуждать эту тему. Что же, ее можно понять: полгода эта певица, жена Рида, стояла между ней и Трэем.
   По пути домой молодая женщина обдумы­вала прочитанное. «Слава Богу, что и у них все устроилось. Он любил свою жену, и у той хва­тило ума поставить крест на своей связи с Трэем и организовать все так, что впереди у них те­перь была совсем другая, новая жизнь».
   «А почему бы и тебе не поступить так же? – обратился к ней ее внутренний голос. – Даже если твой муж до сих пор не произнес тех слов, которые ты хочешь от него услышать. Разве ты вправе предъявлять к нему претензии относительно всего остального? Ведь не появись тогда вовремя Трэй, одному Богу известно, где была бы ты сейчас. Скорее всего на том свете. Сочти грехи свои, девушка», – мелькнуло у Лэйси в голове, когда она, подъехав к ранчо, слезала с лошади.
   Утром того дня, когда заканчивалось клей­мение телят, сын так сцепился с отцом, что Лэйси с испугу сбежала к себе в спальню. Она страшно боялась, что дело дойдет до рукоприкладства.
   Столкновение было обусловлено старой те­мой: ее свекор пожелал привести в дом в качестве домработницы очередную молодую ин­дианку.
   – Ты мне мозги не крути, старый, – не желал слушать его Трэй, когда Булл затронул эту тему.
   – Лэйси держит дом в чистоте и готовит так, что пальчики оближешь. Тебе эта индиан­ка нужна для твоих утех, для того, чтобы здесь распутничать самым мерзким образом, – продолжал он. – А я не желаю, чтобы ты оскорб­лял Лэйси присутствием в доме какой-то твари. Достаточно того, что ты оскорблял и унижал мою мать.
   Спор затянулся и скоро перешел в ожесто­ченную перебранку. Трэй обвинял. Булл все отрицал. В конце концов старик Сондерс не выдержал и, хлопнув дверью, ушел из дома, отчаянно бранясь.
   Парень, как обычно, не обратил внимания на поток брани, извергающейся из уст отца, зато Лэйси, которая вышла к тому времени из спальни и, стоя в прихожей, видела, как уходил Булл, сумела разглядеть в его глазах раскален­ную добела ненависть к сыну.
   Трэй, чмокнув ее в макушку, собрался ухо­дить, и она проводила его до дверей. Когда он садился на маленькую, низкорослую лошадку у крыльца, Лэйси подошла к нему и очень серьезно сказала:
   – Пожалуйста, будь сегодня осторожнее, Трэй. Я понимаю, что он – твой отец, но я больше не доверяю ему и не сомневаюсь, что, если у него появится возможность, он постарается что-нибудь предпринять.
   – За меня не беспокойся, родная. – Муж вскочил в седло. – За все эти годы я научился быть осторожным, когда этот старый подонок находится поблизости.
   Когда она смотрела вслед отъезжавшему Трэю, какая-то тяжесть камнем легла ей на сердце.
   К своему большому облегчению, Лэйси уви­дела подъезжающую к их ранчо Энни.
   Слава Богу! Милая, веселая болтовня с подругой и немного сплетен на местную тема­тику как раз то, что в данный момент так не­обходимо.
   – Доброе утро, Энни, – улыбнулась Лэйси миссис Стамп, когда та слезла со своего мула. – Надеюсь, ты только в гости – наша корова те­перь уже молока не дает.
   – Знаю, знаю, – махнула рукой женщина, поднимаясь по ступенькам. – Трэй позаботил­ся о ее потомстве и доставил к нашему быку. Время подошло, понимаете ли! Тут уж ничего не поделаешь.
   – Да, помню, Трэй мне говорил – ответила молодая женщина, провожая свою гостью в кухню. – Сейчас он с утра до ночи на клей­мении. Слава Богу, сегодня они должны все закончить.
   – Да, я видела, что парни работают около костра, – кивнула Энни. – И знаешь, что самое удивительное? Эта чертовка Руби Долтон крутится там. Они с Буллом стояли и о чем-то говорили, вроде как сговаривались. Рассмеявшись, женщина добавила: – Видимо, строили коварные планы, насчет того, где и как им встречаться.
   Когда Лэйси наливала приятельнице кофе, та поинтересовалась:
   – Это правда, что Трэй больше не разре­шает Руби приходить сюда?
   – Правда, – кивнула молодая женщина. – Теперь он ее ближе амбара не подпускает.
   – Спорить могу, что старый Сондерс бе­сится, – усмехнулась Энни. – Ты ведь знаешь, что о них говорят, да?
   – Да. Трэй мне рассказывал. Он не счита­ет это просто сплетней, все так и есть. И продолжается уже не один год.
   – Булл Сондерс – очень нехороший чело­век, Лэйси. Он на что угодно способен. Если ему в башку что-нибудь взбредет, он ни перед чем не остановится. Может даже на родного сына руку поднять. Смотри, ведь ничего не наладилось после смерти матери Трэя. Этот старый дьявол не рассчитывал, что она свою половину завещает сыну. Для него это был страшный удар. А когда сын запретил ему таскать сюда девок, так и говорить нечего – худшего оскорбления для него и придумать не­возможно.
   Женщина отпили из чашки кофе и, серьез­но посмотрев на Лэйси, продолжала:
   – Ведь не будешь же ты ходить за Трэем по пятам и охранять его.
   – Знаю, – печально кивнула та. – Никак не могу понять, как отец может так ненавидеть собственного сына. Ему бы гордиться им. Трэй же работает как вол на этом ранчо.
   Энни покачала головой.
   – Этого никто понять не может, просто бессмыслица какая-то.
   Она сменила тему разговора и стала расска­зывать о своей семье.
   – Вчера поработали немного на огороде. Моя Глори, которой всего десять лет, взяла на себя дойку и тому подобное, а Франклин, ко­торому четырнадцать, – всю отцовскую работу делает, Толли, – тут Энни покачала головой, – самый ленивый из всех, кого мне когда-либо приходилось видеть.
   Лэйси пришлось скрыть свою улыбку. То, что Толли Стамп был отпетый лентяй, хоть и добряк по натуре, известно было всем в округе. Его отец, умирая, завещал ему прекрасное ранчо, но по причине своей нерадивости, он очень быстро потерял почти все, за исключением небольшого кусочка земли. Тогда за дело взя­лась Энни, и очень скоро несчастный лоскуток превратился в процветающую ферму. Толли же большую часть времени проводил на рыбалке и охоте.
   Но зато с какой любовью все относились друг к другу в этой семье! Даже о лени мужа Энни Стамп говорила с юмором и долей вос­хищения. Лэйси от души надеялась, что наста­нет время, когда и они с Трэем познают такое же теплое чувство друг к другу.
   Подруга болтала без умолку. Вдруг молодую женщину обдало странным холодком. Она го­това была тотчас встать и скакать туда, где происходило клеймение телят, для того чтобы глаз не спускать с мужа.
   Лэйси едва смогла скрыть свой вздох облег­чения, когда Энни встала, объявив, что ей пора домой.
   – Я велела Толли пропахать гряду для картошки, но, если меня там не будет, он ни­чего не сделает.
   Как только подруга уехала, молодая жен­щина прошлась по дому, убрала постель, под­мела гостиную и перемыла посуду. Затем она поспешила в спальню, где переоделась в муж­скую одежду, которую надевала только тогда, когда ей приходилось ездить верхом.
   У конюшни Лэйси едва дождалась, пока на Гнедую наденут седло. К этому моменту она была уже твердо убеждена в том, что Трэю грозит опасность и что нужно быть рядом с ним. Когда кобыла наконец была экипирована, Лэйси, вскочив в седло, ударила пятками ей по бокам, и та галопом рванулась вперед.
   Когда Лэйси подъехала к костру, там все выглядело так, как и в прошлый раз. Та же пыль по щиколотку, та же жара, те же вспотев­шие, усталые, грязные лица ковбоев. У готовых взбеситься от жары лошадей пыль, казалось, вылетала даже из ноздрей.
   Увидев вынырнувшего из этой раскаленной желтоватой мглы Трэя, Лэйси вздохнула с облегчением.
   По его светившимся радостью глазам она поняла, что он страшно рад ее приезду.
   – Вот уж не думал, что ты явишься сюда, – весело сказал муж. – Только вылазку в рощу обещать сегодня не могу.
   – Не можешь? – Лэйси сказала это так, будто она страшно расстроена. Трэй, раскусив ее игру, рассмеялся.
   – Значит, ты от своего муженька ни на шаг, так я понимаю? – поддразнил ее он.
   – Я беспокоюсь за тебя, Трэй, – вдруг очень серьезно произнесла Лэйси. – У меня скверное предчувствие, что с тобой должно что-то случиться.
   – И ты в такую жару явилась сюда, чтобы защитить меня?
   – Я серьезно, Трэй. Я нутром чувствую, что тебе нельзя здесь сегодня оставаться. Почему бы тебе не устроить себе выходной день?
   – Нет, дорогая. Как раз сегодня я этого сделать не могу. Мы к вечеру хотим разделать­ся со всем этим, и поэтому каждая пара рабо­чих рук на вес золота. Поезжай домой – со мной ничего не случится.
   Рев и мычание скота отвлекло его внимание. Ковбои пытались удержать животных стадом и отвести их от диких, с которыми они провели всю зиму. Ни слова не говоря, Трэй пришпорил своего мустанга и ускакал на нем туда.
   Не зная как поступить, Лэйси находилась в смятении: инстинкт подсказывал ей, что заверениям мужа верить не следует. Ковбоям все же удалось направить скотину к костру, в сто­рону лагеря, и женщина уже собралась было повернуть свою Гнедую к дому, как вдруг снова остановилась.
   В рощице Лэйси заметила какое-то движе­ние. Приглядевшись, она увидела солнечный блик – отражение от какого-то блестящего предмета, и крохотное облачко дыма. В следующую секунду до нее донесся звук винтовочно­го выстрела.
   Когда стадо, находившееся неподалеку, вздрогнуло и, развернувшись, бросилось бежать прямо на людей, сгонявших его, Лэйси в отча­янии закричала и невольно прижала руку ко рту.
   – О Боже!
   Панический ужас охватил ее – прямо на пути стада был Трэй!
   Охваченная страхом, молодая женщина мог­ла лишь наблюдать за происходящим, до крови кусая губы. Обезумевшие животные должны были вот-вот смести ее мужа вместе с мустангом, на котором он сидел, когда ковбои, находившиеся в стороне, начали палить из винтовок в воздух, вопить и размахивать смотанными лассо.
   В последнюю минуту стадо свернуло к ро­щице – прямо туда, откуда прогремел предательский выстрел.
   Привстав на стременах и пристально вгля­дываясь вперед, Лэйси разобрала вдалеке две крошечные фигурки, мужскую и женскую, от­чаянно пытавшиеся пробраться к привязанным у деревьев лошадям. Руби и Булл! Эти двое специально развернули стадо, чтобы оно смело Трэя!
   Она видела, как они с трудом, но все же добрались до своих лошадей, но те, напуганные криком и шумом, встали на дыбы и, оборвав поводья, рысью помчались прочь. Теперь Булл и Руби сами находились всего в нескольких ярдах от охваченных паникой животных. В следующее мгновение массивное тело Булла Сондерса взметнулось вверх. Одновременно с этим до Лэйси донесся душераздирающий крик Руби. Молодая женщина пришпорила Гнедую и по­скакала туда, где должен был находиться муж и остальные гуртовщики.
   Когда последние животные скрылись в об­лаке пыли за подъемом, она, вместе с другими подоспевшими, подъехала к двум обезображен­ным телам, лежавшим в истоптанной копытами пыли.
   Остановив лошадей, ковбои дружно спеши­лись и подбежали к женщине, застывшей в неестественной позе. Она уже была в агонии. Из уголка ее рта сочилась кровь, но взгляд остекленевших глаз остановился на Лэйси. Во взгля­де этом сквозила такая откровенная ненависть, что молодая женщина невольно отшатнулась.
   Задыхаясь, Руби прошептала:
   – Сучка несчастная! Я ведь почти добра­лась до тебя. Это я тогда обрезала веревку. – В следующую секунду взгляд ее помутился и погас. Сондерс-младший провел ладонью по ее векам: Руби Долтон отошла в мир иной.
   Трэй посмотрел на Лэйси и покачал головой.
   – Мне и в голову прийти не могло, что это она обрезала веревку.
   Он помог Лэйси встать, и оба направились к тому месту, где лежал Булл. Тот тоже был на последнем издыхании. Тело его было страшно изувечено, особенно пострадали ноги, которые были жутко перекручены и невообразимым об­разом подогнуты куда-то вниз. Когда Трэй склонился над ним, Лэйси заглянула в глаза Булла. У нее сложилось такое впечатление, что сейчас на ее мужа смотрит сама ненависть, воплощен­ная в человеческом облике.
   – Умираешь, отец, – проговорил сын. Чувствовалось, что слова даются ему с большим трудом. У него уже просто не осталось слов для человека, который причинил ему столь­ко страданий. – Но перед тем, как умереть, ответь мне, почему ты всю жизнь так смертель­но ненавидел своего единственного сына?
   Булл, по-прежнему с ненавистью глядя на Трэя, ответил:
   – Дурак ты набитый… Ты – не мой сын.
   – Не твой? – пораженно переспросил тот, – А если не твой, то тогда чей же?
   Глаза Булла Сондерса закрылись, но парень, позабыв обо всем на свете, принялся трясти его за плечи.
   – Нет, ты уж подожди! Ответь, пожалуйста, чей я сын! – кричал он.
   Гримаса боли перекосила лицо умирающего и он снова открыл глаза:
   – Человека, кто всегда оставался в тени… Твой дед заплатил мне, чтобы я женился на ней, потому что… тот, кто ее обрюхатил, исчез.
   Булл снова закрыл глаза. Казалось, что он вот-вот испустит дух, но пальцы молодого человека снова впились ему в плечо и он резко произнес:
   – Кто этот человек, ублюдок? Кто он? Кто мой отец?
   Старик открыл глаза и, глядя на Трэя по­мутневшим взором, на последнем издыхании пролепетал:
   – Ты – семя этого… Мэтта Карлтона. Это он загнал этой шлюхе, твоей мамаше, дурака под шкуру, это его работа…
   Все, оглушенные только что услышанной новостью, стояли и хранили молчание. Трэй с холодным, каменным выражением на лице выпрямился. Резко повернувшись, он зашагал к своему жеребцу. Лэйси бросилась за ним.
   – Куда ты, Трэй?
   – А ты как думаешь – куда? – рявкнул он, садясь в седло. – Я еду, чтобы пристрелить того, кто является истинным виновником того ада, в котором я и моя мать прожили все эти годы.
   – Трэй! – она вцепилась ему в колено. – Мэтт любит тебя. Я не сомневаюсь, что если он и поступил так, то для этого у него были очень веские причины.
   – Не надо тебе со мной ехать, Лэйси, – чужим голосом произнес он и пришпорил Принца.
 
   Мэтт, сидя на стуле у себя на крыльце, расшнуровывал ботинки, собираясь их снять. Вдруг прямо перед ним осадил жеребца Трэй.
   – Что случилось, сынок? – обеспокоено спросил он, вскочив на ноги и глядя на искаженное бешенством лицо молодого Сондерса.
   Соскочив с лошади, Трэй бросился к Мэтту и толкнул его назад на стул.
   –Хотя ты имеешь на это полное право, не называй меня «сынок», слышишь?! – про­орал он.
   Лицо Мэтта побелело как мел.
   –Значит, Булл все же рассказал тебе, – медленно произнес он, глядя в пол. – Значит, все же рассказал.
   – Да, рассказал. А теперь у тебя остается пять минут, чтобы объяснить мне, почему ты сбежал от моей матери, а потом я всажу пулю в твое сердце.
   –Не знаю, можно ли об этом рассказать в пять минут, – мрачно произнес Мэтт. – Но я попытаюсь.
   Несколько секунд он молчал, вызывая в памяти давно прошедшие годы. Потом, устре­мив на Трэя полный отчаяния взгляд, стал говорить:
   – Я на несколько лет старше Марты и никогда особенно не обращал внимания на свою очаровательную малышку соседку, пока не заметил молодых ребят, которые, что ни вечер, собираются у ее крыльца. Однажды, при­ехав к ее отцу на плантацию и увидев Марту, я понял, что тянуло этих молоденьких бычков к ее дому.
   Твоя мать была самой красивой из всех женщин, которых я когда-либо знал. Она была не только красавицей, но еще и доброй, чистой девушкой. Я безумно полюбил ее и не мог поверить своему счастью, когда понял, что и она отвечает мне взаимностью. Родители ниче­го не имели против нашей дружбы, и мы, вне себя от радости, стали мечтать о будущей совместной жизни.
   В это время произошло восстание индей­цев, которое наделало много бед – очень много народа тогда погибло. За месяц до нашей свадь­бы всем мужчинам, способным носить оружие, было приказано выступить против восставших и положить конец кровопролитию и массовым убийствам.
   Я приехал к Марте попрощаться. Мы от­правились к реке погулять. Нам обоим тогда было очень грустно. Желая утешить друг друга, мы не заметили, как наши поцелуи и ласки вышли за рамки дозволенного. В ту ночь она, как оказалось, и забеременела.
   Я, не имея понятия, что все так оберну­лось, спокойно отправился сражаться с индей­цами, а когда шесть месяцев спустя вернулся, то, к своему ужасу, узнал, что Марта уже три месяца замужем за Буллом Сондерсом.
   – Почему она пошла именно за него? – спрашивал я себя. Он ведь был и намного старше ее, и слыл человеком жестоким, безобразно относившимся к женщинам.
   Вскоре я увидел Марту и Булла на улице. Было заметно, что она беременна, причем уже явно на сносях. Тогда я понял, почему она пошла за него. Не зная, когда я вернусь и вернусь ли вообще, Марта решилась на этот брак из чистого отчаяния. Когда я хотел подой­ти к ней, этот великовозрастный ублюдок схва­тил ее за волосы и прошипел:
   – Эй, ты, шлюха, поторопись, а то у меня все зудит. Хочется, чтобы кто-нибудь почесал!
   Тогда я набросился на него и стал его душить и задушил бы, наверное, если бы не пол­ный мольбы взгляд твоей матери.
   Мэтт сделал паузу, потом продолжал:
   – Когда я впервые увидел тебя, тебе было уже два месяца. Марта с одной молоденькой негритянкой послала мне записочку с просьбой прийти на наше место у речки.
   Я едва узнал ее – так она осунулась и похудела. Но глаза ее все равно светились любовью ко мне. Марта развернула тебя и протя­нула мне.
   – Вот, познакомься со своим сыном Трэем, – нежно произнесла она.
   Только я взял тебя на руки, как сердце мое запрыгало от счастья и отчаяния. Марта рассказала мне о том, как бесновались ее родите­ли по поводу того, что она забеременела, и о том, как они отвалили Буллу денег, чтобы он взял ее в жены.
   – Я должна была показать тебе нашего сына, Мэтт, – сказала Марта своим тихим, чудесным голосом. – Ведь на следующей неде­ле Булл увезет нас на Запад.
   Когда мы расставались, я уже твердо знал, что поеду за ней и сыном, куда бы их ни увезли. Хоть буду знать, каким вырастет мой сын, и, может быть, настанет день, когда он сможет вступиться за свою мать.
   Мэтт вздохнул:
   – Конечно, я поступил неправильно. Иног­да я задумывался над тем, что, возможно, причиняю ей вред своим постоянным присутстви­ем, но иначе поступить я не мог: она ведь запретила мне вмешиваться в ее брак.
   Так что теперь, Трэй, мне все равно застрелишь ты меня или нет. Я уже и так изму­чен вконец тем адом, в котором вынужден был жить всю свою жизнь.
   В глазах Мэтта стояли слезы. Трэй видел это. Взяв стул, он присел рядом. Усмехнувшись, он еще раз взглянул на седоголового человека и сказал:
   – Еще до захода солнца все в округе узна­ют, что ты – мой настоящий отец. Как ты на это посмотришь?
   Мэтт недоуменно взглянул на него и улыб­нулся:
   – Прекрасно я на это посмотрю, сынок. Я готов об этом кричать на весь мир.
   Вдалеке они увидели маленькое облачко пыли.
   – Вон, смотри, твоя сноха сюда едет. Сказал же ей – не езди за мной, но куда там! Разве она послушает меня?
   Карлтон, расслышав в голосе Трэя нотки гордости, довольно улыбнулся:
   – А ты еще так и не решился сказать ей о том, что любишь ее?
   – Да нет. Словами нет, но я думаю, она и так это знает.
   – Как же она может это знать, если ты ей об этом не говорил?
   – Зато тело мое лучше всяких слов гово­рит ей об этом каждую ночь.
   – Может, она думает, что ты ищешь в ней всего лишь женщину для своих утех, а любовь тут ни при чем. Я настоятельно тебе советую рассказать о своих чувствах. Все женщины очень хотят лишний раз услышать, что их любят.
   – Ты так считаешь? – Трэй, казалось, был удивлен.
   – Я знаю это, идиот. Скажи ей об этом, и как можно скорее.
   Когда Лэйси остановилась и слезла с лоша­ди, она сразу же поняла, что сын и отец поладили. Мэтт поднялся навстречу ей и взял ее за руки.
   – Счастлив видеть тебя, моя девочка. Может, выпьете со мной кофейку с мексиканским печеньем?
   Булла и Руби похоронили на маленьком кладбище, вдалеке от могилы матери Трэя. На похороны пришли родители Руби, а вот со сто­роны Булла не было никого.
   Два дня Трэй и Лэйси были заняты пере­становкой мебели. Они хотели, чтобы дом выглядел уютнее, чем в былые времена. Трэй те­перь каждый раз тщательно вытирал ноги у порога, а когда случайно забывал об этом, Лэйси его за это не бранила. Она считала, что дома строят не только для того, чтобы наводить в них чистоту, но и для того, чтобы жить там.
   Кроме того, молодая женщина мечтала о том времени, когда их жилище наполнится детским смехом и топотом маленьких ножек. Она была уже почти уверена, что опять бере­менна – пару раз ее рвало по утрам.
   Лишь одно омрачало счастье Лэйси. Трэй до сих пор не сказал ей, что любит ее.
   Обращался муж с ней как с королевой: своими любовными ласками пробуждал ее страсть по ночам, в город отправлялся лишь по делу, но… Но желанных слов она пока так и не услышала.
   И вот неделю назад, Трэй все-таки решил­ся их произнести. Они прозвучали так спокой­но и естественно, что оба были ошеломлены.
   День клонился к закату. Молодые люди сидели на веранде. Мэтт, только что отужинавший у них, уехал к себе. Когда всадник на лошади скрылся из виду, Лэйси мечтательно произнесла:
   – Как же этот человек любил твою мать!
   – Да, – согласился Трэй, – это так. Но никак не сильнее, чем я люблю тебя.
   Слезы брызнули из глаз молодой женщины. Наконец муж сказал ей то, чего она так долго ждала. Лэйси встала, взяла его за руку и заста­вила подняться с кресла.
   – Пойдем спать, дорогой, – хрипловатым голосом велела она.